Текст книги "Голос сердца. Книга вторая"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Хорошо, Гарри, я схожу. Спасибо тебе. – Франческа обняла его, Гаррисон поцеловал ее в щеку. – Счастливого тебе пути, – пробормотала она, уткнувшись ему в плечо. – И не позволяй Хозяину слишком понукать себя.

– Не позволю, – усмехнулся Гарри. – Я позвоню вечером, девочка.

Проводив Гарри, Франческа вернулась в библиотеку, написала несколько писем, просмотрела свои заметки по поводу предстоящего благотворительного концерта, а потом сняла телефонную трубку. Она набрала сначала код Англии, потом – местный код Йоркшира и, наконец, номер телефона офиса управляющего замком Лэнгли. Ей ответил новый управляющий поместьем, который, быстро обменявшись с нею несколькими словами, переключил аппарат на Кима.

– Привет, Франки, – поздоровался с нею Ким, в голосе которого слышалась радость от того, что он слышит ее. – Как Гаррисон? Как ты сама?

– Прекрасно, Ким, у нас все хорошо. А ты?

– Неплохо. По уши завален работой здесь и готовлюсь к отъезду в Лондон. К поверенным, как сама понимаешь.

– Как идут дела с разводом?

– Относительно мирно, но остались еще некоторые шероховатости, которые предстоит сгладить. В основном – финансовые, но с ними я справлюсь. Пандора согласилась предоставить право опеки над детьми мне. Так что…

– Это чудесная новость! – воскликнула Франческа. – Полагаю, что ей оставят право навещать их.

– Разумеется. Она сначала не могла поверить в то, что дети хотят остаться со мной, но я предложил ей самой переговорить с ними. Кажется, она здорово была обескуражена, когда Джилс, Мелисса и даже крошка Ролли, ее маленький ангелочек, весьма категорично заявили ей, что хотят жить с папой в Лэнгли. Джилс мне потом рассказывал, как Ролли, не выговаривая, как обычно, букву «в», пропищал: «Мы не любим Олибера, мамочка».

Франческа расхохоталась, услышав, как Ким очень похоже изобразил выговор младшего сына. Ролли было всего три года, и он, такой смешной, был всеобщим любимцем.

– Я полностью разделяю мнение Ролли. Мне самой никогда не нравился Оливер Реммингтон, но это так, кстати. Как насчет твоей поездки в Нью-Йорк?

– Видишь ли, Франки, это немного затруднительно, по правде говоря. Раз уж я согласился на развод, то хочу с этим разделаться поскорее. Хотя Джилс и Мелисса должны возвращаться в школу, но остается еще маленький Ролли. Мне бы не хотелось оставлять его с няней, особенно после того, как он выказал мне такую преданность.

– Захвати его с собой.

– Не теперь. Может быть, позднее, весной. Ты меня, конечно, понимаешь, старушка?

– Думаю, что – да, но я страшно разочарована. С другой стороны, я очень рада, что ты такой веселый и жизнерадостный. Я уже давно не слышала, как ты смеешься, Ким.

– Я чувствую себя намного лучше, любовь моя. Действительно, на меня благотворно подействовали принятое окончательное решение и возможность наконец выкинуть Пандору из головы. Как неоднократно и справедливо замечала Дорис, она бы проделала, если бы ей не подвернулся Реммингтон, то же самое с кем-либо еще. Теперь и я в этом убежден.

– О, Ким, я так за тебя рада, дорогой, счастлива слышать, что вся эта история не сломила тебя. Кстати, как себя чувствует Дорис? Я еще не получила обычного еженедельного письма от нее, если только его не доставят с сегодняшней почтой.

– Как всегда – превосходно. Она поехала на несколько недель на юг Франции.

– Хорошо, передавай ей привет и своим маленьким. Дай мне знать на неделе, как решилось дело с адвокатами.

– Обязательно, дорогая, и извинись за меня перед Гарри. Передай ему, что я приеду в апреле или около того. Привет.

– До свидания, дорогой.

Николас, улыбаясь во весь рот и сияя своими синими глазами, сидел на диване, держа Франческу за руки, и в третий раз повторял:

– Господи, вы грандиозно выглядите, Франческа. Какая радость – снова видеть вас.

– Спасибо, Никки, – отвечала она, не менее довольная, чем он, заливаясь счастливым смехом. – И мы больше не станем терять друг друга из вида. Это – такая глупость. Я больше не намерена допускать подобного.

– А я – тем более.

Ник наконец отпустил ее руки и сел, склонив голову набок.

– Я скучал по вам, красавица, – нежно сказал он. – Я действительно соскучился, детка.

– И я соскучилась, Никки. Ведь старые друзья, друзья юности – самые лучшие, не правда ли?

– Да, – начал было он и замолчал, сразу погрустнев. – Иногда мне приходило в голову, что мы разошлись с вами в разные стороны потому, что напоминали своим видом друг другу о тех огорчениях и страданиях, что нам довелось испытать много лет назад.

– Возможно, вы правы, – согласилась Франческа.

– Иные порой, решив начать новую жизнь, торопятся завести новых друзей, чтобы поскорее все забыть, в надежде, что процесс выздоровления так пойдет быстрее. – Он пожал плечами. – Так или иначе, но все, что разлучило нас с вами, направив по разным жизненным дорогам, все это теперь несущественно. Я никогда не переставал любить вас, хранить в своем сердце дорогую для меня память о вас, Франки.

– О, Никки, дорогой, как чудесно вы это сказали! И я не переставала любить вас. У меня сохранились о вас самые теплые и светлые воспоминания.

Ник улыбнулся, а потом его лицо снова погрустнело. Он придвинулся к ней и взял опять ее руку.

– Когда я впервые услышал, что она возвращается и желает встретиться с нами, на меня нахлынули самые разнообразные чувства. Той ночью я много раз прокручивал в голове хранящиеся там воспоминания, а потом, тогда же ночью, должен сознаться, меня внезапно охватил безумный страх. Интересно, вы тоже испугались, Франки, когда узнали об этом? Я прав?

– О да, несомненно, но я очень скоро сообразила, что страшусь не столько Катарин Темпест, сколько себя самой, что меня пугает возможность быть еще раз втянутой в ее жизнь. Она ведь ужасно притягательно действует на людей, вы не можете не согласиться с этим. Мне не приходилось в своей жизни встречать человека, способного сравниться с нею в умении очаровывать других. Я абсолютно убеждена в том, что ваш собственный страх перед ней сродни моему, вполне естественное опасение снова, против своей воли, оказаться у нее на привязи, быть втянутым в ее дела.

– Вы высказали вслух мои собственные мысли, Франки, – быстро заметил Ник. – Я как раз намеревался сказать вам, что, обдумывая и анализируя природу своего страха перед ней, я пришел к аналогичным выводам. – Гримаса исказила его лицо. – Но, думаю, нам не следует посвящать весь ленч разговорам о ней. Мне бы хотелось побольше знать о вас самой, о вашей жизни, о том, чем вы сейчас занимаетесь.

– Мне тоже, Никки. Но прежде всего позвольте предложить вам чего-нибудь выпить. Что вы предпочитаете – вино, водку?

– Вино, если вас не затруднит, – ответил Ник и встал. – Вы не возражаете, если я посмотрю картины?

– Разумеется, не возражаю.

Франческа подошла к нему с бокалами в руках, и они чокнулись.

– За очаровательную, не меняющуюся Франческу!

– И за вас, мой дорогой Никки, за моего самого дорогого друга, – улыбнулась в ответ Франческа.

Ник еще раз бросил взгляд на приглянувшуюся ему картину, чей свежий, яркий колорит привлек его внимание. На картине был изображен идиллический, чуть затуманенный речной пейзаж с вытянутыми на берег старыми лодками и группой мужчин и женщин, стоящих около полуразрушенного сарая. «Это – само совершенство, – подумал Ник, – как, впрочем, и все написанное Ренуаром».

– Порой, глядя на эту картину, я вспоминаю вас, Никки. Ее название навевает мне воспоминания о вашем любимом нью-йоркском ресторане. По-французски она называется «La Grenouillere», что означает болото, полное лягушек. Ренуар написал ее в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году.

– Я подумывал о том, чтобы сводить вас туда сегодня, – усмехнулся Ник, – но решил, что с этим местом связано слишком много невеселых воспоминаний о прошлом и еще сами знаете о ком.

– Нет, Никки, эти воспоминания теперь мало меня волнуют, – покачала головой Франческа. – Мы с Гаррисоном довольно часто туда ходим.

– Как себя чувствует Гарри?

– Прекрасно, но я боюсь сглазить, Никки. Он страшно устал и очень встревожен положением в Иране. Сегодня утром он улетел в Вашингтон, и ему там предстоит невероятно напряженная педеля. Как вы, наверное, знаете, у него уже было два сердечных приступа, и мне хотелось бы, чтобы он удалился от дел. Но он не соглашается, и я до смерти боюсь за него.

– Я не знал, что у Гаррисона нелады со здоровьем. Мне очень жаль об этом слышать. Но он – очень деятельный человек, привыкший находиться в гуще событий, и я думаю, было бы ошибкой пытаться оторвать его от привычного образа жизни. Ему это придется не по нутру. Не волнуйтесь так, Франки, убежден, что с ним все обойдется.

– Вашими бы устами… – ответила Франческа, слегка улыбнувшись.

Ник тоже рассмеялся и прошелся по комнате, поочередно останавливаясь перед картинами Мане «Сена у Аржантёя» и Дега «На скачках».

– Должен заметить, что у Гарри отменный вкус к живописи. – Он подтвердил кивком головы свои слова, повернулся и направился обратно к Франческе. Когда он проходил мимо вычурного старинного комода, его внимание привлекла стоявшая там цветная фотография в серебряной рамке. Он взял в руки снимок, чтобы получше его разглядеть, и в его душе ожили ностальгические воспоминания при виде запечатленных на фотографии лужайки перед дворцом Виттенгенхофф и возвышавшейся за ним горы Шлосс.

– Когда это снято?

– Прошлым летом, когда мы с Гарри гостили там.

– Как она, Франки? – тихо спросил Ник. – Она так и не вышла замуж?

– Нет, Дибс никогда не была замужем, но у нее – все хорошо.

– Какая проклятая расточительность! – воскликнул, не сдержавшись, Ник. – Растратить впустую целую жизнь!

– Диана сама так не считает, хотя я склонна скорее согласиться с вами. Но она счастлива по-своему, Ник.

Сжав губы, Ник сел в кресло и какое-то время молчал, неподвижно глядя в пространство перед собой.

– Там, на Лубянке, был Рауль Валленберг, а вовсе не ее отец, не так ли?

– Да, мне кажется так. Гарри говорит то же самое, а Диана и Кристиан согласны с нами. Но у Дитера Мюллера – собственное мнение на этот счет. Он полагает, что если там после окончания второй мировой войны был Валленберг, то в застенках Лубянки вполне могли томиться и другие иностранцы, включая князя Курта фон Виттенгена. Он все еще не желает отступиться, этот упрямец.

Франческа осуждающе покачала головой.

– Я собирался написать ей, когда в газетах замелькали сообщения о Валленберге, но потом подумал, что она сочтет это с моей стороны вмешательством в ее дела, и так и не решился. Как она восприняла всю эту историю?

Франческа на секунду задумалась.

– Стоически и, возможно, с некоторым облегчением. Она искренне сочувствовала Валленбергу и его семье, хорошо понимая, какие страдания выпали на их долю. Сообщения об этом несчастном, открывшие, что он был таинственным узником московской темницы, не пролили свет на судьбу дяди Курта. Мы так и не узнали, что с ним произошло. Но, как вы знаете сами, Диана всегда была склонна считать, что он погиб в тысяча девятьсот сорок пятом году во время боев за Берлин. И она так же, как и Кристиан, еще сильнее убеждена в этом теперь. Признаюсь вам, у меня создалось такое впечатление, что они оба страстно хотят поверить в то, что их отец погиб и покоится где-то в безымянной могиле, нежели томится на Лубянке вместе с тем шведским мучеником. Они многие годы живут с мыслью, что отец может быть жив, и все это время это было чудовищной, нескончаемой пыткой для них. Это разбило всю их жизнь, особенно жизнь Дианы, пожертвовавшей собственным счастьем ради того, чтобы ухаживать за Кристианом и их матерью.

– Вы чертовски правы в своих суждениях, детка! А что с их матерью?

– Тетя Арабелла теперь – очень старая дама. Ей уже почти восемьдесят, и она очень одряхлела. Мне кажется, что она почти не воспринимает происходящее вокруг и живет, полагаю, одними воспоминаниями. Несколько лет назад, когда она начала слабеть, Диана проявила решительность и настояла, чтобы мать переехала к ним в Виттенгенхофф.

– Диане следовало тогда выйти за меня или потом еще за кого-либо!

Образ Дианы живо возник перед мысленным взором Ника, и, как всегда при мысли о ней, чудовищная печаль охватила его. Секунду спустя он снова обратился к Франческе:

– У нее правда все хорошо, Франки? Одно время я очень тревожился за нее. Мысль о том, что она, быть может, несчастна, для меня непереносима.

– О нет, Никки, нельзя сказать, чтобы она была несчастна. – Поколебавшись немного, Франческа продолжила свою мысль: – Когда-то, много лет назад, в Лэнгли, Диана говорила мне о своей вере в предопределенность судьбы каждого человека. Причем он может поначалу сам не понимать своего предназначения, но в один прекрасный день оно открывается ему во всей своей полноте. – Франческа внимательно посмотрела в глаза Нику. – Она ведь и вам, дорогой, говорила нечто подобное, не так ли?

– Да. И не один раз. Мне показалось, что она имеет в виду нечто вроде фатальной предопределенности человеческой судьбы. По крайней мере так я ее понял.

– Да, Диана искренне верит в промысел Божий, и эта вера замечательно облегчает ей жизнь, особенно в последнее время, по моим наблюдениям. Прошлым летом, когда мы были в Баварии, Диана сказала мне, что ее вера стала столь всеобъемлющей, что не оставляет места сомнениям. Очевидно, что именно эта внутренняя убежденность поддерживает ее, дает ей силы жить.

Ник ничего не сказал в ответ, но Франческа заметила, как печаль легкой тенью скользнула по его лицу. Она нежно тронула его руку.

– Не грустите, Ник, не печальтесь из-за Дианы. Она счастливее многих. И она действительно живет полной и насыщенной жизнью, поверьте мне.

– Я верю вам и рад за нее, что она живет в мире с самой собой. Это – такая редкость в наши дни.

– Да. Позвольте налить вам еще?

Франческа взяла бокал у него из рук и направилась к ведерку со льдом, чтобы налить ему вина из стоящей в нем бутылки. Взглянув на Ника через плечо, она сказала:

– Я прочитала все ваши книги, вышедшие за последние годы, и они мне понравились все до одной. Как видите, я остаюсь по-прежнему самой преданной и большой вашей почитательницей. Полагаю, что вы сейчас работаете над очередным романом?

– Разумеется. Он почти готов.

– Что еще примечательного произошло в вашей жизни, Никки?

– Не так много всего, но у меня есть теперь сын, – гордо объявил Ник, принимая от нее полный бокал. – Ему сейчас четыре года, и он чудесный малыш. Очаровательный.

– Он унаследовал свое очарование от отца, – пошутила Франческа. – Как его зовут?

– Виктор.

Она вздрогнула, захлопала глазами, а потом тихо проговорила:

– Ну конечно, именно так его и должны были назвать. Мне бы очень хотелось повидать его, Никки. Вы не могли бы как-нибудь привести его ко мне с собой на ленч или к чаю?

– Прекрасная мысль, детка. Кстати, я не женат. Мы просто так живем с его матерью, Карлоттой.

– До меня доходили какие-то смутные слухи об этом. Она, кажется, из Венесуэлы, не так ли?

– Да, и она как раз сейчас там, в Каракасе. Ее отец плохо себя чувствует, и на прошлой неделе она ненадолго улетела его проведать. Благодаря этому у меня появилась возможность хорошо продвинуться вперед со своим романом. Надеюсь закончить его в конце февраля – начале марта. А почему вы бросили писать? Я так надеялся увидеть еще одну из ваших замечательных литературных биографий. – Ник замолчал и ободряюще улыбнулся Франческе. – Так что, давайте выкладывайте объяснения. Не забывайте, что я – ваш бывший наставник.

Франческа беспокойно заворочалась на диване, одернула подол своего янтарного шерстяного платья и наконец проговорила:

– Сказать по правде, я никак не найду подходящего героя. Клянусь вам, я перебрала все исторические фигуры, по крайней мере интересующие меня. Одно время я носилась с идеей написать о ком-либо из Тюдоров. – Она рассмеялась. – Но мои книги занимают столько времени, требуют стольких предварительных изысканий! О Боже, кажется, все это звучит не слишком убедительно, правда?

– Да уж, не очень. – Ник решил не пытать ее больше по поводу писательства и воскликнул: – Скажите, а как поживает ваш братец? Чем он сейчас занимается?

– В данный момент – своим разводом, если быть абсолютно точной. Жена бросила его ради другого мужчины.

– Вы хотите сказать, что Пандора Тримейл оказалась такой негодницей? Я потрясен этим. Мне всегда казалось, что она – нечто особенное. Того же мнения придерживался Хилли Стрит, помните, тем летом на Лазурном берегу. Он тогда чертовски гордился своей принадлежностью к свите ее высочества. Помните?

– Конечно. Пандора всегда казалась мне очень милой женщиной и любящей женой. Но, очевидно, она была несчастлива с Кимом, хотя много лет морочила мне голову. Ну и ему, само собой разумеется. Ким был ужасно подавлен, узнав, что Пандора изменяет ему, гораздо сильнее, чем тогда, когда Катарин порвала с ним. Пару лет назад он наконец-то сознался мне, что тогда, в тысяча девятьсот пятьдесят шестом, как мы с вами и предполагали, он испытал даже некоторое облегчение, узнав, что Катарин решила остаться в Голливуде. Его волновало ее стремление сделать карьеру в кино, и он понимал, что ее профессия будет постоянно мешать их совместной жизни. Дорис тогда в этом не сомневалась, и в истории с Пандорой она тоже видела многое из того, что мы все не замечали.

– А как поживает проницательная Дорис? И ваш отец?

– О Никки, дорогой мой, неужели вы ничего не знаете? Папа умер два года назад. У него случился удар, и он скончался почти сразу.

Глаза Ника сделались печальными. Он сел рядом с Франческой и взял ее за руку.

– Мне ужасно жаль, что так случилось. Я знаю, как вы были близки с ним. Сколько лет ему было?

– Шестьдесят восемь. Я не перестаю благодарить Бога за то, что тот свел его с Дорис, позволил ему жениться на ней. Они прожили вместе двадцать блаженных, ничем не омраченных лет. Они были счастливы, Никки, по-настоящему счастливы!

– Как Дорис пережила его смерть? Должно быть, это разбило ей сердце? Она ведь так обожала его.

– Да, это так. Она очень тяжело переживала, но для нее неистощимым источником утешения стала тогда их дочка, Мэриголд, и еще Ким. Теперь она стала почти прежней Дорис.

Франческа встала, принесла с комода фотографию в рамке и протянула ее Нику.

– Вот она какая, Мэриголд, здесь она снята с папой и Дорис примерно четыре года назад.

– Какая прелестная девушка! Ее имя очень ей подходит. У нее золотистые волосы, такие же, как у ее матери. Ей сейчас должно быть около двадцати?

Франческа забрала у него фотографию и поставила ее обратно на комод.

– Да, этим летом ей исполняется двадцать один год. О Боже, Ник, это не заставляет вас чувствовать, какие мы с вами стали старые? Я, к примеру сказать, с трудом вспоминаю себя в ее годы.

– Зато я прекрасно помню вас, детка. Вы были тогда ослепительно хороши! – Ник оценивающе взглянул на нее и присвистнул. – Такой вы и остались. Вам никак невозможно Дать ваших лет, красавица.

– А вам – тем более, Ник. Ну, так как там насчет завтрака? Я умираю от голода.

49

Все было как прежде, в доброе старое время. За ленчем в «Карлайл» Франческа и Николас много шутили и смеялись, рассказывая друг другу о своих делах так, будто они расстались только вчера, а не пять лет назад. Годы разлуки никак не затронули их отношений. Неизменным остался всегда присутствовавший в них прежде дух товарищества, и они чувствовали себя совершенно непринужденно в обществе друг друга.

Часто они обращались один к другому, начиная фразу словами: «А помните…», но все же старались большей частью говорить о настоящем, избегая глубоких погружений в прошлое, чтобы не будить былых разочарований, предположений о том, как все могло сложиться по-иному в их судьбах. Но все же Франческа не удержалась и, повернувшись к Нику, сказала:

– Может показаться смешным, но я часто размышляю о том, что моя жизнь могла оказаться совсем иной. Я представляю себе, что могла бы выйти замуж совсем молодой, иметь много детей и жить сейчас в чудесном сельском доме, где так бы и состарилась в тепле и уюте вдвоем с одним и тем же мужчиной, ставшим моим мужем. Я вела бы праведную жизнь и постепенно превратилась бы в пожилую леди, а потом – в бабушку. И все бы в моей жизни сложилось совсем не так, как получилось.

Ник уловил оттенок грусти в ее словах и внимательно присмотрелся к ней.

– Жалеете о несбывшемся, Франки?

– Сожаления – пустая трата времени, Никки, – ответила она с легким смешком. – Возможно, чуть-чуть, но не так сильно, чтобы об этом стоило говорить, как поет в своей известной песне Синатра.

Ник улыбнулся в ответ.

– Вы сами выбрали свою судьбу, детка. Как и я. Кадры нашей жизни отсняты и уложены в коробки. Нам не дано переснять их, не так ли?

– Не совсем так, дорогой. Если верить в переселение душ… – Франческа покрутила в пальцах ножку бокала, а потом с неожиданным пылом произнесла: – Однажды, давно, вы страшно рассердились на меня, Никки, и теперь мне хотелось бы…

– Я – рассердился на вас? Не может быть! – воскликнул явно заинтригованный Ник. – Вы это выдумали, красавица.

– Нет, не выдумала. Это было в начале шестидесятых, когда я отказалась пойти с вами посмотреть «Пик страсти». Хочу вам покаяться – я тогда посмотрела фильм дважды.

– Дважды! – повторил за ней Ник и укоряюще, с изрядной долей насмешки во взгляде, посмотрел на нее и рассмеялся. – И вы ни разу даже не заикнулись об этом, вы, маленькая скрытная кокетка!

– Думаю, что я стеснялась вам в этом сознаться. Во всяком случае, в первый раз я проревела весь фильм и вряд ли сумела разобрать хоть одну сцену. Поэтому мне пришлось идти на него еще раз. – Она искоса озорно взглянула на Ника. – Вы можете сказать, что я заслужила это наказание. Но все-таки мне кажется, что то был не фильм, а… – Она помолчала немного и с лукавой усмешкой закончила: —…а целая enchilada.

Ник расхохотался:

– Ох, Франки, вы невозможны. Почему вы не сказали об этом даже мне?

Она пожала плечами и вдруг самым нежным тоном спросила:

– Как он, Никки?

У Ника чуть было не отвалилась челюсть от удивления, настолько изумил его этот вопрос. Никогда прежде она не упоминала в его присутствии даже имени Виктора. «Наверное, ее сердечные раны наконец затянулись, как зажили мои собственные. Было бы странно, если бы это было не так», – подумал Ник.

– Виктор все такой же. Он мало изменился. Можно даже сказать, что не изменился вообще. Он снова овдовел несколько лет назад, это вы, наверное, знаете сами.

– Да, я слыхала об этом и очень ему сочувствую, – пробормотала Франческа. – Он не женился больше?

– Нет.

– И по-прежнему живет на ранчо?

– Вне всякого сомнения. Он обожает это место и проводит на «Че-Сара-Сара» почти все время. По большей части там с ним живет Джейк Уотсон, который от имени Виктора управляет «Беллиссима», ставшей теперь очень крупной и успешной компанией. Они выпускают как обычные кинокартины, так и фильмы для телевидения. Вик теперь редко сам ставит картины или снимается в них, вы сами знаете, но в этом году он выпускает один фильм. – Лицо Ника просияло. – По моему сценарию. На мой взгляд, фильм получился чертовски хорошим. Вскоре он появится на экранах, и вы обязаны сходить его посмотреть, детка.

Улыбка раздвинула красивые губы Франчески.

– Может быть, и схожу. А потом вас раскритикую, – пошутила она. – А как поживают его мальчики?

– Оба женились! – ответил Ник и усмехнулся. – Вик теперь у нас дедушка, можете себе это представить? И он с увлечением играет эту новую роль. У Джеми уже две дочери, а у Стива – сын. Вик очень гордится своей семьей, обожает их всех и получает массу удовольствия от внуков. И… – Ник оборвал свой рассказ и, взяв меню у подошедшего официанта, вручил одно из них Франческе. – Не боитесь испортить фигуру десертом, красавица?

– Мне бы этого не хотелось! Ну да ладно, взгляну.

Минуту спустя Франческа положила карту меню на стол и огляделась. Когда они пришли, ресторан отеля «Карлайл» был набит битком, но сейчас посетителей заметно поубавилось. Посмотрев направо, Франческа резко отвернулась, глаза ее широко раскрылись, и, снова схватив со стола меню, она прикрыла им испуганное лицо. Сжав под столом колено Ника, она прошептала:

– Все-таки нам следовало поехать в «Ла Гренелль». В том конце зала сидит Эстел Морган. С Катарин!

– О Господи! – недовольно сжал губы Ник. – Значит, она наконец приехала-таки в Нью-Йорк. И надо же было нам сразу столкнуться с ней. Что за дьявольское невезение, будь оно проклято! – тихо выругался он. – Ладно, детка, не будете же вы все время сидеть, прячась за этим. – Он отобрал у Франчески меню, положил его на стол рядом со своим и спросил: – Где они сидят?

– От меня – справа, прямо по диагонали от вас.

Сосредоточенно глядя на Франческу, Ник задал еще один вопрос:

– Как она выглядит?

– Никки! Вы – невозможный человек! Мы сидим тут, как в мышеловке, а он еще спрашивает, как она выглядит. На мой взгляд, для нас сейчас главное – поскорее убраться отсюда, пока Эстел нас не заметила. Вы хорошо ее знаете – она будет здесь в мгновение ока. Удивляюсь, как это она еще не притопала сюда.

– Мы будем спокойно заканчивать свой завтрак, – решительно заявил Ник и еще более твердым тоном продолжил: – Мы не собираемся никуда отсюда бежать. Впрочем, она, кажется, и не гонит нас на улицу. Какого черта! Что она может нам сделать? Вряд ли она собирается присаживаться за наш столик. В худшем случае она подойдет поздороваться. Тогда мы, как цивилизованные люди, ответим на приветствие, и она пойдет своей дорогой.

Ник подозвал официанта, заказал кофе и закурил сигарету. Одновременно он посмотрел вправо, заметил Эстел с Катарин и быстро отвел взгляд, успев зафиксировать облик Катарин. Зачесанные назад каштановые волосы. Бледное как мел лицо. Все того же необыкновенного, неповторимого бирюзового цвета глаза. И эти чудесные глаза смотрели прямо на него. Ник внутренне напрягся и почувствовал, как, несмотря на жару в ресторане, ледяные мурашки побежали у него по коже.

– Советую вам пристегнуть ремни, – пробурчал он, тронув руку Франчески. – Эстел сию минуту очутится перед нами. Катарин нас заметила.

– О Боже! Пошли отсюда, Ник.

Она слегка улыбнулась официанту, поставившему перед нею demitasse, и поблагодарила его.

– О’кэй, готов с вами согласиться. Когда вернется официант, я попрошу счет.

– Боюсь, что уже поздно, – прошептала Франческа.

– Франческа! Николас! Мои дорогие! Подумать только, какая встреча! – Перед их столиком выросла улыбающаяся во весь рот Эстел.

Франческа молча кивнула в ответ, а Ник, бросив: «Привет, Эстел», сделал движение, чтобы привстать. Эстел взмахом руки остановила его.

– Пожалуйста, дорогой, не утруждайтесь. Я притопала, чтобы просто пригласить вас с нами выпить. Вы не откажетесь? Катарин просто сгорает от нетерпения поприветствовать вас. Разумеется, немного погодя, когда вы допьете кофе.

Ник почувствовал, как пальцы Франчески впились в его колено.

– Спасибо, Эстел, но боюсь, что не удастся. Передайте наши извинения… Катарин, – сказал он.

Журналистка собралась было настаивать, но тут же заметила непривычную холодность, написанную на лице Ника, а во враждебности Франчески она была убеждена заранее. «Снобка напыщенная! – выругалась мысленно Эстел. – Холодная стерва!» Она решила все внимание сосредоточить на Нике.

– О, дорогой мой, Кэт будет так разочарована. Она была так обрадована, увидев вас, Николас.

Эстел замешкалась, и на ее лице появилось умоляющее выражение.

– Очень сожалею, Эстел, но мы не сможем, – повторил Ник. – Рад был вас повидать.

Эстел хорошо поняла, что ее вежливо спроваживают, и, вспыхнув, отшатнулась от столика.

– Я тоже рада нашей встрече, – эхом откликнулась она на слова Ника и, высокомерно кивнув Франческе, расстроенная, с трудом сдерживая возмущение, направилась к своему столику в дальнем углу.

– Я действительно не переношу ее, – сказала Франческа. – До сих пор не могу прийти в себя от возмущения ее поведением, когда десять дней назад она с шумом заявилась в мой дом под предлогом вымышленного интервью.

– Когда вы мне рассказали об этом, я с трудом мог поверить. Но это же – Эстел! Куда, к черту, запропастился официант? Когда надо, их никогда не бывает поблизости! Может быть, мы все-таки выпьем кофе? – Ник налил им обоим и добавил: – Я не собираюсь удирать отсюда, словно перепуганный насмерть заяц.

Не успел он проговорить это, как, подняв голову, чуть было не лишился чувств. Катарин собственной персоной – холодная, надменная и невероятно красивая в белом платье из тонкой шерсти – стояла перед ними. Украшения из бирюзы подчеркивали необыкновенный цвет ее глаз.

– Привет, Франки, Никки!

Они пробормотали ответные приветствия, а Ник попытался подняться.

– Нет-нет, можешь не вставать. Я оторву вас буквально на считанные секунды, – быстро, негромким голосом произнесла Катарин. – Я понимаю, почему вы не захотели встретиться со мной, и не осуждаю вас за это. Вы, должно быть, ненавидите меня. То, что я сделала с вами, многие годы терзает мою совесть. Я обязана объясниться с вами обоими. Я живу здесь в отеле, номер двадцать два ноль три. Не могли бы вы подняться ко мне на десять минут? Прошу вас.

Они не сразу нашли, что ответить. Наконец Франческа обрела дар речи и сумела выдавить:

– Боюсь, что это… невозможно.

Ник промолчал. Катарин, хорошо представляя испытываемую ими неловкость, робко улыбнулась и изящно склонила голову.

– Поразмыслите немного над моим предложением, обсудите его. В жизни редко выпадает такой шанс – покончить с незавершенным в свое время делом. А нам троим многое еще следует прояснить.

Она еще раз улыбнулась им и вернулась за свой столик. Несколько минут спустя, высоко держа голову и не оглянувшись в их сторону, Катарин покинула ресторан. Эстел поспешила за ней следом.

Ник проводил их взглядом. Он был удивлен собственной реакцией на появление Катарин. Многие годы, вспоминая эту сложную, непостижимую женщину, которую он когда-то любил больше всех на свете, Ник испытывал множество разнообразных, крайне интенсивных и взрывоопасных эмоций. Гнев, обида, ненависть, горечь, тлевшие по-прежнему в его сердце, очень часто уравновешивались чудовищной тоской по ней, точившей, как ржа, его душу. И вот теперь, когда он, впервые за двенадцать лет, снова увидел ее, он не ощутил ничего, кроме странного спокойствия. Все его страхи, терзавшие его в последние дни, куда-то неожиданно улетучились. Неужели он наконец стал неуязвимым для ее чар?

Повернув голову к Франческе, он обратился к ней:

– Вы знаете, Франки, она права – у нас действительно осталась масса незавершенных дел.