Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Я в частном самолёте. Мне уютно на мягких кожаных сиденьях, я купаюсь в ярких красках тропиков, смотрю вниз на бесконечные просторы разрушенных городов и несчастных дурачков, которые их населяют. Джули сидит рядом со мной. Я смотрю на неё и хмурюсь, потому что я одет как серьёзный бизнесмен – серебристо-серая рубашка и красный галстук, а она не надела ни брючного костюма, ни юбку-карандаш, ни даже пиджак с подплечниками. Она сидит в джинсах и клетчатой фланелевой рубашке, на спутанных волосах – красная кепка. Я хочу её отругать, но замечаю, что и мой наряд далёк от идеала. Ткань рубашки грубая и жёсткая, вместо итальянских туфлей – тяжелые чёрные ботинки в засохшей грязи.

Я смотрю на Джули. У неё печальное и испуганное лицо, умоляющий взгляд.

Кепка промокла с краю, из-под неё по лбу струится кровь, заливая Джули глаза.

Я смотрю вправо и вижу двух мужчин и женщину, одетых так же, как и я. У одного из мужчин в руках серебристый чемодан. Он подмигивает мне. Когда самолёт начинает снижаться, направляясь к бесконечным просторам темно-зелёных деревьев, я вылетаю из сидения. Чем дольше мы падаем, тем громче играет музыка

музыкант яростно лупит по маримбе, ломая молотки.

– Пожалуйста, не оставляй меня, – шепчет Джули мне в ухо. – Пожалуйста, не уходи.

* * *

Я приоткрываю глаза, но не уверен, что проснулся. Музыка всё ещё звучит, хотя громкость теперь нормальная, тропический джаз растворяется в весёлом ритме кантри. Он тоже тихий и неразборчивый, но можно догадаться, что мы

переместились в другую культуру. Я нахожусь в какой-то тёмной камере, музыка вытекает из громкоговорителя на потолке, но мне трудно разобрать детали, поскольку перед глазами, как фейерверки в честь дня Независимости, скачут цветные пятна. В голове стучит.

Я слышу скрип петель, и в дверях возникает расплывчатый силуэт. На мгновение его лицо приходит в фокус, но тут же расплывается снова. Этого достаточно, чтобы страх просочился в моё бредовое состояние, потому что я узнаю это лицо. Оно принадлежало умершему. Наверное, я тоже мёртв. Наверное, я умер много лет назад и попал в Ад, в котором планету наводняют голодные дети, ходячие мертвецы и бесконечные бессмысленные войны.

Я набираю воздух в лёгкие и хриплю:

– Перри?

Я ловлю мимолетный испуганный взгляд, а затем фейерверк возвращается...

Я на ферме. Я держу веревку, пока Джули скачет по загону на своём новом жеребёнке. Я никогда не видел её такой счастливой, её лицо как...

Кто-то трясёт меня за плечо. Я хмурюсь и погружаюсь глубже в своё сознание.

Джули прижимается щекой к каштановой гриве жеребёнка, пока я веду его обратно в конюшню...

– Проснись, – кричит мужчина мне в ухо.

Я извиваюсь и пытаюсь заглушить его, кто бы он ни был. Этот ужасный будильник тащит меня в отвратительное утро. «Отложить», «отложить», ну пожалуйста, «отложить».

Мы гуляем рука об руку по ферме. Она тёплая и полна историй. Она принадлежала нескольким поколениям моей семьи и досталась мне от доброго и смелого отца. Он ничего мне не внушал, он верил в своего сына и никогда не говорил, что только бог может любить его грязное человеческое сердце.

Музыка смолкает.

Мои глаза открываются.

Мужчина и женщина за узким столом смотрят на меня. Второй мужчина стоит рядом со мной, прижимая оголенный провод к моим рёбрам. Теперь понятно, почему у меня изогнута спина, напряжены запястья и почему я привязан к стулу длинным коаксиальным кабелем.

Мужчина убирает провод и я обмякаю.

Какой соня! – говорит женщина в жёлтом галстуке, словно мамаша, упрекающая сына-подростка.

Приносим извинения за доставленные неудобства, – добавляет мужчина в голубом галстуке.

Мужчина в чёрном галстуке возвращается на свой стул.

Я точно мёртв. Меня окружают лица, которые я своими глазами видел на земле окровавленными и обгоревшими. Неужели загробная жизнь так жестока, что мне приходится делить её с этими мерзкими существами?

Мы рады, что вы проснулись, – Жёлтый Галстук тянется ко мне и кладет ладонь на стол в доверительном дружеском жесте. – У нас есть к вам заманчивое предложение.

Конечно же, это не настоящий Жёлтый Галстук. По крайней мере, не та женщина, которую я видел с балкой в голове. Нос длиннее, губы тоньше. Просто различия в чертах лица теряются на фоне остального: такой же одежды, позы, пустой шаблонной искренности. Волосы Голубого Галстука светлее, подбородок острей, а Чёрный Галстук не такой грузный, но всё же это те же три человека, словно их тела – оригиналы, а души – копии.

Мой взгляд мечется по комнате. Все лампочки разбиты, кроме одной гудящей люминесцентной трубки над головой, которая купает пичменов в бледном безжалостном свете, подчёркивая шрамы под слоем тонального крема на их телах.

Ребятишки, а вы кто такие?

Мы – люди. Сладость или гадость?

В комнате темно, но я вижу, что я один на один с этими существами.

–Где Джули? – спрашиваю я у Жёлтого Галстука. Я не вижу у них никакой иерархии, но, кажется, её задача – говорить людям то, что они хотят услышать. Я хочу услышать, что Джули в безопасности, даже если мне это скажет самый лживый рот в мире.

Она вежливо улыбается. Я пытаюсь встать и понимаю, что мои лодыжки привязаны к ножкам стула.

Приносим извинения за неудобства, – повторяет Голубой Галстук. – К сожалению, из-за недавних событий нам необходимо сдерживать вас, чтобы обеспечить безопасность сотрудников Аксиомы.

Где Джули? – кричу я ему, но они натягивают холодные пластиковые улыбки, которые дают мне понять, что говорить с ними как с людьми не выйдет. Это не разговор, это торговля.

Нет сомнений, что вы осведомлены о страшной трагедии, которая случилась на Стадионе, – говорит Голубой Галстук, делая серьёзное и почтительное лицо. -

Неправильное хранение боеприпасов с истёкшим сроком годности привело к взрыву, который забрал порядка сотни жизней, в том числе руководство города.

К счастью, – вторит ему Жёлтый Галстук, – Аксиома находилась по соседству и оказалась готова помочь нашим новым соседям на западном побережье. Тесно сотрудничая с действующими отрядами охраны Стадиона и медицинскими бригадами, мы смогли локализовать ущерб и оказать помощь пострадавшим.

Это сделали вы, – бормочу я, глядя на стол. – Все узнают, что это сделали вы. И они пойдут против вас.

В памяти всплыл момент из сна – разговор, которого на самом деле не происходило.

«Верь мне, малыш. Я знаю своё дело».

Мы послали наших лучших людей, на место погибших командиров Стадиона,

говорит Жёлтый Галстук, – и оставшиеся руководители с удовольствием приняли нашу помощь.

Я начинаю мотать головой и напрягать связанные руки.

Мы столкнулись с небольшими трудностями, – говорит Голубой Галстук, – связанными с неживым населением на Стадионе и прилегающих территориях.

Я замираю и поднимаю глаза.

С тех пор, как мы прибыли на западное побережье, – говорит Жёлтый Галстук,– мы столкнулись с удивительной... удивительной... – Она моргает, – вещью. С удивительной вещью, – впервые её улыбка дрогнула, а на лице появилось беспокойство.

Голубой Галстук выручает её.

Мы встретились с необычными неживыми людьми. Которые не... Которые подают удивительные признаки... – она кривится и опускает голову.

Жизни? – подсказываю я.

Мы столкнулись с неизвестными. Они ведут себя иначе. Мы не в состоянии предугадать их поступки, и это создаёт опасность.

Аксиома хочет помочь, – говорит Жёлтый Галстук. – Мы хотим обеспечить безопасность этого региона и всего мира.

Но это невозможно, пока они существуют, – говорит Голубой Галстук. – Невозможно обеспечить безопасность, когда здесь живут сотни тысяч неизвестных.

Наступает тишина. Жёлтый и Голубой Галстуки смотрят на меня с выражением боли на лицах. Какой абсурд, я понимаю, что смотрю на Чёрный Галстук и жду его предложений, но он всё так же немногим отличается от статуи.

А что вы от меня-то хотите? – наконец огрызаюсь я. Будто игла звукоснимателя встаёт на дорожку – их улыбки появляются снова.

Вы такой же, как они, – говорит Жёлтый Галстук, её ладонь опять скользит по столу, едва не касаясь меня. – Но вы другой. Вы влияете на них.

Нет, я не влияю.

Всем известно, что вы стали причиной этих отклонений, – говорит Голубой Галстук. – Неизвестные появились из-за вас.

Я ничего не делал. Это просто случилось.

Жёлтый Галстук наклоняется близко-близко и пристально смотрит на меня.

Это значит, что пора перестать притворяться и начать быть честными друг с другом.

Нам нужна ваша помощь, – мягко говорит она. – Мы хотим, чтобы все были в безопасности. Мы хотим навести порядок. Но общаться с этими необычными людьми очень сложно. У них неестественная устойчивость к нашей помощи.

Её лицо примерно в полуметре от моего. У неё большие умоляющие глаза. Я замечаю, что тональный крем покрывает всю её шею и ниже. Мне интересно, он покрывает всё тело полностью, придавая бронзовый оттенок грудям, покрытым сеткой вен, и смягчает её высохшие дырки? Из-под её воротника пахнет чем-то вроде перезрелого ананаса.

Трупы знают, как пахнет смерть, – говорю я, пристально глядя ей в лицо. – Твой дешёвый парфюм не скроет этот запах.

Её лицо застывает на мгновение. Затем она расплывается в улыбке. Чёрный Галстук обходит стол и тычет проводом мне в шею.

К несчастью, – говорит Голубой Галстук, пока я бьюсь в конвульсиях, – если вы сейчас не способны оценить плюсы работы с нами и риски в случае отказа, нам придётся вас заставить.

Если во время нашего разговора вы вдруг решите принять наше предложение, – говорит Жёлтый Галстук. – просто скажите «да».

Боль от удара током довольно странная. Такое напряжение не способно причинить большого вреда, но мои нервы бьются в истерике. Мышцы закручиваются в узлы, кости сигнализируют мозгу, что они разрушены, а мозг жалуется на горячие угли и удары кинжалом. Но, когда Чёрный Галстук убирает провод, никаких повреждений не наблюдается. Как говорят в спорте: «Нет крови – нет фола».

Потрясающе.

Пичмены смотрят на меня и ждут. Я сижу на стуле, безучастно разглядывая

комнату. Они хмурятся и Чёрный Галстук тычет проводом мне в горло.

Вены на моей шее вздуваются. Боль пронзает позвоночник, и я могу поклясться, что мозг поджаривается, как мясо в микроволновке. Я смотрю на эти страдания с балкона своего отеля, делая снимки фотоаппаратом с большим зумом. Боль реальна. Я понимаю, что я в агонии. Но мне всё равно.

Чёрный Галстук убирает провод, и Жёлтый и Голубой выжидающе смотрят на меня.

Я пожимаю плечами.

Бесполезно демонстрировать свою выносливость, – с приклеенной улыбкой говорит Голубой Галстук. – Вы не переживёте нашу беседу. Она будет продолжаться до тех пор, пока не наступит один исход из двух возможных.

Первый вариант – вы работаете на нас, – говорит Жёлтый Галстук.

Второй – вы умираете.

Я снова пожимаю плечами.

Я уже был мёртв. Это не так уж и плохо.

Теперь они улыбаются уже не так уверенно. Я наслаждаюсь тремя секундами своего триумфа, затем пичмены вскидывают головы и прислушиваются. Я слышу за стеной позади себя шум, грохот мебели, приглушённый крик. Пичмены неподвижно и бессловесно рассматривают меня, словно радостные манекены, и будто ждут чего– то.

Из-за стены раздаётся громкий стон боли, смешанный с яростью и возмущением.

Пошли на хер! Пошли на хер, разодетые мешки с дерьмом! Перекачанные ублюдки!

Джули.

Я дёргаюсь под своими путами, пытаясь развернуть стул в другую сторону.

Джули! Я здесь!

Снова вскрик. Теперь в нём больше боли, чем гнева. Ни слова.

Что... с ней делают? – рычу я, и моё самообладание тает в приступе паники.

Мы делаем ей аналогичное предложение, – говорит Жёлтый Галстук.

Она тоже устойчива к боли? – спрашивает Голубой Галстук.

Крики Джули становятся всё громче и громче, а потом внезапно обрываются, переходя в плач.

Я зажмуриваюсь. Я вижу фейерверки. Я вижу огонь. Я вижу, как он пожирает крыши, я вижу выбегающих из школ детей. Я вижу восхищенные лица,

аплодисменты, отблеск оранжевого света в глазах и бутылку с заправленной в неё пылающей тряпкой в моей руке...

Я вижу дешёвую коробку из фанеры, опускаемую в яму, проповедника, который прыскает на неё, словно мочится в туалете, а дураки смотрят на это и притворяются плачущими...

Я вижу в лесу женщину-блондинку, она избита и окровавлена, её глаза полны отвращения. Она приставляет к своему лбу мой пистолет...

Я открываю глаза.

Джули привязали к стулу рядом со мной. Наши плечи почти соприкасаются.

Она смотрит на меня и виновато улыбается, а её глаза мокрые и красные.

–Привет, Р, – говорит она.

Её лицо покрыто мелкими синяками. Нижняя губа разбита и раздута. На шее чуть повыше ключицы – моё любимое место для поцелуев – сине-коричневые следы от ожогов.

Я чувствую, как провода впиваются мне в лодыжки и предплечья, стул скрипит от напряжения.

Перестань, – нежно говорит она. – Я в порядке. Нельзя дать им то, чего они хотят.

К сожалению, – говорит Голубой Галстук, – сейчас мы должны продолжить разговор.

Помните, – говорит Жёлтый Галстук. – Как только вы решите принять наше предложение, просто скажите «да».

Чёрный Галстук подносит провод к ожогу на шее Джули.

Остановитесь! – кричу я, когда она начинает корчиться. – Хватит!

Если вы хотите принять наше предложение, просто скажите...

Мы не можем... сделать то, что вы хотите! – мой язык меня не слушается. – Даже если... мы бы хотели... не можем! Мы не контролируем Мёртвых!

Судя по нашим отчётам, вы – лидеры неживого населения, – говорит Жёлтый Галстук. – Мы с нетерпением ждём возможности сотрудничать с вами, чтобы достигнуть большего взаимопонимания.

Да! – рычит Джули сквозь сжатые зубы, корчась на стуле. – Да!

Чёрный Галстук убирает провод от шеи Джули, и она тяжело дыша откидывается назад.

Вы согласны помогать нам? – улыбка Жёлтого Галстука излучает доброжелательность.

Да, – сопит Джули.

Я пристально смотрю на неё и не понимаю, что сейчас чувствую.

Конечно же, вы в курсе, – говорит Голубой Галстук, – что наши беседы останутся доступными для вас на протяжении всего времени, что мы будем сотрудничать. Если в какой-то момент вы перестанете нам помогать, они возобновятся.

Мы требуем постоянной приверженности, – говорит Жёлтый Галстук. – «Да» должно быть больше, чем просто слово.

Ох, – говорит Джули, выпрямляясь на своём стуле. – Тогда, конечно, нет. Жёлтый Галстук наклоняет голову и надувает губы, как разочарованная мама.

Приносим извинения за нашу неспособность договариваться, – говорит Голубой Галстук.

Чёрный Галстук откладывает провод и открывает ящик с инструментами.

Джули, – я умоляю её, но я не знаю, чего прошу. Я хочу сдаться? Я хочу сделать всё возможное, чтобы помочь им завладеть Мёртвыми наряду с Живыми? Какую часть мира я готов испепелить, чтобы защитить Джули?

Всё хорошо, – говорит она. – Всё будет хорошо.

Чёрный Галстук достаёт пару кабельных ножниц. Он кладёт их на колени Джули и пытается разжать её кулак, чтобы положить пальцы ровно на подлокотник стула.

Нет, – говорю я. – Нет. Нет. Джули, я не могу...

Р, послушай меня, – её голос начинает дрожать. – Я не собираюсь им помогать. Это мой выбор, так что не важно, что они сделают со мной...

Она бросает взгляд на свою руку – Чёрному Галстуку удаётся распрямить её пальцы и он берёт ножницы. Она снова смотрит на меня огромными перепуганными глазами.

Не важно, что они сделают со мной...

Она визжит. Кончик безымянного пальца с жёлтым лаком на ногте падает вниз, катится по грязному полу и исчезает под шкафом.

Мой разум превращается в топку беспорядочного ужаса.

Стой! – кричу я Жёлтому Галстуку. – Я сделаю это! Что бы вы от меня не хотели, я это сделаю!

Р! – свирепо рявкает Джули. – Ты не сдашься из-за меня! Это мой выбор, и, чёрт подери, я сама его сделала!

Чёрный Галстук переставляет ножницы выше, к основанию её пальца.

Ты не обязан всегда меня защищать, – её голос внезапно становится мягким, и ей даже как-то удаётся выдавить улыбку. – Я люблю тебя не поэтому.

Раздаётся тихий звук, будто трескается свежая морковь.

Кровь на рубашке Чёрного Галстука похожа на одну из картин Джули. Она стесняется своих работ, а ту просто презирает, как она говорит: «Глупая попытка быть Джексоном Поллоком». Но мне всё равно, что это подражание, потому что я ценю форму, яркие цвета, страсть в бешеных мазках её кисти...

Я ломаю передние ножки своего стула, делаю выпад в сторону Чёрного Галстука, роняю его на пол и бью головой снова и снова. Ломаю ему нос, дроблю глазницу... Я собираюсь продолжать, пока не переломаю ему всё, пока наши головы не смешаются в единую массу фрагментов костей и тканей...

Он тычет в основание моего черепа проводом под напряжением, и теперь я её чувствую. Настоящую боль, которая рвётся из глубин моего мозга, трещит в глазах и зубах. Я падаю со своего балкона на грязную улицу, местные жители обступают меня с битами, ножами и кулаками наготове и шипят: «Добро пожаловать, чужеземец.

Это всё, на что ты надеялся?»

Я вижу над собой Джули. Я корчусь на полу, а мне на лицо, как тропический дождь, падают тёплые капли её крови. За её агонией я вижу печаль. Я вижу горе. Я вижу, как наша хрупкая маленькая мечта исчезает в темноте.

Джексон Поллок – американский художник-абстракционист

ВБРЕДУ я вижу проплывающие мимо меня лица. Я вижу пичменов – их

ухмылки исчезли, выражения лиц стали вялыми, они общаются друг с другом короткими жестами и редкими фразами. Я вижу Джули – её утаскивает мужчина в бежевой куртке. Я кричу и отчаянно пытаюсь найти своё тело в удушающей темноте. Мне удаётся пошевелить конечностями и издать слабый стон. Мужчина в бежевой куртке оборачивается. В конце размытого туннеля я вижу лицо старого знакомого.

У Перри взволнованный взгляд. Он кивает головой, словно хочет сказать: «Не паникуй. Все будет в порядке». По какой-то причине я ему верю. Перестаю дёргаться и наблюдаю за призраком убитого мною парня. Он тащит тело девушки, которую мы оба любим. Я погружаюсь назад в темноту.

* * *

Слышишь меня... посмотри наверх...

Мягкий призрачный голос, который не идеально попадает в ноты, но имеет богатый тембр.

Облака плывут выше... окно открыто... пора отрастить пару крыльев...

Знакомый мотив. Слова знакомы вдвойне. Кадры из фильма переплетаются с мелодией из памяти. Девушка в поле. За несколько миль от неё к ней бежит мужчина.

Посмотри наверх... посмотри...

Я открываю глаза. Джули смотрит на меня сверху вниз и улыбается. Моя голова покоится у неё на коленях, и Джули гладит меня по волосам правой рукой. Левая, обёрнутая в окровавленную марлю, безвольно лежит у неё на колене.

Лентяй, – шепчет она. – В последнее время ты очень много спишь. Выспался?

Я приподнимаюсь и падаю ей на плечо, поскольку моя голова лопается как пузырь на воде, отзываясь болью в каждом уголке тела. Мой мозг. Этот кусок вареной говядины, который я так долго оберегал, единственная часть меня, которая, как я считал, стоит этих усилий. Как он может работать, когда его пронзает такая боль?

Полагаю, ответ – «нет», – говорит Джули. Она снова пробегается пальцами по моим волосам, нежно массируя голову. Это помогает.

Мы сидим на кафельном полу у облицованной плиткой стены. В тёмной комнате стоит кислый запах. Единственный свет падает из зарешеченного окна на двери – в коридоре снаружи мигает лампочка. Мы в камере. Поймана пара юных нарушителей, которая встряхнула этот город. Которые пьют. Курят. Обжимаются в автокинотеатрах.

С тобой... всё в порядке? – хриплю я, пытаясь заползти назад в своё тело. Она хохочет.

С тем, что от меня осталось. Наши хозяева были довольно милы и наложили мне швы, поэтому я думаю, что они пока не собираются меня убивать. Урааа, – её пальцы ощупывают место вокруг ожога на моём затылке. – А ты как?

Я сажусь прямо и смотрю в пустоту, ожидая ответной боли. Моё тело словно вяленое, иссушенное, а суставы и мышцы слегка поджарились. Подкатывают волны тошноты, сопровождающиеся лихорадочным жаром. И, конечно, голова. Кровь пульсирует в суженных сосудах, давит в переносицу, стучит в глазницах.

Просто небольшое похмелье, – бормочу я. Она горько улыбается.

Бешеная ночка.

Мы замолкаем. Будут ли похороны? Будет ли день, когда мы сможем остановиться и осознать, что нить жизни Лоуренса Россо оборвалась? Или его сметут вместе с остальными трагедиями дня и сбросят в мусорную корзину нового мира, где смерть – не заголовок в газете, а всего лишь ежедневная погодная сводка?

Джули встаёт и медленно обходит комнату. Мигающий свет из-за двери освещает ряд раковин и туалетных кабинок. Наша тюрьма – это сортир. Джули останавливается напротив разбитого зеркала и двигается из стороны в сторону, разглядывая себя со всех сторон. Опухший глаз. Разбитая губа. Повсюду синевато– коричневые пятна от ожогов.

Прекрасно выглядишь, Джули, – ворчит она. – Очень хороший год для

Каберне.

Я замечаю, что она прихрамывает.

Что с ногой? – спрашиваю я.

Просто суставы ломит. Электричество – это больно, да? Я всегда считала, что пытки током самые лёгкие, потому что тебе ничего не ломают и не режут, ну, ты понимаешь... – она поднимает забинтованную руку. – Эти увечья остаются навсегда. Но мне всё ещё довольно плохо, поразительно.

Я не могу оторвать взгляда от её руки.

Иди сюда, сядь рядом, – я чувствую, как мой голос дрожит.

Она бросает последний взгляд в зеркало. Откидывает со лба прядь волос, открывая еще одну глубокую царапину. Вздыхает и возвращается в мой тёмный угол, скользит спиной вниз по стене и садится напротив. Я беру её перевязанную руку, смотрю на недостающий том на книжной полке её пальцев. Они украли её кусочек. Она не стала меньше, она осталась такой же, но я чувствую потерю. Она – это не только её тело, но её тело – это она, поэтому я его люблю. И его часть исчезла.

Она наблюдает за тем, как я её изучаю, и, когда замечает, что на моих глазах заблестела влага, отдёргивает руку.

Посмотри на это с другой стороны, – она натянуто улыбается. – Если мы когда– нибудь решим пожениться, тебе не придётся покупать кольцо.

* * *

Мы потеряли счёт времени, сидя в темноте. Никто не приходит и не уводит нас на следующую «беседу». Никто не ставит под дверь еду. Над кабинками включается динамик, и сначала играет заурядный инструментальный рок, затем на середине переключается на инструментальный хип-хоп, а потом выключается. Включается снова, начинает играть классическая музыка. Наверное, это психологическая пытка, а может, дурацкая идея создать нам атмосферу. Я стараюсь не обращать внимания.

Моцарт, – горько усмехается Джули, глядя на динамик. – Это же вершина музыкального искусства, правда? Величайшее человеческое достижение? А мы используем его для фоновой музыки в туалетах. Нам на него буквально насрать.

В её голосе сквозит боль. Время от времени она судорожно сжимает свою правую руку. Когда музыка выключается, она сразу же обращает внимание на пятно света на полу.

Как думаешь, сколько еще проработают солнечные батареи? Когда мы и все,

кого мы знаем, умрут, эта лампочка всё ещё будет мигать?

Я смотрю на неё с тревогой.

Прости, – говорит она, встряхивая головой. – Я пытаюсь отвлечься. Она встаёт и подходит к двери. Прижимается лицом к решётке.

Эй? Здесь есть другие заключённые? Кто-нибудь ещё наслаждается божественным клиентским обслуживанием Аксиомы?

Она пинает дверь. На ней остаётся след от ботинка, но тяжелые петли только слегка дрожат.

Эй! – кричит она, в её сарказме слышно отчаяние. – Эй!

Она пинает дверь второй раз, кривится и сгибается пополам, держась за руку.

Господи, – шепчет она. – Это правда больно. По коридору разносится эхо тихого голоса:

Джули?

Её глаза распахиваются шире и она подскакивает обратно к окну.

Нора?

Приветик.

На лице Джули отражается волна смешанных эмоций: она весело смеётся, хотя на глаза наворачиваются слёзы. – Я так рада, что ты здесь.

Ты рада, что я в тюрьме? Ну, спасибо. Джули хохочет ещё громче.

Потому что я эгоистичная сучка. Конечно, я рада.

Я стою позади Джули и вижу в нескольких метрах по коридору окно другой камеры. Между прутьями решётки виднеется вьющийся локон.

Р с тобой? – спрашивает Нора.

Да, он здесь.

Что это? Чего им надо?

Даже не знаю. Они думают, что мы контролируем Мёртвых. Психи.

Ты в порядке?

В основном, да. Хотя случилось вот что.

Она просовывает в окошко перебинтованную руку.

Ох, Джулез...

Ага. Теперь мы сёстры по культяпкам.

Мне жаль.

Спасибо.

Ты привыкнешь. Мне это мешает только тогда, когда я играю на гитаре.

Всё равно я не собиралась становиться музыкантом. Этот ген умер вместе с отцом, – она делает секундную паузу. – А ты? Ты в порядке?

Они не долго возились со мной. Я здесь за мелкое хулиганство.

Что случилось?

Они хотели забрать моих Оживающих. Ну я и пристрелила парнишку.

Вот это моя девочка. Пауза.

Джулез?

Да?

Опять пауза, на этот раз длиннее первой.

Я слышала о Лоуренсе. Тишина.

Мне так жаль.

Джули прислоняется к двери, прижимая лоб к решётке.

Ага.

В Морг приходила Элла. Сказала, что хочет кому-нибудь помочь. Я спросила, есть ли у неё медицинская подготовка. Она сказала, что двадцать лет назад ходила на занятия по сердечно-лёгочной реанимации.

С ней всё хорошо?

Я бы не сказала.

Джули притихает и закрывает глаза. Я подхожу к окошку.

Нора, ты видела М?

Маркуса? Нашего великого туриста? Конечно, нет. Но если он решит вернуться, то сейчас самое время.

Он решит, – бормочу я, в основном себе. – Он сказал: «Увидимся».

Как мило. Но мне он сказал: «Я не заслуживаю жить здесь». Я отхожу от окна. Моё место занимает Джули.

Сколько мы уже сидим в этих грёбанных толчках?

Что? Ты не царапаешь чёрточки на стене своей клетки? Где твой тюремный

дух?

Большую часть времени мы провалялись без сознания.

А. Ну, я уверена, что взрыв был три дня назад. Джули кивает и задумывается, смотря в пол.

Значит... сегодня 26 июля?

Если я правильно посчитала, то да, – отвечает Нора. – А что?

К моему удивлению, Джули смеётся. Она смеётся так, как смеются над несмешной шуткой.

Сегодня мой день рождения.

После недолгого молчания Нора разражается горьким смехом.

Тогда с днём рождения, сестра по культяпкам! Всего наилучшего, целую!

Р, где мой подарок? Что ты за парень вообще?

Просто представь, теперь ты достаточно стара, чтобы покупать пиво!

Я слушаю, как девчонки бьются в припадках смеха, обмениваются клишированными фразами по поводу дня рождения и шутят над своими общими увечьями, но не могу заставить себя присоединиться. У меня не настолько мрачное чувство юмора. Конечно, линия, которую переступила Джули, довольно субъективна, и, в конечном счёте, бессмысленна, но я не так представлял себе вступление Джули во взрослый возраст. Она много лет была взрослой, во всех смыслах. Дольше, чем я. Но какая-то старомодная часть меня хотела отметить этот официальный шаг в зрелость. Я хотел проснуться пораньше и положить на подушку ромашки. Чтобы весь день играла только её любимая музыка. Может быть, я бы даже попробовал испечь торт.

А вместо этого я устроил ей вот такую вечеринку. Мы сидим в камере и ждём следующего раунда пыток. Сюрприз!

Я слушаю, как две подружки высмеивают друг друга, и спрашиваю себя – может ли их смех оказаться чем-то вроде сигнализации, потому что, словно по команде, дверь распахивается и по коридору стучат тяжёлые сапоги.

Смех обрывается. Джули пятится назад, пока не натыкается на меня, и я обнимаю её, вбирая ледяную дрожь, сотрясающую её маленькое тело.

Р, – шепчет она, когда на окно падает тень, и холодная пугающая рептилия в моей голове начинает изучать объекты в комнате. Зеркала. Осколок стекла...

Дверь открывается, и входит Перри Кельвин.

У Джули подкашиваются колени. Она виснет на мне. Я оступаюсь, падаю назад и остаюсь сидеть, держа её за подмышки.

Пора идти, – говорит Перри, подавая мне руку. – Скорей.

Вдалеке за стенами я слышу шум. Яростные крики, стук кулаков в дверь. Лицо

Перри скрыто тенями, но густые брови, хриплый голос и протяжная интонация... Я не знаю, кто он такой, как он здесь оказался и могу ли я ему доверять, но я не могу представить сценария хуже, чем тот, о котором уже думал. Я беру его за руку и встаю, таща Джули за собой.

Она пристально смотрит на него и не может произнести ни слова, но уверенно встает на ноги и следует за нами.

Эй! – кричит Нора. Я вижу, как она цепляется за прутья решётки. – Отпусти их, дерьма кусок, они не могут ничем вам помочь! Я – медсестра Оживающих, они зовут меня Королева Грин! Если кто-то и может ими управлять, то это я!

Это твоя подруга? – спрашивает Перри.

Кто ты? – шепчет Джули, от отрывая взгляда от его глаз. – Кто ты?

Да, – говорю я ему. – Она – наш друг.

Перри открывает замок в камеру Норы. Она выходит, видит его лицо и застывает на месте.

Срань Господня, ты похож на... Вдалеке слышен звук сбиваемого замка.

Потом познакомимся, – говорит Перри. – Следуйте за мной.

Он бежит по коридору, но шокированные девушки остаются на месте.

–Кто это? – со страхом в голосе спрашивает Джули.

Понятия не имею. Да и неважно, – я беру её за руку. – Мы уходим отсюда.

Она смотрит на Нору, потом на меня, потом на призрака, ожидающего нас в конце коридора. Мы бежим.

КОГДА МЫ врываемся в очередную дверь, я жду встречи с дневным светом, но каждый раз это ещё один коридор, ещё одна комната, ещё одна дверь.

Профессионально залитый бетон внутренних стен сменяется наспех построенными постапокалиптическими конструкциями из заплесневелого гипсокартона, ржавых металлических листов и вездесущей фанеры. Я не помню, чтобы на Стадионе были такие большие здания, поэтому начинаю подозревать, что мы находимся в другом месте.

В наружных комнатах освещение намного лучше, и, пока мы бежим по лабиринту, я мельком поглядываю на лицо Перри. Конечно же, это не он. Как он может быть Перри? Я лично съел мозг того парня, а мои собратья растащили его тело по кусочкам. Он спрятался в глубине моего мозга, стал голосом моей совести. Мы объединили усилия, чтобы спасти наши души. Мы с Перри Кельвином заключили мир, и наши пути разошлись – этот парень не он. Он старше, его кожа сильней обветрена, челюсть более выражена. Думаю, Нора и Джули тоже это заметили, но невероятное сходство потрясло их, поэтому они молчат, хоть это им и несвойственно.

Впереди появляется дверь с окном, из которого льётся свет. От мысли о нём я едва не пускаю слюни – после трех дней в холодной дыре наедине с темнотой и болью моя кожа будет впитывать солнце как сладкий чай. Не-Перри придерживает для нас дверь, и мы выходим... Это был не солнечный свет. В тёмном углу стоит бледный уличный фонарь, а над головой – удушающее небо из бетона, окрашенного в голубой цвет.

Добро пожаловать в Купол Голдмэн, – говорит Не-Перри. – Двигаемся дальше.

В отличие от Стадиона, это место не стремится быть похожим на настоящий город. Посреди открытого пространства нет миниатюрных многоэтажек.