Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Это же так работает? Иногда они годами гниют? Я двусмысленно киваю.

Она не ошибается. Я тому доказательство. Но надежда, которую я вижу в её глазах, выглядит слишком отчаянной, несмотря на попытки это скрыть. Слишком большое желание. Опасно ей подыгрывать.

Она отворачивается к окну.

Я знаю, – бормочет она, будто прочитав мои мысли. – Я знаю, это глупо. Просто я думаю об этом, – кажется, облака уплывают от нас, растворяясь в голубом пейзаже. – В последнее время я особенно часто по ней скучаю.

Мой ответ должен быть деликатным, но слова – довольно грубый инструмент, способный сломать то, что нужно отремонтировать. Поэтому я держу язык за зубами. Я кладу ладонь ей на спину и так и сижу. Под мягкий гул двигателей и воздуха проходят минуты. Я чувствую, как её дыхание становится медленным, мышцы расслабляются. Она засыпает.

* * *

Не представляю, сколько сейчас времени, но после всего пережитого нами это вряд ли имеет значение. Долг сна требует оплаты. Кажется, даже Эйбрам дремлет, зарывшись в кресло и включив автопилот. Я чувствую усталость так же, как и все, но мой мозг ещё не нашёл своего выключателя. Я брожу среди спящих как упырь по кладбищу.

М слабо кивает мне, когда я прохожу мимо.Сейчас он выглядит ещё бледнее, чем когда был Совсем Мёртвым – кажется, его укачало. Нора развалилась в соседнем кресле, храпя как оголодавшая без сна женщина. Я стараюсь не завидовать.

Я открываю дверь в туалет в хвосте самолёта и смотрю на остатки своей семьи. Два юных трупа связаны ремнями. Алекс сидит на унитазе. Ноги Джоанны свисают с раковины. Они смотрят на меня огромными печальными глазами, как запертые в клетке щенки, которые не понимают, что натворили. Я не могу это выдержать.

Оставайтесь тут, – говорю я, расстёгивая ремни. Они кивают.

–Обещаете, что останетесь? Они кивают.

–Скажите словами. Пообещайте. Они кивают.

Я помню, как наблюдал за ними, пока они смеялись и играли как настоящие дети – это был тот золотой час, когда разбудить Мёртвых можно было улыбкой и красивыми картинками. Я помню, как тогда из их ртов вылетали длинные предложения.

«Это наш друг», – сказала Джоанна, знакомя меня с одним из ребятишек

аэропорта. Я встречался с ним сто раз и сто раз забывал этого мальчика, угольная кожа которого начала коричневеть.

«Он ещё не помнит, как его зовут, но он уходит, чтобы вспомнить».

Я посчитал количество слогов в этих предложениях и сказал Джоанне, что это её новый рекорд. Я помню это, потому что она больше этот рекорд не побила.

–Голодная, – говорит она, щёлкая зубами. Я захлопываю дверь.

* * *

Эйбрам чувствует, что я стою в дверях кабины, и просыпается. Его лицо – лицо Перри – отражается в грязном зеркале, и я вспоминаю Перри в белой униформе пилота, заляпанной кровью, и самолёт, мчащийся к земле.

«Это же не твои воспоминания, так ведь?» – спрашиваю я у него будто в сне, хотя это совсем не сон.

«Нет, – отвечает он. – Это твои».

Чего надо? – шепчет Эйбрам, возвращая меня из прошлого к настоящему. Второй пилот Эйбрама спит у окна, по её подбородку течёт слюна.

Куда...

Тише, – шипит он, показывая пальцем на Спраут.

Прости, – говорю я с той же громкостью. Он скептически смотрит на меня.

Прости, – едва слышно шепчу я.

Господи, – вздыхает он. – Ты точно тупой, как зомби. Он переключает внимание на дочь.

Она не спала два дня. Иногда она очень долго не спит и начинает плакать, как будто ей больно от усталости, но всё равно не засыпает. Не знаю... – он качает головой и снова смотрит на меня. – Так, что ты хотел?

Куда мы летим?

Он снова поворачивается к ветровому стеклу, к бесконечному пространству синего и белого.

–В Канаду.

Почему в Канаду?

Они заразились позже нас. Наверняка, у них ещё есть мясо на костях.

Я киваю. С логикой не поспоришь, но всё-таки мне что-то не нравится. Я думал, что мы ищем запятнанные обломки Америки, чтобы каким-то образом освободить их, не бросить гнить. Конечно, политические линии мира размыло дождём, но пересечение границы похоже на дезертирство.

Однажды я видела канадские кости, – говорит Джули, и я выглядываю из кабины. Она всё ещё сидит на своём месте, слегка приоткрыв глаза. – Они не выглядели такими уж мясистыми, а это было почти восемь лет назад.

А у тебя какие идеи? – чуть громче шепчет Эйбрам. – Ты придумала что-то получше?

Джули открывает глаза и выпрямляется на сиденье.

Может, Исландия?

Исландия, – повторяет Эйбрам.

Это остров. Одна из самых обособленных стран мира. Никогда не участвовала в войнах, полностью обеспечивает себя геотермальной энергией, там почти нет криминала. Если бы кто-то и пережил чуму, то это были бы они.

Только они не выжили. Ни у кого не получилось. Последней заразившейся страной должна быть Швеция.

Это просто слухи, – Джули волнуется всё больше. – Никто не получал новостей из-за моря несколько лет.

Моё беспокойство нарастает. Как далеко мы собираемся уехать в поисках противоядия от Аксиомы? Или наши планы уже меняются?

–Исландия в тысячах миль от нас, – говорит Эйбрам. – У нас нет ни спутниковой, ни радиосвязи. Мы окажемся на Северном полюсе или на дне Атлантического океана.

Канада тоже далеко. Если ты можешь привезти нас в Канаду, то почему в Исландию не можешь?

Эйбрам вздыхает и смотрит на меня.

Скажи своей девушке, чтобы шла спать.

Эй, – Джули возмущённо поднимается с кресла и встаёт в проходе. – Ты

пилот, а не командир, так что не ты командуешь парадом. Нам нужно всё обсудить.

Спраут ворочается и хнычет. Эйбрам замирает, ждёт, пока она не успокоится, и выходит из кабины. Он подходит очень близко к Джули и смотрит на неё сверху вниз.

Что обсудить? – мягко спрашивает он.

Вот это всё, – говорит она, возвращая ему взгляд.

Он приседает до уровня её глаз и говорит очень медленно:

–Канаду? Она большая. Она находится на севере. Судя по компасу, мы летим на север, поэтому очень скоро... мы прилетим в Канаду!

Я вижу, как Джули сжимает кулаки, но ничего не говорит.

–Это самый лучший вариант, – Эйбрам слегка смущается и перестаёт разговаривать с ней, как с ребёнком. – Даже если в Канаде ничего нет, там самое то прятаться. Мы летим в Канаду, – он возвращается в кабину, останавливается в дверях и смотрит на Джули. – Пожалуйста, говори тише. Моя дочь спит.

Он шлёпается в кресло пилота и начинает настраивать приборы.

Джули сидит, скрестив руки, и рассматривает отверстия в полу. Я занимаю своё место рядом с ней и смотрю Эйбраму в затылок. Я ищу в своём мозгу хоть что-то, что осталось от Перри, что-нибудь, что могло бы помочь мне понять этих людей и этот хаос, в который мы погружаемся. Но я очень осторожен – когда ушёл Перри, его место заняли другие голоса. Моя голова – это тёмная комната, населённая незнакомцами, и я не хочу, чтобы они проснулись.

Я СТОЮ НАПРОТИВ двери.

Я нахожусь в коридоре. Стены обклеены обгоревшими и облезшими безвкусными обоями с повторяющимся узором домика, окружённого деревьями. Откуда-то сзади я слышу звуки моей жизни. Голоса друзей. Я чувствую на спине солнечный свет, но он так далеко, что не греет. В конце пустого и длинного коридора находится дверь.

Дверь очень старая. Покосившаяся. Пластина ржавого металла под слоями облупившейся краски. Штукатурка, которой когда-то была замазана дверь, лежит кучей у моих ног. Дверь незаперта, ничем не защищена, свободна. Ручка близка ко мне до неприличия.

Открой её, – говорит стоящий рядом Перри. Я пытаюсь взглянуть на него, но он отворачивается, и я вижу только его затылок. – Это твой дом, – говорит он дыркой в черепе, которую я ему проделал. Она похожа на окровавленный беззубый рот. – Когда ты, наконец, войдешь?

Он дёргает дверь и она приоткрывается. Я в ужасе отшатываюсь, ожидая, что оттуда полезут щупальца и вылетит рой саранчи. Но внутри только пыль и тишина. Мигающая лампочка едва освещает темноту. За дверью находится крутая лестница, ведущая вниз.

– Ты долго будешь стоять в коридоре? – говорит он и толкает меня вниз на лестницу.

* * *

–Эй? Р? Ты ещё с нами?

Джули наклоняется надо мной и похлопывает меня по щекам. Я моргаю и сажусь прямо, взгляд мечется.

Что... где...

Ого, – говорит она, отступая назад. – Если ты спишь, то ты спишь.

Все столпились в проходе и смотрят на меня. Кто-то с беспокойством, кто-то с нетерпением. Я выглядываю в окно – мы на земле.

Что случилось? Где мы?

В Хелене, – отвечает Эйбрам. – Нужно кое-что взять.

А Маркусу нужно проблеваться, – говорит Нора, слегка толкая локтем в живот М. Он свирепо смотрит на неё.

Друг за дружкой все начинают выходить. Я встаю, но не иду следом. Я потерял ориентацию в пространстве и не уверен, что это не сон.

–Ты в порядке? Ты же спал, или это был опять твой очередной приступ фуги?

Нет... Я не уверен... – сейчас в самолёте нет никого, кроме нас двоих. – Мы в

Монтане?

Она улыбается.

–Когда ты, наконец, проснешься, то поймёшь, в чём смысл. Пошли. Я смотрю в сторону туалета в хвосте.

–С ними всё хорошо, – говорит она. – Я сказала им, куда мы пошли, и они сказали, что будут здесь.

Они сказали?

Ладно, кивнули.

Она разворачивается, и я иду следом. Голова ещё кружится, но теперь медленнее. Самолёт стоит посередине взлётной полосы, в отдалении от терминала и его возможных жителей, поэтому мы вылазим через грузовой отсек. Узкая лестница между секциями ведёт вниз – в холодный заплесневелый подпольный мир, который я никогда не отваживался исследовать, пока арендовал этот самолёт. Даже не знаю, что по моему мнению там скрывалось, но самым страшным, что я заметил, было несколько пауков.

Утончённый интерьер салона сменяется грубой индустриальной обстановкой

грузового отсека, затем гидравлической рампой, спускающейся к взлётной полосе. Ощущение твёрдой земли под ногами немного успокаивает. Я оглядываюсь на открытую рампу и мне инстинктивно хочется её запереть, будто авиалайнер – это семейный седан, припаркованный в опасном районе.

Но вот только насколько он опасен? В окнах терминала и на полосе не видно никакого движения, только метры побелевшего бетона, пыли и листьев. Наверное, чума не использует этот аэропорт как убежище. Может, это место предназначено для чего-то другого.

Арчи, проснись! – кричит Нора. – Давай, шевелись!

Пока я оборачиваюсь, Эйбрам нажимает на маленький прибор под самолетом.

Рампа поднимается и закрывается со щелчком.

Вход без замка. Как прекрасно осознавать, что мой самолёт обладает всеми преимуществами последних моделей. И то, что я не единственный, кто испытывает тревогу, когда мы направляемся в сторону тихого города.

* * *

Наша группа похожа на оборванный военный взвод – все идут с оружием наготове. М и Эйбрам несут своё оружие как дисциплинированные солдаты, а Нора и Джули держат винтовки вдоль бедра и самоуверенно ими размахивают. Из общей картины выбивается только слепая на один глаз девочка, бредущая позади отца. И, как всегда, я.

Я смотрю на свои руки. Они не трясутся. Мне нужно сказать Эйбраму, что я готов взять пистолет, но не делаю этого.

–Что мы тут делаем? – я шепчу на ухо Джули.

–Видимо, у Эйбрама где-то в городе спрятан транспорт. Они выросли здесь, он и Перри.

Я смотрю на бледный горизонт позади аэропорта. Бесконечные холмы, покрытые пылью цвета ржавчины и жёсткими кустарниками, которые расцарапают ваши ноги как когтями, если вы попытаетесь сбежать из дома в одних плавках...

Я спотыкаюсь. Ботинки шаркают по асфальту. Я потираю лоб и быстро оглядываюсь. Никто на меня не смотрит. Окрестности подёргиваются рябью как мираж или как воспоминания о ночи после хорошей пьянки.

–Значит, это тот самый город, из которого ты пытался сбежать? – спрашивает Эйбрама Нора. – Когда на твою семью напали?

Эйбрам продолжает идти.

–Ты сказал, Перри было пять. Выходит, это было... очень давно?

Ты это к чему?

Нууу... почему ты думаешь, что твои мотоциклы ещё здесь?

Потому что это место не привлекает грабителей.

Когда мы подходим ближе, рябь от жары начинает рассеиваться и город становится чётким.

Чернота.

Вокруг всё чёрное. Скелеты обгоревших до каркасов домов, кирпичи старых зданий, почерневших как брикеты древесного угля. Даже улицы чёрного цвета из-за расплавленной резины и сажи от сотен сгоревших автомобилей. Единственными цветными пятнами остаются трава и виноградные лозы, которые стелются по руинам, питаясь богатым углеродом трупом города.

–Пойдёмте назад, – слышу я свой голос. Джули смотрит на меня через плечо.

–Что?

Нам не стоит здесь находиться. Пойдемте назад.

Мой расстроенный голос привлекает внимание группы, они перестают маршировать и ждут, пока я разберусь.

–Небезопасно, – мямлю я.

Это кучка пепла, – говорит Эйбрам, отряхивая руки. – Здесь нет никого и ничего. Что может быть безопаснее?

Мои глаза блуждают по обугленному пейзажу впереди. Обгорело каждое здание. Даже те дома, которые стоят слишком далеко друг от друга, чтобы огонь мог перекинуться. У огня была цель. Он был с приятелями.

Р, что не так? – спрашивает Джули.

Мне не нравится взгляд, с которым на меня смотрит М. Будто он чувствует.

Понимает. Но он не понимает, и я не понимаю тоже.

–Я не знаю, – говорю я Джули. Я опускаю в пол глаза. – Я не знаю. Эйбрам начинает шагать.

–Нам нужен транспорт, – говорит Джули, касаясь моего плеча. – Мы ничего не найдём, если останемся в небе.

Я киваю.

–Если ты трусишь, – кричит Нора, – представь, что едешь на отпадном Харлее,

ветер развевает твои волосы, позади тебя сидит бабёнка. Мы достанем тебе клёвые солнцезащитные очки и сделаем татуху!

Я жду, что М присоединится к шутке, взъерошит мне волосы и назовёт девчонкой, но он продолжает смотреть на меня с грустью и пониманием. Злость берёт верх над страхом.

–Пошли.

–Мы будем держать ухо востро, – говорит Джули, сжимая моё плечо. – Всё будет хорошо.

Я чувствую прилив отвращения к этому универсальному ответу. Она понятия не имеет, чего я боюсь, так откуда она взяла, что всё будет хорошо?

Мы спускаемся в чёрный город, и хотя он был разрушен много лет назад, клянусь, я чувствую едкий аромат тысяч сожжённых вещей.

СОЛНЦЕ.

Оно проникает мне в руки, ноги и лицо, заполняет клетки как шарики с тёплой водой. Его тепло отражается от смолистого толя и впитывается мне в спину, насыщая меня со всех сторон. Я лежу на склоне крыши рядом с дымовой трубой и прячусь. Никто не знает, что я могу вскарабкаться по дубу за окном своей спальни и запрыгнуть с ветки сюда. Семилетние дети не могут этого сделать, но я не такой. Я долго тренировался.

Со мной мои игрушки. Два пластиковых человечка. Один – хороший парень, герой. Я так думаю, потому что у него крупная челюсть и угловатая стрижка. Второй

монстр. Не знаю, кто он, но у него синяя кожа и он уродлив. Я заставляю его сражаться с героем. Они стоят у меня груди, готовясь к атаке.

–Я убью тебя! – громко рычит монстр.

–Нет, я убью тебя первым! – отвечает герой самым низким баритоном, на который я способен.

Вдалеке во дворе возле леса я слышу крик отца. Он повторяет что-то снова и снова – наверное, моё имя. Тон очень грубый, но его смягчает тёплый воздух, и он кажется далёким и незначительным. Я даже могу представить, что он ищет меня, чтобы подарить подарок.

Я ударяю фигурки друг о друга в яростной схватке. Пластиковые кулаки стучат о пластиковые челюсти.

* * *

Толь – кровельный материал, пропитанный дёгтем.

Я растягиваю кольцо воздушного шарика и подставляю под кран. Включаю воду и смотрю, как он раздувается.

–В кого ты будешь его бросать?

Я смотрю на отца. На его огромное мясистое лицо. У него толстые и мозолистые от десятилетий тяжёлой работы руки.

–В Пола, – отвечаю я.

Он вытаскивает из сумки в углу один из готовых шариков и сжимает его.

–Он тёплый. Я киваю.

–Хочешь устроить ему приятный душ? Бери холодную воду.

–Зачем?

–Потому что попадающий шарик не должен доставлять удовольствие. Он должен заставить его кричать.

–Зачем?

–Потому что это правила игры. Победитель радуется, проигравший страдает.

Какой смысл в том, что проигравшему тоже было хорошо?

Он протягивает мне новый шарик.

–Наливай холодную.

Он открывает морозилку и бросает в раковину лоток со льдом.

–И вот это возьми.

* * *

Пока молодой пастор излагает нам суровые истины, я разглядываю бежевый ковёр, выискивая среди пятен узоры.

–Не позволяйте длинным волосам вас обмануть, это не миролюбивый хиппи.

Лука, глава двенадцатая: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение». Он пришел не для того, чтобы заводить друзей. У него огонь в глазах и меч во рту. Он пришёл, чтобы рассечь мир пополам.

Нагромождение стульев с фиолетовыми подушками. Складные столы.

Бледный свет флуоресцентных ламп. С понедельника по субботу отель сдает этот потрёпанный конференц-зал для политических митингов, корпоративных тренингов, распродаж и оружейных выставок. По воскресеньям его отдают

нескольким десяткам семей с гитарами и микрофонами. Они вешают баннер с надписью «БРАТСТВО СВЯТОГО ОГНЯ».

–Он пришел, чтобы разделять! – кричит в свой микрофон пастор, вышагивая перед тридцатью сморщившимися подростками взад и вперёд. – Брата от брата.

Пшеницу от соломы. Спасённых от проклятых. Он здесь для того, чтобы провести линию. На чьей стороне будете вы, когда наступит Последний Рассвет?

Я заставляю себя оторвать взгляд от пола и посмотреть в его лихорадочные глаза.

–Наверное, вы думаете, что у вас достаточно времени, чтобы решить. Может, вам так нравится жить в этой выгребной яме, что вы хотите нажать «отложить» и сказать Господу: «Приди попозже». Наверное, вы думаете, что если совершите достаточно хороших поступков – накормите беженцев, построите школы, переработаете достаточно банок, то Господь передумает.

Он отрицательно качает головой и продолжает низким голосом:

Господь не передумает. Вы не сможете потушить его огонь. Он придёт, чтобы сжечь этот извращённый мир. Не знаю, как насчёт вас, но я молюсь, чтобы он поторопился. Я окунаю свой дом в бензин.

* * *

Скелеты Хелены нависают надо мной, обуглившиеся балки прокалывают небо, как рёбра древних животных. Сажа падает мне на лицо, и я вытираюсь, размазываю пятна, снова превращая порозовевшую кожу в серую. Я вижу чистый белый сайдинг, наложенный поверх чёрных рам домов. Аккуратные огороды под джунглями плюща. По усеянным стеклом улицам катаются дети на велосипедах. В тишине звучат голоса.

–Р, – говорит Джули. Она идёт рядом и озабоченно поглядывает на меня. – Ты в порядке?

Я не знаю, кто я, – говорю я, глядя на улицу впереди. Моё лицо расслаблено, глаза смотрят вдаль. Она тянется к моей руке. Я разрешаю ей сжать мою ладонь, но не сжимаю в ответ.

–Здесь, – говорит Эйбрам, останавливаясь перед тем, что, возможно, когда-то было двухэтажным домиком. Теперь это просто четыре стены, и обрушенная кровля. Окна закоптились, в каждой трещине ползут болезненно-коричневые виноградные лозы. – Вот он.

Откуда ты знаешь? – удивляется Нора, глядя на смутные очертания дома, неотличимые от остальных вокруг.

Эйбрам встаёт на колени и запускает в траву пальцы. Он смотрит на мёртвое дерево возле забора и оборванные остатки верёвочных качелей. Его лицо трогает слабая улыбка.

Верхний этаж раздавлен рухнувшей крышей, но нижний ещё стоит. К гаражу ведёт крутой подъездной путь. Эйбрам поднимается по ступенькам к входной двери и тянет за ручку. Обожжённая древесина скрипит и гнётся, но не двигается с места. Он поворачивается и идёт в гараж.

–Подожди, – говорит Джули. – Мы можем её выбить.

Неважно. Мотоциклы в мастерской.

Ты не хочешь войти в дом? – недоверчиво спрашивает она. – В дом, где ты вырос?

Он останавливается напротив гаражной двери и уныло смотрит на неё.

–Я здесь не рос. Здесь я играл в игрушки и катался на велосипеде. А вырос в тренировочном центре Аксиомы.

Он тянет дверь гаража и она открывается. Облако сажи, как проклятие из потревоженной гробницы, вылетает ему навстречу. Он кашляет и шагает внутрь.

Мы идём следом, держась на почтительном расстоянии. М остаётся на тротуаре в позе солдата-ветерана в карауле, обманчиво непринуждённо придерживая винтовку. Он возвращается в свою первую жизнь, словно второй и не было вовсе.

–Итак, это Мастерская, – благоговейно произносит Нора, медленно кружась вокруг себя. – Мистер Кельвин постоянно о нём говорил. Его взгляд был таким мечтательным, словно это потерянный рай.

На самом деле, гараж – это подвал, в котором стоят скамейки с инструментами, в углах лежат детали двигателей и стоят канистры с топливом, которого хватит на поездку в Бразилию и обратно. В центре гаража пусто, за исключением пяти холмиков, спрятанных под брезентом. Эйбрам скидывает брезент один за другим: пять блестящих мотоциклов. Компактные городские BMW, лишенные всякой напыщенности. Они бы выглядели очень серьёзно и практично, если бы не винтажность. Эта классика граничит с антиквариатом. Их чистые линии и обилие хрома напоминает эру мира и любви. Любовь – это всё, что вам нужно, попробуйте, это легко. Я слышу песни, стихи, протесты. Интересно, хоть одно поколение верило во что-нибудь по-настоящему? Или один неудачный прыжок смутил нас, и мы никогда не попробуем снова?

Лицо Джули трогает грустная улыбка.

–Мотоциклы Перри. Он ездил на каком-то современном дерьме, но по– настоящему любил только их.

Эйбрам осматривает двигатели, проверяет тормоза, постукивает отвёрткой по ржавчине.

–Раньше я думала, что они выглядят не очень надёжно, – говорит Джули. – Я хотела, чтобы он достал Харлей. Он сказал, что у меня нет вкуса, и если я когда– нибудь опять начну этот разговор, он не станет учить меня ездить, – она смеётся, замечтавшись. – Такой он был мудак.

Эйбрам не обращает на неё внимания. Он лениво ходит по мастерской, трогает инструменты и берёт детали с полок. Он их помнит, должно быть они были очень глубоко вырезаны в его памяти.

–Твой отец говорил, что однажды вернётся за своими детками, – говорит Нора, пытаясь поймать взгляд Эйбрама. – Спорю, он был бы счастлив узнать, что ты сейчас это делаешь.

Эйбрам подставляет таз под один из мотоциклов и начинает сливать масло.

–Эй! – говорит Нора.

–Что, – отзывается Эйбрам.

–Почему ты не хочешь с нами разговаривать?

Он поднимается и лезет в ящик за масляными фильтрами.

–Полжизни ты искал свою семью и, наконец, нашёл людей, которые их знали, но даже ничего про них не спросил?Не хочешь узнать, откуда я знаю твоего отца? Ты не хочешь знать, кем был твой брат?

–Я хотел встретиться с братом, – отвечает Эйбрам, работая со следующим мотоциклом, пока сливается первый. – Я хотел посмотреть, кем он стал, я хотел узнать его, – он ставит тазик. – Но мне совсем не хотелось, чтобы незнакомые люди описывали мне его, как персонажа какой-нибудь чёртовой книги, – он откручивает крышку и в таз стекает старый почерневший осадок. – Перри умер. Его не существует.

Тишину в гараже нарушает только звон двух гаечных ключей, с которыми играет Спраут.

–Почему ты ещё здесь? – сухо спрашивает Джули. – Если ты так просто можешь стереть из памяти свою семью, и мы для тебя просто бесполезные незнакомцы, почему ты не кинул нас в ту же секунду, когда понял, что Перри умер?

Эйбрам встаёт и исчезает за третьим мотоциклом.

–Если мы хотим уехать отсюда на этих мотоциклах, мне нужно хорошенько поработать. Почему бы тебе не взять Спраут и не поиграть снаружи? Вы обе фантазёрки.

Джули разворачивается и выходит из мастерской. Спраут выходит следом, стуча ключами. Мы с Норой переглядываемся и идём за ними.

Джули стоит на траве, положив ладони на поясницу, смотрит на небо и медленно дышит. Спраут подходит к ней вплотную и крутит ключами, словно говоря: «Посмотри».

–Что это?– спрашивает Джули, выдавливая игривую улыбку.

–Мистер и Миссис Ключ. Это балерины. Джули хихикает.

–Мистер Ключ не самое лучшее имя для балерины. Спраут улыбается. Ключи продолжают танцевать.

Джули опускается на землю и скрещивает ноги на грязной жёлтой траве.

–Твой папа когда-нибудь рассказывал тебе о дяде Перри? Спраут кивает.

–Он говорил, что не может его найти.

–Я его нашла. Мы были лучшими друзьями.

–Он умер?

Улыбка Джули дрожит.

–Да. Он умер. Но он был хорошим.

Лицо Спраут становится очень серьёзным. Мягкие черты ребёнка не должны быть способны на такое.

–Он был умным, весёлым... – Джули вся в воспоминаниях. – Он много грустил, и если он видел, что страдают люди, то очень злился, но всё равно был хорошим. Он хотел сделать мир лучше. Но перестал верить, что сможет это сделать.

Гаражная дверь дребезжит на направляющих и громко закрывается, поднимая клубы сажи.

Джули бросает взгляд на дверь и взъерошивает Спраут волосы.

–Мне бы очень хотелось, чтобы вы встретились.

* * *

М и Нора делают несколько попыток помочь с мотоциклами, но Эйбрам

отвергает их предложения и держит дверь закрытой, поэтому мы находим тенёк во дворе и садимся ждать. Джули кладёт дробовик на траву, роется в рюкзаке, пока не находит нож и клейкую ленту, потом встаёт и расстёгивает пояс.

М вскидывает брови.

Джули расстёгивает клетчатую рубашку, которая надета поверх пропитанной потом безрукавки. М садится напротив неё, будто хочет уделить больше внимания лекции учителя. Джули замечает это, закатывает глаза и достаёт нож. Она протыкает рукав рубашки у плеча и отрезает его.

–Нафига ты это делаешь? – спрашивает Нора.

Джули заталкивает дробовик в отрезанный рукав, прижимает к каждому краю ремень и приматывает скотчем. Она встаёт, перекидывает через плечо самодельную кобуру и улыбается.

–Мило, – говорит Нора. – Теперь с тебя спадут штаны.

–А это ты видишь? – Джули даёт Норе подзатыльник. – Мне не нужен ремень. Нора одобрительно кивает.

–Неплохо для бледного эльфа.

–Если вы хотите устроить соревнования, – говорит М, – с удовольствием буду судьёй.

Джули недовольно поглядывает на него. Нора усмехается.

Я наблюдаю за перепалкой и мучаюсь вопросом – стоит ли заткнуть рот М, поскольку он говорит о теле моей девушки, но мою дилемму прерывает рокот запущенного в гараже двигателя. Он делает несколько оборотов и глохнет. Это повторяется дважды, потом два двигателя выключаются, а третий переходит в мягкий шум. Мы собираемся на подъездной дорожке и наблюдаем за дверью гаража, как семья у операционной. Но Эйбрам не появляется. Нора шагает вперёд и стучится.

–Эйбрам? Мы можем ехать? Нет ответа.

Она открывает дверь. Два мотоцикла лежат на полу, оставшиеся три стоят около двери, один из них заведён. Эйбрама нет в мастерской. Наверху короткой лестницы скрипит на ветру дверь, ведущая на первый этаж.

Первой на лестницу поднимается Джули. Я неохотно иду в обугленное сердце бывшего дома Кельвинов следом за ней. Под ногами хрустит расплавленный коричневый ковёр. Стены чёрные, кроме тех мест, где отслоилась бумага гипсокартона, обнажив белые, как отбелённая кость, пятна штукатурки. О Кельвинах

не напоминает ничего. Все воспоминания их жизни – мебель, которую они выбирали, обои, цветовая гамма – всё сгорело, и прогулка по этому дому напоминает мне поедание дряхлого мозга. Ничего не осталось, кроме пустых коридоров и безымянных призраков.

–Смог завести три, – безучастно говорит Эйбрам. Он стоит к нам спиной и пристально смотрит на фото в рамке, стоящее на каминной полке. На крыльце бревенчатого домика сидят отец, мать, малыш и подросток. – А другие нерабочие.

Он поворачивается, мельком смотрит на нас, берет за руку Спраут и идёт к лестнице в подвал.

–Не знаю, как вы собираетесь спасать мир после десяти тысяч лет разрухи, – говорит он, спускаясь по лестнице. – Но удачи вам.

–Эйбрам? – говорит Джули, направляясь к лестнице.

Двигатель ревёт и через закопчённое окно я вижу, как мотоцикл поднимается вверх по подъездной дорожке. Эйбрам взял рюкзак и ружье. Его дочь сидит перед ним, сжимая руль крошечными ручками.

–Нет, – рычит Джули. – Нет, нет, нет, нет!

Она в два прыжка преодолевает ступени подвала, и к тому времени, как я догоняю её, она уже успевает прыгнуть на один из двух оставшихся мотоциклов. Джули пинает стартер, поворачивает дроссель и пулей вылетает из мастерской, оставляя меня задыхаться в синем дыму.

Я прыгаю на последний мотоцикл и смотрю на рычаги и переключатели, пытаясь вспомнить, как они работают. Если моя старая жизнь хочет ко мне вернуться, сейчас для этого самое лучшее время.

Я закрываю глаза и пинаю стартер. Кручу дроссель и отпускаю сцепление.

Мотоцикл прыгает вперёд, врезается в бочки с топливом и останавливается. Я падаю на руль, но мне удаётся не заглушить двигатель. Сзади по лестнице бегут Нора и М, они кричат мне, но я их почти не замечаю. Я снова нажимаю на дроссель и мотоцикл подо мной делает рывок. Я выползаю на улицу, едва сохраняя равновесие. След выхлопных газов от мотоцикла Джули ведёт вниз по улице и поворачивает за угол, как линия на карте. Я иду по следу.

ПОКА Я ПЫТАЮСЬ удержать равновесие на стальном монстре, мой мозг

не перестаёт ворчать. Он напоминает мне, что Эйбрам и Джули – опытные водители с нормальными человеческими рефлексами, и я никогда их не догоню. Он напоминает мне, что мы не проживём с тремя старыми мотоциклами и сумкой карбтеина в глуши Монтаны. И у мозга есть личный интерес напомнить мне, что я без шлема.

Когда двигатель Джули просыпается и прочищает горло, выхлопной след исчезает, но к этому моменту я уже понимаю, куда она едет. Я вырываюсь за пределы города на открытую равнину, ведущую к аэропорту. Я нахожу её мотоцикл рядом с 747-м, около пыхтящего глушителя вьются лёгкие клубы дыма. Из самолёта слышен её хриплый от отчаяния голос.

–Эйбрам! Твою мать, Эйбрам!

Она стремительно несётся из рампы грузового отсека к своему мотоциклу, сжимая кулаки.

–Его здесь нет. Он слепой, тупой сукин сын, сраный трус, я думала, что он будет здесь, я думала, что он сел в самолёт!

Джули, – я кладу ладонь ей на плечо, чтобы остановить её бешеную беготню, но она дергает плечом и скидывает руку.

–Если он нас бросил, мы в жопе. В жопе. Никакой Канады, никакой Исландии, мы останемся в этой долбаной пустыне и нам понадобятся месяцы, чтобы даже...

–Джули!

Наконец, она смотрит на меня.

Мне пришлось повысить голос, и я делаю вдох, чтобы говорить тише.

–Я знаю, куда он поехал.

–Откуда?

Я не собираюсь озвучивать ответ. Один раз я уже ткнул в этот шрам и почувствовал, как она вздрогнула от боли. Я смотрю на неё, и Джули всё понимает.

Она садится на свой мотоцикл. Я везу свой, разворачивая его по U-образной траектории, как ребёнок четырёхколесный велосипед, потом выжимаю газ и рвусь вперёд. Ноги подпрыгивают в воздух, и мне нужна секунда, чтобы поймать равновесие и найти упоры для ног. Я оглядываюсь на неё в надежде, что моя клоунская езда вызовет у неё улыбку, но её лицо остаётся мрачным. Джули может найти смешное практически в чём угодно: в оголодавших зомби, армиях скелетов, в собственном заточении и пытках. Но она никогда не станет шутить со своей мечтой о лучшем мире, и я боюсь за любого, кто встанет у неё на пути.