Текст книги "«Номер один»"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Принц поет короля

Его королевское высочество также был приглашен на прослушивание в Бирмингем, в преддверии чего репетировал песни перед своей многострадальной женой.

– Полагаю, я буду выглядеть совершеннейшим чудаком, – сказал он.

– Да, полагаю, так и будет, – ответила его жена, начищая сапог для верховой езды.

– Думаешь, люди будут смеяться?

– Я бы точно смеялась.

– Знаешь, дорогая, я серьезно думаю, что ты могла бы смотреть на это более оптимистично. Я ведь пытаюсь спасти монархию.

– Да, дорогой, я знаю и очень горжусь тобой. Но согласись, это все равно довольно курьезно.

Принц работал над «Burning Love», песней, которую сделал знаменитой Элвис Пресли. Он глубоко вздохнул и начал сначала.

– Нужно петь «hunkah», дорогой, – перебила его жена. – Не «hunk of». Ты говоришь «hunk of», а нужно «hunkah».

– Правда?

– Да, точно.

– Боже мой, я не могу говорить «hunkah», это отвратительно. Я много лет талдычил о важности дикции и необходимости серьезного изучения грамматики в школе. Хотя, разумеется, никто не слушал. Но если честно, если я не утруждаю себя тем, чтобы воспринимать королевский английский серьезно, то кто станет это делать? Эту программу смотрят дети, я чувствую ответственность, я должен подавать пример.

– Я всего лишь говорю, что, если ты споешь «hunk of», ты не только будешь выглядеть глупо, но еще и ритм собьешь.

– Правда?

– Ну, конечно, правда, – ответила герцогиня, откладывая в сторону щетки и крем для обуви. – Послушай: в «hunk of» два слога, а в «hunkah» полтора. Совсем другое дело, ты ведь и сам должен был заметить.

– Думаю, ты права, но это ужасно ленивое использование английского.

– Попробуй еще раз и, ради всего святого, постарайся придать песне плавность.

Принц Уэльский снова спел куплет и припев песни, на этот раз послушно произнося «hunkah».

Когда он закончил, его жена подумала немного, прежде чем сказать:

– Думаю, нам нужна другая песня.

Принц вздохнул и налил по маленькому бокалу рислинга.

– Один из наших сыновей предложил что-то вроде «Smack My Bitch Up». Ты такое когда-нибудь слышала?

Привет, детка

Человек, на которого все уповали, находился в этот момент в своем гостиничном номере и был сосредоточен на своей собственной мечте.

– Привет, Эмма, – выдохнул он в телефонную трубку, – что на тебе надето?

– Джинсы и футболка. Я с работы.

– А туфли?

– Нет. Я уже дома. И если тебе обязательно это знать, туфли я сняла.

– А носки?

– Кельвин, мне казалось, что ты занятой, важный человек. Разве у тебя нет более интересных тем для разговора, чем мои носки?

– Что может быть интереснее разговора о твоих носках? Только разговор о твоих ступнях.

– Я немедленно вешаю трубку, если разговор продолжится в том же духе.

– Сними джинсы.

– Ни за что!

– Ну пожалуйста.

– Нет! Категорически нет! Я буду чувствовать себя глупо. Да и вообще, с какой стати?

– Ну, наверное, потому что я тебя попросил.

Последовала пауза.

– Мне придется положить трубку.

– Нет, оставь ее в руке.

– Ой, умоляю!

– Держи телефон рядом с молнией, когда будешь ее расстегивать. Делай это медленно.

– Нет!

– Я не прошу многого.

– А по-моему, многого.

– Я постоянно об этом думаю.

– Но это не означает, что я обязана позволять тебе слушать, как я расстегиваю ширинку.

– Я не сказал, что ты обязана, я просто попросил. Я не понимаю, почему в течение этого длинного и, должен добавить, ужасно строгого периода, когда я должен завоевать твое доверие, мне нельзя ощутить даже самую тонкую сексуальную связь с тобой.

– А если ты услышишь, как я снимаю штаны на расстоянии ста двадцати миль, тебе станет легче?

– Да, вообще-то станет. Я знаю, это звучит немного жалко, но я так сильно люблю тебя.

Последовала пауза, а потом Кельвин услышал очень тихий, отрывистый звук расстегиваемой молнии.

– Вот. Доволен? – услышал он ее голос.

– Сними их, не клади трубку и сними их. Стяни их с трусиков, вниз и через ступни.

– Только после тебя.

– Я уже снял. Я в своем номере. Я только что принял душ, и на мне гостиничный халат. Через минуту я должен спуститься вниз и поужинать с Родни и Берилл, а все мои мысли только о тебе.

Последовала еще одна пауза.

– Ладно, – сказала Эмма отчасти упрямо, отчасти соблазнительно. – Тогда сними халат.

– Вон ты как заговорила.

Кельвин сделал, как она просила.

– Снял, – сказал он. – Он лежит на полу.

– Значит, ты голый?

– Да, и выгляжу великолепно. Совершенно сногсшибательно, как говорят. Теперь ты снимай джинсы.

Кельвин установил звук телефона на полную громкость, пытаясь услышать приглушенный шорох снимаемой одежды.

– Сняла, – сказала ему Эмма, вернувшись к телефону. – И чувствую себя довольно глупо, стоя в трусиках.

– Значит, на тебе только трусики, лифчик и футболка?

– Да, все правильно. Трусики сиреневые. Лифчик белый. Футболка бледно-розовая, пока ты не спросил. Думаю, ты захочешь, чтобы я их тоже сняла?

– Нет. Я хочу быть рядом, когда ты будешь это делать.

– Будь ты рядом, я бы этого не сделала.

– Но ведь когда-нибудь сделаешь.

– Возможно.

– Ты можешь засунуть телефон в трусики и потереть микрофоном о свое тело?

– НЕТ!

– Пожалуйста?

– НЕТ!! Ни за что! Категорически нет!

– Почему?

– Потому что ты гадкий извращенец!

– Что в этом извращенного? Я хочу послушать шелест твоего кустика.

– Не говори гадостей!

– Мне кажется, это хорошая идея.

– Ну а я не собираюсь этого делать.

– Но у тебя ведь есть кустик, верно? Ты ведь не удалила все воском или что-то в этом роде? Ненавижу это. Просто ненавижу.

– Значит, у тебя было много лысых?

– Полно. Такое ощущение, что в Америке все девушки это делают, они почему-то думают, что это сексуально. Еще одно последствие безумного омолаживания. Сначала взрослые женщины начинают разговаривать как маленькие девочки…

– Как Берилл.

– Да, например, как Берилл. А теперь они все хотят иметь лобки как у маленьких девочек. Если вдуматься, это довольно отвратительно.

– Значит, тебе приходится иметь дело со множеством лобков?

– Повтори.

– Что?

– То, что ты только что сказала, это прозвучало так мило. Пожалуйста, повтори еще раз.

– Не будь таким жалким. Отвечай на вопрос.

– Да, в прошлом я видел ужасно много лобков, и, повторяю, все чаще и чаще мне, к сожалению, попадались лысые.

– А тебе нравится, когда они шуршат, когда о них трется телефонная трубка?

– Да.

– Я не стану этого делать. Заставь одну из своих девушек, должен же остаться кто-то, кто еще не образилился.

– Эмма, нет никаких других девушек. Все в прошлом. И если уж на то пошло, я никого и никогда не просил делать это. Меня это вообще не интересовало. Ты единственная женщина, возбуждающая меня настолько, что даже мысль о шуршании твоих лобковых волос меня заводит. Для меня здесь все в новинку.

Последовала еще одна пауза, после чего Кельвин услышал в трубке тихий, мягкий, шуршащий звук. Через некоторое время он снова услышал ее голос.

– Хватит? – спросила она.

– Еще минутку, – ответил он. – Я хочу сказать, только если тебе это нравится. Если ты не возражаешь?

– Нет, – сказала она. – Наверное, не возражаю, хотя и чувствую себя глупо.

Через несколько секунд слабое шуршание продолжилось и длилось целых две или три потрясающие минуты, после чего Эмма снова заговорила.

– Все? – вежливо поинтересовалась она.

– Да. Все, – выдохнул Кельвин. – Можешь перестать.

– Хорошо.

– Это было великолепно.

– Я рада, хотя вообще-то, боюсь, я тебя обманула. Я терла трубкой о ковер.

– Стерва!

– А по-моему, это смешно.

– Пожалуйста, скажи, что ты сняла штаны.

– Нет.

– Черт.

– Прости. Ты позвонишь мне сегодня после ужина?

– Я больше никогда тебе не позвоню.

– Ну, пожалуйста.

– Ладно.

Одеваясь, Кельвин серьезно задумался о том, что с ним происходит. Секс с Эммой понравился ему сильнее, чем секс с любой другой женщиной за многие годы. А ведь он даже не занимался с ней сексом. Он даже не занимался с ней телефонным сексом. Он занимался телефонным сексом с ее ковром. И все же ему ужасно понравилось. Привыкшему к власти человеку это было совершенно непонятно.

Хочу быть гадким

Родни ждал своих коллег уже довольно давно.

Все трое судей договорились встретиться в семь тридцать в баре гостиницы, поэтому Родни сидел здесь с семи часов. Кельвин пришел почти в восемь, а Берилл, что неудивительно, нигде не было видно.

Плохое настроение Родни слегка улучшилось оттого, что, в отличие от сегодняшнего утра, Кельвин пребывал в добром расположении духа.

– Да-а, я вижу, тебя что-то порадовало, – заметил Родни.

– Да, – прямо ответил Кельвин, но не стал уточнять, что именно.

– Шампанского?

– Конечно. Но не это дерьмо, – сказал Кельвин, кивнув в сторону бутылки, которую Родни выбрал и почти опустошил за время часового ожидания. – Я закажу что-нибудь приличное.

– Ты всегда загонялся по вину, да, Кельвин?

Алкоголь уже начал сказываться на Родни, и он говорил с Кельвином таким тоном, каким ни за что не заговорил бы трезвый. Кельвин только улыбнулся.

– Я хотел спросить, – продолжил Родни, надеясь воспользоваться хорошим настроением собеседника и не понимая, что сам портит его, – ты обдумал то, о чем мы говорили в ресторане вечером накануне съемок в самолете?

– А о чем мы говорили? – спросил Кельвин, не поднимая глаз от винной карты.

– Ну ладно тебе, Кельвин. Мы говорили о том, чтобы я в этот раз был более гадким, крутым, остроумным, а сегодня я слышал твои планы на этот год, и среди них была эта идиотская шутка с Берилл, которая плещет на меня всякой хренью, а я абсолютно уверен, что всем понятно, что это наигранно.

– Да ты что, Родни?

– Да, я так думаю.

– Ну, а по-моему, если британский зритель верит в то, что двенадцать человек, которых мы ежегодно им показываем, – это лучшие артисты, обладающие поистине звездными качествами, которых мы нашли во всей Британии, то он поверит во все.

– Слушай, Кельвин, давай перейдем к главному. Я хочу в этот раз быть круче, и на меньшее я не согласен. Более того, Берилл не станет плескать в меня кофе. Хорошо? Я на это не подписываюсь. Я серьезно. Ни за что.

– «Кристалл» девяносто шестого года, – сказал Кельвин официанту. И больше ничего не добавил.

– Кельвин, ты слышал, что я сказал?

– Да, слышал.

– Хорошо.

Последовало продолжительное и неуютное молчание, и Кельвин снова заставил Родни нарушить его.

– Значит, мы договорились? В смысле… да?

Кельвин улыбнулся усталой, многострадальной улыбкой. Принесли шампанское, и он подождал, пока официант откупорит бутылку и нальет два бокала, прежде чем снова заговорить.

– Родни, ты действительно думаешь, что быть крутым – это твоя тема? В смысле, всем нам нужно использовать свои сильные стороны.

– Я крутой.

– Правда?

– Да! Тебе нужно было видеть, как я набросился сегодня утром на девушку в гостинице, когда узнал, что меня поселили в администраторский номер…

Родни замолчал. Он не собирался говорить об этом своем несчастье. Он не был достаточно пьян, чтобы не понимать, что жалобами на менее роскошный номер только усилит значимость этого факта. Родни пообещал себе, что сохранит полное достоинства молчание, но теперь все испортил.

– Тебе не нравится твой номер, дружище? – спросил Кельвин полным сочувствия голосом.

– Нет, нет, все в порядке. Все нормально.

– Ну и на что же ты тогда жаловался?

– Ни на что.

– Прости, но мне показалось, что ты набросился на служащую?

– Да.

– За что?

В мыслях Родни шла борьба. У него было достаточно ума и опыта в таких делах. Он прекрасно осознавал, что жалоба на качество номера выставит его слабым и жалким, а он подозревал, что Кельвин и без того считает его таковым. Интуиция подсказывала ему, что единственный разумный выход – придумать историю о сломанном чайнике или асимметричном утюге для брюк и таким образом объяснить скандал в гостинице, но праведный гнев, поднимавшийся из глубин его души и подогретый тысячью настоящих и придуманных признаков пренебрежения во время прошлых сезонов, а также почти полная бутылка шампанского развязали ему язык.

– Я живу в номере, Кельвин. В номере!

– Да?

– А у тебя и у Берилл апартаменты. Дома, если уж на то пошло. У вас собственные дома у озера.

– Ты спросил у администратора, в каких номерах живем мы с Берилл?

– Ну… это просто выплыло наружу. Я спрашивал о своем номере и… да, это выплыло.

– Ты не думаешь, что после этого мы все выглядим немного глупо?

– Ну нет. Не думаю. Я спросил между делом.

– Значит, ты не из-за этого набросился на нее?

– Нет.

– Это случилось в другой части вашего разговора?

– Ну да, вроде того.

– Родни, ты хочешь жить в моем номере?

– Нет, дело не в этом…

– Ради бога. Я могу зайти туда после ужина и забрать свои вещи. Я использовал всего пару полотенец, а постель перестелили.

– Нет, я не этого хочу. Я не это хотел сказать.

– Чего же ты хочешь? Что ты хочешь сказать?

– Ничего, я… Слушай, мы говорили о моем имидже.

– Родни. Ты мой друг. Хороший друг. Мы ведь хорошие друзья, верно?

– Да, надеюсь.

– Я очень уважаю тебя как одного из ведущих членов команды шоу и действительно ценю твой вклад. Но, друг, ты должен понять, что продюсер здесь может быть только один. Ты ведь понимаешь, верно?

– Ну, конечно.

– Я должен полагаться на инстинкты ради нашего общего блага. Ты понимаешь?

– Ну да.

– Я знал, что ты поймешь. – Кельвин приобнял Родни. – Спасибо, дружище. Ты настоящий друг и настоящий профи. Кажется, Берилл к нам не присоединится, а я, если честно, с ног валюсь. Ужин я закажу в номер. А ты допивай «Кристалл».

С этими словами Кельвин поднялся и ушел, оставив Родни допивать вторую бутылку в одиночестве.

На следующее утро Кельвин подошел к девушке-администратору.

– Мисс, вчера вы работали?

– Да, сэр, я.

– Когда мистер Рут поднял шум насчет того, что у него номер меньше, чем у меня?

– Ну-у…

– Ну же, милочка, мы ведь с ним друзья, мы уже посмеялись на этот счет.

– Да, он действительно пожаловался на свой номер и сначала отказался поехать на машинке до летнего дома. Кажется, он пытался доехать туда на лимузине, хотя летний дом расположен в центре поля для игры в гольф.

Кельвин расхохотался и показал ей копию газеты «Сан», открытую на странице «Странности».

– Видите телефон для тех, у кого есть история? За пикантные подробности о знаменитостях газета платит хорошие деньги. Позвоните им и расскажите эту историю. Знаете, просто смеха ради, а?

Кельвин оставил газету девушке и, все еще хихикая, пошел к машине.

Прослушивание: все замерло

Здесь собрались Шайана, Квазар, Грэм, Миллисент, ребята из группы «Парень», «Четверка-Х» и Сьюки, а также Латиффа, Незабудка и Трой с комиксом в руке. Кроме них здесь находились сотни полторы жаждущих славы и странный старичок, немного похожий на принца Уэльского.

Все они сидели в холле, куда их отправили по прибытии.

Но где же остальные? Всюду так тихо. Так неподвижно.

– Должен признаться, я думал, что нас здесь соберется целая толпа, – сказал мужчина, немного похожий на принца Уэльского (а точнее, он самый). – На телевидении все выглядит именно так, верно? Или чудак опять все не так понял? Знаете, со мной это частенько бывает, мои мальчишки постоянно дразнят меня, мерзавцы. Я искренне считаю, что они подлецы.

По огромному деловому и развлекательному центру «Булл ринг» в Бирмингеме гуляло эхо.

Где же были толпы, орды жаждущих славы, которые всегда кричат и аплодируют во время начальных эпизодов шоу «Номер один» в попытке привлечь внимание трех знаменитых судей?

Они уже были тщательно отсняты и оцифрованы и находились в монтажном компьютере технологического отдела шоу, ожидая вставки в отснятый сегодня материал, где они снова будут кричать.

Однако пока что они не появлялись, и вокруг была странная тишина.

Прослушивание: натаскивание Вики

Челси начала второй день работы в Бирмингеме с подготовки Вики, шестнадцатилетнего «сморчка», и ее мамы, которым выпало спровоцировать инцидент с выплескиванием кофе.

– Она так мечтала об этом, – говорила мама. – Только об этом и говорит. Это ее жизнь.

– Ничего удивительного. Вики очень талантливая девочка, – сказала Челси, всовывая очередную пенопластовую чашку кофе в руку мамы. – Она надерет им зады.

– Она сгорает от нетерпения, это ее мечта. Она только этого и хочет.

– Это моя мечта, – подтвердила Вики. – Я только этого и хочу.

– Я говорила с ней о других мечтах, – добавила ее мама, словно забеспокоившись, что их семья может показаться немного однообразной. – Но она и слышать ничего не хочет.

– Я и слышать ничего не хочу, – эхом отозвалась Вики.

– Она совершенно не хочет об этом слышать, – повторила мама. – «Это моя мечта, мама», – вот что говорит эта юная леди, и ни на что другое не соглашается. Правда, маленькая мисс шоу-бизнес? Ты хочешь быть звездой.

– Я хочу быть звездой, – уверила Вики свою маму.

– Это ее мечта, – повторила мама.

– Это моя мечта, – сказала Вики.

– Она никогда не перестанет мечтать свою мечту, – сказала мама.

– И не нужно, – уверила их обеих Челси. – Сегодня у Вики есть прекрасная возможность. Девочка вроде Вики должна мечтать свою мечту, потому что знаменитость создает себя сама.

– Вы совершенно правы, Челси, – сказала мама.

Челси была на взводе. Это было необходимо, ведь, несмотря на то что у Вики сегодня точно не было никаких шансов, у Челси они как раз были. Заняв в команде шоу «Номер один» должность Эммы, она повысила свой статус, найдя Кельвину избитую жену, которую тот требовал от Трента. Теперь она была полна решимости упрочить свое положение, предоставив боссу участницу прослушивания в отличном психологическом состоянии, соответствующем выделенной ей роли в шоу.

Работа с Вики заключалась в том, чтобы убедить ее, что она и правда следующая Джуди Гарленд, несмотря на очевидные доказательства обратного. Разочарование и унижение, которые потом испытает девушка, послужат катализатором для мощного противостояния между Берилл и Родни, и, как они надеялись, последнее протянется сквозной нитью через весь эпизод. Поэтому падение Вики должно быть абсолютно убедительным.

– Нельзя сыграть катарсис, – любил повторять Кельвин.

Челси была рождена для такой работы. Не будучи еще членом команды шоу «Номер один», она инстинктивно чувствовала, как должен работать этот прием. Врожденная хитрость и понимание человеческой натуры говорили ей, что поразительно завышенная самооценка и воинственная вера в себя у таких поразительно бездарных людей должна быть хотя, бы частично подготовленной. Было просто невозможно предположить, что деревенские дурачки, над которыми хохотала вся нация, уверяющие Кельвина, что они – новые Джастины Тимберлейки, могли так себя вести без всякой подготовки. Конечно, в первую очередь был необходим сам человеческий материал, все эти люди и сами по себе безумно заблуждались на свой счет – это очевидно, ведь большинство из них подали заявки на участие в шоу по собственной воле. Задача Челси заключалась в том, чтобы пестовать эти жалкие заблуждения до тех пор, пока жертвы искренне не поверят в то, что способны победить, и только тогда показывать их судьям. Только после этого можно будет собрать золотые для телевидения кадры: изумленные взгляды, ярость, неверие, медленное понимание того, что они не только позорно провалились, но что над ними откровенно посмеялись и подвергли оскорблениям те, кого они считали спасителями.

– Нельзя сыграть надменность, – часто замечал Кельвин. – Первое правило драмы. Перед тем как герой падет, его нужно возвеличить.

Многое на шоу «Номер один» было игрой, но только не это. Гордость и падение должны быть истинными, без этого нельзя, и именно поэтому Челси так усердно восхваляла Вики и ее маму.

– Знаете что, милые мои? – сказала Челси, взяв Вики и ее маму за руки. – Я искренне верю, что, если вы искренне верите, ваша мечта может уже совсем скоро осуществиться.

Слегка сжав их руки и приобняв, Челси ушла настраивать многочисленных плачущих и дрожащих «липучек».

Прослушивание: прибытие судей

В другой части гостиничного и развлекательного комплекса проходили съемки «прибытия» трех судей. Для этого потребовалось два костюма для Берилл, поскольку, когда материал пойдет в монтаж, должно казаться, что в безудержном поиске талантов судьи посетили город дважды.

– А тем временем, – скажет Кили после наложения звука, – судьи вернулись в Бирмингем. Повезет ли им на этот раз?

Для виртуального прибытия в Дублин Берилл предстояло переодеваться еще и в третий раз.

– Я все равно не понимаю, зачем нужно снимать этот чертов материал по Дублину, – жаловалась Берилл. – В смысле, если мы ни хрена не утруждаем себя поездкой туда, то зачем врать? Кого вообще волнуют чертовы микки?

– Телефонное голосование, дорогая. Ирландцы много звонят. Нам нужны их вливания. Мы должны включать их в шоу, и в финале нам совершенно необходим ирландец. От этого во многом зависит количество денег, которое мы заработаем от звонков.

Когда ей наконец представили доступный ее пониманию аргумент, Берилл втиснулась в новый пиджак, прицепила на лацкан трилистник и снова села в лимузин. На колени ей посадили домашнюю свинку, и огромный статист, игравший устрашающего телохранителя, встал у дверцы автомобиля.

– Ты думаешь, люди действительно верят в то, что за нами постоянно ходят здоровенные лбы? – спросил Кельвин Трента. – Только взгляни, этот урод такой толстый, что даже в лифт со мной не влезет. Если бы ему пришлось иметь дело с убийцей, его бы инфаркт хватил. Может, в следующем сезоне стоит взять в телохранители маленьких японских ниндзя. По-моему, будет отлично смотреться.

– Отличная мысль, босс, – сказал Трент. – Записал.

Камеры заработали, огромный статист-телохранитель открыл дверцу, Берилл вышла из машины и с важным видом заспешила в холл здания.

– Может, когда я буду проходить мимо камеры, стоит сказать что-нибудь прикольное? – предложила Берилл. – Типа «Господи, Фифи надула в мою сумочку от „Картье“, а ведь это, черт возьми, подарок от Элтона и Дэвида» – как вам такое?

– Отлично, Берилл! – крикнул Кельвин, которому не терпелось продолжить.

– Хм… Боюсь, у тебя нет микрофона, – нервно сказал звукооператор. – У нас записано, что это немой материал. Его покажут в заставке.

– Ну так нацепи на меня вонючий микрофон, придурок! – рявкнула Берилл. – Я придумала строчку, я проявляю изобретательность.

– Боюсь, миссис Бленхейм, микрофоны лежат в фургоне. Понадобится десять минут, чтобы…

– В фургоне, твою мать!

– У нас записано, что это немой материал. Мы обсуждали это вчера на собрании…

– А что, если я хочу импровизировать? Я вообще нужна на этом шоу только затем, что я чертовски неожиданная! У меня «Эмми» за импровизации. Ты видел завоевавший награду эпизод из «Бленхеймов» про барбекю, где свинья сожрала стейк и поэтому мы зажарили свинью?

– Ну-у…

– Я это придумала! И к счастью, в тот момент ни один вонючий звукорежиссер не сказал: «Простите, я забыл идиотские микрофоны!»

– Да, но на совещании…

– Ты хоть представляешь себе, насколько я могу быть неожиданной? Непредсказуемость у меня изо всех щелей прет!

Кили, миловидная ведущая, стояла неподалеку, готовая к съемкам первой реплики. Только накануне вечером она прилетела домой со съемок шоу о путешествии на Мистик, и очень устала, но, будучи действительно милой девушкой и командным игроком (в прошлом она была герлгайд), она всегда была рада помочь.

– Берилл, а может, я озвучу твою шутку, – с готовностью предложила она. – Знаешь… «Берилл ужасно торопится, потому что Фифи сейчас надует ей в „Картье“…» Так пойдет?

Казалось, лицо Берилл окаменело.

– Кили, ты хочешь украсть мою шутку?

– Нет!

– А по мне, так это смахивает на то, что ты хочешь украсть мою шутку.

– Нет! Правда, Берилл, я просто пыталась…

– Как тебе такая мысль, Кили: ты продолжай выглядеть миленько, а умную работу оставь мне, ладно?

Казалось, Кили сейчас заплачет. Она никак не могла привыкнуть к грубости Берилл и всегда приходила в ужас, словно столкнулась с ней впервые.

Время шло. Трент посмотрел на Кельвина, а затем показал на часы. В графике первого дня прослушивания для таких заминок совершенно не было времени, и Кельвин был единственным авторитетом, который признавала Берилл.

– Берилл, – рявкнул Кельвин, – то, что Фифи надула в твою сумочку, – это великолепно, как и все твои многочисленные шутки насчет неуправляемого поведения твоего зверинца, но этот сюжет идет без звука. Так что нужно двигаться дальше.

– С точки зрения импровизации просто отлично, вашу мать, – сказала Берилл, соглашаясь с неизбежным.

Наконец получив возможность работать дальше, режиссер спросил сценаристку, какой сюжет будет следующим, и та сообщила, что прибытие Родни.

Лимузин, на котором прибыла Берилл, уехал, а на его месте появился новый. Родни с преувеличенной небрежностью прошел по всей его длине и, казалось, разглядывал блестящую черную краску. Но он никого не обманул. Все видели, что он проделал то же самое с машиной Берилл, и поняли, что он обходит лимузин, чтобы убедиться, что машина Берилл не длиннее.

Убедившись в том, что размеры его машины соответствуют его статусу, Родни взял протянутый реквизитором модный портфель и сел на заднее сиденье.

– Мотор! – крикнул режиссер.

За этим ничего не последовало.

– Мотор! – снова крикнул режиссер.

По-прежнему ничего. Режиссер подошел к припаркованному лимузину с дымчатыми стеклами.

– Родни? – Он постучал в стекло. – Ты меня слышишь?

Окно лимузина опустилось, и Родни, приятно улыбаясь, выглянул наружу.

– Да, я тебя слышу, – сказал он. – У меня все в порядке. Ты что-то хотел сказать?

– Хм, нет. Мы еще не отсняли материал.

– Хорошо, ладно. Я готов.

– Отлично. Значит, начинаем, да?

– Конечно.

Окно снова закрылось. Режиссер вернулся на свое место за камерой, кадр был помечен, и он снова крикнул:

– Мотор!

Опять ничего.

– Родни, мотор! – снова крикнул он.

Окно опустилось во второй раз.

– Я здесь, я готов. Я все слышу. Я просто жду.

Время шло. Вмешался Кельвин:

– Ну тогда вылезай из поганой машины!

– Не могу. Дверь не открыта.

– Конечно, она не открыта, ее сначала нужно открыть.

– Вот именно, и, когда мой телохранитель ее откроет, я выйду, – объяснил Родни, уверенный, что это не он задерживает процесс. – Мой выход не первый. Первым выходит телохранитель.

Кельвин повернулся к режиссеру:

– Где телохранитель? Его выход.

– Телохранитель?

– Да. Который открывает Родни дверь.

Режиссер беспомощно повернулся к монтажеру, и более решительная, нежели режиссер, девушка решила озвучить неприятную правду.

– Телохранителя нет, – сказала она, не извинившись. – В этом сюжете только Родни.

Родни не был крупным мужчиной и к тому же сидел в огромном лимузине, но все в пределах пятнадцати метров почувствовали его негодование.

– Только Родни? – почти прошипел он.

– Да, – бесстрашно ответила монтажер, а затем взглянула на свои заметки по сюжету и прочитала: – «Кадр второй. Утро. Подъезд к залу для прослушиваний. Общий план. Родни вылезает из машины и рысью пробегает мимо камеры».

– Рысью?

– Да. Ты спешишь.

Лицо Родни начала заливать краска. Привычные к этому гримеры подскочили с влажными салфетками и холодными полотенцами наготове. Они знали, что если Родни потечет, то его придется снова пудрить, подправлять ему глаза и губы, а к этому моменту Кельвин, вероятно, всех уволит.

– Кельвин? – прошипел Родни сквозь сжатые зубы, очевидно пытаясь справиться с эмоциями.

– Да, дружище?

– У Берилл есть жирный, лысый телохранитель, который открывает ей дверь, а затем уважительно и с серьезным видом следует за ней по пятам в здание. А я должен открывать дверь сам и рысью бежать в здание в одиночестве?

– Родни, в сцене моего прибытия тоже нет телохранителя.

– Да, Кельвин, я знаю, но ты ведь сам за рулем. Ты прибываешь как высокое начальство за рулем собственного «роллса». Берилл встречает телохранитель, а я… я…

Кили, неизменно добрая и веселая, снова попыталась исправить недоразумение:

– Родни, я могу подбежать и открыть тебе дверь. Я не против.

– Ты что, хочешь попасть в мою сцену? – ледяным тоном спросил Родни.

– Нет! – почти крикнула Кили, пораженная тем, что Родни так воспринял ее невинное предложение.

– Тебе не кажется, что раз уж ты открываешь шоу, участвуешь во всех объяснениях, представляешь кандидатов, отправляешь их к нам, обнимаешь победителей, рыдаешь вместе с проигравшими, а также предваряешь и завершаешь все рекламные паузы, то у тебя и так сцен выше головы? Без того, чтобы прорываться еще и в мои?

– Нет, правда, я…

– В сцену моего прибытия, не больше и не меньше. Одну из очень немногих во всем чертовом шоу, где я один.

– Но… но… – Кили не могла найти слов, чтобы доказать свою невиновность.

– Может, снова используем парня Берилл? – предложила монтажера. – Сделаем из него сопровождающего для гостей?

Из палатки-костюмерной, где Берилл переодевалась из дублинского наряда в бирмингемский, послышался злобный вопль.

– Пошли НА ХЕР! – крикнула она, просовывая голову между полотнами. – Хрена с два я отдам ему своего парня!

– Берилл, пожалуйста, – крикнули одновременно парикмахер и гримерша. – Прическа!

Берилл не обратила на них внимания.

– Какая это охрана? «Ой, Берилл, извини, мы не можем защитить тебя от этого ненормального фаната, потому что нам нужно идти открывать дверь вонючему Родни Руту». Все, я сказала, ПОШЛИ НА ХЕР!

Берилл исчезла в палатке, и парикмахер и гримерша кинулись к ней.

– Кельвин? – сказал Трент, снова с отчаянием глядя на часы. – Время…

– Отлично! – решительно произнес Кельвин. – Родни, садись в машину, мы подъедем вместе.

Лицо Родни тут же оживилось.

– А что, мы с тобой в одной машине? Как настоящие друзья? – сказал он, едва смея верить в свою удачу.

– Да. Ты можешь даже выйти с той стороны, где камера, а я выйду из дальней двери и обойду машину следом за тобой.

– Это потрясающе, – ахнул Родни. – Отличный сюжет. Никаких телохранителей, никакой охраны. Никакой суеты. Только двое крутых профессионалов, коллеги и лучшие друзья, которые вместе приехали на работу.

– Да, Родни, садись в машину.

– У меня есть мысль, – пылко сказал Родни. – Давай, когда будем выходить, сделаем вид, что что-то оживленно обсуждаем? Знаешь, мы можем говорить что-нибудь, когда будем закрывать двери, и войдем в здание вместе, не обращая ни на кого внимания, занятые своими серьезными делами…

– Родни, это сцена без звука. У нас нет микрофонов. Садись в машину.

– Но звук и не понадобится. Будет немой сюжет. Мы можем разговаривать о чем угодно, ведь потом на изображение наложат музыкальную заставку, нам просто нужно выглядеть так, будто мы что-то оживленно обсуждаем, как двое крутых профессионалов, не обращающих внимания на…

– Родни, твою мать, садись в машину.

– Отлично.

– И по команде вылезай из нее и иди мимо камеры в здание. Я пойду следом.