Текст книги "«Номер один»"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Финал, часть вторая

– На третьем месте, – сказала Кили, наслаждаясь длинной паузой, которая стала своего рода ее товарным знаком, – Квазар!

Квазар взял микрофон, завизжал, рывком выставил вперед промежность, сделал свой коронный поперечный шпагат, после чего начал благодарить Бога, Иисуса Христа, маму и папу, младенца Христа и всех детей в мире и поклялся посвятить жизнь своим идеалам и распространению счастья, особенно, как он надеялся, среди детей.

– Я объявлю исполнителя, которому публика отдала сегодня второе место, – сообщила Кили своим самым высокопарным тоном, а затем, после долгого молчания, добавила: – После рекламной паузы.

Это был старый трюк шоу «Номер один», призванный держать зрителей в напряжении, но судьи уже знали, кто занял второе место, и Родни больше других не мог дождаться, когда объявят ее имя. Во время ожидания он нервно ерзал на стуле, словно школьник. Рекламная пауза была очень длинной: это был ключевой момент самого популярного телевизионного шоу, и спрос на размещение рекламы был огромный. Гэри и Бэри орали до хрипоты, пытаясь удержать толпу в зале в состоянии бешеного волнения.

Наконец программа продолжилась, и после очередной возмутительной серии пауз наконец настал ключевой момент.

– На втором месте… Иона!

В зале раздался гром аплодисментов. Камеры показали сидящих в первом ряду родственников Ионы, которые прыгали, кричали и плакали. Иона тоже заплакала и поблагодарила Господа, перед тем как отдать должное коллегам по группе, без которых ее победа не была бы возможна, и выразила надежду на то, что этот результат подведет черту под трудным опытом, который она пережила вместе с остальными членами группы «Шетландский туман» в прошлом году.

Когда Иона закончила свою речь, Кили снова вышла вперед:

– Что означает, что победителем шоу «Номер один» этого года становится…

– Одну минуту, Кили! – крикнул Родни со своего места. – Я хочу кое-что сказать.

– Прости, Родни, – ответила Кили, – но…

– Это важно! – настаивал Родни. – Кельвин, можно я скажу?

Взглянув на своего коллегу-судью, Кельвин дружелюбно кивнул.

– Покороче, дружище, – сказал он.

– Спасибо. Иона, – сказал Родни, поворачиваясь к ней и Кили.

– Да, Родни, – ответила она с сияющей улыбкой.

– Иона, во-первых, разреши поздравить тебя с этим поразительным достижением. Ты выступала прекрасно, ты стала второй, ты заслуживаешь этого, ты большая звезда, и ты продашь много записей.

– Это очень мило, Родни, – сказала Иона.

– Но жизнь не ограничивается поп-музыкой, и я хочу сказать кое-что личное. У нас с тобой в прошлом были свои взлеты и падения, но правда заключается в том, что я всегда любил тебя всем сердцем. Ты красива, ты талантлива, у тебя чудесная семья, и ты прелестная шотландка. Я бы хотел, чтобы ты оказала мне честь, согласившись стать моей женой. Что ты скажешь, дорогая? Как насчет того, чтобы попытаться вместе построить что-то новое?

Столь шокирующее развитие событий заставило замолчать всех, кто находился в помещении. Кельвин нарушил молчание.

– Родни! – воскликнул он. – Ну, ты хитрец. Отличная работа, сын мой.

Послышался нервный смех. Все смотрели на Иону, ожидая ее ответа.

Кили, оставаясь профессионалом, сказала:

– Иона, я должна поторопить тебя. Мне нужен ответ.

Иона улыбнулась и послала Родни воздушный поцелуй.

– Леди и джентльмены, – сказала она, – Родни Рут просит моей руки, потому что я шантажом вынудила его сделать это.

Зрители ахнули. У Родни отвалилась челюсть.

– Вы все знаете, что у меня в прошлом году был с ним роман, о чем я очень жалею, потому что он отвратительный, ничтожный человек и не заслуживал меня…

Зрители снова ахнули, послышался жестокий смех Берилл. Родни повернулся к Кельвину, его лицо было искажено отчаянием.

– Кельвин! – умоляюще сказал он. – Давай дальше. Пожалуйста, давай дальше!

– Ни за что! – взвизгнула Берилл.

– Прости, Родни, – сказал Кельвин, отказываясь прервать один из лучших телевизионных моментов десятилетия. – Ты сказал, что хотел, чтобы и Ионе дали высказаться.

– Вы все только что слышали, как этот человек сказал, что любит меня, – продолжила Иона. – Он и тогда говорил, что любит меня, и обещал моей группе контракт на запись. Он так и не сделал нам контракта, а когда ему поднадоело меня трахать, он бросил меня и с того самого дня не отвечал на мои звонки…

– Кельвин, пожалуйста! – простонал Родни, но Кельвин только пожал плечами, показывая, что ситуация вышла из-под его контроля. Очевидно, он по-прежнему не собирался вмешиваться и портить одно из самых обсуждаемых событий всех времен на телевидении.

– В любом случае, как вам известно, я вернулась на шоу «Номер один» без своей группы, и с того самого дня Родни вел себя как свинья. Однако недавно я повернула ситуацию против него: я сказала, что наша бас-гитаристка, несовершеннолетняя девушка, готова поклясться, что он лапал ее, если он не предложит мне руку и сердце в прямом эфире. Я сказала, что хочу забрать половину его денег. Это был довольно подлый шаг, но он ведь и сам довольно подлый парень, верно? Поэтому все случилось, как случилось, и вот тебе мой ответ, Родни: нет, нет и нет. Даже через миллиард лет. Связать себя с такой бесхребетной сволочью, как ты? Размечтался. Мне не нужны твои деньги, и никогда не были нужны. Я просто подставила тебя, чтобы унизить тебя перед народом так же, как ты унизил меня. Я закончила, Кили. Спасибо, что подождали, ваше королевское высочество, я очень ценю это.

Принц Уэльский болтался на заднем плане, ожидая объявления о своей победе.

– Все в порядке, – сказал он. – Не обращайте на меня внимания.

На протяжении неслыханной речи Ионы весь зал зловеще молчал. Теперь он гремел от невообразимых криков и воплей. Родни, у которого еще остался инстинкт самосохранения, подавил желание повернуться и убежать и вместо этого нацепил на лицо хитрую ухмылку, словно признавая, что остался в дураках и не имеет ничего против этого. Когда публика наконец затихла, он сказал:

– Пять баллов за честность, Иона. Я по-прежнему думаю, что у тебя огромный талант, что ты настоящая звезда и ты продашь много записей.

Попытка была неплохая, но Иона не собиралась подыгрывать ему.

– Пошел на хер, Родни, – сказала она.

– Да вы что! – запротестовал принц. – Нет, прошу вас. Нас ведь смотрят дети.

Студия снова разразилась криками, а затем все больше и больше людей начали скандировать: «Пошел на хер, Родни!»

Кили воспользовалась возможностью.

– После того как Квазар и Иона покинули состязание, – сказала она, показав несгибаемый профессионализм, который гарантировал ей роль ведущей на British Awards в следующем году, – победителем шоу «Номер один» этого года становится его королевское высочество принц Уэльский!

После того как аплодисменты снова затихли, Кили поинтересовалась, не хочет ли принц сказать несколько слов.

– О, я не думаю, что кому-нибудь из присутствующих хочется слушать, как старый чудак снова о чем-то твердит, – ответил он.

Затем все остальные девять финалистов присоединились к принцу, Ионе и Квазару на сцене и вместе спели «We Are The World».

Эмма выбежала из ложи для знаменитостей и обняла Кельвина.

– Знаешь что? – сказала она. – Я тебя люблю. Ужасно люблю.

Она так сильно хотела этого

Сознание медленно возвращалось к Берилл, и через пару секунд она бы уже вспомнила, где она и кто она.

– Эй, мам? – спросил отдаленно знакомый голос. Знакомый, но приглушенный, едва слышный. – У тебя рука дергается. Ты проснулась?

Голос принадлежал Присцилле, ее дочери. А Берилл лежала на кровати.

– У этого парня на все ушло пять минут. Круто. Представляешь? – продолжил тихий голос. – И он взял восемь тысяч. Фунтов, мам, не долларов. Восемь тысяч фунтов. Лиза Мари сказала, что, надень мы тебе мешок на голову, вышло бы намного дешевле.

Теперь Берилл все вспомнила. Ну, конечно. Она перенесла операцию. Они отработали финал шоу, принц Уэльский победил, а затем она сразу поехала в клинику «Порчестер» на операцию.

– Боже мой, – сказала она.

– Что? – услышала она ответ Присциллы.

– Родни сделал предложение Ионе! Я только что вспомнила. Боже мой, черт возьми!

– Здорово вышло, да? Отменный сюжет. В смысле, это было просто потрясающе. Газеты сошли с ума, некоторые из них ставят эту новость выше победы принца Уэльского.

– Ничего удивительно. Ну, Родни всегда хотел больше внимания со стороны прессы, и теперь он его получил и, надеюсь, доволен.

– Все говорят, что Кельвину придется убрать его из судейского совета.

– Говори погромче. Тебя плохо слышно.

– Это потому, что у тебя голова замотана. Я сказала, что Кельвин уберет Родни из шоу.

– Аллилуйя! Можешь себе представить, каково мне было сидеть рядом с этим маленьким куском дерьма? Когда мне снимут повязки?

– Врач сказал, что после одиннадцати можно снимать. Сейчас десять тридцать.

– И вообще, где я, черт возьми?

– Дома.

– В Лос-Анджелесе?

– Нет, дурочка. В лондонском доме. Сейчас утро после финала шоу «Номер один». Ты что, не помнишь? Ты приехала в клинику сразу после шоу, и в шесть утра тебя прооперировали. Затем я забрала тебя и привезла сюда. Это все твоя идея, мама, попытаться впихнуть косметическую операцию до начала нового сезона.

– Ладно, ладно. Я все помню, и не называй маму дурочкой.

– Ну, тогда не говори как дурочка, и ты мне не мама.

– Я твоя мама, Присцилла, и я буду говорить, как захочу, поскольку я только что очнулась после анестезии.

– Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Как в тумане… руки и ноги онемели.

– Да, он сказал, что так и будет. Тебе нужно отдохнуть.

– Это хорошо. Чувствую себя как выжатый лимон. Только что отпахала десять недель, чтобы мы могли продолжать вести наш образ жизни. Господи, с каждым годом это становится все труднее.

– Зато шоу отличное. Последний вечер был потрясающий. Вот только мне пришлось болтать с этой ненормальной девкой.

– Какой ненормальной девкой?

– Ну, знаешь, ненормальной девкой, которую отсеяли на «поп-школе».

– Дорогая, они все ненормальные. Думаешь, я могу всех упомнить?

– Ты была очень мила с ней, велела ей учиться и расти.

– Присцилла, я со всеми мила, это моя роль. Я ведь мама.

– Та, со слезой. Ну, знаешь, ее показывали потом много недель подряд.

– А-а, эта. Шайана. Дура невменяемая.

– Это точно. От нее – мурашки по коже.

– Когда?

– Вчера. Я только что тебе сказала.

– Она была там?

– Да! Ты что, не слушаешь? Она подошла ко мне и заговорила.

– Ее не должно было быть там.

– Но она была, и ужасно зла на вас. Особенно на Кельвина.

– Господи, ненавижу, когда они начинают злиться и изображать праведный гнев. Кем, черт возьми, они себя возомнили? Как будто мир обязан кормить их. К черту их. Ну, есть у них мечта. У всех есть мечта. Чем они лучше остальных?

– Вы сказали ей, что она хорошо поет.

– Да, а потом мы сказали, что она поет плохо. Разве она не смотрела шоу? Мы всегда так поступаем.

– А она хорошо пела? Мне показалось, что хорошо.

– Присцилла, твою мать, да что ты знаешь? Конечно, она плохо пела.

Эмма медленно открыла глаза. В первый момент она не поняла, где находится. Однако уже через секунду на нее навалилось ни с чем не сравнимое ощущение счастья, когда она поняла, что лежит в постели Кельвина, с которым они всю ночь занимались любовью.

Она была одна, но слышала, что в душе льется вода. Эмма была даже рада, что у нее есть несколько секунд, чтобы прийти в себя, потянуться и расслабиться от осознания того, что она – это она. Чтобы взвизгнуть, зевнуть и потеряться в огромной кровати, лежа под самым легким, огромным покрывалом, какое она только видела.

Все получилось отлично. Он любит ее, он сказал, что любит ее, и доказал это. Он пытался завоевать ее доверие и победил. Она принадлежала ему, и ей хотелось принадлежать ему всегда.

Затем зазвонил телефон.

Кельвин не слышал звонка из-за шума льющейся воды. Он погрузился в воду и виноватые мысли. Он больше не любил ее. Нарыв был вскрыт, и он больше не любил Эмму. Он поверить не мог, насколько быстро переменилось его отношение к ней. Накануне вечером он просто обожал ее, когда привел к себе в дом и лег с ней в постель. Он продолжал обожать ее по крайней мере половину ночи и искренне верил много часов подряд, что нашел свою половинку, идеальную милую девушку, которая так отличалась от всех, кого он знал раньше. Но затем, около четырех утра, когда она задремала, а он лежал и курил, он начал раздумывать о том, правда ли любит ее, а после того, как она проснулась и они снова занялись любовью, до него начало доходить, что нет. К тому времени, как он встал с постели и пошел в душ, он был в этом уверен. Нарыв был вскрыт, высота взята, и он больше не любил ее. Она была трудновыполнимой задачей, проектом. Он победил, и все было кончено.

Эмма не сняла трубку. Звонили Кельвину, и ее это не касалось, поэтому она ничего не делала, пока не раздался щелчок автоответчика.

– Доброе утро, мистер Симмс, – произнес мягкий, знакомый голос со старомодной интонацией. – Говорит принц Уэльский.

Свет становился ярче. Звук ножниц, разрезающих ткань, вдруг на удивление громко зазвучал в ушах Берилл.

– Как ты себя чувствуешь? – услышала она голос Присциллы.

– Глаза, кажется, в порядке, но я не могу пошевелить руками.

– Они привязаны, чтобы ты не хваталась за бинты во сне. Я сейчас развяжу.

Свет был очень яркий, несмотря даже на то, что глаза Берилл по-прежнему были закрыты. Он бил сквозь закрытые веки.

– Черт! – воскликнула Берилл. – Детка, приглуши свет.

Берилл почувствовала, что свет за веками гаснет, и снова попыталась открыть глаза.

– Знаешь, я серьезно думаю, что вы не должны были говорить ей, что она хорошо поет, если думали, что она поет плохо.

– Что?

– А если вы думали, что она хорошо поет, ее нужно было пропустить в следующий тур.

Повязки уже не закрывали уши Берилл, и она слышала все более четко. Голос ее дочери изменился.

– О чем ты говоришь? – сказала Берилл, вглядываясь в темноту, страстно, но тщетно мечтая потереть глаза, потому что ее руки были привязаны к кровати.

– О Шайане.

– О ком?

– Обо мне.

– Боже мой, поверить не могу, – сказал голос, – вы это сделали, и должен сказать, что это было ужасно забавно. Я признаю, что, когда вы впервые пришли ко мне много месяцев назад, я понятия не имел, насколько мне понравится все это, и, конечно, как вы и предсказывали, это очень сильно повысило уровень моей популярности, что просто ужасно приятно. Я понимаю, нельзя завоевать любовь зрителей, но все же приятно хоть раз убедиться в том, что тебя любят. Представляете, мне предложили вести свое чат-шоу, а также заключить контракт на запись, кто бы мог подумать. Просто невероятно, я чувствую себя Вэлом Дуниканом. Представители шоу «Большой брат» даже выдвинули предложение поставить скрытые камеры в Бак-Хаусе и немного последить за нами. Пришлось сказать им, что мне не кажется, что ее величеству особенно понравится такая мысль. В любом случае, снова благодарю вас за веру в меня и, что более важно, за оказанную поддержку древнему институту, олицетворять который я считаю для себя честью. Ладно, мне пора спешить, через стену лезут журналисты и топчут мои петуньи. Так что всего вам наилучшего, и, как мы, поп-звезды, говорим, это было нечто.

Как только принц отключился, телефон зазвонил снова. Эмма лежала и ждала, когда включится автоответчик, и пыталась осознать то, что она только что услышала. Кельвин врал ей; он с самого начала знал, что принц будет участвовать в конкурсе. Он сам предложил ему участие. Но зачем? Если он и впрямь монархист, как сказал принц, зачем врать ей? Она и сама монархистка.

Ответа не пришлось ждать долго. Эмма услышала его в следующем сообщении.

– Ну-у, Кельвин, – сказал женский голос, источающий интонации Миссисипи, – кажется, ты победил. Должна признаться, я-а и представить себе не могла, что ты превратишь это скучное старое ископаемое в победителя своего шоу. Так что ты молодец. Может, ты и правда так хорош, как думаешь о себе. Насколько тебе известно, я-а женщина с юга, и я-а всегда была человеком слова. Но история научила нас, что современные красотки тоже должны быть практичными, поэтому я-а должна заявить, что считаю нашу сделку недействительной. Увидимся в суде по бракоразводным делам, Кельвин. Пока-пока.

Эмма лежала и слушала. Несмотря на толстое покрывало, ее пробирал озноб, и она думала о своем отце. Уйдя из семьи, он дал дочери урок: не доверять мужчинам. Оказалось, она снова забыла о нем. Она снова поверила мужчине.

Вот дура.

Она встала и быстро оделась. Несмотря на путающиеся мысли, у нее в голове нашлось место, чтобы испытать знакомое многим девушкам чувство неловкости, когда надеваешь смятое вечернее платье в холодном утреннем свете.

Эмма дошла до двери спальни, когда из ванной появился Кельвин. В первую секунду она подумала, что не нужно останавливаться, потому что она была полностью одета, а на нем было только полотенце. Он не смог бы удержать ее. Вместо этого она повернулась к нему.

– Звонил принц Уэльский, – сказала она, – и твоя жена. Оба оставили сообщения. Я их слышала.

Было понятно, что Кельвин сразу же понял, что это значит.

– А-а, – только и сказал он.

– Думаю, нужно сказать тебе спасибо, – сказала Эмма, безуспешно пытаясь улыбнуться горькой улыбкой. – Я искренне верю, что теперь навсегда избавилась от соблазна поверить мужчине.

В комнате по-прежнему было темно, но теперь Берилл видела, что стоявшая в ногах ее кровати девушка не была ее дочерью.

– Ты ведьма чертова, – крикнула Шайана, – ты сказала мне, что я хорошо пою, а потом сказала, что я пою плохо!

Теперь Берилл узнала этот голос. Она словно вынырнула из тумана, и до нее наконец дошло, что она окунулась в глубину самого страшного кошмара, которого больше всего боятся знаменитости: оказалась в плену у ненормальной фанатки.

– Где я? – пробормотала Берилл.

– Не важно, где ты, ведьма. Подумай лучше о том, что с тобой случится.

– Как ты…

– Как я привезла тебя сюда? Знаешь, может быть, я плохо пою, но из меня вышла неплохая актриса, правда, мама? – сказала Шайана, добавив в последние слова капризное калифорнийское нытье Присциллы Бленхейм.

– Черт! – воскликнула Берилл.

– Темные очки, угрюмая физиономия, огромные титьки, которые она себе сделала. В твоей суперпривилегированной стервозной дочурке ведь нет ничего особенного, верно? Я засунула два футбольных мяча под джемпер, натянула розовый парик и забрала тебя из «Порчестера», не вызвав ни одного вопроса. Конечно, без этого было бы сложнее.

Шайана подошла к Берилл и помахала чем-то у нее перед носом. Теперь глаза Берилл лучше привыкли к свету, и она смогла различить водительские права, калифорнийские водительские права.

– Да, ты права, – злорадно сказала Шайана. – Документ с фотографией, водительские права – американские водительские права. Кому, по-твоему, они принадлежат?

– Нет! – ахнула Берилл.

– Да! Ты права. Присцилле. Твоей драгоценной падчерице.

Бросив водительские права на беспомощное тело Берилл, Шайана вытащила сотовый телефон, самый прекрасный и дорогой телефон на свете.

– Телефон просто отпад, – сказала Шайана. – Мне не один час пришлось разбираться, как им пользоваться. Здесь и диктофон есть. Вот, послушай.

Шайана нажала на кнопку, и Берилл ахнула и чуть не задохнулась, услышав отчаянный и напуганный голос своей падчерицы.

«Мама, мама! Пожалуйста! – раздался голос из телефона. – Мне страшно, мама. Она схватила меня, она меня ударила, кажется, она мне что-то вколола… Меня связали… Я не знаю, где я. Мама, пожалуйста, дай ей то, что ей нужно. Делай то, что она говорит. Пожалуйста. Пожалуйста!»

Шайана выключила телефон.

– Я не собиралась бить ее, – сказала она, – по крайней мере, сначала не собиралась, но потом я подумала, как тебе будет плохо, если я ее ударю, и не смогла сдержаться.

– Шайана, немедленно прекрати это, – сказала Берилл, пытаясь говорить спокойно и с материнскими интонациями, – еще не поздно остановиться, а то ты навсегда разрушишь свою жизнь…

– Ты что, не слушала, Берилл? – ответила Шайана. – Ты не слышала, что я сказала тебе во время своего последнего прослушивания? Ты что, не слушала? Я сказала, что у меня нет планов после шоу. Я сказала, что, когда все будет окончено, у меня ничего не останется. Я сказала тебе это, Берилл. Так что не говори со мной о моей жизни, ее уже разрушили, ты уже разрушила ее. Ты сказала мне мечтать мою мечту, а потом отняла ее…

– Не я, не я! – пробормотала Берилл. – Это сделал Кельвин.

– Нет, это сделала ты, Берилл, потому что Кельвин, по крайней мере, был честен со мной с самого начала.

– Ну, тогда Родни…

– Ой, Берилл, да ладно тебе! Даже я знаю, что всем насрать на Родни. Но ты… Ты дала мне надежду. Ты сказала мне мечтать свою мечту.

– Шайана, пожалуйста, послушай меня, мы всем это говорим! Разве ты не понимаешь? Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Шоу «Номер один» – это развлекательное шоу. Певцы здесь не важны. Талант не важен. Это шоу про людей, просто прикол…

– Да, и прикалываются в нем к нам. К мечтателям!

– Ну конечно это так, Шайана, а как же иначе? Мы главное развлекательное шоу, ты должна помнить это. Мы не серьезная программа. Если ты серьезно хочешь стать певицей, иди на прослушивание в Ливерпульский институт театральных искусств или другую театральную школу. Я могу написать директору, если хочешь.

– Ты велела мне мечтать мечту.

– Да, я сказала это, и мне жаль, Шайана, но шоу «Номер один» не занимается воплощением ваших мечтаний. Кельвину плевать на ваши мечты, ему совершенно наплевать на вас. Знаешь, как он вас называет? «Сморчками», «липучками» и «выскочками», вот как. Мы все вас так называем. Прости, но это правда. Я не знаю, хорошо ты поешь или плохо. И мне плевать. Ты поверила не тем людям, Шайана. Не верь нам, и не верь в нас. Отпусти меня, и я попытаюсь помочь тебе найти людей, которым ты сможешь поверить. Пожалуйста. – Берилл пыталась освободить от веревок привязанные к кровати руки. – Что ты сделала с Присциллой? – пробормотала она. – Ты ведь не обидела ее.

– Да какое тебе дело до Присциллы, алчная старая ведьма? – рявкнула Шайана. – Ты засрала ее жизнь так же, как и мою.

– Что?!

– Ты использовала ее! Ты использовала всю свою семью. Да ладно тебе. Кто стал главным персонажем «Бленхеймов», а? Ты. Ты, и только ты. Присцилла и Лиза Мари в нем выглядят как надутые, недовольные, тупые, охеревшие от славы идиотки, кем они и являются, а Сиринити похожа на себя саму, ущербную ненормальную дуру! И ты рядом с ними! Старая добрая Берилл Бленхейм, рокерша, супермамочка!

– Я сделала Присциллу знаменитой.

– В чем знаменитой? Ни в чем. Она знаменита тем, что ругается? Что вечно ноет? Она явно недостаточно знаменита, чтобы продать хоть один альбом. Господи боже мой! Лиза Мари и я побывали в центре для наркоманов еще до того, как получили право голосовать на вонючих выборах! Я рассказывала «Нэшнл энквайер» о своей наркозависимости, пока ты продавала мою чертову жизнь на «Фокс-ТВ»!

Сначала Берилл не заметила.

– Чья это была дурацкая идея, мама?

Теперь она заметила.

– Мама?

– Не моя и не Лизы Мари, мы были детьми.

– О чем ты говоришь?

– И не моей настоящей матери, она так торчит, что не знает, какое сегодня число. Но в нашей семье всегда был только один нормально функционирующий мозг, верно? Одна ясная голова, наша старая добрая мама…

– Перестань! Перестань притворяться Присциллой. Я не твоя мать. Ты просто чокнутая дура. Ты никак не связана со мной или с Присциллой…

Девушка прошлась по комнате и включила свет.

– Ой, мама, хватит тебе! – рявкнула она. – До тебя что, еще не дошло?

Берилл лежала и моргала в свете лампы.

– Что не дошло? Отпусти меня, сука чокнутая!

– Я Присцилла, твою мать.

– Это неправда! Ты ненормальная, и тебе нужна помощь. Где моя дочь?

– Я же сказала, перед тобой, мама.

– Перестань называть меня мамой!

– С радостью! Хорошо. Отлично. Это отличная новость. Ты все равно никогда не была моей мамой.

– И прекрати это безумие.

– Мама, ты не слушаешь. Ты не слушала, когда я была Шайаной, и теперь не слушаешь, когда я Присцилла.

– Ты не Присцилла. Ты Шайана!

– Да, я Шайана, и еще я Присцилла. Присцилла – это Шайана, а Шайана – это Присцилла. Черт возьми, мы – один и тот же человек. Это с самого начала была я.

Берилл открыла рот, чтобы снова закричать, но не смогла сказать ни слова. Наконец до нее дошло.

– Хорошо, – сказала Присцилла. – Теперь поняла?

Присцилла дернула себя за волосы и стащила парик, скрывавший ее собственные розовые локоны.

– Этого не может быть, – пробормотала Берилл, но она уже поняла, что это правда.

– Конечно может, – ответила Присцилла. – Парик, немного макияжа. Я притворилась, что сделала себе нелепые огромные титьки. Кстати, я не пошла на операцию, это было частью плана сделать меня непохожей на Шайану. Сначала я собиралась наделить ее силиконовыми грудями, но подумала, что не смогу нормально двигаться на сцене. Я не знаю, зачем мне вообще нужно было заморачиваться с превращением, ты почти не смотрела на меня во время прослушивания. Ты бы не заметила меня даже через миллион лет. Единственный человек, на которого тебе не наплевать на этом шоу, – это ты сама!

– Я так чертовски зла на тебя, Присцилла! – в ярости крикнула Берилл.

– О нет! Как я это переживу? – хмыкнула в ответ Присцилла.

– Ты правда все это время была Шайаной?

– Да, я же говорю. Я придумала ее.

– Но зачем, ради всего святого? Ты Присцилла Бленхейм, зачем тебе идти на чертово шоу «Номер один»?

– Зачем? А ты как думаешь? Чтобы узнать, действительно ли ты думаешь, что я хорошо пою!

– Что?

– Я записала альбом, мама, и он с треском провалился. Но ты допустила это. Ты была моим менеджером. Старая добрая Берилл Бленхейм, давнишняя рокерша-богиня, думала, что со мной стоит заключить контракт. По крайней мере, ты верила в меня, я всегда опиралась на твою веру, но потом я задумалась. Может быть, я правда ничтожество и стала знаменитой просто потому, что моя мачеха ставит камеры в своей чертовой спальне и транслирует мою юность по кабельному телевидению…

– Присцилла, в наши дни у всех в спальнях стоят камеры! Жизнь каждого человека показывают по телевидению. Ну и что? Радуйся! Джессика Симпсон снимала свою свадьбу, Бритни – свою беременность, Томми Ли – образование, а Осборны – то, как они сидят на диване, ради всего святого, и они все равно целых три сезона были хитом! Вся нация стоит в очереди, чтобы участвовать в «Большом брате» и светиться на экране двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю! Я дала тебе то, чего хотят все до единого…

– Я не говорю обо всех! Я не говорю об Осборнах, или Джессике Симпсон, или о вонючем Томми Ли. Может быть, им это нравилось, может быть, они этого хотели, но я говорю о себе!

– А тебе что, не нравилось? Вечеринки, лимузины? Мне казалось, что тебя все устраивало.

– Мама, всем нравятся вечеринки, но нельзя веселиться постоянно.

– Это еще почему?

– Я хотела делать что-то. Я хотела увидеть, могу ли я что-то делать. Поэтому и решила выяснить, что ты думаешь на самом деле. И теперь я знаю. Я вложила в эту песню всю душу. Я спела «Wind Beneath My Wings» так, словно была рождена для этой песни, и вы сказали, что это было ужасно! Мама, зачем ты позволила мне записать альбом, если думала, что у меня ужасный голос?

– Дорогая, я не думала, что у тебя ужасный голос, – попыталась объяснить Берилл. – Я думала, что это у Шайаны ужасный голос.

– Голос Шайаны это и мой голос тоже!

– Нет, это неправда! Прости, но вы разные. Я знаю, что ты была Шайаной, но это не делает вас одинаковыми. Вы совершенно разные люди, все дело в различных сопутствующих моментах…

– Вот именно! Когда я Присцилла Бленхейм, всемирно известная звезда реалити-ТВ, я стою контракта. Но когда я – это просто я… просто голос, просто девушка, которая поет песню, я ничем не лучше последнего урода.

Берилл не знала, что ответить.

– Ты могла бы остановить меня, мама. Ты могла бы сказать: не записывай альбом, дорогая, у тебя нет музыкального таланта. Но нет. Ты позволила мне сделать это, ведь ты могла бы заработать на этом пару баксов. Ты поддержала меня. Тебе было мало украсть мою юность…

– Присцилла, подожди-ка.

– Украсть мою юность, мама! – повторила Присцилла. – Мне было четырнадцать. Это время, когда большинство подростков ставят замки у себя на двери, чтобы в одиночестве наслаждаться переходным возрастом. А ты пригласила ко мне весь этот чертов мир! Когда мы с Лизой Мари начинали взрослеть и пытались понять, кто мы такие, все вокруг уже решили, кто мы есть на самом деле. Мы никогда не скроемся от того, что ты сделала с нами, мама. Мы застряли навсегда. Ты несла ответственность за мое благополучие, и ты заставила меня работать, словно в шахте или в печной трубе. А теперь выясняется, что ты даже никогда и не думала, что у меня есть чертов талант!

– Нет! Я говорила о Шайане.

– Шайана – это я, мама!

– Ты Присцилла.

– Я Шайана и Присцилла, и мы обе только что наказали тебя.

– Да, ну хорошо! Ты меня наказала! Ты ужасно напугала меня, спасибо тебе большое, и, кстати, не стоит в следующий раз бежать ко мне, чтобы я помогла найти адвоката или центр для наркоманов…

– Ты понятия не имеешь, как мы тебя наказали!

– Присцилла, перестань повторять это «мы», ты говоришь как та сумасшедшая сука, которую ты придумала.

– Я такая же сумасшедшая, как и она, мама. И повторяю, ты понятия не имеешь, как мы с Шайаной тебя наказали.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю об операции, мама. О том, что ты любишь больше всего на свете. Ты пытаешься выглядеть моложе, пытаешься выглядеть лучше. Это наваждение, болезнь. Клянусь, за последние годы ты провела больше времени со своим пластическим хирургом, чем со своей якобы обожаемой семьей.

– Это не…

– Это правда, мама, а теперь послушай меня. Ты знаешь, какого хирурга я для тебя нашла?

– Да. А что с ним?

– Ну, боюсь, он оказался не так хорош в своем деле, как я думала.

– О чем ты говоришь?

– Да. И, кстати, сейчас не утро после финала. На самом деле прошло две недели. Мы держали тебя без сознания две недели.

– Присцилла, о чем ты…

– Видишь ли, нам нужно было время. Мы постоянно работали над тобой, потому что этот парень постоянно делал одну ошибку за другой, и чем больше он пытался исправить то, что натворил, тем больше портачил. Иногда казалось, что он делает это едва ли не нарочно. Но зачем ему это делать, мама? Зачем кому-то пытаться изуродовать тебя?

– Присцилла, это самая мерзкая шутка, которую я только…

– Ты помнишь Дамиана, мама?

– Что?

– Дамиана с выступающими зубами и в очках. Он был одноразовым «сморчком».

– Нет, конечно, я его не помню. Как, черт возьми, я должна…