Текст книги "Тайга шумит"

Автор книги: Борис Ярочкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

9

Войдя в коридор больницы, Павел увидел Таню. Сгорбившись, она сидела на диване. Руки, опираясь локтями о колени, поддерживали голову, и вся ее маленькая и щупленькая фигурка вздрагивала от рыданий.

Как она ругала себя! Она одна, одна виновата в случившемся: не скажи тогда Веселову и Верхутину о своем разговоре с Николаем, не выкрикни «единоличник», он бы работал теперь в звене.

– Танюша, как? – Леснов подсел к Русаковой и коснулся ее руки. Девушка вздрогнула. – Как Николай?

– Ах-х, оставьте меня, не знаю ничего…

В ее голосе было столько горя, что Павел не решился больше расспрашивать. Вздохнув, он поднял голову. В дверях ординаторской стояла Заневская, поправляя выбившиеся из-под марлевой косынки волосы.

Павел подошел к ней.

– Зайдите, – пригласила она, входя в ординаторскую. – Садитесь.

«Все медики страдают одним недостатком, – подумал Павел, глядя на Верочку, – спокойны, равнодушны, о своих пациентах говорят с такой невозмутимостью, будто перед ними неодушевленный предмет».

– Что вам сказать? – начала Верочка. – Рана незначительная; повреждение кожных покровов головы, но картина сотрясения мозга ясная. Сделаем все возможное и будем надеяться на лучшее.

– Вы бы девушку успокоили…

– Таню? Я говорила ей, но она обязательно хочет в палату, а туда нельзя… И еще одна девушка приходила сюда. Разве всех пустишь?

– Если бы вы любили и были на месте Русаковой, то вели бы себя так же.

– Я могу ее пустить, но только одну, – Верочка покраснела и поспешно вышла в коридор.

Таня осталась в больнице. Она не подозревала кому была обязана этим, не удивилась, почему сестры и няни, еще полчаса назад ни за что не соглашавшиеся пустить ее в палату, вдруг принесли халат и проводили туда, она принимала вое как должное. Главное – она сидела у койки Николая.

А в это время под окнами ходила Зина.

…Павел и Верочка шли рядом.

Не сговариваясь, они вышли из больницы и незаметно для себя очутились за поселком, среди могучих сосен бора и тропкой углублялись в него. Приятно пахло смолой и хвоей, сыроватой свежестью и грибами тянуло с низины.

Верочка временами бросала на Павла любопытный взгляд.

Он с каждым днем все больше и больше интересовал ее. Девушка видела, что лесорубы любят и уважают своего начальника. Он просто с ними разговаривает, часто бывает на квартирах и в общежитиях, и везде его принимают, как друга.

Верочка ревниво стала следить за работой на первом лесоучастке и каждый вечер, словно невзначай, спрашивала отца, как выполняется дневной график. Заневский, ничего не подозревая, вначале с недоумением отвечал на расспросы, потом привык. И только мать, казалось Верочке, кое о чем догадывалась, но старалась не подавать вида…

– Я люблю гулять в этом бору, – нарушила молчание Верочка. – Грибов здесь много…

– Хорошо здесь! – вздохнул полной грудью Павел, и его глаза сверкнули радостным блеском. – А вы, Вера, не скучаете?

– Нет! – тряхнула девушка головой и оживленно заговорила. – Да и когда скучать? Работа у меня интересная, большая. Вы разве скучаете? Если судить по тому, как наладились дела на вашем лесоучастке, вам и вздохнуть некогда…

– А откуда вам известны дела на моем участке? – удивился Павел.

– А мне папа каждый вечер рассказывает…

– Вот уж не подозревал, – глаза Павла насмешливо сощурились.

– Собственно, не папа рассказывает, а я спрашиваю, – вздохнув, поправилась девушка, чувствуя, как лицо заливается краской.

Неожиданно для себя покраснел и Павел.

– Пойдемте, – сказал он и повернул обратно.

Где-то за лесом, казалось, разгорался костер. Бледное зарево расползалось, окрашиваясь в густые тона, глаз отчетливо различал щетинящиеся вершины деревьев, и через несколько минут показалась лысая макушка луны.

– Вот вы сказали о моем участке, – не спеша начал Павел, – а ведь у меня еще много недостатков. Плохо, что мы не обмениваемся опытом, не помогаем друг другу. А ведь какой мог бы быть леспромхоз! Имеем электропилы, трактора, лебедки, наших людей…

– Но при другом начальстве? – усмехнулась Верочка, перебив его.

«На место папы метит, что ли?» – подумала она и с неприязнью посмотрела на Павла.

– Зачем? – просто сказал он. – Надо только перестать жить прошлыми успехами.

Верочка смотрела на Павла вопросительно-ждущим взглядом.

Павел хотел было рассказать о незаконных действиях ее отца, о зажиме критики, но стало жаль девушку.

– В общем, ладно, надоело об одном и том же говорить, да у вас и своих дел хоть отбавляй.

Они молча подошли к особняку Заневских.

– Домой, Павел Владимирович?

– Вы, Вера, не обижайтесь на меня за откровенность об отце вашем. Не могу кривить душой…

– А я и не обижаюсь, – с доброй улыбкой протянула девушка руку. – Заходите к нам завтра, вы же свободны – выходной.

– Кому выходной, а кому – нет, – ответил Павел, – меня завтра в поселке не будет.

– Уезжаете? – огорченно спросила девушка.

– Ненадолго, – улыбнулся Павел, – до свидания!

– Подождите… что-то я хотела сказать?.. Ах да… впрочем, до свидания, до скорого свидания…

Они стояли так близко друг к другу, что Павел ощущал ее дыхание. Какое-то приятное, волнующее чувство овладело им. Он видел, что волнение его передалось и Верочке. С трудом совладав с собой, он тихо сказал:

– До свидания, Верочка, – и, резко повернувшись, быстро зашагал прочь.

Верочка закусила губу и почувствовала, как жар охватил все лицо.

«Что со мной?» – удивилась она.

10

В ординаторской светло. Ветерок колышет марлевые занавески.

– Ну, вот и все! – проговорила Верочка.

Она положила на письменный прибор ручку, перечитала запись, сделанную в истории болезни, и откинулась на спинку стула. Потом глянула на часы.

«До приема можно немного отдохнуть», – подумала она, и сейчас же в памяти всплыл вчерашний разговор с Павлом, расставание, и она снова густо покраснела.

Раздался телефонный звонок. Верочка недовольно сморщилась и сняла трубку.

– Да, – ласково сказала она, продолжая думать о Павле.

– Это ты? – услышала она раздраженный голос отца.

– Я, папа.

– Вот что: сейчас же зайди ко мне и поедем в район. Быстрее!

– А в чем дело?

– Не зна-аешь?

– Не знаю, папа, ты поясни…

– Будет наивничать! – оборвал отец. – Наябедничала на отца, а теперь строишь из себя паиньку?

«Ах, вот оно что! – догадалась Верочка, и сердце часто-часто застучало в груди. – Это насчет постройки новой больницы!»

– Папа, как тебе не стыдно! – возмутилась она.

– Ладно, потом разберемся. Собирайся, я жду.

В ординаторскую заглянула медсестра.

– Вера Михайловна, тут приехал верхом лесник. Говорит, что был на лесоучастке Зябликова, и тот просил передать, что следом отправляет подводу с больным…

– Папа, одну минутку, – сказала Верочка в трубку, и к медсестре: – А что за больной?

– С травмой ноги.

– Поблагодари лесника. Иди, – кивнула Верочка медсестре. – Папа, к сожалению, я не могу поехать с тобой. Скоро привезут больного с травмой.

– Что-о? – удивился Заневский. – Ты соображаешь, что говоришь? Тебя вызывают в исполком, понимаешь? Ис-пол-ком!

– Но ведь больной…

– Аа-а, подождет!

– Папа! – рассердилась Верочка. – В твоем леспромхозе травма за травмой, а ты…

– Ты мне мораль не читай, – разозлился Заневский.

«Хорошо, об этом мы еще поговорим!» – решила Верочка.

– В исполком я не могу поехать – жду больного, и это там поймут. Тем более, что вопрос о больнице может быть решен и без меня. Я могу лишь повторить то, что писала в заявлении.

– Значит, отказываешься ехать?

– Да.

– Так и передать?

– Так и передай: везут лесоруба с травмой, кроме того, на прием записалось двадцать три человека.

– Ишь какая ха-арактерная! – язвительно произнес Заневский.

– В тебя уродилась, – овладев собой, насмешливо ответила Верочка и услышала в трубке щелчок.

«Не понравилось, – усмехнулась она, – бросил трубку…»

Верочка убрала в стол истории болезней и пошла на прием. Через час привезли лесоруба с переломом ноги. Верочка наложила ему гипсовую повязку, решив завтра же отправить больного в райбольницу, чтобы сделали контрольный рентгеновский снимок.

Был уже восьмой час, а больных оставалось еще несколько человек. Старушка жаловалась на одышку и частые головные боли. Выслушав внимательно пациентку, Верочка осмотрела ее, стала писать рецепт. Старушка потихоньку одевалась.

Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет вошел Заневский. Широкое лицо его было сердито, из-под кепки выбивалась прядь густых, отливающих синевой, черных волос и закрывала правую бровь, белки глаз покраснели.

«Запретили строить, – подумала Верочка, – и со злости, видно, напился».

– Папа, ты почему вошел без разрешений? – спокойно сказала она, поднимаясь со стула.

– Это у тебя-то разрешения спрашивать? – блеснув зрачками, ядовито усмехнулся Заневский.

– Ты мне мешаешь работать, у меня больная раздета!..

– Ну, радуйся, докторша, твоя взяла! – не обращая внимания ни на предупреждение дочери, ни на старушку, сказал Заневский, останавливаясь у стола. – Постановили законсервировать строительство. Довольна? – зло процедил он. – Теперь никакой больницы не получишь, это тебе урок, как жаловаться! Это тебе…

– Папа, выйди сейчас же из кабинета! – бледнея, крикнула Верочка.

– А если не выйду? – вызывающе произнес Заневский.

– Я вас последний раз прошу, немедленно оставьте кабинет! – наступая на отца, предостерегающе сказала Верочка и так посмотрела на него, что он вмиг отрезвел, попятился, махнув рукой, вышел.

11

Некоторое время Верочка сидела сосредоточенно сдвинув тонкие брови, потом облокотилась на подушку дивана и прикрыла глаза.

«Умаялась за день дочка, – решила Любовь Петровна, тихо проходя от буфета к кухне, – спит».

Но Верочка не спала. Мысль ее работала лихорадочно: вспомнились встречи, разговоры, но, то ли от усталости, то ли от рассеянности она не могла сосредоточиться на главном.

Она открыла глаза, ласково посмотрела на мать, хлопотливую, домовитую, поколебалась, не скрыть ли свои тревоги от нее, но потом подумала, что все равно все узнает.

– Знаешь, мама, – помедлив, решилась она, – я часто думаю о папе и, признаться, не могу его понять…

– А что такое, доченька? Подожди, я только взгляну на керосинку – не коптит ли, – Любовь Петровна быстро вернулась и села рядом.

– Вначале, мама, мне казалось, что все несправедливо ополчились на папу, тем более, что он с радостью принял предложение Леснова, – Верочка покраснела, – сквозной метод, предложение Тани Русаковой, организовал бюро рационализации и изобретательства. Но вот я ведь бываю на участках и вижу, что папу лесорубы не любят, не уважают. Я думала, все дело в его резкости, в его непокладистом характере…. Я не могла понять, почему папа отказался от трелевочных тракторов, и согласна была оправдать его, думая, что люди ошибаются. Теперь же… я поняла, что папа просто запутался… У него очень неблагополучно на работе.

Любовь Петровна смотрела на расстроенную дочь: «Как она повзрослела!»

– Не знаю, Верочка, что тебе и сказать, – развела она руками и удрученно вздохнула. – Может быть, ты и права. Беда в том, что отец никого не хочет слушать, все делает по-своему и к тому же пьет… – Она опустила голову, но Верочка заметила, как дрогнули у матери губы. – Что делать, дочка? Чует мое сердце, бедой все это кончится!

Она вскинула на дочь наполненные слезами глаза, и столько было в них страдания, столько горя и обиды, что Верочка впервые по-настоящему поняла, как тяжело было матери одной.

В кухне забулькало, зашипело, но ни Верочка, ни Любовь Петровна ничего не слышали. И только когда в комнату ворвался запах горелого масла, мать спохватилась и бросилась к керосинке. Сняла кастрюлю, с секунду с безразличием смотрела на потухшие фитили и, поставив ее обратно, вернулась к дочери.

«Зачем я согласилась ехать сюда? – с сожалением думала Верочка, сдавив ладонями виски. – Только неприятности одни: то на работе, то дома… – и позавидовала подругам, уехавшим на Север, но, вспомнив о матери, тут же устыдилась своих мыслей. – Я должна поддержать маму, должна помочь папе… Но как?»

12

Придя домой, Заневский бросил на дочь виноватый взгляд: но старался держаться так же, как всегда: не торопясь повесил на вешалку кепку, пригладил широкой ладонью густые, посеребренные на висках, волосы и, словно ничего не произошло, подсел к обеденному столу.

– Ну, дочка, – насмешливо начал он, не глядя на Верочку, – поздравь своего Леснова. То кое-как концы с концами сводил, но укладывался в план, а вчера и сегодня и половины графика не дал. Остановил вывозку и думает, что все с рук сойдет. Ну нет, я научу его подчиняться, – жестко молвил он и побагровел, – слишком много на себя взял. Распоясался, мальчишка!

При упоминании о Павле Верочка зарделась, но сделала вид, что пропустила замечание мимо ушей.

Заневский поднялся из-за стола, принес из своей комнаты бутылку водки, взял в буфете стакан. Выбив пробку, налил и залпом выпил. Хотел налить еще, но Верочка вдруг поднялась с дивана и одновременно с отцом взялась за бутылку. Тот непонимающе глянул на нее.

– Хватит папа, – строго сказала она, но Заневский крепко держал горлышко. – Пусти!

Любовь Петровна уронила вилку, затаила дыхание.

«Что она делает, – ужаснулась мать, – хочет, чтобы и ее ударил?»

Она видела, как гневом наливалось лицо мужа, как он стиснул зубы, как злым блеском сверкнули его маленькие глаза. Хотела крикнуть, чтобы дочь оставила отца, но язык словно прилип.

– Ты что, отцу указывать? – процедил Заневский, вспоминая полученный на заседании исполкома выговор, и медленно поднялся, с ненавистью посмотрел в широко раскрытые, суровые глаза дочери. – Пусти лучше, а то…

– Что, а то? – дрожа, выкрикнула Верочка, и ее иссиня-голубые глаза потемнели. – Ударишь? Ну, бей, бей же!

Заневский раскрыл от неожиданности рот, разжал кулак и опустился на стул. Тяжело дыша, Верочка с презрением оглядела его и, подойдя к раскрытому окну, выкинула бутылку.

– Вот что, папа, чтобы я больше в доме водки не видела. И пить перестань.

– Это ультиматум?..

– Если хочешь – да, – решительно ответила девушка. – А не нравится, я уйду из этого дома… И маму заберу, чтобы не краснеть за тебя перед людьми.

Заневский поднес было вилку с картофелем ко рту, но опустил ее, тревожно глядя то на дочь, то на жену. Взгляд Верочки был суров и непримирим, и он понял, что она в случае чего не замедлит исполнить свою угрозу. Любовь Петровна, видимо, колебалась. Она смотрела на мужа с осуждением и тревогой, порывалась что-то сказать, но не решалась. В то же время по ободряющим взглядам жены, обращенным к дочери, Заневский видел, что она радуется исходу разговора.

«Ишь как осмелела, – раздраженно подумал о жене Заневский. – Раньше слово боялась сказать. Теперь заступница есть, сговорились!»

13

Подойдя к конторе, Заневский остановился у крыльца, привлеченный оживленным говором у витрины «Крокодила».

«Кто-то попался на вилы», – подумал Заневский и направился к витрине.

Увидев директора, люди умолкли и расступились, образовав узкий проход, на их лицах еще не угасла лукавая улыбка. Что-то недоброе почувствовал Заневский, окинув народ беглым взором.

Но уходить было поздно, неприлично.

Он остановился, посмотрел на витрину, и холодок пробежал по спине. На загрунтованном белилами листе фанеры была изображена лебедка с приспособлением, предложенным Костиковым и Лесновым, связанная, стоящая среди пачки чертежей на шкафу. Тросы ее нарисованы опущенными к сидящему в кресле Заневскому.

«Развяжите меня, глубокоуважаемый директор, я помогу грузчикам», – гласила крупная надпись.

Заневский стоял, как вкопанный, не имея сил шевельнуться.

Кто-то за спиной хихикнул. Он хотел было повернуться и приказать снять карикатуру, но надпись: «Орган партийной, комсомольской и профсоюзной организаций леспромхоза» быстро отрезвила. Круто повернувшись и ни на кого не глядя, Заневский поспешно направился к конторе.

Не заходя к себе, прошел к замполиту.

– Это безобразие, Александр Родионович, это подрыв авторитета директора!..

– Здравствуйте, Михаил Александрович, – поднялся из-за стола Столетников. Он ждал директора, зная, что разговора, а может быть, и спора не миновать. – Я вас слушаю.

– А я вас хочу послушать, товарищ замполит! Кто здесь все же хозяин? Кто вам дал право вести закулисную игру и заниматься подсиживанием?

– Осторожно, товарищ директор, – тихо, предупредил Столетников, и его глаза сверкнули огоньком, – не забывайтесь.

Заневский стиснул зубы, но промолчал, чувствуя, что хватил лишку.

– А теперь отвечаю на ваши вопросы вопросами: кто вам дал право препятствовать внедрению рационализаторских предложений?.. Если вы сознательно тормозите это дело – это преступление!.. Почему не были на партбюро?

– Я ездил в трест…

– Вас вызывали?

– Это что, допрос?

– Нет. Но на бюро обсуждались вопросы волнующие весь коллектив. И вы знали об этом.

– Я поехал сам по поводу лесоповального инструмента и привез.

– Это хорошо. Но если бы вы были на бюро, ручаюсь, карикатура не появилась бы. Вам помогли бы разобраться в самом себе и на многое бы открыли глаза. Вы боитесь критики, Михаил Александрович.

– Вы, Александр Родионович, несправедливы ко мне…

– Почему? – на лице Александра было искреннее удивление.

– Обычно директор с замполитом живут душа в душу, поддерживают друг друга, а у нас…

– Позвольте, – мрачно усмехнулся Столетников, – что же, по-вашему, я должен ратовать за отказ от трелевочных лебедок, когда не согласен с вами? Должен был высказаться против приспособления Костикова, когда вижу от него пользу? Должен был на заседании исполкома кривить душой и не признавать своей ошибки, когда видел, что врач Заневская права? Наконец, должен подражать вам и устраивать в пьяном виде дебош во время приема больных?.. Нет уж, увольте!

«И это уже знает», – удрученно подумал Заневский, отводя взгляд.

– Что же вы молчите?

– Я-аа… подумаю, Александр Родионович, – растерянно проговорил Заневский, – потом скажу вам…

– Мне не надо. Вы людям расскажете, чтобы они поверили вам, на собрании. О своих ошибках расскажете и как намерены исправить их.

– На собрании? – побледнел Заневский, не веря своим ушам.

– Да, – подтвердил Столетников и спросил: – Читали в районной газете заметку наших лесорубов?

– Поэтому я и поехал хлопотать об инструменте…

– А вот партбюро, обсудив заметку, вынесло решение; во-первых, предложить начальникам лесоучастков немедленно выделить по два человека на заготовку столбов Для телефонной линии, ибо вашего распоряжения ждать больше нельзя. Во-вторых, созвать открытое партийно-комсомольское собрание и обсудить доклад директора. Коммунисты должны знать, что делается, чтобы вывести леспромхоз из прорыва.

Заневский расширенными глазами смотрел на замполита.

– Я… пойду? Мне нужно подумать…

14

«Эмка» секретаря райкома остановилась у клуба леспромхоза.

Нижельский подошел к доске показателей и долго смотрел на нее.

«Да-а, все то же, – подумал он, – Можно считать, что месячный план провален, и Леснов со своим лесоучастком, выполняющим график, положение не изменит».

На несколько минут задержался у «Крокодила», что-то записал в блокнот и направился к конторе. В коридоре внимание привлекли стенгазета и доска приказов. Газета понравилась. Она целиком была посвящена рационализаторам, их трудовым успехам. Читая приказы, Нижельский хмурился.

«Опять выговор», – неодобрительно подумал он о Заневском.

– Снова приказ и снова с выговором? – сказал он, входя в кабинет замполита и протягивая Столетникову руку.

– Парторганизация поддерживает Леснова, Олег Петрович. Он прав, приостановив вывозку на лесоучастке, – не соблюдались правила техники безопасности. Читали в газете заметку?

– Ах вот в чем дело!.. Заметку читал, но почему же выговор?

– Заневский считает себя единственным и полновластным хозяином и не допускает, чтобы подчиненные действовали по своему усмотрению, даже если они и правы.

– Вы виноваты. Почему допускаете это. Что, директор, не считается с вами?

– Бывает и так…

– Почему не обращаетесь к нам?

– Думаю, справимся своими силами.

– Нет, неправильно понимаешь, Александр, – перешел на «ты» Нижельский, что было признаком раздражения. – Похвально, что надеешься на свои силы, но, боюсь, долго будешь раскачивать директора, а леса не прибавится. Месячный план провалили. Что же дальше?.. Ждете, когда срежут план?

– Но Олег Петрович, я же не знал, что Заневский отказался от трелевочных тракторов, – развел руками Столетников.

– А ты должен был знать! – жестко сказал секретарь. – За срыв плана оба отвечать будете!.. А как с лебедками?

– Заневский хотел и их отправить, но тут уж я настоял, сообщил в трест, что мы их используем. Главный инженер все-таки настаивает на своем, и директор злорадствует. Вмешались, мол, сами и расхлебывайте.

– А ты испугался? Через несколько дней вернется из отпуска директор треста, и мы с ним все уладим… А как другие к этому относятся?

– Одобряют. Только Заневский и Раздольный против. Знаю еще, что Раздольный и надоумил директора отправить лебедки.

Нижельский задумался. Подойдя к окну, он долго смотрел на улицу, потом глянул в сторону клуба и резко повернулся к Столетникову.

– Чья инициатива? – спросил он и, видя, что замполит не понимает, пояснил: – Карикатура в «Крокодиле»?

– Моя и комсорга.

– А что директор?

– Говорит, подрыв авторитета…

– И он прав! – перебил секретарь.

– Значит, нельзя критиковать директора? – усмехнулся Александр.

– Критиковать можно и нужно. Но надо думать, как это делать. Не явился на партбюро, собрание поправит, райком есть… Я бы на твоем месте подумал, принесет ли пользу «Крокодил» в данном случае.

Александр не возражал.

– А как Леснов реагировал на приказ?

– Рукой махнул. Мне, говорит, лишь бы на лесоучастке работа шла хорошо, да люди в безопасности были, а выговор, мол, переживем.

– Ишь, какой! – улыбнулся Нижельский. – Какого ты о нем мнения?

– Прекрасного! – искренне ответил Столетников. – Я не ошибусь, если скажу – Леснов – человек большой воли, смелый, находчивый, внимательный к людям, самокритичный. А главное смотрит далеко.

Постучавшись, вошел Седобородов, но, увидев Нижельского, поздоровался и, не решаясь мешать, попятился к двери.

– Заходите, как жизнь? Как ваша учеба? – остановил его вопросом секретарь.

– Благодарствую, помаленьку, – ответил технорук.

– Хорошее дело вы с Лесновым начали, только надо, по-моему, вовлечь в учебу более широкий круг лиц. Свяжитесь с научно-исследовательским институтом лесного хозяйства, вам помогут литературой, советами, сотрудники прочтут лекции.

– Я и о большем думаю: не худо бы звеньевых подучить. Вроде курсов краткосрочных, что ли, без отрыва от производства…

– Вы правы, Сергей Тихонович… Вот вам первая возможность повысить выработку, – повернулся Нижельский к Столетникову. – Даже можно оторвать от производства на пару недель, в итоге в выигрыше будете. Начинайте с этого.

Столетников и Седобородов переглянулись.

– Если будет мешать директор, мне сообщите, – перехватив их взгляд, сказал Нижельский, – а задуманное и начатое надо доводить до конца.