Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"
Автор книги: Айзек Марион
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
Я беру её за руку и усаживаю на скамейку. Поглаживаю по спине, пока она изо
всех сил пытается ухватить воздух.
Мы в порядке, – говорю я ей. – Мы это сделали. Можешь расслабиться. Она хватается за горло, вытаращив глаза.
Просто думай о воздухе. Как будет хорошо, когда он попадёт в лёгкие. Мягкий и прохладный, – я делаю медленный вдох и выдыхаю: чистое, идеальное дыхание, будто ленивый бриз. – Думай о дыхании. Об этом удовольствии. Об этой привилегии. Ты глотаешь небо.
Она закрывает глаза, сжимает губы и хрипота становится мягче. Нора утвердительно кивает мне. Она немного впечатлена. Наконец, Джули делает судорожный выдох и встряхивает головой.
Зомби рассказывает мне, как дышать, – бормочет она. – Что дальше? Она опускает голову мне на плечо.
* * *
Через час шторм проходит. Дождь прекращается, ветер стихает. Мы выходим из магазина и идём к краю набережной. Стоим у перил – все скамейки заняты высохшими скелетами в одеждах, которые им больше не по размеру. Некоторые сидят одни, некоторые с партнёром, у всех в руках оружие, дыры в головах. Хорошее место, чтобы сказать «прощай».
Отсюда разрушения кажутся минимальными, но я по-прежнему вижу изменения. Новая тишина. Мерцание воды там, где должны быть толпы людей. Манхэттен превратился в Венецию. Влюблённые будут обниматься в гондолах, пока таксисты сплавляют их по Бродвею. Если кто-нибудь из них снова поселится здесь.
– Они были в автобусе, – говорит Джули, глядя на город. – Спраут, Джоанна и Алекс. Дети были в автобусе, – я следую за её взглядом. Она смотрит в сторону госпиталя. В сторону горы водянистого щебня на месте, где он когда-то был.
Уверена, Одри тоже у них, – мягко говорит Нора. – Она Преимущественно Мёртвая. Ценный образец.
Джули наблюдает за размывающейся горой. Течение постепенно уносит её.
Она у них, – говорит Томсен.
Боже, – вздыхает Джули, хватаясь за грудь. – Откуда, чёрт возьми, ты...
Неважно, откуда появилась Томсен. Она стоит у перил в нескольких сантиметрах от нас, прижимая лицо к биноклю. – Я видела её раньше, за больницей, позади госпиталя. Они загружали Мёртвых в машины. Ценные образцы.
В одной руке она держит бинокль, в другой – портативный радиоприёмник. Либо она нашла его там, откуда пришла, либо достала из своих многочисленных карманов, а охрана не потрудилась его конфисковать. Какая угроза исходит от радио, если ты управляешь единственным каналом?
Она включает его, и федеральная частота разгоняет тишину.
Настало время собраться с силами, – мрачный голос перебивает музыку из боевика. – Филиал на востоке разрушен, но наши корни тянутся через всю великую нацию. Когда на западе взойдёт солнце, Живые и Мёртвые будут есть одни и те же плоды.
Они направляются в Убежище, – бормочет Джули, глядя на затопленные улицы Манхэттена. – Они собираются перевезти всё в Убежище.
Значит... мы поедем за ними, верно? – Нора переводит взгляд с одного лица на другое, ища поддержки. – Догоним конвоиров, заберём наших и свалим к чертям с этого континента. Правильно, Джулез?
Её голос отчаянно решителен, будто она отказывается признать, что эта идея не сулит ничего хорошего. К моему удивлению, Джули не поддерживает её. Она просто смотрит на город, будто и не слышала вопроса.
Наверное, самолёт в ангаре аэропорта Кеннеди остался цел, – настойчиво продолжает немного озадаченная Нора. – Эйбрам, если мы соберём больше механиков, ты сможешь его починить?
Эйбрам стоит отдельно от всех. У него спокойное лицо, волосы спадают на глаза.
Ты кое-что забыла, – у него холодный и спокойный голос. Он сжимает повязки на плече, мокрые и коричневые от городской грязи. – Я был заложником, – он смотрит на Джули. – Но вы потеряли оружие.
Нора вздыхает.
Чёрт, я думала, мы это проехали. После всего увиденного, я думала, что ты понял...
Нет, – он качает головой. – Я могу помочь вам с конвоем, но в ту минуту, как я заполучу свою дочь, я исчезну.
И что потом? – настаивает Нора. Её поза становится угрожающей. – Ещё один домик в лесу? Может, попытаешь удачу у мексиканской стены?
Что-нибудь найдём.
Серьёзно, Кельвин? – она вскидывает руки. – После Хелены, Детройта, Питтсбурга и Нью-Йорка ты всё ещё думаешь, что можешь спрятаться?
А как ты называла полёт в Исландию?
Я называла это побегом. Большая разница.
М наблюдает за перепалкой как за боксёрским матчем, улыбаясь всякий раз, как Нора делает хороший удар, но человек, от которого я ждал большей вовлечённости, остаётся отсутствующим. Джули смотрит на город, сжав зубы и прищурившись, будто в её голове идёт более жаркий спор.
А Томсен... Понятия не имею, что делает Томсен. Она пристально всматривается в бинокль, но смотрит не на разрушения. Она наблюдает за пятном в нижнем Манхэттене, и когда я пробую найти, что её так заинтересовало, замечаю нечто особенное. Город отключился, солнечные панели снесены ветром, инфраструктура затоплена, и в вечернем мраке все здания тёмные – кроме одного. Маленькая офисная башенка среди тёмных небоскрёбов сияет, будто маяк. Её яркие окна отражаются в окружающем новообразованном море.
Что это? – спрашиваю я.
Это, – говорит она, – вышка BABL.
Эйбрам и Нора перестают цапаться. Джули приходит в себя.
Что ты сказала?
Рот Томсен под биноклем превращается в зубастую улыбку.
То, что затыкает рты, перехватывает горла и сбивает с пути голубей. Единственная причина – вот это, – она приподнимает радиоприёмник. – Это не коробка с друзьями. А ровно через несколько минут...
Здание вспыхивает белым. Раздаётся приглушённый бум. Затем оно рушится вниз, погружаясь в воронку, быстро заполняемую водой, которая стирает все доказательства, что башня там стояла.
Я чувствую движение воздуха. Ощущение покалывания. Или наоборот, его отсутствия.
Да! – Томсен вопит так громко, что мы подпрыгиваем. Я отступаю, чтобы она не задела меня, пока машет руками. – Сгорела и утонула! Ты исчезла! Ты повержена!
Это что было? – спрашивает Джули, выпучив глаза. – Это та вышка, которая создавала помехи?
Да! – снова кричит Томсен и переходит на тихое быстрое бормотание. – Сначала я думала, что она находится в Башне Свободы, но если бы Аксиома знала, где она спрятана, то сразу же захватила бы её, а значит, вышка должна была быть хорошо спрятана, она не должна была быть похожа на большую антенну у всех на виду, должна была быть какая-то постройка, чтобы спрятать её навечно, типа
перевёрнутой башни, какой-то геологической индукции, чтобы сделать передатчиком саму землю, а может...
Томсен! – перебивает её Джули, указывая на радиоприёмник, который всё ещё вёл пропаганду. – Попробуй.
Томсен замирает, кивает и сдвигает бегунок с федеральной волны.
Царапающий дрожащий звук, похожий на визг микрофона или на полицейский свисток, означающий «стоять». Но немного тише. Он появляется и уходит, оставляя полсекунды тишины. Потом возвращается.
Томсен грустнеет. Она жмёт кнопку передачи.
Алло? Шум.
Она двигает бегунок и слушает, ищет.
Алло? – говорит она. – Алло?
Несколько приглушённых голосов. Несколько призрачных очертаний слов. Перехваченный разговор по рации или просто федеральная волна сочится кровью по частотам, окрашивая эфиры в красный цвет.
Алло? – каждый раз она повторяет всё тише. – Есть кто-нибудь? Джули качает головой и опирается на перила.
Чёрт.
Я смотрю в землю. Чувствую, как знание наполняет мою голову, делая её тяжёлой. Я опускаюсь на скамейку рядом со скелетом в футболке Бруклин Сиклонс и наблюдаю за штормом, уплывающим через море.
Нора кладёт руку на плечо Томсен.
Ты уверена, что это была вышка?
Я стояла прямо перед машиной! – кричит Томсен, и Нора, вздрогнув, отходит назад. – Она была похожа на адронный коллайдер, стоящий вертикально, огромный и ужасный, как пасть! Бомба была там же, где я её спрятала, я поставила таймер, бросила её внутрь и смотрела, как всё взорвалось, поэтому это должна... там должна была... – она сильно бьёт себя радиоприёмником по голове. – Я не понимаю.
Она продолжает крутить бегунок. Все молчат, слушая визги и скрежет задушенного мира.
Нора делает длинный выдох и оглядывается в поисках места, чтобы присесть.
Она находит парочку скелетов, сидящих на лавочке и держащихся за руки, спихивает женщину на землю и хлопается рядом с мужчиной.
Бруклин Сиклонс – бейсбольная команда.
Странно, что Старое правительство назвало свою машину BABL, – она разговаривает по большей части сама с собой. – Давненько я не читала Бытие, но разве Вавилонская башня не должна была объединять людей?
Во всём мире был один язык и одно наречие, – декламирует Томсен, сражаясь с радио. – И они сказали: «Давайте построим себе город с башней до Небес, чтобы прославить своё имя и не рассеяться по всей земле».
Нора кивает.
Правильно, так как они...
И сошёл Господь посмотреть на город и башню, которую строили люди, – продолжает Томсен, крутя бегунок снова и снова. – И сказал Господь: «Все люди – один народ, и у них один язык; вот они и затеяли такое; теперь не будет для них ничего невозможного».
Нора удивлённо смотрит на Джули, но та внимательно слушает. Я тоже слушаю, позволяя этой знакомой сказке раздаваться эхом в моём подвале, пробуждая его одинокого жителя.
Томсен коварно хихикает, цитируя бога:
«Сойдём же и смешаем их язык, чтобы они перестали понимать друг друга!» Итак, Господь рассеял их по земле, и они бросили строительство города.
Это полная противоположность станции помех, – бормочет Джули. – Было общение и сотрудничество. Причина объединить мир. Почему Бог испугался?
Почему испугалось Старое правительство? – спрашивает Томсен. – Почему это пугает всех, сидящих наверху? Потому, что иерархия – это ложь. Никому не нужен альфа. Он забирается на вершину, пыхтя и блефуя, пока мы верим, что он должен быть там. Когда твоя власть строится на невежестве, ты не захочешь, чтобы люди общались друг с другом.
Негодяй наблюдает за мной с того конца подвальной лестницы. Он протягиваем мне коробку.
«Возьми, – говорит он. – Сделай с ней что-нибудь хорошее».
«Что, если они не поймут? Что, если они меня возненавидят?»
Он поднимается на верхнюю ступеньку и кладёт коробку к моим ногам.
«С этими людьми ты пережил с десяток самоубийственных ситуаций. Что изменит ещё один прыжок?»
Я закрываю глаза и поднимаю коробку.
Знаете, как расшифровывается BABL? – спрашиваю я у всех и ни у кого в
BABL = Babylon = Вавилон, отсюда BABL Tower – Вавилонская башня.
частности.
Никогда не встречала того, кто знает, – отвечает Томсен. – Я всегда считала, что это Buried American Broadcast Lock – Скрытая американская блокировка вещания.
Нора раздумывает.
Big Apple... Barrier Language – Языковой барьер Нью-Йорка?
Butt And Breast Lover – Любитель попок и буферов, – предлагает М. Я делаю медленный выдох, готовясь к длинной исповеди.
Это Bicoastal Agitation Blocking Lattice – Прибрежная сеть агитационного блокирования.
Все взгляды направлены на меня.
В ней два генератора. По одному на каждом побережье. Помехи не уйдут, пока не будут уничтожены оба.
Где? – чуть не визжит Томсен, дрожа так, будто сейчас кинется на меня. – Где второй?
Где-то на Стадионе. Он является частью вещательной станции ЛОТОСа. И Аксиома сидит на нём.
Я чувствую, как их взгляды пытаются проникнуть в меня и раскрыть мои тайны, но я их и так больше не скрываю. Моя новая жизнь совсем юна. Прошлое занимает большую часть меня. Если я его вырежу, от меня останется только тонкая кожа и пустота внутри.
Они давно планировали это, ещё до перерыва, до землетрясения, – я разрешаю словам литься из меня запинающимся потоком. Я прячу лицо в ладонях и опираюсь локтями о колени. – Они умерли, но вернулись, и они не остановятся, – я смотрю на город сквозь пальцы, стараясь не видеть взглядов своих друзей. – У них уже есть сеть вещания. Скоро они получат Мёртвых. Потом Живых. А потом всё остальное.
Бриз теребит мне волосы. Когда солнце опускается вниз, несколько лучей оранжевого света проникают сквозь рваные тучи. Ежедневная солнечная рутина, не обеспокоенная хаосом, происходящим здесь на Земле.
О чём ты говоришь? – тихо спрашивает Эйбрам. – Как ты это узнал?
Я не отвечаю Эйбраму. Я отвечаю Джули. Я смотрю на её лицо и говорю:
Я вспомнил, кем я был.
У неё огромные перепуганные глаза, как ледяные метеоры, несущиеся к Земле, но я сопротивляюсь желанию отвести глаза. В этот раз я не сбегу. Я разрешу ей
залезть в меня и копаться, и пусть она получит всё, что там найдёт.
Но час суда не наступает. По крайней мере, не сейчас. Вместо того, чтобы требовать ответы и расспрашивать меня о моих грехах, она отворачивается к горизонту и говорит:
Нам нужно остаться.
Я понимаю, что не дышал. С благодарностью вздыхаю.
Остаться? – говорит Нора. – Что ты имеешь в виду?
Мы продолжаем спорить о том, спрятаться или сбежать. С каких пор это стало нашим единственным выбором? Это два варианта сдаться?
Нора хмурится.
Хмм... Джули... ты очень настаивала на втором варианте.
Знаю, – она качает головой. – Я была напугана. Говорила себе, что мы найдём помощь и приведём её домой, но всё пошло к чертям... – я замечаю влажный блеск в её глазу. – … а потом появилась мама, и я просто... сломалась, – она смотрит на Эйбрама сквозь слёзы. – Прости. Я правда прошу прощения.
Эйбрам ничего не говорит. У него каменное лицо.
Но ты прав, Р, – она секунду смотрит на мои ноги, потом поднимает на меня глаза. – Я не могу её спасти, – она поворачивается к Норе. – И ты была права. Она бы не хотела, чтобы я пыталась сделать это, наплевав на остальное,– она вытирает глаза рукой и стискивает зубы. – Мы не можем спрятаться, не можем сбежать. Мы должны остаться и сражаться.
Минуту или две единственным звуком остаётся визг радио Томсен, поскольку она рассеянно бегает по частотам. Я ждал, что Эйбраму будет что сказать, но он просто смотрит то на меня, то на Джули со странной пустотой в глазах.
Сражаться с Аксиомой? – говорит М, держась за голову, будто бы она болит. -
Как?
Томсен возвращается на федеральную волну, и Джули тычет в радио с
гримасой отвращения.
Я скажу. Начнём с этого.
Аксиома обеспечивает уверенность в сомнительные времена, – говорит серьёзный женский голос, пока нарастает музыка. – Как можно полагаться на своего ближнего, если он так же отчаялся, как и ты? Лишь Аксиома стоит над толпой. Лишь Аксиома достаточно преуспела, чтобы ей можно было довериться.
Не похоже, что у них есть непреодолимая армия, – говорит Джули. – Они не захватывают страну силой. Люди позволяют им это, потому что считают, что это
лучший вариант. Потому что они знают только то, что им говорит Аксиома.
В наших процветающих современных городах вы найдёте еду, убежище и работу для всей семьи. Вы будете спокойно спать среди толстых стен и обученных солдат, пока вертолёты парят над вашими головами, как ангелы– хранители.
Меня уже тошнит это слушать, – рычит Джули. – Старое правительство или Аксиома, это всё один и тот же голос. Один орущий говнюк перекрикивает остальных.
Насильники, – распевает мужчина, когда музыка мрачнеет. – Серийные убийцы. Педофилы. Террористы. Бесчеловечные монстры, которые хотят сожрать ваши семьи...
Ему пора закрыть пасть, – она хватает радио и крутит выключатель. Кажется, Томсен не возражает.
Я поднимаю себя со скамейки. С выпрямленной спиной я почти так же высок, как и М. Я наполняю лёгкие вымытым дождём воздухом и издаю властную фразу:
Давайте уничтожим BABL.
Мрачная улыбка появляется на лице Томсен. Нора сжимает губы и зубы, но кивает.
М пожимает плечами, будто я предложил прокатиться до магазинчика за углом.
Это мне подходит.
Но я вижу, что с Эйбрамом что-то творится. Он смотрит в землю, печальный и уставший. Трясёт головой, будто внутри него идёт горький спор. Затем он останавливается. Поднимает глаза на Джули.
Удачи. И уходит.
Ты куда? – кричит Нора ему вслед.
Я иду искать свою дочь.
Мы тоже! Возвращайся!
Я вижу, как он качает головой.
Нет, вы собираетесь уничтожить BABL, разоблачить Аксиому и построить новый мир. А я иду искать дочь.
Мы поедем в одно и то же место, тупая задница! Если мы не найдём её по дороге в Убежище, то найдём в самом Убежище!
Вы не дойдёте до Убежища. Мир сожрёт вас заживо.
Ты говорил себе, что мы можем тебе помочь!
Я ошибался.
Нора вскидывает руки. М с сомнением смотрит на меня и Джули.
Мне остановить его? – он щёлкает костяшками пальцев. – Мне не нужно оружие, чтобы взять человека в заложники.
Кажется, Джули его не слышит. Её лицо напряжено от переплетающихся эмоций, когда она смотрит, как уходит Эйбрам, поэтому я отвечаю за нас обоих.
Пусть идёт.
Я чувствую вину из-за облегчения, которые испытал, выпустив из своего рта эти слова. Мы тащили этого мужчину через всю страну, надеясь, что он выйдет из своего ступора, увидит в своей жизни свет и пойдёт к нему, но вместо этого он ушёл. Он сказал: «Свет слишком далеко, его никому не достать», и ушёл. Я устал от него. Я устал и от него, и от людей, которые его создали, и от людей, которых он бы создал, если бы мог. Я устал от традиций и наследия существования, которое он несёт, и если он хочет унести их подальше от нас, я скажу – пусть.
Но, как всегда, Джули горячее меня. Она сдаётся последней. Она рвётся за ним.
Эйбрам!
Я держусь на расстоянии, на случай, если ситуация обострится.
Эйбрам, стой!
Знаешь, что самое смешное? – без следа улыбки говорит он, не сбавляя шага. – Ты продолжаешь извиняться за то, что выстрелила в меня и взяла в заложники. Но это – единственное, за что я мог бы тебя уважать.
Джули упирает руки в бока.
Это был единственный раз, когда я увидел, что ты жертвуешь своими принципами , чтобы сделать необходимое для своей семьи. А теперь ты повернула назад. Бросила мать и бежишь спасать мир.
Я не бросила мать, – Джули скрипит зубами. – Я найду её и буду рядом так долго, как смогу. Но здесь на карту поставлено всё. Может, мы единственные люди за пределами Аксиомы, которые знают, как найти BABL, так что мы...
Удачи! – он ускоряет темп. Джули начинает отставать.
Эйбрам, послушай меня! – на её лице написана решимость, но голос уже хрипит. – Я знаю, что значит потерять семью. Будто ты отрезан от человечества,
будто ты должен быть один?
Он сворачивает в тёмный переулок, отдаляясь с каждым шагом.
Я борюсь с этой мыслью каждый день, но, чёрт возьми, это неправда! Наконец, он останавливается и оборачивается. Его спокойствие исчезло.
Что тогда правда, Джули? – его голос как кислота. – Во что ты веришь, если даже не веришь своим собственным мыслям?
Я верю в то, что мне всегда говорила мама, – она стоит прямо и с мягкой неподвижностью встречает его гнев. – Человечество – это семья, которую ты никогда не потеряешь. Независимо от того, что произойдёт.
Я смотрю на неё сбоку. Она в курсе, что я слушаю? Или она разговаривает со мной тоже?
Эйбрам смотрит на неё так, будто они из другого мира. Нереальное существо, говорящее на внеземном языке. Я жду, что он холодно рассмеётся, но он только прищуривается и заталкивает свои эмоции обратно в тюрьму в голове. Затем, вновь став безэмоциональным, он отворачивается и идёт прочь.
Джули не идёт следом. Её пыл угасает; кажется, она уменьшилась сантиметров на десять. Эйбрам тоже уменьшается, увеличивая расстояние между нами. Затем он заворачивает за угол и исчезает.
ВУГЛУ ТЁМНОЙ ПАРКОВКИ, окружённой разобранными машинами и грудами мусора, под коричневым брезентом стоит что-то большое.
Это она? – спрашивает Нора. – Огромная.
Пожалуйста, скажи, что это маскировка, – тревожится М.
Томсен приближается с вытянутой рукой, будто успокаивая перепуганное животное.
Прости меня, детка, – она расстёгивает угол брезентовой накидки. – Я не хотела оставлять тебя так надолго.
С тех пор, как ушёл Эйбрам, Джули молчит. Пройдя шесть кварталов от набережной, она не перекинулась ни с кем даже словом. Я представляю, как она бродит по тёмным залам своей памяти. Наверное, переживает последний раз, когда она пыталась спасти Кельвина. Но я вижу, как в её глазах мелькает интерес, пока она наблюдает за открытием брезента.
Они поймали меня прежде, чем я успела это сделать, – говорит Томсен, отцепляя последний крепёж, – но я всё равно это сделала. Я сделала это сегодня. Но, думаю, нам много чего предстоит сделать, – она стаскивает брезент на землю. – Барбара, – говорит она. – Это наша новая команда. Они помогут нам закончить.
Как и было обещано, Барбара – это не фургон. Она длиннее шести метров, округлая, как подводная лодка из мультика, и стоит на трёх парах колёс, как ретро-
видение будущего. Из щелей в солнечных батареях тянется лес антенн, а на крыше стоят три бочки с надписью: ЭТО НЕ БЕНЗИН, НЕ ВОРОВАТЬ! Кроме красной полосы, проходящей по бокам, вся машина окрашена в яркий жёлтый.
М вздыхает, но я вижу, как на лицо Джули наползает слабая улыбка.
ДжиЭмСи Бирчейвен 1977 года, – говорит Томсен, доставая ключи из-под хромированного бампера и открывая единственную дверь: изогнутый люк удивительно похож на дверь 747-го. – Лучший автодом из построенных когда-то, он стал даже лучше после нескольких апокалиптических модификаций.
Пока мы загружаемся в странный маленький домик на колёсах, она бегает по салону, пытаясь прибраться. Гиблое дело. Интерьер напоминает смесь редакции и мастерской эксцентричного художника: везде лежат документы, фотографии и коллажи из вырезок; карты и эскизы прикреплены к стенам и нарисованы на окнах, и, конечно, полно обычного мусора.
Потрёпанная копировальная машина, окружённая пачками пожелтевшей бумаги, занимает кухонный уголок.
Так вот где происходит магия, – с неподдельным удивлением произносит Нора.
Томсен выглядит смущённой. Она пытается затолкать бардак в уже переполненные шкафы. Каждое сиденье загромождено, здесь буквально нет места ни для кого, кроме водителя. Джули кладёт руку ей на плечо.
Томсен, – говорит она. – Тебе ещё нужно всё это? Томсен перестаёт распихивать вещи. Смотрит на Джули.
Это же всё было ради поиска? Поиска вышки?
И для Альманаха, – говорит Томсен. – Для написания и выпуска Альманаха.
Ты только что разрушила одну башню. Мы знаем, где найти вторую. Значит, это всё... – она показывает на окружающий беспорядок. – Всё кончилось?
Ты предлагаешь больше не выпускать Альманах? – говорит шокированная Нора.
Конечно же, нет, – отвечает Джули. – Просто однажды мы уничтожим станцию помех, и Альманах окажется в воздухе. Если ты захочешь, он пойдёт по мировой паутине, – она пробирается через мусор, чтобы рассмотреть потемневшую от солнца копировальную машину. – То, что ты сделала всего лишь с одним копиром поразительно... но, может быть, он тебе больше не нужен.
Томсен смотрит на копировальную машину. Она смотрит на неё очень долго.
Полагаю, это любовь и ностальгия. Затем мне приходится переосмыслить
происходящее, потому что она хватает копир и выбрасывает за дверь. Он разлетается с приятным хрустом, и она стряхивает пыль с ладоней.
Прощай, заражённый мир.
* * *
Мы помогаем с уборкой, набирая охапки исследовательских работ и выбрасывая в огромную кучу на тротуаре. Странное чувство, когда выбрасываешь чью-то жизнь, но эта работа закончена. Скоро она сможет начать новую.
Когда издательство исчезает, остаётся удивительно просторный дом с туалетом, кухонным уголком, двумя парами диванов, которые раскладываются в кровати, и с большим оранжевым ковром. Все шкафы, кроме одного, занятого системой фильтрации масла, заполнены сокровищами в виде консервов, инструментов, запчастей для машины и прочих необходимых для выживания вещей. Через гигантское заднее окно я вижу свисающий со стойки скутер.
Этот трейлер не просто дом на колёсах, это автономный город.
Х.Томсен, – Нора медленно поворачивается, сидя на пассажирском сиденье, как на троне, возвышаясь на платформе водителя. – Ты самый клёвый человек, которого я когда-либо встречала. Где, блин, ты насобирала эти вещи?
У моего папы, – говорит Томсен, закрывая ящики, пристёгивая подвижные предметы и закрывая люки. – Он всегда был на шаг впереди. Потратил все сбережения на обустройство Барбары как раз перед валютной катастрофой, – всё закреплено, но она продолжает ходить и выискивать, что бы ещё сделать. – Провели вместе несколько лет. Было несколько хороших поездок. Первые пять выпусков Альманаха были его.
Я открываю рот, чтобы спросить, где сейчас её отец, но потом вспоминаю уроки Джули и закрываю его.
Он замечательно писал, – мягко говорит Джули.
Как ты могла видеть эти выпуски? Ты не такая старая... правда ведь? Джули застенчиво улыбается.
Я, ну... Покупала их у путешественников. Для коллекции. Томсен смотрит в недоумении.
Ты коллекционировала мои журналы?
У меня есть все выпуски.
Может, мы немного чудачки, – говорит Нора, – но Альманах много значил для
нас. У нас не было ничего похожего, никто не пытался устанавливать контакты. Может быть, были и другие исследователи, но когда они находили что-то интересное, чертовски уверена, что они не делились этим с миром. Надо быть сумасшедшим, чтоб этим заниматься.
Для нас это были не просто новости, – говорит Джули. – Это было... как артефакт из другой вселенной. Вселенной с другими правилами. С другими возможностями.
Томсен оглядывается назад и снова смотрит вперёд, в пространство между ними. Смущение уступает место более глубоким эмоциям. У неё сжимается горло. Она забирается на водительское сиденье, пристёгивается и сидит, глядя на огромное лобовое стекло. Затем щелкает несколькими выключателями, проверяет несколько датчиков и поворачивает ключ. Старый двигатель – или какое-то другое приспособление, установленное её отцом – несколько раз кашляет, просыпаясь от долгого сна, затем с рёвом оживает, наполняя воздух громыханием дизеля и неожиданным ароматом.
Это что... – Джули принюхивается. – Картошка фри?
Овощное масло, – отвечает Томсен. – Отходы из фритюрницы.
Ого, – смеётся Нора. – Я не чувствовала запаха картошки фри с... – она на секунду задумывается. Несколько раз моргает. Улыбка сползает с лица. – Не знаю. Даже вспомнить не могу, – она поворачивает кресло лицом к лобовому стеклу и фиксирует его в этой позиции.
Я смотрю на М и вижу на его лице такое же странное выражение. Он смотрит Норе в затылок с серьёзностью, которую я редко вижу на его весёлом лице.
Мы падаем на диваны, когда дом на колёсах начинает движение, и пока мы едем по Бруклин Авеню, тень сползает с лиц М и Норы, но задерживается в моём сознании. Я смотрю на Джули и вижу, что она вся в своих заботах, о некоторых из них я могу догадываться, некоторые остаются тайной, и внезапно осознаю тот факт, о котором частенько забываю: я не один запер свои двери. У всех вокруг полно скрытых страданий, но у меня перед глазами всегда стоят только мои собственные. Что находится в их запретных чердаках? В их заколоченных подвалах? Их монстры такие же, как мой?
Джули смотрит в боковое окно, не замечая моего пристального взгляда, поэтому я рассматриваю её лицо и фигуру, от спутанных волос до грязной одежды, свежих ран и старых шрамов. Несмотря на мои романтические полёты фантазий, она не безупречный ангел. Она – не стандарт совершенства, с которым можно себя
сравнивать. Я вспоминаю её приступ ярости в Детройте, когда она не моргнув пристрелила троих, её ледяной взгляд, когда она выстрелила в Эйбрама сначала один раз, потом второй, и была готова сделать третий выстрел. Я вспоминаю все её рассказы о наркотиках, о бритвах и уличном сексе вслепую – о всех гадких поступках, которыми она не побоялась со мной поделиться. Боялся ли я услышать её? Я знал эту женщину по-настоящему, или нарисовал себе образ, который меня вдохновил? Идеализировал ли я её недостатки, причинял ли ей боль, устраивая великодушные спектакли и весело опуская то, что не мог приукрасить?
Я чувствую, как между нами тает мутная плёнка мифологии и абстракции. Я вижу её в чёткой реальности, которая не преувеличивает достоинства: хрупкий человечек с неврозами и психозами, с вонючими ногами и жирными волосами, который действует опрометчиво, противоречит себе и сбивается с пути в темноте.
Она никогда не была такой прекрасной.
Джули всё ещё не замечает, что я смотрю на неё, разинув рот. Она встаёт, проверяет равновесие, когда автодом разгоняется по шоссе, и идёт в заднюю спальню. Прижимает пальцы к огромному окну и смотрит, как разрушенная видимая оболочка Нью-Йорка, залитая красно-оранжевым солнечным светом, отдаляется от нас. Затем садится на один из диванов, смотрит на меня и похлопывает место рядом с собой.
Я сажусь рядом с ней на коричневую клетчатую подушку, раздумывая, знает ли она об урагане в моей голове и комке, который стоит в горле. Всё время, что она меня знала, я убеждал её, что я никто. Сейчас, когда я стал кем-то, она заслуживает знать, кем именно.
Я... скажу тебе... – мой язык сражается со словами, как в первый день среди Живых. – Я расскажу тебе... всё.
Она осторожно смотрит на меня. Она кажется маленькой, уязвимой, но такой бесстрашной.
Ты хочешь всё мне рассказать?
Я медлю. Позволяю ей увидеть свой ужас и смятение. Затем отвечаю:
Да.
Она кивает.
Ладно, – она кладёт голову мне на плечо. – Но не сейчас.
Не сейчас?
Она делает длинный медленный вдох и закрывает глаза.
Не сейчас.
Её лицо побледнело от усталости. Веки припухли от пролитых рек слёз.
Конечно, не сейчас. У нас будет время для исповедей – и их последствий, – впереди долгая дорога. Сейчас я дам ей отдохнуть. Я буду благодарен за то, что она лежит у меня на плече, за каждый оставшийся момент доверия.
Позади нас город сжимается под весом неба, словно тая в огне заката. Я смотрю на него, пока он не исчезает, и представляю, что вместе с ним тает то, что я натворил. Затем отбрасываю эти бесполезные фантазии. Прошлое не осталось позади. Оно прямо передо мной, марширует на запад вместе с огромной армией. И мы догоняем его.
МЫ
ЗЕМЛЯ ПОВОРАЧИВАЕТ на восток. Но под её поверхностью происходят
другие передвижения. Расплавленные реки Земли текут, повинуясь своим странным прихотям, время от времени нанося удар земной коре, и, когда мы проплываем глубоко в их околосолнечном жаре, чувствуется сдвиг. Мы, как протуберанец, прорываемся сквозь материю, и земля отвечает на наш напор. Сердце земли начинает течь на запад.
Тысячи людей плывут в одинаковом направлении. Некоторые спасаются бегством. Некоторые повинуются голосу, который слышат по телевизору и радио. У других, таких, как мальчик и трое его друзей, нет выбора в этом вопросе. Они сидят в конце автобуса со связанными запястьями, покоящимися на коленях, и спрашивают себя – куда они едут и что случится, когда они приедут. Но в списке мальчика эти вопросы находятся очень далеко. Есть более важные вопросы, которые он адресует нам:
