Текст книги "«Номер один»"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Безработная

Причина рассеянности Кельвина сидела на Сохо-сквер почти час, онемев от потрясения.

После чего решила пройтись по магазинам.

Она не знала, чем себя занять. Она точно не была голодна и не хотела возвращаться домой среди бела дня, в квартиру, из которой всего несколько часов назад вышла в таком радужном настроении и в которую должна будет рано или поздно вернуться, всеми отвергнутая и безработная.

Она решила пройтись по Оксфорд-стрит и доехать на метро от Оксфорд-серкус до «Харви-Николз». Кто знает, когда она в следующий раз выберется в город? Она осталась без работы, с предыдущего места ее тоже уволили, поэтому едва ли стоило рассчитывать на блестящие рекомендации. Что ей делать дальше? Уехать из Лондона, где жизнь, видимо, станет ей не по карману, и попытаться найти работу где-то еще? Сразу после университета она писала статьи для журналов по недвижимости – может быть, стоит снова этим заняться?

Если в ее увольнении и есть какой-то положительный момент, подумала она, бредя по людному тротуару и по-прежнему сжимая в руке бесполезные пустые розовые папки, в которых с утра лежали ее заметки по отбору, теперь принадлежавшие Тренту, то оно заключается в том, что все дурацкие, нелепые романтические мысли о Кельвине Симмсе оказались самым настоящим бредом. Кельвин – ублюдок, теперь она в этом убедилась, и всегда им был, и все же она позволила себе в него влюбиться. Почему ей всегда нравятся ублюдки?

По крайней мере, она выкинет из головы весь этот бред.

В тот странный день, пока она бесцельно бродила по «Харви-Николз», а потом по «Хэрродз», были даже минуты, когда она вдруг испытывала необъяснимые приливы восторга, как будто вдруг стала независимой и свободной. Но время шло, подобные минуты становились все более редкими, и настроение портилось все больше и больше. Она прокручивала в голове свое увольнение, жалела, что не сказала этого и того, представляла себе, что говорит это, чувствовала, что ее использовали и что она просто дура. Она вспомнила время, когда работала в кризисном центре и очень часто выслушивала заплаканных девушек, зацикленных на том, как несправедлив мир. Почему они? Почему они сели в тот автобус? Прошли мимо той двери? Согласились встретиться с тем мальчиком? Теперь она сама оказалась жертвой, укоряла себя за то, что позволила событиям принять такой оборот, и размышляла о том, как легко было бы все изменить.

Когда день начал клониться к вечеру, ею овладела паника. Ей становилось тоскливо при одной мысли о том, чтобы пойти домой, но и подруге она тоже звонить не хотела. Она была в смятении. Рано или поздно все узнают о том, что случилось: что она потеряла работу, свою гламурную работу, из-за которой ей так часто завидовали, прикрывая зависть презрением. И что к тому же лишил ее этой работы мужчина, в которого, как было известно всем ее друзьям, она начала влюбляться. Рано или поздно правда всплывет наружу. Скоро. Но не теперь.

В этот момент у нее зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и сначала Эмма решила не отвечать. Она была не в настроении беседовать с каким-то незнакомцем, но, с другой стороны, жизнь продолжалась. Возможно, ей станет легче, если она пошлет к черту какого-нибудь наемного раба из Дели.

– Слушаю, – осторожно сказал она. – Это Эмма.

– Эмма. Привет. Это Кельвин.

Она уронила телефон. Он брякнулся на пол, и из него выскочила батарейка. Схватив телефон с пола, она вставила батарейку, надеясь, что вызов каким-то чудом не прервался. Но он, конечно, прервался.

Она выпрямилась, думая, что же делать. Чего он хотел? Что ей следовало сказать? И самое главное, позвонит ли он снова? Она тут же убедила себя, что не позвонит. Он собирался извиниться, стал бы заискивать перед ней и унижаться, но он больше никогда не позвонит.

Но он позвонил. Это случилось так внезапно, и она была настолько уверена, что этого не произойдет, что снова уронила телефон.

Однако на этот раз он упал в ее сумочку, которую она поставила рядом с собой на пол. Телефон по-прежнему звонил, где-то в глубине среди ключей, кошелька, просыпавшейся мелочи, скомканных банкнот, носовых платков, гигиенических тампонов, обрывков бумаги, недоеденных конфет, ручек, электронного органайзера, которым она никогда не пользовалась, чеков, кредитной карты «Ойстер» и запутанных проводов от наушников iPod. Она знала, что должна вытащить телефон за время, необходимое для четырех звонков, полтора из которых уже прозвенели. Она сделала единственное, что ей оставалось: схватив сумку с пола, сделала два шага к прилавку отдела парфюмерии и вытряхнула содержимое сумки на стеклянную поверхность. Ключи загремели, монеты покатились, пыль, конфеты и тампоны заполнили полированную поверхность. Со всех сторон к ней повернулись удивленные и сердитые лица. Слишком сильно накрашенная молодая женщина за прилавком посмотрела на нее зверем, и к ней приблизился охранник.

– Я врач на вызовах, – сказала Эмма, схватив телефон и нажав зеленую кнопку. – Это Эмма.

– Пожалуйста, не бросай больше трубку, – услышала она голос Кельвина.

– Я не бросала трубку. Я уронила телефон, – ответила она, пытаясь свободной рукой сгрести предметы с прилавка. – Но теперь я ее точно брошу. Чего тебе нужно?

– Я хочу пригласить тебя на ужин.

Попытки сосредоточиться

В тот момент, когда до Кельвина дошло, что, уволив симпатичную старшую отборщицу, которая не давала ему сосредоточиться, он не только не восстановил ясность мысли, но утратил ее в еще большей степени, он решил, что должен встретиться с ней и разобраться с причиной своей задумчивости. Поэтому с той же внезапностью, с которой он ее уволил, он решил, что придется пригласить ее на ужин.

Кельвин объявил перерыв и нашел номер Эммы в банке данных сотрудников в своем компьютере.

– Я знаю, что сегодня вечером ты свободна, – сказал он, – поэтому, возможно, нам удастся кое-что обсудить.

– Благодаря тебе я свободна до конца жизни, – ответила Эмма.

– Тогда поужинай со мной.

– С какой стати? Что происходит?

– Я хочу накормить тебя ужином.

– Мне не нужен ужин. Мне нужна работа.

– Ну, возможно, мы поговорим об этом.

– В смысле?

– За ужином. Мы поговорим о твоей работе, если хочешь.

– Ничего не понимаю. Кельвин, что происходит?

– Ничего не происходит.

– Какого черта, Кельвин? – сердито спросила она. – Это что, какая-то игра, в которую тебе нравится играть со своими сотрудницами?

– Слушай, Эмма, ничего не происходит, понятно? Я работаю. Я говорю. Я действую инстинктивно.

– Ты увольняешь людей.

– Ну, извини. Позволь угостить тебя ужином.

– Нет! Мне не нужно угощение, и мне вообще не нравится этот разговор. Я не хочу, чтобы со мной играли. Что происходит?

– Я ведь только что сказал, что ничего не происходит. Перестань спрашивать меня, что происходит. – К Кельвину снова возвращался его деловой, командный тон. – А теперь послушай, Эмма, у меня совещание. Ты знаешь, как важен сегодняшний день и до чего он сложен, ведь ты сама работала в шоу, поэтому я не собираюсь продолжать этот разговор, пока мы не сможем поговорить в более спокойной…

– Ты женатый мужчина!

– Неправда.

– Нет, правда. В журнале «Hello!» была статья о свадьбе.

– Ладно, я женат, но это в прошлом.

– Ты ее тоже уволил?

– Нет, она… Слушай, как, черт возьми, все это связано с моей женой?

– Потому что ты приглашаешь меня на ужин.

– Да, на ужин. Я не предлагаю тебе руку и сердце.

– Ну а что ты предлагаешь? Что происходит?

– Перестань спрашивать меня, что… Слушай… Эмма, пожалуйста, ты ведь знаешь, что я должен возвращаться на это чертово совещание. Поэтому перестань спрашивать меня, что происходит, и скажи, что ты со мной поужинаешь.

Последовала долгая пауза.

– Эмма? – настаивал Кельвин. – Мне правда нужно возвращаться на совещание.

– Хорошо. Я согласна. Но…

Он не дал ей договорить:

– Я пришлю за тобой машину к восьми.

На этом разговор закончился. Эмма постояла, глядя на телефон, и вдруг пришла в ярость. В бешенство. Ублюдок! Кем он себя возомнил? Ей вообще не следовало соглашаться. Почему она согласилась? Почему она не сказала ему, чтобы он шел к черту? И… что же ей сегодня надеть?

Попытки переключиться

Кельвин сразу же почувствовал себя лучше. Он хотя бы ненадолго пришел в согласие с самим собой. Ее не было в комнате, и она не отвлекала его, но и ее отсутствие тоже не отвлекало, потому что он скоро снова с ней увидится. Поэтому пока что он мог полностью сосредоточить свои усилия на работе.

– Следующий.

Появился прикольный гот.

«Я член группы „Без головы“, и я…»

– Хорошо, подойдет. Следующий.

Еще один прикольный гот.

«Я прибыл из далекой, далекой галактики…»

– Притормози. У нас достаточно готов для коллажа? – спросил Кельвин.

– Боюсь, недостаточно, – сказал Трент.

– А что, если добавить нескольких «трекки» и мистиков и сделать общий коллаж из лунатиков?

– Тогда хватит, точно хватит. У нас четыре воскресших Элвиса и одна Пэтси Клайн.

– Потягаться с Джоном Ленноном так ни у кого наглости и не хватает? – спросил Кельвин. – Хорошо, оставим его. Следующий.

Старушки, симпатичные дети, уродливые ботаники, бандиты, считающие себя Эминемом, жирные шлюхи с забавными региональными акцентами.

«Йа спайу „C'mon Byeby Loit Моу Foyer“».

– Отличная тетка, – сказал Кельвин. – Следующий.

Унылый, лысый коротышка, который признался, что влюблен в Берилл:

«Она просто создана для меня. Она такая добрая и милая, и я не считаю, что мой маленький рост может стать препятствием. С ней я буду чувствовать, что мой рост десять футов».

– Оставляем его, – сердито бросил Кельвин. – Шевелись, Трент! Не разбазаривай мое время.

– Я подумал, это может стать постоянной темой, – храбро ответил Трент.

– В смысле, что Берилл привлекает карликов?

– Да, это всегда так хорошо срабатывает. Знаешь, все дело в сексуальности Берилл и ее образе отличной мамочки. В смысле, карлики могут быть довольно милыми, правда? И они размером с ребенка. Это вроде как объединяет секс и материнство. Когда она их обнимает, они теряются между ее грудей, она вроде как одновременно и удовлетворяет их, и грудью кормит.

– Кормит грудью? Берилл транссексуалка!

– Да, босс, но я думаю, люди это уже переварили. Сейчас она всеобщая мамочка.

– Это просто отвратительно. Мне нравится. Оставим его пока. Следующий.

Необычно старообразная молодая пара, которая, казалось, вынырнула из тридцатых годов:

«Мы влюблены в Ноэля и Герти, – сказал парень, – и мы хотели бы спеть „Some Day I'll Find You“ из „Сладкой горечи“».

– Да. Пойдет для одного кадра. Следующий.

И так продолжалось, пока запас «липучек», «выскочек» и «сморчков» Трента не иссяк.

– Вот и все, босс. Лучшее, что мы смогли найти. Конечно, мы, наверное, пропустили нескольких, но все равно думаю, что сливки мы сняли. Кроме, конечно…

Кельвин знал, о ком он говорит. И все остальные тоже.

– Да. Теперь насчет ЕКВ, – сказал Кельвин, – для нашего шоу «Номер один» то, что принц Уэльский решил проверить свои певческие таланты и личную отвагу перед будущими подданными, большое событие, и я уверен, что мы все ужасно польщены и все такое. Но, повторяю, давайте не забывать, что, если этот человек пройдет отбор, это будет честью и для него! Такой же честью, если не большей! Да. Не забывайте, что это мы номер один, а не он! Мы номер один, а он, друзья мои, номер ноль. Наше шоу олицетворяет все, что он, в качестве будущего главы государства, хотел бы иметь, но не имеет. Во-первых, мы популярны! Неслыханно популярны, столь же популярны, сколь он презираем. К тому же мы демократичны. Мы столь же демократичны, сколь этот чертов сноб элитарен, неподотчетен и избалован. Мы современная Британия. А он – унылый консерватор, он старая скучная Британия. Мы представляем народ, а он представляет устаревший высший класс, который пытается найти себе место в нашем обществе, где человек достигает высокого положения благодаря способностям. Он пришел к нам, друзья мои, потому что мы ему нужны. Он хочет обратиться к людям, к которым обращаемся мы, и показать им, какой он на самом деле. Ну, да будет так! У него будет такая возможность, но на тех же условиях, что и у всех прочих. Никакого особого отношения, кроме обеспечения безопасности и предотвращения терроризма. Он будет общаться со зрителями так же, как все остальные наши кандидаты, потому что мы судим человека, а не его положение. Принц будет играть по нашим правилам. Если, предположим, он пройдет второй тур, но его выступление совпадет с судейством на Играх стран Содружества или с открытием сессии парламента, то лучше ему спеть у нас «Stand By Me» [4]4
  Будь рядом со мной (англ.).


[Закрыть]или он ВЫЛЕТИТ. Потому что именно мы важны сегодня для британской общественности. МЫ здесь хозяева! Так что все будет по-моему или никак! Принц Уэльский должен или вливаться, или сливаться! Если он покажет себя хорошо, то у него будет возможность обратиться к своему народу. Если же он придет такой весь из себя важный, избалованный сноб, станет задирать нос и будет ожидать особого отношения, то войдет только в пятисекундный клип в коллаже «сморчков», или меня зовут не Кельвин Симмс и мы не самое крутое шоу на телевидении!

После короткой паузы, во время которой все убедились, что он закончил, собравшиеся разразились бурными аплодисментами, и на этой торжественной ноте совещание завершилось.

– Трент? – сказал Кельвин, собирая бумаги. – Зайди ко мне.

Он посмотрел на часы: было уже почти семь, а он хотел еще побриться.

– Трент, ты молодец, – сказал он. – Хорошая подборка, дружище.

– Спасибо, босс. Отличная речь про королевского наследника. Отпад. Сильно сказано. Нет никого круче шоу «Номер один», да? Мы можем его захвалить или зарезать.

– Не говори ерунды, придурок. Конечно, мы не станем его резать. Он хочет набрать голоса, и он получит этот шанс. Он дойдет до финала.

– Точно. Да. Конечно, дойдет.

– Поэтому должно казаться, что к нему относятся как ко всем остальным.

– Да. Мммм.

– Иначе станет понятно, что все подстроено.

– Ясно. Все ясно, босс.

– Его участие в шоу для нас гораздо важнее, чем провал, а значит, надо дать зрителям возможность узнать его лучше и полюбить. Они ни за что не полюбят его, если он будет на особом положении, верно?

– Да.

– Потому что если мы знаем что-то о самих себе как о нации, так это тот факт, что мы поддерживаем королевскую семью с ее дворцами и роскошью, потому что это доказывает, как мы хорошо живем, но мы при этом не хотим, чтобы королевская семья была на особом положении.

– Хм… понятно. Что-нибудь еще, шеф?

– Да… – небрежно сказал Кельвин, словно ему это только что пришло в голову. – Мне нужен ребенок, который не умеет читать.

– Хорошо. Отлично. По-нят-но, – ответил Трент, удивившись, но пытаясь не показать этого.

– И еще жертва домашнего насилия. Женщина, разумеется, не смей тащить мне какого-нибудь подкаблучника или педика с синяками, чей дружок любит грубый секс.

– Нет, конечно нет. Понял.

– И еще кого-нибудь, кто ждет операции… Да, тот, кто ждет операции, лучше ребенок.

– Хм… Ясно, шеф. Хорошо. Все понял. Хм, это будут конкурсанты?

– Нет, я с ними в отпуск поеду. Конечно, конкурсанты. Твою мать, Трент, я тороплюсь. Просмотри конверты и попытайся найти кого-нибудь, а если не найдешь в конвертах, найди где-нибудь еще. Просто сделай так, чтобы перед региональным отбором они были в толпе.

Трент знал, когда лучше не спорить.

– Хорошо. Понятно, шеф. Будет сделано. Ребенок, который не умеет читать. Женщина, жертва домашнего насилия, и кто-то, кто или сам ждет операции, или чей ребенок ждет операции. Какие-нибудь еще условия?

– Ну, разумеется, телегеничность. Миленькие, если получится, особенно ребенок и жертва. Пожалуй, «липучки», но не «сморчки». И было бы неплохо, если бы они хоть немного пели, но, разумеется, это не обязательно. Так, это все. Совещание закончено. Молодец. Продолжайте в том же духе. Увидимся в первый день прослушивания.

И Кельвин поспешно вышел из комнаты.

Ужин и непристойное предложение

В тот вечер ровно в восемь часов в маленькой квартире Эммы прозвенел звонок. Дел было много, но она была готова. Вернулась к семи, остановила выбор на маленьком черном платье от «Кукаи» с красной кружевной оборкой по линии декольте, и у нее осталось достаточно времени, чтобы накраситься и недостаточно, чтобы слишком беспокоиться о предстоящем ужине.

Кельвин прислал за ней «ягуар», прекрасный и роскошный, а на его заднем сиденье Эмма нашла розу, к которой была прикреплена записка со словами: «Роза от колючки».

Последние следы злости испарились. Он говорил «прости». Он сделал это ненарочно. У него был мозговой штурм, он страдал он недостатка соли в организме. Что-то в этом роде. Эмма была настроена вести себя с Кельвином жестко, но если он так искренне раскаивается, то было бы невежливо не простить его.

Они ужинали в отдельном зале на втором этаже «Айви», который, несмотря на попытки Эммы не глазеть по сторонам, поразил ее своей гламурностью. Кельвин с самого начала извинился за грубое поведение и с надлежащим раскаянием снова предложил Эмме ее работу плюс повышение, что она с радостью приняла. Затем Кельвин настоял на том, чтобы больше не говорить об этом, и вместо этого веселил ее занимательными историями о Родни, Берилл и американской поп-индустрии. Вскользь упомянув о своем несложившемся браке, он сделал незамысловатый вывод, сказав, что двое высокомерных, склонных к манипулированию суперэго людей совершили огромную ошибку и своим примером снова доказали, что только противоположности притягиваются друг к другу. Затем, когда вино было допито и подали кофе, Кельвин спросил, не поедет ли Эмма с ним в его дом в Белгрейвии.

Конечно, ей следовало бы ожидать этого, но она не ожидала. Она была не особенно тщеславна и, зная, что Кельвин может с легкостью выбирать себе женщин, не льстила себе мыслью, что этот ужин, с его точки зрения, может быть способом совращения. В глубине души она думала, что это будет скорее попытка избежать того, что она возбудит против него дело о противозаконном увольнении. В конце концов, дни, когда супербогатые работодатели могли творить с подчиненными все, что им заблагорассудится, слава богу, миновали.

– Ты хочешь, чтобы я поехала к тебе домой? – спросила она.

– Да. Именно так. Сейчас это было бы очень кстати.

– Выпить кофе? – слабым голосом поинтересовалась она, пытаясь соблюсти приличия.

– Нет. Кофе мы выпили. Я хочу, чтобы ты осталась на ночь.

Эмма была потрясена. Она не получала столь прямолинейного предложения со времени попоек на первом курсе в баре студенческого профсоюза, и ей это не очень понравилось.

– Кельвин, я не могу, – быстро сказала она.

– Эмма, пожалуйста, – сказал Кельвин. – Это много для меня значит.

– Много для тебя значит? Что ты хочешь этим сказать – много для тебя значит?

– Именно то, что сказал. Я хочу переспать с тобой. Для меня это очень важно.

– Для тебя это важно?

– Да.

Удивление Эммы прошло, уступив место не менее сильной злости.

– Господи, Кельвин, а ты говоришь все начистоту, верно?

– Ну, извини, если я излишне прямолинеен, но сейчас поздно, нам обоим утром на работу, и это для меня важно.

– А мне важно, с кем я ложусь в постель. Поэтому – нет, – твердо сказала Эмма. – Ни за что.

– Почему?

– Что значит – почему? Господь мой всемогущий, я в жизни подобного не слышала! Просто я не сплю с парнями, когда они об этом просят. Особенно когда это, черт возьми, практически приказ. Я так не могу. Должно быть… я не знаю, что-то большее.

– Что? Романтика? Я могу быть романтичным.

– Не верю.

– Эмма, ты должна сделать это для меня.

– Нет, Кельвин, я вовсе не должна делать этого для тебя, и я не стану этого делать.

Если бы он подождал, она могла бы кое-что добавить. Что-то вроде «может, в следующий раз. Подумаю. И если не в следующий раз, то уж точно в следующий раз после него. В зависимости от того, как пойдут дела». К сожалению, Кельвин не дал ей такой возможности.

– Ну что ж, – сказал он, – это прозвучит очень неприятно, но легкого способа сказать это просто не существует. Ты не получишь обратно свою должность.

Эмма просто не могла поверить своим ушам, до того это было прямолинейно! Она ни с чем подобным в жизни не сталкивалась.

– Ты ведь шутишь.

– Боюсь, что нет.

– Ты хочешь сказать, что открытым текстом заявляешь мне, что мое возвращение на работу зависит от того, лягу ли я с тобой в постель?

– Ну, все было по-другому… до того.

– До того, как я сказала «нет»?

– Да.

– Но теперь это так?

– Боюсь, Эмма, что так. Видишь ли, дело в возможности сосредоточиться. Ты мешаешь мне сосредоточиться. Я отвлекаюсь. Ты представляешь себе, насколько это опасно на этой стадии разработки программы? Мне нужно удалить помеху. Прямо сейчас. Сегодня. Я не могу позволить себе потерять хотя бы еще минуту сосредоточенности.

– То есть ты уволил меня, чтобы затем шантажом заставить спать с тобой?

– Нет, конечно нет, все было совершенно по-другому. Я уволил тебя, чтобы попытаться убрать тебя из своих мыслей, чтобы сосредоточиться на конкретном задании. Но это не сработало.

– Я иду в полицию. Это совершенно незаконно, сейчас не десятый век, знаешь ли. Ты не барон и не можешь трахать своих рабынь, когда тебе заблагорассудится.

Теперь пришла очередь Кельвина удивиться. До него уже начало доходить, что он сыграл не лучшим образом, но ситуация вдруг начала и вовсе выходить из-под контроля.

– Эмма, ты не можешь пойти в полицию, – сказал он, уже не так самоуверенно. – Я буду все отрицать, получится твое слово против моего. Я скажу, что это твой способ отомстить.

– Я записывала наш разговор. У меня с собой диктофон.

– Эмма, – мягко ответил Кельвин. – Это неправда. Я всегда ношу с собой прибор, который срабатывает, если в радиусе полумили от меня кто-то что-то записывает. Его можно купить в любом магазине шпионской техники.

– А-а-а, – слегка растерянно протянула Эмма.

– Вообще-то я соврал, – добавил Кельвин. – У меня нет такого прибора.

Эмма взяла сумку, чтобы уйти.

– Прощай, негодяй.

– Эмма! – настойчиво повторил Кельвин. – Если бы я мог вернуть тебя на работу и не заставлять спать со мной, я бы это сделал. Честное слово, сделал бы. Но поверь мне, я не могу. Ты просто слишком… слишком потрясающая.

– Слишком потрясающая?

– Да. Я пытаюсь работать, а ты все время… отвлекаешь меня.

– И ты уволил меня из-за этого? За то, что я, сама того не зная, тебя отвлекала?

– Да. Я деловой человек. Мне нужно быть сосредоточенным. Если я возьму тебя обратно, ты снова начнешь отвлекать меня. Я не могу себе этого позволить.

– А если ты переспишь со мной, все будет нормально?

– Да, по крайней мере, по моей теории. Думаю, мне нужно увидеть тебя обнаженной. Если я смогу увидеть тебя обнаженной и переспать с тобой, то помех не останется. Я не стану больше тормозить на совещаниях, думая о том, как эта девушка выглядит обнаженной, потому что я буду это знать. Мои мысли не будут заняты тем, как бы переспать с ней разок., потому что я уже это сделаю. Понимаешь? Поэтому, если ты не переспишь со мной, я не смогу вернуть тебя на работу. У меня есть обязанности, множество рабочих мест зависит от того, насколько правильно я выполняю свою работу. Мне нужно делать шоу. Я не могу позволить тебе все испортить. Я такая же жертва, как и ты.

Эмма не находила слов, по крайней мере, теперь она немного лучше понимала, как этот человек смог так быстро стать воротилой бизнеса.

– Ты действительно думаешь, что можешь все устроить? – наконец сказала она. – Манипулировать любой жизнью, даже своей собственной?

– Да, а разве плохо брать на себя ответственность за свою собственную жизнь? Быть у руля?

– Знаешь, что я думаю, Кельвин, – сказала Эмма, поднимаясь со стула, – ты умрешь очень одиноким человеком.

Затем, отказавшись обсуждать что-либо дальше, она вышла из ресторана и поехала домой.