Текст книги "Голос сердца. Книга вторая"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
Дойдя до середины винтовой лестницы, Катарин услышала донесшийся до нее голос Бью, говорившего по телефону. Спустившись вниз, она остановилась, держась за перила. Отсюда ей хорошо был виден Бью, но она сама оставалась невидимой для него. Какое-то время Катарин незаметно пристально разглядывала его, в который раз поражаясь, насколько замечательно он выглядит для своих лет. В свои семьдесят три он выглядел по крайней мере лет на пятнадцать моложе и определенно хорошо сохранился. В нем не ощущалось даже легкого намека на старческую немощь. Он держался прямо, его тело оставалось сильным, мускулистым и подтянутым, красивое лицо – гладким и загорелым, его здоровая, цвета спелого ореха кожа резко контрастировала с серебряными волосами. Бью Стентон в течение многих лет тщательно следил за собой, сумев сохранить ясность ума и физическое здоровье. «И – молодое сердце», – добавила про себя Катарин.
Тут Бью пошевелился в кресле, отодвинулся от стола и положил закинутые одна за другую ноги на столешницу. Наконец он заметил ее и, просияв лицом, приветливо помахал рукой. Она вошла и остановилась в дверях его «логова». Живая улыбка придавала ее лицу неизъяснимую прелесть. Взгляд ее машинально остановился на ее собственном портрете в полный рост, который Бью заказал написать двадцать три года назад. Впервые увидев Катарин в кинопробах к «Грозовому перевалу», он сразу влюбился в нее, даже ни разу не встретив живьем. По заказу Бью художник Пьетро Аннигони изобразил ее в роли Кэти Эрншоу. Он написал ее на фоне вересковой пустоши и угрюмого бесцветного неба, на котором теснились грозовые тучи, придававшие особый смысл портрету. Темный, неприютный ландшафт резко контрастировал с изображенной на портрете девушкой. Казалось, что Кэти-Катарин вот-вот сойдет с полотна, полная огня и жизненной силы. Подол длинного белого платья обвивал ее ноги, подхваченные ветром распущенные каштановые волосы развевались у нее за спиной, и было нечто дикое и необузданное в этом неотразимо прелестном лице, смотревшем сейчас на нее со стены. Портрет поразил Катарин, и она с удивлением спрашивала себя, неужели она была такой красивой и яркой тогда? Наверное, художник слегка преувеличил. Незаметно пожав плечами, Катарин отбросила мысли о портрете и снова перевела взгляд на Бью.
– Я выйду пройтись, – тихо, одними губами прошептала она.
Бью кивком подтвердил, что понял, и улыбнулся ей, не прерывая разговора со Скоттом Рафаэлли, своим агентом, ведшим его дела в Беверли-Хиллз.
«Как странно, что Бью все эти годы хранил мой портрет, – подумала Катарин, спускаясь по широкой белой лестнице в сад. – Он сохранил в полной неприкосновенности мою комнату. Он так больше никогда и не женился». Катарин была уверена, что Бью по-прежнему любит ее, и она любила его тоже, но только как дорогого, преданного друга и как великолепного партнера. И теперь она чувствовала себя с ним в полной безопасности, легко и непринужденно, как и прежде. Вот что, не в последнюю очередь, снова привело ее в его дом недалеко от Сан-Диего.
Дойдя примерно до середины слегка наклонной лужайки перед домом, Катарин остановилась около огромной шелковицы, чьи усыпанные розовыми цветами ветви спускались почти до земли. Она обернулась и посмотрела назад на Рейвенсвуд. Дом с двумя галереями и шестиколонным портиком, украшавшим его фасад, напоминал своей архитектурой дворцы богатых плантаторов-южан, какие строились в Южных штатах еще до Гражданской войны. Ослепительно белый дом сверкал в ярких лучах январского солнца, струившихся с безоблачного ярко-синего неба. Возвышавшиеся позади дома пологие холмы ранчо Санта-Фе полукругом обхватывали его, напоминая высокие стоячие воротники на портретах эпохи Тюдоров. Слева от дома простирались идиллические зеленые выгоны, поросшие высокой травой, волнуемой легким ветерком. Катарин заморгала, ослепленная ярким светом, и, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, упивалась красотой расстилавшегося перед ней пейзажа.
Долгий вздох сорвался с ее губ. Пожалуй, из всех мест, где ей приходилось жить, больше всего ей нравился Рейвенсвуд, в который она влюбилась с первого взгляда раз и навсегда. Здесь она не только обретала желанные мир и покой, но и обогащалась душой. Всем сердцем желала бы она остаться здесь навсегда, но, увы, это было невозможно. Скоро, очень скоро ей придется уехать отсюда.
Катарин пересекла лужайку, спустилась еще по одной каменной лестнице, миновала бассейн и двинулась дальше по узкой, петляющей тропинке в самой нижней части сада. Наполовину заросшую просеку окружали шелестящие своими листьями пальмы и другие экзотические растения. В воздухе был разлит острый аромат эвкалиптов, слегка отдающий запахом валерианы. Этот субтропический уголок сада, уединенный и прохладный в самые жаркие дни, был ее любимым. Присев к грубому деревянному столику в конце просеки, Катарин расслабилась, и мириады разных мыслей нахлынули на нее. Она не отрываясь смотрела на большой белый дом, видневшийся в отдалении, на ее лице блуждала рассеянная улыбка, пробуждаемая воспоминаниями.
Бью впервые привез ее сюда сразу после того, как Катарина приехала в Голливуд, и он был весьма удовлетворен и немало позабавлен тем ошеломительным впечатлением, которое дом произвел на нее.
– Не ожидали такого, душка? – спросил он своим смешным выговором типичного кокни, который прозвучал особенно заметно. – Кто бы мог подумать, что сын докера с Ист-Энда, родившийся под звон корабельных склянок, живет во дворце под стать тем, какими владеет южная знать.
Катарин тогда сказала Бью, что они с домом исключительно подходят друг другу и она не может представить никого другого живущим здесь, чем очень порадовала его. То был очень романтический, незабываемый уик-энд, когда они с Бью впервые любили друг друга, а в субботу вечером он предложил ей выйти за него замуж. Катарин немедленно согласилась, покоренная этим необыкновенным, хорошо воспитанным и обходительным, элегантным человеком, обладавшим собственным неповторимым стилем и замечательным чувством юмора.
Неожиданно в голове Катарин всплыли ее планы на ближайшую неделю. Она еще раз мысленно повторила все сказанное ей по телефону Эстел. Итак, ни один из них не пожелал с нею встретиться. Ни Райан, ни Франческа, ни Никки. Под вопросом оставался Виктор, находившийся в данный момент в Мексике. Катарин были хорошо понятны мотивы их нежелания общаться с нею. В свое время она жестоко обидела их, принесла им много горя и страданий. Они были вправе не доверять ей, но все же они ошибались. Она стала совсем другой, переменилась настолько, что порой сама не узнавала себя. Ведь прошло почти десять лет. «Нет, – поправила она себя, – мы не виделись по меньшей мере двенадцать лет». Сидя в глубокой задумчивости, она поочередно вспоминала каждого из них, спрашивая себя, как прожили они эти годы, какие невзгоды выпали на их долю.
Она заметила Бью, легко сбежавшего по лестнице с террасы, и проследила взглядом, как он пересекает лужайку, чтобы наконец вырасти перед ней.
– Как дела у Скотта? Все в порядке? – спросила она, когда Бью, сев напротив, взял ее руку и поочередно поцеловал каждый ее палец.
– Привет, мартышка. Ты сегодня выглядишь ослепительно. У Скотта все отлично, он шлет тебе привет. На той неделе мне предстоит прошвырнуться в Беверли-Хиллз. Я ему нужен, чтобы подписать кое-какие бумаги и обсудить некоторые важные дела. Не хочешь поехать со мной, милая?
– Я не смогу, Бью, – печально улыбнулась ему Катарин.
– Да, этот город навевает на тебя грустные воспоминания, не так ли?
– Порой – да, но не в том главная причина, что я не смогу с тобой поехать туда, ты сам это прекрасно знаешь.
– М-м-м, – промычал Бью, откидываясь и задумчиво глядя на нее. – Надеюсь, что ты не станешь настаивать на своем возвращении в Нью-Йорк.
– Я должна ехать.
Бью покачал головой.
– Ты вовсе не обязана этого делать. – Он придвинулся к Катарин и взял ее за руку. – Стоит только приоткрыть ящик со всеми этими тонкими материями, как нечто ужасное снова вырвется из него наружу и больно ударит по тебе, мартышка. Не могу понять, зачем тебе встречаться с этими людьми? Насколько я могу припомнить, лишь мы с Эстел оставались с тобой рядом все эти годы. Где же были они тогда, когда ты в них так нуждалась?
Катарин потупилась и промолчала, а Бью настороженно ждал, затаив дыхание. Меньше всего на свете он хотел, чтобы она покидала Рейвенсвуд. Наконец-то она вернулась сюда, и вернулась по собственной воле, без малейшего нажима с его стороны, и сейчас он очень надеялся, что она останется здесь, с ним, навсегда.
– Их не было рядом потому, что они были обижены мной, – ответила она.
– Тогда скажи, Христа ради, зачем ты хочешь встретиться с ними? – требовательно спросил Бью, в замешательстве глядя на нее.
– Чтобы попросить у них прощения, – спокойно, не моргнув глазом, выдержав его взгляд, без колебаний ответила Катарин.
– Что же такого ужасного могла ты им причинить? – спросил Бью с нескрываемым удивлением.
– О, это долгая история! Не думаю, что стоит углубляться в нее в такой чудный день, – и Катарин, озорно сверкнув своими сине-зелеными, как море, глазами, весело рассмеялась.
Ее смех остался таким же чистым и юным, как ее внешность, и Бью в это мгновение почудилось, что она совсем не постарела. Но, конечно, это не так, всего несколько дней назад они вместе отпраздновали ее сорок четвертый год рождения.
– Не успела ты приехать, как снова бежишь прочь, – со вздохом заметил Бью. – Это просто оскорбительно для моей столь знаменитой неотразимости, особенно если учесть мои самые лучшие намерения в отношении тебя. – Он усмехнулся. – Не смотри на меня так печально, мартышка. Я понимаю, что у тебя есть важные причины, чтобы повидаться со старыми друзьями, и не сержусь на тебя. Ты не передумала лететь во вторник?
– Нет.
– А что будет потом, дорогая? Что ты собираешься делать дальше, после того как переговоришь с ними?
– Еще не знаю, – нахмурилась Катарин. – Может быть, поищу себе квартиру в Нью-Йорке. После того как я выставила на продажу свою лондонскую квартиру, у меня не осталось собственного дома.
– О нет, Катарин, такой дом у тебя есть! – воскликнул Бью, ухватившись за последние ее слова. – Твой дом – Рейвенсвуд, и он оставался им все последние двадцать два года, ты просто сама этого не сознавала. Съезди в Нью-Йорк, исполни там все, что велит тебе твой долг, и возвращайся сюда, ко мне. Соглашайся поскорее, не раздумывай.
– Может быть.
Бью снова усмехнулся и твердо сжал губы.
– Если бы я был уверен, что ты согласишься, то предложил бы тебе выйти за меня замуж. Но поскольку за последние четыре года ты уже дважды отвечала мне «нет», то боюсь, что третьего отказа я не переживу. – Он улыбнулся и подмигнул ей. – Давай договоримся так. Я не стану отказываться, если ты сама попросишь меня о брачных узах.
– Ты – отважный человек, Бью Стентон.
Помолчав немного, Бью спросил:
– И все-таки интересно узнать, почему ты всякий раз отвечаешь мне отказом?
– Когда ты впервые предложил мне это, я просто еще не была готова. Я не убеждена, что готова к этому и сейчас. Я имею в виду к тому, чтобы снова вступать с кем-либо в интимные отношения, исполнять супружеские обязанности. Тот опыт, что у меня был в прошлом, довел меня до сумасшедшего дома…
– До санатория, – мягко поправил ее Бью.
– Именно до сумасшедшего дома, Бью, – настойчиво повторила Катарин, крепко сжав его руку. – Я смотрю правде в глаза и советую тебе поступать так же. Я была ужасно больна, и само осознание этого факта представляет составную часть моего лечения. Но, возвращаясь к твоему вопросу, я хочу сказать, что должна быть абсолютно уверена в том, что нахожусь снова в здравом уме и твердой памяти перед тем, как связать свою судьбу с тобой, Бью, или с кем-либо другим.
Перегнувшись через стол, он поцеловал ее в щеку.
– Терпение – одна из сильных сторон моей натуры, мартышка. Я очень горжусь тобой и твоими гигантскими шагами к полному выздоровлению. Ты многого сумела добиться.
– Спасибо. Могу с тобой согласиться, мне самой кажется, что в сложившихся обстоятельствах я выгляжу совсем недурно.
Тревожная мысль мелькнула в голове у Бью, и он, придвинувшись к ней вплотную, угрюмо спросил:
– Надеюсь, ты не собираешься встречаться с Майклом Лазарусом?
Катарин сразу напряглась, прежний блеск в ее глазах погас.
– Я буду вынуждена сделать это, если хочу повидать Ванессу. А я не могу тебе выразить словами, Бью, насколько мне этого хочется.
– Понимаю, милая, понимаю. Но он ни за что не отдаст тебе дочку. Мне рассказывали, что он носится с нею, как родная мать, боготворит ее, дежурит около нее днями и ночами, держит ее практически взаперти.
– Ты никогда раньше не говорил мне об этом, – нахмурилась Катарин. – Все это звучит для меня не слишком утешительно. Но откуда ты знаешь? Ты же много лет не разговариваешь с ним.
– Конечно, не разговариваю, и, главным образом, из-за того, как он поступил с тобой. А для беседы с тобой на эту тему не подворачивался подходящий случай, тем более что ты была больна и жила в Лондоне. Теперь же ты выздоровела, вернулась в Штаты и собираешься остаться здесь. Поэтому я считаю, что тебе надо ясно представлять, что тебя ждет при встрече с ним. Ты спрашиваешь, откуда я узнал об его отношении к дочери? Так об этом знает весь наш киномир.
– Она также и моя дочь…
– Но он выиграл право опеки над ней в суде.
– Да… тогда я была вне себя от злости. Однако за последний год я многое передумала и была вынуждена признать очевидное. В то время я была неспособна позаботиться о себе самой, не говоря уже о дочери.
Бью тяжело вздохнул.
– Лазарус – страшный человек, и ему нет прощения за то, что он сделал с тобой. – Он испытующе взглянул на нее. – Мне всегда казалось, что именно развод с ним послужил последним толчком для тебя.
– Может быть – да, а может – и нет. Мне многое пришлось по-новому осознать, и теперь мне понятнее поведение Майкла. Видишь ли, Бью, я подвела его.
– Ты! Наверное, ты неудачно пошутила, дорогая. Почему, я…
Катарин протянула руку и приложила указательный палец к губам Бью.
– Выслушай меня, Бью. Я действительно подвела, точнее, разочаровала его. За многие годы нашего знакомства с ним до свадьбы у него в голове сложился вполне определенный мой образ. Он смотрел на меня, как на прекрасное произведение искусства, которое он жаждал, но не мог приобрести, присоединить к своей коллекции. Я казалась Майклу прекрасной, безупречной, божественной. Наконец ему удалось на мне жениться, родилась Ванесса, а я, как тебе известно, начала потихоньку сходить с ума. К своему ужасу и безмерному огорчению, Майкл вдруг обнаруживает, что его новое приобретение отнюдь не совершенно. Для него это было все равно, если бы он обнаружил трещину в бронзе или мраморе, дырку в холсте и так далее. Иными словами, он приобрел нечто с изъяном. Более того, этот изъян присутствовал изначально, а он, со всем своим опытным взглядом коллекционера, не сумел вовремя разглядеть его. Поскольку я оказалась не столь идеальной, какой ему представлялась прежде, больше я ему была не нужна. Своим видом я стала раздражать его, оскорблять.
– Идиот проклятый! С изъяном или без него, ты всегда была и остаешься величайшей на свете красавицей. Но ты еще и женщина из плоти и крови, а не мраморная статуя, и, как у всякого человека, у тебя могут быть свои недостатки. Он, должно быть, рехнулся, когда вздумал наказать тебя так.
Бью вскочил с места, подхваченный внезапным порывом гнева. Хотя злобность была ему вовсе не свойственна, но при одном упоминании Майкла Лазаруса он легко приходил в неистовство. Он расхаживал взад-вперед, глубоко засунув руки в карманы и опустив голову, размышляя о том, как ему уговорить Катарин выбросить из головы саму мысль о встрече с Лазарусом, но хорошо понимая собственное бессилие. Ведь речь шла об ее дочери. Наконец он остановился и, опершись руками на стол, склонился к ней.
– Позволь мне поехать с тобой в Нью-Йорк. Мне будет спокойнее, если я там буду с тобой рядом.
Катарин энергично замотала головой.
– Нет, Бью. Я высоко ценю твое предложение, но должна все положенное сделать сама, без помощников.
– Ладно, вижу, что выбора нет. Ты будешь вынуждена обратиться к нему. Но, по крайней мере, не могла бы ты сделать это, не встречаясь с ним, например, По телефону?
– Возможно. Конечно, я попытаюсь, – пообещала Катарин, глядя в сторону. Ей была ненавистна сама мысль о свидании с Майклом Лазарусом, но у нее не было иного выхода. «Мой ребенок! – кричала она в душе. – Я обязана повидаться со своим ребенком». Повернувшись снова к Бью, она чуть слышно пробормотала: – В июне Ванессе будет уже одиннадцать. Вот уже девять лет, как я не видала ее.
– Да, я знаю, – ответил Бью, садясь, и добавил: – У тебя вдруг стал очень обеспокоенный вид. Тревожишься за Ванессу? Волнуешься из-за встречи с ней?
– Да, но не только, хотя и очень надеюсь на встречу с ней. Я задумалась еще об одном, о чем много лет хочу, но до сегодняшнего дня никак не могла решиться спросить у тебя.
– О чем это? О чем-то необыкновенно дурном?
Озорная усмешка тронула губы Бью, и он иронически приподнял брови.
– Нет, просто я страшилась раньше услышать твой ответ, но теперь больше не боюсь. Мне хотелось бы узнать, что тогда произошло с нами, почему ты отдалился от меня через два года после свадьбы и предложил, пусть очень нежно и деликатно, развестись?
– Потому что был тогда полным идиотом! – рассмеялся Бью и сразу стал серьезным. – Нет, правда, именно так я и считаю теперь. Я был обязан поговорить с тобой, Катарин, постараться понять тебя, но, мне кажется, что я просто испугался услышать правду. Как ты понимаешь, впоследствии у меня было достаточно лет, чтобы все обдумать. Наверное, всему виной – мое тщеславие, именно оно и встало между нами. Ты вела себя как-то отстраненно, я имею в виду в сексуальном плане, и мне стало казаться, что я не удовлетворяю тебя как мужчина и тем самым отвращаю тебя от себя. Мне тогда был уже пятьдесят один год, и я вообразил, что уже приближаюсь к климаксу. Тебе же было еще только двадцать два, и разница в возрасте сильно меня тревожила. Я убедил себя, что слишком стар для тебя.
– Ты был обязан помочь мне, Бью, – тихо сказала, покачав головой, Катарин, – вот в чем дело. В конце концов ты уже был четырежды женат до меня и намного меня опытнее. С другой стороны, не мне упрекать тебя. В те времена я сама была фригидна и боялась секса.
Она потупилась и крепко сжала пальцы в кулаки. В этот момент до нее дошло, насколько она продвинулась в этом деликатном вопросе, если осмеливается вслух обсуждать с Бью подобные вещи.
Бью поднял за подбородок ее голову, заглянул ей в глаза и тепло улыбнулся.
– Вокруг тебя всегда была такая аура сексуальности, что мне и в голову не приходило, что у тебя были с этим какие-то проблемы. – Он прищурился и искоса взглянул на нее. – Должен сознаться, что потом, когда мы расстались, я много размышлял, стараясь понять случившееся, и очень скоро догадался, что твоя холодность никак не была связана со мной лично, но было уже поздно. К тому времени мы давно уже были в разводе.
– Какими глупыми мы были, не находишь?
– Еще бы – нет.
– Я рада, что мы поговорили об этом. Теперь мне стало намного легче. – Катарин улыбнулась ему своей несравненной улыбкой. – Я также очень довольна тем, что побывала тут, Бью. Рейвенсвуд всегда действует на меня успокаивающе и укрепляет мой дух. И ты тоже. Ты чудесный человек, Бью. Просто не знаю, как бы я без тебя сумела преодолеть свои невзгоды. Знание того, что на свете есть ты, такой сильный, заботливый, всегда готовый прийти на помощь, придает мне силы.
Она склонила голову к плечу и испытующе взглянула на него.
– Когда-то мы были счастливы здесь, мой дорогой, правда?
– Да, мы были очень счастливы, мартышка.
«И мы можем быть счастливы снова», – хотел добавить Бью Стентон, но сдержал себя и промолчал.
48
Франческа отставила чашку с кофе и удивленно взглянула на мужа.
– Мне было бы сложно отменить ленч с Николасом Латимером, Гарри.
– Я вовсе не предлагал отменить ваш завтрак с ним, дорогая, – заметил Гарри Эвери, который, казалось, был удивлен не меньше жены. – Я просто сказал, что очень надеюсь на то, что результатом вашего свидания не стала бы новая встреча с Катарин Темпест. Мне кажется, что вам с Николасом, как никому другому, следует держаться от нее подальше. Из того, что вы оба, но в разное время, рассказывали мне, я пришел к убеждению, что она поступила с вами самым возмутительным образом.
– О да, ты совершенно прав. Но почему ты решил, что кто-то из нас решил встречаться с ней? – Франческа недоуменно подняла свои светлые брови.
Добрые и мудрые глаза Гарри остро блеснули за стеклами его очков в роговой оправе.
– А разве не Катарин Темпест послужила поводом для вашей встречи за ленчем? Вы что, не собираетесь обсудить ее предстоящий приезд?
– Убеждена, что мы затронем эту тему, но так, мимоходом, – призналась Франческа. – Но, конечно же, Гарри, не в ней причина нашей встречи с Ником, хотя, надо признать, что известие о ее возвращении, несомненно, послужило катализатором того, что мы решили повидаться с ним вновь после почти пятилетнего перерыва. Экспромтом Ник предложил встретиться, поговорить о жизни, рассказать друг другу о том, чем мы занимались все эти годы, и я согласилась. Ты против, дорогой? Мне всегда казалось, что тебе нравится Никки.
– Да, он мне нравится, и я не возражаю против вашей встречи. Просто я беспокоюсь за тебя, Франческа. Хорошо помню, в каком состоянии ты была тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, когда мы только начинали встречаться с тобой. Мне ненавистна сама мысль о том, что она снова сможет причинить боль моей дорогой девочке.
– Не говоря уже о том, что с тех пор я стала намного мудрее и старше, мы с Ником заключили соглашение, пообещав друг другу поддерживать и укреплять один другого в принятом нами решении. Как только один из нас почувствует, что готов дать слабину, то он должен немедленно связаться с другим по телефону. – Она легкомысленно рассмеялась. – Знаешь, получилось нечто телефона доверия общества «Анонимных алкоголиков».
Легкая дрожь пробежала по спине Гаррисона Эвери. Какой же неотразимой привлекательностью, соблазнительностью, силой убеждения должна обладать эта женщина, Катарин Темпест, чтобы двое умных, взрослых, интеллигентных людей нуждались во взаимной поддержке против ее чар! Это было для него непостижимым, хотя именно это следовало из сказанного Франческой. Он вспомнил о брате Катарин, сенаторе, и его беспокойство только усилилось. Для посла Эвери Райан О’Рурк ассоциировался с теми страданиями, которые он в свое время причинил Франческе, но, будучи одним из крупнейших дипломатов своего времени, Гаррисон обладал необычайно развитым чувством такта и решительно подавил в себе искушение предостеречь жену против встречи с ее бывшим любовником, сенатором О’Рурком. Такое предупреждение отдавало бы дурным тоном и создавало впечатление, что он усомнился во Франческе и ее непогрешимости. Гарри абсолютно доверял жене и меньше всего опасался, что она не сумеет устоять перед, надо признать, немалым обаянием сенатора. Но, с другой стороны, если Катарин Темпест снова удастся завлечь Франческу в свои сети, то ей тогда неизбежно придется возобновить общение с ее братцем, а подобная перспектива отнюдь не приводила в восторг посла Эвери. У него нет времени на встречи с О’Рурком и его дружками-демократами. Еще менее его радовала мысль о том, что его жена вновь спутается с той голливудской шатией, с которой она дружила в молодости. Все это совершенно ни к чему, особенно теперь. «Не волнуйся по пустякам, – убеждал он себя. – Франческа – взрослая, самостоятельная, разумная женщина. Она сама сумеет со всем этим справиться…»
– У тебя слишком задумчивый и озабоченный вид, Гарри, – прервала его раздумья Франческа. – Пожалуйста, не переживай из-за Катарин, а тем более – из-за завтрака…
– Я вовсе не волнуюсь, Франческа, дорогая, – заверил ее Гарри и протянул ей свою чашку. – Можно мне еще капельку кофе, пожалуйста. А куда Ник собирается вести тебя завтракать? – тепло поинтересовался он, ласково ей улыбаясь.
– В «Карлайл». Это удобно нам обоим, а потом стоит такая жуткая погода, что мы решили не выезжать из этой части города. – Долив в кофе немного молока, Франческа поднесла чашку мужу и поцеловала его в щеку. – Мне не хотелось бы, чтобы ты ехал в Вашингтон сегодня вечером. У меня такое предчувствие, что ты никогда не сумеешь выбраться оттуда.
– Боюсь, что я обязан ехать. – Он погладил ее по руке. – Президент ждет меня, у нас много дел. Но я не могу осуждать его за это. Те проблемы, с которыми он в данный момент столкнулся…
– С Ираном, не так ли? – перебила его вернувшаяся на свое место Франческа. – Вот почему он просил тебя приехать сегодня?
– Да. Ситуация там взрывоопасная, и я не знаю, как долго сумеет шах контролировать ее. Власть ускользает у него из рук, а Аятолла, сидя во Франции, всячески ускоряет этот процесс, – горестно покачал головой Гаррисон. – Лично я не могу избавиться от ощущения, что дни пребывания шаха на его опереточном престоле сочтены. – Он отпил глоток кофе. – Давай не будем вдаваться больше в кризис на Среднем Востоке, моя девочка. Боюсь, что в ближайшие несколько дней меня ожидает иранская диета. Что там решил Ким? Он собирается в Нью-Йорк наконец или нет?
– Я обещала позвонить ему сегодня, Гарри. Уверена, что ему захочется сбежать от всего. Теперь, когда он согласился дать Пандоре развод у меня складывается впечатление, что он столкнулся с новыми проблемами.
– Постарайся уговорить его. Думаю, что он сможет поехать с тобой на Барбадос, провести там несколько…
– А ты сам случаем не передумал, Гарри? – бесцеремонно перебила его Франческа, не дав ему договорить фразу до конца, и испытующе взглянула на него.
Он улыбнулся.
– Нет, К сожалению, я не смогу выбраться. Ситуация вряд ли прояснится за пару недель.
– Ты слишком много и напряженно работаешь, дорогой. Вспомни, что тебе говорил доктор Уолсингхэм после последнего твоего сердечного приступа насчет того, что следует меньше работать.
– Если эта страна когда-либо и нуждалась во мне, то такой момент наступил именно сейчас, Франческа, – мягко возразил он. – Никто, наверное, лучше тебя не понимает, что такое долг.
Франческа отвернулась, признавая справедливость его слов и понимая, что спорить с ним глупо, но, с другой стороны, ей было ясно, что Гарри слишком перегружает себя. Она решила сегодня же переговорить об этом с его братом. Может быть, Нельсону удастся убедить его слегка сбавить темп.
– Да, я понимаю, – сказала она, – но ты обязан немного ограничивать себя и не работать допоздна. Мне кажется, что президент предпочтет пореже встречаться с тобой, чем лишиться тебя совсем. Обещай мне, что ты будешь приходить домой пораньше.
– Обещаю. – В глазах Гарри промелькнуло озорство. – Но за это я хочу, чтобы ты тоже кое-что мне пообещала.
– Все, что угодно, Гарри. – Франческа, не вставая из-за маленького столика в комнате, где они завтракали по утрам, положила руку ему на локоть. – Что именно?
– Я хочу, чтобы сегодня или завтра ты еще раз съездила в галерею и снова взглянула на ту картину Мэри Лауренсин. Мне хочется, чтобы ты купила ее. Обещай мне это.
– Хорошо, обещаю. Я забегу туда… ну, допустим, после завтрака с Ником. Не подумай, что мне не нравится картина. Ты же знаешь, как я люблю Лауренсин, но ты совсем избалуешь меня своими подарками. Не успело пройти Рождество, как ты снова затеваешь подарочную кутерьму.
– И ты тоже меня балуешь. Я просто не представляю, как бы я жил без тебя, дорогая. – Задумчивость сменила нежную улыбку на лице Гарри. – Ты была счастлива со мной, Франки?
– О, Гарри, конечно же, да! Была и есть. – Она несколько секунд внимательно изучала его лицо своими карими глазами. – Мне бы очень хотелось надеяться, что и ты был счастлив со мной, что ты счастлив со мной и теперь.
– Это ясно без слов. – Он отодвинул стул и встал. – Пойду в библиотеку, соберу бумаги и перекинусь парой слов по телефону с Нельсоном, а потом, думаю, мне уже пора будет ехать в аэропорт. Я не хочу опоздать на челночный вашингтонский рейс.
– Хорошо, дорогой. Через минуту я присоединюсь к тебе.
Франческа проследила взглядом за тем, как он быстрыми шагами выходит из комнаты, с посерьезневшим лицом, уже с головой погрузившийся в государственные дела. Высокий, представительный мужчина с серебристо-стальными волосами и узким, немного суровым лицом. Своей манерой поведения, проникнутой силой и уверенностью, он пробуждает доверие к себе у всякого, кто к нему обращается. Подумав об этой его особенности, Франческа решила, что вероятно, именно этой черте характера обязан Гаррисон тем, что он стал столь выдающимся дипломатом. Когда в середине шестидесятых годов Франческа познакомилась с ним через его брата Нельсона, бывшего приятелем Банки Амфера, Гаррисон к тому времени был вдовцом около десяти лет. Тогда он был удручен и совершенно разбит постигшим его горем. Его единственный сын, Симон, только что погиб в авиационной катастрофе вместе со своей молодой женой. Симон Эвери сам пилотировал самолет, на котором они летели в поместье его отца в Виргинии, и было простой случайностью, что в самолете не оказалось тогда его двоих малолетних дочерей. В первые несколько лет после катастрофы Гаррисон буквально не отходил ни на шаг от своих внучек, Элисон и Мелани, сделав их смыслом своего существования. Но в один прекрасный день он понял, что ведет себя неправильно, и нашел в себе силы, чтобы относиться к ним более разумно и находить время для занятий тем делом, которое составляло смысл его жизни. «Бедный Гаррисон, – вздохнула Франческа, – он испил свою горькую чашу до дна. Но, впрочем, кто избавлен от страданий в этом мире». Подумав так, Франческа встала и поспешно вышла из комнаты, где они завтракали, прошла через холл и вошла в библиотеку.
Гаррисон стоял за письменным столом. Он взглянул на Франческу, защелкнул замки кейса и сказал:
– Я едва успел поймать Нельсона. Он уже собирался ехать в банк. На этот уик-энд он наконец собрался в Виргинию и приглашает тебя, дорогая, лететь с ним туда в пятницу.
– Это чудесно. – Она присела на краешек кресла. – А все-таки хорошо время от времени проводить уик-энд на Манхэттене, не находишь? Тебе понравилось, Гарри?
– Разумеется. Мы должны поступать так почаще. – Он подошел к жене, обнял ее за плечи и вышел вместе с нею в прихожую. – Не забудь сходить в галерею и поразмысли насчет Лауренсин.
