Текст книги "Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей"

Автор книги: Билл Боуринг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Введение

Цель этой книги – поставить диагноз и дать предварительный прогноз в отношении нынешнего тупика международного права и международных отношений как до, так и после вторжения в Ирак и его оккупации. Международное право пребывало до 1989 г. в разделённом мире11
  Cassese (2005).


[Закрыть], но тогдашние противоречия преобразовались менее чем за два десятилетия. Книга прослеживает парадоксы одновременного возрождения либерально-кантианских концепций международного права, неожиданного краха СССР, видимого апофеоза и в то же время страшнейшего кризиса прав человека. Я привожу доводы в пользу радикальной защиты реальных достижений системы ООН в период деколонизации – и содержательного взгляда на права человека.

Мой ответ на вопиющее беззаконие22
  См. «Би-би-си», 16 сентября 2004 г., «Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан рассказал „Би-би-си“, что возглавляемое США вторжение в Ирак – незаконный акт, нарушающий Устав ООН» (http://news.bbc.co.uk/l/hi/world/middle_east/3661134.stm).


[Закрыть] со стороны США и Великобритании при вторжении в Ирак и его оккупации (с 2003 г. по настоящее время33
  Полный отчёт см.: Sands, Philippe (2006).


[Закрыть]), которое не могло оказаться неожиданным после опыта первой Иракской войны, Косо́вы и Афганистана (см. главу 2 этой книги), нацелен на защиту прочных принципов международного права, развившихся со Второй мировой войны, которые я подробно исследую в главе 1. Я утверждаю, что эти принципы противостоят беззаконию не по своему высокому юридическому статусу, но поскольку они имеют определённое содержание – то есть, символическое, материальное содержание – рождённые в борьбе, как реальное человеческое достижение.

Эта книга поэтому предназначена осуществить радикальное, диалектическое новое прочтение международного права и прав человека.

Я пишу в контексте очевидного триумфа капитала – капиталистической системы – почти на всей территории планеты после краха – через загнивание и разложение – СССР в 1991 г. Часто эта ситуация описывалась как некая новая форма «глобализации» – термину этому часто приписывается чрезмерная объяснительная сила44
  Из сотен источником см.: Baylis and Smith (2004), Wolf (2005), Aart Scholte (2005).


[Закрыть]. Недавнее определение, не хуже прочих в ракурсе моей критики, можно найти у Адама Гири в «Глобализации и законе» (Globalization and Law). Его «рабочее определение» следующее: «Этот термин описывает сложную и многообразную совокупность общественных, политических, экономических и культурных сил, взаимодействующих в глобальном масштабе»55
  Gearey (2005) p. 2.


[Закрыть]. Но, конечно, это определение можно приложить к любому периоду человеческой истории; и уж точно – к девятнадцатому веку. Поэтому Гири уточняет, что термин описывает «…переход от колониальных империй „старой“ Европы к международному порядку, определённому в конце Второй мировой войны». По Гири, этот порядок характеризуется «…ограниченной гегемонией Америки и европейских и азиатских торговых блоков». Хотя произошла «формальная деколонизация», говорит он, всё ещё есть разрыв между развитыми и развивающимися странами. Также он ссылается на основание «мощных наднациональных агентств», занимающихся функционированием мировой экономики и правами человека.

В сноске он утверждает: «Важно отказаться от простого описания идеологических/региональных блоков или банального разделения на богатые и бедные страны, памятуя, что мировая экономика структурирована лежащим в основе неравенством власти и богатства»66
  Gearey (2005) p. 23.


[Закрыть].

Признавая ценность и радикальность подхода книги Гири в целом, я утверждаю, что фраза о «лежащем в основе неравенстве» упускает системный характер того, что происходит сейчас со всей планетой77
  Превосходную критику «теории глобализации» см. в: Rosenberg (2002). Розенберг анализирует тяжкую интеллектуальную путаницу, препятствующую ясному пониманию современного мира, и показывает, как эта путаница, в конечном счёте, обрекает теоретиков глобализации на странную, идеалистическую позицию: чем яснее они пытаются сформулировать свои аргументы, тем более сомнительными и уклончивыми те становятся, приводя в лучшем случае к интеллектуальному эквиваленту архитектурного безумия. А замечательно проницательный теоретический подход см. в: Wallerstein (2004).


[Закрыть]. Мимоходом комментируя «Империю» Хардта и Негри88
  Хардт М., Негри А. (2004).


[Закрыть] и работу Делёза и Гаттари99
  Deleuze and Guattari (2004).


[Закрыть], Гири, кажется, принимает представление, что общественное есть «не более чем выражение силы». Оно «…строится на взглядах Маркса, но не рассматривает все общественные отношения в терминах классовых интересов. Как теория глобальной власти, оно описывает функционирование сложной системы, нацеленной на собственное воспроизводство»1010
  Gearey (2005) p. 13.


[Закрыть]. Коротко говоря, я склонен сомневаться, что Маркс когда-либо видел все общественные отношения в терминах классового интереса.

Мой аргумент, с другой стороны, состоит в том, что именем для этой «сложной системы» является «капитализм», неизбежной особенностью которого является империализм. Я не предполагаю, однако, написать ещё один текст, стремящийся объяснить, почему победа капитала должна неизбежно привести к отказу от всякого радикального или системного ответа на угрозы, экологические и гуманитарные, порождённые неустанным стремлением капитала к росту и прибыли. Иначе говоря, я не присоединяюсь к растущему контингенту тех постмодернистских теоретиков, для которых «власть» не оставляет никакого места для коллективного сопротивления.

Конечно, здесь следует сказать, что подразумевается под «капиталом», а также «капитализмом» – системой, которой управляет непрерывное стремление капитала к самовозрастанию, в которой всякое общественное отношение, всякое интеллектуальное явление и всякое человеческое присвоение материального мира сводимы к деньгам. Я обращаю внимание, что ни один из этих терминов не обнаруживается в индексном указателе к книге Гири, а его глава по МВФ, ГАТТ и ВТО не упоминает о возможном существовании системы. Так что я могу оказаться на скользкой почве и должен, так или иначе, оправдаться.

На меня очень повлияли в этом отношении работа Кристофера Артура, и марксистской школы, последним представителем которой он является,– исследователей «подхода формы стоимости к „Капиталу“», пример которых – советский учёный 1920-х годов Исаак Рубин1111
  Rubin (1928).


[Закрыть]. С точки зрения этой школы, с которой я согласен, капитал безжалостно стремится преобразовать, трансмутировать все действительные человеческие отношения, особенно защищённые понятиями прав человека, в абстрактную денежную «стоимость», которая является его единственной целью. Такое понимание, в моём представлении, есть единственный ключ к пониманию процессов в области международного права и международных отношений.

Этот подход весь проникнут философской структурой, основанной на Гегеле, Марксе и Адорно. Говоря словами Артура, Рубин «…подчёркивает, что все материально-технические экономические процессы совершаются в рамках определённых исторически специфичных общественных форм. Вещам, таким как товары, назначается общественная роль посредников производственных отношений»1212
  Arthur (2004) p. 11.


[Закрыть]. Это весьма отличается от подхода Пашуканиса, работа которого рассматривается в главе 1 этой книги.

В недавно вышедшей книге Артур написал главу «Призрак капитала» (The Spectre of Capital)1313
  Arthur (2004) p. 153.


[Закрыть]. Согласно Артуру, «стоимость – неестественная форма, которая цепляется, подобно вампиру, к труду и кормится от него»1414
  Arthur (2004) p. 157.


[Закрыть]. Объясняя содержание, которое он вкладывает в эту метафору, Артур исходит из понятия Роя Бхаскара о реальном отрицании или отсутствии, в противоположность «онтологической моновалентности, чисто положительному представлению действительности»1515
  Bhaskar (1993) Chapter 2.


[Закрыть]. То есть, если отсутствие (например, лишение прав человека) – реальный процесс, то, что стало отсутствующим через такой процесс, оставляет не просто «ничто», а «определённое ничто», «структурированное определённым процессом, который привёл к этому состоянию»1616
  Arthur (2004) p. 160.


[Закрыть]. Позицию Бхаскара лучше всего описать как «материализм эмерджентных сил»1717
  Bhaskar (1993) p. 397.


[Закрыть], в ракурсе исследования Артуром «эмерджентных свойств определённого отсутствия потребительной стоимости», то есть отчуждения у людей пользования продуктами их труда в причудливом мире капитала. Как выразился Артур, «в сердце капитализма пустота… …Обращение товаров и денег как зримых материальных объектов поддерживает мир чистой формы»1818
  Arthur (2004) p. 167.


[Закрыть].

Здесь он вступает в воображаемый мир Маркса – с его ссылками на «призрачную предметность», «чувственно-сверхчувственность», «загадочность» и тому подобное – и пиетета Жака Дерриды к призракам Маркса1919
  Деррида (2006).


[Закрыть]. В энергичном отрывке Артур описывает смертельную пустоту в сердце капитала:

«Если мы рассматриваем стоимость как духовную сущность капиталистической экономики, весь ряд её воплощений сосредотачивается на единственном источнике, а именно деньгах, пресуществлённой евхаристии стоимости; „призрак“ есть этот пустой доспех, одновременно немой металл и обладатель всеохватывающей волшебной силы. Металлический призрак крадётся меж нами. Призрак интерпеллирует все товары как свои воплощения, странную идентичность различимых вещей, призрачную феноменологию. Это отрицательное присутствие, устанавливаемое таким образом, заполняет себя через освобождение их от всего естественного, формируя для себя призрачное тело. При капитализме всё всегда является „чем-то ещё“»2020
  Arthur (2004) p. 167.


[Закрыть].

Артур также посвящает главу2121
  Arthur (2004), Chapter Ten, ‘A Clock Without a Spring: Epitaph for the USSR’.


[Закрыть] краху СССР. Он утверждает, что «…в Советском Союзе метаболизм капитала был разрушен без установления альтернативы; испытывая недостаток органической связи, система не могла выжить после того, как минули исключительные условия революционной мобилизации, террора и войны. СССР следует рассматривать как отрицание социализма внутри социализма…»2222
  Arthur (2004) p. 222.


[Закрыть].

Центральная роль краха СССР – это также причина, по которой данная книга в значительной степени сосредотачивается на опыте бывшего Советского Союза и особенно России. Это, к тому же, область моих академических исследований. А также – что, возможно, заставило меня сосредоточиться на этом регионе,– наиболее взыскательная экспериментальная лаборатория по эффективности международного права и прав человека.

Артур разделяет боль Адорно за чрезвычайный вред, причинённый капиталом. Адорно заметил, что «всё ложно»2323
  Adorno (1978) p. 50.


[Закрыть]. Артур не разделяет пессимизма Адорно. Он заключает:

«Наша позиция включает то, что избегает целостности, и в то же время поддерживает её, общественный труд, эксплуатируемый источник накопительной силы капитала, как бы это ни отрицалось. У Маркса мы видели, что (в форме, определённой как наёмный труд) живой труд претворяется в действительность только через процесс, лишающий его всякой подлинной действительности, процесс производства „бытия своего небытия“ – капитала. Только через отрицание этого его отрицания труд может освободить себя, человечество и природу от суккуба капитала»2424
  Arthur (2004) p. 244.


[Закрыть].

Я не мог бы сказать лучше. На самом деле, если эта книга только лишь побудит читателей изучить работу Артура, я был бы весьма доволен.

Ещё один радикальный взгляд на капитализм мы находим в книге Бадью «Апостол Павел», в первой главе «Современность Павла». Бадью настаивает, что современный мир далеко не столь сложен, как провозглашают те, кто желает обеспечить его увековечивание. Выполнено вдохновлённое Марксом предсказание: мир, наконец, сформирован, но как мировой рынок. Бадью выдвигает на первый план следующий парадокс: «…Во времена сделавшегося всеобщим рыночного обращения и иллюзий мгновенной культурной коммуникации повсюду множатся законы и регламенты, призванные запретить циркуляцию людей»2525
  Бадью (1999), с. 11.


[Закрыть]. Он добавляет:

«Жиль Делёз верно говорил о том, что капиталистической детерриториализации нужна постоянная ретерриториализация. Капитал, принцип движения которого гомогенизирует пространство его действия, требует постоянного порождения субъективных и территориальных идентичностей, которые притязают только на равное с прочими подчинение единообразным правилам рынка»2626
  Бадью (1999), с. 12.


[Закрыть].

Именно на этом основании Бадью разворачивает язвительное нападение на современную ортодоксию прав человека; я исследую его в одной из следующих глав.

Одна из целей этой книги – исследовать роль, которую права человека могут или должны играть в сопротивлении общественного труда, в его попытке «отрицать отрицание». И вновь Гири предоставляет хороший исходный пункт. Он утверждает, что к правам человека можно подходить как к «многообразию властных взаимоотношений» в отношениях между суверенитетом и властью2727
  Gearey (2005) p. 13.


[Закрыть]. Он обращается к понятию трёх поколений прав у Кареля Вашака2828
  Vasak (1977).


[Закрыть] и замечает, что третье поколение «прав солидарности» (или прав народов) есть юридические требования, которые функционируют политически, так что «трудно удивляться, что их артикуляция имеет некоторое отношение к борьбе против колониализма». Это, возможно, то, что он называет «состязательным характером» прав.

Однако, согласно моему положению, разработанному в этой книге, каждое из трёх поколений прав человека имело своё происхождение в революционной борьбе, и каждое поэтому имеет материальный, а не просто риторический характер. Поэтому, как и по многим другим причинам, я не согласился бы с Гири, когда он утверждает, что «мы можем теперь установить четвёртое поколение прав: права, которые оправдывают военное вмешательство во имя человечности»2929
  Gearey (2005) p. 14.


[Закрыть]. Вмешательство, как бы оно ни характеризовалось и каким бы благородным поводом не обосновывалось, никогда не было – и уж точно не является сейчас – частью борьбы отдельных лиц или общностей. Ранее я писал о французском вмешательстве в Руанде, которое предполагалось примером нового «права и долга»3030
  Bowring (1995).


[Закрыть]. Недавние разоблачения поддерживают моё утверждение, что мотивация этой практики, как и всех ей подобных, была просто цинична.

Эта книга также приводит доводы в пользу политических возможностей. Я согласен со Славоем Жижеком, что «…политика не может быть сведена на уровень вмешательств в русле прагматической стратегии. В радикальном политическом акте ломается оппозиция между „безумным“ разрушительным жестом и стратегическим политическим решением»3131
  Žižek (2004a) p. 510.


[Закрыть]. Это разъяснение важно, поскольку для меня права человека есть именно те скандальные разрывы с существующими ранее способами общественного существования, которые возникли в контексте великих исторических событий, Французской революции, Российской революции и борьбы за деколонизацию 1960-х. Права человека наполняются содержанием и возвращают себе значимость через общественную борьбу. Они – существенная часть политической возможности. Жижек добавляет: «Дело не просто в том, что, будучи всецело вовлечены в политический проект, мы готовы поставить всё, включая свои жизни, на кон ради него, но, скорее, в том, что только такой „невозможный“, чисто затратный жест может изменить сами координаты того, что является стратегически возможным в исторической ситуации». Он добавляет: «…акт – „выходящее за рамки“, трансстратегическое вмешательство, которое пересматривает правила и границы существующего порядка»3232
  Žižek (2004a) p. 511.


[Закрыть].

Глава 1 играет несколько важных ролей в позиционировании аргументов книги. Для меня самым важным достижением Организации Объединённых Наций было – вопреки ей самой – решительное утверждение права народов на самоопределение, сначала как принципа, а затем как права в международных отношениях. Теперь оно признано Международным судом как jus cogens, общее международное право, обязательное для всех государств. Это достижение во многом было обязано бывшему СССР и его союзникам, и восходило к теоретическим и практическим свершениям В. И. Ленина; но совершенно парадоксальным образом. Чтобы проследить преобразование советского международного права в воплощение позитивизма, я анализирую работу Евгения Пашуканиса; и это продолжает мои дебаты – которые уже принесли реальные плоды – с Чайной Мьевилем и его выдающейся попыткой выработать марксистскую теорию международного права. Моё расхождение с ним касается не только, как он признаёт, наших очень разнящихся взглядов на права человека и даже правовые нормы; но также и значения советского понимания международного права во время Пашуканиса и позже, в сопоставлении с советской поддержкой национально-освободительных движений. В главе 2 я анализирую очевидную деградацию международного права на примере политики Соединённых Штатов и Великобритании в войнах с 1990 г., конца «Холодной войны», в Ираке, Сербии и Афганистане, через исследования ведущих специалистов по международному праву, а также энергичную критику прав человека со стороны специалиста по международным отношениям Дэвида Чандлера. Это рассмотрение позволяет мне изложить мои главные тезисы.

В главе 3 я обозреваю специальную литературу по Иракской войне 2003 г. до настоящего времени, не просто её незаконность, по которой есть широкий консенсус, но также и предлоги, выставленные Великобританией и США для вторжения в Ирак без санкции Совета безопасности ООН. Я также объясняю, почему против Тони Блэра и его коллег должны быть произведено расследование на предмет военных преступлений. Это подводит меня в главе 4 непосредственно к вызову не только международному праву, но и к «автономным режимам» (Мартти Коскенниеми) гуманитарного права и права прав человека. Имеет ли первое приоритет над последними в условиях вооружённого конфликта; действительно ли механизмы прав человека способны адекватно функционировать в условиях применения силы? Я исследую опыт России в Чечне – я был непосредственно вовлечён в передачу дел в Страсбургский суд – и завершаю рассмотрением перспектив обжалования нарушений со стороны Великобритании.

Глава 5 критически рассматривает работу одного из наиболее острых критиков международного права, Сьюзен Маркс. Её новаторская работа приводит меня к критике философа, к которому я испытываю уважение и приязнь, Юргена Хабермаса. Я утверждаю, что его постмарксистская попытка теоретического и практического согласования есть сама по себе пагубная идеология, в смысле затемнения конфликта в сердце международного порядка.

Здесь я разъясняю собственную позицию по международному праву и правам человека, предпринимая необходимый следующий шаг от аргументов главы 1. Глава 6 включает мою собственную попытку выработать «содержательный», аристотелевский – под чем я подразумеваю марксистский – взгляд на права человека, в изрядной степени основанный на аргументации, которую я представляю в отношении происхождения в теории и на практике ключевого права ООНовской системы и «третьего поколения» прав человека. Я делаю это через собственное систематическое – дидактическое – столкновение с ведущим современным аристотелевцем, Аласдером Макинтайром. Я начинаю, конечно, с его книги «После добродетели»3333
  Макинтайр (2000).


[Закрыть], содержащей отрывок, цитируемой ныне как пример «нигилизма в отношении прав человека». На самом деле, за два года до её публикации Макинтайр прочитал лекцию, в которой объявил:

«Именно потому, что естественные права – философская фикция, политические обращения к естественным правам всегда систематически вводят в заблуждение… Некоторый недостаток принципа проявляется в их применении, поскольку он присутствует изначально… …В этом театре абсурда, Организации Объединённых Наций, права человека есть идиома наподобие „хороший“, „плохой“, „злой“»3434
  Maclntyre (1983) p. 19.


[Закрыть].

Представив собственную позицию, я рассматриваю некоторыми других современных критиков прав человека.

Глава 7 спорит с двумя ведущими современными исследователями, представившими особенно резкие вызовы дискурсу и практике прав человека, Славоем Жижеком и Аленом Бадью. Однако моя критика не ведёт меня к бездумному отбрасыванию аргументов. Напротив, их радикальные предложения разрабатываются для восстановления политической возможности. Именно в обновлении политики права человека, в моём прочтении, также вновь обретают свой скандальный символический резонанс и материальность. Глава 8, с другой стороны, расследует гораздо более дружественно – на первый взгляд – двух критиков прав человека, Костаса Дузинаса и Колина Перрина. Однако, моё прочтение их работы, и так весьма интересной и важной, имеет более острую грань. По моему мнению, ни один из этих исследователей не ведёт тему прав человека никуда, кроме тупика. Последний теоретический «поворот» Дузинаса особенно удивителен.

Это приводит меня в главе 9 к углублению критики методологического индивидуализма в теории прав человека, и в особенности прав меньшинств. Как и в других, в этой главе я представляюсь как последователь не только марксизма, но также и раннего критического реализма Роя Бхаскара. Цель моей критики – широко распространенное нежелание специалистов по правам человека признавать существование групп и групповых прав.

Глава 10 обращается к другому измерению борьбы вокруг содержания прав человека, особенно уместному в Великобритании. Мой предмет интереса здесь – социально-экономические права и чрезвычайная аллергия на них, обнаруживающаяся в мире Общего права. В то же время, я утверждаю, что мой содержательный, исторический взгляд восстанавливает это часто пренебрегаемое «второе поколение» прав на их надлежащем месте в согласии с гражданскими и политическими правами, закреплёнными во французской Декларации 1789 г. Права меньшинства – ещё одно актуальное и высоко политизированное измерение прав человека и международного права. Именно здесь привлечение политологии становится необходимым.

Глава 11 обращается к ещё одному примеру способа, которым теория и практика прав человека проблематизируются на каждом шагу. В этом случае, мой объект критики – вопрос «юридической трансплантации», который логически следует от частого осуждения дискурса прав человека как неисправимо западного.

Всё это подводит меня к заключению.