Текст книги "Тайга шумит"
Автор книги: Борис Ярочкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
6
Николай проснулся раньше обычного.
Побрился, обтерся холодной водой, позавтракал. Как-то празднично было на душе. Радостное настроение постепенно заполняло все его существо, и он, прислушиваясь к нему, чувствовал едва уловимую взволнованность.
«Почему я волнуюсь? – спрашивал он себя и не мог ответить. – Странно, даже как-будто чего-то боюсь».
В коридоре он встретился с Таней.
Стройная, худенькая, она была в комбинезоне, заправленном в сшитые по ноге сапоги, с пятнами масла на коленях и рукавах. Ее длинные косы лежали на груди, пытливые темно-серые глаза светились ласковой улыбкой. Они вместе пошли к клубу.
И чем ближе Николай подходил к лесорубам, тем больше чувствовал волнение.
«Примут ли в звено?»
– Э-ээ, кого вижу, единоличник показался! – прозвучал из толпы чей-то насмешливый голос.
Николай сразу помрачнел, насупился.
– Не обращай внимания, – шепнула ему Таня и покраснела, решив, что Николай подумал: «А кличку-то кто дал?»
Но Николай не заметил смущения девушки, он смотрел на улыбающегося ему навстречу Константина.
– Здорово, Коля, пришел? – Но тут же строго перебил себя. – Но, постой! Ты же на бюллетене!
– А ну его! – улыбнулся Николай, виновато посматривая на обступивших его лесорубов. – Належался… А я здоров, ребята… и к вам тянет..:
– А не вредно ли с койки, да в лес? – настаивал Верхутин.
Николая тронула забота звеньевого. Он ничего не ответил, лишь часто заморгал, чувствуя, как спазма сдавливает и щекочет горло.
– Ничего, Гриша, – сказал Верхутину один из лесорубов звена, – дай ему на первое время легкую работу. А без дела сидеть скучно, лень одолевает, и на душе неспокойно. Коля верно говорит.
– Разве что легкую работу, – согласился Верхутин, – а иначе домой отправлю. Согласен?
– На все!
«Значит, приняли меня, – обрадовался Николай, – даже извиняться не пришлось».
На улицу из гаража выехало несколько автомашин. Лесорубы зашевелились, собираясь звеньями.
– Гриша, Костя, Таня… ребята! – взволнованно сказал Николай. – Вы уж… не обижайтесь на меня…
– Ладно, ладно, потом, Коля, – понимая его состояние, прервал Верхутин дружески подталкивая его к автомашине. – Лезь быстрее!
Лесорубы заполняли машины. Одни поднимались по трап-подножке, висящей на заднем борту, – другие вскакивали на колеса и через борт, третьи залезали с подножек кабин. Николай сиял. Не было той принужденности, какую он испытывал раньше, после ухода из звена, какая возникает в сознании человека, когда тот понимает, что не все сказано и сделано. Ему хотелось скорее взять топор и электропилу и валить лес, валить, пока не ощутишь во всем теле приятной истомы.
– Товарищ Уральцев! – услышал он сквозь шум мотора звонкий голос и, обернувшись, увидел врача, идущую к машине. – Кто вас направил на работу? Это безобразие, вам надо еще долго…
Шофер дал сигнал, и машина тронулась, набирая скорость, и Николай уже не расслышал, что кричала вслед врач. Ему было хорошо и радостно, оттого что эта милая, сердитая врачиха так беспокоится о нем, оттого что Таня стоит рядом с ним и ласково улыбается, что товарищи протянули ему уже зажженную папироску, ветер свистит в ушах и Таня что-то шепчет на ухо, а что – не разберешь.
Машину бросает на выбоинах из стороны в сторону. Торопятся в своем головокружительном вращении колеса, разбрасывая по сторонам пыль, недовольно ворчит мотор, словно обижается на кого-то, а тайга расступается и открывает дорогу, мелькая стволами бронзовых сосен, лиственниц, елей и кедра, усыпанного добротными шишками.
«Шишковать пора, созрели!» – кричит Николай Верхутину, и Григорий кивает головой…
7
До конца отпуска Заневскому оставалось несколько дней.
Сегодня он сидел дома.
Не хотелось идти на охоту, как намеревался вчера: дома лежали убитые утки. Он положил их в кухне на видном месте, надеясь, что жена ощиплет их, выпотрошит и приготовит, но Любовь Петровна к ним даже не прикоснулась. Она весь день копала в огороде картофель и таскала его корзинами в погреб.
Утром Заневский принялся за стряпню сам. Приготовив, стал ждать жену, но она все возилась в огороде и к столу не шла. Сел завтракать один, но кусок останавливался поперек горла.
– Что же делать? – вслух сказал он и ничего придумать не мог.
Прошел по комнатам, словно что-то разыскивая, заглянул по углам, выдвинул ящики комода и задвинул их обратно, полез в гардероб, потом в буфет, глянул на невычищенное после стрельбы ружье.
«Надо бы почистить», – подумал он, и тут же забыл, подошел к окну.
Через дорогу друг за другом переходили утки, и он подумал, что надо что-то делать со своими: могут испортиться. Он вышел во двор, крикнул соседку.
– Идите сюда, я вам уток дам. Дикие, с охоты.
– Боже мой, да тут их и в неделю не съесть!
– Пусть малыши едят, у вас их пятеро!
Соседка поблагодарила и ушла.
Заневский побродил по двору, хотел помочь жене копать картофель, но Любовь Петровна уже закончила. Он вышел на улицу и поплелся к реке. На мосту остановился.
Стоял ветреный осенний день…
По небу плыли кудряшки облаков, время от времени заслоняя солнце, и лазурь реки исчезала; вода становилась серой, неприветливой, а когда набегал порыв ветра, взлохмачивалась зыбью. С деревьев, берез и осин слетали стайки желто-оранжевых листьев, устилали землю, ложились на воду. Шумела тайга.
«Нет, больше не могу бездельничать – думал Заневский. – Надо чем-то заняться, отвлечься… Скорее бы отпуск проходил, что ли, в работе хоть забудешься… А забудешься ли? Вот Люба… ожесточилась что-то, разговаривать не хочет».
– Вам на лесоучасток, Михаил Александрович? – спросил шофер, останавливая машину и открывая дверцу.
– Да-да, – ответил Заневский и сел в кабину.
Побежала навстречу лента дороги, замелькали деревья. Заневский спохватился.
«Зачем я еду на лесоучасток? Мне там делать нечего, у меня отпуск… Ах, да, надо сказать Верхутину, чтобы принял в звено Уральцева, обещал же парню!»
Заневский идет в звено Верхутина и видит среди лесорубов Николая. Как, он уже работает? Но у него же бюллетень! А случится что, кто будет отвечать? Уральцев не робеет. Он считает, что Заневский уже разговаривал с Верхутиным и с благодарностью смотрит на него. Заневский глядит на Николая, и по его веселому и счастливому лицу понимает, что от болезни не осталось и следа, и успокаивается. Что ж, раз пошла на пользу работа, пусть будет как есть!
«Ну, вот и все, опоздал выполнить просьбу, – огорчился он. – Что же теперь, домой?»
Нет, домой не хотелось. Какая-то сила тянула его в другие звенья, и он зашагал по лесоучастку: проследил трелевку леса, побывал на разделочных эстакадах, понаблюдал за погрузкой.
У лесосклада его встретил отец Павла.
– О-оо, здоровенько живем, Михаил Александрович! – радостно протянул он руку. – Как провели отпуск? Слух был, ружьишком баловались, верно? Что ж, охота дело хорошее. Я сам любил по молодости, а сейчас ногами мучаюсь. Ревматизма проклятая одолела!..
Заневский хотел было объяснить причину своего визита, но передумал – зачем распространяться?
– А я рад, ей слово, рад, что вы уже на работу вышли. Умаялся совсем, – радостно продолжал Леснов, делая вид, что не замечает смущения Заневского. – С моими ногами только сидеть, а тут бегать надобно. Вы уж того, не взыщите с меня, ежели что не так делал, не по плечу лесоучасток, – прибеднялся старик, – одряхлел да и…
– Что вы, Владимир Владимирович, лесоучасток отлично работает, впереди идет. Только… не на работу я вышел…
Заневский замялся, понимая, что не в силах сказать правду.
– У меня еще несколько дней в запасе, – сказал он, краснея.
– Значит, проведать пришли? И то хорошо. По себе знаю. Как сам был в отпуску, то не раз сюда приходил. Приедешь, посмотришь, как, что, и на душе полегчает, право слово!.. Пойдемте посмотрим как на лесоскладе эстакаду строят. Не были там?.
Со шпалорезки неслись жужжание и визг пил.
– На полную мощность работают станки – горделиво сказал Леснов. – Ежели, скажем, не хватает сырья для клепки, режем из горбыля штакетник и тарную дощечку; нет под руками шпальника – делаем из пиловочника брусья и доски. Видите, сколько, – показал в сторону выстроившихся у железнодорожного полотна штабелей.
– Хорошо, Владимир Владимирович, – сдержанно похвалил Заневский, поймав во взгляде старика снисходительную усмешку.
«Смеется. Тебе, мол, предлагали сделать то же самое, а ты и слушать не хотел».
– Надо было что-то делать, Михаил Александрович, чтобы не простаивали люди да станки, – заметил Леснов. – А вот скоро и завод построим!
Заневский недоверчиво улыбнулся.
– Не верите?
– Когда это еще будет! – с сомнением сказал Заневский.
– Оно конечно, ежели сложить руки да сидеть – не мудрено, – нахмурился старик и кольнул Заневского пренебрежительным взглядом. – А я верю: не пройдет и года, как вырастет лесозавод, подойдет сюда и железнодорожный ус, – уверенно сказал Леснов, показывая на вырубку. – Верю! Ну, а пока – до свиданьица! – и старик пошел по своим делам.
«Ну, старина, тут уж ты хватил лишку! – усмехнулся Заневский, провожая Леснова. – Наше дело рубить лес, а заводы выстроят те, кому полагается».
Но мысленная отповедь не успокоила Заневского. Оставшись один, он опять почувствовал душевную пустоту.
«Да-да, вот ходил по лесоучастку, и как будто не тяготило меня ничего. Мысли делом заняты были. Вот кончится отпуск, приступлю к работе, тогда… – но тут же возмутился. – Значит, выхода нет, надо ждать? Не буду я ждать!»
И Заневский с попутной автомашиной поехал в поселок и сразу же направился в кабинет директора.
– Вот, пришел, Павел Владимирович… здравствуйте!.. На работу пришел, – сбиваясь, сказал Заневский радуясь, что, кроме директора в кабинете никого нет.
– Но у вас еще не кончился отпуск! – сказал Павел, пожимая Заневскому руку и усаживая его на диван.
– А что делать-то? Надоело слоняться, не могу больше так отдыхать, не отпуск это – мучение! Как хотите… работать хочу… Пишите приказ, завтра выйду…
8
В коридоре раздался звонок.
Надежда Дальняя закрыла классный журнал, окинула добрым взглядом ребят, торопливо укладывающих книги и тетради в сумки и с нетерпением посматривающих на нее.
– Урок окончен, ребята. До свидания!
– До свидания, Надежда Алексеевна! – хором кричат ребята и, срываясь с мест, устремляются к выходу.
Учительница медленно, чуть прихрамывая, идет в учительскую. Ее тугие русые косы, точно змеи, обвили голову, худенькая фигурка с тонкой талией делает Дальнюю похожей на мелькающих по коридору девочек, а в красивых светло-зеленоватых глазах светится затаенная грусть.
– Вам письмо, Надежда Алексеевна, – сказала, вставая ей навстречу, директор школы.
Надя взяла конверт и с удивлением подняла брови. Письмо было адресовано Министерству просвещения, оттуда направлено в облоно, потом в район и, наконец, через пятые руки дошло до адресата.
– От комиссара партизанского соединения! – сказала она, прочитав в глазах учителей любопытство..
Надежда получала много писем от бывших товарищей партизан, но это взволновало ее особенно.
Надя по конверту видела, что Столетников упорно разыскивал ее. Это радовало и волновало. Она положила письмо в портфель и заторопилась домой.
Войдя в комнату, села на кровать и вскрыла конверт.
Руки дрожали, строчки сливались в мутные полосы, и девушка с трудом прочитала первые несколько слов:
«Надя, Надюша, родная моя!..»
Слова опять слились, сияющие счастием глаза подернулись слезой…
Надя с жадностью читала письмо. Оно было большое: на шести листках, написанное мелким, убористым почерком.
«Всю жизнь описал за последние два года», – думала она, скользя взглядом по строчкам.
Едва кончала читать, как начинала сначала, потом еще и еще.
«Значит, он все еще любит меня, – растроганно думала девушка – не забыл, помнит! – но улыбка сбегала с губ, и Надя задумывалась. – Но разве я имею право… Я свяжу его, буду обузой… Может быть, ему даже стыдно будет идти рядом с калекой… Нет, нет, нет! – чуть не закричала она, вытирая тыльной стороной ладони слезы. – Я не хочу омрачать ему жизнь… Не стану отвечать ему…»
Через день ей пришло от Столетникова сразу два письма, адресованные на областной и районный отделы народного образования, с просьбой направить их адресату. Надя колебалась.
«Я должна ему написать, – размышляла она. – Объясню все, выскажу свои мысли… Да, я не могу молчать, не имею права!..»
И она написала письмо…
Написала и отправила, и мысль о любимом человеке с этого дня не покидала ее.
9
У Доски показателей сгрудились члены звена Верхутина. Они внимательно просматривали процент выполнения недельного графика по лесоучастку Зябликова и его звеньям. Лесоучасток работал скачкообразно: то уложится в график, то отстанет и идет далеко позади остальных.
– Картина ясная, – не допускающим возражения тоном, сказал Веселов, – от работы не бегают, и работу не делают. Пошли, ребята, однако, разнарядка кончилась.
В приемной директора секретарша что-то торопливо выстукивала на машинке.
«Ишь, навалило сколько их», – с раздражением думала Зина, косясь на Уральцева и ожесточенно выстукивая клавишами барабанную дробь.
– Мы к директору по важному делу, Зина, – настойчиво сказал Верхутин, останавливаясь у ее стола, – доложите, пожалуйста.
Зина молча допечатала страницу и нехотя направилась в кабинет. Вернувшись, так же молча указала на дверь.
«Даже не посмотрел на меня, – с обидой подумала она, провожая взглядом Николая. – Ну, что я плохого сделала, что он даже разговаривать и смотреть на меня не хочет?»
Из кабинета слышался раздраженный голос директора.
– …Зябликов, поймите, что ваш лесоучасток проваливает план по рудостойке, – Павел говорил в микрофон недавно проведенного на лесоучастки селектора, кивком головы отвечая на приветствия лесорубов. – Когда же выправитесь?
– Людей, надо, товарищ директор, – раздался из репродуктора голос Зябликова. – И не мешало бы еще с полсотни топоров… да и лес сейчас толстоствольный, жалко резать на крепеж, и лесорубам невыгодно…
– А вы, Семен Прокофьевич, объясните людям, что крепеж с нас требуют в первую очередь, шахты ждут, шахты, – сказал Столетников, подойдя к микрофону. – А на людей не пеняйте: то у вас «карандаши» одни, то толстоствольный, а тянетесь в хвосте…
– Я вас слушаю, товарищи, – сказал Павел вполголоса лесорубам, чтобы не мешать селекторному разговору.
– Наш лесоучасток соревнуется с зябликовским. – начал не торопясь Верхутин. – А раз мы соревнуемся, значит, мало самим хорошо работать, надо чтобы и другие не отставали. Ведь в этом же суть соревнования?!
– Совершенно верно, – подтвердил Павел.
– Одним словом, Павел Владимирович, – сказала Русакова, не любившая многословия, – мы просим разрешить нам поехать на одну-две недели к Зябликову и передать его лесорубам наш опыт.
– А как на это смотрит Михаил Александрович? – спросил Павел и, видя, что лесорубы мнутся, вопросительно взглянул на Заневского.
– Помочь отстающим – дело хорошее, – сказал тот, – но разве обязательно посылать туда все звено? Пусть Зябликов присылает к нам людей. Я так и сказал им давеча, а они…
– Пришли сюда и правильно сделали! – весело закончил за него Павел и, улыбаясь, продолжал:
– Пожалуй, надо инициативу лесорубов поддержать, дело-то ведь общее. Большое спасибо, товарищи, за предложение, поезжайте!
Заневскому, с одной стороны, было обидно, что Леснов сделал по-своему, но, когда подумал, что таким образом его лесоучасток еще больше «утрет» нос лесоучастку Зябликова, улыбнулся и уже дружелюбно посмотрел на лесорубов.
– Только не осрамитесь там, – предупредил он.
Павел подошел к микрофону, сказал:
– Товарищ Зябликов, завтра к вам прибудет подкрепление с лесоучастка Заневского – звено Верхутина. Теперь не жалуйтесь. И постарайтесь сделать так, чтобы ваши лесорубы переняли опыт верхутинцев. Вы поняли меня?
10
Костиков крутился у зеркала: то не понравилась сорочка, и он надел другую, то никак не мог завязать галстук, потом оторвалась на пиджаке пуговица, и он, не желая тревожить жену, занятую у плиты, стал пришивать сам.
Потом заглянул в кухню:
– Чем меня нынче женушка попотчует?
– Простоквашей да картошкой в мундирах. Могу и луку дать.
– Но-но-но, – запетушился Костиков, – я нонче, сказать можно, именинник, приспособление мое к лебедке испытывать будут…
– Вот когда испытают да признают, тогда тебя и гостей твоих попотчую, – пошутила жена, заглядывая в духовку и вынула оттуда румяный пирог, начиненный грибами, за ним второй – с рыбой.
– Будет тебе, бабка, смеяться. Подавай, что ни есть на стол.
Позавтракав, Костиков отправился к конторе и, вместе с директором, замполитом, техноруком и секретарем райкома, поехал на лесобиржу. Там, против штабелей круглого леса, стояла на низких широких санях трелевочная лебедка с его приспособлением. Около нее прогуливались Бакрадзе, старик Леснов, Заневский, потом появился Раздольный.
Вскоре из-за поворота показался хвост проталкиваемого под погрузку порожняка. Через несколько минут состав проплыл мимо, и машинист с Костиковым начали расстановку вагонов. Два четырехосных полувагона остановились рядом у штабелей круглого леса. Грузчики установили бортовые стойки, слеги-покаты и ждали команды.
Бакрадзе махнул рукой и пустил хронометр.
– Раз-два… взяли!.. Раз-два… взяли!.. Правая сторона, тормози! – командовал звеньевой, и грузчики, натягивая веревки, вкатывали кряж в полувагон.
А в это время два прицепщика, собрав пачку кряжей, зацепили ее тросом с обеих сторон и отошли в сторону, махнув рукой укладчику, находящемуся в вагоне. Тот дал сигнал мотористу. Моторист включил электромотор, пустил в ход лебедку – завертелся рабочий барабан, наматывая трос, и пачка кряжей взобралась по слегам на борт полувагона, повисла в воздухе под А-образной стрелой лебедки.
– Сто-ой! – крикнул мотористу укладчик, и тот затормозил рабочий барабан, потом по сигналу укладчика стал медленно опускать пачку древесины в вагон.
– Здорово! – в один голос воскликнули Нижельский и Столетников.
Костиков смущенно улыбался, сдерживая волнение.
Заневский стоял хмурый, красный. Думал: «Вот они мне и доказали, дураку. Вон звено в десять человек лишь второй кряж вкатывает, а лебедчики вторую пачку уложили… Но ведь А-образной стрелы не было, это уже потом Леснов и Столетников добавили, – оправдывался перед собой Заневский, и тут же упрекнул себя. – А мне надо было разобраться и не слушать Раздольного», – и он бросил на него ненавидящий взгляд, словно этим мог исправить положение.
Над лесобиржей неслось «ура!» Грузчики, оставив работу, бросились к Костикову и стали его качать, обнимали, что-то кричали ему, жали руки.
«Они мне весь костюм помнут!» – растерянно думал Костиков, стараясь вырваться из объятий. – «Черти, налетели на старика!» – на душе было радостно, и почему-то хотелось плакать.
Вот она, долгожданная минута!
Он вдруг пожалел, что не видит его сейчас жена, даже представил, как она прослезилась бы от радости, и ему стало до того хорошо, что все пережитое показалось мелким и ничтожным.
Нижельский встретился взглядом с Заневским.
– Хорошо ведь, Михаил Александрович, правда? – просто сказал секретарь райкома.
– Очень!.. – Заневский покраснел и, чтобы скрыть смущение, стал внимательно рассматривать прицепщиков.
«Простаивают, – неожиданно пришла ему мысль, – хотя этот простой настолько мал, что ничего не… а если?»
Заневский еще до конца не обдумал мысль, но почувствовал, как что-то радостное рвалось наружу.
– Товарищи, товарищи, – заторопился он, наблюдая, как прицепщики пачкуют кряжи, – знаете что? У нас к тросу чокеры прикреплены наглухо, а если на конце троса сделать крюк? И отдельно два-три чокера?
«Верно ведь! – одобрительно подумал Павел. – С запасными чокерами не будет простаивать лебедка в ожидании прицепщиков, а они успеют собрать пачку кряжей, пока лебедка управится с очередной пачкой».
– Так и сделаем, Михаил Александрович, – сказал он и посмотрел на Костикова. Тот утвердительно кивнул.
– Но это не все, – проговорил Заневский, возбужденный своей мыслью, и счастливая улыбка разлилась по его широкому лицу. – То же самое нужно, пожалуй, сделать и к трелевочным тракторам. Пока тракторист с помощником трелюют хлысты к эстакаде, чокеровщики, оставаясь на пасеке, запасными чокерами готовят новую пачку, и трактор будет работать без перебоев!
– И это верно! – обрадовался Павел, переглянувшись со Столетниковым и Нижельским. – Будто пустяк, а как он отразится на трелевке, черт возьми! Михаил Александрович, оформите свое предложение в БРИЗе, а вы, Сергей Тихонович, – обратился он к техноруку, – дайте сегодня же заказ в кузницу, чтобы изготовили запасные чокеры к лебедкам и трелевочным тракторам.
«Вот это оперативность! – отметил Заневский, но тут же подумал: – И я бы от такого предложения не отказался!
А лебедка уже опускала на вагон последнюю пачку, тогда как грузчики вручную заполнили лишь пятую часть и с завистью посматривали на товарищей.
– Сорок пять минут, – сказал Бакрадзе, глядя на хронометр, – прекрасное время!
– Вася! – крикнул Костиков тракториста. – Подъезжай к саням, цепляй и тащи к следующему штабелю, второй полувагон грузить будем!
Столетников поискал глазами Раздольного, подозвал к себе.
– Ну, Алексей Васильевич, повторите свои слова Костикову, что говорили вы у меня насчет приспособления к лебедке.
– Но ведь приспособление крайне изменено, – начал Раздольный, не желая сдаваться и идти на попятную. – Там А-образной стрелы не было, там…
– Но принцип тот же? А вы – «Овчинка выделки не стоит!»
– А мне что говорил? – набросился на Раздольного Заневский. – Это, мол, не предложение, а бред. Может, не так? А кто мне подал мысль отправить лебедки, кто?.. – но вдруг оборвал себя.
«Чего я кричу? Сам не меньше Раздольного виноват: надо было все самому проверить, а я на удочку попался».
Раздольный смотрел под ноги, а Столетников не спускал взгляда с его профиля.
«И все-таки я его где-то видел, – думал замполит. – Не обманывает же меня зрительная память!»
– А сейчас, товарищи, – обратился ко всем Заневский, – прошу на открытие эстакады. Скоро туда направятся первые тракторы с прицепами леса.
Пошли к эстакаде.
– Молодец старик, – сказал Столетников Нижельскому о Костикове, – добился своего.
– Да, – согласился Нижельский. – И знаешь, Саша, у меня сложилось впечатление, что начальник погрузки здесь не Раздольный, а Костиков, – он многозначительно посмотрел на замполита и улыбнулся, довольный, что его поняли.
Костиков шагал впереди гостей, и глазами хозяина оглядывал вереницы штабелей.
«Надо у начхоза выписать десяток бочек и врыть их в землю, – думал он, заметив, как один из лесорубов курил, сидя на штабеле, – а то, не дай бог, и до пожара недалече!»
– Идите курить на склад, – строго сказал он рабочему и остановился, поджидая Леснова и Столетникова. – Павел Владимирович, а нас судить ведь могут, – проговорил он. – Далеко ли до греха по неосторожности? Бросит кто огонек, ветер раздул и – пожар. А на лесоскладе, окромя багров да топоров, ничего нет. А ручей-то рядом, за складом протекает. Поднять бы в нем уровень, да пустить воду в канавы, по обе стороны железнодорожного полотна. И дешево, и сердито!
Никто не обмолвился ни словом, но Костиков видел, как переглянулись директор, замполит и технорук, видел, что будет так, как он предложил.
«Вот оно доказательство, – подумал Столетников, – что не Раздольный, а Костиков здесь хозяином должен быть…»
Замполит почему-то был убежден, что десятник обращался с этим предложением к Раздольному, а тот, видимо, махнул рукой. И он посмотрел на Раздольного с нескрываемым раздражением и злостью.
