355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бернард Корнуэлл » Медноголовый » Текст книги (страница 14)
Медноголовый
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:33

Текст книги "Медноголовый"


Автор книги: Бернард Корнуэлл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Хотите, чтобы я осталась, масса? – смиренно осведомилась Марта.

– Нет, не надо.

Старбак не мог поверить в то, что это происходит с ним на самом деле. Войдя в уборную, он опустил ладонь в воду. Горячая. На плетёном кресле лежала стопка белых полотенец, а на умывальнике виднелись мыло, бритва и помазок.

– Если вы оставите вещи, что на вас, за дверью… – несмело начала Марта.

– Вы их сожжёте? – предположил Старбак.

– Я зайду за вами через сорок минут, масса. – сказала она и, присев в реверансе, вышла.

Через час Старбак был вымыт, выбрит, облачён в мундир и сыт. На завтрак им с хозяином дома подали яйца, белый хлеб, ветчину и настоящий кофе под мягкие ароматные сигары (боясь, что желудок взбунтуется, Старбак заставил себя есть мало и медленно). Застольных бесед седовласый, очевидно, не любил и во время завтрака молчал, разве что в начале ядовито высмеял передовицы в утренних газетах. Странный человек, думал Старбак, украдкой разглядывая хозяина. Не добряк, – прислуживавшие за звтраком две юные рабыни относились к нему с трепетом. Кожа у девушек была светлая, да и красотой их Бог не обделил. Впрочем, Натаниэлю после тюрьмы любая женщина показалась бы неотразимой. Старик, заметив интерес гостя к рабыням, сказал:

– Не терплю в доме ничего уродливого, Старбак. Если мужчине позволено иметь рабынь, то надо выбирать лучших, буде ему по средствам. Мне, например, по средствам. Когда им исполняется двадцать пять, я их продаю. Слишком долго держать у себя нельзя. Они осваиваются, узнают подробности вашей личной жизни и начинают мнить о себе невесть что. Покупайте их юными и продавайте вовремя – вот и весь секрет счастья. Перейдём в библиотеку.

Он привёл Старбака через двойные двери в изысканно отделанное помещение, но на этой изысканности, как и везде в доме, лежала печать увядания и тлена. Позолота на резьбе книжных шкафов осыпалась, изящная лепнина высокого потолка потрескалась, а кое-где осыпалась, переплёты книг в шкафах и на столе были оторваны или вздулись от сырости. Сыростью и пахло в комнате, давней сыростью и плесенью.

– Я – демон. – представился старик с усмешкой.

– Демон? – переспросил Старбак, полагая, что ослышался

– Маленькое «Д», апостроф, большое «Э», «М», «О», «Н». Д’Эмон. Французского происхождения фамилия.[7]7
  В оригинале «De’Ath», «С’мерть». Не такая уж редкая в англоязычном мире фамилия, кстати. В одной только Великобритании носителей насчитывается более двух тысяч человек. Прим. пер.


[Закрыть]
Мой отец приехал сюда с Лафайетом и домой уже не вернулся. Некуда было возвращаться. Мой отец родился вне брака, принесённый в подоле высокородной шлюшкой, семейству которой вскоре воздала по заслугам грянувшая французская революция. Изобретение доктора Гильотена пришлось борцам за счастье человечества весьма кстати. Ха! – с коротким смешком старик уселся за стол, на котором громоздились вперемешку бумаги, книги, чернильницы, перья, – Благодаря машине Гильотена я бы сейчас мог зваться маркизом, если бы наша распавшаяся надвое родина признавала титулы. Вы верите в джефферсоновскую чепуху, что все люди созданы равными, Старбак?

Жильбер, маркиз де Лафайет, 1757–1834. Французский аристократ, приехавший помочь мятежным американским колонистам в их борьбе с метрополией. После французской революции Лафайет стал командующим Национальной гвардии, чудом избежал гильотины. Воцарение Наполеона встретил без сочувствия, послав императору письмо с обвинением в предательстве интересов революции. Предложение Наполеона принять титул пэра империи гневно отверг.

– Меня так учили, сэр.

– Меня не интересует, какой чепухой забивали вам голову в детстве. Меня интересует, какая чепуха гнездится в вашей голове сейчас. Вы верите, что все люди созданы равными?

– Да, сэр.

– Глупо. Кто-то умнее других, кто-то сильнее. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать из этого вывод: тот, кто создал нас такими, желал, чтобы мы жили в восхитительной гармонии общества, построенного на неравенстве. Сделайте всех людей равными, Старбак, и вы лишь разбавите ложку мудрости бочкой глупости. Я часто повторял это Джефферсону, но он был не из тех, кто слушает доводы разума. Садитесь, Старбак. Пепел трусите на пол. Этому дому, как и мне самому, недолго осталось. Впрочем, так и должно быть. Получать богатство по наследству неправильно и вредно. Хочешь жить в роскоши – заслужи, заработав на неё самостоятельно. Обходились с вами в тюрьме неласково, как я посмотрю.

– Да уж.

– Это оттого, что вы – наш. Если нам попадается северянин, будь он хоть трижды шпион, мы с него пылинки сдуваем, как правило, потому что в противном случае нашим разведчикам может придтись несладко в лапах северян. Мы вешаем шпионов, но – ни-ни – не пытаем. Со своими же можно не церемониться. Майор Александер – остолоп.

– Александер – это кто?

– Ах, ну да, с Алексанером вы едва ли встречались. Кто вас допрашивал?

– Заморыш по фамилии Гиллеспи.

Д’Эмон кивнул:

– Блеклая немочь, зацикленная на безумных идейках садиста-папаши. Он, кстати, горит желанием покарать вас.

– За то, что я взятки брал? – презрительно хмыкнул Старбак.

– Очень надеюсь, что брали. Без взяток в «обществе равных» никуда. Нет, Гиллеспи верит в то, что вы – шпион.

– Он – дурак.

– Не могу с вами не согласиться. Как вам понравилась казнь? Меня развлекла. Надо же умудриться наломать дров даже в таком простом деле. Вот что происходит, когда полагаешься на кретинов. Они требуют равных с нами прав, но не могут повесить шпиона как следует! Это, что, так сложно? Убеждён, вы или я прекрасно справились бы с первого раза. Но нам с вами, Старбак, Господь вложил в череп мозги, а не прокисшую кашу. Вебстер страдал от ревматической лихорадки. Худшее, на что можно было бы его обречь, – это подержать месяц-другой в сырой камере, и он всё бы нам рассказал. А мы вместо этого оказали ему услугу, милосердно избавив от мучений. Считался, кстати, самым умелым и блестящим шпионом Севера. Что-то на виселице он не очень блистал, не находите? С другой стороны, то, что мы поймали лучшего лазутчика, внушает надежду на то, что худших мы тоже выловим и перевешаем.

Старик встал и подошёл к окну, затенённому снаружи пышными кронами деревьев.

– Президент Дэвис официально назначил меня своим главным «охотником на ведьм», дабы избавить нашу благословенную Конфедерацию от предателей. Это возможно, как думаете?

– Не знаю, сэр.

– А я знаю. Невозможно. Нельзя провести на карте линию и ждать, что все находящиеся по ту или другую сторону от неё превратятся в верных новому государству граждан. Среди нас живёт множество людей, втайне жаждущих победы Севера. Тысячи, а с чёрными – сотни тысяч! Конечно, среди белых северолюбцев преобладают женщины и попы, едва ли способные принести много вреда, тем не менее, попадаются и опасные. Моя задача и заключается в том, чтобы отлавливать опасных, а прочих использовать для заваливания Вашингтона всяким вздором вместо полезной информации. Прочитайте-ка.

Д’Эмон бросил на колени Старбаку листок.

Бумага, тонюсенькая, была мелко исписана печатными буковками, но в мелких буковках содержалось большое предательство. Старбаку, хоть он понятия не имел о расположении частей армии южан, хватило беглого взгляда на листок, чтобы уяснить: в штабе МакКлеллана её бы сразу пустили в ход. Так он седому и сказал.

– Только в том случае, если бы МакКлеллан решил, что данные соответствуют истине. – возразил д’Эмон, – Наше дело не дать ему подобной возможности. Обратите внимание, кому письмо адресовано?

Старбак перевернул листок и нашёл глазами имя брата. Секунду смотрел на него, затем, осознав, из-за чего провёл в тюрьме несколько жутких недель, спросил:

– Гиллеспи считает, что это написал я?

– Ему хочется в это верить, но он глуп. Ваш брат был в плену у нас, не так ли?

– Да.

– Вы с ним виделись?

– Нет. – ответил Старбак и вспомнил Адама.

Адам часто навещал Джеймса. Натаниэль поднёс письмо к глазам, внимательно вгляделся в строчки. Почерк опознать было невозможно, тем не менее, в груди захолодело: а вдруг это написал его друг Адам?

– Что думаете? – обеспокоенность Старбака не укрылась от д’Эмона.

– Не знаю, что и сказать, сэр. Джеймс не из тех людей, кто чувствует себя в гуще интриг и хитростей, как рыба в воде. – соврал Старбак, думая об ином.

А друг ли ему Адам? Ведь Адам мог добиться свидания с ним в тюрьме, мог попытаться прекратить издевательства Гиллеспи, но, насколько знал Старбак, за всё время его пребывания за решёткой Адам не сделал ничего из перечисленного. Так ли уж сильно его уязвило то, что Натаниэль посмел привести Салли в дом его будущих родственников? Старбаку представился Адам, стоящий на эшафоте, и нагнувшийся связать ему лодыжки палач. Нет, решил Натаниэль, друг или бывший друг, но любоваться тем, как Адаму надевают чёрный мешок и затягивают на шее петлю, он бы не хотел. Тем не менее, он сказал себе: то, что Адам навещал Джеймса, ещё не делает Адама предателем. В Кастл-Лайтнинг пленных посещали по долгу службы десятки других офицеров-южан, и что же, всех их записывать в предатели?

– Кого ваш брат знал в Ричмонде?

– Бог весть, сэр. Перед войной он имел адвокатскую практику в Бостоне. Дела шли успешно, наверно, имелись знакомства среди коллег на Юге.

Нет, думал Старбак, Адама он на расправу Гиллеспи не отдаст. Д’Эмон несколько секунд сверлил Натаниэля испытующим взором, потом зажёг сигару от бумажной скрутки, которую отправил в полный пепла и пыли камин:

– Позвольте мне, Старбак, ввести вас в курс последних новостей, обрисовав тяжёлое положение, в котором оказалась в настоящий момент Конфедерация. МакКлеллан готовится штурмовать Йорктаун. День-два, и мы вынуждены будем отступать. Выбора нет. А, значит, северной армии будет открыт путь на Ричмонд. Джонстон ещё питает, правда, иллюзии относительно того, что остановит врага на реке Чикахомини. Посмотрим. – д’Эмон выпустил облако дыма в сторону картины, лак на которой так потемнел, что разобрать детали изображения было решительно невозможно, – Но, скорее всего, Ричмонд нам тоже придётся оставить.

– Оставить?! – Старбак выпрямился от удивления.

– Вы, что же, всерьёз считаете, что мы побеждаем в этой войне? Господи, Старбак, вы верите в россказни о великом триумфе при Шайло? Под Шайло мы были биты, Старбак. Тысячи бойцов погибли, Нью-Орлеан окружён, форт Макон капитулировал, Саванна под угрозой…

Старбак потрясённо слушал.

– …Север закрыл свои вербовочные пункты и распустил вербовщиков по их подразделениям, потому что на Севере не сомневаются: восстанию конец, война выиграна. Север сорвёт Ричмонд, как зрелое яблоко, а без ричмондских заводов Югу воевать нечем.

Старбак подавленно молчал. Он понятия не имел, что Конфедерация так уязвима. В тюрьме до него доходили неясные слухи о поражениях Юга, но Натаниэль не подозревал, что Север настолько близок к победе, что отправляет по полкам офицеров, вербующих новых солдат. Всё, что надо сделать Северу – это захватить ричмондские домны и литейные, казармы рабов и угольные отвалы, грохочущие паровые молоты и свистящие паровые котлы. И восстание станет историей.

– Однако мы ещё можем победить. – обронил д’Эмон, внимательно наблюдающий за лицом Старбака и отражающимся на нём эмоциями, кивнул на письмо, – Конечно, не в том случае, если подонки, подобные этому, будут продолжать предавать нас. Это послание мы нашли у Вебстера. Он его передать на Север не смог, но рано или поздно автор письма найдёт способ послать свою информацию нашим врагам.

– От меня вы чего хотите? – спросил Старбак, про себя заклиная д’Эмона: не имя предателя, только не имя!

Вместо ответа старик вдруг сам задал вопрос. Неожиданный вопрос, повергший Старбака в растерянность.

– За что вы сражаетесь, молодой человек?

Натаниэль пожал плечами, не зная, что сказать.

– Вы верите в рабство, как социальный институт? – помог ему собеседник.

Натаниэль медленно покачал головой. В доме преподобного Элиаля рабство вообще не рассматривалось, как «социальный институт», только как чистое, бесподмесное зло. Старбак настолько привык так считать, что даже сейчас, после года жизни на Юге, чувствовал себя в присутствии рабов неловко. Да и война-то велась не из-за того, хорошо рабство или плохо. Большинство американцев полагали его злом, и загвоздка крылась лишь в том, что с рабством делать дальше.

– Вас не устраивало правительство Соединённых Штатов? – продолжил расспросы д’Эмон.

– Не сказал бы.

О правительстве Старбак до войны и вовсе не задумывался.

– Тогда что? Верите, что на кону принципы, за которые сражались наши отцы-основатели?

– Нет.

– Так за что же вы сражаетесь?

Старбак замялся. Правду говорить не тянуло. Очень уж по-детски прозвучало бы. Драться за Юг он решил назло отцу, но со временем это переросло в нечто большее, чем просто бунт. Изгой, он обрёл новый дом и место в жизни.

– Я дерусь достаточно хорошо, чтобы не объяснять, за что я дерусь. – воинственно произнёс он.

– То есть, вы намерены драться за Конфедерацию? Несмотря на то, что она руками Гиллеспи с вами проделала?

– Я не за Гиллеспи буду драться, а за роту «К» Легиона Фальконера.

– Вам, возможно, уже и драться не придётся. Возможно, драться уже поздно. – с сигары д’Эмона упал на сюртук столбик пепла, – Возможно, война окончена… Тем не менее, если есть крохотный шанс вышвырнуть захватчиков восвояси, на вашу помощь можно рассчитывать?

Старбак осторожно кивнул. Д’Эмон выдохнул струйку дыма:

– Завтра в газетах появится сообщение о том, что с вас сняты все обвинения, и вы отпущены из-под стражи. Так надо, чтобы ваш брат не усомнился в вашей искренности.

– Мой брат?

– Пораскиньте мозгами, Старбак. – д’Эмон переместился в глубокое кресло у камина. Нависающий с двух сторон широкими рогами подголовник затенил лицо, – Есть шпион, хитрый и осмотрительный. Он знаком с вашим братом. Информацию он посылал через Вебстера, но Вебстера свалила болезнь, поэтому Север подрядил двух молодых ослов, неких Скалли и Льюиса, выяснить, что с Вебстером и получить насущно необходимые сведения от неизвестного нам шпиона. Льюиса и Скалли мы поймали. Вебстер повешен. Но информация-то Северу нужна, как воздух. Значит, янки будут искать каналы для связи с нашим предателем. И тут, словно чёртик из коробочки, объявитесь вы. И привезёте весточку от того самого шпиона. Составленную, правда, мною, но северянам знать об этом необязательно. Вы поплачете брату в жилетку, расскажете, как разочаровались в Юге, поведаете в красках об измывательствах Гиллеспи, развеявших ваши романтические заблуждения относительно мятежа. Упомянёте и о том, что не стеснялись выражать вслух своё возмущение незаконным арестом в Ричмонде, в связи с чем некое лицо передало вам письмо для доставки брату. Также вы изъявите готовность и в дальнейшем оказывать услуги связного родному Северу. Ваша задача – убедить и его начальство, что вам по плечу заменить Вебстера, а самое главное – выудить у брата имя предателя. Выудить и, если вы действительно на стороне Юга, шепнуть имя мне. Вы, мистер Старбак, – главная пружина нашего капкана. Сработаете, как надо, – глядишь, мы ещё разок полюбуемся на рассветную пляску шпиона в петле.

Старбак вообразил Адама на виселице, его русую голову, свёрнутую набок петлёй; прикушенный язык; мочу, капающую с болтающихся в воздухе ног.

– А вдруг мой брат мне не поверит?

– Ну, в любом случае вы всучите им дезинформацию. А это уже немало. Конечно, не в том случае, если вы решите всё же выбрать сторону победителей и вернуться в лоно Севера. А Север победит, мистер Старбак. Но пусть победит такой кровью, чтобы спустя десятилетия эти ублюдки просыпались в холодном поту, вспоминая, какой ценой им досталась победа.

Кончик сигары д’Эмона багровым дьявольским глазом рдел на фоне тёмного рогатого силуэта.

– Как я попаду на Север?

– Есть ребята, промышляющие тем, что переправляют желающих за линию фронта. Проводники. Вас я обеспечу лучшим из них. Сейчас же, если не возражаете, мне надо составить послание для вашего брата. Нелёгкая, признаюсь, задачка. Переплести правду с ложью, оживить на бумаге призрачные полки; вырастить, как зубы дракона, кавалерийские эскадроны; отлить в чернилах вместо металла пушки и вдобавок записать всё это великолепие печатными буквами, похожими на те, которыми писал предатель. Пусть МакКлеллан считает, что ему предстоит драться с тысячами тысяч. Сыграем с генералом шутку, если вы согласны стать моим шутником, мистер Старбак. Вы согласны?

Д’Эмон наклонил голову, и глаза его, поймав отблеск света из окна, блеснули.

– Когда отправляться?

– Сегодня ночью. До того момента мой дом со всеми сопутствующими радостями в вашем распоряжении.

– Сегодня ночью? – опешил Старбак.

Он-то надеялся, что у него в запасе есть хотя бы пара дней на подготовку

– Сегодня, сегодня. – скалился д’Эмон, – Переправить вас на ту сторону займёт двое или трое суток, так что чем раньше начнём, тем раньше закончим.

– Прежде, чем отправиться, мне кое-что нужно. – сказал Старбак.

– От меня? – в тоне д’Эмона прозвучали опасные нотки. Он не привык к тому, что с ним торгуются, – Гиллеспи? Он? Намерены мстить этому жалкому червяку?

– Червяка я в состоянии раздавить и без вашей помощи. Нет, мне надо навестить кое-кого в Ричмонде.

– Кого?

Старбак скупо, уголками рта улыбнулся:

– Знакомых дам.

Д’Эмон скривился:

– А чем вам Марта нехороша, юноша? – он раздражённо махнул рукой за спину, туда, где в задней части дома находились, очевидно, помещения для рабов. Старбак молчал, и седой буркнул, – Если я отпущу вас «навестить кое-кого», вы согласитесь отнести вашему брату моё письмо?

– Да, сэр

– Договорились.

– Договорились. – повторил Старбак.

Он лукавил. Он затеял сложную игру; игру, в конце которой его друг (или бывший друг) не повиснет в петле на рассвете.

– Договорились. – вновь произнёс Натаниэль и стал ждать ночи.

Четыре недели понадобилось северянам, чтобы оборудовать осадные позиции под Йорктауном. Генерал-майор МакКлеллан был сапёром по образованию и энтузиастом осадного дела по призванию. Взятие оборонительной линии южан он намеревался превратить в яркую демонстрацию мощи своей родины. Взгляды мирового сообщества были устремлены на армию МакКлеллана, войско наводнили газетчики из Европы и Америки, военные наблюдатели могущественных держав сопровождали всюду штаб генерал-майора. Под Йорктауном, в колыбели Соединённых Штатов, миру суждено стать свидетелем осады, проведённой по всем правилам новым Наполеоном.

Прежде всего были укреплены дороги от форта Монро к Йорктауну для подвоза по ним артиллерии и строительных материалов. Сотни рубщиков валили тысячи деревьев, возчики волокли лишённые веток стволы из леса и гатили ими дорогу вдоль. Следующий слой брёвен укладывался поперёк, а в низинах, где грязь затапливала оба слоя, настилался поверх двух третий.

Возвели пятнадцать артиллерийских батарей. На начальной стадии работы производились исключительно по ночам, чтобы уберечь строителей от огня вражеских стрелков. Каждая из пятнадцати позиций обносилась земляным бруствером двухметровой высоты, обложенным плетёными матами, чтобы не поплыл от дождей. Толщина стен достигала пяти метров, надёжно укрывая расчёты орудий от разрывов картечи. С фронта позиции защищал ров, земля из которого пошла на постройку брустверов. Перед рвом военные инженеры установили засеки по грудь высотой из переплетения колючих веток. Вражеской пехоте, решившейся атаковать любую из батарей, придётся прорываться сквозь засеку, затем нырять в полный грязи ров, а под конец карабкаться на бруствер, выложенный сверху мешками с песком, и всё это – под непрерывным огнём самого штурмуемого орудия и соседних.

После того, как были готовы рвы, засеки и брустверы, батареи стали готовить для установки орудий. Малым пушкам, четырёхдюймовкам и двенадцатифунтовикам, требовался только деревянный настил, но с крупнокалиберными чудовищами, усилиями которых будет обращена в прах оборона мятежников, дело обстояло сложнее. В котлован, вырытый за амбразурой, засыпалась щебёнка, привезённая из форта Монро, заливалась цементом, образуя каменной твёрдости фундамент, в который, пока не затвердел, вделывался полукруг рельсов дугой в тыл. В самой амбразуре устанавливался штырь. После этого монтировался станок пушки, – пара чугунных балок, идущих с наклоном от амбразуры назад. Балки были снабжены в задней части парой колёс, сцепленных с рельсовым полукругом, а в передней имели штангу со втулкой, насаживавшейся на штырь в амбразуре. Таким образом орудию обеспечивалась свобода горизонтальной наводки. Балки нужны были для того, чтобы гасить отдачу после выстрела, ибо по ним вперёд-назад ходил пушечный лафет, который монтировался в предпоследнюю очередь. В последнюю ставилось само орудие. Пушки были слишком тяжелы для мощёных деревьями дорог, поэтому многокилограммовые стволы доставляли из форта Монро на плоскодонных баржах по вздутым после весеннего разлива водным потокам. С барж пушки перегружали на повозки, представлявшие собой раму на огромных колёсах, между осями которых и подвешивалось орудие. Устанавливали пушки на лафеты по ночам, но южане замечали суету и били шрапнелью в надежде помешать врагам.

Восьмидюймовое орудие, стреляющее 15-тикилограммовыми снарядами, на крепостном лафете

Самые большие из орудий достигали в длину четырёх метров и весили свыше восьми тонн каждая. Заряд картечи для них имел в диаметре двадцать сантиметров и весил под полсотни килограммов. Дюжина пушек меньшего калибра стреляла двадцатипятикилограмовыми картечными контейнерами, но даже эти меньшие пушки были гораздо больше любой из тех, что виднелись в амбразурах на стороне южан.

Но МакКлеллан не был удовлетворён. Он приказал доставить гигантские десятитонные мортиры – короткоствольные, похожие на здоровенные ступки, орудия, швырявшие пятидесятикилограммовые снаряды по навесной траектории. Большие пушки били прямой наводкой по переднему краю вражеской обороны, а мортиры превращали в ад тыл обороны. Бомбардировка по приказу МакКлеллана должна была продолжаться двенадцать часов, и только после этого пехота северян двинется по зелёной весенней травке к тому, что останется от позиций южан.

Пушки были готовы. Каждая из батарей оборудовалась подземным складом боеприпасов, обложенным камнем. Чтобы заполнить эти склады, потребовалось шестьсот раз гонять фургоны из форта Монро, куда боеприпасы доставлялись морем. Сапёры прокопали и «параллель», – траншею, скрытно выводящую пехоту далеко вперёд, на самое острие атаки. Без потерь не обошлось. Меткие стрелки южан выцеливали копающих, мортиры врага собирали кровавую дань, пушки сшибали плетёные щиты, скрывавшие рабочие партии от глаз противника, но метр за метром осадные орудия федералов приобретали законченный вид. Для артиллеристов отрыли убежища, где они могли бы отсидеться в случае контрбатарейной стрельбы. Всё делалось в соответствии с последними требованиями осадного искусства. Каждый залп всех сосредоточенных МакКлелланом орудий весил более трёх тонн.

– … И мы намерены поддерживать подобную интенсивность огня в течение двенадцати часов, джентльмены. – объявил МакКлеллан иностранным наблюдателям в ночь перед бомбардировкой.

По мнению генерала, после того, как на оборонительную линию мятежников обрушатся две тысячи тонн огня и металла, пехоте северян потребуется очень постараться, чтобы отыскать там хотя бы одного живого южанина.

– Полусуточная горячая припарка, господа, – самодовольно вещал МакКлеллан, – навсегда излечит южан от болезненной тяги к мятежам. Завтра к вечеру мы одержим над ними великую победу, вот увидите.

Той же ночью, словно чувствуя, какая судьба уготована им с утра, конфедератские пушки открыли огонь. Снаряд за снарядом с визгом сыпались сквозь дождь на позиции северян, тлеющие фитили чертили огненные линии в черноте небосвода. Жертв, однако, находили немногие: один заряд выпустил кишки мулу; другой накрыл палатку, похоронив обоих её обитателей, ставших первыми убитыми в бою солдатами 20-го Массачусетского со времён его недоброй памяти крещения огнём под Боллз-Блеф. Обстрел прекратился так же неожиданно, как начался, и ночную тишину, звенящую после отгремевшей канонады, нарушали только собачий брёх, ржанье лошадей и голоса крылатых пересмешников.

К утру небо очистилось. На севере, правда, темнели тучи, и местные фермеры божились, что скоро дождь возобновится, но солнце сияло, и слушать крестьян не хотелось. Дым десяти тысяч костров поднимался в синие небеса от бивуака северной пехоты. Бойцы смеялись и шутили, предвкушая лёгкую победу. Главную работу за них сделают артиллеристы, а пехоте предстоит весёлая прогулка по куче дымящейся земли. Осуществив операцию, достойную занесения в учебники, МакКлеллан твёрдо намеревался утереть нос европейцам, продемонстрировав, что американский генерал во главе американской армии может проломить вражескую оборону за каких-то двенадцать часов, а не ковыряться месяцами, как французы с британцами в Крыму (МакКлеллан был американским наблюдателем при штабе союзных войск в Тавриде).

Пушкари-янки заканчивали последние приготовления. Пушки были заряжены, фрикционные воспламенители вставлены в затравочные отверстия, офицеры осматривали вражеские позиции в подзорные трубы. Свыше сотни тяжёлых орудий ожидали сигнала, чтобы превратить в кровавую кашу позиции конфедератов. Целый месяц армия трудилась, не покладая рук, ради этого момента, и ждущим отмашки северянам казалось, что весь мир затаил дыхание. На реке Йорк канонерки приблизились к берегу, готовые влить голоса своих пушек в общий хор. Ветерок шевелил вымпелы кораблей и уносил дым их паровых машин к востроку, за реку.

Семью сотнями метров глубже артиллерийских позиций в чудом избежавшем топоров сосновом бору обретала форму странная жёлтая штука. Вокруг неё суетились солдаты. Одни лили серную кислоту из оплетённых бутылей в чаны, заполненные железной стружкой; другие качали огромными насосами образующийся водород по прорезиненным рукавам в жёлтую оболочку, медленно поднимавшуюся над линией деревьев. Надувать шар начали ещё в сумерках, а к рассвету его уже требовалось удерживать у земли трём десяткам бойцов. В корзину забрались двое: профессор Лоуи, знаменитый аэронавт, чьи навыки требовались для управления аппаратом, а также генерал Хейнцельман, который должен был опытным военным глазом оценить масштабы причинённых артиллерией северян разрушений и доложить по телеграфу МакКлеллану, когда мятежники побегут в панике. Профессор Лоуи проверил телеграфное оборудование и отдал наземной команде приказ отпускать шар.

Профессор Лоуи и генерал Хейнцельман

Медленно, будто встающая из-за леса жёлтая луна, шар пошёл вверх. Пятьсот метров каната, намотанного на барабан лебёдки, связывали его с землёй. Обычно подъём шара вызывал со стороны противника ураган артиллерийской стрельбы, но нынешним утром не прозвучало ни единого выстрела.

– Молятся, что ли? – фыркнул профессор Лоуи.

– Им сегодня стОит. – буркнул Хейнцельман, барабаня пальцами по борту корзины. Он побился об заклад с начальником штаба, что от мятежников останутся рожки да ножки уже через десять часов, а не через двенадцать. Корзина трещала и раскачивалась, но полёт Хейнцельман находил весьма любопытным и необычным. Гораздо интереснее морской прогулки, это уж точно. Шар миновал двадцатиметровую отметку, и генерал направил подзорную трубу на запад, где дымное облако стояло в небе над вражеской столицей.

– Вижу змеиное гнездо, профессор! – известил он Лоуи.

– Ничего, генерал, скоро мы гадюк оттуда выкурим!

Хейнцельман перевёл трубу ближе, на раскинувшиеся, казалось, прямо под корзиной позиции конфедератов. Ощущение при этом было неописуемое. Наверно, так Господь озирает землю из горних высей. Хейнцельман видел вражеские батареи, ведущие к укрытиям окопы, палатки за земляными брустверами. Война никогда больше не будет прежней, думал генерал, с тех пор, как малейшие детали обороны противника стало возможно рассмотреть с воздуха. Хейнцельман направил подзорную трубу на крупнейшую из вражеских батарей. Артиллерия северян не откроет огонь, пока генерал Хейнцельман не отчитается о том, что готов вести наблюдение. Пожалуй, решил генерал, можно докладывать.

– Пора связаться с землёй, профессор. – сказал он профессору.

– Костры не горят, генерал. Мятежники решили обойтись без завтрака? – профессор кивнул на череду крытых дёрном шалашей, перемежаемых редкими палатками. Курилась всего пара слабых дымков, и, насколько рассмотрел Хейнцельман, не дымила ни одно труба на крышах артиллерийских укрытий позади батарей южан.

Хейнцельман вгляделся в пушечные позиции внимательнее. На флагштоке трепетал стяг Конфедерации, но артиллеристов видно не было. Может, в ожидании бомбардировки они попрятались по убежищам? Генерал порыскал трубой по вражеским позициям. Нашёл коновязи, нашёл примятую колёсами пушечных передков траву… Людей не нашёл ни единой живой души.

– Что передаём? – деловито осведомился Лоуи, держа руку на ключе телеграфного аппарата, связывавшего наблюдателей по проводу с землёй, где находился другой аппарат, с которого донесения воздухоплавателей отсылались непосредственно в штаб МакКлеллана.

МакКлеллан находился в постели, ещё с вечера великодушно дозволив пушкарям начинать без него. Адъютант разбудил генерала спустя два часа после восхода солнца:

– Сэр, у нас рапорт с шара.

– Ну? – неприветливо буркнул генерал, продирая глаза.

– Враг бежал, сэр.

МакКлеллан, хмурясь, бросил взгляд на прикроватный столик, где стояли часы, сел, открыл ставню окна. Щурясь от хлынувшего в комнату света, повернулся к адъютанту:

– Что-что?

– Вражеские укрепления, сэр, пусты.

Адъютант, Луи-Филипп-Альбер Орлеанский, граф Парижский, прибывший в духе Лафайета помочь Америке обрести единство, на секунду усомнился в чистоте своего произношения.

– Мятежники отступили, сэр. – сказал он медленно, тщательно выговаривая каждое английское слово, – Укрепления пусты.

Луи-Филипп-Альбер Орлеанский, граф Парижский. Пиар-войну в Европе Север выиграл ещё до начала военных действий: в армию федералов приехало записываться огромное число добровольцев из Старого Света, причём, как аристократов, вроде Луи-Филиппа и его брата, так и представителей противоположного лагеря – ветеранов европейских революций середины XIX века.

– Кто сказал? – гневно рявкнул МакКлеллан.

– Генерал Хейнцельман и профессор Лоуи, сэр. С воздушного шара.

– Они бредят. Бредят! – раскипятился генерал.

Что за глупости? С какой стати мятежникам отступать? Этой ночью они палили из своих пушек; вспышки прорезали мглу, как молнии; взрывы гремели над подтопленными лугами… Генерал зло захлопнул ставню и жестом выдворил аристократа-адъютанта за дверь. Внизу стучал аппарат, принимая новые донесения от воздушных наблюдателей, но МакКлеллан ничего не желал слушать. Он желал спать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю