Текст книги "«Номер один»"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Родни и Кельвин сели в машину.

– Мотор! – услышали они голос режиссера.

– Иди, Родни, – сказал Кельвин. – Я – следом.

Родни вылез из машины, и Кельвин смотрел через окно, как он прошагал мимо камеры. После того как Родни вошел в здание, Кельвин тоже вылез и крикнул: «Снято!»

– Отличный кадр, ребята, – сказал он, а затем шепнул монтажеру, что ей для оцифровки нужно отметить только первую часть кадра. До самого эфира Родни Рут не узнает, что на самом деле он вышел из машины один и рысью пробежал по ковру.

Прослушивание: натаскивание множества «липучек»

В углу холла (который отгородили тряпичной загородкой) Челси собрала перспективных «липучек» для проведения мотивирования группы.

– Итак, Кили спросит вас о вашей МЕЧТЕ, – кричала Челси тоном старшины, инструктирующего группу новобранцев. – О мечте, которая роднит вас, но одновременно делает вас особенными и неповторимыми. О мечте быть звездой! Какая у вас мечта, народ?

– Стать звездой! – хором крикнули собравшиеся.

– Правильно. И это хорошая мечта. Отличная мечта. Мечта, которой нужно гордиться! Кили захочет услышать, что это ваша единственная мечта. Единственная мечта всей вашей жизни! Мечта, которая была у вас с детства и без которой вы ничто. Ничто, понимаете?

Собравшиеся «липучки» (в числе которых была напряженная и задумчивая Шайана) только собирались ответить, но тут в холле раздались хлопки – толпа аплодировала громкому голосу, запевшему «Copacabana».

Выглянув за перегородку, чтобы узнать, в чем дело, Челси увидела, что Гэри и Бэри воспользовались возможностью снять Квазара, который танцевал лимбо, а девушки из группы «Пероксид» держали тряпку, под которую он подлезал.

– Гэри? Бэри? – рявкнула Челси. – Что вы делаете?

– Снимаем несколько сюжетов о бурном веселье, – сказал Бэри. – Знаешь, когда все конкурсанты знакомятся и внезапно решают поприкалываться.

– Ребята, после дня массовки у нас этого дерьма целые мили. Для последнего монтажа Кельвин использует всего секунд десять. Сегодня прослушивание, и я пытаюсь настроить конкурсантов, поэтому, пожалуйста, ведите себя тихо.

– Мне очень жаль, Челси, – сказал Бэри.

– Да, и мне тоже, – сказал Гэри.

– А мне не жаль, детка! – ухмыльнулся Квазар. – Я в ударе и должен сказать тебе, Челси, детка, что тебе, похоже, не помешал бы кусочек Квазара, ЙЕ! – И на последнем слове Квазар схватился за мошонку и выпятил пах.

– Оставь это для судей, – сказала Челси.

– О, детка, я полон задора.

Челси вернулась к своим «липучкам».

– Итак, еще Кили попросит вас рассказать ей о том, – крикнула она, снова включив лампочку над собравшимися кроликами, – насколько сильно вы хотите победить!

Прослушивание: «When Irish Eyes Are Smiling»

В это время на парковку из международного аэропорта Бирмингема прибыл первый автобус с ирландскими конкурсантами. По прибытии на парковку их всех попросили подождать на своих местах, пока не подойдет второй автобус.

– Вам и минуты не придется ждать, – сообщила им радостная ассистентка и оказалась почти права. Ждать пришлось двадцать пять минут.

Наконец подъехал второй автобус с ирландскими участниками, и Бэри, Гэри и Кили начали работать над тем, чтобы гарантировать огромный доход от ирландских звонков и в этом сезоне.

– Отлично! Доброго вам всем утра! – крикнул Бэри, когда оба автобуса изрыгнули своих пассажиров и толпа собралась перед огромным баннером шоу «Номер один», украшенным изумрудно-зелеными флагами и ирландским триколором. – И добро пожаловать на специальный День святого Патрика – шоу «Номер один».

– Да, все правильно! – крикнул Гэри, нацепив огромную ирландскую шляпу, которые выдают вместе с «Гиннессом» в Лондоне в День святого Патрика. – Мы сделаем вид, что сегодня День святого Патрика, и для того, чтобы отпраздновать его, вы под нашим руководством споете специально для шоу «Номер один» песню «When Irish Eyes Are Smiling», но для смеха будете петь «Calvin's» вместо «Irish», хорошо? Это будет маленьким подарком шоу «Номер один» от ирландской группы ко Дню святого Патрика, согласны?

Поскольку очевидного несогласия никто не выразил, камеры были настроены, Бэри и Гэри отсчитали секунды, и песня началась.

– «When Calvin's eyes are smiling», – запела толпа.

Первая строка прошла на ура, ирландцы пели энергично и даже пытались улыбаться. После этого, к сожалению, дела пошли намного хуже, потому что стало ясно, что остальных слов никто не знает. Некоторые начали смутно припоминать, что мир кажется ярче и веселее, но, когда дошло до голосов ангелов, почти все замолчали.

– Черт! – сказал Бэри. – Кельвин очень настаивал на этой песне. Что нам делать?

– Я был уверен, что они знают слова, – провыл Гэри.

В этот момент появилась Челси с Кили.

– Вы что, еще не записали эту чертову песню? – спросила она.

– Они не знают слов, – объяснил Гэри.

– Иди в монтажный фургон, – приказала Челси одному из помощников. – У них есть беспроводной Интернет. Попроси ассистента видеорежиссера выйти в Сеть, найти в Google слова и как можно скорее принеси текст.

Помощник убежал.

– Отлично, – сказала Челси. – Пока мы ждем, снимем эпизод с Кили.

Кили дали трилистник и поставили ее перед толпой ирландцев.

– Ну, вот мы и оказались в волшебном городе Дублине, городе очень красивых девушек! – крикнула она. – И эта огромная сумасшедшая толпа приготовила для Кельвина небольшой музыкальный сюрприз!

– Хорошо! – крикнула Челси. – Потом сюда вставим песню. Итак, Кили, теперь финал.

– Bay! – завопила Кили. – Это было великолепно. Глаза Кельвина наверняка будут смеяться, когда он услышит это! Молодцы, ребята! Вы круче всех!

После чего они вместе с Челси поспешили назад в здание, оставив ирландцев ожидать текст своего сюрприза для Кельвина.

Прослушивание: гадкие и угрюмые

К этому времени трое судей уже записали свои сцены прибытия, и пришло время общего кадра, в котором они выглядят крутыми и угрюмыми. Каждый из них снова посетил костюмера и гримера, и всех троих одели во все черное с головы до ног. Затем судей разместили на белом фоне и сняли их предельно мрачные и решительные лица. Словно у убийц в «спагетти-вестерне».

На этих съемках работали две бригады, что усложняло и без того трудную работу режиссера. Одна бригада снимала угрюмые лица, которые должны войти в титры, а другая – процесс съемки угрюмых лиц. Режиссер первой бригады, который хотел сосредоточиться на своих съемках, пожаловался на присутствие второй бригады.

– Ты ведь недавно на этом шоу, верно, друг? – сказал Кельвин.

Режиссер признал, что недавно.

– Ну, так позволь мне кое-что тебе сказать, – продолжил Кельвин, говоря поверх кисточки гримерши, порхающей вокруг его лица. – У нас ничего не пропадает зря. Ты хоть представляешь, насколько мало полезных кадров мы можем сегодня снять? С гулькин хрен, вот так вот, а почему? Потому что люди обычно скучные. В этом и заключается наша трудность как создателей «ТВ о людях». Мы вынуждены снимать материал часами, целыми днями, и все ради того, чтобы получить несколько приличных секунд настоящего развлечения. Боже мой, Пэрис Хилтон теперь звезда. Вот как низко упала планка! Почему, по-твоему, половина наших шоу – это повторение первой половины? Да потому, черт возьми, что обычно у нас бывает всего половина шоу! Мы прослушиваем тысячи людей, и все равно нам приходится повторять одну и ту же дюжину кадров снова и снова. Все хотя бы отдаленно хорошее из имеющегося материала мы должны повторять опять и опять. Мы покажем этот материал до рекламы, после рекламы, во время идиотской рекламы. Шоу «Номер один» – это единственное шоу на телевидении, первый сезон которого прокрутили три раза! Я этим очень горжусь. Именно поэтому, если мы хотим получить кучу кадров с мрачными судьями, нам нужно снять кучу кадров про то, как снимают этих мрачных судей. Впустим зрителей в свою кухню, потому что большую часть времени мы их просто надуваем.

После общих съемок судьям дали время переодеться в костюмы «Бирмингем, день первый», а затем началась настоящая работа, сделавшая эту троицу столь знаменитой. Настало время записывать знакомые всем сцены, где судьи сидят и свежим взглядом, беспристрастно оценивают всех, кому довелось просунуть голову в дверь.

Настало время прослушиваний.

Прослушивание: уничтожение Вики

Судьи заняли свои места в зале для прослушиваний, где парикмахеры и гримеры добавили последние штрихи к их внешности. Затем, как и было запланировано, они отсняли трех иностранок с забавным акцентом, каждую из которых они высмеяли и выгнали, и те, рыдая, покинули помещение.

Затем судьи в хорошем темпе прогнали человек двадцать кандидатов из массовки, в строгом порядке одобряя или отсеивая каждого из них. И ближе к полудню добрались до Вики, первой главной истории дня.

Девушка и ее мама стояли перед дверями вместе с Кили, Челси, Трентом и съемочной бригадой. Трент как раз собирался начать записывать интервью с Вики до прослушивания, когда заговорила Челси:

– Трент, мне кажется, у нас проблемы с макияжем. Ты доволен тем, как выглядит Вики?

– Мне кажется, она выглядит хорошо.

Челси не стала спорить. Вместо этого она зашла в зал для прослушиваний и попросила Кельвина выйти к ним на минутку. Челси все утро исправляла чужие ошибки, а Кельвину ничего об этом не было известно. С точки зрения карьеры она могла бы постоянно халтурить с тем же успехом, что и все остальные. Но сейчас она собиралась убедиться, что ее гений засиял в потемках.

Кельвин, который ждал завершения кропотливой работы гримерши над Берилл, вышел к группе, собравшейся вокруг Вики и ее матери.

– Боже мой! – произнесли они в унисон изумленными голосами при виде одного из сильных мира сего. – Кельвин, мы просто обожаем тебя!

Кельвин кивнул в знак приветствия и повернулся к Челси.

– Детка? – спросил он. – В чем дело?

Челси попросила помощника отвести конкурсантов в сторонку, прежде чем все объяснить.

– Трент доволен прической и макияжем Вики.

Трент попытался взять дело в свои руки:

– Слушай, я не сказал…

Кельвин перебил его:

– Что ты хочешь сказать, детка?

– Да, детка… – довольно агрессивно сказала гримерша. – Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, посмотрите на нее, – сказала Челси. – Ее же совершенно преобразили: штукатурка, пудра, волосы уложены, прыщи замазаны, ради всего святого.

– Да, но она ведь героиня сюжета, верно? – сказала гримерша.

– Да, она героиня сюжета, но вы что, не читали заметки по персонажу? – рявкнула Челси. – Вы сделали из нее «выскочку», а она «сморчок».

– Нет, Челси, – запротестовала гримерша. – Она «выскочка».

– Взгляните в свои заметки! Зачем мы с монтажерами их пишем, если их никто не читает? Она «выскочка» как личность, но физически и с точки зрения таланта она «сморчок». Вот в чем смысл сюжета. Она классический «выскочка-сморчок»! Она думает, что она великолепна, и ей совсем скоро предстоит узнать, что это не так. Вот почему мы выбрали ее! Чтобы Родни поиздевался над ней, а Берилл кинулась на ее защиту, как истинная мамочка. Но для того, чтобы роль хорошей мамочки Берилл удалась, девушка должна выглядеть жалкой. Заблуждающейся, наивной, совершенно потерянной, а вы пытаетесь сделать из нее Риту Хейуорт.

– Мы просто…

– Ведь очевидно, что чем хреновее она выглядит, тем глупее и тупее становится ее претенциозность. Нам нужны ее прыщи! Это ее козырь!

Кили спросила, можно ли ей не слушать дальше.

– Простите, я просто не могу слушать подобное. Я посещала театральную школу, – объяснила она, – и как актриса я уверена, что должна верить в свою игру. Честность – первое правило игры, кажется, это сказал Оливер или Пачино, и если я хочу сделать интервью с Вики как с «выскочкой» убедительным, то я просто не могу участвовать в разговоре, где съемочная группа объявляет ее «сморчком».

После этого Кили отошла в сторонку, а Челси начала читать вслух заметки по персонажу:

– Здесь есть ключевая фраза. Эта девушка думает, что может «двигаться лучше, чем Бритни, и петь лучше, чем Селин». Ну разумеется, у нее не должно быть макияжа, а только сальные волосы и прыщи.

Кельвин взглянул на Вики поверх плеча Челси. Затем перевел взгляд на часы: секунды, как всегда, утекали. С другой стороны, если они собирались сделать так, то делать все нужно как следует.

– Челси права, – сказал он, поворачиваясь к гримерше. – Никакой штукатурки, сальные волосы, и, если есть время, сделайте акцент на прыщи.

С этими словами Кельвин вернулся в зал для прослушиваний, оставив Челси очень непопулярным победителем.

– Не нужно было бежать к Кельвину, – сказал Трент.

– Я спросила, что ты думаешь, – ответила Челси. – Ты сказал, что доволен ее видом.

Парикмахер и гримерша удалили следы собственных усилий с лица и волос Вики.

– Ты так молода, милая, – убеждали они ее и ее мать. – Тебе не нужен макияж. Кельвин хочет сделать акцент на твоей молодости и свежести. И он ведь прав. Молодость и свежесть так быстро проходят, верно?

Затем пришло время записывать интервью Кили с Вики «до того».

– Спорю, вы очень нервничаете, правда? – сказала Кили, когда камеры включились.

– Ну… – ответила мать. – Вики могла бы нервничать, но она так много работала, и все, кто ее знают, думают, что у нее настоящий талант. Она верит, что готова.

Кили взглянула в свои записи.

– Ты будешь звездой, Вики? – спросила она.

– Да, – ответила Вики, – я буду звездой.

– Это ее мечта, – добавила ее мать.

– Тогда вперед, детка! – сказала Кили, обняв Вики.

Затем Вики прошла за занавеску, отделявшую конференц-зал В от конференц-зала А, чуть большего по размеру.

После того как Вики ушла, Трент распорядился, чтобы Кили и мама Вики «подслушали» у двери, что будет происходить внутри, хотя, разумеется, они ничего не могли бы услышать.

Внутри камберлендской комнаты наконец начались прослушивания.

– Привет, привет, – крикнула Берилл, когда Вики зашла к ним и поздоровалась. – Ну и как тебя зовут?

– Вики.

– Вики! – ахнула Берилл, словно одно только ее имя говорило о чем-то особенном. – Вики, Вики, Вики, ты так молода! Ты совсем ребеночек!

– Мне шестнадцать лет, Берилл.

– Ооооо, – захрипела Берилл, придавая скованным ботоксом чертам умильное выражение, – мамочка, которой только что показали ее первенца. – Сладкие шестнадцать! Моим малышкам-дочкам всего семнадцать. Боже, я так скучаю по ним. Как мать я очень скучаю по ним. Ты могла бы быть их маленькой сестренкой. Ты совсем еще ребеночек! Господи, я так скучаю по своим деткам.

Сидящий рядом с Берилл Кельвин улыбнулся. Несмотря на ненависть, которую он к ней испытывал, он не мог отрицать, что свою работу она делала отлично. Она настоящая находка. Берилл настоящая звезда, ради этого с ее присутствием приходилось мириться, и мысль пригласить ее на шоу была гениальной.

Родни заерзал. Запись началась всего двадцать секунд назад, а он уже беспокоился, что Берилл тянет одеяло на себя.

– Да, Вики очень молода, – постарался он привлечь к себе внимание. – Но хорошо ли она поет?

– Конечно, ты хорошо поешь, верно, Вики? – проворковала Берилл. – Не обращай на него внимания.

– Я не буду обращать на него внимания, Берилл, потому что я хорошо пою, и я это вам докажу.

– Вперед, девочка. Вперед. Сделай эту песню.

Лучшего момента, чтобы Вики спела свою песню, нельзя было даже придумать. В конце концов, в холле ждала еще сотня человек, а когда шоу пройдет монтаж, будет казаться, что там собралась не менее чем тысячная толпа. Судьи уже потратили непропорционально большое количество времени на эту не впечатляющую с виду девушку, у которой было не больше шансов стать поп-звездой, чем у боксера-тяжеловеса. Будь это настоящее прослушивание, судьи потратили бы на Вики не больше трех секунд. Но это не было настоящее прослушивание, это было развлечение, а большая часть ожидающих снаружи людей были просто массовкой. Вики же была историей, и под нее было необходимо подогнать фон.

– Ну и кто же твои кумиры, Вики? – спросил Кельвин, намыливая веревку, на которой Вики предстояло повеситься.

– Мне очень нравятся Бритни и Селин Дион, – ответила Вики.

– Хороший выбор, – веско сказал Родни, кивая с таким видом, словно этот выбор был серьезным доказательством и интеллектуальных задатков Вики. – Они отличные певицы и очень хорошие образцы для подражания.

– Ты думаешь, что можешь стать даже лучше их? – спросил Кельвин, намыливая еще кусочек веревки.

– Я думаю, что могу быть лучше их, Кельвин.

Челси хорошо подготовила девушку. Несмотря на свое тщеславное заблуждение, она ни за что не стала бы вести себя с судьями так агрессивно и высокомерно, не убеди ее Челси, что именно это судьям и нравится слышать.

– Они очень уважают уверенность в себе, – говорила ей Челси, – так что нахваливай себя по полной.

После столь самонадеянного заявления Кельвин напустил на лицо выражение, которое говорило о том, что он удивлен, но убежден при этом, что Вики может петь лучше Бритни и Селин, но воздержится от суждений, пока Вики не покажет, на что способна.

– Хорошо, Вики, что ты хочешь спеть для нас?

– Я хочу спеть «Hit Me Baby One More Time» Бритни Спирс.

– Хороший выбор, – сказал Родни, кивая с видом знатока. – Отличный выбор. Умный выбор.

– Вперед, детка! – сказала Берилл.

Конечно, это было отвратительно, как и обещали заметки отборщиков. Безумно мучительно, одновременно плоско и резко, громко и тихо (особенно во время сексуального хрипа «oh baby baby», который Кельвин тут же решил включить в DVD) и лишено какой бы то ни было ценности за пределами шоу уродцев. Но, несмотря на то что исполнение было катастрофой с самой первой ноты, Кельвин позволил Вики спеть песню до конца. Несмотря на то что в холле ждали своей очереди множество более сильных певцов, несмотря на то что большинство кандидатов пели лучше нее, Вики позволили спеть «Hit Me Baby One More Time» целиком и отнять целых пятнадцать минут судейского времени одного-единственного дня в Бирмингеме. Возможно, певица из Вики была никакая, но зато какой сюжет.

Пока девушка пела, за ее спиной работали камеры, нацеленные на каждого из судей, которые во время исполнения песни показывали «ошеломленные» лица. Кельвин показал «Я просто не могу поверить в это», широко открыв глаза, а Родни самодовольно ухмылялся. У Берилл получилось лучше всех, и ей даже не нужно было стараться. Ее лицо выражало тупое изумление и непонимание, превосходную смесь презрения и сострадания, являвшуюся на самом деле следствием жестоких сеансов ботокса и перенесенных операций, которые сделали мышцы непослушными.

Когда песня наконец закончилась, Вики нервно посмотрела на судей, ожидая их реакции и по-прежнему не подозревая, что за роль была ей отпущена.

– Вики! – наконец сказал Кельвин. – Это было… – Он молчал, казалось, целую вечность, пока девушка тряслась от волнения. – Ужасно.

Вики, казалось, не совсем его поняла.

– Ч… ч… что вы хотите сказать?

– Что я хочу сказать? Что я хочу сказать? – спросил Кельвин. – Я хочу сказать, что это было кошмарно, убого, просто ужасно, безнадежно.

Девушка была в шоке, что было неудивительно. Она не получила даже намека на отрицательную реакцию, не говоря уже о столь резкой критике.

– «Hit Me Baby»? – сказал Родни, используя строчку, которую мысленно репетировал на протяжении всего выступления Вики. – Я хотел ударить тебя. Единственное, что я могу сказать хорошего о твоем пении, так это что благодаря ему я на время забыл о своем геморрое.

Берилл ударила рукой по столу.

– Эй, Родни, это выходит за все рамки. Ей шестнадцать лет!

– Да хоть шестьсот, мне плевать, она никогда не будет петь. Она просто посмешище, не позволяй ей зря надеяться. Ей нужно работать в магазине.

Кельвин был приятно удивлен. Во время предыдущих сезонов он так много работал над мягкостью Родни, что даже не догадывался о его способности быть ехидным. Возможно, все же стоит дать ему несколько гадких историй.

– Эй! – рявкнула Берилл. – Довольно! Да, это было немного… неадекватно, но ей шестнадцать лет!

– И она бездарность.

– Не слушай их, Вики! – сказала Берилл, включив наконец травмированную девушку в разговор. – У тебя есть мечта, и это отлично.

Вики молча таращилась на них, очевидно по-прежнему пытаясь понять, что с ней произошло, и изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Если Вики мечтает, то ей пора вернуться к реальности, – сказал Родни с ухмылкой. – Потому что ее мечта – это наш кошмар.

Кельвин снова удивился природному таланту Родни.

– Довольно! – крикнула Берилл, тоже прекрасно играя свою роль. – Ей шестнадцать лет! Ты вышел за всякие рамки, Родни. Я на такое не подписывалась. Я протестую. Ты перешел черту, Родни. Не слушай его, девочка.

– Ладно, – вдруг очень решительно и профессионально заговорил Кельвин. – Каков вердикт? Родни?

– Ты шутишь? Нет. Нет. Нет. Шестнадцать раз нет. По одному разу за каждый год, который девочка не умела петь.

– Берилл?

Берилл вздохнула, помедлила и снова вздохнула. Затем поджала губы. Долго и пристально смотрела на Вики, широко открыв глаза, чтобы на них появилась влажная пленка. Опустила и снова подняла взгляд. Поиграла с карандашом. На ее лице отражалась вселенская грусть и сожаление. Вики тем временем стояла и дрожала.

– О боже… – сказала Берилл. – Я не могу сделать этого.

Кельвин повернулся к дрожащей девочке.

– Вики? – сказал он нежно, соблазнительно. – Скажи Берилл, насколько ты этого хочешь, как много ты работала, как ты на самом деле хорошо поешь. Это твоя последняя возможность, обратись к ней.

– Пожалуйста, Берилл, – ответила Вики. – Пожалуйста. Я так этого хочу. Я так много работала. Я хорошо пою, я знаю, что пою хорошо. Я тебя умоляю.

– О-о-о, Вики, не делай этого со мной, – жалобно ответила Берилл, явно готовая расплакаться.

– Мне нужен ответ, Берилл, – поторопил Кельвин.

– Я… я… я…

Ее губа дрожала, повисла нелепая долгая пауза.

– Я говорю «нет», Вики. Нет твоему таланту. Но не мечте! Я говорю огромное, огромное, огромное «да, да, да» – мечте. Но таланту – «нет». Мне очень, очень жаль, детка. Ты этого не заслуживаешь. Тебе шестнадцать лет.

– И я тоже говорю «нет», – жестоко сказал Кельвин. – До свидания.

Вики заплакала. Берилл вскочила, обежала стол и обняла ее.

– Знаешь что, детка? – прошептала она, нежно провожая ее из комнаты, чтобы спасти от дальнейшего унижения. – Тебе не нужно петь, ты не должна делать это. Наслаждайся своей мечтой, детка. Она ведь у тебя осталась. У тебя есть твоя мечта.

Дойдя до двери, Берилл повернулась и злобно взглянула на Кельвина и Родни, словно мать-наседка с распушившимся оперением, обороняющая беззащитное дитя.

– Ей шестнадцать лет!

У комнаты прослушивания Вики поджидали Кили, мама и съемочная бригада.

– Как все прошло? Как все прошло? – взволнованно спросила Кили, умудрившись убедить даже саму себя, что она не знала ответа.

Ответ был написан на лице Берилл.

– Присмотрите за ней, ее обидели, – сказала Берилл, после чего оставила Кили играть второй акт драмы с участием девушки и ее матери.

– Детка, – спросила Кили. – Что случилось?

– Они смеялись надо мной! – выдохнула Вики в камеру, зависшую всего в двух дюймах от ее лица. – Они сказали, что я посмешище, что мне нужно работать в магазине.

Ее мама была искренне потрясена. Она всегда знала о возможности отказа, но мысль о том, что ее дочь могли так жестоко унизить и выгнать, ей даже в голову не приходила.

– Иди сюда, детка, – сказала Кили, обнимая Вики. – Не волнуйся. Не думай о том, что они сказали. Забудь. Ну так что они сказали?

– Родни сказал, что я как геморрой и что я не буду петь, даже если доживу до шестисот лет.

– Не может быть! Что за ужасный человек! Ну ничего, детка. Все закончилось.

Челси, которая стояла рядом и ожидала возможности умыкнуть Вики и ее маму в «Комнату гнева» для следующей порции мучений, знала, что ничего еще не закончилось. Сцены, которые снимали сейчас, будут снова и снова прогонять в грядущие месяцы. В рекламных роликах, на шоу, на повторах, на вспомогательных каналах и, наконец, на раскруточных DVD. Абсолютно все знакомые Вики и ее мамы смогут наблюдать ее унижение снова и снова. Их смехотворные заблуждения в конце концов станут дословно известны всем в школе актерского мастерства Вики, а также на работе у ее мамы.

Берилл была права. Вики нужно было наслаждаться своей мечтой. Скоро она заплатит за нее очень высокую цену.

Пока Челси вела Вики в «Комнату гнева», в зале для прослушиваний Трент и съемочная бригада записывали возвращение Берилл.

– И… Мотор! – крикнул Трент.

Берилл ворвалась в комнату, ее глаза метали молнии.

– Родни, ей шестнадцать лет!

– Она достаточно взрослая, чтобы соображать.

– Ты издевался над ней! Ты унизил ее! Я на такое не соглашалась. Я на это не подписывалась! Мы говорим о мечте ребенка!

– Да, и, я повторюсь, нашем кошмаре.

Ссора вышла не очень убедительная, на самом деле просто деревянная, но после монтажа и с музыкой должно было прокатить.

– Берилл, попробуй выглядеть немного более сердитой, – распорядился Кельвин. – Скажи Родни, чтобы он извинился.

– Я считаю, ты должен пойти и извиниться перед ней и перед ее матерью! – послушно заорала Берилл. – Обними ее и скажи, что тебе жаль.

– Мне не за что извиняться. Ты говоришь глупости, – ответил Родни.

– Родни, будь пожестче, – вмешался Кельвин. – Повтори то же самое, но скажи, что она нелепая и глупая.

– Ладно… – собрался с силами Родни. – Берилл, ты можешь повторить свои слова?

– Пошел на хер! Тебе здесь что, «Гамлет»? Моя строчка была идеальная, а теперь валяй, говори свою.

– Если я услышу твою строчку, мне будет легче войти в роль.

– А мне плевать!

– Берилл, прекрати, – рявкнул Кельвин. – Скажи свою чертову строчку.

Почти не скрывая презрения, Берилл повторила свои слова:

– Извинись! Обними ее и скажи, что тебе жаль.

– Мне не за что извиняться! – крикнул Родни довольно неубедительно. – Ты ведешь себя нелепо и глупо!

– Отлично, – сказала Берилл, подскочив с места, – на вот, получи!

Она схватила стакан.

– Стоп! – крикнул Трент. – Не надо! Не надо!

Берилл поставила стакан.

– Сегодня еще полно дел, – сказал Трент. – Нельзя пока что обливать Родни. Мы снимем эпизод с кофе перед первым перерывом. Отлично. Следующие «сморчки».