Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Она касается моей руки.

– Р. Ты в порядке? Что случилось?

– Я оставил его с ними, – слышу я свои слова. – Они не те, за кого себя выдают. Они хотят сожрать нас, а я оставил его с ними.

– Они хотят сожрать нас? О чём ты говоришь?

– Я знаю их, – бормочу я. – Я знаю их, я знаю...

Никто в Саду больше на меня не смотрит. Поначалу всё были шокированы моим появлением, но теперь вернулись к своим разговорам и просмотру бессмысленной телепередачи, мигающей раздражающим коллажом из каждого свободного угла комнаты. Цитата на фоне пожимающих руки бизнесменов, громко озвученная для всех неграмотных в комнате: «Не спрашивай, зачем тебе это.

Спроси, зачем ты для этого?»

Альпинист без рубашки. Пушистые облака. Шевроле Корвет.

Я тянусь к своему стакану и пытаюсь вытряхнуть на язык последнюю каплю. Джули отпускает мою руку и кладёт её на стол.

– Р, перестань! Мне нужно, чтобы ты сосредоточился. Успокойся и расскажи, что произошло. Мне нужно предупредить охрану?

– Они в курсе. Эван Кёнерли был там. Они сделали так, чтобы мы все ушли. Они знают, что мы не можем сказать «нет». Они знают, что мы боимся.

Мои руки дрожат. Я вытаскиваю последнюю сотню и сую её бармену:

– Ещё.

Джули хватает купюру и засовывает себе в карман.

– Мне нужно ещё!

Мой голос... никогда не был таким громким. Он дрожит, как и мои руки.

Телевизор орёт на меня. Нарезка лучших моментов бейсбольных матчей прерывается на середине звуками r&b – показушный вокалист начинает завывать песню.

– Они лжецы, они хотят прибрать к рукам всё, что мы создали, они...

Джули обхватывает моё лицо ладонями и целует меня. Мои губы не двигаются, но она целует страстно, словно я её любовник, а не окоченевший лунатик с открытыми глазами. Окружающий шум становится мягче. Стихает гул внутри меня. Комната перестаёт кружиться, и в фокусе оказывается милое лицо, крепко прижимающееся ко мне. Наши разумы близки как никогда раньше, почти касаются друг друга.

Она отстраняется и смотрит на меня, не отпуская моего лица.

– Смотри мне в глаза, хорошо? – шепчет она. – Просто смотри мне в глаза и дыши.

Я смотрю в её глаза. Они огромные, круглые, и свет от ламп над барной стойкой отражаются в их синеве, как далёкие звёзды. Я делаю глоток воздуха.

– Дышать полезно, – говорит она. – Это успокаивает. Я знаю, что тебе это в новинку, но попробуй запомнить. Дыши и сосредоточься на дыхании.

Я фокусирую взгляд то тех пор, пока всё позади неё не расплывается. Я думаю о дыхании. После долгих лет бездействия мои лёгкие всё еще болят, но постепенно разогреваются и возобновляют свою работу, извлекая чистый и сладкий О2 и направляя его в мозг, чтобы подпитывать Живые мысли. Каким бы ни было тёмное топливо, которое мой мозг использовал прежде, оно больше подходило для команд и приказов, нежели для прекрасной сложности человеческой личности, надежд и мечтаний.

«Они у меня есть, – говорю я себе, плавая в беззвучном пространстве и держась за Джули, как за спасительный трос. – Никто не сможет их забрать».

– Молодец, – говорит она. – Продолжай дышать. Всё будет хорошо. Что бы не случилось, мы с этим справимся. У нас нет чего-то, без чего мы не сможем прожить».

– Давай уйдём? – медленно выдыхаю я. – Разве нам нужен этот город?

– Куда мы пойдём?

– Подальше отсюда. В хижину в горах. Только мы вдвоём.

– Р, – говорит она, и тона одного слога достаточно, чтобы раскрыть малодушие моей просьбы. – Нам не нужен этот город, но нам нужны люди. И мы нужны им.

– Зачем?

– Помнишь, мы пытались кое-что построить? Ты – один из тех, кто говорил, что мы не можем отступить.

Я прячу лицо в её ладони.

– Но я устал.

– Ты не устал, – она криво улыбается. – Ты просто напился.

Она отпускает моё лицо, и я безучастно разглядываю стойку и лица клиентов.

Они неотрывно смотрят в пять телевизоров, а их кожа в свете экранов кажется серой.

– Р? – говорит Джули, пытаясь вернуть меня на землю. – Ты скажешь мне, что произошло на той встрече?

Песня в стиле рэп из поздней эры: хвастовство богатством и роскошью с мрачным намёком на давний забытый бит, который, возможно, выстукивался на мусорных баках.

– Рация Рози отключена. Может, нам стоит его проведать? Уже два часа прошло.

В динамики телевизора пробираются помехи, заглушая печальные фантазии рэпера.

– Где проходили переговоры? В общественном центре?

Я поворачиваю голову к ближайшему телевизору. Шум полностью поглощает звук, и изображение начинает дёргаться – рэпер открывает чемодан. Он полон денег. Он ставит чемодан на огонь и греет руки, – экран чернеет.

В комнате поднимается протестующий ропот. Кто-то бросает в телевизор стакан, но промазывает, и стакан влетает в полку с алкоголем. На барную стойку брызжет виски и стекло. Экраны остаются чёрными еще несколько секунд, затем мигают, раздается громкий хлопок, и возникает новая картинка.

Зернистое изображение камеры слежения, рыбий глаз линзы смотрит вниз на мужчину в белой рубашке, который возится с большой приборной панелью. Другой мужчина в белой рубашке едва заметен в тени, а «капитан» Тимоти Болт стоит между ними. Я впервые вижу его в замешательстве.

«Что это за место? – говорит он, вглядываясь в темноту вокруг. – Как вы узнали, что она здесь?»

Человек за панелью замечает что-то впереди себя и поднимает глаза на

камеру. Выпуклая линза превращает его лицо в раздутый ужас. Он выдёргивает кабель из ближайшего гнезда и экран снова гаснет.

– Какого чёрта здесь происходит?.. – говорит Джули.

Из телевизоров раздаётся пронзительный визг, и, пока все закрывают уши, на экране что-то мелькает. Единственный кадр, слишком короткий, чтобы я смог сообразить, что это, но мой мозг начинает стучать, как гонг. Я снова вижу эту

«дверь», её ржавые железные углы появляются за осыпавшейся штукатуркой. Позади неё я слышу гул. Сбивчивая пульсация едва различимых басов, поднимающихся из подвала, ударяет в дверь и выталкивает её из проёма.

Треснувшая штукатурка летит во все стороны, как попкорн.

Я крепко зажмуриваюсь. В голове темнота, но этот кадр появляется из тени с невыносимой краткостью. Его очертания недосягаемы, они дразнят меня. Я чувствую, как двигаю рукой.

– Р?..

Я хватаю бокал с мартини и разбиваю его об стол. Держу ножку как кинжал.

– Р! Какого хрена!

Я слышу скрип её стула, когда она отскакивает от меня. Я напугал её. Я был уверен, что больше никогда её не напугаю. Когда моя рука движется, голову наполняют воспоминания об аэропорте, криках и пятнах чёрной крови.

Зубчатые концентрические формы. Углы, поглощающие углы. Гротескная мандала, внутри которой пустота.

Я открываю глаза.

Я вырезал на столешнице знак. Его глубокие линии рассекают инициалы влюблённых.

Дверь трещит.

– Атвист, – говорю я.

В двери появляется щель.

В ЫСОКОЕ ЗДАНИЕ. Тёмная комната. Пожилой мужчина. Усмешка. Чемодан. План. Я раздумываю. Я соглашаюсь.

Я сажусь в самолёт. Смотрю на экран. Передача о природе. О червях и осах.

Я смотрю. Мне мерзко, но я продолжаю смотреть.

Червь проникает в осу. Завладевает её мозгом. Командует ей, куда лететь.

Пожирает её кишки. Строит жилище в её трупе. Червь маленький, умный, вёрткий и сумасшедший. Он побеждает. Он не знает ни красоты, ни удовольствия. У него нет цели. Червь не знает ничего, кроме того, что сейчас делает. Червь побеждает и червь пирует. Осы, волки, поэты, президенты... Червь пирует.

«Верь мне, малыш».

Коричневые зубы. Десны в пятнах. Костлявая рука на моём плече.

«Я знаю своё дело».

* * *

– Р!

Обжигающая пощёчина. Испуганные голубые глаза ищут меня в темноте. Я захлопываю дверь подвала своей памяти и пытаюсь сосредоточиться на Саде. В моей

голове крутятся тёмные фрагменты, и среди них я вижу одну ясную необходимость.

Я отталкиваю Джули от себя и бегу.

– Р, стой!

Я толкаю тяжёлую дверь, сбиваю с ног двух солдат, и они падают спинами на перила террасы. Джули бежит к двери, зовёт меня, но я не могу остановиться. Я бегу, спотыкаюсь, хватаюсь за канаты, чтобы не свалиться с узкого мостика, скатываюсь вниз по лестнице, ударяюсь о стены и, наконец, оказываюсь на улице. Я чувствую скрип плохо смазанных суставов. Мои негнущиеся сухожилия протестуют, когда я перехожу на спринт.

Неожиданный вес чемодана. Холодный металл в моих руках. Решение, которое, как я утверждал, я не могу принять.

Я вижу в конце улицы дверь Оружейной. Башни из металла и фанеры маячат надо мной, как судьи, но я так близко... Я могу исправить свою ошибку прежде, чем кто-нибудь заметит. Я могу...

Вспышка. Порыв ветра. Я лечу.

Луна смотрит, как я плыву назад, махая руками. Ленивый летний сплав по

реке.

«Ты всё еще считаешь, что это правильная позиция? – спрашивает меня

луна. – В полусне уплывать от сражения?»

Я врезаюсь в стену какой-то квартиры и, пробив металлические листы, оказываюсь в детской спальне. Девочка вскакивает с кровати, и я вижу, как её лицо искажается от ужаса, но не слышу крика, только высокий звон камертона. Я скидываю с себя обломки и возвращаюсь на улицу, в беззвучный кошмар.

С неба бесшумно сыпятся куски бетона, оставляя выбоины в асфальте и дыры в стенах и крышах. Из облака дыма тихо появляются ракеты и летят через Стадион, превращаясь в огненные шары, испепеляющие здания и раздирающие на куски стены города. Поддерживающие канаты отрываются от бетона и шатающихся зданий. Два из них беззвучно падают, сталкиваются друг с другом и раскалываются пополам, осыпая улицу людьми, выпавшими из кроватей. Тем, кому удалось выжить при падении, остаётся только поднять руки в бесполезном защитном жесте, прежде чем они окажутся похороненными под собственными домами.

Темнота пульсирует красным цветом и бесчисленными огнями. Ящики гранат взрываются очередью белых вспышек. Я бегу мимо мёртвых тел, которые начинают подёргиваться, но предоставляю другим возможность решить их дальнейшую

судьбу. Я бегу к дымящемуся отверстию, где оставил того, кто верил в меня, и, когда ко мне возвращается слух, я понимаю, что кричу.

ОСТРЫЕ КРАЯ бетонных развалин всё ещё достаточно горячие, чтобы

обжечь мне руки. Я прокладываю себе путь через обломки, но кажется, что он длиннее, чем раньше. Где-то за развалинами слышны выстрелы, но это не сражение, а рвущиеся остатки боеприпасов. Пули вылетают, не дожидаясь спуска курка, будто они сами знают своё предназначение, и им не терпится его исполнить.

Я раскидываю в стороны большие куски бетона и проскальзываю в отверстие того, что осталось от Оружейной. Здесь темно, но оборванные провода освещают пустоту голубыми вспышками наряду с тусклым красным заревом горящих ящиков.

– Россо! – кричу я в мерцающую темноту. – Генерал Россо!

Пол усеян острыми бетонными глыбами и острыми копьями арматуры, но я бросаюсь бежать. Делаю несколько шагов и натыкаюсь на что-то мягкое. Вспышка электрического провода над головой освещает разорванное взрывом тело, открывая взгляду обожженный поломанный скелет. Опознать труп можно только по рваному галстуку на шее.

Чёрный Галстук ничего не говорит.

Я иду дальше, миную гараж и попадаю в любимую комнату Гриджо. В бледном оранжевом свете горящих шин нахожу остальных пичменов. Голубой Галстук ухмыляется мне, лежа на полу и глядя голубыми глазами в потолок. Его изуродованное тело отшвырнуло на три метра в угол комнаты. Стальная балка пронзила череп Жёлтого Галстука от виска до виска и пригвоздила голову к полу. В выражении её лица я ищу намёк на осознание ошибки или предательства, но оно

застыло в вежливой весёлой маске.

Что же это за люди?

Откуда-то из тени слышен рваный вздох. Я заставляю себя шевелиться.

Он лежит на груде камней. Его грудная клетка смята, а серый комбинезон превратился в тёмно-фиолетовый. Наверное, он пролил на себя вино. Перебрал на дегустации. Утром у него будет болеть голова, но зато он неплохо повеселился. Мы с Джули сядем возле камина и будем слушать историю об этом вечере, переглядываться и улыбаться, пока Элла качает головой на кухне. Он стар, но полон энергии. Мы проведём много дней за чтением его книг. Будем пить вино, а он продолжит учить меня, как быть человеком.

– Прости меня, – шепчет он, когда я опускаюсь рядом с ним на колени.

– За что?

Почему у меня дрожит голос? Он же просто пьян.

– Я так сильно хотел... увидеть, как вы живёте. Ты и Джули, – он кашляет, и тонкая струя вина брызгает мне на рубашку. – Я хотел быть с вами.

Почему мне щиплет глаза? Почему всё вокруг расплывается?

– Я тоже волнуюсь, – он смотрит в ночное небо сквозь дыры в потолке. – Я так давно спрашивал себя, что же будет дальше.

Пьяные говорят странности. Я закрываю глаза, и из них просачивается теплая жидкость.

– О, – его тон внезапно меняется. Я открываю глаза и вижу его благоговейный взгляд и разинутый рот. – Я могу это увидеть.

– Стойте, – я хватаю его за плечо. – Подождите. Его лихорадочные глаза фокусируются на мне.

– Мы так близко, Р. Покажите им.

– Я не понимаю, о чём вы говорите!

Его взгляд возвращается к потолку. Тело обмякает.

– Как прекрасно, – слабо выдыхает он, – всё это.

Какое-то время я смотрю на его лицо. Выжигаю его в своей памяти. Я никогда не видел такого выражения. Оно говорит о вещах, которые никто и никогда не сможет сформулировать, независимо от словарного запаса и подвешенности языка. Но через секунду оно исчезнет.

Я роюсь в завалах. Граната, бензопила – всё не то. Нужно что-то элегантное. Почтительное. Конечно, если существует способ сделать это почтительно. Я скоро сделаю важнейшую вещь. Для искалеченного тела этого человека третьей жизни

быть не может. Я не позволю ему такого унижения – стать таким как я.

Я слышу выстрел пистолета. Я полагаю, что это еще один горящий ящик с патронами, и сначала не обращаю внимания, но потом слышу тихий всхлип и оборачиваюсь. Элла упала на колени перед мужем, её волосы обгорели и растрепались, брюки изорвались и испачкались в крови. Револьвер качается в её пальцах и падает на пол.

Тихий шёпот прежних инстинктов говорит мне подойти к ней. Как только я оказываюсь достаточно близко, она падает мне на грудь и позволяет хлынуть слезам.

* * *

Когда мы приближаемся к выходу из туннеля, я слышу голос Джули. Она выкрикивает имена дорогих ей людей. Имя Норы. Эллы. Россо. Моё. Я спрашиваю себя, сможет ли кто-нибудь из нас её утешить. Я помогаю Элле перебраться через груду острых обломков, и мы окунаемся в уличный хаос. Охранные отряды носятся от дома к дому, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок, но звёзды сегодняшнего ночного шоу – медики. Я мельком вижу Нору, она держит одну часть носилок, на которых лежит кровавое месиво, похожее на Кёнерли. За секунду до того, как она исчезает за углом, я успеваю поймать её шокированный взгляд. Сразу становится ясно, насколько плохи дела, но сейчас я почти не замечаю боли сотен незнакомцев. Я сосредоточен на пожилой женщине, плачущей у меня на руках, и на молодой девушке, бегущей ко мне с полными ужаса глазами.

– Что случилось? – кричит Джули. – Что, мать вашу, случилось, что происходит?

Она хватает меня за запястья и набирает воздуха для следующих вопросов, на которых нет ответа. Я обнимаю её и притягиваю к себе. Она смотрит мне за спину и видит, как Элла оседает на крыльцо, видит, как по щекам женщины текут слёзы, видит дымящееся отверстие в стене Стадиона. И тогда до неё доходит.

– Нет, – говорит она. – Нет.

– Мне жаль, – шепчу я ей в волосы.

– Нет! – кричит она и яростно вырывается из моих объятий. – Этого не могло случиться, не могло. Нет!

Она отступает от нас с Эллой и в одиночестве идёт на середину улицы, сжав кулаки и стиснув зубы. Она потеряла мать до нашей с ней встречи. Отец постепенно покидал её на протяжении многих лет, но земля на его могиле едва подёрнулась травой. А теперь еще и это. Лоуренс «Рози» Россо, последний кусочек её семьи.

Горе. Ярость. Логичная реакция на жестокую шутку Вселенной.

Я подхожу к ней и хочу обнять снова, но она не готова успокаиваться. Она отпихивает меня с такой силой, что я едва удерживаюсь на ногах, и бежит мимо меня к Оружейной.

– Джули, не надо! – кричит Элла. – Ты уже ничем не можешь помочь. Джули останавливается на краю глыбы, смотрит в черную дыру и дрожит,

быстро и отрывисто дыша. Дыхание превращается в хриплые всхлипы, и она роется в кармане в поисках ингалятора. Вдыхает лекарство, но вдохи становятся всё короче. Она хватается за горло:

– Я не могу... не могу...

Я мчусь к ней и пытаюсь увести её от обломков, но она опускается на тротуар, и её грудь тяжело вздымается. Мне хочется как-нибудь успокоить её, но что я могу сказать? Мои зубы и язык всегда были оружием, они не привыкли утешать. Как же это сделать?

Пока я беспомощно молчу, лекарство, наконец, начинает действовать, и её дыхание приходит в норму. Она поднимается и на обмякших ногах идёт к крыльцу, на котором сидит Элла. Она делает глубокий вдох, выдох и опускается рядом с ней. Прячет лицо в руках Эллы и сотрясается от тихого плача.

Я стою там, где стоял, поодаль от них, и жду. Чувствую холодные капли дождя и смотрю вверх. Чистое небо. Яркая луна. Среди шума двадцати тысяч паникующих людей я даже не обратил внимания на вертолёты над головой, которые распыляли воду на полыхающие крыши.

Теперь я их вижу. Кусочки пазла складываются воедино.

Мы здесь, чтобы помочь.

Высоко над нами, как книга божественной мудрости, парит огромный мигающий экран. Симпатичный мужчина в жёлтом галстуке появляется в кадре и садится у микрофона.

«Жители Стадиона! – говорит он мягким баритоном. – Мы призываем вас к спокойствию. Небрежное хранение боеприпасов с истекшим сроком годности привело к ужасной трагедии и гибели людей в обоих городах, но, как ваш новый сосед, Аксиома уже работает над минимизацией ущерба».

Я замечаю мужчин в незнакомой униформе – бежевых куртках и штанах цвета хаки – которые бегут по улицам с огнетушителями и аптечками первой помощи.

«Мы незамедлительно отреагируем на любую катастрофу. В ближайшие дни мы будем тесно сотрудничать с вашим оставшимся руководством, чтобы

помочь восстановить порядок. Мы призываем вас к спокойствию. Чувствуйте себя в безопасности. Всё будет так, как и было».

Джули смотрит сквозь пальцы на гигантское лицо, улыбающееся городу. На экране мелькает тот самый знак, который я начертил в баре, затем проигрывается ролик с пьющим Бад Лайт футболистом, и экран гаснет.

– Что происходит? – шепчет она себе в ладони.

Гул приближающегося внедорожника прорезает шум паники на стадионе, которая заметно поутихла после объявления по большому экрану. Кажется, что предложение успокоиться от незнакомца на экране – это всё, что нужно этим людям. Неужели их не волнует, кто в ответе за их жизнь? Или им достаточно симпатичного лица, хорошей укладки, галстука на шее, и рта, который может уверенно лгать?

Я гляжу на вертолёты, чувствую прохладные струи на раскрасневшихся щеках и понимаю, что до сих пор пьян. Или даже хуже. Я выпил ужасный коктейль из виски, адреналина, шока и горя. Меня тошнит.

Рядом с нами останавливается бежевый Кадиллак, и оттуда появляются шестеро мужчин в бежевых куртках. Этот тошнотворный оттенок похож не на цвет тёплого песка, а на серо-зелено-жёлтый цвет старых офисных компьютеров, дешёвых гостиниц, пригородных торговых центров или казённых ковров. Мужчины несут три пустых пластиковых мешка для трупов. Они двигаются ко входу в Оружейную, но Джули внезапно вскакивает на ноги.

– Что вы делаете? – она шлепком вытирает покрасневшие глаза и бросается им наперерез. – Что вы делаете, вы кто такие?

– Мы собираем тела, – говорит один из мужчин, не глядя на неё и не останавливаясь. Он и остальные обходят её и начинают перелазить через завалы, но она снова преграждает им путь.

– Я спросила, кто вы такие?

Мужчины сбавляют скорость, но не останавливаются.

– Мы из Аксиомы. Собираем тела.

– Там мой друг, а вас я знать не знаю, – она смотрит вверх, обращаясь к самому высокому из них. Её голос снова начинает дрожать. – Вы его не заберёте. Уходите.

– У нас есть приказ собрать все тела, прежде чем их заберут местные жители. Пожалуйста, отойдите, – он протискивается мимо неё.

Она вцепляется ему в куртку и рывком тянет его назад. Он падает прямо на острые куски бетона.

– Сказала, пошли вон! – хрипло кричит она, снова поднимая глаза.

В моём пьяном восприятии всё происходит как в замедленной съёмке. Я направляюсь в сторону Джули, но к ногам будто привязаны гири. Один из мужчин толкает её. Она падает на камни. Встаёт, вытирает кровь с рассечённого лба и бросается на него. Она слишком маленькая, чтобы дотянуться до его лица, поэтому бьёт кулаком в горло. Он оступается, кашляет, и я слышу, как Джули кричит:

– Пошли вон отсюда! Убирайтесь!

Я уже рядом. Почва засасывает мои ноги, как липкая смола. Я забираюсь на груду обломков, когда все четверо нападают на неё. Она замахивается на ближайшего, но он хватает её за руку, разворачивает и сильно бьёт по лопаткам. Она летит вниз и приземляется на асфальт лицом.

Я в ужасе, потому что знаю, что сейчас убью этого мужчину. Закон Ньютона неотвратим: на каждое действие есть своё противодействие. Я взбираюсь на нагромождение камней, хватаю его за голову и разбиваю лицо об угол бетонной глыбы. Он умирает в пузырящейся пене крови. Следующий мужчина, который приближается ко мне, не умирает, но, конечно же, становится калекой, когда я бросаю его на бетонную плиту и одним ударом кулака рассекаю ему плечевой сустав, рву связки и отрываю руку. Толстые руки обвивают моё горло и поднимают с земли, но, по-видимому, мой мозг готов к любому развитию событий: я ломаю мужчине рёбра локтями, надеясь проткнуть ему лёгкие, и его хватка слабеет.

Очень далёкий голос спрашивает: «Что я делаю? Как у меня это получается?

Что за человек может обладать такими навыками и применять их с холодностью рептилии?»

Наконец, кто-то гасит мой импульс. Мне в висок бьёт приклад ружья. И без того медленный мир превращается в мелкую рябь. Понимаю, что падаю, но, когда моё лицо оказывается на тротуаре рядом с лицом Джули, я ничего не чувствую. Её красные и влажные глаза и мои, просто открытые, встречаются, и мы смотрим друг на друга. Где же золото? Где этот нереальный солнечный жёлтый цвет, который говорил нам, что теперь всё по-другому – мы изменились, и мир изменился вместе с нами?

В глазах появляются тёмные пятна. Я пытаюсь сказать ей: «Продолжай дышать. С нами всё будет в порядке». Но мои губы не слушаются. Я пытаюсь сказать глазами. Я не оставляю попыток до тех пор, пока мои глаза не закатываются...

МЫ

НАМ НЕ НУЖНО перемещаться. Мы уже повсюду. Но это наскучивает,

поэтому мы позволяем себе сосредоточиться на одной местности. Мы уменьшаемся до размеров точки и бродим по земле как древние причудливые представления о духах: как призраки, ангелы и прочие существа в белых простынях.

Нас мало интересует сам мир, материя и пространство. Мы здесь ради историй

– ландшафта сознания, покрывающего песок и камни, где над равнинами возвышаются острые вершины, происходят землетрясения и ураганы, и текут реки магмы. Он постоянно меняется, и эти изменения требуют нашего внимания.

Поэтому мы движемся. Плывём сквозь город, запоминая запах дыма, боль от огня, печаль потери.

Здесь повсюду мужчины в бежевых куртках, они загоняют людей обратно в дома, уверяя, что у них всё под контролем и скоро всё вернётся к нормальной жизни. Эта уютная мечта похоронила тысячи революций.

В панике многие люди делают так, как им говорят. Они видят уверенность, слышат чёткие инструкции и их не очень волнует, кто эти мужчины и какие последствия повлечёт за собой выполнение их указаний. Они всего лишь хотят защитить свои семьи. Они всего лишь хотят пережить эту ночь. Время для вопросов появится утром, когда пожар утихнет, и им больше не будет страшно, больно и голодно.

Но мужчины в бежевых куртках сталкиваются с неожиданностью. В спокойном море послушания то там, то тут появляется рябь. Среди толпы встречаются люди,

которые не реагируют так, как остальные. Их разумы потеряли ключи к шифрам, которые им кричат, они не отвечают на инструкции и заверения, и неважно, насколько уверенно те преподносятся. Люди неподвижно стоят на улицах, наблюдают, как мужчины в бежевых куртках выкрикивают команды, смешивающиеся с обещаниями из системы оповещения Стадиона, но не двигаются.

Чтобы заставить их слушаться, мужчины в бежевых куртках подходят ближе и тогда замечают, что с этими людьми что-то не так. Оттенок кожи. Замедленность движений. Шрамы от пуль и ударов ножа, обширные гнилые поражения. А самое главное – их глаза. Множество взаимоисключающих оттенков.

Мы плывём к зданию, которое излучает боль, но когда приближаемся к нему, то замечаем что-то ещё. Чуму и её противника: золотое мерцание излечения. По нашим рядам пробегает что-то вроде улыбки.

«С тобой всё будет хорошо, – говорит Нора Грин мужчине с тремя осколками бетона в спине. – Они вошли неглубоко. Я вернусь через секунду, и наложу швы».

«Подожди, – когда она делает шаг, чтобы уйти, он начинает задыхаться. – Не оставляй меня».

«Боже мой, бедняжка. Вот почему мы бы никогда не сработались».

«Нора».

«С тобой всё будет в порядке, Эван. Просто успокойся. Я сейчас вернусь».

Она мчится к другому пациенту. Раньше помещение казалось невозможно большим для такого крохотного приёмного покоя, но сейчас каждый сантиметр пустого пространства заполнен ранеными. Их разместили на электрических больничных койках, грязных двойных матрасах и просто на шерстяных одеялах, брошенных на бетонный пол – в соответствии с усложняющейся отчаянной ситуацией. Мы скачем от медсестры к медсестре – в нынешнюю тяжёлую эпоху настоящих докторов не так уж много – и возвращаемся к Норе, наблюдая, как она бинтует живых и успокаивает мёртвых. Группа гражданских стоит в углу и ждёт сигнала, который будет значить, что настало время попрощаться и прострелить головы своим близким, но иногда они не в состоянии сделать это, и задача ложится на Нору. Из-за её пояса торчит кольт сорок пятого калибра – такая же необходимая для современной медицины вещь, как и скальпель.

Среди крови и криков никто не обращает внимания на ряд особенных пациентов, чьи кровати выстроились в линию вдоль стен. У многих из них травмы намного серьёзнее – оторванные конечности, зияющие дыры – но их раны не кровоточат. Эти пациенты сидят на кроватях и выпучив глаза наблюдают за хаосом

вокруг. Мёртвые думают о том, сколько жизни в каждом действии Живых. Их кровь хлещет как шампанское на вечеринке, плач и стоны звучат как церковный хор. Они прекрасны даже в агонии.

Пока Мёртвые наблюдают за смертью Живых, в боковую дверь входит группа мужчин в белых рубашках. Они окружают Мёртвых. Один из мужчин открывает карманный нож. Втыкает его в руку одного из пациентов. Тот даже не вздрагивает, но оскорблённо смотрит на мужчину. Ему обидно.

–Что вы такое? – требовательно спрашивает мужчина.

Я… человек, – отвечает пациент.

Нет, ты не человек, – говорит мужчина, и ведёт нож ниже по руке пациента, оставляя глубокий порез.

Эй! – кричит Нора с того конца помещения. Она передает своего пациента другой медсестре и несётся к забытому углу госпиталя. – Какого чёрта вы делаете? Вы кто?

Мы из Аксиомы. Что это за люди?

В смысле?

Они Живые или Мёртвые?

Они пытаются понять, кто они. Какого хрена ты тычешь ножом в моих пациентов?

У нас есть приказ изучить этих существ.

Это зомби. Но они пытаются стать людьми. Что-то еще?

Мёртвые не могут «пытаться». Они в режиме ожидания перед нападением. Нора закатывает глаза.

Госпожи боже, опять повсюду Гриджо. Слушай, мне некогда. У меня люди ждут операции.

Он тычет ножом в лицо пациента.

Они игнорируют наши приказы и мешают оказанию первой помощи, – пациент ударом выбивает из его руки нож. Кажется, мужчина шокирован. – Видите?

Пошли вон из моего Морга, – говорит Нора.

Нам нужно забрать нескольких в Купол Голдмэна для изучения. Наверное, для начала хватит троих.

Нора делает шаг в сторону мужчины.

Я сказала, пошли вон.

Мы замечаем в Норе Грин кое-что интересное. Множество мелких шрамов на

руках и лице, отсутствующий палец на левой руке – главы её жизни жирным шрифтом выцарапаны на её теле, они призывают нас прочесть их. Мужчина в белой рубашке тоже их замечает. Они интересуют его, но еще больше его интересует пистолет в правой руке Норы, которым она решительно постукивает по бедру.

Мужчина достаёт рацию.

–Командование? Запрашиваю подкрепление в здание госпиталя, – он смотрит на измазанную в крови униформу Норы и на её налитые кровью глаза. – Мы столкнулись с сопротивлением.

ЯПЛОХО СПЛЮ. У меня это не очень хорошо получается. Сон – это режим

прекращения огня, объявленный между мной и жизнью, но я не доверяю своему противнику. Я всю ночь не сплю, ожидая подставы. В те дни, когда я был Мёртвым, спать – означало лежать на полу, смотреть в потолок и пытаться вернуть свою разлагающуюся память. Я жил без сна много месяцев, но когда он приходил, это всегда было ужасно. Я не ложился на перину с книгой и чашечкой ромашкового чая, скорей это было похоже на неожиданный выстрел в ногу – и я, смущённый и испуганный, падал на пол.

С той ночи, когда я лежал рядом с Джули на заплесневелом матрасе и когда впервые по-настоящему заснул, мои взаимоотношения со сном улучшились, но всё же большую часть ночей я бодрствую. Слушаю её тихий храп ранним утром, по движениям, хныканью и неразборчивым словам пробую догадаться, какие кошмары приготовил ей мозг, и как успокоить её, когда она проснётся. Если удача мне улыбается, я на час-другой уплываю в неглубокую дремоту, но мой разум, натренированный за годы смерти, всегда настороже.

Так что получить прикладом по голове оказалось очень кстати. Я выспался, как никогда.

Глубоко-глубоко в тёмном переулке моего разума седой уличный прорицатель бормочет что-то о Судном дне и огне, но я не обращаю на него внимания и прохожу мимо, задрав подбородок. Я чувствую свет. Я на тропическом острове, плаваю в тёплой голубой воде. Надо мной летают чайки, подо мной проплывают дельфины. У меня каменный пресс, а кожа здорового бронзового цвета. Джули сидит на пляже в

бикини и солнечных очках. Она намазывает маслом своё тело, огромные груди и длинные ноги. Мы в отпуске, мы влюблены, мы...

Мы в ночном клубе. Музыка грохочет, я танцую с Джули. Я неплохо танцую – бедра, руки и ноги безупречно попадают в такт, изображая секс на глазах сотни незнакомцев, но мне нисколько не стыдно. У меня полные карманы денег и наркоты. Джули развязно улыбается мне, её длинные волосы свисают мне на лицо, красная юбка задирается выше и выше, все завистливо и похотливо смотрят на нас. Я самодовольно улыбаюсь им и увожу Джули домой, в нашу квартиру в небоскрёбе, и мы всю ночь без передышки занимаемся любовью. Мы не смотрим друг на друга, мы смотрим в окно на город, который расстилается под нами, как покорная шлюха, предлагающая нам всё...