Текст книги "Медноголовый"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– …И всё ещё в плену заблуждения. – сообщил племяннику Таддеус Бёрд.

Адам сопровождал дядю верхом на чалом. Бёрд двигался пешком, как всегда.

– Заблуждения?

– Да, свойственной юности иллюзии непобедимости. И я, старый циник, каюсь, не разубеждаю их, а, наоборот, пользуюсь их наивностью в своих корыстных целях. – он повысил голос, так, чтобы его услышала ближайшая рота, – Эй, обломы, вы живы, пока помните одну вещь! Какую?

Ему ответил нестройный хор:

– Цельсь ниже!

– Громче!

– Цельсь ниже! – на сей раз рота гаркнула слаженно, в один голос.

Бёрд одобрительно кивал, как учитель, гордящийся успехами учеников.

Легион шагал по пыльной главной улице Лисбурга, где у зданий окружной управы и трактира толпились ополченцы.

– Дайте нам оружие! – потребовал кто-то из них при виде Легиона.

Вероятно, те из них, у кого были ружья или старые мушкеты, уже выдвинулись в сторону, откуда слышались отдалённые звуки боя, а из оставшихся безоружных несколько человек увязались за Легионом, надеясь подобрать винтовку на поле боя.

– Что происходит, полковник? – обратился один из них к Адаму, очевидно, приняв его из-за богатой отделки мундира и золотых звёзд на вороте за командира подразделения.

– Да пустяки, несколько заплутавших северян. – сказал Адам.

– Что-то расшумелись они, да? – крикнула им женщина.

Янки и вправду расшумелись, ибо благодаря неукротимой энергии бывшего сенатора Бейкера три пушки быстро очутились на виргинской стороне реки, были втащены на вершину обрывистого берега, откуда вскоре артиллеристы прогрели стволы залпом шрапнели, срезавшей ветки и листья с парочки деревьев.

Бейкер, принявший на себя командование боем, нашёл подчинённые ему части возмутительно разбросанными. Массачусетцы из 20-го засели в лесу на круче, а 15-й растянулся до самого Лисбурга. Бейкер отозвал 15-й назад, заставив занять позиции слева от 20-го.

– Здесь формируем линию. – объявил полковник, – Пока нью-йоркцы с калифорнийцами не присоединятся к нам.

От избытка энергии Бейкер извлёк из ножен саблю и рубил жёсткие стебли попадавшейся по пути крапивы. Над макушкой свистели пули мятежников. Сбитые свинцом листья кружились в воздухе. Сенатора, прошедшего добровольцем мексиканскую войну, опасность не пугала. Наоборот, им владело возбуждение. Бейкер знал, что судьба даёт ему шанс на величие. Это будет его день! Полковника тамманийского полка Милтона Когсвелла, взобравшегося на вершину с сипением и свистом паровозного гудка, Бейкер встретил иронической цитатой:

– «…Твой горн, чей голос звучный ценней был ста бойцов»

Полковник Милтон Когсвелл. Окончил Вест-Пойнт в 1849 году, поучаствовал в войнах с индейцами, затем до раскола преподавал в «альма матер» математику.

Обливающийся потом Когсвелл насмешки не заметил:

– Я бы предпочёл бойцов сотне дудок, клянусь Богом, сэр. – прохрипел он, втягивая голову в плечи от пролетевшей слишком близко пули, – Каковы наши намерения?

– Наши намерения, Милтон, – победа, слава, мир, прощение врагов, примирение, великодушие, процветание, счастье и, в итоге, блаженство в раю.

– Тогда, может, начнём с того, сэр, – попытался тамманиец вернуть того с небес на грешную землю, – что займём вон ту рощицу?

Он указал на встававший за лугом лесок. Бейкер, отведя оттуда передовые посты 20-го Массачусетского, тем самым просто отдал рощу южанам, и серые мундиры уже маячили среди древесных стволов.

– Эти отбросы нам не помеха. – отмахнулся Бейкер, – Наши бравые артиллеристы выкурят их в момент. Мы ведь здесь не задержимся надолго, соберём силы в кулак, и – вперёд, к славе!

Прожужжала очередная свинцовая муха, и Когсвелл грязно выругался. Не потому, что пуля прошла совсем близко, а потому что стреляли с бугра, находящегося чуть восточнее. Высотка господствовала над местностью, где укрылись войска Бейкера.

– На высотке, что, не наши? – с ужасом спросил Когсвелл.

– Нет необходимости! Совершенно никакой! Мы вот-вот выдвинемся в наступление! К победе!

Бейкер пошагал прочь, неуязвимый для доводов разума в панцире своей самоуверенности. Сняв шляпу, достал из-за кожаной ленты по внутреннему ободу (куда он привык прятать записи с намётками по очередному делу перед судебным слушанием) приказы, полученные от генерала Стоуна.

Бригадный генерал Чарльз П. Стоун, 1824–1887. Вест-Пойнт окончил в 1845 году, участвовал в американо-мексиканской войне, одно время служил под началом будущего генерала Конфедерации Бенджамина Хьюджера (который мелькнёт ещё на страницах «Медноголового»).

«Полковник, – перечитал он набросанный торопливым почерком документ, – в зависимости от сопротивления противника Вы можете усилить части полковников Ли и Дивенса перед островом Гаррисона полком калифорнийцев, либо эвакуировать войска с виргинского берега реки. На Ваше усмотрение по принятии командования бригадой». Сопротивление-усиление, думал он, всё чепуха. Главным в приказе было иное. «По принятии командования». И он принял командование, а день был солнечным, до врага – рукой подать, и Бейкер, как ему мнилось, уже сцапал за хвост жар-птицу военной славы.

– Твой горн, чей голос звучный ценней был ста бойцов… – громко продекламировал конгрессмен строки, принадлежащие перу сэра Вальтера Скотта, проходя по рядам ожидающих распоряжений под сенью леса подчиненных, – Ответный огонь, парни! Поддайте проходимцам жару! Палите от души! Пусть знают, что против них бьются не южные слабаки, а северяне!

Лейтенант Венделл Холмс скинул шинель, бережно свернул и положил под дерево. Вооружившись револьвером, он проверил, на все ли шпеньки барабана надеты колпачки капсюлей, и открыл огонь по мятежникам. Хорошо поставленный голос конгрессмена эхом отдавался под кронами, перемежаемый выстрелами пистолета Холмса.

– «Виват вождю… – шептал под нос себе лейтенант строки из цитируемой сенатором поэмы «Дева озера», – …что в яростном порыве…»

Бейкер вытащил дорогие часы, поднесённые ему коллегами по калифорнийской коллегии адвокатов в день, когда он стал сенатором США. Время бежало незаметно, и, если Бейкер хотел захватить Лисбург до сумерек, следовало поспешить.

– Вперёд, герои! – конгрессмен спрятал часы обратно вы кармашек, – Единым броском, парни! Вперёд, на Ричмонд! Всё на алтарь Союза! Всё на алтарь славы!

Знамёна развевались. «Звёзды и полосы» полоскались на ветру рядом с белыми полотнищами, нёсшими на себе герб Массачусетса на одной стороне и девиз: «Верностью и постоянством», вышитый на другой. Шёлк струился, солдаты бежали в атаку.

Навстречу смерти.

– Пли! – винтовки двух полков из Миссисипи плюнули огнём по высыпавшим на край прогалины северянам.

Пули отрывали щепки от акаций и секли жёлтую листву клёнов. Залп сбил с ног дюжину янки. Один, ни разу в жизни не осквернивший уст бранным словом, разразился потоком грязных ругательств, а мебельщик из Бостона с удивлением воззрился на темнеющую от крови униформу, затем начал звать мать и пополз обратно.

– Пли!

Высотку на левом фланге янки занял полковник Эппа Хантон из 8-го Виргинского. Его солдаты выцеливали северян, словно на охоте, не обходя вниманием расчёты пушек. Артиллеристы-янки, сочтя, что становится жарковато, бросили орудия и ретировались вниз, на берег под обрывом, подальше от гудящих сердитыми шмелями пуль южан.

Полковник Эппа Хантон, 1822–1908. До войны был адвокатом в родной Виргинии.

– Пли!

Миссисипцы вели огонь из положения лёжа или с колен. Сквозь просветы в дымовой завесе им было отлично видно, что федералы шатнулись назад. К солдатам из Миссисипи примкнули жители Лисбурга и окрестных ферм, паля по дрогнувшим захватчикам из охотничьих ружей и дробовиков. Сержант из Нью-Йорка клял подопечных, на чём свет стоит, но, поскольку ругался он по-гэльски, от проклятий было мало толку, а вскоре вражеская пуля раздробила сержанту локоть. Северяне откатились назад в лес, прячась за деревьями, корягами и выворотнями для перезарядки. Две массачусетских роты состояли из немецких переселенцев, и их офицеры на родном наречии взывали к чувству национальной гордости соотечественников. Другие командиры северян для поднятия духа солдат вставали во весь рост, показывая, что не боятся свинцового града, и платили за смелость кровью. Многие массачусетцы из 20-го повесили свои красивые, подбитые алым шинели на ветви деревьев, и теперь шинели подёргивались и раскачивались, когда порции горячего свинца рвали добротное серое сукно. Гул битвы, монотонный и зловещий, тоже походил на звук рвущейся ткани, если бы не крики раненых и гаснущие стоны умирающих.

Полковник Бейкер, душа которого жаждала подвига, призвал офицеров своего окружения встать к покинутым пушкарями орудиям, но в силу того, что ни один из штабистов ничего не смыслил в премудростях артиллеристского дела, а огонь врага не ослабевал, им пришлось скоро убраться восвояси, так и не произведя ни единого выстрела. У пушек остались убитый майор и кашляющий кровью лейтенант. Пуля отщепила кусок от спицы колеса гаубицы, другая сплющилась о бронзовый ствол. Третья пробила ведёрко с водой.

Раскрашенная фотография полковника 18-го Миссисипского полка Эразмуса Р. Бёрта(1821–1861), убитого у Боллз-Блеф. Практикующий врач, он был в 1859 году избран в правительство штата Миссисипи, где за два предвоенных года успел сделать столько на ниве помощи глухонемым согражданам, что в наши дни Ассоциация глухонемых Миссисипи учредила специальную премию имени Бёрта.

Группа миссисипцев-южан, только что потерявших полковника, сражённого метким выстрелом янки, бросились через луг в безумную атаку, и озлобленные северяне тут же сосредоточили на них огонь. Потеряв троих убитыми и двоих ранеными, миссисипцы, отступили. На правом фланге федералов продолжало палить по проклятым мятежникам четырнадцатифунтовое орудие. Пушкари-род-айлендцы давно исчерпали невеликий запас картечи, и вели огонь железными болванками. Картечный контейнер, разрываясь у дульного среза, высвобождал рой мушкетных пуль, смертоносной косой проходящийся по рядам вражеской пехоты, – идеальное оружие для ближнего боя. Болванки же (не более, чем удлиненные ядра) предназначались для точной стрельбы на дальние дистанции и рассеявшихся по лесу солдат противника тревожили мало, троща в щепу деревья или вовсе без следа исчезая в чаще. Дым пушки зловонным облаком стлался на два десятка метров перед позициями правофланговых рот 20-го Массачусетского.

– Вперёд, Гарвард! – крикнул офицер.

По меньшей мере две трети офицеров полка оставили ради службы в полку учёбу в Гарварде, так же, как шестеро сержантов и дюжина рядовых.

– Вперёд, Гарвард! – повторил клич офицер, шагнул из-за дерева, вдохновляя бойцов личным примером, и получил порцию свинца под нижнюю челюсть.

Голову офицера откинуло назад, брызнула кровь. Венделл Холмс, рот у которого пересох, видел, как офицер опустился на колени и рухнул лицом вниз. Холмс ринулся к нему, но двое находившихся ближе рядовых успели раньше. Подхватив тело, они оттянули его в лес. Офицер был без сознания, его окровавленная голова дёрнулась, в глотке заклокотало.

– Покойник. – вздохнул один из его носильщиков.

Холмс смотрел на мертвеца, чувствуя, как подкатывает к горлу рвота. С трудом подавив её приступ, он отвернулся и побрёл прочь, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым и хладнокровным. Инстинкт самосохранения подсказывал лечь, но лейтенант не желал, чтобы солдаты считали его трусом, поэтому он вышагивал среди них, помахивая саблей и приговаривая:

– Прицел ниже! Цельтесь тщательнее! Не тратьте патронов впустую!

Бойцы скусывали патроны, и рты вновь наполнялись солёным вкусом пороха. Физиономии солдат были черны от гари, а глаза покраснели. Холмс, нарочно задержавшийся на крохотном островке солнечного света, вдруг различил ту же команду, что твердил сам, только доносилась она со стороны вражеских позиций: «Целься ниже!» Следующий услышанный приказ: «Выбивайте офицеров!» побудил лейтенанта всё же убраться с залитого солнцем пятачка, изо всех сил противясь желанию спрятаться за дерево.

– Венделл! – окликнул его полковник Ли.

– Сэр?

– Разведайте, что творится у нас справа, Венделл! Может, нам удастся обойти мерзавцев с фланга? – Ли указал рукой на лес за полевым орудием, – Выясните, насколько далеко простираются боевые порядки мятежников. Живо!

Холмс, радуясь поручению, позволявшему ему ненадолго передохнуть от исполнения тягостного и опасного офицерского долга, побежал сквозь чащу к открытому правому флангу линии северян. Сбоку и внизу за деревьями блестела река. Лейтенант миновал свою аккуратно сложенную у корней клёна шинель, промчал за спинами пушкарей из Род-Айленда. Дальше, там, где дымная завеса рассеивалась, Холмс остановился и внимательно всмотрелся в лес на вражеской стороне. Мятежников видно не было, а, значит, задуманный полковником Ли обходной манёвр вполне мог сработать. И в этот миг пуля пронзила лейтенанту грудь. Жестокий удар сотряс его тело, дыхание вышибло, а вдохнуть Холмс не мог. При этом он сохранял ясность и некоторую отстранённость сознания, фиксируя все ощущения как бы со стороны. Пуля (а он был уверен, что это именно пуля) ударила лейтенанта с силой, которую он мысленно сравнил с пинком лошади. То, что Холмс принял за паралич верхних дыхательных путей, оказалось лишь временной остановкой, что он и выяснил, робко повторив попытку хватануть воздуха. Лёгкие (о, сюрприз!) наполнились, и у юноши промелькнула мысль: его отцу, гарвардскому профессору медицины, было бы любопытно знать, что испытывает раненый в грудь человек. Лейтенант потянулся к карману, в котором держал блокнот и карандаш, но земля вдруг качнулась вперёд. Холмс хотел позвать на помощь, однако из горла не вырвалось ни звука, а руки ослабли. Сабля выпала, и Холмс успел заметить появившиеся на лезвии красные капли, прежде чем накрыл его своим неожиданно погрузневшим телом, и в грудной клетке полыхнуло адской болью. И тогда он закричал. Перед внутренним взором встало видение его оставшейся в Бостоне семьи, и на глаза навернулись слёзы.

– В лейтенанта Холмса попали!

– Унесите его в безопасное место! Унесите! – распорядился полковник Ли и поспешил к лейтенанту сам, гадая, насколько тяжело тот ранен.

Штаб 20-го Массачусетского полка. В центре сидит полковник Уильям Р. Ли (1807–1891), дальний родственник Роберта Ли, с которым они даже учились вместе в Вест-Пойнте. Обратите внимание на майора, сидящего крайним слева – это потомок и тезка героя войны за независимость США Пола Ревера.

У пушки он запнулся, повинуясь предупреждающему окрику артиллериста. Орудие плюнуло огнём с дымом и катнулось назад. После каждого выстрела отдача бросала орудие назад, и перед жерлом виднелась борозда, пропаханная хвостовиком лафета в усыпанном жёлтой листвой грунте. Занятый обслуживанием пушки расчёт не давал себе труда возвращать её на прежнее место, и орудие всё дальше укатывалось в тыл.

Полковник Ли поспел к лейтенанту, когда того укладывали на носилки.

– Простите, сэр. – прошептал Холмс.

– Молчи, Венделл, береги силы.

– Простите… – повторил лейтенант.

Полковник поднял с земли саблю юноши, про себя дивясь: почему люди, получив ранение, считают, что в том есть их собственная вина?

– С собой всё будет хорошо, Венделл. – успокаивающе произнёс Ли.

Торжествующий рёв мятежников привлёк его внимание. Оглянувшись, он увидел, что к врагу прибыло подкрепление, следовательно, обойти южан с фланга более не представлялось возможным. Те, чего доброго, сами предпримут обходной манёвр. Полковник выругался вполголоса и положил саблю лейтенанта на носилки.

– Несите его осторожней, не растрясите. – распорядился Ли и вздрогнул от вопля капрала, которому пуля угодила в живот.

Рядом упал другой боец. Его глазница была окровавлена. Какого чёрта, подумал Ли, Бейкер тянет с приказом отходить за реку? Нас же перестреляют здесь, как куропаток!

За прогалиной конфедераты начали выть, дьявольски, жутко. Именно так, как они, по рассказам ветеранов Булл-Рана, выли перед самым разгромом армии северян. Звук был сверхъестественным и пугающим, от него по спине полковника Ли побежали мурашки. Так могла выть целая стая адских тварей, предвещая (в чём полковник уже не сомневался) новое поражение северян. Ли стиснул зубы и, крепче сжав ладонь на рукояти своей сабли, двинулся искать конгрессмена Бейкера.

Легион Фальконера шагал к месту схватки по протяжённому склону. Поход через город и поиск кратчайшего пути к реке заняли больше времени, чем ожидалось, и легионеры бурчали, что северян перебьют и оберут ещё до того, как Легион туда доволочится. Более рассудительные указывали недовольным на то, что гул битвы не стихает. Легион был уже достаточно близко, и северный ветер доносил до ноздрей пороховую гарь, зимним туманом сочащуюся сквозь всё ещё зелёную листву. Дома, думал Старбак, осень давно вступила в свои права, и поросшие лесом холмы вокруг Бостона объяты красно-золотым пожаром, а здесь, на северной границе южной Конфедерации, только клёны оделись жёлтым, кроны же остальных деревьев тяжелы и зелены, хотя их зелень уже изрядно истерзана прилетающими из глубины леса пулями.

Легион миновал овсяное поле, на котором остановил янки капитан Дафф с ротой уроженцев Пайка и Чикасо. О бое напоминали чёрные проплешины там, где горящие пыжи, вылетающие из стволов вместе с пулями, поджигали жнивьё, да попадающиеся кое-где пятна крови, но мысли легионеров слишком занимала грядущая драка, чтобы они обращали внимание на свидетельства схватки отгремевшей.

Благо примет продолжающегося впереди боя тоже хватало. Виднелись стреноженные офицерские лошади, врачи хлопотали над десятком раненых. Чернокожий слуга опрометью мчал к вершине холма с гроздью мокрых фляг, наполненных в колодце ближайшей фермы. Мул вёз боеприпасы ведущим бой частям, другой возвращался с пустыми корзинами. Стайка сорванцов из Лисбурга пробралась тайком от родителей поглазеть на настоящее сражение. Сержант из миссисипского полка гнал их подальше от пуль северян, но без особого успеха. Мальчишка от горшка два вершка притащил отцовский дробовик и умолял дать ему прикончить хоть одного янки. Карапуз ныл, даже не вздрогнув, когда четырнадцатифунтовая болванка провыла над головами и на полпути к Катоктен-Маунтен плюхнулась в ручей у ликсвилльской дороги. До деревьев оставалось с полсотни метров. Те из офицеров Легиона, кто двигался верхом, спешились и стали вбивать в грунт колышки, чтобы привязать лошадей, а капитан Хинтон, как заместитель командира Легиона, отправился вперёд выяснять, где у ребят из Миссисипи левый фланг.

Ротой Старбака владело возбуждение. Облегчение от того, что они выжили под Манассасом, сменилось скукой смертной долгих недель вахты на Потомаке. Это время мало походило на войну, скорее, на летний отдых у воды. Иногда с одного или другого берега раздавался выстрел наугад, и после этого день-два дозоры хоронились в тенях, но чаще враждующие стороны друг другу не досаждали. Под стволами ружей противника они плавали, стирали исподнее, купали коней и неизбежно обзаводились во вражеском стане знакомствами. На мелях и бродах южане встречались с северянами, меняли южный табак на северный кофе, южные газеты на северные, болтали по-приятельски. Но теперь всё это было забыто. Настал черёд Легиона доказать, что южане – лучшие в мире солдаты и дать по зубам лживым, жадным до чужой земли янки, посмевшим вторгнуться в священные пределы суверенной Конфедерации.

Капитан Хинтон появился на опушке и сложил ладони у рта лодочкой:

– Рота «А», ко мне!

– Легион, стройся слева от роты «А»! – скомандовал Бёрд, – Знамённая группа, ко мне!

Одна из пушечных болванок проломилась сквозь крону дерева, осыпав подступающих людей дождём из веток и листьев. Старбак приметил там, где предыдущий снаряд проложил себе путь, белое пятно древесины на месте сломанного сука. Натаниэля обдало холодом, накатил страх, на миг пересиливший возбуждение.

– Знаменщики, ко мне! – повторил Бёрд.

Знаменосцы подняли вверх стяги и ринулись к майору. Собственное знамя Легиона несло на себе герб семейства Фальконер: три красных полумесяца на белом и девиз «Пылкий всегда!». Второй флаг был государственным флагом Конфедерации: белая горизонтальная полоса меж двух алых и в крыже – синий квадрат с кругом из семи белых звёзд. После Манассаса было много жалоб на то, что флаг слишком похож на флаг федералов, из-за чего в горячке боя войска Юга часто открывали огонь по своим. Ходили слухи, что в Ричмонде собираются изменить стяг, но сегодня Легион шёл в битву под старым, изорванным пулями Манассаса, знаменем Конфедерации.

– Дорогой Иисус, спаси меня… Дорогой Иисус, спаси меня… – бубнил на бегу один из бойцов Старбака, Джозеф Мей, тяжело пыхтя в спину сержанту Труслоу, – Убереги меня… Господи… Убереги меня…

– Ты лучше дыхание убереги, Мей! – оборвал его Труслоу, не оборачиваясь.

Легион маршировал колонной поротно, и теперь рассыпался влево, разворачиваясь из колонны в линию. Рота «А» первой достигла деревьев, рота «К» Старбака шла замыкающей. Адам Фальконер седла не покинул.

– Слазь с лошади, Адам! – крикнул другу Натаниэль, – Убьют же!

Кричать пришлось из-за треска ружей, громкого и наполнившего сердце Старбака шалым весельем. Так же хорошо, как Адам, он знал, что война эта неправильная. Будто грех, она не имела ничего общего с праведностью, но, будто грех же, таила в себе какую-то жуткую привлекательность. Переживи войну, чуял Старбак, и все двери этого мира будут распахнуты перед тобой. Это была игра с умопомрачительно высокими ставками; игра, в которой любые привилегии не давали преимущества, ибо могли лишь избавить от участия в игре, что было равносильно признанию себя жалким трусом. Здесь, где воздух вонял порохом и смертью, жизнь была проста до абсурда. Бесшабашное ликование охватило Старбака, и он заорал от переполнивших его чувств. За спиной капитана рассыпалась среди деревьев рота «К» с заряженными винтовками. Солдаты услышали крик командира, услышали клич южных частей справа и подхватили его, производя тот же самый сверхъестественный вой, оповещающий врага, что южные парни явились убивать за южные права и южную гордость.

– Разверзните перед ними ад, ребятки! – ярился Бёрд, – Разверзните перед ними преисподнюю!

Бейкер погиб.

Сенатор успокаивал своих бойцов, нервы которых были натянуты, как струны, из-за воя южан. Бейкер предпринял три попытки перейти роковую прогалину, но всякий раз огонь конфедератов обращал северян в бегство, и они откатывались, оставив на задымленном лугу ещё несколько трупов. Некоторые из людей Бейкера самовольно покинули поле боя. Они хоронились за кромкой обрыва, или съёживались за деревьями и валунами. Бейкер с адъютантами выкуривали робких сердцем из их убежищ и гнали на передовую, где храбрые бились с врагом, но стоило офицерам уйти дальше, и малодушные заползали обратно в норы.

Поток идей у сенатора иссяк. Вся его ловкость, всё его красноречие, вся неуёмная энергия оказались бессильны, и конгрессмен находился на грани паники. Виду, впрочем, не показывал. Он размахивал саблей и бодро покрикивал солдатам держать нос выше, а прицел ниже.

– Подмога близка, ребята! – обнадёживал он чёрных от пороховой гари массачусетцев.

– Надо продержаться ещё чуть-чуть! – уговаривал калифорнийцев.

– Нелегко приходится, парни, но мятежники скиснут первыми! – подбадривал тамманийцев.

– Был бы у меня ещё один такой полк, как ваш, – льстил Бейкер гарвардцам, – мы сегодня ужинали бы в Ричмонде!

Ли убеждал конгрессмена отступить за реку, пока не поздно, но доводов полковника Бейкер, казалось, не слышал. Ли повысил голос, сорвавшись на крик, и лишь тогда добился от политикана блудливой улыбки:

– Не уверен, Уильям, что у нас достаточно плавсредств для эвакуации. Моё мнение таково: нам надо стоять здесь насмерть и здесь победить. Вы не согласны? – пуля свистнула над самым ухом конгрессмена, но Бейкер её не заметил, – Они – всего лишь кучка жалких бунтовщиков. Мы, что, позволим какому-то отребью победить себя? Весь мир смотрит на нас, и мы должны продемонстрировать мятежному сброду, кто здесь хозяин!

Твои предки под Йорктауном, наверно, говорили то же самое, зло подумал Ли. Только подумал. Вслух благоразумно не произнёс. Бейкер, хоть и родился в Англии, слыл ярым патриотом Соединённых Штатов.

– Раненых эвакуируем? – спросил Ли.

– Обязательно, обязательно. – уверил его Бейкер.

На самом деле раненые его волновали мало. Он больше беспокоился о том, как бы зажечь сердца солдат праведным гневом за любезное отечество и Союз. Адъютант принёс весть, что на мерилендский берег прибыл третий полк из Массачусетса, 19-й. Конгрессмену пришло в голову, что, если бы переправить эту свежую часть через Потомак, можно было бы атаковать высотку, с которой бунтовщики беспрепятственно рассреливали левый фланг, не давая гаубицам вступить в бой. Идея захватила Бейкера и придала сил.

– Вот что нам надо сделать! – воскликнул он.

– Что именно, сэр? – осведомился один из адъютантов.

– За мной! Есть дело!

Сенатору требовалось лично оценить обстановку на левом фланге, а кратчайший путь туда лежал по открытому пространству, где пелена порохового дыма могла послужить прикрытием.

– За мной! – бодро скомандовал он адъютантам и порысил перед боевыми порядками, оповещая солдат, что идёт и приказывая на время прекратить огонь.

– Подмога поспела, ребята! – кричал он, – Уже недолго! Победа близка! Не стреляйте пока!

Группа южан приметила в дыму сенатора и его присных. Конфедераты, конечно, не знали, что Бейкер – командир северян, но на высокий ранг спешащего по лугу офицера указывали и сабля, и богатое шитьё мундира, и золотая цепочка часов, поблёскивающая в лучах клонящегося к закату солнца.

– Это ихний старшой! Точно говорю! – возбуждённо проорал долговязый рыжий миссисипец, указывая на Бейкера.

– Он мой! – заявил здоровяк, выскакивая вперёд.

За ним последовала дюжина его товарищей, что были тоже не прочь пошарить по карманам убитых богатеев-северян.

– Сэр! – услышал Бейкер остерегающий возглас адъютанта и повернулся, подняв саблю.

Разумнее всего было бы ретироваться в лес, но конгрессмен форсировал Потомак не для того, чтобы отступать перед какими-то оборванцами.

– Ну же, подходите, презренные бунтовщики! – воскликнул он, принимая фехтовальную стойку.

Однако рыжий южанин не собирался с ним дуэлировать. Он всадил Бейкеру в туловище четыре порции свинца из револьвера. Сенатора отбросило назад. Саблю он выронил, шляпа свалилась, правда, на ногах он устоял. Пятая пуля разорвала Бейкеру горло, и кровь хлынула на грудь мундира, украшенную двумя рядами пуговиц, затекая в звенья цепочки часов. Сенатор попробовал втянуть в себя воздух, тряся головой, словно не мог поверить, что это происходит именно с ним. Он посмотрел на своего убийцу бесконечно изумлённым взглядом и осел в траву. Рыжий кинулся к нему застолбить добычу.

Не добежал. Винтовочная пуля развернула его вокруг оси, вторая сбила с ног. Залп заставил миссисипцев вернуться на позиции, позволив двум адъютантам Бейкера оттащить его труп к деревьям. Один из солдат подхватил шляпу сенатора и достал из неё мятый пропотевший приказ, с которого и началось безумие этого дня.

Солнце низко висело на западе. Пусть листья ещё хранили летнюю зелень, но осень брала своё, дни укоротились, и светило должно было скрыться за горизонтом около половины шестого. Да только тьма не могла спасти янки. Им требовались лодки, а лодок имелось всего пять штук, и многие раненые потонули, пытаясь добраться до острова Гаррисона вплавь. Другие скопились на узкой полоске песка под обрывом, а к ним добавлялись новые и новые, так что двоим адъютантам с трупом Бейкера пришлось очень постараться, чтобы пробиться сквозь толчею увечных к одной из лодок и потребовать выделить в ней место для мёртвого командира. Дорогие часы конгрессмена выпали из кармана ещё тогда, когда покойника волокли по склону к воде. Часы свободно болтались на окровавленной цепочке, вывозились в грязи, а затем ещё и ударились с маху о планшир. Стекло лопнуло, осыпавшись мелкими осколками в мутную жижу на днище лодки, куда мгновением позже тяжело упало тело Бейкера.

– Везите его на тот берег! – приказал один из адъютантов, обтирая ладони о штанины.

Наверху, на обрыве, солдат завизжал:

– Мы все умрём!

Сержант из Массачусетса угрюмо приказал ему заткнуться и подохнуть, как мужчина. Очередную атаку мятежников встретили ураганом ружейного огня, и те отступили, понеся потери. Знаменосец массачусетцев был убит. Огромный, тяжёлый, траченный пулями шёлковый стяг полетел в грязь, но до того, как полотнище коснулось земли, другой боец перехватил древко и вновь воздел «Звёзды и полосы» высоко над головой.

– Вот что нам следует предпринять, – рассудил полковник Когсвелл, выяснив, что из живых офицеров он самый старший, и командование четырьмя обескровленными полками принимать ему, – Будем, пожалуй, пробивать себе с боем путь к переправе ниже по течению.

Он хотел вывести своих бойцов из предательских теней леса на открытую местность, где враг не мог бы спрятаться за деревья.

– Идти придётся быстро. Соответственно, бросить пушки. И раненых.

Решение бросить раненых не понравилось никому, но выбора не было, и приказ пошёл по цепочке подразделений вплоть до 20-го Массачусетского, самого крайнего на правом фланге линии. Незадолго до того нарезной четырнадцатифунтовик системы Джеймса, метр за метром приближаемый отдачей к реке, после выстрела перескочил кромку обрыва и с грохотом полетел по склону, остановленный лишь стволом дерева. Пушкари, ломавшие голову, как достать снизу орудие, выслушали приказ бросить орудия, вздохнули с облегчением и подошли к группе офицеров, которым Ли объяснял, что требуется от полка. Раненых оставляли на милость южан, а боеспособные концентрировались на левом фланге для массированного прорыва по заливным лугам вниз по течению до точки, где форсировал реку второй отряд федеральных войск, тот, перед которым ставилась задача перерезать тракт. Ту группировку поддерживала огнём артиллерия с мэрилендского берега.

– Здесь нам в Мэриленд не вернуться, – толковал Ли, – Лодок мало. Поэтому нам предстоит совершить восьмикилометровый марш-бросок, по пути подавляя противодействие противника.

Он щёлкнул крышкой часов:

– Выдвигаемся через пять минут.

Ли сознавал, что передать приказ по ротам займёт дольше времени, чем пять минут, так же, как и собрать под белым флагом всех увечных. Мысль бросить истерзанных пулями товарищей претила ему, но с ними на руках полку никогда не добраться до Мэриленда.