Текст книги "Медноголовый"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

6

Джон Скалли и Прайс Льюис не проронили ни словечка даже тогда, когда были обнаружены зашитые в их одежде документы, за которые можно было бы повесить даже святого. У Льюиса, англичанина, нашлась карта Ричмонда. На ней была выведена линия построенных Ли укреплений с отметками на месте вероятных редутов и звездообразных фортов. Сопровождавшая карту записка требовала точных сведений как о самих оборонительных сооружениях, так и о насыщенности их артиллерией. Ирландец Джон Скалли вёз в подкладке пиджака письмо без штемпеля, адресованное почётному секретарю Общества поставки Библий в действующую армию Конфедерации. Внутри конверта находились два листка. Один, подписанный «братом во Христе» безымянного почётного секретаря, майором армии США Джеймсом Старбаком, содержал просьбу выполнить задание, изложенное на втором листке; второй же листок настоятельно требовал уточнить последние данные о численности войск генерала Магрудера и гарнизонов населённых пунктов от Ричмонда до Йорктауна.

Джон Скалли, которому было предъявлено письмо, божился, что купил пиджак по случаю и ни о каком письме ни слухом, ни духом. Он широко улыбался, говоря с допрашивающим его майором:

– Увы, майор, ничем не могу помочь.

– Видел в гробу я вашу помощь. – буркнул ражий майор Александер, лицо которого с застывшим навек брюзгливым выражением украшали пышные бакенбарды.

– Будешь отмалчиваться, – бросил он Скалли, – повесим.

– Это вряд ли, майор. Я, понимаете ли, гражданин Великобритании.

– Видал в гробу я вашу Великобританию. – прорычал Александер.

– В другое время я подписался бы под вашим заявлением обеими руками, майор, но при теперешних обстоятельствах вы не найдёте ирландца, испытывающего более верноподданнические чувства к чёртовой Англии, чем я! – ангельски лыбился Скалли.

– Английское подданство тебя не спасёт, не надейся. Повесим, как миленького. – грозился Александер, но Скалли развязывать язык готовности не изъявлял.

На следующий день пришли вести о том, что янки в форте Монро зашевелились. Генерал МакКлеллан прибыл, наконец, к войскам, и Виргиния, трепеща, ожидала могучего удара выступившей из форта Монро огромной армии, что шутя снесёт жалкую горстку солдат, обороняющуюся между Йорктауном и Малберри-Айлендом.

– Ещё месяц, – ободрял Джона Скалли Прайс Льюис, – и мы спасены. Героями будем!

– Если они нас не повесят прежде. – перекрестился Джон Скалли.

– Не повесят. Не посмеют.

– Мне бы твою уверенность. – тяжко вздохнул Скалли.

– Не посмеют, не посмеют. – твердил Прайс Льюис.

Однако день спустя в тюрьме состоялось заседание военного трибунала. Представленные в качестве улик карта Ричмонда и письмо к «почётному секретарю Общества поставки Библий в действующую армию Конфедерации» не оставили у членов суда ни малейших сомнений в виновности подданных дружественного вроде бы государства, и уже спустя час подсудимым был вынесен смертный приговор. Скалли пробрал озноб, а Льюис презрительно бросил:

– Вы не посмеете!

– Уведите. – хлопнул по столу председательствующий подполковник, добавив злорадно, – «Вы будете повешены за шею, покуда не умрёте», псы![5]5
  Формула, используемая в английском судопроизводстве. Прим. пер.


[Закрыть]

Тень крыльев ангела смерти пала на Скалли, и он взмолился к майору Александеру:

– Мне нужен священник! Ради всего святого, майор, приведите мне священника!

– Замолчи, Скалли! – прикрикнул на него Прайс Льюис, но приговорённых тут же развели по разным камерам.

В комнату к Скалли майор Александер принёс бутылку ржаного виски:

– Это, конечно, против правил, Джон, но я подумал, что тебе не помешает хоть как-то скрасить твои последние часы на грешной земле.

– Вы не можете так с нами! Вы не имеете права нас казнить!

– А ну, молчать! – рявкнул Александер.

В наступившей тишине Скалли услышал стук молотков.

– Слышишь? Сколачивают эшафот для вас, Джон. На утро. – мягко произнёс Александер.

– О, нет, майор…

– Линч его фамилия. Это должно тебя утешить, Джон.

– Утешить? – пролепетал Скалли.

– Ну да. Разве тебя не греет сознание того, что повесит тебя другой ирландец? Между нами говоря, старина Линч не большой искусник в своём ремесле. С последними двумя откровенно напартачил. Один был чёрный парень, двадцать минут мучился. Преотвратное, скажу тебе, было зрелище. И дёргался, и обмочился, хрипел, как наждак по стеклу. Ужасно. – Александер сокрушённо покачал головой.

Джон Скалли порывисто перекрестился, закрыл глаза и мысленно воззвал к творцу, прося укрепить его дух. Он должен быть сильным, чтобы не подвести Пинкертона.

– Всё, чего я прошу – это пригласить священника. – выдохнул Скалли.

– Расскажешь нам, что знаешь, Джон, и утреннее мероприятие пройдёт без твоего участия. – попробовал искусить его майор, но Скалли соблазну не поддался:

– Мне нечего рассказывать, майор. Приведите мне священника.

Ночью к Джону Скалли явился священник. Он был стар, но сохранил не по возрасту пышную седую гриву. Кожа на его аскетическом лице была загорелой до черноты, как будто он провёл немало лет, миссионерствуя в жарких странах. При этом облик падре нёс на себе отпечаток некой потусторонней просветлённости. Так, наверно, мог бы выглядеть смертный, одним глазком успевший заглянуть за грань и точно знающий, что там его ожидает лучший мир. Святой отец сел на койку и, достав из портфеля обтрепавшийся по краям омофор, благоговейно поцеловал расшитую ленту перед тем, как повесить на шею. Осенив крёстным знамением приговорённого, он представился:

– Я – отец Малрони. Родом из Галоуэя. Хочешь исповедаться, сын мой?

Скалли преклонил колени:

– Прости меня, отче, ибо я грешен. – он перекрестился.

– Продолжай, сын мой. – изрёк отец Малрони голосом звучным и сочным, каким только и можно бичевать пороки под высокими сводами католических соборов, – Продолжай.

– Я исповедовался последний раз лет десять назад, – несмело начал Скалли, но затем его прорвало, и признания во всех его мелких прегрешениях посыпались, как из худого мешка: обжуливание шлюх, богохульства, прикарманивание казённых средств, враньё и манкирование обязанностями доброго христианина.

– Моя матушка всегда говорила, что я плохо кончу. Так и вышло. – под конец маленький ирландец хлюпал носом и всхлипывал.

– Мир тебе, сын мой, мир. – голос патера обволакивал и убаюкивал, – Раскаиваешься ли ты в своих грехах?

– Да, отче. О, Господи, да. – Скалли, не стесняясь, плакал.

Он опустил голову на руки, а руки лежали на коленях священника. Лицо отца Малрони не выражало ничего. Ладонь его с узловатыми длинными пальцами слегка поглаживала шевелюру Скалли, а взгляд медленно скользил по беленым стенам узилища от лампы до зарешечённого оконца. От слёз кающегося ирландца на коленях ветхой сутаны патера образовалось мокрое пятно.

– Я же не заслужил смерти, отче? – рыдал Скалли.

– Тогда за что же они намерены тебя повесить, сын мой? – вопросом на вопрос ответил отец Малрони, продолжая гладить волосы Скалли, – Что же такого дурного ты совершил?

И Скалли без утайки поведал о том, как к нему и Прайсу Льюису обратил Аллен Пинкертон с просьбой пробраться на Юг и выяснить судьбу своего пропавшего агента, лучшего агента, какого только имел Пинкертон; Пинкертон клялся, что вынужденные заигрывать с англичанами конфедераты в случае провала пальцем побояться тронуть британских подданных, а южане, и вправду, пальцами в них не тыкали, а сразу обрекли на виселицу.

– Да, сын мой, ты не заслужил виселицы. – с долей негодования оценил ситуацию отец Малрони, – Ты всего лишь стремился помочь попавшему в беду ближнему. Ведь это так?

Пальцы его гнали прочь страхи Скалли.

– Так что же, отыскали вы вашего пропавшего?

Ирландский акцент в речи священника усилился. Видимо, старик устал.

– Отыскали, отче. Он заболел. Острая ревматическая лихорадка. Должен был жить в отеле «Баллард-хаус», но из-за хвори перебрался в «Монументал», и мы потратили на поиски целый день. Слава Богу, за беднягой есть кому присмотреть. Одна из дамочек Пинкертона.

Отец Малрони остановил поток слов движением руки:

– Бедный человек. Ты говоришь, он болен?

– Не может ни повернуться, ни двинуться, отче. Очень страдает.

– Скажи мне его имя, сын мой, чтобы я мог молиться за этого несчастного. – кротко попросил священник и, почувствовав, что Скалли колеблется, добавил, – Это исповедь, сын мой, а тайну исповеди священнослужитель уносит с собой в могилу. То, что ты скажешь, на исповеди, останется между мной, тобой и Всемогущим. Так что ты можешь смело называть мне имя болящего, дабы я мог молить Создателя о ниспослании исцеления.

– Вебстер, отче. Тимоти Вебстер. Он – настоящий разведчик, не чета нам с Прайсом. Да мы с Прайсом, собственно, и не хотели лезть во всю эту тайную кухню, просто оказывали услугу Пинкертону. Приехали выяснить, что случилось с Вебстером. Вот уж кто настоящий разведчик! Лучший из лучших!

– Буду молиться за него. А женщина, что ухаживает за ним, как её зовут, сын мой?

– Хетти Лоутон, отче.

– Буду молить Господа и за неё тоже. Ответь мне, сын мой, этот майор-тюремщик, как его… Александер, да? Он упоминал о каком-то письме, найденном у тебя.

– Да, отче. Мы должны были пустить письмо в ход, если Вебстера не найдём, – описав стойку в вестибюле собора святого Павла, под натянутую крест-накрест тесьму которой следовало подсунуть послание, Скалли жалобно спросил, – Ну, какой вред от того, чтобы принести в церковь письмо, отче?

– Никакой, сын мой.

Возложив ладонь на макушку Скалли, отец Малрони назначил ему в знак покаяния четырежды прочесть молитву «Аве, Мария», отпустил грехи на звонкой латыни и пообещал, что будет добиваться помилования собрата-ирландца у южных властей.

– Но сильно не обольщайся, сын мой. Местные не слишком прислушиваются к нам, католикам, да ещё и ирландцам. Эти южане, честное слово, хуже англичан. Нас они не очень-то любят.

– Но вы попробуете? – жалобно вопросил Скалли.

– Разумеется, сын мой.

Перекрестив Скалли, отец Малрони удалился.

В кабинете начальника тюрьмы патера дожидались майор Александер и щуплый лейтенант в очках. Молча наблюдали они затем, как отец Малрони нетерпеливо сбросил омофор, содрал через голову сутану, под которой обнаружился отлично сшитый дорогой сюртук. Брезгливо оглядев ладони, седой опустил их в стоящую на столе миску с водой и принялся тщательно отмывать пальцы, будто желая смыть с них малейшее воспоминание о жёстких волосах Скалли. Уже без малейшего ирландского акцента, зато с явственным виргинским выговором, человек, назвавшийся «отцом Малрони», сказал:

– Того, кто вам нужен, зовут Тимоти Вебстер. Он разбит ревматизмом, валяется в гостинице «Монументал», так что с ним хлопот не будет. Ухаживает за ним некая Хетти Лоутон. Её тоже надо брать. Она такая же тварь, как и Вебстер.

Седой отряхнул руки, достал из кармана серебристый портсигар, вставил в рот тонкую пахучую сигару. Щуплый лейтенант услужливо поднёс шандал с горящими свечами. Раскурив сигару, старик одарил лейтенанта внимательным взглядом:

– Гиллеспи, так?

– Да, сэр. Так точно, сэр.

– Что в сумке, Гиллеспи? – седой кивнул на свешивающуюся с плеча лейтенанта кожаную торбу.

Гиллеспи открыл сумку, показав находящиеся внутри бронзовую воронку и шестигранную бутыль тёмно-синего стекла.

– Масло, в полном соответствии с методом моего отца. – гордо сообщил он.

Старик презрительно скривил губы:

– Намерены лечить наших заключённых от преступных наклонностей? Серьёзно?

– Современная наука доказала, что дурные наклонности – одна из форм помешательства, а на помешанных лечение по методу моего отца сказывалось благотворно. – с вызовом ответил лейтенант.

– Помешанные меня не волнуют. Впрочем, как и арестанты, исключая Скалли с Льюисом. От последних двоих, лейтенант, держитесь подальше. Это приказ. – седой пригладил волосы и повернулся к Александеру, – Жаль, но из соображений политического характера этих северных прощелыг казнить нельзя. Мы не можем себе позволить сейчас роскошь дразнить британцев. С другой стороны, островитяне едва ли станут возражать, если мы воздадим негодяям по заслугам. Отправьте их с неграми камень ломать на месяцок-другой.

Он попыхтел сигарой, размышляя, и распорядился положить письмо, адресованное анониму-почётному секретарю несуществующего общества, на стойку в соборе святого Павла и установить круглосуточный надзор.

– …Но первым делом арестуйте Вебстера.

– Конечно, сэр. – кивнул Александер.

Седой достал из кармашка сюртука золотой перстень старинной работы с затейливым гербом, – свидетельством древности рода, надел на безымянный палец:

– Дождь так и льёт?

– Да, сэр, льёт.

– Может, проклятые янки утонут в слякоти по пути сюда. – буркнул старик мрачно.

Дожди и раскисшие дороги замедляли наступление северян на Йорктаун, но седой сознавал в полной мере, перед лицом какой опасности оказалась Конфедерация. Как бы то ни было, сегодняшняя тонкая работа увенчалась успехом. Он выявил шпиона и получил шанс обезвредить предателя, пока известного только лишь, как «почётный секретарь». Пока. Седой проверил, заряжен ли таскаемый им с собой «дерринджер», надел плащ и шляпу.

Капсюльный «Дерринджер» калибра.41 (т. е. пуля в диаметре чуть больше сантиметра)

– Утром загляну к вам полюбоваться на этого Вебстера. Удачи, джентльмены.

Седой вышел на улицу к ожидавшему его старомодному экипажу с лаковыми панелями и позолоченными втулками колёс. Раб открыл дверь и опустил складные ступеньки.

После ухода старика майор Александер выпустил из лёгких воздух и шумно вдохнул, будто с уходом седого воздух в тюрьме стал чище. Крутанув барабан револьвера, майор удостоверился, что все капсюли на местах.

– За дело, – бросил он Гиллеспи, – За дело! Пойдём, познакомимся с мистером Вебстером!

Ливни превратили дороги, идущие от форта Монро в глянцевые полосы жёлтой грязи. Поверхность их казалась гладкой и твёрдой, но засасывала копыта лошадей, как болото.

Дозор кавалеристов-северян съехал с просёлка и поскакал на юг под низкими, истекающими дождём тучами. Стоял апрель, и почки набухли на деревьях, а луга радовали глаз сочной зеленью, но ветер был ещё стылым, поэтому конники подняли воротники и нахлобучили шляпы пониже. Командующий разъездом капитан вглядывался в дождевую завесу, чтобы не пропустить вражеский конный дозор, но, благодарение небесам, всё было тихо.

Спустя полчаса после того, как покинули дорогу, всадники, укрывшись в жидких сосенках, рассматривали красные шрамы перекопанной земли, отмечающие укрепления мятежников, недавно возведённые от Йорктауна до Малберри-Айленда. Оборонительная линия не была сплошной, а представляла собою череду земляных фортов с тяжёлыми пушками, продольный огонь которых не встречал никаких препятствий на плоских, залитых водой лугах.

В сосенках кавалеристы надолго не задержались. Капитан повёл их вдоль линии укреплений, каждые пару сотен метров останавливаясь, чтобы обозреть редуты мятежников в подзорную трубу. Полковник, инструктируя перед выездом, особенно упирал на то, что надо непременно выяснить, настоящие пушки поставили южане или деревянные обманки. И как, во имя Господа, кисло думал капитан, прикажете это выяснять?

– Эй, сержант, нет желания прогуляться до редута и постучать по жерлу прикладом? – спросил капитан у ближайшего конника.

Сержант хмыкнул и прикрылся шинелью, поджигая сигару.

– Пушки настоящие, капитан! Я отсюда хорошо их вижу! – уверенно высказался один из рядовых.

– Ага, в Манассасе ты настоящие пушки тоже хорошо видел. – ехидно заметил капитан и дёрнулся, когда с вала грохнуло орудие.

Дымный выхлоп с огненной сердцевиной протянулся из амбразуры метров на тридцать. Снаряд, то ли ядро, то ли заострённая болванка, снёс дерево позади северян.

– Вот же скоты! – возмутился сержант, пришпоривая лошадь.

Никого из северян не задело, но их спешная ретирада вызвала насмешливое улюлюканье с валов редута.

Почти километром дальше капитан приметил взгорок, неровным хребтом выступающий над мокрой плоскостью лугов. По нему и повёл своих парней. В самой высокой точке они спешились, а капитан обнаружил, что растущее здесь деревце имеет развилку, в которую удобно вложить подзорную трубу. Отсюда в просвет меж двух редутов отлично просматривалась и болотистая низинка за ними, расцвеченная яркими сполохами гиацинтов, и тёмная стена соснового бора. Там, где сосны росли реже, капитан видел отрезок дороги, и по этой дороге, а, точнее, по её не столь разбитым обочинам, на юг шёл бесконечный поток пехоты бунтовщиков. Они шагали, рота за ротой, и капитан решил, что их никак не меньше полка.

– Слышите, сэр? – отвлёк командира сержант, – Прислушайтесь.

Капитан опустил глушащий звуки толстый воротник, и холодный ветер донёс отдалённое пение труб. Звук был слабым, едва различимым. Один рожок трубил, другие отвечали. Капитан повернул голову, но понять, откуда идут звуки, было невозможно. Казалось, будто отовсюду.

– Тут этих ублюдков чёртова уйма. – убеждённо сказал сержант, ёжась не то от холода, не то от опаски.

– Я пока что увидел всего лишь один батальон. – холодно произнёс капитан и, как нарочно, на дороге появилась новая серомундирная колонна.

Капитан насчитал восемь рот, поправился вслух:

– Ну, два батальона.

Но не замедлил появиться и третий.

Разъезд провёл на взгорке около двух часов, и за это время по просёлку в соснах продефилировали на юг восемь полнокровных батальонов. Капитану вспомнился ходивший по армии МакКлеллана обнадёживающий слушок, суть которого сводилась к тому, что мятежников под Йорктауном не больше двух десятков полков, но даже здесь, почти в десятке километров от города, по рокаде маршировали полк за полком. У врага явно сил было больше, чем надеялись оптимисты из числа северян.

Разъезд покинул взгорок после полудня. Капитан уехал последним. Последнее, что он увидел напоследок, – новый полк южан, появившийся на дороге. И капитан поспешил с тревожными новостями на восток, по залитым водой лугам сочного клевера мимо хуторов с неулыбчивыми людьми, зло взирающими на разъезд северян.

Все вернувшиеся дозоры хором сообщали о массовых передвижениях войск противника за линией укреплений, о перекличке труб в глубине обороны, о настоящих пушках, установленных в редутах. МакКлеллан слушал доклады и мрачнел.

– Вы были правы, – сказал он Пинкертону, – Нам противостоят семьдесят тысяч человек, а то и сто!

В форте Монро генерал занял апартаменты коменданта, откуда были видны перевозящие армию из Александрии суда. МакКлеллан намеревался предпринять стремительный бросок на Ричмонд, расколов опирающуюся на Йорктаун оборону, будто яичную скорлупу, но привезённые разведчиками данные показали, что взять нахрапом Ричмонд с Йорктауном надежды мало. Брать их придётся по старинке, запасаясь терпением и осадными орудиями. Ста двадцати одной тысяче бойцов МакКлеллана придётся дождаться, пока из форта Монро приволокут тяжёлые пушки по кошмарным дорогам. Задержка была досадная, но Пинкертон предупреждал задолго до наступления, что сил на этом направлении у мятежников больше, чем кажется, и теперь генерал был благодарен главе своей разведки за своевременную и точную информацию.

А в это время за редутами южан, батальон из Джорджии в который раз месил грязь на просёлке, дрожа от холода и проклиная начальство с его идиотскими причудами. Джорджийцы ворчали, что записались в армию чихвостить янки, а не нарезать круги под концерты трубачей из-за леса. В сумерках мучения джорджийцев закончились, они расположились на ночлег в лесу, разожгли костры, устало честя нескончаемый дождь. Джорджийцы чувствовали себя заброшенными и одинокими. Неудивительно, ведь в радиусе пяти километров они были единственным батальоном южан, а весь полуостров прикрывало тринадцать тысяч солдат. Тринадцать тысяч против самой огромной армии в истории Америки. Потому-то джорджийцы и валяли дурака день напролёт под холодным, промозглым дождём.

В вечернем сумраке лес оглашал птичий гомон. Неискушённое ухо едва ли уловило бы различия между их щебетом и щебетом пташек Джорджии, но сидевшие у костров ребята выросли на фермах и знали, что за пичуга подаёт голос в опускающейся на землю тьме.

Генерал Магрудер тоже знал, а потому улыбался. Весь день он гонял подчинённых кругами за оборонительной линией, чтобы обвести янки вокруг пальца, заставив поверить в то, что им противостоит огромное войско, а не жалкая горстка. И теперь Магрудер слушал пересмешника и уповал на то, что смеётся пересмешник не над ним.

А над МакКлелланом.

Генерал Джон Б. Магрудер, 1807–1871. Вест-Пойнт окончил в 1830 году, участвовал в Семинольских войнах и американо-мексиканской войне.

Казалось, дождь не кончится никогда. Вода, пузырясь, бежала по канавам Ричмонда, вливаясь в реку, мутную от стоков табачных и железоделательных заводов, дубилен и боен. Редкие прохожие на улицах укрывались под тёмными зонтами. Было так сумрачно, что в полдень в одном из залов Конгресса Конфедерации, где обсуждался вопрос поощрения производства селитры, необходимой для изготовления пороха, жгли газовые лампы. Выступавшие повышали голос, перекрикивая. Часть конгрессменов участвовала в обсуждении, другие дремали, третьи хлебали виски, которое находчивые аптекари додумались продавать, как лечебное средство, не подпадающее, таким образом, под сухой закон, объявленный в пределах Ричмонда. Кое-кто из конгрессменов полагал, что наступление янки на Йорктаун делает все дискуссии бессмысленными. Вслух, впрочем, на этот счёт не высказывались. И без того последнее время хватало как пораженчества, так и причин для него: слишком много прибрежных фортов захватил флот США, слишком много было предвестий скорого краха Конфедерации.

Салли Труслоу, идущую под руку с Натом Старбаком, мало волновали янки в сотне километров от города, да и дождь не очень досаждал, так она была счастлива. Её пригласили на чай в добропорядочную семью, и по этому случаю она облачилась в тёмное, с глухим воротом и длинными рукавами платье. Подол поддерживался не кринолином, а парой нижних юбок. От косметики Салли на вечер отказалась, разве что припудрилась и слегка подвела глаза.

Под зонтом Старбак и Салли прошли по Франклин-стрит, нырнули под козырёк пекарни на углу Второй и, дождавшись конки, забрались в вагончик. Оплатили проезд до Шоко-семетери.

– Может, по такой непогоде в госпиталь не пойдём? – понадеялась вслух Салли, прижимаясь к Старбаку в толпе пассажиров и глядя сквозь мокрое грязное стекло наружу.

Конка – трамвай на конной тяге с «империалом» (верхней площадкой). Распространённый городской транспорт до начала XX века. Изобретён, кстати, русским мещанином Иваном Эльмановым в 1820 году.

– Плохая погода – не преграда добрым делам. – нравоучительно процедил Старбак.

Ему предстоящий вечер не сулил ничего хорошего. Возвращаться, пусть даже и в компании Салли, в скучный размеренный мирок вроде покинутого им отчего дома, ему было, как нож острый. Но отказать Салли он не мог, хотя и не понимал, почему её так взволновало присланное Адамом приглашение.

Салли этого и сама не понимала. Гордоны были семьёй, а что такое быть членом семьи, Салли представляла себе плохо, по крайней мере, членом обычной рядовой семьи. Сама она была плодом незаконной любви конокрада и чужой жены, возделывавших в поте лица своего клочок земли высоко в горах. Сейчас она стала шлюхой. При известной доле удачи она могла подняться в самые верха, где её услуги оплачивались бы и выше, и иначе, но она сознавала, что при всём этом путь в средний класс ей закрыт, а потому для Салли, в отличие от Старбака, мир обычных людей был голубой несбыточной мечтой. Она выросла среди изгоев и грезила о респектабельности, Старбак же вырос, по горло насытившись респектабельностью, и вырос бунтарём.

В крохотной прихожей их встретили Джулия с миссис Гордон. Приняв у гостей мокрую верхнюю одежду, дамы определили её на вешалку с зеркалом, мимо которой Старбак и Салли с трудом протиснулись в гостиную. Весенний день теплом не радовал, а потому в отделанном чугуном камине тлела пригоршня угольев, такая маленькая, что вряд ли она смогла нагреть даже каминную решётку. Пол покрывали полосы крашеного хлопка – ковры для бедных, но всё было вымыто, выдраено, квартира пахла щёлоком да средствами для чистки, и Старбак понял, почему Адама очаровала дочь этого дома, дома честной бедности и простых истин. Адам уже был здесь. Он стоял у пианино, в эркере горбился незнакомый юноша, а у камина пытался греться преподобный Джон Гордон.

– Мисс Ройал! – сердечно поприветствовал он Салли, дожёвывая кекс, – Прошу прощения, дорогуша.

Он поставил блюдце с чашкой на каминную полку, торопливо обтёр ладонь о полу сюртука и протянул Салли:

– Рад познакомиться.

– Сэр… – пролепетала Салли и, вместо того, чтобы пожать руку, присела в книксене.

В заведении на Франклин-стрит она могла непринуждённо болтать с генералами и сенаторами, дразнить именитых докторов и перешучиваться с адвокатами, но здесь, перед лицом безыскусной благопристойности, растерялась.

– Искренне рад познакомиться. – повторил преподобный Джон Гордон с тем, что должно было изображать дружелюбие, – Майора Фальконера вы как будто знаете? Позвольте представить вам мистера Калеба Сэмуорта. А это мисс Виктория Ройал.

Салли улыбнулась, опять сделала книксен и отодвинулась, пропуская в гостиную Старбака, миссис Гордон и Джулию. Бледная служанка принесла поднос с чашками для новых гостей, и миссис Гордон налила из заварника с ситечком всем чаю. Все согласились, что погода ужасна, что весна – худшая на памяти Ричмонда, но о том, что северяне у порога, никто не заикнулся.

Преподобный Джон Гордон был невелик ростом и тощ, с розовой лысой головой, окаймлённой воздушным венчиком седого пуха. Маленький, словно обрубленный подбородок, который любой другой прикрыл бы окладистой бородой, преподобный выбривал наголо, невольно наводя на предположение, что его супруге бороды не нравятся. Мистер Гордон выглядел крохотным и безобидным, чего нельзя было сказать о миссис Гордон, и Старбак понял, кто железной рукой правит бал в этом тесном стерильном гнёздышке. Доливая Салли чай, миссис Гордон поинтересовалась здоровьем тётушки. Салли ответила, что ей ни лучше, ни хуже, и этим, к облегчению девушки, тема мифической родственницы исчерпалась.

Калеб Сэмуорт, как объяснила миссис Гордон, владел фургоном, на котором они все сегодня поедут в госпиталь. Сэмуорт слабо улыбнулся при упоминании своего имени, глазами пожирая Салли, как умирающий от жажды мог бы пожирать взглядом недоступный, но манящий источник прохладной влаги. Фургон, по признанию молодого человека, принадлежал его отцу.

– Вы, может, слыхали о нас? «Сэмуорт и сын, бальзамирование и погребение»?

– Увы, нет. – пожал плечами Старбак.

По приглашению Сэмуорта и Адама Салли села с ними в полукруглом эркере. Для этого Адаму пришлось отгрести в сторону кучу пустых мешков, которые дамы семейства Гордонов, подобно другим дамам Ричмонда, шили из лоскутов для укреплений «бабульки Ли». На оборонительных позициях мешки набивали песком для защиты от пуль, хотя защитят ли такие преграды от катящейся из форта Монро орды северян, никто не смог бы сказать.

– А вы присядете здесь, мистер Старбак. – указал преподобный Гордон на стул рядом со своим и разразился горестным монологом о несчастьях, которые принёс раскол Американскому Обществу Евангельского Просвещения Бедных, – …Наша штаб-квартира, знаете ли, в Бостоне.

– Уж кто-кто, а мистер Старбак знает, что штаб-квартира Общества в Бостоне, Гордон. – вмешалась миссис Гордон, – Он же бостонец, а его отец – член правления. Да, мистер Старбак?

– Да. – подтвердил Натаниэль.

– Член того самого правления, – холодно продолжила миссис Гордон, – которое год за годом снижало миссионерам жалование.

– Матушка, матушка… – укоризненно заквохтал преподобный Джон Гордон.

– Нет уж, Гордон! – оборвала мужа миссис Гордон, – Господь дал мне язык, чтобы я говорила, и я не буду молчать. Раскол – это благословение Господне, освободившее нас от ярма сплошь состоящего из северян правления! Господу угодно, чтобы это было так.

– Мы не имеем вестей из штаб-квартиры вот уже девять месяцев. – извиняющимся тоном поведал Старбаку преподобный, – Благодарение Господу, что средства местных отделений находились на счетах местных банков, но всё это очень печально, мистер Старбак, очень печально. В делах и бумагах неразбериха. Такая досада!

– Не досада, Гордон, а Провидение Господне. – непререкаемо поправила супруга миссис Гордон.

– Молюсь, чтобы это было так, матушка. – преподобный перекрестился и откусил кусочек подсохшего кекса, – Ваш батюшка, мистер Старбак, – преподобный Элиаль?

– Да, сэр. Он самый. – Старбак отхлебнул чаю и скривился от терпкости напитка.

– Божий человек. – задумчиво сказал Гордон, – Укоренённый в Господе.

– Но слепой к нуждам миссионеров Общества! – неумолимо дополнила миссис Гордон.

– Не желаю вас обидеть, мистер Старбак, но я нахожу странным то, что вы носите серую, а не синюю форму. – пожевал губами преподобный.

Миссис Гордон, хоть при первой встрече задала Натаниэлю близкий по смыслу вопрос, сейчас посчитала нужным вступиться за юношу:

– Уверена, Гордон, что его направляла десница Господня.

– Конечно-конечно. – поспешил согласился с супругой преподобный, – Но даже так, это весьма трагично.

– Что трагично, сэр? – полюбопытствовал Старбак.

Преподобный Джон Гордон неопределённо помахал рукой:

– Семьи разделены, нация разделена. Весьма прискорбно.

– Это не было прискорбно, если бы Север убрал свои войска, позволив нам жить по своему, а не их разумению. – отрезала миссис Гордон, – Вы со мной согласны, мисс Ройал?

Салли улыбнулась и кивнула:

– Да, мэм.

– Они не уберут. – бесцветно произнёс Адам.

– Тогда мы выкинем их к чёртовой матери! – победно брякнула Салли, не подумав.

Чтобы прервать неловкую паузу, повисшую после вырвавшейся у Салли нечаянной грубости, Джулия села за пианино и взяла пару нот:

– Мне кажется, на сегодняшней службе лучше обойтись без минорных псалмов. А, отец?

– Правильно кажется, дорогуша, правильно. – одобрил преподобный и просветил Салли со Старбаком, что богослужение начнётся с пения псалмов и молитвы, затем кто-то из присутствующих почитает вслух Библию, – Вы не согласитесь ли, мисс Ройал?

– О, нет, сэр. Нет. – залилась краской Салли.

Опростоволосившись только что, она не хотела позориться ещё сильнее, читая по слогам слово Божье. В чтении она за последний год достигла больших успехов, и чтение даже начало доставлять ей удовольствие, но рисковать не хотела. Миссис Гордон, однако, истолковала её отказ по-своему:

– А вы спасены, мисс Ройал?