Текст книги "Тайга шумит"

Автор книги: Борис Ярочкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

31

Татьяна Русакова выехала с порожняковой дороги на пасечный волок. Увидев ее, лесорубы замахали руками.

– Та-аня, Та-анька-а, жми на весь газ! – кричали они, будто она могла что-нибудь услышать за шумом тракторного мотора.

Она подъехала, остановила трактор. Вылезая из кабины, глянула на возбужденных товарищей и ничего не поняла, а ее тотчас же обступили и, подхватив на руки, стали качать.

– Да пустите же, черти, что я вам далась!

– А вот читай!

Бережно опустив ее на землю, они протянули сразу несколько газет.

– Какую? – девушка переводила взгляд с газеты на газету.

– Любую, везде одинаково написано!

Таня развернула газету и ахнула. На третьей полосе был помещен фотоснимок, где она увидела себя у прицепа и тут же Столетникова, Павла Леснова, его отца, Костикова, Бакрадзе – они поздравляют ее.

«Кто же фотографировал? – заволновалась она. – И как же я плохо получилась: косы расплелись…»

– Ты читай, читай, что написано, – торопили товарищи, – потом себя рассмотришь!

«Почин Татьяны Русаковой подхвачен», – прочитала она, и сердце сжалось от радости.

– Ну… что вы?.. Ладно, ребята, – не сумев сдержать счастливых слез, проронила девушка и, сунув газету в карман, пошла к прицепу.

– Расстроилась девка, – улыбнулся Верхутин. – Не тревожьте ее, ребята, пусть успокоится. Поможем лучше нагрузить прицеп, да по местам.

Прицеп был нагружен минут через десять, и Таня сразу же тронула трактор.

«Дождусь перерыва, тогда и прочитаю, – думала она, выезжая с пасеки на магистраль».

Она растроганно вспомнила, как Веселов прямо из-под рук хватал тяжелые жерди и успевал дважды сбегать к прицепу, пока она управлялась с одной. А Николай стоял все время в стороне и не сказал ни слова.

«До сих пор дуется, – вздохнула она, – а за что?»

Сдав лес контролеру-приемщику, Татьяна въехала на лесосклад и остановилась. Впереди стояли три трактора с неразгруженными прицепами.

«Эдак полчаса простою, пока разгрузятся? – думала она, глядя на передних.

– Здоровенько живем, Таня! – около нее остановился Седобородов. – Читала газету? Поздравляю…

– Спасибо, – улыбнулась девушка, но тут же нахмурилась. – Только не с чем, Сергей Тихонович.

– Как не с чем?

– А вы поглядите вперед.

– Что там? Ничего не вижу…

Татьяна укоризненно посмотрела на технорука.

– А три прицепа с лесом видите? Так стоять будем и нормы не вывезем, а вы – поздравля-аю…

Девушка соскочила на землю.

– Посмотрите, штабеля с крепежом в конце склада, мне там надо разгружаться, а эти, – она рукавицей махнула на стоящие впереди трактора, – тоже ждут, пока передний даст дорогу. А разве нельзя сделать у штабелей объездные волоки?

– Правильно, Таня! – поддержали Русакову другие трактористы. – На каждом шагу затор!

– Ладно, ребята, – сказала девушка. – Пошли, поможем разгрузиться переднему!

«Что, старина, проглотил пилюлю? – усмехнулся Седобородов, приближаясь к шпалорезке, – и поделом!..» Он споткнулся о разбросанный горбыль, остановился, глянул под ноги, вокруг, крикнул заведующего шпалорезкой.

– Что это у вас здесь, шпалорезка или свалка? – строго спросил он молодого механика. – Чтобы нынче же убрал и сложил в штабеля горбыль-то, а опилки свез в кучу. Понял?

– Угу-уу, – протянул заведующий и от удивления раскрыл рот. – «Смотри-ка, приказывать стал!»

Потом Седобородов, заглянул в конторку, засеменил на делянки и, найдя на одной из пасек Павла, потащил его на лесосклад.

– Вот что, мил дружок, – сказал он Леснову, показывая на образовавшийся вновь затор у одного из штабелей, – правильно говорят, что мы ослепли… Потрудись-ка сделать объездные усы у штабелей. Да немедля. Сей же час приступи к работе!

Павел с недоумением глянул на технорука и улыбнулся.

«И когда ты научился так разговаривать?»

– Ты чего разулыбался-то? – проворчал Седобородов, по-своему истолковав улыбку Павла. – Сам-то не видишь, что трактористы простаивают?

– Вижу, Сергей Тихонович, вижу. Спасибо на добром указании. Сейчас же распоряжусь!

– Так-то лучше, – тоже улыбнулся Седобородов, поглаживая расчесанную бороду и, вытащив трубку, стал набивать ее табаком.

32

– Приятного аппетита, Сергей Тихонович! – сказала Верочка, подойдя к Седобородову.

– Спасибо, дочка, – отозвался технорук. – Присаживайся.

– Благодарю, – отказалась Верочка и прислонилась к сосне.

Седобородов расположился на колодине, а перед ним на огромном пне лежал на газете «сухой завтрак», как он называл: кусок ржаного хлеба, лук, соль да вареный картофель.

Ел он с чувством, смакуя каждый кусочек; подставлял под подбородок шершавую ладонь, чтобы не просыпалась крошка.

Седобородов отправил с ладони в рот крошки хлеба, вытер усы. Вынул из кармана трубку, выколотил о пень, набил самосадом. Закурив, сладко затянулся.

– Михайловна, а, Михайловна, – технорук хитро покосился на Верочку, – чегой-то в больнице не сидится тебе? С чего бы это, а?

Верочка смутилась, но спокойно выдержала взгляд технорука.

– У меня лекция во время перерыва будет…

– Не-ет, девка, – погрозил пальцем Седобородов, – я, брат, воробей стреляный… Ну-ну, не сердись… Да и то сказать – интересно, поди, тебе на участках побывать, посмотреть, как мы работаем.

– Вот я и смотрю. Шла сейчас через участок Зябликова. Не знаю, права я или нет, но мне кажется, что Зябликов не умеет работать, не слушают его лесорубы. Он кричит на них, они его ругают, и не поймешь сразу, кто из них прав…

– Это ты верно заметила, – задумчиво сказал Седобородов, направляясь вместе с Верочкой к шпалорезке. – Зябликов любит покричать, хотя злобы в его крике и нету. Он кричит по привычке, так сказать… такой уж человек.

– А кто дал ему право кричать на людей?.. Криком ничего не добьешься, а людям настроение испортишь.

– Это оно так, – согласился технорук и подумал: «Глазастая девка».

Не успели они пройти несколько шагов, как Седобородов зацепился штаниной за горбыль и споткнулся. Остановился, посмотрел по сторонам. Везде по-прежнему валялись горбыли, бракованные доски, там и сям возвышались груды опилок. В другое время он не обратил бы на это внимания, – за день на лесоучастках не раз споткнешься о корни, пни да валежник, – но сейчас его это разозлило.

«Да-да, в точку Михайловна попала. Не только Зябликов, я тоже не могу руководить, и меня люди не слушают».

Технорук, шевельнул прокопченными усами и решительно зашагал к зданию шпалорезки. Найдя заведующего, отвел его в сторону и, сдерживая волнение, спросил:

– Кто я есть для тебя?

– Технорук, – с недоумением ответил молодой механик; посмотрел на Верочку и усмехнулся, точно сказал: «И что он от меня хочет?»

– Так. А мои слова для тебя ветер, что ли?

– Вы о чем?

– Ах, о чем еще! Пошто не убрал горбыль, доски, пошто не свез в одно место опилки? Или я тебе не говорил? Или мои слова для тебя собачья брехня?!

– Поду-маешь какая беда – горбыль да опилки! – насмешливо воскликнул заведующий шпалорезкой и махнул рукой. – Ничего им не сделается, уберу еще! – беззаботно проговорил он, явно рисуясь своей независимостью перед девушкой.

А технорука поведение механика довело до крайности.

– В-в-вон, вон отседова! – закричал он и затопал ногами. – Сей же час сдай шпалорезку помощнику и – на все четыре стороны! Я увольняю тебя, понял? Приказ завтра в конторе получишь при расчете… Никита Васильич! – крикнул он высокого худого мужчину, наблюдавшего за сценой. – Примай шпалорезку, я этого зава уволил. Да горбыль с досками сложи в штабель, да опилки убери. Понял?.. Пошли, Михайловна, пущай теперича убирают!

Все это произошло так быстро, что никто ничего не успел сказать, а Седобородов сразу же направился в поселок, в контору к директору.

– Михаил Лександрыч, напишите приказ об увольнении с работы зава шпалорезкой.

– Почему?

– Потому как он не выполняет мои распоряжения и насмехается. Что я, в леспромхозе заместо чучела? Сказал – не сделал, спросил почему – он смеется, пущай, мол, валяются, уберу когда захочу.

– Так он теперь уберет. А если мы за каждую мелочь будем увольнять, то работать некому станет.

– Так значитца я на ветер сказал, да?

– То есть?

– Вот вам и то есть, я уже заявил, что он уволен и приказал сдать шпалорезку помощнику.

– Вот как! А почему вы не согласовали вопрос со мной? – Заневский негодовал. – Я не уволю. Нет! В другой раз не станете своевольничать. Я здесь хозяин!

– Значитца, не уволите? Тогда меня увольняйте, вот вам и весь сказ! – Седобородов, сдерживая обиду, поклонился и направился к двери.

– Сергей Тихонович, успокойтесь! – Столетников загородил дорогу и, обняв старика за плечи, подвел к дивану, усадил. Потом повернулся к Заневскому. – Я, Михаил Александрович, поддерживаю технорука.

– Не уволю! – замотал головой Заневский.

– Уволите! – решительно заявил Столетников. – Вы сами подрываете авторитет у подчиненных, Михаил Александрович, а потом жалуетесь, что они плохо работают.

Столетников спокойно и укоризненно смотрел на Заневского, и тот смутился, отвел взгляд в сторону.

«Ладно, замполит, – подумал Заневский. – Мы с тобой еще сочтемся. Я покажу тебе, как подковыривать директора, я тебя заставлю еще покраснеть!»

Но сказал другое:

– Мы и так нуждаемся в механиках.

– Так, значит, им можно все прощать? Неправильно. Этот пример заставит кое-кого призадуматься. Люди будут выполнять распоряжения.

– Ладно, будь по-вашему, – морщась, процедил Заневский. – Но Сергей Тихонович, чтобы это было в последний раз.

– Нет, Михаил Лександрыч, хватит. Я ведь до чего дошел – рабочие мне стали замечания делать, когда я должен им указывать. А все потому, что чужим умом жил, надо мной же насмехались. Я технорук и буду поступать так, как должон технорук… Само собой, будет где загвоздка или своим умом не дойду – приду к вам, помощь спрошу. Вот так!

…Утром, перед отъездом на лесоучасток, лесорубам зачитали приказ об увольнении заведующего шпалорезкой за грубость и невыполнение распоряжений технорука. А вечером, едва Седобородов поднялся из-за стола, в дверь постучали. Хозяйка открыла, и в комнату вошла группа рабочих шпалорезки во главе с новым и старым заведующими.

– Мы к вам, Сергей Тихонович, – вразнобой заговорили они, потом молодой белобрысый механик выступил вперед и, сняв кепку, виновато глянул на Седобородова.

– Сергей Тихонович, – его лицо вспыхнуло краской, вспотело, – я не обижаюсь на вас, вы правильно поступили, что сняли меня с работы… теперь научили, как надо выполнять распоряжения… а я… а когда ушли все со шпалорезки, я понял, что неправильно сделал и… – он запнулся, но его выручили товарищи.

– Он всю ночь работал, – заговорили одни.

– Мы были у директора и замоплита, – поддержали их другие, – а они говорят, мол, ступайте до технорука, как он скажет, так и будет.

– Вот я и прошу вас, Сергей Тихонович, – оправляясь от смущения, опять сказал белобрысый механик, – простите меня, а я ни за что не повторю подобного, вот честное комсомольское!.. Примите обратно!

Седобородов посмотрел на механика. Худенький, курносый, с таким табунком веснушек на щеках, что лицо казалось розовым, он не сводил глаз с технорука, стараясь по выражению его лица угадать ответ.

«Ага, мальчишка, дошло до тебя, – думал технорук, – в другой раз будешь слухать, что тебе говорят, не станешь петушиться!»

– Да прости ты его, прими, – вмешалась в разговор жена Седобородова, растроганная просьбой рабочих.

– А ты замолчи, старая, не твово ума дело! – огрызнулся Седобородов, а когда жена вышла, расправил усы, не торопясь набил и закурил трубку, потом, для пущей важности еще немного помолчав, примирительно вымолвил:

– Быть по сему! Но, чур, помни, ежели что опять натворишь, в шею выгоню, и уж ничто не поможет. Уразумел?

– Сергей Тихонович, да я… да чтобы… – но что он, механик так и не сказал.

Тут Седобородова стали благодарить все присутствующие, радуясь благополучному исходу. Не меньше их радовался и технорук: у него отлегло от сердца.

33

Николай Уральцев сел на пень и закурил.

Сучкорубы догружали прицеп.

«Как на пожар торопятся!» – подумал Николай и усмехнулся.

– Эй, работяги, перекурите! – крикнул он, но на него не обратили внимания.

Подошел Верхутин.

– Отдыхаешь, Коля?

– Маленько. По правде сказать, устал.

– Еще бы, один всегда устанешь! И с корня свали лесину и сучки обруби да стащи в кучу, и раскряжуй…

Николай поморщился.

Когда лесоучасток перешел на сквозной метод, он попросил, чтобы ему с помощником разрешили работать самостоятельно. Павел отказал, объяснив все выгоды и преимущества нового метода как для леспромхоза, так и для лесоруба, и направил его к Верхутину.

– Ты с ним сработаешься, Николай, – сказал Павел, – люди там хорошие.

«Ишь, чего захотели, – с обидой думал Николай, – чтобы на моем горбу другие выезжали. Не быть по-вашему!»

В звено Уральцев все-таки пошел, но в первый же день работы заявил Верхутину:

– Ты, Гриша, разреши мне отдельно пилить. Я привык один.

Верхутин попробовал уговорить Николая, а потом решил:

«Пускай поработает один, сам убедится, что это тяжелее и хуже».

Николая же работа вполне устраивала. Вся кубатура, что заготовлялась им за день записывалась в рабочем листке против его фамилии, хотя сучки за него подчас обрубали и убирали члены звена.

Как-то Таня во время погрузки прицепа окликнула Уральцева.

– Николка! Помоги нам кряж вкатить, больно тяжел, больше кубометра будет!

Николай как раз собирался валить с корня толстую лиственницу.

– Некогда, Таня, – ответил он, – сегодня лес хороший, хочу больше напилить.

Девушка проглотила обиду. Кряж кое-как вкатили с помощницей и сучкорубами, но вечером она пожаловалась звеньевому:

– Как хочешь, Гриша, а я больше его лес грузить не буду! Кубатуру всю ему записываешь, пускай сам и грузит. Нашел, тоже, теплое местечко. Обруби сучки за него, убери их, да кряжи погрузи. А он и в ус не дует, о себе лишь думает.

– Танюша, пойми, он привык работать один, в неделю ничего ему не докажешь, надо постепенно…

– Как знаешь, Гриша, – перебила Татьяна, – ты звеньевой, я тебе не указка. Только не буду я за него грузить, когда он помочь не хочет, и все тут!

«Что ж, Таня права, – подумал Верхутин, – надо с Николаем поговорить».

И вот Григорий сидит с Уральцевым.

– Нехорошо получается, Коля. Оторвался ты от звена, даже помочь ребятам не хочешь. Мы за тебя многое делаем, и ты не должен считаться.

– А я и не считаюсь, – не понял Николай звеньевого. – Разве я плохо работаю?

– Никто тебя в этом не обвиняет. Но почему ты не хочешь работать вместе с нами? Боишься мало заработать?.. Ты говоришь – не считаешься, а сам отказался помочь Тане вкатить на прицеп твой же кряж!

Николай покраснел и опустил голову.

– Было время, Коля, – продолжал Верхутин, – когда нас устраивали отдельные рекорды отдельных людей. Теперь время другое…

– Разные люди, все одинаково не смогут работать, – возразил Николай, свертывая вторую цигарку. – Увижу, тогда поверю и сам приду… Закури.

– Спасибо, в перерыв покурю, а сейчас – работа идет.

– Работа не волк, в лес не убежит, – пробовал пошутить Николай, но Григорий так посмотрел на него, что Уральцев осекся и, подымаясь, потянулся к электропиле.

34

Николай вышел из дома и осмотрелся. По тротуарам гуляли лесорубы с девушками, около клуба собралась в ожидании киносеанса толпа, и время от времени легкие порывы ветра доносили приглушенный хохот.

Николай направился туда.

В центре толпы в дорогом, но поношенном костюме стоял Константин Веселов – низенький, широкоплечий толстяк. Когда он смеется, его добродушное лицо, румяное, со множеством веснушек, становится розовым, и тогда он еще больше походит на колобок.

Издали, заметив Николая, Костя вдруг перестал смеяться и с самым серьезным видом заговорил:

– Все это, хлопцы, пустяки по сравнению с тем, как давал «рекорды» Уральцев. Работали мы как-то рядом. По два-три человека, словом, кому как вздумается. И Николай работал с напарником. Мы изо всей силушки тянем, а они с перекуром через час, а перекур-то полчаса. Мы до обеда-то кубика по три поставим, а они – не разберешь, потому как не укладывают в поленницы. А как перерыв и все уйдут на обед, они и начинают «рекорды» ставить. Валят лес на поленницы, уже принятые приемщиком: дрова разлетаются в разные стороны, а им того и надо. Свои соберут, как разделают хлысты, и в поленницы сложат, да туда же и те, что не отмечены контролером, потому что не отметишь же все! Придешь с перерыва, а у них уже пять-шесть кубиков стоит!

– Костя, а, помнится, что это ты с напарником так делал, когда в лесорубы пришел, – заметил кто-то из товарищей.

– На вот те, тоже скажет! – обиженно протянул Веселов. – Да я до этого и не додумался бы! Вот – спроси Николая, подтвердит.

– А я не знаю о чем речь, – ответил Уральцев не слышавший начала рассказа.

– Ну, вот, – развел руками Веселов и, увидев выходящих с первого сеанса лесорубов, заторопился. – Кто куда, а я в клуб. Ты идешь? Николай.

– Я смотрел эту картину.

Веселов вошел в зал и, заметив Русакову, подсел к ней.

– Что ты, девка, не весела, что ты носик свой повесила, – начал он с прибаутки. – Нету взаимного понимания в любви, или кто обидел?

– С чего ты взял? Так, что-то, настроения нету.

– Настроение, как день, – понимающе подмигнул Веселов, – улыбнется, опять тень. Одна, бедная, сидишь – вот тебе хмурь да тишь, а как милый придет, все разметет!

– Да ну тебя, будет болтать!

– Нет, ве-ерно… Да, видел Кольку. Звал в кино, не пошел, говорит, смотрел. А мне кажется, тебя ожидает. Вы помирились?

– А мы и не ссорились. Я правду сказала, ему не понравилось, вот и нос воротит…

Таня на минуту задумалась, сдвинув широкие брови, тряхнув косами.

– А ты, Тань, плюнь на него. Парня разве себе не найдешь? Сама-то гляди какая! Точь-в-точь как в песне:

 
Посмотрела – как будто рублем подарила,
Посмотрела – как будто огнем обожгла!
 

– Эх, Костя, Костя, – вздохнула девушка и нахмурилась еще больше. – Лишь бы зубы скалить…

– Что ты, Танюша, я не смеюсь, – примирительно заговорил парень уже другим тоном и, чуть подумав, добавил: – Николай сейчас, как мыльный пузырь. Надулся, сам блестит-сверкает и доволен, что больно красивый. А натолкнется на махонькую соломинку, лопнет. Тогда поймет.

– Сомневаюсь, – покачала головой девушка, – гордый он.

– Ничего. Не надолго гордости-то хватит. Старого-то уж не будет!.. Я давеча рассказывал, как на принятые дрова лес валили. Было такое? Факт! А теперь? Захочешь обмануть, да бортом, потому что заготовленную древесину на складе принимают.

– Свои проделки вспоминаешь? – улыбнулась Таня.

– Было разок, не отказываюсь. Сдал тогда приемщику, отцу Павла Владимировича, да не выдержал. Сам ему и рассказал…

– А он?

– Вычеркнул все, что за день сделал. Это чтобы неповадно было.

Николай, не дождавшись Татьяны, все же решил пойти в кино. В перерыве между журналом и картиной, он увидел ее рядом с Веселовым, насупился и решил не подходить:

«Еще подумают, что мириться навязываюсь».

Выйдя после сеанса из клуба, он нарочно задержался у выхода, но Таня не заметила Николая.

– Костя, ты не занят? Проводи меня, – попросила она, – может, Колю встретим.

Николай разозлился.

«Подумаешь, какая краля, проводи ее!.. «Может, Колю встретим». Поди, уж пожаловалась на меня… – Таня и Костя не торопясь шли по тротуару. – Ушли… Ну и шут с ними!..»

Один из лесорубов насмешливо окликнул…

– Николай, что это Веселов увязался за твоей невестой?

Другой пояснил:

– Где ему теперь до нее, отстал парень. О ней вон в газетах пишут, снимки печатают…

«Ладно, – обозлился Николай, – вы обо мне еще услышите!»

35

Вечер распростерся над поселком…

Таня задумчиво шла едва заметной тропкой: знакомый ручеек – она легко перепрыгнула; бугорок, покрытый шиповником и малиной; лощина, поросшая осокой, и вскоре пушистая березка на берегу, обрывистом и высоком.

Девушка присела на траву у дерева и глянула вниз. Перед ней, шурша в берегах, мерцала река, вдали, на той стороне, вырисовывался зубчатой стеной лес; изредка у берегов плескалась рыба, и медленно расходились круги, теряясь в набегающей волне.

Еще совсем недавно, несколько дней назад, сидели они с Николаем под этой же березкой…

Так это было недавно и в то же время, кажется, так давно!

Она гордилась им, – он считался лучшим лесорубом, – и ей казалось, работай они вместе, он подымется еще выше.

Но все повернулось по-иному. Не помогла беседа с Верхутиным, не захотел он слушать и понять ее. В результате – поссорились. А статья Леснова в газете о ее предложении обострила их отношения, и Николай перестал разговаривать, делая вид, что не замечает ее.

Сегодня, придя домой, Таня нашла просунутую под дверь записку. «Танюша, – прочитала она, узнав почерк Николая, – я хочу с тобой поговорить, подожди меня дома».

Девушка обиделась.

«Подумаешь, дипломат какой: лень два шага через коридор сделать, послания шлет!» – и она, наскоро поужинав и переодевшись, ушла.

Теперь, сидя на берегу, она с тревогой думала о Николае.

«Что же делать? Оставить в покое – он еще больше опустится… Да и не могу я оставить, я же люблю его…»

Позади послышались шаги, быстрые, знакомые. Таня вздрогнула.

«Идет!» – радостно подумала она.

Подошел Николай. Поздоровался, ласково и виновато, сел рядом.

– А я тебя искал, Танюша!.. Постучал в дверь, не отвечаешь: заглянул в окно – никого нет. Пошел в клуб, потом в библиотеку, к девчатам в общежитие заглянул. А потом разом догадался, что здесь – это ведь твое любимое место… – Николай посмотрел на Таню и осекся. – Ты, что, не рада, что я пришел?

– Ты что-то хотел сказать… говори, Коля, – сделав усилие над собой, спокойно произнесла девушка.

– Танюша, я не пойму, что мы не поделили? Было хорошо, ладно, – стараясь заглянуть ей в глаза, проговорил Николай.

– Ладно, да не все, – отрезала Таня. – Говоришь, не поделили? Хорошо бы. Но ты от дружбы отмахнулся. Да и не любишь ты меня, говоришь только.

– Танечка, милая… – искренне вырвалось у Николая, и он, схватив ее руку, сжал в своих ладонях.

Девушка внимательно посмотрела на него, вздохнула…

Но и этот вечер не кончился миром. Разговор невольно зашел о звене, и в ответ на Танины упреки Николай нахмурился, заговорил раздраженно, зло.

– Что, думаете, давно рекордов не давал, так и обогнали меня? Черта с два! Не от меня зависело, от леса. Не лес был, а карандаши. На них кубатуру не дашь. Но подождите, – горячился он, – скоро кубатурный лес пойдет, тогда услышите обо мне. Еще примазываться к моей славе будете, мол, «Колька в нашем звене работает!..»

– Замолчи! – вспыхнула Татьяна. – Как тебе не стыдно?!

Девушка вскочила, ее длинные, густые ресницы мелко-мелко задрожали. Бросив на Николая гневный, взгляд, она пошла прочь.

«Ну, и шут с тобой, – мысленно сказал он ей вслед, – пускай другие под твою дудочку пляшут, а я ни у кого еще под каблуком не был!»

А Таня почти бежала, словно боялась преследования Николая.

«Как он подумал только, как он посмел так сказать! – кусала она губы. – Это низко, мелко!.. Я буду примазываться к его славе! Нет, соколик, высоко взлетел, а сядешь-то где, не подумал».

– Костя, Костя, – почти крикнула она, увидев у своего дома Веселова.

– Э-ээ… Кума говорила, что парня любила, а нынче плачет, беда – не иначе! – с шутки начал Веселов и спросил: – Что случилось?

– Если бы ты слышал, Костя, что он сказал! – вытирая слезы, проговорила Татьяна и опять всхлипнула. – Я о нем думаю, беспокоюсь, а он…

– А зачем плакать? Сядь, вот сюда. Ну-ну, садись же! – Константин взял ее под руку, усадил на скамейку у забора, примостился рядом. – Рассказывай по порядку да не спеши.

Татьяна подробно передала разговор с Николаем.

– Да-а-а… – протянул Константин. – Не тревожили, ждали одумается, а оно вон куда вывезло… Зря ему Гришка разрешил работать отдельно. Заставил бы сразу, и был бы порядок!

Над тайгой поднималась ущербная луна. Где-то за околицей кричал филин, слышались глухие, удаляющиеся шаги запоздалых прохожих. Таня тяжело вздохнула, пошла в дом. Открыв двери, включила свет, и ночные шторы мгновенно опустились на окна.

«Вот и поговорили с Николаем, – подумала она. – Что теперь делать?»