Текст книги "«Номер один»"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– И разумеется, мы ее будем накручивать в процессе, – сказал Трент.

– Да, – вмешалась Челси, которую с самого начала совещания распирало от желания вставить слово. – Я сказала ее маме, что, по-моему, она великолепна и что судьям она очень понравится. Я сказала, что она точно дойдет хотя бы до «поп-школы».

– Да, спасибо, Челси, – нетерпеливо ответил Трент. – Поэтому очевидно, что, когда вы все станете смеяться над ней и вышвырнете ее после первого же прослушивания, она будет в шоке, и, в соответствии с нашими планами, Родни заходит слишком далеко. Ну, говорит какую-то колкость..

– Трент! – рявкнул Кельвин. – Какую колкость? Это последнее совещание. Такие решения нужно принимать сейчас!

– У нас в сценарии все записано, босс, но я подумал, пусть сначала сам попробует. Знаете, он ведь вечно талдычит о своем личном вкладе.

– Да, хорошо. Но что именно он должен сказать?

– Мы подумали: «Это было до того ужасно, что я даже забыл о своем геморрое», – быстро сказала Челси.

– Неплохо. Неплохо. Не говорите ему текст до самых съемок, а то он слишком его задолбит.

– Мне казалось, что это один из моих сюжетов, – пожаловалась Берилл.

– Так оно и есть, – с готовностью ответил Трент. – Потому что когда… – Он заглянул в свои записи.

– Вики, – успела сказать Челси, прежде чем он смог найти имя.

– Да. Вики начинает плакать…

– Она будет не просто плакать, – добавила Челси. – Она будет возмущаться, эта юная леди с характером, мамочка промыла ей мозги. Она действительно верит в себя.

– Да, поэтому, когда Вики начнет плакать и возмущаться, – продолжил Трент, пытаясь не показать, что очень недоволен напористостью своей подчиненной, – ты, Берилл, встанешь на ее защиту. Мы видим, ты понимаешь, что она отстой, но она разбудила в тебе материнские инстинкты..

– Это хорошо, – сказала Берилл довольным тоном. – Знаешь, Кельвин, я хочу побольше таких моментов. Очень, очень много слов о «всеобщей любимой мамочке» от Кили, это одна из моих самых сильных сторон. Половина моих доходов идет с рекламы на эту тему.

– Мы все помним, Берилл, – сказал Трент. – Что тут будет говорить Кили?

На вопрос ответил один из семи присутствующих сценаристов, молодой человек, сидевший в другом конце комнаты. – «А тем временем Родни, кажется, зашел слишком далеко, – процитировал писатель, – и великодушная супермама Берилл кинулась на защиту Вики».

– Хорошо. Отлично, – сказала сияющая Берилл. – Обожаю «великодушную супермаму», побольше таких слов, пожалуйста. Может, мне выпускать чашки с этим текстом?

– Рад, что тебе понравилось, Берилл, – сказал не менее сияющий Трент. – Поэтому ты говоришь Родни, чтобы он прекратил, но он продолжает, повторяет свой прикол насчет геморроя, а ты идешь, обнимаешь Вики и говоришь ей, что у нее есть полное право следовать за своей мечтой, если она хочет, Родни смеется и…

– Я обливаю его водой!

– Да! – сказал Трент. – Ты обливаешь его водой.

– Отпад! – сказала Берилл. – Пойду покурю.

Спутниковая навигационная система

Родни вернулся на рецепцию.

– Мне нужен почтовый код.

– Простите, сэр?

– Почтовый код летнего дома. Моему водителю нужен ключ к спутниковой навигационной системе.

– Сэр, я могу рассказать вам, как проехать.

– Мне не нужен ваш рассказ, мисс, именно для этого у меня и стоит система, чтобы устранить человеческий фактор.

– Здесь все очень просто.

– Вот именно. В отличие от моей системы в «мерседесе», которая довольно сложная и запутанная и на которой стоит то же программное обеспечение, что и на оборудовании американских вооруженных сил. Вы можете запустить ракету в окно дома в Багдаде?

– Нет, сэр.

– Вот именно, а вооруженные силы США могут, и моя система имеет доступ к той же спутниковой информации, что и у них. Она не простая. Без человеческого участия. Неспособная на ошибки. Пожалуйста, немедленно дайте мне почтовый код.

– Я принесу конверт с адресом, сэр.

Сотрудница вышла вслед за Родни на парковку и передала водителю Родни карточку с напечатанной на ней информацией.

– Поверить в это не могу, – заметил Родни.

Потом ему пришлось ждать, пока водитель вобьет почтовый код на приборной панели автомобильного компьютера.

– Путь просчитывается, – уверил Родни голос спутниковой навигационной системы, и водитель вырулил из огромных ворот на магистраль А34. – При первой же возможности развернитесь в противоположном направлении, – вскоре после этого сказал голос.

На этой части шоссе была разделительная полоса, поэтому сразу же развернуться не удалось. Водителю пришлось проехать несколько миль по дороге, прежде чем появилась возможность повернуть обратно через ближайший выезд.

– Следуйте прямо до следующего выезда, – сказал голос.

Родни нетерпеливо щелкнул языком, увидев, что по другую сторону дороги появилось здание гостиницы.

– На следующей кольцевой, – сказал голос системы, – поверните в третий выезд.

– Дьявол! – ругнулся водитель, снова вернувшись на магистраль с двусторонним движением.

– Выезд слева на подъездную дорогу. Вы прибыли к месту назначения.

Водитель снова въехал в ворота гостиницы.

Вернувшись обратно, Родни распахнул дверь и прошел к стойке администратора.

– Мисс. Почтовый код летнего дома совпадает с почтовым кодом гостиницы? – сердито спросил он.

– Да, сэр, – ответила девушка. – Это часть гостиницы. У него нет своего почтового кода.

Родни знал, когда игра проиграна.

– Где ваши долбаные машинки?

Саммит в вестибюле

Берилл курила в вестибюле летнего дома, когда в него через парадную дверь ворвался раскрасневшийся Родни.

– Доброе утро, Родни, – сказала она. – Рада, что ты к нам присоединился. Ты опоздал на этот сезон или пришел пораньше на следующий?

Родни и Берилл, «настоящие лучшие друзья», как следовало из веб-сайта шоу «Номер один», не видели друг друга девять месяцев и не выказали никаких признаков сожаления хотя бы о минуте расставания.

– Ты приехала на машинке? – спросил Родни.

– Родни, я не хожу пешком.

– Да, но ты приехала на машинке?

– Нет, я заставила капитана Пикара доставить меня сюда на «Энтерпрайзе». Конечно, я приехала на машинке, это место находится посреди поля для игры в гольф.

Родни немного расслабился. Если его коллеги тоже прибыли на очень важную встречу в какой-то электрической коробке из-под обуви, значит, его достоинство не слишком пострадало, и этот факт отчасти успокоил его оскорбленную душу.

– По-моему, отличный сервис, – продолжила Берилл. – Меня забрали прямо от парадной двери.

– От парадной двери? – Темные подозрения снова разбередили свежую и чувствительную рану, нанесенную эго Родни Рута. – Они подъехали к твоему номеру по гостиничному коридору?

– Ну, разумеется, нет, идиот несчастный. Я живу в шале.

Это был сокрушительный удар.

– Я думал, ты живешь в апартаментах!

– Ну да, а апартаменты – это шале. Апартаменты? Шале? Ну и что? Почему мы вообще говорим об этом, мать твою?

– Отдельно стоящее шале?

– Да, отдельно стоящее шале. Их две штуки, рядом с озером.

– И Кельвин живет во втором?

– Откуда я знаю, твою мать. Наверное, да. Кажется, я слышала, как он говорит по телефону, пока завтракала на балконе второго этажа.

– На балконе второго этажа! В твоем шале два этажа?

– Да.

– С балконом?

– Слушай, Родни, я не собираюсь потратить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы обсуждать мое шале с…

– А я живу в номере.

Родни был настолько расстроен, что едва мог продолжать. Последовала пауза, и, несмотря на очевидное отсутствие интереса ко всему, что хотел сказать Родни, Берилл в конце концов почувствовала себя обязанной что-нибудь сказать.

– Ну и? – нетерпеливо спросила она.

– Это администраторский номер, но все равно просто номер.

– Родни, ради всего святого. Ты думаешь, мне не насрать?

Родни мог бы объяснить, что исходное условие судейского совета шоу «Номер один» заключалось в том, что все трое судей равны. Он мог бы указать на то, что у него в контракте прописана гарантия на абсолютный паритет в отношении путешествий, бонусов, питания и размещения. Он мог бы упомянуть, что ему осточертело, что к нему относятся как к судье второго сорта и что когда-нибудь они зайдут слишком далеко. Но он ничего такого не сказал, потому что в этот момент у Берилл зазвонил телефон.

Не удостоив Родни даже короткого кивка с извинениями, она свернула разговор, открыла украшенный бриллиантами микротелефон и отвернулась, оставив Родни топтаться на месте, прежде чем отправиться в комнату для завтраков на совещание.

– Мам, ты сука чертова! – с такой яростью крикнула Присцилла, что уходящий Родни услышал эти слова. – Ты действительно пригласила Глема на мою вечеринку?

– Привет, дорогая, как дела? Устроилась в Лондоне, перелет не слишком утомил?

– Ты пригласила Глема на мою вечеринку?

– Глем роскошный малый, дорогая. Он просто душка.

– На мое восемнадцатилетие, мама! Для тебя что, все должно быть поводом для фотосъемки?

– Мне нравится Глем.

– Он просто дерьмо, и ты тоже! Ты не смеешь приглашать Глема-Шлема на мой день рождения!

Глем был финалистом предыдущего сезона шоу «Номер один», во время которого у него с Берилл завязался флирт. Глем раньше работал стриптизером, по данным газет нечеловечески оснащенным всем, что необходимо для этого занятия (информация о чем просочилась в прессу из пресс-офиса шоу «Номер один»). Ходили слухи, что член у Глема был не просто большой, а огромный, словно кувалда, отсюда и кличка Глем-Шлем. Глем не выиграл конкурса, но, к превосходно сыгранному «удивлению» и «ужасу» Кельвина, подошел к этому очень близко. Потом он пробился благодаря хиту на тему песни «Sledgehammer» Питера Габриэля и сейчас вел игровое шоу на кабельном телевидении под названием «Бикини-пляж». Глем был единственным из двенадцати финалистов предыдущего сезона, получившим хоть какой-то контракт в шоу-бизнесе.

– Мама, ты с ним трахаешься? – спросила Присцилла.

– Не смей так говорить. Ты говоришь со своей мачехой! Конечно, я с ним не трахаюсь. Помимо всего прочего, моя вагина еще не закончена. Он милый, но не более того, и к тому же накачанный. Мне нравятся мужчины с хорошо развитой мускулатурой.

– Ты такая жалкая. Ему ведь двадцать пять лет, а тебе типа за сотню, и я не хочу, чтобы этот немецкий вонючий ходячий член был на нашей вечеринке.

– Но он там будет. Мне нужно держать марку, а мы с Глемом выглядим очень сексуальной парой на фотографиях.

– Мама, черт возьми! Это моя вечеринка! Моя и Лизы Мари!

– А я, черт возьми, твоя мачеха! И ты будешь делать то, что тебе скажут!

Родни приходит на совещание

Родни собирался войти красиво.

Опоздание – это не обязательно плохо, особенно если ты один из главных членов команды и можешь устанавливать собственные правила. Все уже собрались, Кельвин, разумеется, открыл совещание, и все смотрят на него, но он будет вынужден замолчать, когда войдет Родни. Не для того, чтобы сделать ему замечание, словно какому-то медлительному подчиненному, а чтобы приветствовать его как равного, как приятеля по судейскому совету. Кельвину придется поздравить его с новым сезоном, представить тем членам команды, которые не знают его по предыдущим сезонам (в смысле, не знают лично, ведь, несомненно, все знают Родни Рута как знаменитость). Симпатичные ассистентки предложат ему кофе, миловидные отборщики повскакивают со стульев, чтобы он мог занять свое законное место в центре действа.

Прибытие Родни Рута в первый день нового сезона шоу «Номер один» было, несомненно, событием, и Кельвину придется отнестись к нему как к таковому.

И действительно, все было бы именно так, будь Кельвин в то утро самим собой. Обычно Кельвин в мелочах с радостью потакал эго Родни. Конечно, не до такой степени, чтобы уступить ему лучшую комнату, когда их было только две, но он старался не быть грубым. Для того чтобы осчастливить Родни, многого не требовалось: попросить, чтобы тому принесли кофе, поинтересоваться, хочет ли он печенья и доволен ли своим гардеробом. Эти маленькие любезности Кельвин оказывал с радостью. То есть обычно, но не сегодня. Сегодня Кельвин рвался вперед, и, поскольку король по-прежнему правил бал, ни один придворный не смел даже на секунду отвести от него взгляд или отвлечься. Определенно не ради Родни. Возможно, Родни и был знаменитым судьей, но ни у кого не было ни малейшей иллюзии по поводу его положения в судейском совете. Никто не пошевелился. Никто не предложил ему кофе, не говоря уже о стуле. Никто не заикнулся о печенье. Да и кто бы осмелился? Кельвин говорил, и ни один сотрудник «КЕЛоник ТВ» не мог позволить себе игнорировать этот факт. Родни пришлось остановиться в дверях и ждать. В комнате было слишком много народу, и он не мог войти с достоинством, раз люди не были готовы заметить его и расступиться, а они этого не делали. Все стулья были заняты, на всех спинках диванов и больших кресел примостилась чья-нибудь бойкая молодая задница. Краешки журнальных столиков тоже были заняты, а несколько самых молодых и симпатичных девушек даже сидели на полу. Родни застрял в дверях, и Кельвин даже не поздоровался с ним. Он кивнул – и все, просто кивнул и продолжал говорить, и Родни пришлось с этим смириться.

Кельвин хотел как можно скорее покончить с делами, запланированными до перерыва, чтобы позвонить Эмме. Он хотел спросить, как у нее дела, о чем она думает. В конце концов, после их утреннего разговора прошло уже почти два часа. У них будет так много тем для разговора, так много всего, что он сможет спросить и узнать о ней. Поэтому Кельвин рвался в бой. Ему не хотелось отменять утренний перерыв или сокращать перерыв на обед, – как правило, если не хватало времени, он так и поступал. Обычно он ненавидел перерывы, и в особенности перерыв на обед. Кому нужен час, чтобы пообедать? Лично он съедал сэндвич на бегу и вообще обходился без перерыва, но у чертовых профсоюзов были свои правила. Однако сегодня все было по-другому. Сегодня Кельвин не собирался жертвовать ни одной драгоценной секундой доступного ему свободного времени. Потому что он хотел позвонить Эмме.

– Отлично! – продолжил Кельвин, заставив себя сосредоточиться. – Трент, мне нужно расписание.

– Расписание, босс?

– Да, порядок эпизодов. Мы начинаем прослушивания с трех девушек со смешным акцентом, верно?

– Так точно, шеф, хотя до этого мы снимем несколько кадров о прибытии и несколько мрачных кадров. Помните, вы хотели снять, как вы все трое входите во всем черном, готовые к отстрелу, как в спагетти-вестерне?

– Да, да, да. Но сейчас мы говорим о прослушиваниях. Мы начинаем с трех иностраночек, потом снимаем массовку до первого перерыва.

– Да, мы надеемся отснять человек двадцать пять или около того, чтобы можно было доснять остальных для рекламных вставок в другой комнате.

– Потом после перерыва ты хотел начать с этой ужасной девчонки, которую Родни оскорбляет, а Берилл нянчит? Так?

Стоявший у двери Родни ухватился за возможность привлечь к себе внимание.

– Кельвин, мне это нравится. Это хорошо. Родни оскорбляет ребенка, это отлично. Значит, ты и правда поработал над моим предложением о более гадком Родни?

Кельвин бросил на него взгляд.

– Привет, Родни. Ага. Мы любим, когда ты гадкий. Итак… – Он снова повернулся к Тренту: – Очевидно, нам захочется подключить к этому сюжету ссору в гостевой комнате. Обычная фигня, я изучаю сэндвичи, Берилл грозит уволиться, а Родни дуется, верно?

– Конечно. Это просто замечательно, босс.

– К тому же Родни будет весь в кофе, поэтому понадобятся парикмахер и гример…

– И звук, – сказал работник из группы озвучания. – Нам понадобится отцепить от него микрофон, прежде чем Берилл плеснет кофе.

– Простите, – вмешался Родни, внезапно всполошившись.

– Пока что расписание выглядит таким образом, – несся дальше Кельвин.

– Простите, – снова попытался вклиниться Родни, но его снова не услышали.

– Разумеется, это нужно прокрутить до первого перерыва, чтобы можно было перейти сразу в гостевую комнату и отснять ссору с сэндвичами и уже мокрым Родни?

– Простите… – повторил опять Родни.

– Таким образом, бригада сможет передохнуть, нам не придется два раза переходить с места на место, да и Родни подсохнет, и не придется тратить десять минут на парикмахера и гримера во время съемок, ну и на то, чтобы ему микрофон прикрепить.

– Простите…

– Одну СЕКУНДУ, Родни! – рявкнул Кельвин, перед тем как снова повернуться к Тренту. – Это ведь самое экономное решение?

– Ну, наверное, это вариант, босс… Я хотел снять прослушивание и то, как Родни оскорбляет малышку-«сморчка», сразу после перерыва, потом, придерживаясь этой линии, пройти остаток утренних одноразовых «сморчков», снять вторую часть ссоры Родни и Берилл и эпизод с кофе прямо перед обедом, чтобы можно было перевести бригаду и мокрого Родни в гостевую комнату и отснять ссору перед самым перерывом. Таким образом, у Родни будет целый обеденный перерыв, чтобы высохнуть, а мы сможем начать работать после обеда с прикольных разговоров Родни по мобильнику, ведь нам нужно продолжать эту историю..

– Трент? – вклинилась Пенни, монтажер. – Мне очень не нравятся разорванные истории. Я каждый раз говорю об этом. Разорванные истории – это кошмар для монтажа.

– Правильно, – сказали костюмеры.

– Поддерживаю, – присоединились гримеры.

– Тоже «за», двумя руками, – подхватили парикмахеры.

– Может случиться все, что угодно, – продолжила Пенни, на эту тему она могла говорить много часов не замолкая. – Помните, как в прошлом году, когда мы закончили снимать первую половину истории с милым малышом и тут Родни оса ужалила в нос?

– Простите… – сказал Родни.

– Это был кошмар для монтажа! Родни выглядел нормально, и вдруг через две секунды нос у него стал размером с яблоко. Создавалось ощущение, что нос раздуло в середине предложения.

– Мы старались изо всех сил, – сказали гримеры.

– И мы, – сказали осветители.

– Да ладно там нос, – сказала костюмерша. – А как насчет фрапучино, который он пролил на рубашку, когда его ужалила оса? К тому же я одела его тогда в темное. Просто дура.

– Простите, – сказал Родни.

– Одну СЕКУНДУ, Родни, – рявкнул Кельвин. – Народ! Нужно сосредоточиться. Не стоит вспоминать старые обиды. Запись программы начинается завтра! Итак, давайте примем решение. В каком костюме Родни будет сразу после обеда?

Сотрудники соответствующих отделов вновь открыли огромные папки и уткнулись в них.

– Мы запланировали виртуальную поездку в Дублин после одноразовых «сморчков», чтобы отснять ирландских «сморчков» вместе с британскими, то есть Родни наденет футболку игрока в регби в День святого Патрика. Поэтому, если потом нам придется снимать вторую половину ссоры с Берилл, нам нужно будет снова его переодевать.

– К тому же, – сказали реквизиторы, – нам придется перемещать фигурку лепрекона и убрать трилистник.

– Видишь, – сказал Кельвин, – не имеет смысла расщеплять историю.

– Мы можем отснять ирландских «сморчков» после обеда? – спросил Трент. – И только после этого лететь в Дублин?

Помощница видеорежиссера имела веский довод против.

– Все билеты уже раскупили. Последний дешевый рейс обратно вылетает в два тридцать. Нам придется оставлять их на ночь, а бюджет командировочных исчерпан.

Кельвин повернулся к Тренту, пожимая плечами.

– Сам видишь, Трент, я не думаю, что стоит расщеплять историю и снимать вторую половину перед обедом…

– Прости, Кельвин? – сказал Родни.

– ДА, РОДИК! В чем дело?

– Ты сказал… что Берилл выплескивает на меня кофе?

– Кажется, именно это мы обсуждали последние десять минут. Да.

– Я думал, мы договорились.

– О чем договорились?

– Что мы не будем устраивать ничего подобного в этом году.

– Что устраивать?

– Плескать водой в меня. Я думал, мы договорились, что эта шутка надоела.

– Все верно. Мы договорились. Плескать водой? Очень надоело. Очень уж в стиле «Х-фактора» и «Поп-идола». Шерон Осборн, Льюис Уолш, они все это делали. Плескать водой – это так немодно.

– Да, и… – попытался вклиниться Родни.

– И поэтому мы решили, что Берилл стоит плеснуть в тебя кофе.

– Ты серьезно считаешь, что это в корне меняет дело?

– Ну конечно. В шоу «Номер один» кофе – новая вода. Я рад, что ты заговорил об этом, Родик.

– А-а-а… хорошо. Всегда рад помочь.

Последовало короткое молчание, прежде чем Кельвин снова повернулся к группе.

– Итак. Решено, Берилл плещет кофе в Родни перед утренним перерывом.

Виртуальный Карнеги-Холл и другие мечты

Позже в тот же день, когда Кельвин и его команда уже десятый час вели изматывающие переговоры перед началом съемок, один из объектов обсуждения заселялся в бирмингемский «Холидей-Инн».

Большая часть отобранных конкурсантов собирались приехать на «прослушивания» только завтра, но Шайана жила далеко, поэтому решила приехать на день раньше и поселиться в гостинице.

Проглотив заказанные в номер салат без заправки и диетическую колу, она съела все шоколадки из мини-бара и запила их маленькой бутылочкой красного вина. У нее было полно средств, которые могли помочь уснуть, но пока что она хотела быть бодрой, морально готовой, сосредоточенной.

Устроившись на краешке кровати в позе лотоса, Шайана закрыла глаза и задумалась о настоящем моменте. Она подумала о том, как будет вспоминать о нем через многие годы. Будет ли она с особой нежностью вспоминать, что путешествие к мечте началось здесь, с медитации в одиночестве в «Холидей-Инн»? Только она, электрический чайник, утюг для брюк и сердце, полное надежд. Станет ли сеть «Холидей-Инн» ее слабостью? Будет ли она считать эти гостиницы счастливыми? Своим талисманом? Возможно, в будущем, несмотря на то что сможет позволить себе президентские апартаменты в пятизвездочных отелях, она по-прежнему будет настаивать на том, чтобы останавливаться перед концертами в «Холидей-Инн-экспресс». Шайана была уверена, что если на шоу «Номер один» ее признают серьезной артисткой, то даже битком набитый Карнеги-Холл или Альберт-Холл ни за что не станут событием таким же важным, как концерт, который она даст завтра.

– Первый шаг вверх по лестнице – самый трудный, – тихо сказала она себе. – Поставь ногу на перекладину и смело и без страха поднимайся.

Затем она начала напевать мелодию, наслаждаясь вибрацией в горле. Улыбнувшись, она предалась фантазиям.

– Ведь мечты – предвестники реальных перемен, а что такое реальные перемены, если не мечта?

Она воображала, что когда-нибудь станет «лицом» сети гостиниц «Холидей-Инн». Отказавшись от «Ревлона» и «Эсти Лаудер» как недостойных ее таланта, она все же будет рекламировать «Холидей-Инн» (переводя гонорар в «Фонд ребенка» Великобритании), потому что именно с «Холидей-Инн» все и началось.

Открыв глаза, Шайана сосредоточилась на дыхании. Затем встала с кровати и подошла к зеркалу, прижав к губам расческу. Сделала глубокий вдох и начала выводить «The Wind Beneath My Wings».

Кто-то начал стучать в стену, но Шайана ничего не слышала. Она была в Карнеги-Холле.

В ту ночь многие в Уэст-Мидлендсе предавались мечтам, в ночь, когда в двух сотнях домов застыли нерожденные звезды, ожидая утра, когда, если им повезет и свершится Божественная справедливость, они вспыхнут ярким, великолепным светом, который согреет и озарит каждую сторону их жизни и жизней их любимых.

Четверо участников группы «Четверка-Х» были в церкви с матерями. Все они страстно молились о том, чтобы это был последний вечер, когда они размышляют о будущем, не имея практически никаких перспектив на спасение от мрачного урбанистического кошмара, в котором они родились. О будущем, в котором они и большинство их друзей станут либо безработными, либо преступниками.

Квазар танцевал стриптиз на девичнике. Он обычно не возражал против такой работы, но эти девчонки были слишком уж крутые… Квазару было тридцать восемь (он говорил, что тридцать два), и ему казалось, что он застал времена, когда дамы все еще были дамами. Когда он начинал работать в этом бизнесе, они не вцеплялись в его трусы длинными ногтями и не стремились увидеть его унижение за засунутую туда пятерку. Раньше это было клево (или, по крайней мере, он так думал), это было прикольно. Теперь же выступления почти всегда сводились к сексу, и некоторые женщины были действительно кровожадные, они словно винили его в том, что, когда вернутся домой, их там будут ожидать хреновые мужики.

Однако Квазар любил смотреть на все с оптимизмом, и, когда зрительницы визжали и подначивали друг друга дотронуться до его пениса, он говорил им, что они везучие девчонки, потому что прикасаются к любовной мышце будущей звезды.

Сьюки с удовольствием была бы стриптизершей – она всегда предпочитала это занятие проституции, – но ей было сорок, а это слишком много для экзотической танцовщицы, и к тому же груди она делала почти одиннадцать лет назад и в последнее время они превратились в болезненный кошмар. В подтягивающем лифчике груди по-прежнему выглядели нормально, но без него, покрытые шрамами и отвисшие (одна висела ниже другой), с затвердевшими, растянувшими кожу имплантатами, они напоминали мячи, засунутые в носки. Сьюки отчаянно хотела сделать вторую операцию, но она была не глупа и понимала, что делать ее нужно хорошо, чтобы избежать серьезных осложнений. А для этого нужно было куда больше денег, чем она при всем везении могла заработать, торгуя собой.

Наклонившись над ручным тормозом машины клиента и расстегивая его ширинку, она думала, как и всегда, о прослушивании. Вытащив его член, она представила на секунду, что это микрофон, и даже улыбнулась про себя. Сьюки знала, что это несбыточная мечта; но иногда для участия в шоу действительно выбирали самых странных людей. В этом и заключалась его притягательность, оно давало возможность каждому. Кто знает? Все бывает. Может быть, когда-нибудь она и правда сменит члены на микрофон.

Иона и ее товарищи по группе ели рыбу с картошкой и пили лагер в пабе «Тенантс» в Глазго. Они приехали в город в тот вечер, потому что Иона улетала ранним рейсом.

– «Баджет эйр», – сказала Иона, глядя на билет. – Я помню, как этот маленький гаденыш рассказывал мне о частных самолетах.

– Фу, – сказал Дуглас. – Какая гадость.

Все засмеялись.

– Мне до сих пор это так странно, – сказала Иона. – Все кажется неправильным.

– Мы сто раз все обсуждали, – сказала Флер. – Если у тебя что-нибудь получится, то и нам будет хорошо.

– А если ты провалишься, много хуже не станет, – добавила Мэри.

– Но я никогда в жизни не пела одна, – простонала Иона. – Я, может, вообще буду петь одно созвучие.

– Как будто они это заметят, – ухмыльнулся Дуглас. – Родни Рут и Берилл «рокерша» Бленхейм не отличат мелодии от созвучия, а Кельвину так и так наплевать. Хватит тебе, Иона, мы это проходили, понимаем, как это делается. Знакомы с правилами игры.

– Знаю. Знаю, – нервно сказала Иона.

– И поэтому это так для нас важно. Ты можешь использовать еще один шанс ради себя и ради группы, и в этот раз знаешь правила немного лучше остальных. В этот раз ты должна играть в их игру.

– О-о-о, с этим я справлюсь, – сказала Иона. – Если мне только удастся пройти пару туров, я сыграю в их игру.

Мишель из группы «Пероксид» наслаждалась обработкой зоны бикини воском, в то время как ее партнерша Джорджи наслаждалась огромным батончиком «марс», которому предстояло пробыть в ее организме всего три минуты.

Грэм и Миллисент держались за руки в комнате Грэма и слушали Боба Дилана.

Шестнадцатилетний мальчик по имени Трой, в чьей комнате было полно комиксов, но ни одной книги, стоял перед зеркалом и пел «Angels» Робби Уильямса.

Молодая мать-одиночка пыталась найти на весь день няньку для своего больного маленького сына.

За ужином в приюте для жертв домашнего насилия группа женщин чокались припасенным на Рождество шампанским за будущий успех одной из своих коллег по несчастью.

И повсюду в Бирмингеме, Вулвергемптоне, Лестере и по всей «Черной стране», на севере до Стока, на юге до Уотфорда и на западе до самой границы с Уэльсом, все пели свои песни, репетировали движения, полоскали горло листерином и оценивали свои наряды. «Сморчки» танцевали, «выскочки» прихорашивались, «липучки» вели доверительные беседы с друзьями, говорили с Богом и посещали семинары по повышению самооценки. И у всех них была одна и та же мечта. Каждый «липучка-выскочка», «сморчок-липучка», «выскочка-сморчок» с примесью «липучки» и «липучка-сморчок» с примесью «выскочки» мечтал стать звездой. И каждый думал… каково это? Как это будет? Быть выбранным, прорваться и победить. Стать звездой!

В нескольких милях по магистрали M1 Кристиан Эпплярд, победитель самого первого сезона шоу «Номер один», в последний раз покинул свою квартиру в Докландсе и отправился в дом своей матери. Фотограф приехал запечатлеть это событие. Отказ, полученный бывшим певцом номер один в праве выкупа закладной вследствие просрочки, по-прежнему был стоящей новостью.