Текст книги "Голос сердца. Книга вторая"

На следующее утро Николас Латимер поднялся в приподнятом настроении. Катарин веселым смехом отвечала на его шутки и забавные выходки, думая про себя, что давно не видела его таким счастливым, веселым и оживленным. Когда он наконец умылся, побрился и оделся, они не спеша позавтракали вдвоем. Ник просматривал «Нью-Йорк таймс», а Катарин, прихлебывая чай, с обожанием смотрела на него. Но в пятнадцать минут одиннадцатого она твердо ему заявила:

– Теперь, дорогой, я вынуждена прогнать тебя на улицу. Сегодня у меня масса дел, а еще мне надо пройтись по магазинам. Я уже опаздываю.

– У меня самого назначено несколько встреч.

Ник допил кофе и взял недокуренную сигарету, дымившуюся в пепельнице.

– Где ты хочешь поужинать сегодня?

– Ник, ты забыл? Я сегодня ужинаю с Ванессой.

– Да, боюсь, что я запамятовал, – постарался скрыть свое разочарование Ник, зная, как много значит для нее дочь. – Но все же, почему бы мне не забежать к тебе днем, например, в половине шестого? Выпьем вместе чая, – усмехнулся он. – Ты будешь пить чай, а я – любоваться тобой.

– Чудесно, дорогой.

Она проводила его до двери, крепко обняла и поцеловала в щеку. Оставшись одна, Катарин окунулась в свой повседневный водоворот дел. Перед тем как принять ванну и переодеться на выход, она сделала несколько телефонных звонков. Около полудня она вызвала такси и поехала к «Тиффани», забрала там заказанные ранее подарки и вернулась в «Карлайл». Съев легкий ленч в номере, она позвонила Майклу Лазарусу, чтобы подтвердить свое намерение поужинать сегодня с Ванессой, и взяла в руки один из романов Ника, который сейчас перечитывала. Но внезапно множество разнообразных мыслей навалилось на нее, и остаток дня Катарин провела в грустных раздумьях. Наконец часа в четыре она переоделась в голубое шелковое платье, поправила макияж и прическу, после чего позвонила в бюро обслуживания и попросила принести лед. Застегивая нитку жемчуга на шее, она услыхала стук Ника в дверь и пошла его встретить.

Войдя в номер, Ник подхватил ее на руки, крутанул вокруг себя и поставил на пол, не разжимая рук.

– Я побывал у адвокатов, Кэт! Они считают, что я прав и мне удастся добиться непробиваемого юридического соглашения, которое сохранит мне ребенка. – Он слегка отстранил ее от себя. – Как тебе нравятся такие пироги?

Катарин молча улыбнулась и прошла к бару, где налила в стаканы водку, добавила лед и, вручая один из них Нику, сказала:

– Прошу, дорогой, проходи и садись.

Ник взял стакан из ее рук и прошел за ней следом.

– У тебя очень серьезный вид, – нахмурился он. – В чем дело?

Он остановился посреди комнаты, не сводя с нее глаз.

– Ты не хочешь присесть? Мне надо с тобой поговорить.

Ник рассмеялся немного нервно.

– Что случилось, Катанка? Давай выкладывай.

– Я не могу выйти за тебя замуж, Никки.

– Не разыгрывай меня, дорогая, я сейчас мало расположен к шуткам. Если когда-либо в жизни я и бывал серьезен, так это сейчас, когда хочу жениться на тебе. Теперь…

Катарин предупреждающе подняла руку.

– Я тоже не шучу. Повторяю, я не могу выйти за тебя, Никки.

Он, щурясь от слепящего его глаза солнца, уставился на нее.

– Но почему? Из-за моего сына? Но, послушай, я уже сказал тебе, что все будет улажено в считанные дни.

– В ту минуту, как ты скажешь Карлотте, что расстанешься с ней или просто бросишь ее, она увезет мальчика в Венесуэлу, и тебе будет чертовски сложно вызволить его. Я не могу позволить тебе, Никки, рисковать подобным образом. – Она покачала головой. – Мне лучше, чем кому-либо, известно, что это значит – быть разлученной с собственным ребенком. Я уже проходила через такое испытание, если помнишь.

– Это совсем другой случай! – воскликнул Ник, с хмурым видом расхаживая по комнате.

– Я не готова к подобному риску. За последние девять лет на мою долю выпало слишком многое, чтобы своими собственными руками создавать новые проблемы, мой дорогой.

– Я хочу на тебе жениться и добьюсь этого. Ради Бога, не упрямься, Кэт. Я твердо намерен использовать выпавший мне шанс и не могу потерять тебя из-за Карлотты или даже из-за собственного сына. Я безмерно люблю его, но мне нужна ты.

– Позволь задать тебе гипотетический вопрос, Никки. Допустим, я соглашусь, а Карлотта заберет у тебя сына и больше никогда не позволит встречаться с ним. Что будет тогда?

– Мое сердце будет разбито, но этого не будет никогда. В любом случае я не намерен рассматривать гипотетические ситуации.

Катарин отпила глоток водки и, внутренне собравшись, твердо заявила:

– Мне нечего тебе предложить, Никки, поскольку я не желаю разрушать твоих отношений с твоим ребенком.

– Нечего предложить! Это просто смешно. Мы любим друг друга, мы всегда подходили один другому, а тем более теперь, когда ты совсем здорова.

– Я вовсе не здорова, Никки, и в этом все дело.

– Но, Кэт, это неправда! Твое поведение говорит само за себя.

– На самом деле у меня не осталось времени, которое я могла бы провести с тобой.

Ник уловил странную интонацию в ее голосе и удивленно посмотрел на Катарин.

– Ты говоришь, что у тебя нет времени. Я не совсем понимаю…

– Я умираю, Никки.

Потрясенный ее словами до глубины души, Ник впился руками в спинку стула и стоял, безмолвно открывая и закрывая рот, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как все его мужество, капля за каплей, оставляет его.

– Мне осталось жить совсем недолго, – проговорила Катарин. – Вот что я имела в виду, говоря, что у меня нет времени. Шесть-семь месяцев, в лучшем случае.

Нику показалось, что он сию минуту потеряет сознание. Он рухнул на диван, не сводя испуганных глаз с Катарин.

– Кэт, Кэт! – прошептал он. – Этого не может быть. Скажи, что это неправда.

– Увы, дорогой, к сожалению, это правда.

– К-к-к сожалению? – запинаясь, повторил Ник, и слезы брызнули у него из глаз. Он обреченно уронил голову. – Нет! – вскричал он. – Нет! Я не хочу этому верить.

– Тише, дорогой, не кричи так.

Она опустилась на колени у его ног и, опершись локтями в его колени, заглянула в лицо Нику.

– Я не хотела посвящать в это тебя, Никки. Когда я вернулась, у меня было единственное желание – попросить у всех вас прощения, чтобы я могла потом спокойно умереть. Я не могла предположить, что мы снова полюбим друг друга. Эстел рассказывала мне, что ты живешь с Карлоттой, я была уверена, что все между нами в прошлом, зная тем более, что у тебя есть сын.

У Ника так дрожали руки, что водка выплескивалась у него из стакана, заливая все вокруг. Катарин забрала у него стакан, поставила на столик и взяла обе его руки в свои.

– Боюсь, что я вынуждена снова просить у тебя прощения за ту боль, что опять причиняю тебе.

– О, Кэт, родная моя Кэт! Я так люблю тебя…

Голос его прервался, слезы хлынули из глаз и ручьями потекли по щекам. Он обвил ее руками и в отчаянии прижал к себе.

– Ты не можешь умереть! Нет, только не ты! Я не позволю тебе умереть!

Катарин долго, не шевелясь, оставалась в его объятиях, пока рыдания его не стихли и он немного не успокоился. Тогда она встала, взяла салфетку и вытерла его мокрое от слез лицо и руки. Потом она дала ему выпить, прикурила две сигареты, сунула одну из них Нику в губы и опустилась рядом с ним на диван. Ему потребовалось немало времени, чтобы слегка прийти в себя. Ник сделал большой глоток водки, выкурил сигарету, неотрывно глядя на Катарин.

– Так что же с тобой такое, Кэт? – наконец осмелился спросить он тихо и нерешительно.

Она откашлялась и таким же тихим голосом ответила:

– У меня так называемая узелковая меланома. Это – одна из разновидностей злокачественных опухолей, но умирают от нее намного быстрее.

– Я не совсем понял, что это такое. Это – рак?

– Да. Меланому обнаруживают на коже. На первых порах она выглядит, как небольшая родинка или родимое пятнышко.

– Но ведь ее можно удалить или вылечить? – спросил Ник, и его сердце сжалось от ужаса.

– Да, ее можно удалить, но это отнюдь не означает, что человек после этого выздоравливает. Видишь ли, у меня меланома четвертой степени. Это означает, что она проросла в глубь кожи больше, чем на три миллиметра. Когда меланома достигает таких размеров, кровь разносит ее клетки по всему организму, например в легкие или печень, где начинают быстро разрастаться, образуя так называемые рассеянные метастазы. Для этого по-латыни есть специальный термин. Так вот, со мной произошло именно это – моя меланома начала расползаться.

Ник крепко зажмурился и сцепил руки, неспособный вымолвить ни слова. Секунду спустя он открыл глаза, взглянул на любимое лицо, и слезы снова потекли из его глаз. Он закашлялся, тряся головой.

Катарин коснулась его руки.

– Можно мне договорить? Хорошо зная тебя, я могу предположить, что ты хочешь все знать досконально.

Горло Ника перехватил спазм, и он только молча кивнул.

– У меня меланома располагается на спине, между позвоночником и левой лопаткой, сантиметров на десять выше талии. Метастазы от нее уже распространились на лимфатические узлы, легкие и печень. Эти органы у меня тоже поражены.

– Н-н-но ты выглядишь совершенно здоровой, Кэт?..

– Да, сам факт поражения метастазами легких или печени незаметен, поскольку поначалу это никак не отражается на общем самочувствии.

– Когда это начнет тебя беспокоить?

– Насколько я сумела понять из объяснений моих докторов, больные узелковой меланомой обычно живут около года. В первые девять месяцев у них наблюдается только значительное ухудшение самочувствия. Но как только больной по-настоящему плохо себя почувствует, смерть наступает очень быстро, в течение недели.

– О Боже! Кэт!

– Я смогу еще жить нормальной жизнью шесть, возможно, семь месяцев без всяких признаков ухудшения.

– Но должно существовать какое-то лечение! Послушай, мы найдем других врачей. Мы обратимся к Слоану-Кеттерингу или в отделение онкологии и кожных болезней медицинского центра Нью-Йоркского университета. Несомненно, должен быть какой-то…

– Нет, Ник, – мягко прервала его Катарин, – я прошла все это еще в Лондоне. Видишь ли, лечение меланомы, особенно расположенное на спине, как у меня, – крайне сложная вещь. Облучение бесполезно, так как опухоль к нему нечувствительна, химиотерапия ужасно действует на внешность, от нее выпадают волосы, она вызывает жуткую тошноту и рвоту. Сейчас появились кое-какие новые лекарства, но все они лишь немного продлевают жизнь, причем делают ее далеко не приятной. Поэтому я решила отказаться от лекарств. Пусть я намного скорее умру, но проживу оставшиеся мне месяцы по-человечески, наслаждаясь последними отпущенными мне днями и оставаясь самой собой.

– Когда ты обнаружила у себя… это? – в ужасе прошептал Ник.

– В ноябре прошлого года. Небольшое родимое пятнышко, которое было у меня всегда, вдруг слегка увеличилось в размерах и потемнело. Первой на это обратила внимание моя портниха, но, как оказалось, дело к тому времени зашло уже слишком далеко.

– У тебя… у тебя болит что-нибудь? Мне невыносимо думать, что ты страдаешь от болей, – сказал сдавленным голосом Ник.

– Нет, Ник, честное слово. Когда наступает ухудшение, человек начинает худеть, слабеет, теряет аппетит, быстро устает.

Ник судорожно зажмурился. У него разыгралось воображение, но он постарался отогнать мучительные мысли о страданиях, предстоящих Катарин.

– Ты не ошиблась в диагнозе?

– Я в нем абсолютно уверена. Мой врач консультировался со всеми лондонскими светилами, и я сама обращалась к специалистам уже здесь, в Нью-Йорке. Нет никаких сомнений, Никки. – Она взяла его руку. – Врач в Лондоне сказал, что у меня осталось еще немного времени, примерно месяцев девять. Вот почему я поторопилась приехать в Нью-Йорк. Чтобы повидаться в первую очередь с тобой, с Франки, Райаном, ну и, конечно, с моей любимой дочкой.

– Так вот почему он позволил тебе встречаться с ней? – грустно спросил Ник.

– Да. Я некоторым образом пригрозила ему, сказав, что если он не согласится, то я начну против него судебный процесс, соберу пресс-конференцию и расскажу на ней все журналистам, в том числе и о своей болезни. Майкл был вынужден капитулировать. – Она чуть заметно улыбнулась. – Но, безусловно, я не собиралась ничего подобного делать. У меня не было никакого желания пропускать Ванессу через весь этот цирк.

– А Райан знает?

– Нет, Ник. В курсе дела только ты и Майкл Лазарус. Я хочу, чтобы и дальше все это оставалось только между нами. Обещай мне это. Не желаю, чтобы меня жалели или выражали свое сочувствие.

Ник пристально посмотрел на нее.

– Почему ты ничего не рассказала ни мне, ни Франки в тот раз, когда мы впервые встретились?

– Мне хотелось, чтобы вы простили меня по доброй воле, а не из жалости или сострадания. Обещай мне держать язык за зубами.

– Обещаю. А как насчет Франки и Виктора?

– Я сама им все расскажу и скоро.

Внезапно Ник как ужаленный вскочил и принялся метаться по комнате, охваченный глубокой грустью, временами сменяемой приступами бессильной ярости. Тогда он, беззвучно изрыгая проклятия, крепко стискивал руку в кулак и со всей силы ударял им в раскрытую ладонь другой руки. Спустя несколько минут он обернулся к Катарин.

– Но ведь должен же быть какой-то выход! Не может быть, чтобы его не было. Я не могу с этим смириться. Нет, не могу, черт побери! Если даже ты сама смирилась, то я не могу и не хочу. Ты сидишь такая спокойная и сдержанная, когда мое сердце разрывается на части, а ты…

Тут Ник замолчал, глубоко пораженный собственными словами и тем тоном, которым он заговорил с ней. Он подбежал к Катарин и рухнул перед нею на колени.

– Прости, прости меня, любимая! О, Кэт, прости, я так люблю тебя, что схожу с ума. Я не могу… – Ник недоговорил и разрыдался, уткнувшись лицом ей в колени.

– Ничего, любимый, я хорошо тебя понимаю. Твоя реакция вполне естественна. Когда первый шок проходит, ему на смену приходит гнев, потом наступает отчаяние, потом снова гнев. Но в конце концов человек просто смиренно покидает этот мир. Все переживания оказываются ни к чему, он ничего не способен изменить. – Говоря это, Катарин ласково гладила Ника по голове, успокаивающе приговаривая: – Не надо, любимый, не плачь. Тише, успокойся, любовь моя.

Наконец Ник заставил себя подняться с коленей, сел на диван рядом с Катарин и крепко обнял ее.

– Я буду все время с тобой, любимая моя Кэт. Предстоящие месяцы будут для тебя счастливыми настолько, насколько это от меня зависит. Мы будем делать с тобой все, что ты захочешь, ходить вместе всюду куда пожелаешь, мы постараемся осуществить все самые сокровенные твои желания.

– Нет, Ник, ты не сможешь остаться со мной.

– Почему? Скажи мне, ради Бога, почему?

– Я не хочу, чтобы ты рисковал своим ребенком, а это неизменно произойдет, если ты уедешь со мной.

– Но тогда мы останемся в Нью-Йорке, будем соблюдать приличия и жить раздельно. Карлотта ничего не узнает.

Ник с отвращением предложил это, чтобы успокоить Катарин, ни секунды не намереваясь осуществлять подобное предложение. Карлотта пусть поступает как знает, но ничто не должно разлучать его с Кэт. Потом он как-нибудь все уладит.

– Нет, мне лучше теперь же уехать, – сказала Катарин.

– Я не отпущу тебя!

– Для меня будет еще непереносимее видеть, как ты убиваешься, – прошептала Катарин и только потом с ужасом осознала, что она говорит. Но Ник пропустил ее замечание мимо ушей и замотал головой. Его глаза снова налились слезами.

– Пожалуйста, не прогоняй меня, позволь мне провести возле тебя эти последние месяцы. Ведь мне еще предстоит всю оставшуюся жизнь прожить одному, без тебя. Не будь такой жестокой, Кэт. Если хочешь, любимая, я готов на коленях умолять тебя, но только, ради Бога, не гони меня. – И он умоляюще посмотрел на нее. – Не будь жестокой, Кэт, позволь мне остаться с тобой, умоляю тебя.

Она кивнула, глядя на него ясными глазами, и слезы блеснули у нее на ресницах.

– Хорошо, дорогой, но ты должен мне обещать, что по возможности не будешь все время печалиться. Я не вынесу вида твоих страданий.

– Это я обещаю, – ответил Ник, и легкая улыбка тронула его губы.

Катарин встала.

– Мне надо переодеться. Ты промочил своими слезами все платье. – Она провела пальцем по щеке Ника. – Ты проводишь меня на мою встречу с дочерью?

– Разумеется, но мне надо, пока ты переодеваешься, пойти умыться. Я обещал Виктору забежать вместе с ним к Пьеру, чтобы выпить и, может быть, съесть легкий ужин.

– О, я очень рада этому, Никки. Мне было бы невыносимо думать о том, что ты проведешь этот вечер в одиночестве. Виктор решил уже, когда он летит обратно на побережье?

– Еще нет, но сегодня у него была последняя деловая встреча. Думаю, что он останется здесь на всю неделю. Он радуется возможности побыть с нами, повидаться снова с Франческой, – говорил Ник, проходя вслед за Катарин в спальню, тщательно выговаривая каждое слово и изо всех сил стараясь сохранять самообладание.

– Да, все прошло чудесно, – улыбнулась Катарин.

Немного позднее, когда они с Катарин уже вышли на Пятую авеню и двинулись по ней вверх, в сторону Семьдесят девятой улицы, на которой находились апартаменты Лазаруса, Ник спросил:

– Кстати, о Франки и Викторе. Когда ты собираешься им все рассказать?

– Когда будет подходящий момент. Я еще точно не решила. Но, конечно же, я не собираюсь ничего говорить им завтра, во время ленча у Франчески. Это испортит настроение всем нам.

– Да.

Катарин стиснула его руку.

– Я довольна, что нам удалось заставить Франки прийти пообедать на прошлой неделе вместе с нами и с Виктором. Мне показалось, что в конце концов она тоже осталась этим весьма довольна. А Виктор – тот просто светился от радости.

– Она говорила тебе что-нибудь про него?

– Никки, мне кажется, что ты готов принять на себя роль свахи. А еще смел меня называть любительницей манипулировать людьми!

– Ты хотела сказать, что называл тебя так когда-то? Но все-таки она сказала тебе что-то?

– Ничего особенного. Только заметила, что он по-прежнему красив и неотразим. Мне показалось, что ее немного удивила седина у него в волосах. Франческа как-то говорила мне, что навсегда запомнила Виктора таким, каким он был в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Хотя она замечала время от времени его фотографии в журналах, но старый его образ прочно засел у нее в голове.

– В свои шестьдесят два года Вик все еще самый красивый парень из всех, кого мне доводилось встречать. Франки права. Его внешность осталась такой же привлекательной, как прежде, – заметил Ник, пожимая Катарин руку. – Вчера я говорил Франческе, что ей следует чаще появляться в обществе. Я понимаю, что со смерти Гаррисона прошло всего три месяца, но ей не надо сидеть одной в своих громадных апартаментах и хандрить. Она же еще совсем нестарая женщина.

– Но ты сам не будешь хандрить, не так ли, дорогой? – тихо спросила Катарин.

– Нет, я же обещал. – Ник отвернулся и часто заморгал, чтобы прогнать подступившие к глазам слезы. – Пожалуйста, не говори мне больше о своей скорой смерти. Это для меня невыносимо.

– Не буду. Но тебе надо смириться с этим, Никки, иначе предстоящие месяцы станут для меня мучением. Мы должны постараться вести, себя по возможности самым естественным образом.

Пораженный ее необычайным мужеством, Ник беззвучно выругал себя за проявленную слабость.

– О’кэй, договорились.

Когда они подошли к дому, где жил Лазарус, Катарин привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его.

– Увидимся позже, малыш, – проворковала она, подмигнув ему.

– Твоя правда, увидимся, – в тон ей ответил Ник, стараясь выглядеть веселым, хотя на душе у него было отнюдь не весело. – Когда тебя забрать отсюда?

– Думаю, где-нибудь около половины десятого.

Она снова привстала на носках и поцеловала его.

– Я люблю тебя, Николас Латимер. Я так тебя люблю!

53

– Вэл, вы превзошли себя! Стол выглядит превосходно, – сказала Франческа.

– Благодарю вас, миледи. Когда вы мне сказали, что собираетесь подать сегодня королевский уорсестерский сервиз, то я подумала, что весенние цветы будут прекрасно смотреться на его темно-синем фоне. Замечательно, что у цветочника оказался такой отличный выбор. Я приобрела также горшок с гиацинтами для гостиной, а еще – немного привозной мимозы. Она, конечно, долго не простоит, но я не сумела устоять.

Кивнув Вэл, Франческа вышла в прихожую, где сразу заметила большой квадратный сверток, лежавший на одном из французских кресел.

– Что это, Вэл?

– Ах, простите, миледи, совсем забыла вам сказать. Вы уходили из дома к поверенным, когда это доставили сегодня утром. Адресовано вам для передачи мистеру Латимеру.

– М-да, теперь я поняла. Пожалуй, стоит отнести это в гостиную. Вы поставили вино на лед?

– Все готово, леди Франческа. Кухарка приготовила чудесное меню для завтрака. Коктейль из креветок, жареная телятина с горошком и морковью, зеленый салат и свежие фрукты.

– Да, она постаралась, – улыбнулась Франческа. – Надеюсь, что у всех будет хороший аппетит.

– Вы не находите, миледи, что цветы в комнатах создают весеннюю атмосферу?

– Да, несомненно, – пробормотала Франческа, и смутные воспоминания шевельнулись в ее душе. Наконец она вспомнила. Ну, конечно же, точно такие же цветы посылал ей Он много-много лет назад, когда она была не вдовой в траурном платье, как сейчас, а совсем юной, глупенькой девочкой.

– Как вы думаете, Вэл, мое черное платье не производит некоторого, как это лучше сказать, гнетущего впечатления?

– Да, миледи, – кивнула Вэл, – если позволите мне высказать мое мнение. Оно вас ужасно сушит, и вы кажетесь в нем слишком бледной. А как вы отнесетесь к тому шелковому темно-зеленому платью, что вы приобрели незадолго до кончины мистера Эвери? Оно вам очень идет, и выглядит скромно, но не так уныло.

– Я совсем про него забыла. Думаю, что мне стоит переодеться. Еще есть время до прихода мисс Темпест и остальных гостей.

– Да, миледи. Я буду на кухне, если вам понадоблюсь.

Поднявшись в спальню, Франческа торопливо расстегнула молнию и сняла черное шерстяное платье, надев вместо него зеленое шелковое цвета хвои, которое она достала из гардероба. Черные туфли на высоких каблуках и жемчужное ожерелье вполне подошли к ее новому платью. Проходя мимо туалетного столика, Франческа посмотрелась в зеркало. Да, действительно она выглядит бледной и осунувшейся. Чуть-чуть подрумянив щеки, она провела щеткой по волосам и сбежала вниз.

Франческа поправила подушку на одном из кресел, подошла к окну и, улыбаясь собственным мыслям, посмотрела на Центральный парк. На улице был солнечный апрельский день. Весна. Обновление. Природа оживала после суровой зимы, все в ней зеленело, цвело и благоухало. Франческа подумала о предстоящем завтраке, который она устраивала в честь Виктора. Идея ленча принадлежала Катарин, которую энергично поддержал Ник, и она отступила под их напором. Не совершает ли она ошибку? Меньше всего ей хотелось, чтобы Виктор превратно истолковал ее приглашение. Но, собственно, почему он может так его истолковать? Они оба стали теперь намного старше и мудрее, любовь их умерла почти два десятка лет назад. Как совершенно верно сказал Ник, для чего тогда нужны старые друзья, как не поддерживать друг друга в тяжелые минуты. Но все же… В тот вечер в «Ла Цирк» между нею и Виктором пробежали какие-то тайные флюиды, и Франческу снова начали тревожить воспоминания, пугающие ее своей свежестью.

Раздался сигнал домофона, а еще через мгновение прозвенел звонок у двери, и Франческа услышала голос Вэл, здоровающейся с Виктором. Виктор вошел в гостиную, и она поспешила ему навстречу, приятно удивленная и взволнованная его превосходным внешним видом, его живостью и привлекательностью. Виктор, как всегда, был одет безукоризненно элегантно в костюм своей любимой расцветки, серый, в тонкую полоску.

– Привет, Чес, – поздоровался он и протянул ей руку.

С улыбкой пожимая его протянутую руку, Франческа ответила на его приветствие и сказала:

– Ты – первый. Не выпить ли нам по бокалу вина, пока не подошли Ник с Кэт? Или ты предпочитаешь что-нибудь другое?

– Вино – в самый раз, благодарю.

Виктор внимательно осмотрел гостиную, а потом подошел к пузатому комоду, на котором стояло множество фотографий. Когда Франческа поднесла ему бокал, он, указывая на одну из карточек, проговорил:

– Наша собака действительно была размером с тарелку enchilada.

– Да, правда, она была именно такая, – ответила Франческа. – Пойдем, я покажу тебе нечто особенное. Нет-нет, забирай бокал с собой.

Она провела Виктора к библиотеке, приоткрыла дверь и знаком пригласила войти. Не успел он сделать и шага, как маленькая белая собачка спрыгнула с дивана и стремглав устремилась ему навстречу. Виктор взглянул на Франческу и покачал головой.

– Ну, насколько я понимаю, это не может быть Лада. Ее внучка?

– Нет, это внучка Тутси, собаки Дианы. Я привезла это очаровательное создание несколько лет назад из Баварии. Ей уже четыре года, и она очень умна. Ее полное имя Флуф-Пуф, его придумала не я, а Диана. Я называю ее просто Флуф.

Виктор поставил свой бокал на край стола, наклонился, взял собачку на руки и почесал ей за ухом.

– Я был поражен, когда ты рассказала, что Лада дожила почти до восемнадцати лет, Чес. Это весьма преклонный возраст для собаки.

Он опустил Флуф на пол.

– Как поживают Диана и Кристиан?

– Пошли обратно в гостиную, и я все про них расскажу. Флуф нам придется оставить здесь. Когда у меня бывают гости, она желает играть со всеми и создает массу проблем.

Они прошли в гостиную, где Франческа поведала Виктору последние новости о своих кузине и кузене.

– Они по-прежнему оба холосты, но, кажется, довольны своей жизнью и по-настоящему счастливы, живя в Виттенгенхоффе. Диана по-прежнему держит бутик.

– Когда я прочитал в газетах историю Рауля Валленберга, то все время вспоминал про их отца, – заметил Виктор. – Какая трагедия!

– Да, – согласилась Франческа и, сменив тему, принялась рассказывать про Кима и его детей, про Дорис и ее дочь Мэриголд. Несколько раз она вскакивала с места, чтобы принести и показать Виктору фотографии, и они оба чувствовали себя легко и непринужденно в обществе друг друга. Несколько раз Виктор искоса смотрел на Франческу, отмечая про себя ее красоту и элегантность. «Повзрослев, она стала именно такой, как я и ожидал», – подумал Виктор. Она по-прежнему влекла его к себе, пробуждала в нем желание, как в молодые годы. Какая жалость, что они встретились в тот момент, когда она так недавно овдовела! Воспитание не позволяло Виктору открыто начать ухаживать за ней, как бы страстно того он ни желал. «Ничего, старина, у тебя впереди еще масса времени, – утешал он себя мысленно. – Не вспугни ее, веди себя с ней легко и свободно». Он стал строить планы на будущее, решив снова приехать в Нью-Йорк в следующем месяце. Инстинктивно он ощущал, что она не совсем равнодушна к нему, и был убежден, что прошлое может ожить для них снова. Если он станет вести себя правильно, ей не ускользнуть от него второй раз.

– Я так рада, Вик, что ты встретился с Катарин и вы снова с нею подружились. Она провела несколько страшных лет в психиатрической клинике в Лондоне.

– Да, Ник мне кое-что рассказывал. В любом случае я не из тех, кто подолгу держит зло на других. Мы все понаделали массу глупостей в те годы. Молодость! Правда, я сам был тогда не так уж молод, и мне-то следовало быть умнее. Как ни говори, мне тогда было уже за сорок.

Франческа посмотрела на него и улыбнулась.

– Ты не слишком изменился с тех пор, честное слово. Лицо стало немного потверже, но загар на нем все такой же восхитительный. Такого мне не доводилось встречать больше ни у кого.

– Спасибо на добром слове, но седины у меня в голове заметно прибавилось, детка.

– Она тебе идет, особенно вот эти серебряные пряди по бокам головы. Кажется, звонят в дверь. Это Ник и Катарин.

Франческа вскочила и поспешила к дверям, где почти столкнулась с влетевшим в комнату Ником, белым как полотно, с широко раскрытыми глазами. Он захлопнул за собой дверь и молча уставился на них.