355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бернард Корнуэлл » Медноголовый » Текст книги (страница 21)
Медноголовый
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:33

Текст книги "Медноголовый"


Автор книги: Бернард Корнуэлл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Держаться! Держаться! – надрывался майор.

С прибытием артиллерии у южан словно бы открылось второе дыхание, и серо-коричневая волна покатилась к засеке. Огонь южан стал точнее, раненые нью-йоркцы отползали в тыл, зовя на помощь музыкантов, исполнявших в бою функции санитаров. Мёртвые падали, живые смыкали над их телами ряды. Рты бойцов пересохли от пороха скусываемых патронов, лица почернели от гари, в которой пот прокладывал светлые дорожки. Солдаты заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, несмотря на то, что ладони саднили, изрезанные шомполами, а плечи, разбитые прикладами, превратились в сплошные синяки. Пространство до засеки было усеяно телами убитых и раненых, лежавших гуще там, где их косила картечь. Новый стяг Конфедерации, алый, рассечённый синим косым крестом с белыми звёздами, картечь не пощадила тоже, но один из наступающих южан поднял его треснутое древко и понёс вперёд. Пуля янки пробила ему ногу, однако стяг не успел коснуться земли, подхваченный другим бойцом, на которого немедленно навели винтовки с десяток нью-йоркцев.

Их сержант, скользя взглядом по ряду своих бойцов, обратил внимание на то, что шомпол одного из них, юного, с пушком вместо усов на верхней губе, утапливается в ствол неглубоко, всего сантиметров на пятьдесят, не больше. Сообразив, в чём дело, сержант метнулся к парнишке и отобрал у него оружие:

– Сынок, положено сначала выстрелить одну пулю, прежде чем заряжать другую.

Мальчишка в горячке забил в ствол подряд несколько зарядов, всякий раз забывая надеть на шпенёк капсюль. На его счастье, сержант поспел до того, как он установил бы всё-таки медный колпачок и поплатился за оплошность увечьем, а то и жизнью. Сержант отшвырнул ружьё мальчишки прочь и дал ему взамен винтовку убитого:

– Хочешь убить мятежника, а не себя, не забывай о капсюлях. Действуй.

Майор нью-йоркцев проскакал мимо тела своего полковника в обратном направлении и осадил коня, подняв тучу грязных брызг, у ближайшего орудия янки:

– Можете заткнуть тех поганцев? – спросил он, ткнув саблей в направлении орудий южан.

– Рады бы, да пушки увязли. – угрюмо ответствовал ему лейтенант-артиллерист.

Орудия северян намертво засели в грунте. Ни лошадями, ни усилиями помогавших животным солдат сдвинуть пушки с места было невозможно. Шрапнель мятежников с протяжным стоном мелькнула в воздухе и разорвалась в тылу над палатками нью-йоркского полка. Два орудия северян выстрелили, но их стволы из-за врывшихся в землю лафетов были задраны слишком высоко, и картечь стегнула небо над головами южной пехоты.

А в цепи наступающих тем временем вновь родился боевой клич, и, пожалуй, именно этот нечеловеческий вой, от которого стыла в жилах кровь, более, нежели пули и картечь южан, окончательно уверили нью-йоркцев, что свой долг они исполнили и пора делать ноги. К чести северян, они не побежали. Нет, медленно и с достоинством они отступали от засеки, угощая свинцом противника и неся потери сами.

– Спокойнее, парни, спокойнее! – приговаривал майор.

Раненые молили взять их с собой, но каждый здоровый думал о том, что, взявшись помочь увечному товарищу, он должен будет повесить винтовку на плечо, значит, мятежники получат парой пуль меньше. А огонь нью-йоркцев и без того слабел, но они отступали, огрызаясь и не паникуя.

– Молодцы, ребята! – надсадно крикнул майор сухим ртом.

Что-то ударило его в левую руку, больно и тяжко, будто кувалдой. Из рукава закапала кровь. Он попытался сжать кисть в кулак, но пальцы остались недвижимы, только слегка дёрнулся мизинец. Майор согнул руку в локте и поднял вверх, чтобы остановить кровь. Наползла предательская слабость, но майор усилием воли совладал с ней.

– Молодцы, парни! Так держать! – заорал он, глуша страх.

Рукав на локте потемнел от крови.

Южане подобрались к засеке и палили, положив ружья на брёвна, из которых она была сложена. Местами мятежники начали разбирать преграду, другие отыскали проходы и немедленно ими воспользовались. Пушкари северян, заставив занервничать и перейти на бег пехоту, бросили застрявшие пушки и дали стрекача на спинах орудийных коней. Не все, впрочем. Офицер-артиллерист метался у пушек, пытаясь заклепать гвоздями запальные отверстия, пока его не подстрелили прорвавшиеся южане. Умирающего бедолагу добили штыками и принялись шарить по карманам.

Майор из Нью-Йорка кое-как наложил турникетную повязку на руку выше локтя. Лошадь его тем временем забрела между рядов полковых палаток, час и вечность назад приготовленных для утреннего смотра. Боковые и входные клапаны были подвёрнуты, подстилки выметены, постели сложены. Костры догорали. Над одним всё ещё висел котелок с давно выкипевшим кофе. Валялись рассыпанные игральные карты.

Преодолев засеку, конфедераты поднажали, и нью-йоркцы покатились через бивуак дальше, к перекрёстку с отдельно стоящими семью величественными соснами, где виднелись пушки покрупнее калибром, чем брошенные двенадцатифунтовики; где проходила засека посолиднее, чем взятая южанами; и где войск северян имелось побольше, чем разбитый нью-йоркский батальон. А лагерь нью-йоркцев, полный еды, кофе, всяких полезностей и приятностей, присланных любящими семьями воинам, ведущим святую борьбу за сохранение Союза, достался дерущимся за право жить по своему разумению южным оборванцам.

Шестью километрами дальше, на просёлке, покрытом липкой слякотью, дивизия генерала Хьюджера ждала, пока её командир выяснит, куда их занесло. Часть людей Хьюджера, перемешавшись с арьергардом Лонгстрита, попросту заблудилась, когда он приказал своим поворачивать к дороге, по которой им следовало наступать в соответствии с планом Джонстона. Влажный тёплый воздух искажал звуки, иногда приглушая их, так что казалось, будто пальба доносится откуда-то издалека, а временами – вообще, с востока. Две дивизии, которым предписывалось сомкнуться, подобно волчьим челюстям, на горле янки, вместо этого выписывали друг возле друга кренделя, но генерал Джонстон находился в полном неведении относительно их манёвров, местонахождения, а также того, что дивизия Хилла уже вступила в бой, даже не удосужившись поставить об этом в известность своего командующего. Джонстон маялся в Олд-Тэверн, куда должна была подойти дивизия Лонгстрита.

– От Лонгстрита вестей нет? – спросил он в десятый раз за последние полчаса.

– Никак нет, сэр. – мрачно ответил Мортон.

Дивизия Лонгстрита будто испарилась. От них не было ни слуху, ни духу.

– Хьюджер, сэр, начал наступление. – порадовал Мортон Джонстона, умолчав о том, что двигается дивизия старого генерала так медленно, что поспеет добраться до янки, дай Бог, к вечеру.

– Кто-то за это должен ответить, Мортон. – процедил сквозь зубы Джонстон, – Я хочу знать, кто виноват в творящемся безобразии, вы меня поняли, Мортон?

– Да, сэр. – рассеянно кивнул начальник штаба, прислушиваясь.

Влажная жара продолжала шутить шутки со звуками, и Джонстон, отвечая на недоумённый взгляд начальника штаба, гром пушек безапелляционно отнёс к заварушке где-то на реке:

– Канонерки перестреливаются с береговыми фортами. Хилл ведь не дурак, чтобы сунуть голову в пасть шакалам без поддержки с флангов.

В Ричмонде, на расстоянии десятка километров, канонада слышалась яснее, эхом отдаваясь на вымытых ночной грозой улицах. Народ взбирался на крыши и колокольни полюбоваться поднимающимся на востоке дымом. Президент, обеспокоившись, послал гонцов в штаб армии выяснить, что происходит. Может, пора грузить золотой запас на поезд и укатывать в Питерсберг? Генерал Роберт Ли, как и президент, никем не предупреждённый о грядущем наступлении, дал Дэвису мудрый совет не пороть горячку, пока точно не станет известно, что делается на востоке. Незачем, сказал генерал, провоцировать новую волну паники и бегства из столицы.

Не всех взбудоражили непонятные военные действия к востоку от Ричмонда. Джулия Гордон раздавала Новый Завет в госпитале Чимборазо, а на другом конце города Салли Труслоу, воспользовавшись отсутствием клиентов, затеяла в заведении генеральную весеннюю уборку. Простыни вытряхивались и вывешивались в саду, шторы с коврами выбивались от пыли, стеклянные плафоны вымывались от копоти, деревянные полы натирались, а оконные стёкла чистились смоченной в уксусе газетной бумагой. Во второй половине дня привезли огромный круглый стол красного дерева для будущего спиритического салона Салли, и стол тоже отдраили и отполировали. В кухне исходили паром бадьи с греющейся водой и пахло щёлоком. Салли, с покрасневшими руками и блестящим от пота лицом, работая, пела во всё горло. Её отец мог бы ею гордиться, но Томас Труслоу крепко спал. Бригала Фальконера находилась в резерве, сторожа переправу через Чикахомини северо-восточнее Ричмонда, и солдаты, игравшие в карты, подковывавшие коней, просто бездельничающие, прислушивались к далёкой пальбе и благодарили Создателя, что эта драка проходит без их участия.

Старбак ехал на юго-восток по дороге, ведущей к Чикахомини. Он плохо себе представлял, куда, собственно, направляется и что ему делать теперь. Д’Эмон, с которым были связаны все его надежды, умер, и Натаниэль остался у разбитого корыта. Во время пребывания у северян Старбак привык к мысли, что может быть раскрыт в любой момент. Адам, например, сумеет передать настоящее донесение, да мало ли? Но Старбак и думать не мог, что судьба нанесёт ему удар с другой стороны, поэтому сейчас ощущал себя затравленным зверем, которому куда ни кинь – везде клин. Он вспомнил о списке вопросов, отданном ему Пинкертоном, и горько ухмыльнулся. Из пропуска обратно в Легион документ превратился в бесполезный клочок бумаги. Д’Эмон с того света ничем не поможет. Путь в Легион отрезан. И от этой мысли Натаниэля охватило отчаяние, беспросветное, что хоть в петлю. Мелькнула безумная мысль: а может, раз терять нечего, записаться рядовым в какой-нибудь полк северян? Сменить имя, получить винтовку и затеряться в рядах самой большой армии за всю историю Америки?

Лошадь Старбака трусила по разбитому колёсами просёлку, а её всадник старался выцедить хоть каплю надежды из водоворота беспросветности и страха в душе. Ветер гнал рябь по дождевой воде, заполоняющей глубокие колеи, разъезженные в красной матовой грязи. Вокруг расстилались поля, перемежаемые островками рощ и ручьями с топкими берегами, а впереди вставала гряда пологих холмов, где взятому у Джеймса коняге идти будет легче, благо там должно быть суше.

Орудийная пальба больше не смолкала. Очевидно, одна из воющих сторон твёрдо вознамерилась выбить противника с его позиций, но в тянущихся вдоль дороги лагерях жизнь шла своим чередом. Обитатели бивуаков вели себя так, словно за рекой дрались какие-то совершенно посторонние армии каких-то совершенно посторонних держав. К лавке маркитанта выстроилась очередь желающих приобрести что-нибудь из предлагаемого торговцем нехитрого набора житейских радостей. Вдвое больше солдат стояло к палатке, где продавались сушёные устрицы. Один из покупателей подмигнул Старбаку и выразительно щёлкнул по фляжке, намекая, что здесь приторговывают из-под прилавка выпивкой. Старбак невесело улыбнулся и покачал головой. А если сбежать к чёрту на кулички, на неосвоенные земли, на запад? Вспомнил, с каким пренебрежением встретила эту идею Салли, и понял, что никуда не сбежит. Надо драться за то, к чему стремишься.

Он миновал превращённый в госпиталь баптистский молельный дом, по соседству с которым стал лагерем гробовщик. На полотняных боках крытого фургона красовалась выведенная алым надпись: «Итен Корнетт и сыновья. Ньюарк, Нью-Джерси. Бальзамирование, недорого и качественно. Гарантированное избавление от инфекции и запаха». Второй воз был нагружен сосновыми гробами, на каждом из которых имелся ярлык с адресом, куда гроб должен быть доставлен. Накачанные химикалиями покойники прибудут домой в Филадельфию и Бостон, Ньюпорт и Чикаго, Баффало и Сен-Пол; там их торжественно схоронят под жалобные стенания близких и высокопарные речи друзей. Обычно погибших погребали на месте, но некоторые, умирая в госпиталях, успевали оплатить доставку тела домой. Как раз в эту минуту одного такого усопшего вынесли из госпиталя и положили на стол у палаток гробовщика. Ступни покойника были пришпилены друг к дружке, на лодыжке болталась бирка. Мужчина в жилете надел покрытый пятнами передник и с широким тесаком в руке подошёл к столу.

Старбак дал коню шпоры, спеша убраться подальше от густой дурманящей вони бальзамировочных препаратов. Дорога пошла вгору к полосе леса, за которой стоял крохотный хутор. Ограда полей фермы была разобрана служивыми на растопку. На крытой дёрном крыше бревенчатой хижины полоскался самодельный флаг. Полосы были сделаны из лент светлой и тёмной мешковины, а крыжом служил прямоугольный лоскут выгоревшей синей ткани с тридцатью четырьмя выжженными хлоркой пятнами, изображающими звёзды. Лачуга, по всей видимости, принадлежала семье свободных чернокожих. Седой старый негр ковырялся на грядках, при виде Старбака отсалютовал ему граблями:

– Устройте им ад, мистер! Так хочет Бог, мистер! Бог, слышите, мистер?

Старбак молча кивнул. Впереди сверкала река, а за ней поднимались дымы, и казалось, будто дальше леса объяты пожарами. Там шёл бой, и Старбак, придержав лошадь, вспомнил свою роту. Интересно, там ли они? Труслоу, Деккер, близнецы Коббы, Джозеф Мей, Исайа Уошбрук и Джордж Финни? Хотел бы он сейчас быть с ними. Чёрт, до чего же не вовремя умер д’Эмон, подумал Старбак, глядя на стоящее почти у самого горизонта тёмное облако смога над Ричмондом и чувствуя, как накатывает тоска по Салли.

Он достал из кармана сигару, подкурил от спички. Жадно вдохнул дым. Кладя спички обратно в карман, наткнулся пальцами на зашитый в клеёнку пакет, похожий очертаниями на сигару в упаковке. Список вопросов МакКлеллана должен был стать его пропуском в Легион, но, найди пакет военная полиция южан, станет его пропуском на виселицу. От этой мысли ожили старые страхи, и вновь захотелось бежать прочь от обеих армий.

– Устройте им ад, мистер! Да, сэр, так хочет Бог, сэр! – послышалось сзади, и Старбак удивлённо обернулся, полагая, что чёрный обращается к нему, и увидел, что по дороге скачет другой всадник, нахлёстывая лошадь. За спиной конника, примерно в полукилометре, горячила лошадей группа северных кавалеристов – единственный признак активности, замеченный нынче Старбаком по эту сторону Чикахомини.

Натаниэль дал шпоры лошади, гоня её вперёд, к реке и к далёким дымам, откуда слышался гул канонады. Сзади Старбака окликнул чей-то смутно знакомый голос, и беглец понял, что вновь влип в неприятности.

10

Атака южан захлебнулась среди брошенных палаток Нью-Йоркского полка. Не упорство северян стало тому причиной, а их богатство. Палатки (изготовленные из белого полотна отличной выделки, давно забытой южанами) буквально ломились от коробок с провиантом; добротных ранцев, набитых сменным бельём и одеждой; крепких кожаных ботинок (для левой и правой ног, в отличие от производимых в Конфедерации квадратных чудищ, которые могли носиться на любой ступне, в равной степени терзая и правую, и левую ноги). Хватало в палатках и вкусностей, присланных северянам из дома: банок каштанов, домашних солений с паприкой, яблочного повидла, печенья, леденцов, кексов, обернутого бумагой сыра и, конечно, кофе. Настоящего кофе. Не высушенного перемолотого гороха, не одуванчикового листа пополам с перетёртыми сухофруктами, а настоящего кофе из настоящих кофейных зёрен.

Поначалу офицеры пытались удержать бойцов от поживы, но, в конце концов, и сами соблазнились сокровищами вражеского лагеря: жирными окороками, копчёной рыбой, свежим маслом, утренней выпечки хлебом, копчёной рыбой, одеялами казёнными и стёгаными домашними. На одном из последних был вышит звёздно-полосатый флаг и надпись: «Отомсти за Эллсворта!»

– Этот Эллсворт что за чёрт с бугра? – недоумённо спросил солдат-южанин у своего офицера.

– Дуралей из Нью-Йорка, который дал себя ухлопать.

– Для янки это же нормально, нет?

– Ну, он был первым. Дал себя пристрелить, когда снял наш флаг с крыши одного отеля в Виргинии.

– Сидел бы у себя в Нью-Йорке, был бы жив-здоров, правильно?

Полковник нью-йоркских «Огненных зуавов» Эллсворт, 1837–1861. До весны 1861 года работал адвокатом. Приятельствовал с Линкольном. Спустя месяц после взятия форта Самтер, когда армия северян заняла виргинский городок Александрию, Эллсворт отправился с группой солдат снять флаг Конфедерации, развевавшийся над самым высоким зданием городка, – отелем «Маршалл-Хаус», и мозоливший глаза Линкольну, так как был хорошо виден из окон Белого дома. Уже спускаясь, Эллсворт был застрелен хозяином гостиницы Джексоном (того на месте растерзали подчинённые Эллсворта). Хоронили Эллсворта с помпой, президент прослезился, а слова «Помни Эллсворта» или «Отомси за Эллсворта» превратились в боевой клич северян (особенно частей из Нью-Йорка)

В офицерских шатрах добыча была богаче: отличные германские бинокли; семейные фотографии в серебряных рамках, стоящие на складных столиках; элегантные походные наборы для письма; черепаховые гребни; отличной стали бритвы в кожаных футлярах; бутылки вина, переложенные опилками в ящиках, и целые бочонки виски. Майор-конфедерат, наткнувшись на такой запас спиртного, расстрелял его из револьвера, пока до выпивки не добрались солдаты.

– Собирайте людей! Вперёд! – орал майор офицерам, но те были, как их солдаты, а солдаты вели себя, как дети в магазине игрушек, и никакая сила не могла бы их оторвать от вражеских палаток.

В обозе бежавшего полка, за штабными шатрами, сержант нашёл сотню новёхоньких винтовок Энфильда в деревянных ящиках, маркированных фамилией производителя «Уард и сыновья. Бирмингем, Англия». Энфильды были и точнее, и качественнее, чем оружие захвативших лагерь южан, поэтому вокруг фургона с английскими винтовками сразу образовалась давка из желающих ими обзавестись.

Не все офицеры и сержанты поддались искушению. Некоторые яростно рубили растяжки палаток, вынуждая солдат продолжить наступление. С флангов, где лагерей не было и ничто не задерживало атакующих, волны южан миновали поросший фиалками лес и выкатились на заболоченный луг, запнувшись у второй оборонительной линии янки чуть западнее той развилки трёх дорог, на котором по плану Джонстона должны были встретиться три его дивизии. У развилки росли семь приметных сосен и имелись две фермы, у которых Джонстон надеялся разгромить южную группировку армии МакКлеллана окончательно.

Перекрёсток защищал форт с земляными стенами, ощетинившийся пушками, над которым развевался на древке из молодой сосенки флаг США. Подходы к форту перекрывались засекой и стрелковыми ячейками. Сюда Джонстон намеревался согнать янки и, окружив, сбросить в кишащее змеями болото Уайт-Оук-Суомп, но вместо трёх южных дивизий явилась всего одна. С первой линией обороны янки дивизия справилась легко, и при виде следующей солдаты в сером и коричневом издали воющий, дикий боевой клич южан.

– Огонь! – скомандовал стоящий на стене форта северян офицер.

Пушки форта разом откатились назад, стегнув по рядам южной пехоты картечью. Свинец пронизывал живую плоть в туманных облачках кровавых брызг. Знамёна падали, но тут же опять поднимались над цепями пехоты, рвущейся вперёд по топкому, чавкающему под ногами грунту.

Генерал Хьюджер слышал канонаду, однако не трактовал её, как повод поспешить.

– Хилл своё дело знает, – повторял Хьюджер, – Потребуйся ему наша поддержка, прислал бы адъютанта.

Свою дивизию Хьюджер двинул вниз по пустой дороге медленно и осторожно, именуя сей манёвр «разведкой боем». Лонгстрит тем временем продолжал метаться из стороны в сторону. Оба генерала с чувством кляли отсутствие карт и наползающий вечерний туман, надёжно скрывающий столбы порохового дыма, по которым можно было бы определить, где идёт сражение.

Президент Дэвис, выведенный из себя и обеспокоенный молчанием Джонстона, решил лично проехаться до поля битвы. По пути он допрашивал каждого встречного офицера, но никто не мог ему толком разъяснить, что же, собственно говоря, творится на болотистых пустошах южнее Чикахомини. Военный советник Дэвису тоже ничем не мог помочь. Роберта Ли последнее время в армии не слишком праздновали, поэтому он, исходя лишь из личного боевого опыта, предположил, что атака, скорее всего, предпринята войсками Конфедерации, но какими силами и с каким успехом, Бог весть. Где находится ставка Джонстона никто из попадавшихся на дороге военных также не мог подсказать, и президент закусил удила, решив, что найдёт Джонстона, чего бы это ни стоило. Дэвис со свитой скакал на восток, а дивизия Хилла без поддержки атаковала укрепления янки у семи сосен.

И сражение, начатое по недоразумению и продолжающееся из гордости, пошло на новый виток.

Старбака окликнул французский военный наблюдатель, полковник Лассан. Он догнал бостонца и схватил его лошадь под уздцы, потянув за собой вниз по дороге, подальше от глаз кавалеристов северян.

– Вам известно, что вы в беде? – осведомился француз.

Старбак дёргал поводья, стараясь высвободить их из хватки полковника.

– Не будьте идиотом! – прикрикнул француз с характерным британским выговором, – Следуйте за мной!

Отпустив уздечку коня Натаниэля, он ударил свою лошадь шпорами. Столько властности прозвучало в короткой фразе полковника, что Натаниэль повиновался, не задумавшись ни на миг. Они съехали с дороги и, прохлюпав по залитому водой лужку, остановились в рощице деревьев с широкими листьями. Француз поднял руку, призывая к молчанию, и превратился в слух.

Старбак сделал то же самое. Он слышал тяжело бьющий по барабанным перепонкам гул пушек, слышал ружейную трескотню, слышал шум ветра в листве, больше не слышал ничего. Француз продолжал прислушиваться, и Натаниэль с любопытством пригляделся к своему самозваному спасителю. Он был высок, годами за сорок, с чёрными усами и тонким лицом, перепаханным войной. Правую щёку полковника пересекал шрам от удара казачьей сабли, левый глаз был выбит русской картечью, а на нижней челюсти слева оставила след австрийская винтовочная пуля. Тем не менее, столько живости и силы излучало это лицо, что назвать Лассана уродом не решился бы даже самый придирчивый эстет. Скорее, бывалым; лицом человека, готового сломя голову мчаться навстречу приключениям. В седле Лассан держался с тем же непринуждённым изяществом, что и Вашингтон Фальконер. Некогда великолепный мундир француза выгорел и износился, золотое шитьё потускнело, а местами вытрепалось. Вместо форменного головного убора с пышным плюмажем полковник носил бесформенную шляпу, словно снятую с пугала.

– Всё нормально. – с облегчением произнёс Лассан, – кавалерия не по наши души.

– А кто по наши?

– Многие. Но главный охотник – парень по имени Торн. Прителепался из самого Вашингтона. Утверждает, что у него есть сведения, уличающие вас, как шпиона, присланного дурачить янки и, самое главное, выяснить личность их главного шпиона в Ричмонде, – Лассан достал компас, отщёлкнул стрелку и указал на северо-запад, – Нам туда.

Развернув коня, он пустил его шагом по роще:

– Они твёрдо настроены примерить на вашу шею пеньковый галстук. Вам повезло, что я был невольным свидетелем того, как этот живчик Торн вломился к МакКлеллану, громогласно требуя у него кавалерию для погони за вами. Но я был там тогда, поэтому теперь я здесь. Всегда к вашим услугам, мсье. – он широко ухмыльнулся Старбаку.

– И почему же? – осведомился Натаниэль, глядя ему в глаза.

– Почему бы и нет? – беззаботно пожал плечами полковник, направляя лошадь вниз, к узкому ручейку, и вверх на другой берег, – Ладно. Отвечу. Как я уже говорил вам, мне надо непременно попасть к южанам, и непременно до того, как эта кампания завершится, то есть мне не подходит пилить через весь ваш континент только для того, чтобы попасть из Йорктауна в Ричмонд. Мне нужен путь короче, то есть – прямиком через линию фронта. Вот я и подумал, раз уж вам всё равно надо рвать отсюда когти, я составлю вам компанию. Две головы лучше, чем одна, а вы в благодарность за мою помощь здесь поможете мне там, подтвердив, что я не соглядатай янки, а полковник конных егерей Императорской Гвардии Патрик Лассан. Так яснее?

– Патрик? – Старбака разобрало любопытство. Необычное для француза имя носил Лассан.

– Мой отец – англичанин, а его лучший друг – ирландец. Меня в честь друга и назвали. А фамилия у меня матушкина. Матушка как раз француженка. С отцом они, хоть и прожили в ладу много лет, но так и не собрались пожениться положенным порядком. А я, в результате, остался бастардом.

Лассан говорил о родителях с такой теплотой, что Старбак ему втайне позавидовал.

– Но сейчас я – заскучавший бастард. – продолжал полковник, – Заскучавший ещё и оттого, что ваши янки, хоть и славные ребята, но нудные, как тевтоны. Каждый мой шаг ограничен чёртовой прорвой регламентаций и предписаний, чтобы я, не дай Бог, не влез в гущу схватки и не получил в горячке по любопытному носу, осложнив дипломатические отношения между державами. А мне это не нравится. Мне надо чуять запах схватки, иначе я не смогу уяснить, из-за чего одна сторона победила в этой войне, а другая проиграла.

– Ну, положим, у нас регламентаций и предписаний тоже хватает. – неосторожно ляпнул Натаниэль.

– Ага! – триумфально воскликнул полковник, – Так вы признаётесь, что вы за южан?

Натаниэль секунду помедлил, затем сдался:

– Да.

– Отлично. – как ни в чём не бывало кивнул Лассан, – Конечно, может, ваши бюрократы и вправду въедливее северных, но в любом случае, это же будет авантюра, а авантюры – это по моей части. Вперёд, мон ами!

Они выехали из рощицы на превращённый в артиллерийский парк луг, за которым виднелась колонна отдыхающей вдоль дороги пехоты северян. Лассан предупредил компаньона, что, если их затронут, они – французский военный наблюдатель с помощником.

– Труднее всего будет перебраться через реку. Погоня пока отстаёт, но ничего не мешает им отбить телеграммы на все мосты с приказом задержать вас, мон ами.

Старбаку стало неуютно. Если янки его поймают, то вздёрнут, как пить дать. И если военная полиция южан найдёт пакет Пинкертона, виселица обеспечена. Но путь обратно в Легион один, сказал себе Натаниэль, и пролегает он через линию фронта.

– Вы ведь тоже рискуете. – произнёс он вслух, больше для себя, чем для полковника.

– Не сильно. – дружелюбно улыбнулся Лассан, – Если нас загонят в угол, я от вас тут же отрекусь, слёзно поведаю, как вы воспользовались моей наивностью, запутали, и буду спокойно курить сигару, пока вас будут вешать. Но не беспокойтесь, я обязательно помолюсь за вашу душу. Потом как-нибудь. Если вспомню.

Натаниэль про себя печально констатировал, что его проклятую душу неспособны спасти ни гипотетические молитвы Лассана, ни горячие мольбы Джеймса.

– Брата моего видели? – спросил Натаниэль, пока они пробирались мимо артиллерийских передков и фургонов.

– Он ручался, что вы невиновны. Война, как мне кажется, не его стихия. Я знаю, что говорю, потому что провёл в обществе вашего брата первую половину битвы, которую вы называете «битвой на Булл-Ране». Он – человек, очень трепетно относящийся ко всевозможным регламентациям и предписаниям. Нет в нём авантюрной жилки, а армии хоть и крепки такими людьми, но в авантюристах нуждаются больше.

– Джеймс – талантливый адвокат. – вступился за брата Натаниэль.

– До сих пор дивлюсь тому пиетету, который вы, американцы, питаете к адвокатам. А ведь они – не более, чем технический персонал, обслуживающий регулятор естественной агрессивности общества. Каждый цент, потраченный на них – это невыпитый глоток шампанского, невыкуренная сигара, незавоёванная женщина. Будь моя воля, я собрал бы всех мерзавцев-законников на одной барже и утопил в океане. Конечно, за исключением вашего брата, который, я уверен, бесконечно порядочный господин. Сержант! – окликнул француз ближайшего пехотинца, – Какая часть?

Сержант, поневоле подтянувшись, отрапортовал, что это Первый Миннесотский полк бригады генерала Гормана, и поинтересовался, не в курсе ли офицер, что происходит за рекой?

– Чёртовы мятежники зашевелились, сержант, так что скоро вам придётся пройтись и задать им трёпку. Удачи вам в этом деле.

Лассан пустил коня по дороге галопом, стараясь держаться в стороне от череды пехотинцев и заполненных водой следов колёс.

– Это корпус генерала Самнера. – просветил он Старбака, – Их двинули ближе к переправе, значит, вот-вот придёт приказ о наступлении. Впрочем, насчёт «вот-вот» я погорячился. Нашему «юному Наполеону» едва ли хватит остатка дня, чтобы принять решение. Он и здоровый-то на подъём тяжёл…

– Вы, как я посмотрю, МакКлеллана не очень жалуете?

– Жалую ли? – Лассан поразмыслил, – Да не особенно. Его бы в сержанты, новобранцев муштровать, а генерал из него никакой. Он – маленький человечек с большим самомнением, и в этом не было бы ничего плохого, если бы он был способен побеждать. Может, он способен, возможно, он и в самом деле новое воплощение Наполеона, но об этом никто никогда не узнает, потому что генерал МакКлеллан не способен сражаться. Просто не способен. Сами посудите: обладая огромным численным перевесом, он в течение всей нынешней кампании делал лишь то, что позволяли ему южане. Дескать, у южан численный перевес! Он и сейчас считает, что ему противостоят двести тысяч штыков, хотя откуда Конфедерации взять столько солдат, непонятно. – Лассан издал короткий смешок и указал на свешивающийся с расставленных вдоль дороги шестов телеграфный провод, – Вот наша главная проблема, Старбак. Наш приятель Торн, наверняка, отбил телеграмму на все переправы, и на мосту вас могут взять за жабры. Вешать, скорее всего, повезут в форт Монро. Последняя чашка кофе под последнюю сигару, затем – мешок на голову, петля на шею и – великое ничто. Достаточно быстрый способ распроститься с белым светом, кстати сказать. Надёжнее расстрела. Доводилось наблюдать расстрел?

– Нет.

– А стоило бы. Всегда удивлялся, сколько промахов даёт один залп расстрельной команды. Ставишь в десяти шагах от цели взвод сосунков, цепляешь обречённому остолопу на сердце бумажку, и всё равно у сосунков не хватает духу отправить бедолагу на тот свет без мучений. В конце концов, командиру приходится идти и добивать его из пистолета. Никогда не забуду своего первого. У меня руки тряслись, как осиновый лист, а несчастный дуралей извивался ужом. Три пули я на него потратил, а потом всю ночь отмывал от его кровищи сапоги. Грязная работёнка эти расстрелы. Вы как, не скисли ещё?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю