Текст книги "«Номер один»"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Осторожно, она не в себе

Кельвин объявил перерыв на пять минут. Они и так опаздывали, но он должен был позвонить Эмме. Выгнав членов съемочной бригады из гостевой комнаты, где те доедали пирожные, он закурил сигарету и приготовился понежиться в звуках ее голоса.

– Ты заставил Родни отказать ей? – ахнула Эмма, когда Кельвин описал ей мучительное напряжение конфликта между Ионой и Родни.

– Конечно, заставил и собираюсь проводить ее из тура в тур, а его повторять то же самое снова и снова, отчего сюжет будет становиться только лучше.

– Художественная драма – это хорошо, но настоящая драма – золото для телевидения, да? – процитировала Эмма.

– Конечно. Настоящее всегда лучше.

– Он должен был отказаться, честное слово. Подумать только, она его бывшая девушка. Это просто нелепо.

– Синдром третьего судьи. Такие, как он, и правда нелепы. Это их работа.

– Кстати, о драме, – сказала Эмма, меняя тему, – ты уже видел эту девушку, Шайану?

– Нет. Она в следующей группе. Почему ты спросила?

– Не знаю. Просто так, наверное.

Но Кельвин на это не купился. Он знал, что Эмма потрясающий отборщик, и инстинкт никогда ее не подводил, и, если она решила спросить об одном из тысяч имен, которые пропустила через себя за долгие месяцы подготовительного периода, он хотел знать почему.

– Ну же, – настаивал он. – Почему ты спросила?

– Я просто не могу забыть ее, – тихо ответила Эмма. – В смысле, я забыла о ней, но она вроде как вернулась ко мне. Я помню ее заявку, фразу «Я – это я», то, как сильно она хотела участвовать.

– Они все очень сильно хотят участвовать.

– Да, ты прав, конечно, но эта девушка написала эти слова дважды. В своей заявке. Такого я никогда не видела.

– Эмма, ты видела, что они пишут кровью. Разве не ты говорила мне, что в прошлом году одна заявка была написана спермой?

– Я не думаю, что это была настоящая сперма. Скорее смесь муки с клеем, которая выглядит как сперма.

– Не важно, суть в том, что ты видела достаточно ненормальных.

– Конечно. И все равно я думаю, что Шайана относится к другой разновидности. Я помню ее отборочный день в Бирмингеме. Она была настолько отчаявшаяся. Настолько напряженная. Словно действительно, действительно хотела что-то доказать, доказать что-то себе.

– Эмма, именно таких я и люблю. Чем больше они верят, тем сильнее липнут, а «липучки» – отличный сюжет.

– И все равно, не подпускай к ней парикмахеров и гримеров, у них много ножниц. Какой сюжет ты для нее придумал? Ты ведь не доведешь ее до финала?

– Нет. Мы отсеем ее после «поп-школы». Обычное дело, подразним ее, чтобы росла, а потом скажем, что у нее ничего не вышло.

– Я думаю, ее нужно отсеять раньше. Ее нужно отсеять сейчас же.

– И именно поэтому я не собираюсь делать этого.

– Что ты хочешь сказать?

– Эмма, ты отлично делала свою работу. Если бы у тебя не было принципов и совести, ты была бы младшим партнером в «КЕЛоник»…

– Нет, спасибо.

– И если ты думаешь, что какая-то убогая девица до того накрутила себя, что мне следует ее избегать, это означает только одно: у нас появилась классическая «липучка», и я считаю своим долгом перед общественностью выдоить ее до последней капли.

– Кельвин, я говорю тебе, она слишком напряжена. У нее внутри слишком много всего происходит.

– Эмма, для меня не бывает слишком много всего. Мне это нравится, и тебе это известно. Не волнуйся, такие люди не пугают меня. Никогда не пугали. И никогда не будут. Слушай, мне пора идти. Мы ужасно отстаем. Эмма, я люблю тебя. Очень люблю.

– Возможно, я тоже люблю тебя. Пока.

Нажав на кнопку отбоя, Кельвин поднял глаза и понял, что за ним наблюдают. Это была Шайана. Он тут же узнал ее. Она забрела сюда из холла. Может, чтобы пройти в туалет или чтобы просто поглазеть.

– Эй, привет, – сказал Кельвин, оглядывая ее сверху донизу. – Я приду через минутку.

Ему она показалась довольно обычной. Слегка в стиле готов. Слишком много макияжа и совершенно неподходящий лифчик, потому что груди как таковой у нее не было. Просто очередное скучное ничтожество, из которого после монтажа получится несколько минут чего-то интересного. Кельвин не понял, почему Эмма так на ней зациклилась. Возможно, на этот раз инстинкт подвел ее?

Он делает это для детей

Принц вошел в зал для прослушиваний, оставив своих детективов за дверью. Кельвин не сообщил двум своим коллегам о решении ЕКВ попытать счастья на шоу «Номер один». Как всегда, он предпочитал притворству настоящую драму и искренние реакции, и ему было интересно увидеть, как прореагируют Берилл и Родни.

– Боже мой! – воскликнула Берилл. – Это великолепно! Вы выглядите совершенно как он!

– Невероятно, – согласился Родни. – А голос вы тоже можете подделать?

Принц, казалось, был несколько ошарашен таким приемом и, очевидно, не совсем понял, о чем они говорят. Поэтому он из вежливости не обратил на это внимания, как поступал обычно, встречаясь с любопытными незнакомцами, которые несли полную чушь.

– Привет! Как дела? Все хорошо? – поинтересовался он.

Берилл и Родни зааплодировали.

– Это великолепно, – воскликнула Берилл.

– Поразительно. А еще кого-нибудь показать можете? – спросил Родни, после чего последовало короткое и слегка неловкое молчание, потому что принц по-прежнему не понимал, о чем они говорят.

– Вы судьи? – наконец сказал он, пустив в ход накопленный за многие годы опыт ведения светской беседы. – Молодцы, я думаю, у вас ужасно сложная работа. Это трудно? Уверен, что трудно. Бедняги.

– Парень просто класс, – сказал Родни, поворачиваясь к Кельвину, который улыбнулся и показал, что хочет, чтобы Родни продолжил собеседование. – Ну, расскажите нам немного о себе, – попросил Родни принца. – Кто вы?

– Я принц Уэльский за мои грехи, – сообщил принц, в ответ на что Берилл завизжала от смеха.

– Отлично! – сказала она.

– Понятно, – ответил Родни. – И как же нам вас называть?

– Ну, – ответил принц, – обычно меня называют «ваше королевское высочество», но «сэр» более чем достаточно. Нет, правда, я искренне считаю, что излишние формальности могут иногда помешать, вы согласны?

– Ну что ж, отлично… сэр. Что привело вас сюда?

– Понимаете, я пришел сюда, чтобы учиться, – объяснил принц. – Очень многие считают, что такой чудак, как я, потерял ориентиры. И кто знает, возможно, они правы, возможно, я действительно утратил связь с молодежью, но, в отличие от некоторых, я отказываюсь восставать против молодых и называть их культуру пустой и бессмысленной, при этом ничего о ней не зная. Именно поэтому я пришел сюда. Я пришел, чтобы учиться. Учиться понимать это энергичное, новое, нетерпеливое поколение и одновременно учиться понимать себя. Потому что если я не знаю себя, то как я могу ожидать, что люди узнают меня, а я полагаю, что достаточно тщеславен, чтобы надеяться, что когда-нибудь они меня узнают.

Во время речи принца камеры сосредоточились на лицах судей, и было очевидно, что до Берилл и Родни наконец начала доходить шокирующая реальность. Кельвин, великолепно играя свою роль, в изумлении приоткрыл рот, поскольку становилось все более и более очевидно, что перед ними стоял не двойник.

– Простите? – сказала Берилл, когда принц закончил говорить. – Так вы и есть принц Уэльский?

– Да. Разве я не сказал? Боже мой, я бы забыл собственную голову, не будь она прикручена к телу!

– Настоящий принц Уэльский? – продолжила Берилл.

– Да, именно так, рыцарь чего-то там, кавалер чего-то еще. На самом деле это просто чушь, хотя я серьезно думаю, что традиция важна, вы согласны? В противном случае в поисках эфемерного мы теряем вечное. Мы отделяем следующее поколение от нашей собственной истории. Мы ведь не имеем права так поступать? Мы должны передавать средства, при помощи которых люди будущих времен смогут понимать собственное прошлое. История важна. Вы не согласны? Или я просто твержу об одном и том же? Знаете, за мной это водится.

Когда принц закончил, повисла пауза. Даже Берилл была настолько потрясена, что потеряла дар речи.

– Хм, что ж, сэр, – сказал Кельвин, – что бы вы хотели спеть для нас?

– Я бы хотел спеть «Rockin' All Over The World» группы «Status Quo», – ответил принц.

– Хороший выбор, – сказал Родни словно на автопилоте. – Это отличная песня.

– Здесь нужно петь «rockin'», а не «rocking», – добавил принц. – «G» на конце немая. Ею пожертвовали ради более сильного эффекта и для того, чтобы текст был более плавным. Я считаю, что это допустимо, а вы? Правильный английский очень важен, но не стоит быть излишне придирчивыми. Вы согласны?

Трое судей дали понять, что совершенно согласны, и принц послушно исполнил классическую песню группы «Status Quo». Когда он закончил, все трое судей разразились восторженными аплодисментами.

– Ваше королевское высочество, – сказал Кельвин, натягивая на лицо серьезную маску.

– Пожалуйста, называйте меня «сэр», – перебил его принц. – Правда, честно, обычного «сэр» более чем достаточно.

– Ну что ж, сэр, – продолжил Кельвин все так же серьезно. – Я очень приятно удивлен. Когда я понял, что это не шутка и что вы хотите пройти прослушивание, если честно, я был потрясен.

На лице принца промелькнула тень недоумения. Разумеется, Кельвин не сообщил ему о том, что собирался отрицать свою предварительную осведомленность о королевском участии. Кельвин быстро продолжил, чтобы принц не успел сказать, что на самом деле это именно он пригласил его на прослушивание.

– Нам постоянно показывают вас как человека, потерявшего связь с реальностью, безучастного, изнеженного, высокомерного, помешанного, надоедливого старого зануду.

– Я знаю. Я знаю, – пожаловался принц. – Это так угнетает, вы согласны?

– Я не верила этим гадким слухам даже секунду, сэр, – проворковала Берилл. – Вы так много сделали для понимания и терпимости между расами, религиями… тендерными предпочтениями. Да что там, я думаю, что теперь будет даже возможно сделать транссексуалку Дамой Британской империи.

– Берилл, заткнись! – рявкнул Кельвин.

– Я просто говорю!

– Лучше просто помолчи. Сэр, – сказал Кельвин, снова поворачиваясь к принцу. – Мы знаем все гадости, которые о вас рассказывают. Но шоу «Номер один» – беспристрастное шоу. Мы не превозносим титулы, но и не презираем их. Мы оцениваем всех, кто к нам приходит, только на основании их достоинств. Любой может быть звездой…

– Вы такие молодцы, – перебил его принц. – Я серьезно думаю, что это достойно похвалы. Это именно тот дух, который я пытаюсь поддерживать с помощью своего траста. Мы всегда говорим, что, невзирая на самые отчаянные или трудные обстоятельства, в которых может оказаться молодой человек, наша задача – помочь ему подняться и выпустить на свободу природный потенциал, имеющийся у всех нас.

Кельвин улыбнулся:

– И у вас тоже, сэр. Вы тоже имеете право на то, чтобы вас ценили за ваши достоинства. Я пропускаю вас в следующий тур.

– Правда? О, вы так добры.

– Я тоже, – быстро сказала Берилл. – Вы сделали эту песню, сэр.

– Да, – поспешно согласился Родни. – Спеть «Status Quo» нелегко. Но вы сделали эту песню, сэр.

Затем принца вывели из зала. За дверями он увидел задыхающуюся от волнения Кили, которой не терпелось узнать, как выступил его королевское высочество.

– Ну, знаете, мне показалось, что им понравилось, – ответил он. – Одному Богу известно почему. Полагаю, я пел ужасно, но я старался изо всех сил, и, конечно, мелодия просто потрясающая.

– Значит, вы в «поп-школе»? – взвизгнула Кили.

– Ну, если вы так говорите.

Принц не прыгал и не кричал, как исторически подобало прошедшим в следующий тур конкурсантам, поэтому Кили пришлось прыгать за него.

– Да! – сказала она. – Это так клево! Просто отлично! Отпад!

После чего принц и двое его детективов поспешили обратно в Лондон, чтобы присутствовать на службе в соборе Святого Павла, посвященной памяти жертв последнего цунами.

Поздравляем, вы в следующем туре: Латиффа и Сьюки

После его королевского высочества в списках значилась Латиффа, отобранная заранее «заноза», или «заносчивая негритянка». Кельвину всегда нравилось включать в шоу «занозу», а иногда даже «бодучую занозу», то есть «белую девушку, которая косит под заносчивую негритянку». Последние были еще забавнее, ведь нет ничего прикольнее, чем бледные девушки из Эссекса, которые вальяжно вышагивают, щелкают пальцами, называют себя телками и, в общем, создают впечатление, что они выросли вместе с Эминемом и Eight Mile.

Латиффа гордо вошла в комнату, словно на прослушивание двойников Destiny's Child. Это была крутая девица, окруженная аурой агрессивной самоуверенности, которую наверняка ощущал вермахт в то утро, когда напал на Россию, и, разумеется, с тем же потенциалом, чтобы потерпеть поражение. Американка во всем, кроме национальности, Латиффа не была склонна прятать свой талант в толпе.

– Я лучшая! – громко заявила она. – Так чта забудьте астальных. Я сексуальна, и я сильна женщина, и у меня есть когти, так чта лучша берегитесь. Никта не хочет этава так, как я, поэтаму лучше все валите с маей дароги, патаму чта Латиффа идет!

Времени было мало, поэтому прослушивание было решено прогнать быстро. Ей дали достаточно времени, чтобы она вызвала всеобщее раздражение, в чем и заключалась выделенная ей роль в формировавшейся группе финалистов. Она приготовила песню «Nasty Boys» Джанет Джексон, и Кельвин позволил ей спеть три строчки, прежде чем сообщить, что она прошла в следующий тур. Он даже не стал советоваться со своими коллегами-судьями. Он не собирался выставлять Латиффу на первый план до более поздних ступеней конкурса, чтобы ее раздражающее самомнение не вылезло слишком рано. Во время первых двух или трех шоу она мелькнет на экране всего пару раз, но не более того.

После Латиффы в зал зашла Сьюки, стриптизерша, ставшая проституткой, женщина с огромными силиконовыми грудями, которую Трент попытался отсеять на уровне открывания конвертов и чью заявку Эмма в приступе минутной жалости положила в пачку «сморчков». Эмма углядела в заявке то же самое, что позднее заметил Кельвин. Трент предлагал задействовать ее в массовке на предварительном отборе в качестве персонажа для короткого сюжета и для смеха. «Представьте себе эту высосанную, высушенную старую шлюху, которая думает, что может стать поп-звездой», – говорил Трент. Но, просматривая ее видео, Кельвин заметил настолько безграничное страдание Сьюки, что нашел ее почти привлекательной. Она была настолько потрясающе уязвима. Классическая птица на проводах. Едва ли по-прежнему привлекательная, но уже через несколько месяцев, может быть, недель превратится в ужасающую карикатуру на «старую гадкую проститутку» (или «сапог»). Инстинкты Кельвина говорили, что со Сьюки получится отличный сюжет. Мужчины возжелают ее, потому что уязвимость делает ее доступной, а женщины увидят в ней человека на грани срыва и пожалеют ее. Она даже не так плохо пела, что всегда предпочтительней для перспективных финалистов.

Двумя годами ранее, когда снимался первый сезон шоу «Номер один», такая личность, как Сьюки, с ее нелепыми грудями и голодными глазами могла рассчитывать только на секундную сцену на периферии. Но ожидания изменились. Женщины вроде Сьюки становятся нормой. Версии этого типа стояли на каждом подиуме, и журналы «ОК!» и «Hello!» постоянно печатали фотографии карикатурных женщин с новорожденными младенцами на руках, которые были не больше нелепых силиконовых грудей.

– Сьюки, что ты хочешь спеть для нас? – спросил Кельвин.

– Знаешь, Кельвин, – ответила Сьюки, – я считаю, что ты самый сексуальный мужчина на телевидении, поэтому я бы хотела спеть песню «Hopelessly Devoted То You» из фильма «Бринолин».

Кельвин улыбнулся улыбкой плейбоя.

Берилл сказала:

– О, ради бога!

Родни сказал:

– Хорошая песня, хороший выбор. Но она сложная.

– Прежде чем я начну, – сказала Сьюки, – я бы хотела, чтобы вы узнали, что я очень, очень хочу этого, просто очень. Я так сильно хочу этого. Это моя мечта.

Группа «Пероксид» встречает свою погибель

Пока Сьюки проживала свою мечту перед Кельвином, Берилл и Родни, Челси вернулась в холл, чтобы провести несколько последних минут с группой «Пероксид».

Джорджи и Мишель большую часть дня просидели, тесно прижавшись друг к дружке, на одном месте. На полу, опершись о стену, в окружении пенопластовых чашек, очень крепко обняв друг друга. Они обнимались отчасти потому, что замерзли – почти сразу после приезда они переоделись в костюмы, состоявшие практически только из трусиков и лифчиков, – но и из-за огромного волнения. Только обнявшись они могли сидеть спокойно. Мало что может привести девушек в такой трепет. Они едва дышали от беспокойства.

Их чувства отличались от чувств оставшихся пятидесяти или около того конкурсантов; по крайней мере, им казалось, что они другие, ведь они искренне полагали, что у них есть шанс.

Челси тоже так думала.

– Да ладно вам, девочки, – ворковала она. – Кельвин обязан провести вас в следующий тур. Сами подумайте: зачем еще они вас пригласили снова? Они знают, что вы молодцы. Они знают, что в прошлом году совершили ошибку. Вы помните протесты в газетах и все такое? Девочки, я искренне считаю, что Кельвина смутило то, насколько зрители полюбили вас.

Джорджи и Мишель не нужно было долго уговаривать: они с готовностью поверили, что это будет их год. После бесконечных анализов, проведенных за несколько прошедших недель, они пришли к выводу, что, если исключить такую непредвиденную катастрофу, как, например, приступ тонзиллита, они обязаны продержаться хотя бы несколько первых туров. Они пытались не позволять себе слишком надеяться, но все же невольно чувствовали, что, по крайней мере, до «поп-школы» они в безопасности. В конце концов, ранний отсев в предыдущем году действительно стал крупным скандалом на шоу «Номер один», и все газеты на самом деле выли от отчаяния. Кельвин сам попросил их вернуться на шоу в этом году (хотя им было запрещено говорить об этом).

Одно было ясно: судьи не станут повторять того, что было в прошлом году.

Челси присела на корточки рядом с девушками и протянула руки для последнего объятия. Обниматься втроем всегда дело нелегкое, особенно когда инициатор сидит на корточках, а двое других участников сидят на полу, но Челси была профессионалом и сумела на краткий миг объединить возле себя двух девушек. Когда Джорджи наклонилась к ней, Челси поразили две вещи: невероятной силы запах зубной пасты и жидкости для полоскания рта, а также ужасающая худоба девушки, она похудела еще больше после отборочного дня в Бирмингеме. На Джорджи был крошечный лифчик, но даже он был недостаточно мал для нее. Когда она наклонилась, чашечки оттопырились и открыли грудь. Соски у девушки были большие, твердые и холодные, а груди съежились и превратились в жалкие бугорки кожи (словно сдутые воздушные шарики). Она выглядела истощенной.

– Ну же, девушки, – сказала Челси, – идите и надерите им зады!

У двери зала для прослушиваний вся троица присоединилась к Кили. Увидев девушек, Кили пришла в совершеннейший восторг.

– ДЕВЧОНКИ! – крикнула она. – ДЕТКИ! Вы выглядите потрясающе! – Кили повернулась к камере, которая висела прямо у нее перед лицом. – Посмотрите, кто здесь! Суперкрошки прошлого года, группа «Пероксид»! Мы любим этих девочек. Они ТАКИЕ храбрые, что решили попробовать еще раз! Да!

За этим последовал стандартный разговор о мечте и о том, как безумно и сильно девушки хотят этого, а затем Джорджи и Мишель вышли на арену.

Все трое судей убедительно изобразили удивление и восторг при виде группы «Пероксид».

– Как поживаете, девочки? – расцвела Берилл. – Выглядите потрясающе!

Берилл даже встала и обошла стол, чтобы обнять каждую из них. Как только счастливое воссоединение завершилось, Кельвин сделал серьезное лицо и открыл совещание.

– Итак, девушки, – спросил он, – зачем вы вернулись?

– Знаешь, Кельвин, – ответила Мишель, – мы ужасно расстроились, что проиграли в прошлый раз, и мы очень, очень верим в себя и думаем, что заслуживаем еще одного шанса.

Кельвин кивнул с мудрым видом.

– Да, – сказал он, – Мишель, это указывает на сильный характер. Мне это нравится. Я всегда ищу характер в людях, которые приходят к нам, потому что наш бизнес трудный и для того, чтобы выжить в нем, нужен характер.

– Джорджи, – сказал Родни, – вам известно, что в прошлом году вы нам понравились, вы прошли первый тур и наделали много шума. Затем во втором туре вы проиграли. Что, по-твоему, изменится в этом году?

– Мы так много работали, – ответила Джорджи. Ее голос стал более сиплым, чем раньше, и виной тому было то количество желчи, которым регулярно омывалось ее горло.

– Мы выросли, – добавила Мишель. – Мы так много работали, мы учились, и мы выросли. Мы приняли к сведению все, что вы говорили нам в прошлом году, и мы очень, очень много думали об этом, мы много работали и пытались вырасти.

Берилл смотрела на двух девушек влажными глазами, словно это ее собственные дочери показали такую стойкость и твердый характер.

– В таком случае, детки, – просюсюкала Берилл источающим любовь голосом, – вы заслужили второй шанс. Если вы работали и выросли, то вы заслужили его. Покажите, на что вы способны. Покажите нам себя.

– Спасибо, Берилл, – скромно ответила Мишель. – Мы постараемся.

– Мы все желаем вам этого, девушки, – добавил Родни, тоже постаравшись напустить на глаза убедительную влажную туманность. – В прошлом году вам пришлось выдержать несколько ударов, и, придя сюда сегодня, вы показали настоящую стойкость. Теперь все в ваших руках, мечта вернулась, и вам нужно схватить ее и доказать нам, что вы выросли. Докажите нам это.

– Хорошо, – сказал Кельвин, снова играя роль делового человека, который хотел напомнить миру, что они высокие профессионалы поп-культуры, которые не позволят сантиментам повлиять на приговор. – Что вы хотите для нас спеть?

– Мы споем «Dancing Queen» группы «Abba».

– Хороший выбор, – сказал Родни, кивая с умным видом.

– Начинайте, девушки, – сказал Кельвин.

Они исполнили песню неплохо, точно следуя мелодии. Они выполнили несколько хорошо отработанных танцевальных движений в стиле семидесятых, и звезда в конце была очень искусной. В общем, став на год старше, девушки выглядели лучше по сравнению с прошлым годом и значительно лучше, чем по крайней мере трое исполнителей, которые прошли тогда в финал.

Потом они остановились, раскрасневшись и тяжело дыша. Две мечтательницы в нижнем белье. Девственницы, ожидающие принесения жертвы на алтарь.

Кельвин какое-то время тянул паузу. Он опустил взгляд, посмотрел вперед, пососал карандаш, откинулся на спинке стула и уставился в потолок.

– Девушки, – сказал он, – я очень, очень разочарован.

Снова пауза. Мишель изо всех сил постаралась кивнуть с умным видом, словно она по-прежнему была готова учиться и расти. Джорджи задрожала.

– Знаете что? – продолжил Кельвин. – Я очень, очень хотел быть добрым. В прошлом году вы продемонстрировали талант, и я был искренне готов оправдать вас за недостаточностью улик. Но знаете что? Вы потеряли свою невинность. Вы пытаетесь выглядеть как поп-звезды вместо того, чтобы быть ими. Простите, девушки. Это было ужасно, словно две пьяные подружки невесты на свадьбе.

– Нет! – запротестовала Берилл. – Кельвин, опомнись!

– Правда, Кельвин, – встрял Родни, – я не думаю, что они спели так ужасно. Да, они нас разочаровали, но костюмы отличные и…

– Все, Родни, хватит. Сантименты в сторону. У нас строгие правила. Твой голос?

Теперь пришла очередь Родни театрально молчать. Он смотрел на двух полуобнаженных подростков, словно был готов отдать свою жизнь, лишь бы они прошли в следующий тур.

– Пожалуйста… – затряслась Мишель. – Мы так много работали…

– У нас суровая индустрия, – ответил Родни, сочувствуя Мишель. – Я просто не думаю, что вы достаточно крепкие, чтобы выдержать.

– Мы справимся, справимся! Мы сильные! Мы сильные женщины. Мы выросли. Пожалуйста… Пожалуйста.

– Девушки, простите, – сказал Родни, решительно глядя на них. – В прошлом году вы показали надежду, но мы не думали, что вы справитесь, и в этом году вы подтвердили, что мы были правы. В каком-то смысле вы можете рассматривать это как благо. Теперь все стало очевидно.

– Да или нет, Родни? – поторопил Кельвин.

И, несмотря на тот факт, что и так было совершенно понятно, что Родни скажет нет, он позволил повиснуть еще одной паузе, настолько долгой, что девушки, узнавшие минуту назад о своем провале, успели поверить, что Родни, возможно, обдумывает, не сказать ли ему да.

– Я говорю нет, – наконец произнес он.

– Берилл? – спросил Кельвин.

Берилл не могла говорить. Ее губы дрожали (насколько позволял закачанный в них ботокс), а в глазах стояли слезы. Слов не было, пока что она могла только смотреть на девушек.

Первой обрела голос Мишель.

– Пожалуйста, Берилл, – сказала она. – Это единственное, что для нас важно. Пожалуйста.

– Не надо, – запинаясь ответила Берилл. – Не говори так. Не делай этого со мной.

– Это наша мечта, Берилл. Пожалуйста.

– Кельвин! – рявкнула Берилл. – Зачем ты поставил меня в такое положение? Зачем ты так поступаешь со мной?

– Потому, Берилл, что ты должна сделать выбор. Это твоя работа, – спокойно ответил Кельвин.

– Ну, тогда мне не нужна такая работа! Я не хочу уничтожать мечты других людей. Все должно быть по-другому.

– Мне нужен твой ответ.

– Пожалуйста, Берилл! – умоляюще сказала Мишель.

Снова повисла пауза. Снова две полуобнаженные девушки были вынуждены стоять, дрожать, умолять, плакать, а тем временем развязка приближалась.

– О боже, – взвыла Берилл. – Я хотела, чтобы все было хорошо. Я так хотела, чтобы все было хорошо. Я люблю вас, девушки, вы сильные, вы выросли, но… Простите. – Берилл говорила голосом шестилетней девочки, которая выкуривает по сорок сигарет в день. – Я думаю, вам придется найти себе другую мечту.

И снова, несмотря на то что Берилл вынесла свой приговор, Кельвин умудрился еще потянуть время.

– Мне нужен ответ, Берилл, – сказал он. – Да или нет?

Еще одна пауза. Последняя мольба Мишель:

– Пожалуйста, Берилл. Мы все для этого сделаем.

Последняя мольба Берилл:

– Не поступай со мной так, Кельвин.

Последняя возможность Кельвина притвориться здравомыслящим профессионалом, на которого не влияет бушующая вокруг него буря эмоций.

– Берилл, мне нужен ответ.

– Простите, девушки, – сказала Берилл. – Но я говорю нет.

– И я тоже говорю нет, – прямо сказал Кельвин. – Спасибо, что заглянули к нам.

Они не могли двинуться с места. Они просто не могли двинуться с места. Каждая частица сознания двух молодых женщин пыталась смириться с шокирующей, ужасной реальностью: все уже закончилось. Они провалились на первом туре. Они выступили еще хуже, чем в прошлый раз. В этом заключался истинный гений Кельвина Симмса. Любой мог бы выжать драму из того, чтобы вернуть девушек, провести их через первые туры и только затем отсеять. Но отсеять их сразу, заявить, что их выступления в прошлом году были пиком их возможностей, – это была поистине высокая трагедия.

Джорджи сломалась первой, слезы полились из ее глаз внезапно и обильно. Мишель начала плакать только тогда, когда Берилл выскочила из-за стола, чтобы обнять их.

– Идите сюда! – крикнула Берилл. – Идите сюда, девушки. Знаете что? Вам это не нужно, вы лучше этого. Дайте я вас обниму.

Когда Берилл провожала девушек из комнаты, за ней потянулись гримерша и костюмерша, приготовив влажные салфетки, чтобы стереть сопли конкурсанток с ее плечиков.

После того как уничтоженные девушки ушли и Берилл вернулась на свое место, судьи приготовились к съемке своих импровизированных «обсуждений». Зрители словно подслушивали мысли всех троих, и такие кадры шли за каждым постановочным прослушиванием, чтобы придать процедуре судейства привкус заботы и снисхождения.

– Все довольны? – крикнул Трент. – Готовы высказаться?

Трое судей сказали, что готовы.

– Вы можете сесть поближе друг к другу? – попросил Трент. – Так выглядит гораздо правдивее и интимнее.

Судьи неохотно сдвинули стулья. Кельвин даже положил руку на плечо Родни.

– Мотор! – крикнул Трент.

– Какое разочарование, – сказал Кельвин. – Я возлагал на них такие надежды.

– Симпатичные девушки, очень милые, – добавила Берилл, – но они просто не справятся.

– Слушайте, – сказал Родни, – у них был целый год, чтобы стать лучше, но они не стали. Мы играем в жесткие игры.

– Я восхищаюсь тем, что они пришли и сделали еще одну попытку, – сказал Кельвин, не меняя серьезного выражения. – Для этого нужна стойкость, и по крайней мере, теперь они знают правду.

– Так в конечном счете лучше, – хрипло сказала Берилл. – Они научатся, вылечатся, вырастут.

– Или высохнут, особенно та, которая поменьше. Черт возьми, она так похудела, – сказал Кельвин, показывая Тренту, что подслушивание нужно заканчивать.

– Отлично, – крикнул Трент. – Родни, с тобой произошла небольшая заминка. Можно снова твою строчку?

Родни сосредоточился, ужасно радуясь отдельному кадру.

– Слушайте, – повторил Родни, – у них был целый год, чтобы стать лучше, но они не стали. Мы играем в жесткие игры.

Трент остался доволен вторым дублем.

– Кельвин, – крикнул он, – раз уж мы тут сидим, может, снимем пару озадаченных лиц при виде неожиданных гостей?

– Нужно же их когда-нибудь снять, – устало ответил Кельвин.

– Отлично, – сказал Трент. – Начнем с Берилл.

Главная камера нацелилась на нее.

– Отлично, сначала тупой взгляд… изумление, открытый рот… комический ужас, ты только что увидела настоящего «сморчка»… Можешь покачать головой, словно не веря своим глазам?

Берилл выдала всю палитру своих изумленных рожиц.

– Спасибо, Берилл, с тобой всё, – сказал Трент. – Отлично, Родни, можешь скривить губы в усмешке? Зрители любят это… Как будто Кельвин попросил тебя высказать мнение по поводу абсолютного «сморчка» и ты просто не знаешь, что сказать… Отлично. Это так забавно.