355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бернард Корнуэлл » Медноголовый » Текст книги (страница 13)
Медноголовый
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:33

Текст книги "Медноголовый"


Автор книги: Бернард Корнуэлл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Гиллеспи опустился на колени рядом с ним. Взболтав бутыль, сообщил Натаниэлю:

– Это кротоновое масло. Слыхали о нём?

Говорить Старбак не мог, поэтому отрицательно помычал.

– Его добывают из растения, именуемого «Кротон тиглиум». Это самое сильное слабительное из тех, что известны медицине, мистер Старбак. Мой папенька применял его в тех случаях, когда пациент демонстрировал отклонения от нормального поведения. И, знаете ли, чудесно помогало. Трудно буйствовать самому, когда буйствуют твои внутренности. – Гиллеспи растянул губы в улыбке, – Так что же вам известно о Тимоти Вебстере?

Старбак помотал головой и попробовал вырваться из лап Эйба с его товарищем, но парочка была слишком крепкой для него. Эйб запрокинул голову Старбаку, и Гиллеспи наклонил бутыль над воронкой.

– В прошлом душевнобольных подвергали весьма суровым мерам воздействия, – вещал Гиллеспи, – Но мой папенька нашёл новый, гораздо более гуманный путь, и в этом состоит его великое открытие. Для начала небольшую порцию, я полагаю.

Тонкая струйка вязкой жижи медленно полилась в воронку, забивая носоглотку Старбака густым смрадом прогорклого масла. Рот обожгло, пищевод запылал. Жидкость проскользнула в желудок, и Старбака скрутило.

Он сложился пополам. Сначала рвотный спазм выплеснул всё содержимое желудка, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, а затем живот пронзила резкая боль, и кишки самопроизвольно опорожнились. Вонь распространилась по помещению. Старбак ничего не мог поделать со взбунтовавшимся нутром. Старбак застонал, и его тело потряс новый приступ рвоты.

Конвоиры, ухмыляясь, отпустили жертву, отступив назад. Гиллеспи, не реагируя на вонь, с интересом наблюдал за конвульсиями заключённого, делая время от времени пометки в потёртом блокнотике. А Старбака корёжило. Несмотря на то, что ни в желудке, ни в кишках ничего не осталось, спазмы не прекращались. Адское масло действовало.

– Ну что, возобновим беседу? – приветливо поинтересовался Гиллеспи, когда Старбака чуть отпустило.

– Ублюдок… – выдохнул Натаниэль.

Он лежал в нечистотах, его одежда нечистотами пропиталась. Он был беспомощен, унижен и нечист.

– Знакомы ли вы с господами Скалли и Льюисом?

– Нет, чёрт бы тебя подрал.

– Каким образом вы поддерживаете связь со старшим братом?

– Никаким, будь ты проклят.

– Получали ли вы письма, адресатом которых был бы секретарь Общества поставки Библий в действующую армию Конфедерации?

– Нет!

– Передавали какие-либо сведения мистеру Тимоти Вебстеру, проживавшему в отеле «Монументал»?

– Я же говорил тебе, сволочь, что нет! – Старбак поднял лицо и плюнул в сторону лейтенанта смесью слюны с блевотиной, – Я жизнью рисковал за эту страну, ты, крыса тыловая!

Гиллеспи покачал головой и взялся за бутыль, кивнув конвоирам:

– Повторим.

– Нет! – заорал Старбак, но Эйб с товарищем мгновенно раскорячили его на полу.

– Мне всегда было любопытно, – произнёс он задумчиво, глядя на свет синюю ёмкость, – сколько кротонового масла способен выдержать человек? На чистый пол его перетащите, не хочу испачкать колени в его выделениях.

– Нет! – вопил Старбак, но всё повторилось.

Вновь лилось масло через воронку в его желудок, снова горело всё внутри, выворачивая наизнанку. Снова задавались те же вопросы, но дополнительные порции сатанинского зелья не обогатили Гиллеспи ни единой крупицей новой информации. Старбак твердил, что не знает никого по имени Джон Скалли, Прайс Льюис или Тимоти Вебстер.

Около полудня конвоиры окатили Старбака холодной водой из вёдер и поволокли бесчувственное тело в камеру. Гиллеспи, покусывая губу, собрал бумаги, сложил папку, бутыль с воронкой в сумку и побежал на занятие кружка по изучению Библии в универсалистской церкви, на которое опаздывал.

А Старбак лежал, униженный, грязный, мокрый и тихонько скулил.

Неохотно и тяжело, как медведь, вылезающий весной из берлоги, армия южан снималась с позиций у Калпепер-Куртхауса. Снималась медленно и осторожно, так как генерал Джонстон не был до конца уверен в том, что Север не пытается его перехитрить. Множество курсировавших между Александрией и фортом Монро кораблей, как подозревал генерал, вполне могли ходить порожняком ради того, чтобы заставить армию Джонстона передислоцироваться, оставив северную Виргинию без защиты. И Джонстон посылал конные разъезды вглубь округов Фокир, Принс-Уильям и севернее, в округ Лаудон. Бойцы партизанских бригад, оборванные всадники, которые должны были действовать в тылу у вторгшихся северян, даже заглядывали за Потомак, в Мэриленд, но все разведчики сходились в одном: янки ушли. Нет, конечно, войска на оборонительных линиях у Вашингтона никуда не делись, так же, как и те, что засели в фортах округа Фэрфакс, виргинского оплота северян, но полевая армия федералов ушла. «Юный Наполеон» сосредоточил войска для штурма укреплений на полуострове.

Бригада Фальконера одной из первых получила приказ перебазироваться к Ричмонду. Вашингтон Фальконер призвал к себе майора Бёрда отдать приказы:

– Разве не Свинъярд у вас, дорогой зятёк, мальчик на побегушках? – осведомился Бёрд.

– Он отдыхает.

– Не просыхает, то бишь.

– Вздор, Птичка-Дятел. – Вашингтон Фальконер красовался в новёхонькой униформе со знаками различия бригадного генерала, – Он скучает. Он жаждет боя. Он – воин.

– Он – запойный пьяница. Он вчера пытался арестовать Тони Мерфи за то, что тот ему честь не отдал.

– Да уж, есть у Мерфи этакая мятежная жилка. – лицемерно посетовал Фальконер.

– Думаю, она у всех у нас есть, иначе северяне не звали бы нас «мятежниками» – рассудил Бёрд, – Говорю вам, Фальконер, Свинъярд – алкоголик. Вас надули. Подложили, так сказать, свинью.

Бёрд хихикнул. Вашингтон Фальконер поджал губы. Он не относился к людям, вслух признающим свои ошибки. Он понимал, что Гриффин Свинъярд – ходячее несчастье, да ещё и проспиртованное насквозь, но с этим несчастьем придётся мириться до тех пор, пока Бригада Фальконера не завоюет себе в боях славу, которая освободит бригадного генерала Фальконера от поводка редактора «Экзаминера». Свежий номер газеты лежал на походном столе генерала.

– Слышали последние известия о Старбаке?

Бёрд отрицательно качнул головой.

– Арестован за шпионаж! Так-то! – с явным удовлетворением сообщил Фальконер, – Он всегда был с гнильцой. Ума не приложу, почему вы так с ним носились?

Фальконеру не терпелось обсудить с кем-нибудь участь ненавистного Старбака, но Бёрд доставлять зятьку такое удовольствие не собирался.

– Что-нибудь ещё, Фальконер? – сухо осведомился он.

– Да, есть кое-что ещё. – Фальконер, в застёгнутом доверху мундире, перетянутом ремнём, извлёк из ножен саблю и рассёк ею воздух, – Выборы.

– Всё готово.

– Мне не нужны неожиданности, Птичка-Дятел. – Фальконер вытянул в сторону Бёрда руку с саблей, – Никаких неожиданностей, понятно?

В течение двух недель Легион должен был переизбрать ротных командиров. Выборы проводились по настоянию правительства, надеявшегося подсластить таким образом горькую пилюлю всеобщей воинской обязанности, введению которой сопутствовал приказ, продлявший срок службы записавшихся на год добровольцев вплоть до гибели в бою, ранения или заключения мира.

– Какие неожиданности вы имеете в виду? – невинно спросил Таддеус Бёрд.

– Вы знаете какие.

– Не имею ни малейшего понятия.

Сабля рассекла воздух в десятке сантиметров от клочковатой бороды майора.

– Я не хочу, чтобы в бюллетенях обнаружилось имя Старбака, Бёрд!

– В бюллетенях его нет! Только не поручусь, что солдаты не впишут его сами.

– Позаботьтесь, чтобы не вписали.

– Увы, Фальконер, это не в моей власти. Это и называется демократией. Между нами: ваш и мой деды дрались как раз за то, чтобы её установить.

– Вздор, Птичка-Дятел! Сущий вздор!

Как всегда, разговор с чёртовым Птичкой-Дятлом разозлил Фальконера, и он в который раз пожалел о том, что Адам отказался сменить штабную должность на пост командира Легиона. К сожалению, как отдавал себе отчёт Фальконер, никого, кроме Адама, Легион не потерпел бы вместо Птички-Дятла, да и то сыну бы пришлось нелегко. Последние дни Фальконер всё больше склонялся к мысли дать Бёрду полковничье звание и утвердить командиром, в надежде, что из чувства благодарности Птичка-Дятел станет хоть чуть-чуть сговорчивее. Да, не так себе представлял Фальконер возвращение в свой Легион. Вместо всеобщего ликования его встретили косые взгляды и глухой ропот.

– Люди не будут голосовать за Старбака, если им предложат в командиры роты «К» достойного офицера. – свысока бросил Фальконер Бёрду.

– И кого же, позвольте узнать?

– Мокси.

Бёрд закатил глаза:

– Труслоу его живьём съест.

– Так вразумите Труслоу! Накажите его!

– С какой стати? По службе к нему претензий нет.

– Вздор, вздор… – пробурчал Фальконер, но помимо Мокси кандидатур у него не нашлось.

Сунув саблю в ножны, он предложил:

– Объясните людям, что Старбак – предатель. Это остудит их энтузиазм. Объясните им, что его повесят в течение месяца, чего сукин сын и заслуживает. Хотя бы уже за убийство несчастного Итена.

По мнению Бёрда, за убийство Итена Ридли Старбаку следовало медаль дать, но вслух майор произнёс иное:

– Приказы какие-нибудь ещё будут, Фальконер?

– Будьте готовы выступить в течение часа. Позаботьтесь, чтобы люди выглядели нарядно. Пойдём ведь через Ричмонд.

Выйдя из палатки, Бёрд закурил. Бедолага Старбак. В том, что северянин невиновен, майор ни на миг не усомнился, только помочь ему никак не мог. Жаль, конечно, но маленькая трагедия Старбака была ничем на фоне великих бедствий, которые несло грядущее вторжение полчищ МакКлеллана. Если Ричмонд падёт, Конфедерации долго не выстоять. Без столицы, без крупнейшего на Юге предприятия – железоделательного завода Тредегара. Впрочем, думал Бёрд, шагая по бивуаку, и без того Конфедерации удалось продержаться год, считая от бомбардировки форта Самтер. Один год, и Ричмонд со дня на день падёт под мощным ударом северян. Били барабаны, сержанты выкрикивали команды, бригада готовилась к маршу. Солнце выглянуло из-за туч впервые за несколько недель с того момента, как Легион Фальконера выдвинулся на юг и восток, туда, где судьба Америки должна была решиться в сражении.

Лейтенанту Гиллеспи всё-таки удалось вырвать у Старбака признание, и первый успех окрылил его. К сожалению, повинился арестант не в шпионаже, а всего лишь в торговле паспортами.

– Вы заверяли паспорта, не зная даже имён людей, чьи личности они должны удостоверять?

– Да. Все так делают.

– Ради чего?

– Ради денег, ради чего же ещё?

Гиллеспи не верил ушам своим:

– То есть, вы брали взятки?

– Ну да.

Старбак был слаб, как котёнок, пищевод и желудок болели, кожу на лице покрывали волдыри там, где на неё попадало кротоновое масло. Хотя за окном потеплело, Натаниэля знобило, и он боялся, что заболел. Старбак потерял счёт дням, заполненным допросами, литрами поглощённого кротонового масла и исторгнутой из тела жидкости. Ему было больно пить, ему было больно дышать, ему было больно жить.

– Кто же давал вам взятки? – допытывался Гиллеспи, брезгливо глядя, как Старбак выхаркивает комок кровавой слизи.

Северянин обвис на стуле. Стоять у него сил давно не осталось, а лейтенанту допрашивать лежащего на полу было не с руки. Конвоиры привалились к стенам. Им было скучно. Спроси их кто, они бы ответили, что янки невиновен, да только кто бы их спрашивал?

– Кто давал вам взятки? – повторил лейтенант.

– Да все. Майор Бриджфорд, например…

– Чепуха! – оборвал его Гиллеспи, – Майор Бриджфорд не мог такого сделать!

Старбак слабо дёрнул плечом. Шеф ричмондской военной полиции Бриджфорд заскочил к нему как-то со стопкой чистых паспортов и после того, как Натаниэль их заверил, отблагодарил бутылкой виски. Другие старшие офицеры и дюжина конгрессменов платили наличными и поболее, чем стоимость бутылки незаконной выпивки, и Старбак назвал Гиллеспи всех поимённо. Кроме Бельведера Делани. Слишком многим Старбак был ему обязан.

– Куда же вы девали деньги?

– Спускал у Джона Уоршема.

Джонни Уоршем держал развесёлое заведение с азартными играми, девочками и спиртным. Благодаря двум здоровенным неграм-привратникам, с которыми не рисковали связываться профосы, притон пользовался бешеной популярностью. Старбак профукал там как-то небольшую сумму, но остальные его деньги хранились в полной безопасности у Салли. А Салли впутывать Старбак не хотел. Поэтому соврал:

– Проиграл в покер. Не повезло.

Его скрутил рвотный позыв, и Старбак согнулся в три погибели. Последние пару дней Гиллеспи не давал ему масла, но истерзанные внутренности болели.

Назавтра Гиллеспи явился с докладом к майору Александеру. Майор кривился, слушая, как мало удалось выжать из Старбака.

– Может, он ни причём? – предположил Александер.

– Он – янки.

– То, что он – янки, ещё не значит, что он поддерживал связь с Тимоти Вебстером.

– Если не он, то кто же?

– Это-то, лейтенант, мы и должны выяснить. Вы клялись, что метод вашего папеньки не даёт осечек, значит, Старбак невиновен.

– Он – взяточник.

Александер вздохнул:

– Мы можем смело сажать половину Конгресса за то же самое, лейтенант. – майор досадливо перелистал протоколы допросов Старбака, отметив для себя с неудовольствием, сколько масла было влито в арестанта без малейшего толка, – Мы даром потеряли время.

– Ещё несколько дней, сэр. – попросил Гиллеспи, – Он почти раскололся. Я уверен!

– Те же самые песни я слышал и на прошлой неделе.

– Сейчас я прекратил ненадолго пользовать Старбака кротоновым маслом, сэр. Пусть немного оправится, а затем я планирую увеличить дозу вдвое.

Александер захлопнул папку с делом Старбака:

– Всё, что он мог нам рассказать, лейтенант, он рассказал. Он не тот, кого мы ищем.

– Но… но, сэр, – запротестовал Гиллеспи, – Он ведь живёт в публичном доме!

– Что ж, повезло парню.

Гиллеспи покраснел:

– Им интересовалась женщина, сэр. Дважды приходила.

– Красивая шлюшка? Ройал?

Гиллеспи стал пунцовым. До встречи с этой «Викторией Ройал» лейтенант подумать не мог, что такая красота может существовать на белом свете, а не только в грёзах.

– Ну, она называет себя так, сэр. И ведёт себя вызывающе, будто и вправду королева Виктория. Мне кажется, её следует допросить. За её интересом к Старбаку что-то кроется.

Александер поморщился:

– Старбак был ротным командиром отца «мисс Ройал», и, как я подозреваю, с этой должности мошенник плавно переместился в её постель. Только и всего, лейтенант. Я беседовал с дамочкой. К интересующему нас делу она отношения не имеет, так что нужды беспокоить её нет. Или у вас на уме было иное? Решили поразвлечься, лейтенант?

– Э, нет, сэр… – пролепетал Гиллеспи, пойдя пятнами.

– Потому что, если это так, вы обратились не по адресу. Барышня работает в самом дорогом борделе Конфедерации. Вам она не по карману. Вам по карману красотки из развесёлого заведения напротив конторы Юношеской христианской ассоциации.

– Сэр! Я…

– Оставьте, лейтенант… – устало отмахнулся Александер, – О том, что она работает в самом дорогом борделе столицы, я сообщаю вам на случай, если вы подумываете проявить инициативу. Просто прикиньте, сколько высоких чинов навещает мисс Ройал. Поверьте, вам она может доставить гораздо больше неприятностей, чем вы ей.

Майор потёр ладонью лицо. Высокопоставленные клиенты «мисс Ройал» уже проели ему плешь с этим Старбаком. Да и всё это дело, так много обещавшие поначалу, разваливалось на глазах. Натаниэль Старбак, очевидный кандидат на роль таинственного предателя, передающего секреты Конфедерации Джеймсу Старбаку, оказался пустышкой. Вебстер о личности изменника тоже ни черта не знал, а отряженный Александером наблюдатель тщетно торчал в соборе святого Павла. За вложенным под тесьму стойки фальшивым письмом никто так и не явился.

– Разрешите мне допросить с применением масла Вебстера. – обратился к начальнику Гиллеспи.

– Нет. У нас другие планы на мистера Вебстера.

– А женщину, которую арестовали с ним?

– Тем более нет. Не хватало, чтобы северные газеты взвыли, что мы женщин пытаем слабительным.

С улицы донеслась музыка, и майор подошёл к окну кабинета. По Франклин-стрит внизу под звуки полкового оркестра маршировал пехотный батальон. Армия Джонстона, наконец, начала перебираться помалу от Калпепер-Куртхауса на оборонительные рубежи у столицы. Половина должна была усилить группировку Магрудера под Йорктауном, остальные размещались восточнее и севернее Ричмонда.

Оркестр играл «Дикси». Рядом с колонной шагала ребятня, держа на плечах палки на манер ружей. За ленты солдатских шляп были заткнуты нарциссы. Александер даже с высоты третьего этажа видел, как оборвана и потрёпана форма воинов, но боевой дух их был высок, и шли они бодро, бросая понравившимся девушкам нарциссы. Стоящая среди зевак на другой стороне улицы хорошенькая мулатка набрала цветов целую охапку и звонко смеялась. Солдат умышленно вели через Ричмонд, чтобы горожане своими глазами могли убедиться: столица не беззащитна. А вот самих солдат от столицы защитить следовало; точнее, не от самой столицы, а от столичных потаскушек с их дурными болезнями. Поэтому зрителей от колонны отделяла цепочка профосов с примкнутыми к ружьям штыками, зорко следивших, чтобы никто из служивых не юркнул в толпу.

– Мы, что, выпустим Старбака? – убито поинтересовался Гиллеспи.

– Можем привлечь за взяточничество. – рассудил Александер, – Только надо его отмыть и подкормить. Нельзя же тащить пред светлы очи трибунала человека, выглядящего, как живой труп.

– А настоящего изменника где нам искать? – спросил лейтенант, подходя ко второму окну.

– Ради ответа на этот вопрос, Гиллеспи, мне придётся побеспокоить дьявола. Или, если не самого Вельзевула, то одного из его заместителей точно.

Александер вспомнил назвавшегося Джону Скалли отцом Малрони старика и поёжился. Вернувшись к своему столу, майор тяжело вперился в висящую на стене карту Виргинии. Если янки возьмут Йорктаун, Ричмонду тоже конец, думал майор. Северяне пройдут оборонительные линии у столицы, как нож сквозь масло. И что будет с Конфедерацией? На западе Борегар понёс тяжёлые потери у местечка под названием Шайло и отступал[6]6
  У Шайло 6 апреля 1862 года армия южан под командованием однофамильца Джозефа Джонстона генерала Альберта Джонстона и героя Манассаса Пьера Борегара атаковали войска северян под началом генерала Гранта с целью отбросить их от реки Тенесси. Упорно обороняясь, Грант дождался подкреплений, и 7 апреля сам контратаковал. Южане отступили. Прим. пер.


[Закрыть]
. И южные, и северные газетчики расписывали это сражение, как победу своих военных, но северянам в данном случае Александер верил больше. Скоро ли им представится повод раструбить о победе Севера в Виргинии?

– У вас никогда не бывает ощущения, лейтенант. – медленно роняя слова, осведомился Александер, – что Юг обречён?

– С чего бы? – удивился Гиллеспи, – Наше дело правое. Господь за нас.

– Ну да, ну да… – вымученно улыбнулся майор, – О Господе-то я как раз позабыл.

Затем он взял со стола шляпу и отправился к дьяволу. Или, по крайней мере, к одному из его заместителей.

7

Конвой явился в камеру Старбака затемно. Проснувшись от того, что с него грубо сбросили одеяло, Натаниэль заорал в ужасе. Конвоиры, не чинясь, выгнали его в коридор и повели по тюрьме. На знакомом повороте сонный дрожащий Старбак привычно пошагал вправо, к комнате, где его обычно допрашивали, но конвоиры тычком направили в противоположную сторону. Тюрьма ещё спала. Коптили тусклые сальные свечки, горящие на стенах каждые пару метров. Холодно не было, но Старбак всё ещё не оправился от пытки кротоновым маслом. Юношу знобило, он был худ и изжелта-бледен. Впрочем, ему уже удавалось проглотить немного гадкой тюремной овсянки с тем, чтобы желудок немедленно не вытолкнул её обратно. Последние пару дней на допросы Натаниэля не вызывали, что он расценивал, как обнадёживающее обстоятельство, хотя ощущение осквернённости и униженности никуда не делось.

Старбака привели в кордегардию, где чернокожий кузнец сбил с его лодыжек кандалы. Картонные карточки в деревянной раме «вечного» календаря на столе показывали 29 апреля 1862 года, понедельник.

«Вечный» календарь

– Как ты, парень? – спросил сержант, сидящий за столом, – Как твой желудок?

– Пуст и саднит.

– Тем лучше. – загадочно сказал сержант со смешком, отхлебнул из кружки, скривился, – Поганый кофеёк из жжёного арахиса. На вкус, как дерьмо Линкольна.

Старбака отконвоировали во двор. Без тяжести кандалов на лодыжках ноги взмывали неестественно высоко, и походка Натаниэля со стороны, наверно, выглядела преуморительно. Старбака впихнули внутрь чёрного тюремного фургона, запряжённого единственной клячей с шорами на глазах.

– Эй, куда меня?

Вместо ответа солдаты захлопнули дверь. Скрипнули под их тяжестью запятки, хлопнул кнут, и фургон тронулся с места. Ни окон внутри, ни ручки на дверце не было. Была скамья – доска, установленная поперёк экипажа.

Снаружи проскрежетали открываемые ворота. Фургон перекатился через канаву и выехал на мостовую. Старбака трясло и кидало в тёмном нутре кареты, но занимал его один вопрос: какое ещё несчастье судьба готовится обрушить на его голову?

Менее чем через полчаса экипаж остановился, и дверь распахнулась.

– Вымётывайся, янки.

Выбравшись из фургона, Старбак осмотрелся. В слабом предутреннем свете взору его предстал Кэмп-Ли, бывшая ярмарочная площадка западнее Ричмонда, ныне превращённая в огромный военный лагерь.

– Туда. – указал конвоир куда-то за фургон.

Старбак повернулся и окаменел. Понять, что за сооружение перед ним, труда не составляло, но сознание миг-другой отказывалось понимать, скованное ужасом.

Виселица.

Свежесколоченный помост метров трёх в высоту, на котором была установлено само орудие казни с верёвкой, петля которой почти лежала на люке в настиле. Наверху, у верхней ступеньки лестницы, курил трубку бородач в чёрной рубашке, чёрных же брюках и не очень чистой белой куртке.

У эшафота толпились военные. Они дымили сигарами, переговаривались, брезгливо поглядывали на Старбака, и под их взглядами он вдруг остро прочувствовал, как грязна его сорочка, как заскорузлы подпоясанные верёвкой штаны, как воняет от его немытого тела. Ноги его, обутые в безразмерные башмаки, покрывала корка струпов на местах, откуда сняли кольца кандалов, волосы были сальными и нечёсаными, борода отросла.

– Старбак? – уточнил у него усатый майор.

– Да.

– Встаньте там и ждите.

Он указал Натаниэлю место в стороне от группы военных. Старбак поплёлся, куда приказано. Услышав, что тюремный фургон уезжает, в страхе оглянулся. Выходит, сосновый гроб, лежащий в траве у помоста предназначен… Ему? Майор, заметив ужас арестанта, нахмурился:

– Виселица не для вас, болван.

Тёплая волна облегчения прокатилась по телу Натаниэля. Ноги стали ватными. Захотелось плакать.

Подъехал другой экипаж, старомодный и элегантный, с лаковыми панелями и вызолоченными втулками осей колёс. Кучер-негр натянул вожжи, застопорил колёса тормозом и спустился, чтобы открыть дверцу пассажиру, – высокому сухопарому старцу с загорелым, изборождённым морщинами лицом и длинными седыми волосами. Одет он был в отлично сшитый чёрный сюртук, не в мундир. В слабом свете посверкивали цепочка часов, многочисленные брелоки, серебряный набалдашник трости. Первые рассветные лучи отражались в глазах старика, взгляд которых, тяжёлый, внимательный, был устремлён прямо на Старбака. Натаниэль из чистого упрямства ответно вперился в старика. Детскую игру в гляделки прервало появление приговорённого.

Процессию возглавлял комендант Кэмп-Ли. За ним шёл священник епископальной церкви, громко читающий двадцать третий псалом. Следом двое солдат вели смертника.

Приговорённый был темноволос, широк в плечах, с располагающим к себе чисто выбритым (исключая верхнюю губу, украшенную пышными усищами) лицом. Одежду его составляли сорочка с брюками. Руки ему связали впереди, ноги – нет, но и без пут шёл арестант с трудом. Каждый шаг давался ему с болью.

Толпа офицеров притихла.

Смотреть на приговорённого, тяжело ковыляющего навстречу смерти, было и без того неприятно, но когда он начал карабкаться на эшафот, смущение зрителей усилилось. Со связанными руками подниматься по крутой лестнице было бы непросто здоровому человеку, а уж смертнику с его больными ногами – почти невозможно. Конвоиры помогали ему, насколько могли; даже палач, выбив угли из трубки, спустился пособить. Смертник страдальчески охал на каждом шаге. Поставив его на люк, палач присел, чтобы связать ему щиколотки.

На помост поднялись комендант Кэмп-Ли и священник. Восходящее солнце тронуло верх виселицы золотом. Комендант прокашлялся и начал читать с листа:

– В соответствии с решением военного трибунала, законным порядком собранного в Ричмонде шестнадцатого апреля…

– В этом позорном судилище нет ничего законного! – выкрикнул срывающимся голосом приговорённый, – Я – американский гражданин, патриот и служу единственному законному на американской земле правительству!

– …Вы, Тимоти Вебстер, приговариваетесь к смертной казни за шпионаж, осуществлённого посредством незаконного проникновения на суверенную территорию Конфедеративных Штатов Америки…

– Я – гражданин Соединённых Штатов! – с вызовом провозгласил Вебстер, – И нахожусь на территории Соединённых Штатов!

– …Каковой приговор должен быть приведён в исполнение согласно оговорённой законом процедуре. – скороговоркой дочитал комендант и отступил от люка, – Хотите ли вы что-то сказать?

– Благослови, Господь, Соединённые Штаты Америки!

Некоторые из офицеров внизу сняли шляпы, другие отвернулись. Палач, встав на цыпочки, надел на голову Вебстера чёрный мешок и затянул на шее петлю. Священник опять забормотал псалом. Лучи солнца высветлили верхушку мешка на голове смертника.

– Спаси, Господи, Соединённые Штаты Америки! – приглушённо выкрикнул из-под мешка Вебстер.

Палач пинком вышиб болт, удерживающий люк закрытым. Зрители ахнули. Крышка пала вниз, следом провалился приговорённый.

Дальнейшее произошло так быстро, что Старбак потом не был уверен, видел он что-либо, или воображение само домыслило детали. Верёвка натянулась под весом тела, как струна, а затем петля с чёрным мешком взмыла вверх, а Вебстер, перепелёнутый по рукам и ногам, рухнул на землю, взвыв от нечеловеческой боли в хрупких, изувеченных болезнью суставах. Старбак вздрогнул от крика. Старец с серебряной тростью всё так же неотступно буравил взглядом Натаниэля.

Одного из зрителей вывернуло, другой припал спиной к дереву, третий истово крестился, а ещё несколько офицеров потянулись за фляжками. Палач, стоя у края провала, тупо таращился вниз.

– Заново! Давай, шевелись! – рявкнул на него комендант, – Тащите его наверх! Доктор, оставьте его в покое!

Последняя фраза относилась к опустившемуся на колени рядом с Вебстером штатскому. Тот отпрянул. Двое конвоиров подхватили стонущего шпиона и потянули к лестнице.

– Шевелитесь! – злился комендант.

– Эй, вы, что, намерены казнить меня дважды? – превозмогая боль, возмутился Вебстер.

– Шевелитесь, шевелитесь! – понукал комендант, близкий к панике.

Солдаты развязали Вебстеру путы на ногах и, переставляя ему ступни с перекладины на перекладину, споро подняли смертника на эшафот. Палач тем временем поймал болтающуюся петлю, а один из офицеров, обнажив саблю, помог ему снизу закрыть люк.

Мешок из петли выпал на землю, и палач заныл, что не может без него казнить.

– Делай своё дело! – оборвал его комендант, – И пошевеливайся, Бога ради!

Священника трясло так, что Библия в его ладонях ходила ходуном. Палач, бурча, вновь связал казнимому ноги, затянул на горле петлю, выведя узел под левое ухо. Священник начал читать по памяти молитву, но от волнения делая это быстро, будто боялся, что может позабыть.

– Господи, благослови Соединённые Штаты! – сипло, со страданием в голосе произнёс Вебстер.

Он едва стоял, согнувшись от боли, затем титаническим усилием воли выпрямился, показывая своим убийцам, что сильнее их. Выпрямился не сразу, но выпрямился, озарённый светом солнца:

– Господи, благослови Соеди…

– Ну? – с угрозой гаркнул палачу комендант.

Бородач во второй раз вышиб ногой болт, люк второй раз пал вниз, увлекая за собой Вебстера. Тело подскочило на верёвке, хрустнули позвонки, и Вебстер умер. Свёрнутая набок голова невидяще смотрела на качающуюся рядом крышку люка. Язык вывалился из губ, с правого ботинка закапало. Выбившаяся из щелей помоста от рывка пыль медленно оседала обратно.

– Снимайте! – приказал комендант.

Зрители большей частью отвернулись. Врач нырнул под эшафот и констатировал смерть шпиона. Старбак, гадая, на кой чёрт его везли через весь город для присутствия на казни, повернулся лицом к поднимающемуся светилу. Давненько он не видел открытого неба. Воздух был чист и свеж. Где-то в лагере прокукарекал петух. За спиной же стучали молотки, – это солдаты заколачивали домовину.

Костлявая кожистая рука легла на плечо Старбака:

– Пойдёмте-ка со мной, молодой человек.

Тот самый старик с серебряной тростью. Он подвёл Натаниэля к своему экипажу, жестом пригласил внутрь.

– Аппетит нагуляли, пора позавтракать. – жизнерадостно сказал старец.

В нескольких метрах от виселицы зияла свежевырытая могила. Коляска прокатилась мимо неё, миновала плац-парад и, влекомая четвёркой лошадей, направилась к городу. Старик, сложив руки на трости, всю дорогу улыбался. Его день начался неплохо.

Принадлежащая старику усадьба Хайд-хаус занимала треугольный участок там, где Брук-авеню косо пересекала несколько других ричмондских улиц. По периметру участка шла кирпичная ограда, отделанная поверху белым ноздреватым камнем. Дорога от увенчанных пиками решетчатых ворот вела к окружённому цветущими деревьями трёхэтажному особняку, некогда роскошному, с верандами, идущими по каждому этажу и крытым подъездом для экипажей. Дождя не было, но в воздухе ощущалась сырость. Обвившие перила веранд ползучие растения бессильно свесили листья. Краска перил облупилась, кое-где не хватало балясин, а ступеньки крыльца, по которому Старбак поднялся вслед за седым, подгнили и заплесневели. Едва старик приблизился к высокой входной двери, она предупредительно распахнулась.

– Это капитан Старбак. – сообщил старец хорошенькой девушке, открывшей дверь, – Покажи ему его комнату. Ванна наполнена?

– Да, масса.

Седой достал часы:

– Завтрак через сорок пять минут. Марта отведёт вас, капитан.

– Сэр? – позвала Натаниэля Марта, поманив за собой к лестнице.

Старбак, за время поездки не перемолвившийся со стариком ни единым словом, вдруг растерялся перед лицом всей этой пышной, хотя и обветшалой роскоши старого поместья.

– Э-э, сэр? – окликнул он старика.

– Через сорок пять минут! – недовольно повторил седой, скрываясь за ближайшей дверью.

– Сэр? – опять позвала Марта, и Старбак сдался.

Девушка препроводила его наверх, в просторную спальню. Много лет назад комната поражала роскошью, но с той поры дорогие обои вздулись и покрылись пятнами сырости, ковёр на полу побила моль. Поверх гобеленового вытертого покрывала на кровати была аккуратно, словно детали дорогого костюма, разложена форма Старбака. Мундир был отглажен; пряжка ремня отдраена; ботинки, стоящие на колодках внизу, начищены. Даже шинель Оливера Венделла Холмса была здесь. Рабыня открыла дверь в небольшую уборную, где паровала толстобокая ванна.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю