Текст книги "Китайская шкатулка"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)
– О ней хорошо заботились монахини-католички, я уверена, что она счастливо прожила до самой смерти.
– Значит, она умерла?
– Ирис дожила до шестидесяти лет.
– Но… Это же было всего восемь лет назад! – воскликнула Шарлотта. – Все это время моя мать была жива, а ты мне ничего не говорила?!
– Я много раз хотела это сделать, Шарлотта…
Но моя девочка не хотела меня слушать. Она вскочила так стремительно, словно диван был охвачен огнем.
– Бабушка, ну почему у тебя все время какие-то секреты! – Она посмотрела на меня, и взгляд ее был полон упрека. – Все эти годы ты знала, что Десмонд – мой брат, и никогда не говорила мне!
«Облегчат ли ее боль мои слова или причинят еще большую?» – подумала я. Это уже не имело значения: пришло время открыть еще один секрет.
– Десмонд тебе не брат, Шарлотта.
– Что?! – удивился тот. – Вы хотите сказать, что солгали мне?
Я подняла руку.
– Я не солгала тебе, Десмонд. Дослушай до конца. – Потом я повернулась к Шарлотте и произнесла как можно мягче: – Десмонд тебе не брат, Шарлотта. Он твой племянник. Ирис не твоя мать, а твоя сестра.
Моя девочка нахмурилась, как когда-то в детстве над шкатулкой-головоломкой.
– Я не понимаю…
Мне было очень трудно произнести следующие слова, но все-таки я сделала это:
– Шарлотта, твоя мать – я.
Никогда еще тишина не казалась мне такой напряженной. Даже мистер Сунг, знавший мой секрет и хранивший его все эти годы, не произнес ни слова. А полицейские, которые не были в курсе нашей семейной истории, просто онемели от шока.
– Вы все знаете, что, когда Ирис забеременела, я увезла ее на Гавайи, – продолжала я. – В ночь перед отъездом Гидеон пришел в мой дом. Он остался со мной и утешил меня. А потом, на следующий день, он улетел на Гавайи вместе с нами. Там родился ребенок Ирис, и там мы похоронили его, потому что он умер спустя два часа. Шарлотта, я не думала, что могу забеременеть, но, как оказалось, смогла. Ты родилась через два месяца после ребенка Ирис. Когда мы привезли тебя домой, мы всем сказали, что ты – дочь моей дочери.
Я видела, как в глазах Шарлотты – этих зеленых глазах, унаследованных от Ричарда Барклея, появляется изумление.
– Это значит, что моим отцом…
– Был Гидеон. Я помню, Шарлотта, те годы, когда ты говорила мне, что я не люблю тебя, – очевидно, потому, что я была слишком строгой. Но я любила тебя и до сих пор люблю больше самой жизни! Потому что ты – дитя любви, подаренное мне моим возлюбленным Гидеоном.
Я чувствовала, как глаза Шарлотты исследуют мое лицо, будто она ищет новые нити, чтобы они связали ее со мной. То, что я только что сказала ей, мне нелегко было произнести, а ей нелегко будет принять. Она не сможет к этому привыкнуть ни сегодня, ни в следующие дни. Может быть, она к этому никогда не привыкнет. Возможно, выражение ужаса и удивления останется в ее глазах навсегда, пока моя дочь будет смотреть на меня…
Я протянула руку Джонатану, и он помог мне подняться с этого приносящего неудачу дивана. Я подошла к Десмонду, стоявшему между двумя полицейскими.
– Ты мой внук, – обратилась я к нему. – Я приняла тебя, когда ты пришел в этот мир. Прикосновение моих рук было первым человеческим прикосновением, которое ты ощутил. Я любила тебя с той самой минуты, как ты родился. Вероятно, мне следовало оставить тебя у себя, как я оставила Шарлотту. Но мне казалось, что у Барклеев тебе будет лучше. Возможно, я ошибалась, сохраняя в секрете твое происхождение… Но я это делала ради твоего же блага, Десмонд! В тебе текла китайская кровь, а времена тогда по-прежнему были неспокойные. – Я протянула руку, чтобы коснуться его щеки, которой впервые коснулась тридцать восемь лет назад. – Но тому, что ты совершил, нет прощения. Ты использовал мою компанию и мое имя ради собственных эгоистичных целей. Я больше не могу называть тебя внуком. И теперь смерть этих трех женщин будет на моей совести…
– Мне все-таки кажется, что это дело рук Десмонда, – вмешался Джонатан.
– Этого бы не произошло, если бы я оставила компанию ему. Я не знала, что Десмонд не остановится перед убийствами. Если бы я знала, то отдала бы ему компанию.
– Но вы этого не знали, миссис Ли. Если бы вы действительно умерли на острове, погибли бы не только эти невинные люди, но тысячи других. Однако вам удалось направить Шарлотту по верному пути, привести ее к Десмонду. И мы смогли предотвратить новые несчастья.
Я покачала головой.
– Мистер Сунг умолчал о первых двух смертях – от тоника «Десять тысяч ян» и бальзама «Красота и Ум». Я еще лежала в больнице и была слишком слаба; он боялся, что плохие новости вызовут рецидив. Но когда он сказал мне о третьей жертве – леди, погибшей от «Блаженства», – я поняла, что должна покинуть остров, вернуться домой и остановить это.
– Могу я все-таки узнать, что теперь будет? – вмешался Адриан. – Объяснит мне кто-нибудь, черт побери, кто теперь владеет компанией?
Я посмотрела на этого мужчину, сына Гидеона, в котором не было ничего от отца. Я увидела всю его несчастливую жизнь, вспомнила, как он гонялся за богатством, потому что считал себя ничтожеством и полагал, что деньги купят ему уважение.
– Ты хочешь узнать, что случится с деньгами инвесторов? С деньгами, которые ты украл?
– Вы просто не разбираетесь в тонкой финансовой игре, Гармония! Вы никогда в этом ничего не понимали…
Я вспомнила тот день, когда мы в порту провожали Гидеона на войну, и Оливия пообещала отобрать у меня дом. Я вспомнила выражение лица ее сына. Уже тогда это было голодное лицо: тринадцатилетний парнишка считал, что, только завладев богатством других, он приобретет вес в глазах отца. «Финансовая игра» – так Адриан называл воровство.
– Компания принадлежит моей дочери, – сказала я. – Мы вместе будем работать, чтобы восстановить доброе имя «Дома Гармонии».
Валериус Найт и его подчиненные увели моего внука, за ними последовали Марго и Адриан. Они уверяли Десмонда, что наймут лучших адвокатов. Когда они ушли, Шарлотта наконец заговорила, словно освободившись от действия чар:
– Бабушка, у меня есть один вопрос.
– Только один? – улыбнулась я.
– Я хочу знать, кто дал мне мое китайское имя. Я его всегда ненавидела и думала, что мне его дала Ирис.
– Я знаю, что ты его ненавидела, Шарлотта. Когда однажды ты показала мне книжку сказок и заявила, что хочешь, чтобы тебя звали, как ту маленькую девочку, я согласилась его поменять.
– Но ведь это ты назвала меня!
Я покачала головой:
– Нет. Китайское имя дал тебе твой отец, Гидеон. В ту ночь, когда ты родилась, он взял тебя на руки, улыбнулся тебе и произнес: «Ты – моя тайная радость!» Так и значится в твоем свидетельстве о рождении. Это счастливое китайское имя – Тайная Радость.
Моя девочка задумалась, а потом снова посмотрела на меня.
– Много лет назад, когда ты бедствовала в Чайнатауне, ты слышала, как твоя мать говорила с тобой. Помнишь?
– Да, конечно. Как я могла забыть?
– Ты считала это доказательством ее смерти. А потом ты узнала от преподобного Петерсона, что в то время она была еще жива. Так вот, прошлой ночью я слышала голос, предупредивший меня, что я не должна пить чай. Я считала, что это голос моей матери, которая говорит со мной из загробного мира. А теперь я тоже узнаю, что моя мать жива! Это ты предупредила меня о чае?
– Я не могла позволить тебе его выпить.
– Но как ты узнала?
– Я находилась в самолете, летящем сквозь грозу, и молилась Гуань-инь. У меня было видение. Я видела, как ты подносишь чашку к губам, и знала, что чай отравлен. Как я это узнала, объяснить не могу. Но я чувствовала, что тебе грозит опасность. И я сердцем предупредила тебя.
Мы снова услышали раскат грома, который постепенно умолкал вдали, словно сварливый гость, покидающий вечеринку. Я посмотрела в окно и увидела, что буря улеглась и на востоке уже пробивается заря. Мы пережили эту страшную ночь.
– Бабушка! – со слезами на глазах проговорила Шарлотта. – Или я теперь должна называть тебя мамой? Я наговорила тебе столько ужасного перед твоим отъездом! Я очень сожалею об этом…
Я повернулась к моей дочери и снова обняла ее:
– Шарлотта, я ничего не слышала.
– Бабушка, – она нежно взяла мои руки в свои, и две слезинки побежали по ее щекам, – мама… Я не знаю, как говорить с тобой! После похорон я много недель плакала, пока не засыпала: ведь моя бабушка, заменившая мне мать, умерла. А теперь оказалось, что моя мать жива, но она всю жизнь была мне бабушкой…
– Сколько раз мои губы были готовы назвать тебя «дочкой»! – воскликнула я. – И ты столько раз спрашивала о своей матери, а мне приходилось лгать… Каждая ложь ложилась камнем на мое сердце, пока оно не стало слишком тяжелым для меня.
Шарлотта опустила глаза. О чем она думала, глядя на мои старые пальцы, которые когда-то смешивали лекарства, принимали детей, прикасались с любовью к Гидеону и осушали ее собственные слезы в детстве?
– Многие годы, – негромко начала она, – я смотрела на тебя так, словно ты стояла на другом конце огромной пропасти. Я на одной стороне, а ты на другой. Не было моста, соединяющего нас, не было лестницы, и ты казалась такой недосягаемой… – Шарлотта смотрела на меня глазами Ричарда Барклея, и мне казалось, что я одновременно слышу голоса девочки, подростка, молодой женщины и зрелого человека. – Почему ты мне ничего не сказала, мама?
– И когда же мне следовало это сделать? – спросила я. – Когда тебе было семь? Как объяснить ребенку, что ее бабушка на самом деле приходится ей матерью, а ее отец – муж тети Оливии? Или мне следовало признаться в этом, когда тебе было пятнадцать и я пыталась учить тебя моральным принципам, достоинству и самоуважению? Шарлотта, я хранила тайну по многим причинам. Как я могла рассказать тебе обо всем? Смогла бы ты нести эту ношу, если бы Барклеи ничего не знали? – Я коснулась руками ее щек. – Неужели ты думаешь, что мне было легко? Знаешь ли ты, каково женщине держать на руках детей и знать, что они никогда не смогут назвать ее матерью?
– Но мы были бы ближе друг другу! – запротестовала Шарлотта. – Я всегда чувствовала расстояние между нами. И потом – ты всегда была на фабрике…
Наконец-то она вырвалась наружу – самая острая боль Шарлотты. И наконец наступил момент открыть мою последнюю тайну.
– Я должна тебе еще кое-что рассказать, – произнесла я.
Мы вернулись на этот диван, где колени были выше головы, и, когда сели, я повернулась к моей дочери:
– Я знаю, что ты недолюбливала фабрику за то, что она отнимала меня у тебя. Но я не могла оставить ее, Шарлотта, – даже ради тебя. Видишь ли, когда преподобный Петерсон прислал мне письмо, он забыл кое-что важное. Он забыл мне написать, что моя мать умерла не в Сингапуре.
Я видела, что Шарлотта не сводит с меня глаз, а потом я почувствовала взгляд Джонатана – он подошел и сел с другой стороны.
– Когда в пятьдесят седьмом году я получила то письмо, я поняла, что должна поехать в Сингапур и найти тех, кто остался от моей семьи. Разумеется, моего деда уже не было в живых, но я нашла двоюродную сестру, которая поведала мне удивительную историю. Когда мой дед-аристократ умер, Мей-лин решила приехать в Америку и поискать меня. Иммиграционные законы все еще оставались строгими, но туризм уже процветал. Моя кузина сопровождала мою старенькую мать в Калифорнию. Она дала мне вот это.
Я сунула руку в сумочку и достала старую газетную статью, которую хранила более сорока лет. Она пожелтела, стала ломкой, но фотографию еще можно было различить.
Шарлотта нахмурилась, разглядывая вырезку из газеты с выцветшей фотографией.
– Это снято в день открытия нового, современного здания фабрики, – пояснила я. – Видишь, я разрезаю ленточку у входа? А теперь посмотри сюда. – Я указала ей на лицо в задних рядах. – Это моя мать. Мей-лин. Она специально приехала на открытие моей новой фабрики!
Джонатан нагнулся ближе, чтобы посмотреть на фотографию, а я отклонилась назад, вспоминая тот день, когда ко мне в руки впервые попала эта газета. Я смотрела на лицо моей матери, которая находилась всего в нескольких ярдах от меня. Она была совсем рядом – и все-таки не со мной…
Шарлотта подняла на меня удивленные глаза:
– Она не открылась тебе?
– Как она могла? Моя мать пообещала своему отцу, что никогда не подойдет ко мне.
– Но он же умер!
– Да, он уже был тогда с нашими предками, но Мей-лин по-прежнему была обязана уважать его и слушаться его. Однако в тот день она послушалась также и своего сердца. Моя мать присутствовала на открытии новой фабрики – и умерла несколько дней спустя здесь, в Сан-Франциско. Ее похоронили там, где сейчас лежит и мой пустой гроб. Шарлотта, на моих похоронах ты ступала по земле, где похоронена твоя бабушка!
– Но я все-таки не понимаю… – с болью в голосе заговорила Шарлотта. – Какое отношение это имеет к фабрике?
– Посмотри на лицо моей матери, – проговорила я. – Ты видишь радость в ее глазах? Ты видишь, с какой гордостью она смотрит на свою дочь? Когда я это увидела, Шарлотта, и убедилась, что она стояла совсем рядом со мной и все-таки не подошла ко мне, я все поняла о семейной чести и о самопожертвовании матери. Вот почему я отдавала фабрике столько сил, что тебе даже казалось, будто я любила ее больше, чем тебя. Потому что там побывала моя мать. Потому что там она была счастлива и радовалась в последний раз.
– Как жаль, что ты никогда мне ничего не говорила, – прошептала Шарлотта. – Наверное, мне было бы легче…
– У нас с тобой страшная судьба, – вздохнула я. – Моя мать стояла недалеко от меня, а я этого не знала. Она была рядом и все-таки не могла назвать меня дочерью. Точно так же и я была рядом с тобой, но не могла назвать дочерью тебя.
Я опустила руку в сумку и достала последний подарок для моей девочки. Я вытерла слезы, струившиеся по ее щекам, и показала ей фотографию, которую носила с собой тридцать девять лет. Это был маленький снимок, черно-белый. Китайская женщина сидит на больничной кровати с ребенком на руках. Рядом с ней, обнимая ее, словно защищая, стоит красивый американец и улыбается в камеру.
– Это было снято в тот день, когда ты родилась, – сказала я. – Нас сфотографировала медсестра. Она как раз только что принесла тебя мне, и я впервые взяла тебя на руки. Это единственная наша семейная фотография.
Голос Шарлотты зазвенел, как стеклянные колокольчики:
– Я не знаю, что сказать…
– У нас еще будет много времени для разговоров. – Я посмотрела на Джонатана, а потом на свою дочь. – Но вот о чем я думаю сейчас. Очень немногим из нас выпадает в жизни большая, настоящая любовь, Шарлотта. Моя мать обрела эту любовь с Ричардом Барклеем, я нашла ее в Гидеоне. Но мы обе потеряли нашу любовь. Ты не должна повторить ту же ошибку! – Я взяла руку Джонатана и соединила ее с рукой Шарлотты. – Ты нашла эту любовь, дочь моя, так открой ей двери.
Много лет назад я видела, как ты запираешь двери своей души – одну за другой, – пока не оказалась в закрытом доме. Ты считала, что так спасешься от неудач? Но ты не впускала и удачу тоже. Открой двери, Шарлотта, – проговорила я, улыбаясь ей и Джонатану. – Впусти удачу. Впусти любовь!
