Текст книги "Медноголовый"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Старбак неспешно прикончил сигару. Убежать от хлопот не вышло. Значит, придётся ловить предателя? Где-то в ночи часы на церкви пробили время, и Натаниэль устремился во тьму.

8

– Это что? – Бельведер Делани гадливо, кончиками пальцев, поднял ассигнацию и прочитал надпись на ней, – «Приход Пойнт-Купи. Два доллара». Моя дорогая Салли, смею надеяться, эта купюра попала к тебе не в счёт оплаты твоих услуг?

– Очень смешно, – сказала Салли, отобрала у адвоката банкноту и положила в одну из куч кредиток на столике вишнёвого дерева, – Наш процент с карточных столов.

– И что же мне с этой бумажкой прикажешь делать? – осведомился Делани, выуживая банкноту обратно, – Смотаться в Луизиану и потребовать у псаломщика прихода Пойнт-Купи заплатить мне два доллара?

– Ты прекрасно знаешь, что их можно сплавить по сниженной стоимости в Обменный Банк. – ухмыльнулась Салли, вновь забирая у него банкноту и кладя обратно в недельную выручку заведения, – Карты нам принесли четыреста девяносто два доллара и шестьдесят три цента.

За карточными столами на первом этаже играли в ремиз и покер. Заведение брало свой процент с выигрышей. По негласному правилу картёжники могли расплачиваться любыми купюрами, но за пределами игровых столов заведение принимало только новые деньги северян, золото, серебро и ассигнации виргинского казначейства.

– Сколько же из этих четырёхсот девяносто двух долларов имеют хоть какую-то ценность? – спросил Делани.

– Половина где-то. – сморщилась Салли.

Остальные представляли собой смесь банкнот, выпущенных различными южными банками, муниципалитетами, даже купцами, с помощью печатного станка пытавшимися восполнить дефицит платёжных средств нового государства.

– «Банк Чаттануги», – прочёл Делани, вороша ассигнации, достал одну, – А это что за чудо, во имя Иеговы? Двадцать пять центов, напечатанные окружным правлением Джексона, Джорджия. Господи, Салли, да мы богаты! Купюра в целый четвертак!

Он бросил ветхую затёртую бумажку в груду прочих и поразмыслил вслух:

– Может и нам напечатать своих денежек?

– Почему бы и нет? – хмыкнула Салли, – Это же, наверно, полегче, чем ноги раздвигать, как я наверху.

Идея захватила Делани:

– Можно придумывать новые приходы, новые округи! Банки несуществующие основывать!

Всё, что могло приблизить конец Конфедерации, встречало горячую поддержку со стороны Бельведера Делани, а уж обрушение финансовой системы предопределило бы крах нового государства. Впрочем, денежные дела Конфедерации и без усилий Делани оставляли желать лучшего: цены росли, как на дрожжах, а купюры, выпущенные правительством (не говоря о местных денежных знаках округов и штатов) стремительно теряли стоимость, ибо единственное обеспечение, которое могло предложить обладателям банкнот государство – выплату в драгоценных металлах, но лишь спустя шесть месяцев после победы над Севером.

– Станок печатный в каретном сарае разместим. – соображал Делани, – Кто узнает?

– Кто-кто, печатник, например. – Салли не разделяла его энтузиазма, – Слишком много народу придётся задействовать, Делани. Слухи пойдут. У меня на каретный сарай другие планы.

– Любопытно. Какие?

– Затемнить. Ковры положить, стол, дюжину кресел поставить, и я обещаю тебе доходы от этой затеи выше, чем от моей кровати.

Делани непонимающе поднял брови:

– Обеды, что ли, давать думаешь?

– Дьявол, нет. Спиритические сеансы. Раззваниваешь по городу, что я – знаменитая медиумша, а дальше – держим ушки на макушке относительно ричмондских сплетен и берём по пять долларов за групповой сеанс и пятьдесят – за личную консультацию.

Салли осенило прошлой ночью, когда пьяные завсегдатаи устроили свой поддельный сеанс. Клиенты развлекались, но Салли заметила, что кое-кто из них воспринимал забаву всерьёз, ожидая от неё чего-то сверхъестественного. И Салли решила извлечь из чужих суеверий выгоду.

– Помощник нужен будет. – продолжила она, – По стенам стучать, звуки всякие потусторонние делать.

Предложение Салли Делани понравилось. Ткнув пальцем в потолок, он уточнил:

– А постельное ремесло, что же, бросишь?

– Буду больше денег заколачивать – мигом брошу. От тебя понадобится монета на отделку сарая. Если помещение будет выглядеть дешёвкой, народ туда не заманишь. Всё должно быть по высшему разряду.

– Ты – золото, Салли. Чистое золото. – от души похвалил её Делани.

Его еженедельные встречи с Салли доставляли ему море удовольствия. Её деловая хватка и житейская смётка внушали Делани глубокое уважение. Салли вела финансы заведения, вела скрупулёзно и честно. Для Делани роскошный бордель с претензией на элитарность был истинным золотым дном, поставляя, помимо денег, последние сплетни о южных политиках и высших командирах, и сплетни эти адвокат неукоснительно пересылал в Вашингтон, не утруждая себя, впрочем, проверкой посылаемых сведений. Регулярностью донесений, а не их правдивостью доказывал Делани свою преданность будущим победителям, и законник намеревался после триумфа Севера воспользоваться плодами своей верности на полную катушку. Предложение Салли могло увеличить как доходы от заведения, так и приток свежих сплетен. Делани сгрёб со стола свою долю выручки:

– А о чём судачат?

Салли махнула рукой в сторону окна, выходящего на забитую телегами и каретами улицу:

– Кому судачить-то? Судачить некому. У нас таким манером скоро клиентов не останется. Все сбегут.

– Эти сбегут, набегут новые. – хихикнул с намёком на северян Делани.

– Значит, удвоим цены. – мстительно заключила понявшая работодателя правильно Салли и поведала ему о закрытии северянами вербовочных пунктов.

– Ух ты, я об этом не слышал. – оживился Делани.

– Янки считают, что победили. – скорчила презрительную гримасу Салли.

У них есть на то все основания, подумал Делани, вслух спросив:

– И кто же из клиентов осчастливил тебя новостью насчёт вербовщиков?

– Не клиент. Нат.

– Старбак? – удивился Делани, – Он был здесь?

– Прошлой ночью. Его выпустили из кутузки.

– Об его освобождении я читал. И в «Экзаминере», и в «Сентинеле». Старбак в своей каморке? Зайду поздороваться.

– Зря ноги будешь бить. – Салли закурила сигару, – Нет его там. Ввязался чудик во что-то, не пойми во что…

Делани хорошо знал, насколько сильно привязана Салли к Старбаку, чтобы поверить в искренность её грубости.

– Это ты о чём? – полюбопытствовал адвокат.

– Жизнью своей он рискует, как последний дурень, вот о чём. – ответила Салли, – Поташил какое-то письмо к янки. Меня звал.

Делани, интуитивно почуяв, что из истории со Старбаком можно будет извлечь кое-что, небезынтересное вашингтонском друзьям, осторожно уточнил:

– Звал с собой к янки? Зачем?

– Не к янки. – поправила Салли, – Звал замуж. Ну, и к янки тоже.

– Замуж звал? У него безукоризненный вкус. – польстил с усмешкой Делани и Салли, и Старбаку, – Неужели ты дала ему от ворот поворот?

– Ну да. А он говорил, мол, откроем галантерейную лавочку в Мэйне…

Делани засмеялся:

– Моя дорогая Салли, в Мэйне тебе не понравится. Они живут в ледяных домах, жрут солёную рыбу и поют псалмы для развлечения. Бедный Нат. Буду скучать по нему.

– Недолго скучать придётся. Он возвратится. Не хотел, но когда я не пошла с ним, передумал. Письмо отнесёт и возвратится.

Делани сделал вид, что подавляет зевок:

– А что за письмо-то?

– Не сказал. От правительства вроде.

Она умолкла, но долго молчать не могла. Салли тревожилась о Натаниэле и мысли не допускала, что подвергает жизнь друга опасности, обсуждая его дела с Бельведером Делани. Адвокату она всецело доверяла. Он носил форму офицера Конфедерации и отличался от других хозяев борделей. Работающих у него девушек он никогда не бил, никогда не оскорблял, обходясь с ними, как с леди, заботясь, чтобы они были довольны и здоровы. У Салли не имелось оснований таиться от Делани, и она не таилась.

– Нат считает, что в Ричмонде засел шпион, хитрый и опасный. Все наши военные планы янки продаёт. Письмом шпиона можно как-то прижучить. Нат больше ничего не сказал, но и этого хватает. Олух Нат, олух и дубина. Ввязался в эту чепуху и закончит, как тот, которого подвесили сушиться в Кэмп-Дэвиде.

Казнь Вебстера в Ричмонде была притчей во языцех с лёгкой руки газетчиков, расписывавших повешение, как закономерный финал всех шпионов.

– Право же, уж что-что, а повесить Ната не позволим. – заверил Салли Делани.

Обратив внимание на то, что дым от сигары, которую он держал, поднимается к потолку странными завитками, законник лишь сейчас заметил, что его пальцы дрожат. Неужели испугался? Да, испугался, решив в первый миг, что шпион, которого должен помочь поймать Старбак, – это он, Бельведер Делани. Но момент затмевающего разум ужаса миновал, и Делани смог рассудить спокойно. Ричмонд кишел шпионами, начиная с богатой сумасбродки Бетти Ван-Лью, озадачивающей сограждан открытостью предательства[8]8
  А помогал ей, кстати, пленный майор 20-го Массачусетского Пол Ревер. Прим. пер.


[Закрыть], до опасливых осмотрительных изменников, подобных Делани. Адвокат был допущен до военных секретов Конфедерации, но, конечно, не в той степени, в какой ориентировался искомый Старбаком шпион. Тот, вероятно, являлся военным.

– От меня-то ты чего ждёшь? – спросил Делани у Салли.

Она повела плечом:

– Единственное, что Нату для счастья надо – вернуться в свой любимый Легион. Можешь это уладить? Если он, конечно, возвратится от янки целым и невредимым?

– И если Конфедерация ещё будет существовать. – дополнил её Делани.

– Будет. Что ей сделается. Так поболтаешь о Нате с Фальконером?

– Я? – поёжился Делани, – Да Фальконер меня на дух не переносит, а уж Ната и вовсе ненавидит. В Легион, пока там хозяйничает Фальконер, Нату дороги нет.

– Ну, в другой полк пристрой его. Солдатское ремесло Нату по вкусу.

Очень глупо с его стороны, подумал Делани, а вслух сказал, покосившись на циферблат стоящих на камине часов:

– Посмотрю, что можно сделать. Пора мне, дорогуша.

– Что, на завтрак не останешься? – изумилась Салли.

Делани поднялся:

– Даже нам, дармоедам-законникам, время от времени приходится работать, дорогуша.

Делани занимал синекуру юрисконсульта при военном министерстве, отнимавшую у него от силы час времени в месяц, но приносившую 1560 долларов в год (южных долларов, конечно же).

Оправив мундир, Делани пообещал:

– Что-нибудь соображу для Ната, дорогуша.

Салли улыбнулась:

– Ты – хороший человек.

– Истинная правда, дорогуша. – с обычной учтивостью он чмокнул Салли ручку, спрятал деньги в кожаный саквояж и откланялся.

Снаружи шёл неизменный дождь. Его капли падали косо под порывами не по сезону холодного ветра.

Пройдя квартал до квартиры на Грейс-стрит, Делани поднялся к себе в кабинет и отпер стол-бюро с крышкой на роликах. Порой у адвоката создавалось впечатление, что между сотнями действующих в Ричмонде шпионов и добровольных помощников Севера идёт негласное состязание: кто даст информацию ценнее, того щедрее и наградят после победы. Карябая пером бумагу, Делани думал о том, что это его донесение в вымышленном им соревновании заслуживает главного приза. Быстро набросав то, что Салли ему рассказала, предупредил, что Натаниэль Старбак подослан Югом, запечатал послание в конверт, указал в качестве адресата подполковника Торна из Управления генерального инспектора в Вашингтоне, округ Колумбия, и вложил в другой конверт, адресованный преподобному Эшли М. Уинслоу, живущему в Ричмонде, на Кэнел-стрит. Конверт вместе с тремя долларами вручил своему чернокожему камердинеру:

– Срочно, Джордж. Это для наших общих друзей.

Убеждения хозяина Джордж знал и разделял. Он доставил письмо на Кэнел-стрит, отдав вместе с двумя долларами из трёх человеку по имени Эшли. Ночью письмо и один доллар поездом были переправлены свободному чернокожему сапожнику, державшему мастерскую на станции Кэтлетт-стейшн в Северной Виргинии.

Тем временем в Ричмонде исход продолжался. Жена президента увезла таки их детей из города. Цены на перевозки взлетели до небес. При восточном ветре можно было различить отдалённую канонаду. Бельведер Делани выложил из шкафа в гостиной флаг северян, готовый вывесить его из окна в тот же миг, когда войска федералов войдут в столицу южан. Переживал адвокат лишь о том, успеет ли его донесение достигнуть Вашингтона до победы. Немного жаль было Старбака, но на юнце, по мнению законника, пробы негде было ставить, следовательно, его и без помощи Делани ждала бы в конце концов петля. К тому же шла война. Смертью больше, смертью меньше, так рассуждал адвокат, слушая гром далёких пушек и молясь, чтобы этот гром знаменовал конец бунта южан.

Старбака захватили бойцы 5-го пехотного Нью-Гэмпширского полка. Приняв его за отставшего южного вояку, они с примкнутыми к винтовкам штыками препроводили пленного к своему капитану, – долговязому детине со встопорщенной бородой и в очках с линзами из шлифованного хрусталя, восседавшего на такой же, как он сам, костистой кляче пегого окраса.

– Обыскали прощелыгу? – скучно осведомился капитан.

– Беден, как честный адвокат.

– Волоките его в бригаду. – распорядился офицер, – Будет брыкаться – пристрелите. Это то, чего заслуживают все дезертиры. Пули.

Он ухмыльнулся и выжидательно взглянул на Старбака: осмелится ли возразить. Натаниэль осмелился:

– Я не дезертир.

– Скорее всего, нет, реб. Скорее всего, ты – сопливый неженка, по дурости стёрший себе ножки. Мне на таких, как ты, пулю жалко тратить. Таких должны сами ребы расстреливать к чёртовой матери. – капитан подобрал поводья и мотнул головой, – Забирайте его, ребята.

– Я не дезертир и не отставший. У меня письмо к майору Джеймсу Старбаку из секретной службы. Из-за этого письма я вторую ночь на ногах.

Капитан жёлчно сказал:

– А я, приятель, продрог, как пёс, и голоден, как волк. Больше всего на свете я сейчас хочу домой, в Манчестер, и, если ты мне морочишь голову, клянусь, я тебя живьём здесь зарою. Понял? Докажи, что не врёшь.

– Мне нужен нож.

Капитан оглядел двух стерегущих Натаниэля солдат, перевёл взгляд на Старбака, будто оценивая его шансы в драке против конвоиров, и оскалился:

– Уж не решил ли ты, приятель, поиграть в героя и умереть молодым?

– Перочинный, хотя бы. – устало уточнил Старбак.

Капитан полез в складки одежды. Шагающие по слякоти мимо пехотинцы в накинутых поверх голов на манер капюшонов шинелях с любопытством глазели на мокрого и грязного Старбака, силясь разглядеть в нём те дьявольские черты, о которых прожужжали все уши северные проповедники.

Капитан, наконец, нашёл то, что искал, и выдал Натаниэлю крохотный ножик с затейливой резной рукояткой. Подпоров швы на поясе брюк, Старбак извлёк наружу завёрнутое в клеёнку письмо. Отдав его вместе с ножиком капитану, предупредил:

– Берегите от дождя, сэр.

Капитан развернул клеёнку, достав из неё листки тонкой бумаги, и выругался, когда дождевая капля превратила часть написанного на верхнем листе в мокрую кляксу. Сгорбившись, офицер закрыл листки плечами, сдвинул очки на кончик носа. Пробежав листки глазами, он бережно сложил бумаги обратно в клеёнку и уважительно вернул Старбаку:

– Эх, сынок, тут и без того хлопот полон рот, да ещё ты. Ну, да ради дяди Сэма… Чем тебе помочь?

– Для начала угостите сигарой.

– Дженкс, дай парню сигару. И штык от его рёбер убери. Парень – жох, но он, похоже, на нашей стороне.

Натаниэлю нашли лошадь и в сопровождении двух лейтенантов отправили в Вильямсбург. Там ли находится штаб Потомакской армии, никто точно не знал, но университетский городок представлялся вполне подходящим для этого местом. Один из лейтенантов, проезжая накануне через Вильямсбург, увидел на улице девушку, поразившую его красотой до глубины души, и он пытал Старбака, столь же прелестны ли обитательницы Ричмонда? Старбак уверил его, что так оно и есть.

– Ничего, скоро сами увидим! – оптимистично заметил лейтенант.

Его товарищ был менее подвержен шапкозакидательским настроениям и поинтересовался у Натаниэля, насколько крепка оборона Ричмонда.

– Весьма крепка. – сказал Старбак.

– Ничего, наши артиллеристы прожуют её и не подавятся. Под Йорктауном вон тоже оборона была – будь здоров, а мятежники смылись ещё до первого залпа наших пушек!

Лейтенанты считали Натаниэля (и он их не разубеждал) патриотом США, рисковавшим ради отчизны жизнью. Они спросили, откуда он родом, и Старбак честно ответил, что из Бостона. В Бостоне лейтенанты были проездом на войну, город им понравился, в отличие от Вашингтона. Столица, по их словам, была местом продуваемых всеми ветрами авеню, недостроенных зданий и спекулянтов, только и думающих, как бы обобрать служивого. В Вашингтоне лейтенанты видели Линкольна, человека прямого и обходительного, как им показалось, но прочие столичные обитатели, на взгляд лейтенантов, слова доброго не стоили.

Лейтенантам спешить было некуда, и они заехали в придорожную харчевню выпить пива. Неприветливый трактирщик уведомил их, что пиво кончилось, предложив бутылку персиковой настойки, мутной сладкой жижи, быстро развязавшей лейтенантам языки. Сидя с ними на задней веранде харчевни, Старбак видел, с какой злостью зыркает на клиентов хозяин, да и лейтенанты не скрывали, что считают его длиннопатлым невеждой, отчаянно нуждающимся в свете просвещения с Севера.

– Убогий и несчастный край! – вещал лейтенант-оптимист, обводя окружающий трактир унылый ландшафт рукой, – Осушить его должным образом, вести сельское хозяйство в соответствии с последними данными науки, и в деньгах купаться можно будет!

Кропимый дождиком ландшафт и впрямь выглядел тоскливо. Постоялый двор был построен на лесной прогалине севернее болот, окаймляющих реку Чикахомини. Речка-то была не шире ричмондской главной улицы, но по берегам её лежали широкие полосы гнилых болот, наполнявших воздух тяжёлой удушливой вонью.

– Местность здесь нездоровая. – опасливо заключил лейтенант-пессимист, – Белый человек здесь на свете задержится ненадолго.

Настойка лейтенантам не пришлась по вкусу, и они ограничились одной бутылкой, продолжив путь.

Навстречу трём всадникам шагали нескончаемые колонны северной пехоты, и Старбака поразило, насколько хорошо они оснащены и обмундированы. Ни у кого из солдат отлетевшая подмётка не была привязана к ботинку бечевой; у всех были пояса, а не куски верёвок; оружие у всех имелось самое современное, а не гладкоствольные кремневые мушкеты, с которыми бойцы Джорджа Вашингтона шли по этим же дорогам к Йорктауну спихивать англичан в море; на униформе отсутствовали заплаты из крашеной орехом дерюги, да и кофе, можно было биться об заклад, в их блестящих ранцах настоящий, а не из жжёного арахиса или прокопченных яблок. Ряшки у солдат были сытые и вполне довольные жизнью. Воинство, превосходно вымуштрованное, великолепно оснащённое и настроенное поскорее покончить с бунтовщиками.

За пару километров до Вильямсбурга путники миновали огромный артиллерийский парк, столько пушек Старбак не видел до этого ни разу. Он и представить не мог, что столько орудий вообще может существовать на свете, а не то, что стоять колесо к колесу на полянке в Виргинии. За рядами новёхоньких, с блестящими свежей краской передками, пушек, тянулась бесконечная череда крытых фургонов для боеприпасов. Смеркалось, и Старбак не видел смысла трудиться считать нарезные Паротты с бульбообразными казённиками, точные двенадцатифунтовые «Наполеоны», тонкие трёхдюймовки. У части орудий жерла были подкопчены, напоминая о том, что Вильямсбург федералам достался не без крови. Артиллеристы готовили себе еду на кострах, и запах жарящегося мяса заставил трёх всадников пришпорить коней.

В Вильямсбург въехали, когда в домах уже зажгли огни. По старинным улочкам конники ехали к колледжу. Некоторые дома были разграблены: занавески оборваны, стёкла разбиты, во дворах груды битой посуды. У ворот одного в грязи валялась затоптанная кукла, на вишне возле другого висел разорванный тюфяк. Третий выгорел дотла, из пепелища торчали две чёрные печные трубы и покорёженные огнём кроватные каркасы. Во всех целых зданиях квартировали военные.

Колледж Вильгельма и Марии пострадал в той же степени, в какой сам город. Лошадей путники привязали к коновязи в главном дворе и пошли в главное здание Рен-билдинг искать Секретную службу. Часовой на воротах не мог им ничем помочь, разве что подтвердил, что разведчики где-то здесь. В освещённых фонарями коридорах валялись разорванные книги и какие-то бумаги. Для Старбака это выглядело, как если бы в этом святилище разума побывала орда разнузданных варваров. Книги, выброшенные из шкафов, горели в каминах или были распинаны по углам. Картины чья-то безжалостная рука распорола крест-накрест, старинные документы громоздились неряшливыми грудами на полу, а сундуки, в которых они хранились, были пущены на растопку. В коридорах пованивало мочой. На белёной стене одной из аудиторий кто-то выцарапал Джефферсона Дэвиса с рогами и хвостом. Солдаты, которых здесь хватало, щеголяли в профессорских шёлковых мантиях.

– Секретное бюро? – капитан нью-йоркского полка задумался, потом показал на ряд домиков неподалёку, – Там они. В домах преподавательского состава.

Капитан, от которого разило спиртным, громко икнул и ухмыльнулся, когда из комнаты за его спиной донёсся женский смех. Над дверью мелом было написано: «Зал расового слияния».

– Мы тут отыскали запасы спиртного и устроили с освобождёнными негритяночками с кухни праздник слияния белой и чёрной рас. – объяснил капитан, – Присоединитесь?

Сержант нью-йоркцев вызвался проводить Старбака до коттеджа, где разместились секретники, а оба лейтенанта, чей долг был исполнен, распрощались с Натаниэлем, решив примкнуть к веселью нью-йоркцев.

Сержант по пути жаловался Старбаку на своих офицеров:

– Обязанности побоку, всё побоку, а ведь мы пришли сюда, имея целью праведный крестовый поход, а не долгий запой! Да и негритянки эти с кухни – девчушки совсем, дети ещё. И после этого чем мы лучше южан?

Но Старбак сержанта не слышал, поглощённый своими мыслями. Чем ближе он с нью-йоркцем подходил к аккуратным домикам по залитой водой дорожке, тем сильнее волновался. Считанные секунды отделяли Натаниэля от встречи с братом и определённости в вопросе: предатель ли Адам? Опасную игру затеял Натаниэль, опасную. Может, у него не хватит духу её продолжать. Может, при виде Джеймса, он выложит ему всю правду? А, может, Господом так и предопределено, чтобы вернуть его, заблудшую овцу, на путь истинный? Сердце билось, как сумасшедшее, а желудок, не оправившийся до конца после живодёрских процедур Гиллеспи, ныл. «Но главное: будь верен сам себе»[9]9
  У. Шекспир «Гамлет» в переводе М. Лозинского. Акт I, сцена 3. Прим. пер.


[Закрыть] – одними губами прошептал Старбак и мысленно вопросил себя: а разве Пилат, принимая решение, не был верен сам себе? На чьей стороне Господь? Желает ли Он, чтобы Натаниэль предал Юг? Вопросы без ответов, невыносимые – хоть плачь. Но тут сержант остановился и указал на ближайшее краснокирпичное здание с двумя часовыми у входа.

– Вот здесь. – сказал сержант и крикнул караульным, прячущимся от ветра за угол, – Эй! У него дело к тем, кто внутри!

На двери мелом было начертано: «Майор Е.Д.Аллен и штаб. Вход воспрещён» Ожидая ежесекундно, что часовые преградят путь, Старбак, тем не менее, беспрепятственно вошёл в прихожую, увешанную гравюрами, изображающими соборы Европы. С оленьих рогов, заменяющим вешалку, свешивалась целая гроздь синих шинелей и сабель. Из зала слева от Старбака слышались весёлые мужские голоса и скрежет ножей с вилками по фарфору.

– Кто там? – громко спросили из зала.

– Я ищу… – голос у Натаниэля вдруг сел и пришлось начать заново, – Я ищу майора Старбака!

– Кто это «я», черт подери? – низенький бородач появился в дверях столовой. За ворот у него была заправлена салфетка, а в правой руке он держал вилку с наколотым на неё куском курицы.

Смерив Старбака, облачённого в старую форму, презрительным взглядом, бородач едко осведомился:

– Ба, неужели сюда забрёл мятежник? Голод пересилил тягу к бунтам? Ну, что молчишь, болван?

– Я – брат майора Старбака. И у меня для него письмо из Ричмонда.

Воинственность бородача как рукой сняло:

– Иисус на кресте! Брат из Ричмонда?

– Да.

– Так что же вы стоите? Входите немедленно, – он предупредительно указал вилкой на вход в зал, – Входите же!

Старбак вошёл в комнату, где за накрытым к трапезе столом сидела дюжина мужчин. В трёх шандалах горели свечи среди серебряных тарелок со свежим хлебом, овощами, жареным мясом, бутылками красного вина, но, как ни оголодал Натаниэль, он не видел ни яств, ни напитков. Он видел только одного человека, начавшего было вставать, да так и застывшего при появлении Натаниэля соляным столбом.

– Джимми! – жизнерадостно крикнул из-за спины Натаниэля бородач, – Этот малый утверждает, что он – твой брат!

– Нат! – слабо выдохнул Джеймс, стоя всё в той же странной и неудобной позе.

– Джеймс! – в горле у Натаниэля застрял ком. Накатила тёплая волна любви к брату.

– Благодарю Тебя, Господи… – сказал Джеймс, бессильно падая на стул, – Благодарю Тебя, Господи!

Стянув с шеи салфетку, он приложил её к повлажневшим глазам, бормоча благодарственную молитву. Другие участники трапезы безмолвно взирали на Натаниэля.

– Тебе письмо. – прервал молитву брата Натаниэль.

– От…? – с надеждой спросил Джеймс. У него почти вырвалось имя Адама, но он вовремя вспомнил, что вокруг полно народу. Майор замолк и приложил к губам палец, показывая брату, что имя их друга следует хранить в тайне.

И у Старбака похолодело в груди. Жест Джеймса предполагал, что шпиона знают оба брата. Значит, всё-таки, Адам. Натаниэль подозревал это с самого начала, но всей душой уповал на то, что предатель – чужой и незнакомый ему человек. Но это Адам. Натаниэль испытывал теперь жалость к нему, досаду и отчаяние. Отчаяние, потому что он не знал, что ему теперь со своим знанием делать. Джеймс вопросительно смотрел на брата, и Натаниэль кивнул:

– Да. От него.

– Благодарение Господу. – облегчённо произнёс Джеймс, – Я уже боялся, что его схватили.

– Джимми снова запел свои псалмы, – весело встрял в беседу братьев встретивший Натаниэля бородач, – Подсаживайтесь к столу, мистер Старбак, съешьте что-нибудь, очень уж у вас заморенный вид Вы, как я понял, принесли письмо?

– Это мистер Пинкертон, – представил бородача Джеймс, – Шеф секретной службы.

– Для меня честь познакомиться с вами, – протянул руку Пинкертон.

Пожав ему ладонь, Старбак вложил в неё обёрнутое клеёнкой послание:

– Вероятно, конечный адресат всё же вы, сэр, а не Джеймс.

Пинкертон нетерпеливо стряхнул клеёнку и жадно впился взглядом в написанные д’Эмоном строки:

– Оно, Джимми! От твоего друга! Он нас не забыл! А я верил в него! – Пинкертон от радости даже ногой притопнул, – Да присаживайтесь же, мистер Старбак! Ешьте-пейте! А ну-ка, ребята, дайте ему местечко рядом с братом!

Джеймс поднялся со стула, и Натаниэлю показалось, что они сейчас заключат друг друга в объятия, но в их семье публично выражать чувства было не принято, и братья просто обменялись неловкими рукопожатиями.

– Садись. – пригласил Джеймс, – Лейтенант Бентли, положите, пожалуйста, Нату курицы. Спасибо. И хлебного соуса[10]10
  «Хлебный соус», «breed sauce»-распространённый в Америке гарнир к жареной курятине. Представляет собою накрошенный в молоко хлеб. Прим. пер.


[Закрыть]. Ты же всегда любил хлебный соус, да, Нат? И сладкий потат, да? Садись, садись. Налить лимонада?

– Лучше вина. – попросил Натаниэль.

Джеймс опешил:

– Ты употребляешь спиртное?

Портить проповедями встречу с братом ему не хотелось, и Джеймс улыбнулся:

– Впрочем, для желудка полезно немного вина. Да садись же, Нат! Садись!

Натаниэль сел, и его тут же засыпали вопросами. Казалось, его знали все собравшиеся, и все собравшиеся читали в Ричмондских газетах заметки о его освобождении из-под стражи. Эти самые газеты достигли Вильямсбурга гораздо раньше, чем сам Натаниэль, который заверил брата, что вся история с его арестом – череда нелепиц и случайностей.

– Тебя ведь обвинили во взяточничестве? – уточнил Джеймс, – Что за глупость!

– Сфабрикованное обвинение, – объяснил с полным ртом Натаниэль, – Обвинили, чтобы держать в тюрьме и заставить сознаться в шпионаже.

Кто-то налил ему вина и поинтересовался, как он выбрался из Ричмонда. Натаниэль охотно пояснил, что двинулся сначала на север, а у Меканиксвилля повернул на восток и хитрым переплетением тропок за Чикахомини вышел сюда. На самом деле без проводника Тайлера Старбака сцапал бы первый же патруль. Ночью проводник д’Эмона вывел Натаниэля к Меканиксвиллю, оттуда к ферме восточнее Колд-Харбора, и следующей ночью они вдвоём миновали линию южных пикетов у Йорк-Ричмондской железной дороги. В сосновом бору у церкви святого Петра, где в своё время сочетался браком Джордж Вашингтон, немногословный Тайлер разомкнул уста:

– Дальше сам.

– А янки где?

– Их передовые дозоры за нами километрах в трёх. Но здесь их, дружок, тучи.

– А как мне вернуться?

– В Баркерс-милл найдёшь Тома Вуди. Он знает, как со мной связаться. Дуй давай.

Большую часть утра Старбак просидел в сосняке, а потом дал себя схватить нью-хэмпширцам. Сейчас, поужинав так плотно и вкусно, как не ужинал ни разу за последние несколько недель, он благодарно принял предложенную сигару и, заметив, что Джеймс нахмурился, объяснил: де, после застенков мятежников сигары благотворно влияют на бронхи. Описав собравшимся перенесённые в тюрьме муки, Натаниэль рассказал и о повешении Вебстера, ни словом не обмолвившись ни о сиделке Вебстера Хетти Лоутон, ни о Скалли с Льюисом.

Пинкертон, набивая трубку отличным табаком с плантаций на Джеймс-ривер, найденным здесь же, в домике, где они квартировали, наморщил лоб:

– Зачем им нужно было привозить вас на казнь Вебстера?

– Думаю, они надеялись, что я каким-то образом выдам себя, покажу, что знаю его, сэр.

– Вот же болваны! – покачал головой Пинкертон, разжигая трубку. Управившись с ней, он постучал пальцем по разложенным на столе тонким листкам доставленного Старбаком донесения, – Как я понимаю, с автором письма вы знакомы лично?

– Да, сэр.

– Друг семьи, да? – Пинкертон перевёл взгляд с тощего Натаниэля на пухлого Джеймса и обратно, – И я полагаю, мистер Старбак, что раз ваш друг семьи попросил отнести его письмо вас, то ему было известно о ваших симпатиях к Северу?

Вопрос попахивал неуклюжей проверкой на лояльность, и Натаниэль осознал со всей ясностью, что вот она – точка, после которой возврата нет. Или он говорит сейчас правду, и тогда – прости-прощай, рота «К» и Салли. Или Натаниэль начинает лукавить, памятуя ещё и о том, что Ричмонду без его лжи не выстоять. На краткий миг он решил, что поддастся искушению рассказать всё, как есть, ради спасения души, но вспомнил роту, вспомнил Салли и улыбнулся Пинкертону:

– Было известно, сэр. Иногда я помогал ему собирать сведения для вас.

Вралось гладко. Несколько секунд он был в центре всеобщего внимания и восхищения, затем Пинкертон хлопнул по столу ладонью: