Текст книги "Тайга шумит"
Автор книги: Борис Ярочкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
30
Солнце, купаясь в золотистой дымке, всплывало над тайгой. Облака, гонимые ветром, нехотя уползали на запад, теряя и разбрасывая по небу белые лоскутки. Лавируя среди выбоин и дорожных ям, мотоцикл, угрожающе урча, мчал Павла к лесоучастку Зябликова.
Павел любил быструю езду и, подставив несущемуся навстречу ветру широкую грудь, улыбался.
Все радовало его: и могучие сосны, и тяжело поднявшийся с дороги глухарь, и покрывающиеся желтизной листья берез и осин, и волнующие душу воспоминания.
Мотоцикл, накренившись на повороте, выскочил из зеленого тоннеля на елань и, перелетев бугор, остановился у дома Зябликова.
– Наконец-то, наконец-то, – льстиво заговорил Семен Прокофьевич, встречая Павла и приглашая его в комнату. – А я заждался тебя, завтрак остыл, другой раз разогревали. Хозяй-ка! – крикнул он жену. – Подавай на стол! А ты, Павел Владимирович, не бунтуй, я здесь хозяин – в чужой монастырь со своим уставом не ходят, – и потянул его за руку.
Сели за стол. Есть Павлу не хотелось, он позавтракал перед отъездом и теперь лишь едва прикасался к еде, чтобы не обидеть хозяина. Зябликов завтракал не спеша, точно так же, как делал все, и, казалось, совсем забыл о присутствии других.
«Живет в свое удовольствие человек, – подумал о нем Павел, разглядывая комнату. Взгляд его задержался на старинных, давно остановившихся часах. – Прозябают, как и хозяин», – отметил он и, поблагодарив, поднялся из-за стола.
– Ну, Семен Прокофьевич, поехали на лесоучасток, – сказал Павел, видя, что Зябликов не прочь бы немного отдохнуть, и вышел из комнаты. Зябликову пришлось последовать за ним.
Обойдя лесоучасток, Павел вернулся в конторку.
– Как ты думаешь, Семен Прокофьевич, с чего надо начать?
Зябликов молчал, и Павел, не дожидаясь ответа, предложил каждому звену дать твердое задание на заготовку и вывозку по ассортиментам на месяц, срочно вывесить Доску показателей, распределить весь лесоповальный инструмент по звеньям.
Зябликову не понравился решительный тон Леснова, но делать было нечего. А Павел уже шел на пасеку и, усевшись на валежину в кустах черничника, стал наблюдать за работой одного из звеньев. Там он пробыл до конца рабочего дня. Ни одна мелочь не ускользнула от его внимания, но он не сказал ни слова, а когда кончился рабочий день, приказал собрать всех лесорубов.
– В народе есть пословица: лес рубят – щепки летят, – начал Павел, когда все были в сборе. – Разумеется, без щепок и леса не нарубишь, но взгляните на пасеку, сколько щепок и сколько заготовлено…
Завязался оживленный разговор о мастерстве, об умении хорошо, по-хозяйски трудиться, о том, что мешает этому.
Зябликов слушал своих лесорубов и удивлялся.
«Они ли это?» – думал он и позавидовал Леснову, его умению быстро найти общий язык с людьми.
Уже на следующий день работа пошла лучше.
Правда, график выполнить еще не удалось, но Зябликов понимал: не все сразу делается. Он присматривался к Леснову и видел, что Павел ни на кого не кричал, если замечал недостатки, указывал на них и тут же уходил, и, к удивлению Зябликова, работа налаживалась.
«До чего же ты уверен, что сделают так, как сказал», – с завистью думал он о Леснове.
Шел четвертый день пребывания Леснова на зябликовском участке…
День был на редкость жаркий, безветренный, мошка носилась тучами, лезла в глаза, уши, рот, нос, но люди привыкли к ней, не обращали внимания. Редко кто работал в накомарниках.
Оставив Леснова на лесоскладе, Зябликов направился на пасеки. В одном из звеньев он заметил оставшиеся на разделанных хлыстах сучки. Раньше бы он не обратил на это внимания, так как считал мелочью, но теперь понял, что из этого вырастает брак.
– Почему сучки не обрубаете наподлицо? – строго сказал он и зашагал на другую делянку, хотя с годами выработанная привычка так и тянула его назад. – «Обрубят или нет?» – Он до того был поглощен этой мыслью, что не мог найти себе места и через час не выдержал – завернул на пасеку.
Сучки были обрублены.
«Вот тебе и секрет, – говорил он себе. – Выходит, вовсе мой крик людям не нужен».
Это простое открытие так взволновало его, что он с недоумением спрашивал себя, как мог он не дойти до этого сам.
Последние дни Павел почти не вмешивался в работу Зябликова, хотя тому и казалось, что всем руководит по-прежнему Леснов. Лесоучасток стал выравниваться.
Обеденный перерыв приближался к концу, когда к Зябликову подошла группа лесорубов во главе с парторгом.
– Семен Прокофьевич, – сказал парторг, – у нас было сейчас партсобрание, подвели итоги этой недели. Показатели хорошие! Но беда в том, что трактористы не успевают вывозить заготовленный лес, а то мы бы уже вошли в график. Вот и решили мы собрать всех лесорубов и предложить вызвать на соревнование участок Леснова…
– Что вы, что вы, – замахал руками Зябликов, – может, третий или четвертый, их можно еще, а Леснова…
– Как раз первый, Семен Прокофьевич, – подтвердили другие.
– Ведь сразу же опозоримся, – растерянно проговорил Зябликов. – Они вон перевыполняют план, а мы…
– Вот и отлично! – сказал парторг. – Коль соревноваться, так с передовым участком, люди будут стараться не ударить лицом в грязь. Пошлем к Леснову своих лесорубов: пусть поучатся, это нам здорово поможет…
– А мне помогать будете? – нахмурив брови, Зябликов оглядел собравшихся. – Да не так, как помогали раньше, а по-настоящему?
– Только так, Семен Прокофьевич!
– Быть по-вашему, – сдался он. – Только загодя говорю: не обижайтесь на меня, потому как требовать с вас буду больше, не то что раньше… – и, замявшись, виновато посмотрел на лесорубов.
Солнце еще не село, но воздух уже дышал вечерней прохладой. Мошку постепенно вытесняли комары, наполняя воздух зудящим звоном.
Лесорубы сгрудились у Доски показателей. Проходя мимо, Павел легонько толкнул Зябликова в бок…
– Кончили работу, устали, домой бы, казалось, спешить надо, – шепотом говорил он, – да не тут-то было, не пройдешь мимо.
– Павел Владимирович, – окликнул кто-то, – на минуточку!. Как выходит, а? Девяносто девять и три десятых!
– Прилично, – подтвердил Павел.
– Так, глядите, и вас перещеголяем! – задорно заявил один из лесорубов.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, – засмеялись в толпе.
– А что, ежели б только у нас трактора успевали вывозить!
«А ведь я им могу и помочь», – мелькнула у Павла мысль.
– От вас все зависит, товарищи. А мы и пособить можем: пока получите трелевочные трактора, дадим свой «Сталинец» с прицепом…
– Вот за это спасибо, Павел Владимирович, от меня и лесорубов, – растроганно сказал Зябликов, крепко пожимая Леснову руку.
31
Таня проснулась и, потянувшись, посмотрела на часы.
«Как я мало спала!» – удивилась она и попыталась снова заснуть, но сон больше не приходил.
На дворе шел дождь. Косо опускаясь к земле, он густо усыпал стекла, и капли, сползая на подоконник, оставляли за собой извилистые полоски.
«Откуда же дождь? – никак не могла понять девушка. – Ведь час назад на небе не было ни одной тучки!»
Татьяна соскочила с кровати и подбежала к окну, увидела проходящих по тротуару лесорубов и еще больше изумилась:
«Почему люди не работают? – и вдруг догадка озарила ее. – Да ведь сегодня выходной, а я проспала больше суток!» – Она улыбнулась, потянулась еще раз и стала одеваться.
Действительно, Таня проспала больше суток.
На следующий же день после несчастья с Николаем она взяла недельный отпуск и все время находилась в больнице. Несколько суток Николай метался в бреду, что-то кричал, часто звал ее, вспоминал Зину Воложину. Днем он успокаивался, но едва наступала ночь, как все повторялось, и до самого утра девушка не могла сомкнуть глаз.
На шестую ночь Николай крепко уснул, и Таня немного вздремнула. Проснулась она от легкого шороха и не поверила своим глазам. Николай сидел на кровати и смотрел на нее как-то беспомощно. А когда Уральцев ласково назвал ее по имени и потянулся к ней, девушка не выдержала и, заплакав от радости, выскочила из палаты. На следующее утро она вышла на работу.
– Таня, а не поспешила ли ты? – спросил ее Павел.
– Нет, ответила она, – Коля уже пришел в себя, ему стало лучше. А вечером я буду приходить к нему.
Каждый вечер Таня приходила в больницу, а позавчера, почувствовав недомогание, пошла после работы к врачу. Верочка установила грипп, велела лечь в постель… Вот Таня и отоспалась за все время…
Она измерила температуру – нормальная. Потом убрала комнату, вымыла полы, привела в порядок себя и принялась за приготовление картофельных котлет: проголодалась.
Но ей помешали.
– А мы за тобой, Танюшка, – сказал Верхутин, пропуская в комнату все звено.
– К Николаю идем, – пояснил Костя Веселов, кладя на стол сверток и хитро поглядывая на нее. – Эх-х, девка грустит, когда дома сидит… Что, Тань, не так ли?
– Да ну тебя с шутками, – отмахнулась девушка.
– Нет, кроме шуток, – совершенно серьезно заметил Константин, – собирайся, пойдем с нами, – и вдруг с пафосом пропел:
– Без нее я не выйду отсюда,
О, клянусь, мой товарищ, тебе…
Лесорубы, рассмеялись. Улыбнулась и Таня. Она попросила товарищей немного подождать, пока пожарит котлеты. Коля их очень любит.
Дождь перестал.
Тучи, отдав всю влагу земле, обессилели, ветер рвал их, растаскивал, и в просветы проглядывали клочки неба, чистые до прозрачной голубизны. Все повеселело, ожило.
Появление лесорубов обрадовало Николая. Он ждал упреков и готовился их мужественно перенести, но товарищи вели себя так, словно ничего не произошло.
Рассказывали о собрании в леспромхозе, о прибытии трелевочных тракторов, об изменениях в работе звена, о бюро райкома, о статье доктора Заневской, о Павле Леснове, который несколько дней находился на участке Зябликова.
– Я слыхал, что Павла Владимировича в трест срочно вызвали, – вставил Веселов. – Его, будто, хотят директором к нам назначить…
– Да неужто Павел Владимирович директором будет! – воскликнул Николай и, сев, стал спускать с кровати ноги, но вспомнил о Татьяне и тотчас же их подобрал.
– И я об этом слышала, – подтвердила Таня.
– А Александр Родионович сказал давеча, что скоро прибудут еще трелевочные трактора, и будто уже есть новые электропилы: маленькие, легкие и по производительности лучше наших, – опять сказал Веселов.
– Да, техника прибавляется, – задумчиво проговорил Верхутин и улыбнулся. – А знаете, ребята, еще какая новость? Нет?.. Лесозавод у нас будут строить!
– Эх ты-ы! – прикусил губу Веселов, досадуя, что не он сообщил такую новость. – А кто говорил?
– Все говорят! Я слышал разговор на шпалорезке. Там вроде собрания было, и выступали замполит, Бакрадзе, Павел Владимирович…
– Вот это да-а! – восторженно протянул Веселов и мечтательно закатил кверху глаза. – Лесозавод! Значит, вырастет наш поселок, приедут новые люди… может быть, когда-нибудь здесь будет город, а называться станет Таежный!..
32
Таня сворачивает к дому.
Глядя под ноги, она поднимается на крыльцо и сталкивается с Зиной Воложиной.
– Ослепла, что ли?
Таня подняла голову. Зина смотрела на нее, не скрывая злобы.
– Извини, Зина, – пробормотала девушка и хотела пройти, но та загородила дорогу.
– Что-то невеселая ты от милого идешь, – сдерживая себя, ехидно говорит Зина, – или опять парня из себя вывела, а теперь каешься?
– Ты о чем?
– Ах, о че-ом!.. – с ненавистью выпалила Зина. – Бессовестная ты, вот что! Что ты сделала с парнем? Легче стало? Молчишь?
«Рехнулась девка, – подумала Татьяна, отступая на шаг, – как ненормальная смотрит!»
Неясная догадка мелькнула в голове Тани, и она, решив проверить подозрения, деланно-равнодушно сказала:
– А ты чего кипятишься? Или влюбилась?.. Тогда иди и проведай сама…
– И пойду, и проведаю, уж я-то ему ничего не сделала плохого. Не жаловалась на него друзьям, не обзывала разными словами… Это же надо иметь совесть, – уже не могла остановить себя Зина, – чтобы напакостить человеку, а потом делать вид, будто болеешь за него душой!.. И где у людей глаза! Тьфу, – сплюнула она, – даже не покраснеет, даже…
Таня побледнела.
«Боже мой, что это такое?.. Так вот почему у него были сегодня такие глаза!.. Он ее любит, а я, дура, с ума схожу, плачу! Ночей не спала, следила за каждым его вздохом и переживала…»
– Иди и проведай, – усилием воли заставила себя спокойно сказать Татьяна, – это твое дело. Что же касается Николая, я никогда ему не навязывалась.
Таня отвернулась и почти бегом направилась к своей двери.
Зина проводила Татьяну все тем же ненавидящим взглядом и, сойдя с крыльца, поспешила в больницу.
– Вы тоже к Уральцеву? – спросила Воложину дежурная медсестра. – Только ненадолго, скоро обед.
Зина вошла в палату.
Николай удивленно вскинул брови, прикусил губу.
«Он не рад мне», – поняла Зина, и на глазах у нее показались слезы.
– Здравствуй, Коля, – робко сказала она и протянула руку.
– Здравствуй… садись, – показал он на табурет.
Зина присела и не знала, о чем говорить. Молчал и Николай. Прошло несколько минут.
«Зачем она пришла?» – нервничал Николай.
«Ну зачем я пришла?» – о том же думала Зина.
И не в силах больше выносить это тягостное молчание, заговорила.
– Ты не сердись на меня и не думай о том, что было. Я не винила и никогда не буду винить тебя. Это я виновата… И ты не сердись, что сейчас я пришла. Очень хотелось тебя видеть… я же люблю тебя! – доверчиво-покорно произнесла она и заплакала. – А ты… другую любишь… До свидания, Коля… – она пожала его руку и, нагнувшись, неожиданно прижала к губам тыльную сторону ладони. – Поправляйся!
Зина направилась к выходу, вытирая слезы.
Николаю до глубины души стало жаль девушку. Он вдруг почувствовал на себе какую-то ответственность за ее дальнейшую судьбу.
«Но что я могу сделать? Жениться на ней? Что это будет за жизнь, когда я люблю Таню? Как сделать, чтобы она забыла меня?..»
– Зина! – невольно вырвалось у него, когда девушка уже закрывала за собой дверь, и она остановилась, быстро обернулась, опять подошла к кровати с надеждой в глазах.
– Что, Коленька?
– Спасибо, что проведала, – помолчав, сказал Николай и опустил глаза.
Зина быстро вышла из палаты.
33
Верочка шла по широкой тропе соснового бора.
Ее радовало все: и тихий звон шумящих сосен, такой нежный и взволнованный, что невольно захватывало душу, и она с наслаждением вслушивалась; и постукивающий по дряблой коре сухостоя дятел; и встревоженный крик кедровки, перелетающей с дерева на дерево; и гриб-боровик, высунувший головку из-под густого мха.
Верочку всегда очень тянуло в лес. Здесь, под приглушенный шум деревьев, как-то особенно хорошо думалось, мечталось.
Завтра она уезжает на курсы. Еще полгода – и она врач-хирург, специалист!
Вечерело.
Солнце спряталось, и в бору сразу стало сумеречно, прохладно, но домой идти не хотелось. К отъезду было все уже приготовлено. Но ощущение, что не сделано еще что-то самое главное, преследовало ее весь день. Сейчас, бродя по лесным тропинкам, прощаясь с любимыми местами, она поняла, что тревожило ее отсутствие Павла.
И нужно же было случиться, чтобы он уехал как раз перед ее отъездом! И как она могла не подумать об этом раньше! Рассчитывала сказать о своем отъезде неожиданно и посмотреть, как он это воспримет, а вышло… «А, может быть, он приедет сегодня или уже приехал? – вдруг подумала Верочка и заторопилась. – Пойду позвоню ему домой, а то утром он может уехать на лесоучасток, и мы так и не увидимся».
К телефону подошла мать Павла и ответила, что сын еще не вернулся.
«Что же делать?» – Верочка уныло опустилась на стул, взор ее упал на письменный прибор и бумагу. – Ну, конечно! – обрадовалась она мысли, – напишу ему…»
Леснов с попутной автомашиной ехал домой.
Тревожно и радостно было у него на сердце.
«Нелегко мне будет, – думал он. – Что ж, к легким победам я и не привык. Трудно будет, но разве я один? Помогут товарищи».
Павел вспомнил, как отказывался в тресте от назначения, как пришлось потом согласиться.
«И вот с завтрашнего дня я директор, – вздохнул он. Как отнесется к этому Верочка? Не подумает ли, что я вырвал эту должность у ее отца? Нет, я не боюсь упреков, но он-то, Михаил Александрович, может подумать, что я подкапывался под него…»
Павел вздохнул и снова подумал о Верочке.
«Как быстро идет время! Давно ли мы знакомы, а уже ни о чем не могу думать, не связывая это как-то с Верочкой – такой стала она близкой…»
Машина остановилась на перекрестке, и Павел, выпрыгнув из кузова, зашагал в Таежный. Проходя мимо особняка с мансардой, он замедлил шаг, посмотрел на окна – в доме было темно.
«Спит», – с нежностью подумал он.
34
Любовь Петровна прилегла на диван. Она часто посматривала на часы, на дверь, прислушивалась и подавленно вздыхала.
«Где он опять? – думала она о муже и невольно вспоминала последний скандал. – До каких же пор это будет? Что он от нас хочет?»
Из коридора послышались шаги.
«Идет! – встрепенулась Любовь Петровна и вскочила с дивана, направляясь в кухню за ужином. – Вот сейчас сядет за стол, а я ему все выложу. Так и скажу: хватит, мол, дурить, Михаил, образумься, пока не поздно, не позорь нас, а то сил нет терпеть. Не дай бог, рассыплется семья – уйдет от нас Верочка, тогда волосы на себе рвать будешь».
Она вынула из духовки ужин и понесла на стол. Вошел Михаил.
– Не буду, сыт, – отказался он от ужина и направился в свою комнату.
«Ну вот, – болезненно поморщилась Любовь Петровна, – опять, наверно, в столовую ходил! Что подумают люди», – и сама удивляясь своей смелости, Любовь Петровна загородила собою дверь.
– Нет, Миша, ты постой, – сказала она с дрожью в голосе, чувствуя, как всю пробирает нервный озноб, – я должна с тобой поговорить… мы решить должны… иначе…
– Ну-у? – выжидающе произнес Заневский и остановился.
– Миша, так продолжаться не может, – сдерживая волнение и злясь на себя за выступившие слезы, начала Любовь Петровна, – неужели у тебя нет к нам никакой жалости, уважения?
– Что тебе от меня надо?
– Прости Верочку, ведь она тебе хотела…
– Оставь, не до вас мне!.. Надоело! – в сердцах оборвал он жену и, отстранив, шагнул к двери, но Любовь Петровна схватила его за борт пиджака.
– Миша, ты зря на Верочку злишься, что написала она заметку, – быстро, глотая концы слов, заговорила Любовь Петровна, решаясь на крайность. – Это я виновата, я заставила написать ее! Да-да, я, я, я!.. Я решила, что лучше пусть тебе будет неприятно, но чтобы заметка помогла, чем тебя бы судили или, как Скупищева, исключили из партии.
– Ты-ы-ы? – протянул Заневский, поворачиваясь к жене.
Его широкое лицо помрачнело, перекосилось от гнева, стало белым. Заскрипели стиснутые от возмущения зубы, руки сжались в кулаки.
– У-хо-ди! – сдерживая себя, прошипел он. – Чтобы глаза мои тебя не видели!
Заневский брезгливо поморщился и ушел к себе.
35
Любовь Петровна проснулась задолго до рассвета.
Сегодня уезжает на курсы Верочка, единственный человек, с которым она могла обо всем поговорить, посоветоваться… Теперь она должна остаться совсем одна. После вчерашнего разговора с мужем это особенно тяжело.
«А, может быть, – светлым лучом ворвалась в сознание надежда, – Миша станет тосковать по дочери, изменит свое отношение и ко мне. Все-таки ему тоже тяжело сейчас одному. Пока терпит, крепится, но, в конце концов, прорвет его, не выдержит одиночества, и тогда опять все будет хорошо».
Верочка тоже плохо спала ночь.
Стараясь не шуметь, она оделась и, тихонько пройдя мимо кухни, остановилась у комнаты отца. Потянула за ручку. Отец не спал. Вид у него был больной и усталый: под глазами мешки, лицо осунулось, в глазах безразличие. Верочка даже растерялась в первый момент.
– Ну, что скажешь, дочка? – нетерпеливо-холодно проронил Заневский.
– Папа, я хотела бы что-нибудь от тебя услышать, – сказала Верочка обиженно. – Может быть, скажешь что-нибудь на прощание?
– То есть?..
Широкие брови Заневского дрогнули, в глазах мелькнул испуг:
«Неужели уйти решила?»
– Я хотела сказать, что еду на курсы на специализацию…
«Фу-уу, – облегченно вздохнул Заневский, – а я-то думал…»
– Желаю успеха, дочка, – притворно-весело сказал он, поднявшись с кровати. – Возвращайся…
– А как мама? – тревожно проговорила Верочка.
«Ах вот что тебя беспокоит!» – Заневский пренебрежительно поморщился.
– А это тебя пусть не тревожит. Мы с ней сами разберемся в своих отношениях. А ты учись и не думай о нас. Пиши, не забывай…
– Спасибо, папа, – Верочка, обняв, поцеловала отца. Но на душе было тяжело.
Восток наливался золотом. Заиграл с пожелтевшими листьями берез проснувшийся ветерок. Радуясь солнцу, оживленно зашумела тайга.
Заневский вышел из своей комнаты.
– Папа, ты сегодня завтракать-то с нами будешь? – ласково улыбнулась Верочка.
– Да, – и он поставил на стол бутылку вина.
– Выпьем, дочка, за твои успехи.
– Спасибо, папа… За мир в нашей семье.
Заневский чокнулся с ней, хотел выпить, но, прочтя в глазах дочери ожидание, помедлил и нерешительно чокнулся с женой. Верочка с облегчением вздохнула.
К дому подъехала машина.
– Ну, дочка, до свидания! – сказал Заневский, провожая ее. – Надо что будет, пиши, сделаю.
– А ты меня не проводишь?
– Днем бы раньше – проводил, а сегодня не могу…
– Что-нибудь случилось?
– Нет… ничего особенного… так… сдаю обязанности директора… Леснову, – чуть слышно проговорил он последнее слово, порывисто прижал к себе дочь и, крепко поцеловав, быстро зашагал к конторе.
