Текст книги "Тайга шумит"
Автор книги: Борис Ярочкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Тайга шумит
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Борис Петрович Ярочкин родился в 1922 году в Батуми.
После окончания десятилетки поступил в Астраханское военное стрелково-пулеметное училище.
С первых дней Великой Отечественной войны находился на фронте – командовал взводом, ротой, был помощником начальника штаба части. В эти годы в армейской газете печатались его первые очерки о фронтовых буднях.
После войны Б. Ярочкин окончил курсы мастеров леса и работал в леспромхозе бракером-приемщиком, потом – мастером, начальником лесоучастка.
Первый его рассказ «Телеграмма» был напечатан в 1953 году в альманахе «Уральский современник».
В 1955 году Свердловское книжное издательство выпустило в свет первую книжку Б. Ярочкина – «По следам» – рассказы для детей о природе и охоте.
В 1956 году вышла из печати его повесть о юношестве, о месте, молодого человека в жизни – «На перепутье».
Роман «Тайга шумит» – первое крупное произведение молодого писателя.
Часть первая
1
День стоял солнечный, жаркий.
Над тайгой раскинулось прозрачно-голубое небо. Ветер стих, успокоились на деревьях и кустарниках листья; речка, словно застыв в своем течении, отражала поселок с дрожащим над ним маревом.
«Ну и жарища же, черт возьми!» – подумал Заневский, вытирая лицо и шею сразу повлажневшим платком.
Этого человека природа наделила завидным телосложением и здоровьем. Был он высок и широкоплеч, с выпуклой богатырской грудью; бицепсы, точно пузыри, выпирали из-под рукавов рубашки; густые черные волосы отливали синевой, на лбу обозначились упрямые морщины; глаза, маленькие, темно-карие, сурово глядели из-под нахмуренных бровей.
Он вошел во двор, посмотрел в сторону речки и оживился: «А что, если сходить на рыбалку?»
Переодевшись, снял с чердака сеть и, развесив ее на заборе, стал чинить. Игличка непослушно вертелась в руке, нитки путались, и Заневский начал злиться, поглядывая на снижающееся к тайге солнце.
Скрипнула калитка. Заневский, увидев Любовь Петровну, улыбнулся.
– Никак, Миша, на рыбалку собираешься?
– Угадала, Любушка! Может, вместе пойдем, а? Возьмем картошки, там ухи сварим, чай…
– С ночевой?
– А что? До старицы рукой подать, а там караси – одно загляденье. Их, стервецов, в молочко бы на ночь, а потом жарить.
Любовь Петровна наморщила лоб, посмотрела в сторону старицы, потом на мужа.
– С ночевой так с ночевой, давно не была, – решила она. – Ты заканчивай, а я соберу корзинку.
Любовь Петровна ушла в дом. Заневский проводил ее теплым взглядом, вспомнил о дочери, и его лицо озарилось нежной улыбкой.
«Может, завтра приедет, – подумал он. – Хорошо бы в выходной день…»
На душе стало весело и легко. По-прежнему путались нитки, но злости уже не было. Он терпеливо распутывал узелки, метал ячею за ячеей, заполняя в сети прорванное место, и думал о Верочке.
Как быстро идут года! Кажется, недавно она еще была ребенком, бегала в коротеньких платьицах, проказничала, играла…
Заневский улыбнулся. Он вспомнил, как однажды, возвращаясь из командировки, привез в подарок дочери большую куклу. Девочка обрадовалась, расцеловала отца и убежала. Ни он, ни жена за разговорами не обратили внимания на ее отсутствие, а когда спохватились и нашли – ахнули. Верочка сидела в спальне на полу и старательно бинтовала кукле живот, а вокруг валялись опилки.
2
Лодка зашуршала днищем о песок, ткнулась носом в осоку.
Любовь Петровна сошла на берег, приняла от мужа корзинку и, опустив ее на землю, посмотрела вдаль. Старица серпом огибала увал. Длинная и широкая, она одним концом упиралась в болото, другим, вдруг суживаясь к устью, выходила на речной плес.
Красивы берега старицы! Правый – высокий и обрывистый, покрыт зарослями шиповника, черемухи, рябины. Он то мысками спускается в воду, то отступает, образуя заливчики, а выше по увалу замер в безветрии сосновый бор. Левый берег – пологий, утопает в тальниках, смородине и осоке. Лишь кое-где красуются одинокие березы да кучки молодых осин; дальше идут заливные луга, а за ними забором стоит тайга.
Любовь Петровна вздохнула полной грудью, на ее губах появилась улыбка.
Невдалеке плеснула рыба.
«Что же я стою? Надо удочки забрасывать, а то прозеваю клев!»
Она отошла от горловины суживающейся в рукав старицы, где муж на ночь ставил сеть, и устроилась у омута. Вскоре один из поплавков шевельнулся. Качнулся раз. Другой. Нырнул. Любовь Петровна дернула удилище и подсекла крупного язя, а спустя несколько минут вытащила двух небольших окуньков.
Мимо на лодке проплыл муж.
– Ты куда, Миша?
– К болоту, Любушка, я скоро, – сказал он. – Ты, как стемнеет, разводи костер, я натаскал уже плавника на ночь… Клюет?
Любовь Петровна показала ему кукан с рыбой.
– Ни пуха ни пера! – уже издали крикнул Заневский и налег на весла.
Солнце опустилось за увал.
Где-то в осоке, на противоположном берегу, время от времени крякала утка, пролетел к бору глухарь. А над головой, звеня, толпились комары. Любовь Петровна не спускала накомарник: он ей мешал наблюдать за поплавками. Клевало хорошо, удочек было четыре, Любовь Петровна редко успевала вовремя подсечь, и рыба объедала на крючках наживу.
«А чего это я жадничаю? – рассмеялась она. – На уху хватит, а в сеть попадется крупней моей».
С болота прозвучал дублет. Заневская развела костер, почистила рыбу, подвесила над огнем на жердочке котелок.
Приехал Михаил.
– На первое уха, а на второе, Любушка, жаркое будет, – весело сказал он, вытаскивая на берег лодку, и показал жене пару уток. – Недурно, а?
Любовь Петровна взяла птицу, полюбовалась на нее и подняла на мужа вопрошающий взгляд:
– А почему у нее на крыльях мало перьев?
– Старые утки линяют сейчас, – охотно пояснил он. – Смотри, видишь, новые перья растут?
Любовь Петровна слегка прикусила губу, задумалась.
Опустилась у костра на корягу, невидящим взглядом смотрела на огонь. Как-то сразу пропал интерес к рыбалке. Не радовала ее уже ни тихая звездная ночь, ни плеск играющей на старице рыбы, ни аппетитно-ароматный запах кипящей ухи.
«Лучше бы я дома осталась, – с горечью подумала она, косясь на уток. – Зачем он их убил?»
– Любушка, что с тобой? – видя, как жена изменилась в лице, спросил Михаил, присаживаясь рядом и обнимая ее за плечи. – Ты о чем?
Любовь Петровна отвернулась – на нее пахнуло водочным перегаром.
«Успел уже! – с неприязнью подумала она, но сказала другое:
– О птицах думаю, Михаил.
– Об утках? – Он в недоумении посмотрел на птиц. – А что о них думать? Прекрасное жаркое я сейчас приготовлю, по-охотничьи. Выпотрошу одну и с перьями в угли. Пальчики оближешь!
– Я не об этом, – с досадой поморщилась Любовь Петровна. – Ведь сейчас нельзя стрелять дичь: утки линяют, а выводки малы. Это не охота, а уничтожение…
– Ерунда, Любушка, – добродушно усмехнулся Заневский. – Я же не злоупотребляю…
– А рябчики, что принес на прошлой неделе? – вспомнила она. – Нехорошо, Миша, стыдно. И подчиненные с тебя пример берут…
«Ну причем тут подчиненные? – мысленно возмутился Заневский и нахмурился. Каждый отвечает за себя. Да, я стрелял в запретное время, но не специально же охотился, а так, между прочим… по пути… Стоит ли из-за этого ссориться?»
– Любушка, милая, я же для тебя старался и для дочери, – миролюбиво заговорил он. – Одну утку здесь испечем, другую – домой, на лед. Может, приедет завтра Верочка, а мы ей жаркое из дичи! По карточкам ведь в магазине не получишь…
Любовь Петровну тронула забота мужа о дочери, мимолетная улыбка озарила ее моложавое лицо, когда представила довольную угощением Верочку. Но в следующую секунду ее брови сдвинулись, на высоком лбу залегли морщины.
«А не стал бы кусок поперек горла, – подумала она, – когда Верочка узнает, каким путем добыты утки?»
Вздохнула. Положила в костер охапку нарубленного плавника и, услышав сильный плеск, быстро повернулась к старице. Михаил бросился к берегу, включил карманный фонарик. Луч упал на воду, выхватил из темноты ныряющие поплавки и бьющуюся в ячеях сети рыбу.
– Любушка, посвети скорее! – крикнул Заневский и, передав жене фонарик, полез в воду; через несколько минут он выкинул на берег крупную щуку. – Какая ядреная, ты посмотри только! – восхищался он.
Но Любовь Петровна смотрела на рыбу равнодушно.
3
Поезд прибыл на станцию в девять часов утра.
Верочка Заневская, соскочив с подножки вагона облегченно вздохнула: – «Приехала» – и, поставив на перрон чемодан, огляделась. У вагонов толпились пассажиры, сновали вдоль состава встречающие. Ее никто не встречал: Верочка не сообщила о своем выезде.
Выйдя из вокзала, девушка пошла пешком.
Конечно, можно было позвонить в поселок отцу, и через тридцать-сорок минут машина доставила бы ее к дому. Но зачем это делать, зачем изменять давно заведенному правилу?! Сегодня такой хороший день, тихий, солнечный, глаз радуют полевые цветы, а дальше – лес с неизменным запахом смолистых сосен. Верочка полюбила его еще в раннем детстве. В годы юности она часами бродила по тайге и с каким-то необъяснимым волнением слушала перешептывание деревьев.
Девушка шла по дороге и улыбалась.
Мысль, что она через час будет дома, радовала и волновала ее. Она уже представляла себе, как мать засуетится у плиты, как они с отцом станут задавать ей в сущности одни и те же вопросы, как отец начнет жаловаться на боли в пояснице и на сердце, – у него ничего не болит, но он прикидывается больным, чтобы Верочка постучала пальцем по его груди и выслушала сердце, и тогда блаженная улыбка разольется по его лицу – дочь понимает в медицине, она уже врач!
Верочка до того увлеклась своими мыслями, что заметила идущую в поселок машину только тогда, когда шофер затормозил и дал сигнал. Она быстро отошла к обочине и, опустив на землю чемодан, остановилась. Остановилась и машина. Дверца открылась, и Верочка увидела высокого, смуглого человека в офицерской форме без погон, с несколькими полосками орденских колодочек на кителе.
– Здравствуйте, Вера Михайловна!
«Откуда он меня знает?» – удивилась девушка.
Но человек так приветливо улыбался, таким веселым и в то же время внимательно-изучающим взглядом осматривал ее, что она невольно смутилась и пожала протянутую руку.
– Нижельский, Олег Петрович, – отрекомендовался он, потом взял ее чемодан и, усадив Заневскую в машину, захлопнул дверцу. Машина тронулась. – Отдохнуть после выпуска, или на работу? – осведомился он.
– На работу, – ответила Верочка, поняв, что отец, должно быть, уже успел похвастаться дочерью перед знакомыми.
– А не жаль с городом расставаться? Ведь там не то, что здесь: театры, парки, музеи…
– Жаль, конечно, – задумчиво сказала девушка, но через секунду улыбнулась и добавила: – Но и здесь кому-то надо работать. В городе и без меня врачей хватит. К тому же здесь хорошо: лес, река, а воздух какой!..
– Правильно рассуждаете, – одобрил Нижельский. – А есть еще такие люди, которые предпочитают работать на любой должности в центре, чем по специальности на периферии.
Дорога вилась средь падей и увалов. Столетний кедрач, ощетинившись хвоей, подступал к кюветам, распластывая над шоссе ветви, изредка мелькали в ветровом стекле группки берез или зарослей шиповника, потом тайга расступилась, и вдали показались бревенчатые срубы поселка.
Машина, сбавляя скорость, свернула на первом перекрестке и, сигналя, подкатила к особняку с мансардой.
– Приехала! – услышала Верочка голос матери и в следующую секунду увидела ее, сбегающую с крыльца.
4
Закончив утренний прием, Верочка Заневская сделала обход, продиктовала медсестре назначения больным. Придя в ординаторскую, вымыла руки, сняла халат, косынку.
– Ну, вот, я и приступила к работе, – сказала она вслух.
Она оглядела маленькую комнатку, подошла к окну. Взяла платочек, провела им по оконным переплетам, подоконнику. Платок остался чистым. Улыбнулась. Вспомнила вчерашний день.
…Здание не понравилось.
Это был старый покосившийся сруб с ветхой залатанной крышей и единственной дверью в коридор. Налево размещались ординаторская и родильное отделение, направо – кухня и палаты. В узком коридоре царил полумрак; тянуло сыростью, полы были плохо вымыты; в палатах, на тумбочках и кроватях – пыль, на полу – мусор. Медсестры и няни ходили в застиранных, порванных халатах, запыленной грязной обуви. Верочка ужаснулась, вспомнила просторные светлые клиники, где бывала на практических занятиях.
Приняв больницу, она собрала в ординаторской медперсонал.
– Товарищи! – волнуясь, сказала она, теребя в руках резинки фонендоскопа. – Я молодой врач, только начинаю работать. Но то, что увидела здесь, поразило меня. Разве это больница?
– На барак похожа, – флегматично заметила одна из медсестер. Верочка резко повернула голову, ее большие, иссиня-голубые глаза сузились.
– На барак? – быстро переспросила она. – А кто виноват?
Медсестра смутилась, пожала плечами.
– Вот новую больницу выстроят… – начала было пожилая няня, но Верочка ее перебила.
– Я не о здании говорю, – поморщилась она. – В каком состоянии у вас больница? – и взглядом показала на угол потолка, где паук деловито разбрасывал паутину, потом сдула с чернильного прибора пыль. – А сами на кого похожи?
Няни виновато переглянулись и потупили взор.
Верочка поднялась со стула, подошла к сестре-хозяйке и, взяв полу ее пожелтевшего халата, приложила к своему, сверкающему белизной.
– Прачка виновата… стирает так… – пролепетала сестра-хозяйка, покраснев до корней волос.
Кое-кто из медсестер и нянь, сгорая от стыда, подобрал под табуретки ноги.
– Так вот, товарищи, – смягчившись, продолжала Верочка, – давайте с сегодняшнего дня пересмотрим свою работу. Приведем в порядок помещение, себя, будем следить за чистотой. Без этого и новая больница превратится в грязный барак, – подчеркнула она последние два слова.
И вот уже заметны результаты…
5
Постучав, Верочка вошла в кабинет Скупищева – заведующего хозяйством леспромхоза.
– Здравствуйте! – сказала она и, осмотрев комнату, остановила взгляд на утонувшем в кресле за столом маленьком толстяке.
– Здравствуйте, барышня, – осклабился толстяк, рассматривая ее из-под очков. – Чем могу служить?
– Я заведующая врачебным участком, – сухо ответила Верочка. Скупищев проглотил слюну, облизал толстые губы, привычным движением руки вскинул на лоб очки.
– А-а-а… простите, Вера Михайловна… виноват, не знал, я… я сейчас, – поняв, кто перед ним, залебезил начхоз, вскакивая с кресла. – Пожалуйста, проходите, садитесь, – бормотал он, показывая на диван. – Я – Скупищев… Очень рад познакомиться, очень… Садитесь же!
– Спасибо, я на минутку зашла…
– Ой, люди добрые, стоило ли из-за минуты сюда идти? Брякнули бы по телефону, и я к вашим услугам!
– Вы мне нужны, а не я вам, – спокойно сказала девушка, – поэтому и пришла. Я бы хотела вместе с вами осмотреть столовую и общежития.
– Да-да пожалуйста!… Сейчас пойдем?
Верочка кивнула головой и направилась к выходу.
– Я сейчас, одну минуточку!
Проводив ее взглядом за дверь, Скупищев позвонил в столовую.
– Это Нина Николаевна?.. Слушайте, сейчас я с новым врачом к вам приду, чтобы все в порядке было. Понятно?.. Ага! И что-нибудь там сообразите… Ну, да, мясо же есть?.. Вот-вот. Все!
Скупищев бросил на аппарат трубку и поспешил на улицу, где его ждала Заневская.
– Вера Михайловна, зайдемте сначала в общежития, – предложил он, – они ближе, – и показал на два новых сруба, расположенных друг против друга через дорогу.
– Мне все равно, – согласилась Верочка и, вдыхая смолистый аромат свежевыструганных досок, поднялась на крыльцо.
В коридоре было светло. Верочка с удовольствием оглядела чисто вымытые полы, протертые стекла, подошла к одной из дверей, постучала. Никто не ответил.
– На работе все, – пояснил Скупищев, – я сейчас комендантшу позову.
Вскоре пришла комендант, худенькая, седоволосая женщина, и открыла комнату.
«Здесь живут девушки», – сразу поняла Верочка, любуясь аккуратно заправленными кроватями.
У коек стояли покрытые марлевыми салфетками тумбочки, на стене висели вышитые коврики, на окнах – занавески. Одно не понравилось Верочке – в комнате было душно.
– А почему нет форточек? – спросила она.
– Их нигде нет, – развела руками комендант. – Говорят, и так обойдетесь.
– Кто?
– Да вот, хотя бы Иван Иванович, – указала женщина на Скупищева. Начхоз предупреждающе кашлянул.
– А где у вас кипяченая вода? – спросила Верочка, выходя в коридор.
– У нас сроду ее не было, не в чем…
– Как не в чем? – перебил коменданта Скупищев. – А где ведра, что получили?
– Ведра-то есть, на кухне с сырой водой стоят. А кипятить-то где? – возмутилась женщина. – Кубовой нет, титана нет, даже котла не могли на кухне установить!
– Для кипяченой воды в общежитиях должны быть специальные бачки, закрывающиеся на замок, – сказала Верочка и, вынув из сумочки блокнот, стала записывать. Потом повернулась к начхозу. – Я вам даю две недели, и чтобы бачки с кипяченой водой были.
– Ой, люди добрые, да где я их возьму?
– Меня это мало интересует. А люди сырую воду пить не будут! – категорически заявила она, потом склонила набок голову, улыбнулась. – И форточки чтобы были.
«Ну и ну-у-у…» – вздохнул Скупищев, поправляя на большом красноватом носу очки.
Обойдя общежитие, направились в столовую.
В зале мыли полы. Заневская и Скупищев посмотрели на сдвинутые в угол столы и табуретки и прошли на кухню.
Чисто было и здесь. Но Верочка хмурилась: у поваров не было спецовок.
Проверяя чистоту посуды, Верочка выложила на стол горку ложек.
– Ржавые ложки нужно заменить, – спокойно сказала она.
– Вера Михайловна, помилуйте, мы и этим рады. Где же другие я достану?
– Это ваше дело, – невозмутимо заметила Верочка и посмотрела на заведующую столовой. – А где у вас кладовая и ледник?
– А нету у нас…
– То есть, как это нет? А скоропортящиеся продукты где храните?
– Здесь же, на кухне…
Заневская удивленно обвела взглядом тесное помещение кухни.
– Строить кладовую да ледник надо, – смущенно проронил Скупищев, отводя взгляд.
Наступило тягостное молчание. Заневская сделала очередную запись в блокноте, направилась, было, к выходу, но вернулась.
– Чуть не забыла пробу снять, – улыбнулась она заведующей столовой и, подойдя к столу, села на табуретку.
Скупищев бросил на заведующую мимолетный торжествующий взгляд. Через несколько минут на столе появился суп с пельменями, из духовки были извлечены румяные котлеты с поджаренным картофелем.
– О, да у вас замечательные обеды! – похвалила Верочка. – Только зачем мне так много?
– Кушайте на здоровье, – улыбнулся шеф-повар.
– Вы не обязаны врачей кормить… А что у вас на ужин? А на завтрак что было? Дайте, пожалуйста, меню.
Заведующая замялась, густо покраснела. Смущенно переглянулись повара. Начхоз закусил губу. Взяв поданное меню, Вера стала читать.
– Здесь написано: на первое мясные щи из свежей крапивы, солянка, на второе – пшенная каша, картофельное пюре. А вы… вы что мне подали?
И вдруг Верочка поняла все.
Ее лицо залилось краской, в глазах вспыхнули возмущенные огоньки.
– Это подло, товарищи! – с негодованием сказала Вера и поспешно вышла.
– Дура! – обругал заведующую столовой Скупищев и в гневе сжал кулаки. – Не могла сказать, что не знаешь, где меню, утеряли, мол? Или заранее на всякий случай приготовить нужное? Ну, и отвечай теперь!
– Так вы же распорядились…
– Я-аа? А где это видно? – Скупищев презрительно усмехнулся и пошел к себе.
«Эх-х, лучше дело иметь со ста мужиками, чем с одной бабой, наделает теперь неприятностей, – сокрушался начхоз, думая о Заневской.
6
Павел Леснов ехал на лесоучасток.
У конторы леспромхоза, он увидел директора с поднятой рукой и рядом с ним белокурую девушку с большой родинкой над верхней губой. «Кто она?» – подумал Павел, оглядывая ее стройную фигуру, и затормозил. Заневский, сойдя с крыльца на дощатый тротуар, подошел к мотоциклу.
«Неужели в лес собрался?» – подумал Павел, здороваясь с директором.
– Павел Владимирович, возьмите с собой дочку. Пристала, как смола, пойдем да пойдем в лес, мне, мол, надо ознакомиться с условиями работы. А мне некогда.
«Да, компаньон для поездки в лес из тебя плохой, – подумал Павел, с удивлением и не без любопытства рассматривая дочь директора. – Как она быстро выросла, – отметил он, – перед войной была девчонкой, а теперь… не узнал бы, случись где-нибудь встретиться».
– Пожалуйста, – приветливо улыбнулся Верочке Павел и показал на сиденье мотоцикла.
Девушка ответила благодарной улыбкой.
– Сели? – спросил Павел и включил скорость. – Держитесь!
Мотоцикл покатил к лесосеке.
Дорога, перебежав за поселком мост, пошла рядом с речкой по опушке леса, потом, сделав зигзаг, круто повернула вправо, убегая лентой в глубь чащи. Мотоцикл подскакивал на ухабах, кренился на поворотах. Поток несущегося навстречу ветра разметал пряди волос и слепил глаза, и девушка, захлебываясь струей воздуха, прятала лицо за широкую спину Павла.
Подъехав к конторе лесоучастка, Павел остановил мотоцикл. Верочка соскочила с сиденья, быстро осмотрелась. Вокруг были недавние вырубки с возвышающимися кучами порубочных остатков. Кое-где одиноко стояли семенники – сосны и кедры, оставленные лесорубами для естественного возобновления леса. Впереди, по обе стороны железнодорожного полотна, раскинулся штабелями лесосклад, а вправо и влево шумела в набегах неугомонного ветерка, тайга, доносился шум моторов, изредка и едва различимо монотонное жужжание электропил.
Верочка помнила вырубки с высокими пнями, захламленные валежником, там и сям валяющимися порубочными остатками: обрезками, ветками, сучками она помнила лесоразработки, держащиеся на трех незыблемых слонах – поперечной, или лучковой пиле, топоре да лошади, но первые же шаги по лесоучастку перевернули все ее представления. Вместо лошадей с тележкой движущейся по деревянным рельсам-лежням, с пасеки[1]1
Пасека – участок леса, где ведутся лесоразработки.
[Закрыть] на магистральную дорогу выехал трактор с прицепом, груженным лесом. На делянках она не обнаружила поперечных и лучковых пил – туда тянулся от электростанции кабель, питающий электропилы.
«Как здесь все изменилось!» – удивлялась Верочка, следя за вращающейся цепью электропилы, быстро уходящей в ствол дерева.
Еще несколько секунд, еще немного, и сосна треснула в комле, судорожно вздрогнула и пошла к земле, возмущенно шумя лапником. Верочка восхищенным взглядом провожала ее, но вдруг, побледнев, рванулась вперед.
– Назад, наза-ад! – закричала она зазевавшемуся лесорубу – тот, собирая обрубленный лапник, шел под падающее дерево.
Сучкоруб спохватился и, бросив охапку веток, отчаянным прыжком отскочил в сторону.
– Павел Владимирович, это… безобразие это! – возмущенно выпалила Верочка, и ее гневный взгляд обжег Павла.
Леснов помрачнел, хотел что-то сказать, но сдержался. Повернулся к вальщикам:
– Если вы еще будете без предупреждения валить, я вас переведу в сучкорубы, – пообещал он, потом сурово глянул на сучкоруба. – А у вас где глаза?
Сучкоруб виновато улыбался, вальщики исподтишка показывали ему кулаки. Павел, окинув их сердитым взглядом, прошел мимо.
Переждав, пока пройдет трактор, Верочка прибавила шагу, догнала Павла, свернувшего на пасечный волок. Впереди стоял прицеп. Четверо навальщиков вагами накатывали шпальник по слегам на тележку.
– А вы почему не помогаете? – Павел остановился и вопросительно посмотрел на тракториста, развалившегося на поленнице дров.
– Моя хата с краю, товарищ начальник. Я тракторист, а не навальщик, – спокойно ответил краснолицый детина и широко зевнул.
– В таком случае я отдам распоряжение нормировщику, – спокойно заметил Павел, – чтобы он увеличил трактористам норму вывозки.
– А это почему?
– Потому, что в вашу норму входит как погрузка, так и разгрузка прицепа. Или не знали? – сощурив глаза насмешливо спросил Павел.
Он сделал несколько шагов и оглянулся. Тракторист в сердцах сплюнул, загасил цигарку. Соскочив с поленницы дров, он недовольно покосился в сторону навальщиков, потом взял вагу и подошел к ним.
– Взяли, ребята. Р-раз! Еще р-раз! Еще чуток!.. Добре.
– Видели орла, – Павел посмотрел на Верочку и кивнул в сторону тракториста.
– А у вас здорово получается! Это вы с каждым так беседуете?
Павел уловил в ее голосе иронию.
«Смеешься? – подумал он. – Что ж, в долгу оставаться не люблю!» – и ответил:
– С подчиненными получается. А вот с начальством… – Павел сделал паузу, по его губам скользнула ехидная улыбка, – никак договориться не могу.
– Вы имеете в виду моего отца? – вспыхнула Верочка.
– Вы догадливы, – довольный ее смущением, улыбнулся Павел.
Он замолчал, посмотрел долгим взглядом на работающих невдалеке лесорубов, и как бы схватив потерянную мысль, быстро повернулся к Верочке.
– Вы упрекнули меня в безобразной организации работ, – сказал он. – Молчу – в цель попали. Но скажите, что бы вы делали на моем месте, если бы на ваши протесты директор отвечал: «Когда станете хозяином, тогда будете указывать и делать по-своему. А сейчас мне кубики давайте!» А?
– Этого папа не мог сказать! – горячо возразила Верочка.
Павел болезненно поморщился, пожал плечами.
– Разуверять не буду, Вера Михайловна, – спокойно сказал он, – думаю, время лучше меня это сделает.
Девушка окинула его негодующим взором и отвернулась.
