Текст книги "Тайга шумит"
Автор книги: Борис Ярочкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
20
Солнце жгло спины, и короткие тени человеческих фигур распластались у ног.
Над магистральной дорогой, перед лесоскладом, возвышалась арка с кумачовым лозунгом:
«Дадим стране больше леса для восстановления разрушенного войной народного хозяйства!»
Тут же сбоку расположился под навесом из сколоченных горбылей контрольно-пропускной пункт. Около него собралось руководство леспромхоза, с нетерпением ожидая первый трактор.
Павел волновался больше всех.
«Кто же первый приедет? – думал он и вскоре услышал приглушенный расстоянием звонкий девичий голос. – Ну, конечно, это же Русакова!»
Таня чувствовала себя необыкновенно радостно: и оттого, что сегодня солнечный денек, и что ее предложение оправдало надежды, и что она первой ведет свой трактор с «тепленьким», только что спиленным лесом, который впервые за историю леспромхоза примут не на делянке после работы, а через несколько минут на лесоскладе.
Она даже не обратила внимания на то, что Николай в звене работает обособленно, а когда она приехала с лесобиржи за прицепом, даже не повернул головы. Он обрубал сучки на поваленных деревьях и делал вид, что поглощен работой.
Выехав у лесосклада из-за поворота, девушка увидела у арки столпившихся людей с обращенными в ее сторону взглядами. Встречая ее, они зааплодировали.
Радостным румянцем загорелись Танины щеки.
– Стой, дочка! – крикнул ей контролер-приемщик Леснов, поднимая руку. – Примать буду!
– Восемь и одна десятая, Владимир Владимирович, звену Верхутина пишите! – скрывая смущение, выкрикнула Таня, высовываясь из кабины.
Трактор обступили, ее стали поздравлять с первым возом сквозного рейса.
– То-очно, восемь и одна десятая, – пробурчал Леснов, подсчитав кубатуру, и Павел, глянув на сосредоточенное лицо отца, улыбнулся.
«Не к чему придраться, а не прочь бы!» – подумал он.
Один за другим подъезжают к арке тракторы, и водители торопят контролера-приемщика.
«Эк их разобрало со сквозным методом, – хмурится Седобородов, шевеля косматыми бровями. Он думает о трактористах, в его растерянном взгляде недоумение. – То с прохладцей работали, а теперь торопятся, словно на пожар!»
21
Для Заневского день начался неудачей.
Попросту говоря, он проспал…
Наскоро умывшись, не позавтракав, поспешил в контору. Там все шло своим чередом. Узнав от секретаря Зины Воложиной, что к нему никто не приходил, он облегченно вздохнул и направился в кабинет. Позвонил в райком, но там ответили, что Нижельский давно уехал в леспромхоз.
«Где же он? – забеспокоился Заневский. – Может быть, по пути задержался?»
Решил подождать в кабинете. Не прошло и получаса, как вошел главбух с полученной претензией – леспромхоз отгрузил в адрес треста «Егоршинуголь», вместо крепежа, пять вагонов дров.
Заневский побагровел, бросился к телефону.
– Начальника погрузки мне! – прокричал он в трубку и, когда телефонистка вызвала лесобиржу, в бешенстве бросил:
– Что вы делаете, Раздольный, где у вас глаза?
– Я не понимаю вас, Михаил Алекс…
– Зато я вас понимаю! – оборвал Заневский. – Куда вы смотрели, когда отправляли дрова, вместо крепежа, тресту «Егоршинуголь»? Ведь это скандал, подсудное дело!..
Несколько секунд Раздольный молчал, как бы припоминая, потом заискивающе проронил:
– Но я не виноват, Михаил Александрович, ведь Костиков распоряжается погрузкой, а отдел сбыта оформляет документацию.
– А вы за каким чертом там сидите?.. Он же вам сдает документы! Найдите Костикова и немедленно ко мне, я вам покажу, сволочи, как работать!.. Нет, подождите, я занят! – тут же отменил он свое распоряжение и подумал: «А вдруг секретарь райкома как раз придет?» – Раздольный, вы слушаете?.. Продолжайте работу, я вас потом вызову!
Заневский бросил трубку на аппарат и растерянно посмотрел на главбуха.
– Кто еще знает об этой претензии?
– Пока никто.
– Н-да-а-а, нехорошо получилось… Никому не говорите, я сам разберусь и как следует всыплю кому надо, – и Заневский сунул в ящик стола злополучную бумажку.
Главбух передернул плечами, пожевал мясистыми губами и вышел.
Вторая половина дня прошла без происшествий, но настроение у Заневского не изменилось. Оно, как ржавчина, разъедало его.
Он уже знал, что секретарь райкома звонил ему, когда он еще был дома, и теперь со Столетниковым и Седобородовым находится на лесоучастке Леснова. Несколько раз пытался через работников лесобиржи узнать, как идет работа новым методом и где, но ничего не добился. И второй раз пожалел, что нет с лесоучастками связи.
Хотел было поехать к Леснову, вызвал из гаража машину и вышел уже было из конторы, но его вернули в кабинет. Звонил директор треста, требовал сведения из квартального отчета. Когда он освободился, был уже конец рабочего дня.
Вечер подкрадывался незаметно. Мимо окон по улице проехали автомашины с первой партией лесорубов, спустя несколько минут, к конторе подкатил на мотоцикле Леснов. Заневский вскочил с кресла, почувствовал сильное сердцебиение и в ожидании Павла заходил по кабинету.
– Добрый вечер, Михаил Александрович! – весело приветствовал его Леснов, останавливаясь в дверях.
– Сколько?.. Сколько, спрашиваю, леса дали? – волнуясь, проговорил директор.
Павел, не прикрыв дверь, прошел к столу.
– Двести восемьдесят два с половиной…
– Ка-ак?
Заневский на мгновение онемел, подумал, что ослышался. Но нет, Леснов повторил те же цифры. Маленькие глаза директора часто заморгали, на лбу собралась сеть морщин и бороздок, на широком лице было недоумение.
«Как же так? – думал Заневский, приходя в себя и в бессилии опускаясь на первый попавшийся стул. – Подсчитывали, проверяли… как будто все было верно и хорошо… неужели ошиблись?.. А что скажет секретарь райкома… В тресте узнают – засмеют!.. Вот тебе и статья в газете, поздравления! Позо-ор! Провалиться бы на месте!..»
– Павел Владимирович, как получилось? – упавшим голосом вымолвил он, доставая платок и вытирая выступивший на шее и лбу пот.
– Ничего особенного, так и должно быть. А завтра…
– Что завтра? – прервал его Заневский и услышал в приемной шаги.
Оглянулся. В дверях стояли Нижельский, Столетников. Из-за их плеч выглядывал Седобородов. Они с любопытством смотрели на него. Заневский неестественно улыбнулся; быстро встал и, оправив на себе пиджак, бросил на Павла укоризненный взгляд. Шагнул к Нижельскому, протягивая руку.
– Здравствуйте, Олег Петрович!.. Проходите, садитесь.
– Спасибо, Михаил Александрович, – Нижельский пожал ему руку, потом прошел к дивану. – Что ж, поздравить вас можно со сквозным методом, а?
«Ну, вот, начинает, – мелькнуло у Заневского. – Не успел войти и уже насмешки. А дальше?»
– Леснова поздравляйте, это его затея, – сказал он и недовольно покосился на сдерживающего улыбку Павла.
«Плакать надо нам, а ты смеешься, молодой человек!» – чуть не сорвалось у Заневского с языка.
– А мы его уже поздравляли, – серьезно сказал Нижельский. – Молодец! За половину рабочего дня его трактористы вывезли на лесосклад немного меньше обычного, а на пасеках осталось еще около сотни кубометров леса. Это же у вас рекордная цифра, не так ли?.. Радоваться надо, а вы, кажется, недовольны чем-то. А?
Нижельский поднялся и подошел к Заневскому.
– Поздравляю, Михаил Александрович! И не только с новым методом, но и с успешным применением предложения Русаковой.
Заневский вопросительно глянул на Павла и Столетникова.
– Не понимаете?.. Впрочем, немудрено. Вот если был бы на лесоучастках телефон… – поддел секретарь и рассказал о подмостках-эстакадах на пасеках.
– А ведь здорово придумала! – искренне вырвалось у Заневского. – И просто! Я ее обязательно премирую!
– Мало, Михаил Александрович, – заметил Столетников – Надо написать в газету о ее предложении, поделиться опытом, чтобы и другие леспромхозы могли перенять этот способ.
– Тоже хорошо, – согласился Заневский и к Леснову: – Павел Владимирович, извините, не понял вас сразу и перебил… Ну, да с кем оплошности не бывает?.. Поздравляю вас! – радостно произнес он, пожимая и тряся его руку. – Спасибо! И еще: напишите о Русаковой вы.
Павел кивнул головой, а Заневский велел Зине Волошиной срочно вызвать начальников лесоучастков.
– Сообщу им результаты работы сквозным методом и предложу воспользоваться способом Русаковой, – сказал он, сияющим взглядом окидывая присутствующих.
22
Верочка оделась и подошла к матери.
– Я пойду погуляю, ладно? Такой вечер чудесный!..
– Иди, Верунька, иди милая. Только к ужину не запаздывай.
– Хорошо, мамочка!
Верочка вышла за поселок к реке. Темнело.
Откуда-то доносилось кряканье уток. Вот стая со свистом пролетела над головой девушки, плеснула в воде рыба. Налетел теплый порыв ветра, что-то взволнованно зашептали прибрежные кусты.
Верочка села на обрывистом берегу, сорвала ветку рябины. Вспомнила о полученном письме. Подруга жаловалась на суровый климат Севера, писала о неожиданных заморозках.
«А ведь и я могла туда попасть на работу, – подумала девушка и вспомнила, как ее встретили в облздраве, как сразу же предложили поехать в Таежный леспромхоз. – Это папа позаботился, чтобы меня в другое место не послали», – с благодарностью подумала она об отце.
Невдалеке треснула сухая ветка и оборвала ее мысли.
Верочка прислушалась и вскоре ясно различила шаги, потом увидела парня и девушку в белом платье, идущих берегом. Первым желанием Верочки было встать и уйти, но молодые люди остановились поблизости и несколько минут молчали, а ей теперь уж неудобно было выходить из-за рябины, скрывающей ее.
– Эх-х, Коля, Коля, – разочарованно вымолвила девушка, – а я-то думала…
– Думала, думала, – нервно перебил ее Николай и закурил. – А что тут такого? Ну скажи, Таня, какая разница, как я работаю? Вот ежели б я не умел и сторонился – другое дело. А то ведь все знают, какие я рекорды давал. Надо разобраться. Может, мне так лучше будет, и создать условия…
– А мне казалось, – продолжала она, думая о своем, – нам в одном звене будет лучше: спокойнее, веселее. А ты бесчувственный какой-то… все о себе думаешь… не любишь меня! – ее голос задрожал, послышалось всхлипывание.
Верочке стало неловко оттого, что оказалась непрошеным свидетелем такого разговора.
– Таня, Танечка, ну зачем же плакать? – мягко уговаривал Николай.
– Кто плачет, кто? – неожиданно повысила голос девушка. – Это я плачу? Больно ты мне нужен, чтобы я ревела из-за тебя… На себя я злая, вот что! Не могла раньше тебя понять. А ты… ты можешь делать как хочешь, я… я не заплачу, – сквозь слезы проговорила она и, отвернувшись, вытерла платком глаза.
Николай дотронулся до ее плеча, хотел обнять, но Таня отшатнулась, отошла.
– Таня, почему ты такая чудная?
– А ты ищи не чудных! – вскипела девушка и, повернувшись, пошла берегом дальше. Наткнулась на Верочку, отскочила. – Ай!.. Кто это?
– Я, – смутилась Верочка, вставая. – Вы, девушка, извините. Я сидела тут, а вы пришли…
– Вы-ы?
Таня это сказала таким тоном, словно давным-давно знала Заневскую. Она резко повернула голову к Николаю, отбросила за плечи косы, быстро заговорила:
– Поглядите на этого красавчика… Ему не нравится работать сообща, – язвительно произнесла она. – В звене, боится, меньше заработает. А того не хочет понять, что…
– Таня! – грозно прервал Николай.
– Что, не любишь правду?.. Да пойми, Коля, – прижала она к груди руки, – от сердца для тебя лучшего хочу. Ну, скажи, приятно мне будет, когда станут говорить: «Вот эгоист Колька Уральцев, зазнался, товарищей не уважает!» А тебе каково слушать-то будет?.. Или тебе наплевать?
Николай вспыхнул, на скуластое лицо его нахлынула волна жара. Он сердито метнул на Татьяну взгляд и зашагал к поселку.
«Я эгоист, я зазнался? – с обидой и негодованием думал он. – Ладно, еще видно будет, кто кому нужен… При чужом человеке такое говорила!»
– Коля, подожди, – крикнула девушка, но Николай не обернулся.
Он шел быстро, а Таня с грустью и обидой провожала его взором, и столько горя было в выражении ее лица, столько отчаяния, что Верочка почувствовала, как что-то сдавило горло.
– Зачем вы плачете, девушка?.. Вас Таней зовут?.. Не надо, успокойтесь… Наверно, все мужчины такие – о себе лишь думают.
– Все? – переспросила Татьяна и, повернувшись к Заневской, покачала головой. – Это вы уж зря… Вот у нас начальник лесоучастка – золото. Знаете его, Павла Владимировича-то?! Или замполита?
– Леснова? – удивилась Верочка, и ее тонкие, темные брови изогнулись. – Его знаю. Знакома. А замполита – нет. Но, по-моему, Леснов чересчур высокого о себе мнения. И дерзкий…
– На вот те, вот уж сказали! И неправда! И не знаете вы его, Павел Владимирович – душа человек.
Таня помолчала, потерла висок.
– Про сквозной метод слыхали? Это он придумал, да! – с гордостью произнесла она. – Не такой он, как директор наш. К тому на козе не подъедешь! – усмехнулась девушка, и ее чуть вздернутый носик сморщился. – А все потому, что грубый. Никогда не поговорит с людьми, не спросит ни о чем. Ему только кубики давай, выполняй, план. Лишь бы его не ругали. А как нам достаются эти кубики-то, его не касается… Разные люди бывают…
Таня вздохнула, на секунду прикусила губу.
– А вы кто будете-то? Из приезжих, наверное?
– Верой зовут, – краснея, сказала Верочка, – а фамилия – Заневская. Здесь врачом работаю.
– Заневского – директора дочка?
– Да.
– Батюшки-и, – изумленно протянула Русакова, спохватываясь, что наговорила лишнего. – Не знала… вы того… не обижайтесь…
– Ничего, Танюша, – преодолевая смущение, ответила Верочка, беря себя в руки. – Если вы правду говорили – бояться нечего…
– Конечно, правду, – заторопилась Татьяна, досадуя за свою откровенность, – любого спросите – то же самое скажут…
23
Глянув на часы, Любовь Петровна вошла в комнату дочери и в нерешительности остановилась перед кроватью.
«Будить ли? Просила в восемь. А куда торопиться? Всю ночь в больнице пробыла. Нынче приема нет, а обход сделать успеет…»
Солнечный луч лег на подушку. Верочка зажмурилась от яркого света и открыла глаза. Увидела мать, улыбнулась.
– Пора? – сладко зевая и потягиваясь, сказала она и села.
– Поспи еще, доченька. Чай, ночь не спала…
– На обход надо, мамочка, больные ждут.
Верочка соскочила с постели, хотела заправить кровать, но Любовь Петровна запротестовала.
– Вот еще выдумала, мало в больнице забот! – с ласковым упреком вымолвила она. – Одевайся да завтракай, сама уберу.
Верочка засмеялась, поцеловала мать и начала одеваться.
– Надень крепдешиновое, что это ты в простеньких ходишь? – посоветовала Любовь Петровна, видя, что дочь сняла с вешалки ситцевое платьице. – Вон Зина Воложина секретарем работает, а одевается в шелка. А ты врач…
– Жалко, мам, одно оно у меня. Да и не по одежке о человеке судят.
– Ничего, что одно, еще купим, – возразила мать. – Не все же время так туго с материалом будет. Война кончилась, и жизнь наладится. Говорят, скоро карточную систему отменят…
Верочка не возражала, но переодеваться не захотела. Умылась, причесалась. Садясь завтракать, зацепила под столом ногой бутылку и опрокинула ее.
«Опять папа опохмелялся, – досадливо поморщилась она, – сам жалуется на отрыжку и изжогу, а меня не слушает. Не верит, что вредно. Надо проверить, может, у него гастрит!»
– Ты чего не ешь, доченька, остынет завтрак, – глядя на задумавшуюся дочь, проговорила Любовь Петровна и подсела к столу.
– Мама, давно папа пить стал? – спросила Верочка. Любовь Петровна тяжело вздохнула.
– Давно… Сначала говорил – для аппетита, потом больше, больше, а теперь редкий день проходит, чтобы не выпил…
– А ты что же?!
И хотя Верочка сказала это ласково, но упрек больно кольнул материнское сердце. Любовь Петровна обиженно поджала губы, опустила голову. На глазах появились слезы.
– А разве он меня слушает? По всякому пробовала: и упрашивала, и ругалась, и рассказывала, что люди о нем говорят… Хоть бы что!.. «Плевать я на всех хотел!» – говорит… измучилась я уже, Веруська, – призналась она и расплакалась, закрыла лицо руками.
– Мама, мамочка, не надо, прошу тебя… – умоляюще прошептала Верочка и, подойдя к матери, обняла ее.
– А однажды я спрятала бутылку самогонки – он к брату двоюродному ездил и привез из деревни – думала с трезвым в гости пойти. Приглашали, – уже не могла сдерживать наболевшее Любовь Петровна. – А он явился пьяный и давай искать… Где, говорит, самогон? Я сказала, что не дам, а он… он обозвал меня и… и ударил…
– Обозвал?.. Уда-арил?
– Ты только не говори ему, – с мольбой посмотрела на дочь Любовь Петровна, – а то… не надо говорить… Не хотела я тебе рассказывать, да ты сама…
Прижимая к груди голову матери, Верочка тяжело задумалась то гладила ее пышные светлые волосы, то вытирала руками мокрое от слез лицо матери. Потом вдруг наклонилась, всматриваясь в едва заметный над переносицей рубец.
– Это он?
Любовь Петровна удрученно вздохнула.
– Доченька, без четверти девять, – проговорила она, – на работу тебе пора, а ты не ела…
– Не хочу, мам… я пойду!
– Куда же, обожди! Хоть чаю с медом попей!
Но Верочка отрицательно замотала головой и вышла из комнаты.
«Зря я разоткровенничалась», – уже сожалела Любовь Петровна.
24
Закончив обход больных, Верочка пришла в ординаторскую и остановилась у окна, наматывая на палец резинки фонендоскопа. Из головы не выходил разговор с матерью.
«Сказала, что один раз ударил, – думала она, – а может быть, и не раз? Мама скрытная…»
«…больницу начали строить, фундамент заложили», – вдруг услышала Заневская конец фразы, сказанной кем-то в коридоре.
– Давно пора бы, – ответил другой голос.
«Скоро ли выстроят? – подумала Верочка, – надо поинтересоваться».
Вышла на крыльцо и увидела прораба.
– Вы на строительство? – окликнула она.
– Интересуетесь новой больницей? – охотно вступил в разговор прораб. – Не беспокойтесь, здание хорошее будет: светлое, просторное, сухое. Покрасим, побелим – ахнете!
– Посмотрим, – неопределенно ответила Верочка, шагая рядом.
– Вот здесь будет больница, – начал прораб, останавливаясь и показывая на огороженную горбылем площадку. – На днях закончим с фундаментом и примемся за стены…
– Ага, – кивает головой Верочка.
«Надо маме больше времени уделять, – думает она, не слушая прораба, – а с папой серьезно поговорить».
– …Тут будет вестибюль, здесь коридор, там палаты, – показывая на окаймленные бетоном и траншеями прямоугольники и квадраты, рассказывает прораб. – В конце правого крыла здания разместится кухня, в левом конце – прачечная… Вам понятно, Вера Михайловна?
– Да, да, – машинально отвечает Верочка.
«Сегодня же поговорю с папой», – решает она.
– Вы приходите, когда будут возведены стены – понятнее станет… Ну, извините, я пойду. Надо застать в конторе Скупищева и цемент выписать. До свидания!
– До свидания… – Верочка вдруг с недоумением посмотрела на уходящего прораба. – Куда вы? Что же вы меня бросили?
– То есть… я же… показал уже все! – пожал плечами прораб..
– У вас что-нибудь есть, ну-у… план, проект, что ли? – сказала Верочка. – Покажите, пожалуйста!
Прораб кривит толстые губы, морщит короткий нос. Вытащив из папки чертежи, объясняет вновь.
– Постойте, постойте, что-то не понимаю, – останавливает его Верочка. – С одного крыла кухня, с другого прачечная?
– Правильно!
– Что правильно? – вскидывает вверх свои тонкие темные брови Заневская. – Они должны быть отдельно от больницы или, по крайней мере, изолированы капитальной стеной. А у вас?
Прораб задумчиво пожевал губами.
– Вестибюль… коридор… так, так. А где будет изолятор? Ну, инфекционная палата?
– А это уже по вашему усмотрению, – ответил прораб.
– Изолятор должен иметь отдельный вход и выход. Так же и родильное отделение, и приемный покой. А у вас один вход на всю больницу, если не считать сквозные через кухню и прачечную!
Прораб молчал и почесывал за ухом.
– А как планировка сделана? – наседала Верочка. – Окна палат должны быть обращены на юг или юго-восток. А у вас?
– На север! – вставил один из рабочих, прислушиваясь к разговору.
– Да, на север, – подтвердила Верочка. – И потом: здесь вообще не место для больницы. Почему бы не построить ее вон на том бугорке? – показала она рукой за поселок. – И речка под боком, и место сухое и, главное, отдельно от жилых построек!
– Так ведь специально не застраивали этот участок, под больницу берегли…
– А скажите, с кем вы согласовывали вопрос о выборе места под постройку?
– Не знаю… кажется, ни с кем…
– То-то! – усмехнулась Верочка, – боюсь, товарищ прораб, больницу придется в другом месте строить!
