Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

–Заметь, башню Синопек сейчас не видно, – говорит Голубой Галстук. Джули рассматривает горизонт и хмурится.

После того, как в трагическом землетрясении Восемь-Шесть мы потеряли штаб в центре города, – говорит Жёлтый Галстук. – мы решили, что должны занимать самые высокие здания в городе, тогда доверие к бренду будет больше. Мы смогли взять Башню Свободы с минимальными затратами, но постоянно конфликтовали с жителями башни Синопек. Мы решили ликвидировать здание, убив сразу двух зайцев.

Эффективная многозадачность имеет решающее значение для того, чтобы в сегодняшнем конкурентном мире оставаться на вершине, – говорит Голубой Галстук.

Джули смотрит на пустое место, где раньше находился шпиль из голубого стекла. Я чувствую такую же пустоту в своих воспоминаниях. Они прыгают взад и вперёд, но существует барьер, который они никогда не брали, в тенях которого прячутся эти события. Землетрясения, наводнения, падающие здания. Сумасшедшая схватка за вершину после того, как залёг на дно.

Как он это сделал?

Номера этажей продолжают ползти вверх. Пятидесятый. Шестидесятый. Чем выше мы поднимаемся, тем нереальнее кажется город. Исчезают люди. Здания превращаются в игрушечные домики. Ладьи на шахматной доске, которая ставит тебя в тупик.

Внезапно мне будто выплёскивают в лицо ледяную воду.

Куда мы едем? – я делаю угрожающий шаг к Голубому Галстуку. – Что находится в этом здании?

С тобой хочет поговорить руководство, – говорит он. Желудок подпрыгивает.

Он здесь? – язык отшатывается от его имени. – Он... здесь?

Три хорошо одетых упыря улыбаются мне. Даже Чёрный Галстук.

Я бью Голубой Галстук плечом, отбрасывая его к кнопочной панели. Отчаянно колочу по кнопке аварийной остановки, но ничего не происходит. Кулак Чёрного Галстука сносит меня, как автобус, и я отступаю назад, наблюдая перед глазами вспышки и пятна. Джули включается в потасовку так, будто мы её планировали. Она запрыгивает на спину Чёрного Галстука и накидывает наручники ему под подбородок, стянув шею цепью так сильно, что она почти исчезает в его плоти. Но он выглядит невозмутимым. Он тянется за спину и хватает Джули за волосы. Она вскрикивает, когда он стаскивает её со спины и бросает на пол. В его кулаке остаётся клок золота. Он видит, как я смотрю на него, одаривает меня расчётливой ухмылкой и прячет его в карман.

Ужас сменяет гнев. Я прижимаюсь к стене, готовясь ударить его и, надеюсь, вытолкнуть через стекло, а потом избивать до тех пор, пока не воссоединимся с улицей. Но Голубой Галстук тычет мне в шею электрошокером, и я падаю.

Чёрный Галстук поднимает Джули с пола. Он придерживает её за плечи, пока Голубой Галстук прижимает шокер к её груди.

Стой, – хриплю я, поднимаясь на колени.

Сейчас нам нужно ваше полное сотрудничество, – предупреждает Жёлтый Галстук.

Пошла... ты! – рычит Джули сквозь стиснутые зубы. Между её клыками вспыхивают искры. В моём мозгу мелькает ещё одна мелочь, ещё один кусочек паззла в женщине, которую я люблю: исследования показали, что ругань оказывает анестезирующий эффект.

Ругань облегчает боль.

Лифт звякает. Двери открываются. Чёрный Галстук отпускает Джули, и она

мешком валится на меня. Я не могу обнять её, поэтому импровизирую: прижимаюсь подбородком к её макушке.

Ты в порядке? – шепчу я.

Она слабо кивает и трётся головой о мой подбородок. Её дыхание согревает мою шею.

Если вы сейчас пойдёте с нами, – говорит Жёлтый Галстук, выманивая нас из лифта, – то мы передадим вас руководству, и они с радостью вам помогут.

Мы заходим в квартиру, чьи резкие контрасты придают ей ауру художественной инсталляции – может, это какой-нибудь неуклюжий комментарий о безудержном потреблении или о пустоте богатства. Как и вестибюль внизу, самая высокая резиденция в западном полушарии оказалась запущенной. Изящная кожаная мебель в пятнах и трещинах, белые мраморные столешницы в пыли, а полы из светлого дуба потемнели от следов ботинок, ведущих вглубь. Это могла быть чаша с плодами, но сейчас в ней засохшая гниль, просто один из ароматов кладбища, раздражающих мой нос. Но больше всего меня беспокоит другой: сигаретный дым.

Или, точнее, человеческая плоть, разложившаяся по его вине.

Он здесь.

После стольких лет. Он по-прежнему здесь. Ждёт меня. Выползает из моего подвала.

Атвист.

Это имя врывается в мои мысли, вгрызается в мою личность подобно тому имени, тому странному шуму, начинающемуся с «Р», которое мне дали родители. Что, если он назовёт его вслух? Что, если он выпустит его из моей головы и сделает его реальным вместе с остальной тёмной жизнью?

Всё перезапишется? Я исчезну?

Я чувствую удар в спину и шагаю вперёд. Я даже не понял, что остановился.

Странно, по квартире разбросаны стулья, валяются разорванные книги, а на стенах из гипсокартона глубокие царапины. Я бы не удивился, узнав, что у деда был ручной медведь. Все светильники разбиты, и, хотя квадратные окна обеспечивают достаточный обзор, комната наполнена мраком. Солнце скользнуло за тёмное облако, плывущее через океан. Окна скрипят на ветру.

Пичмены ведут нас в гостиную прямо по дорожке из следов ботинок – по– видимому, во всём пентхаусе ходят только здесь. Я помню эту комнату. Я помню камин с его безупречно нарубленными кедровыми дровами, который никогда не горел. Я помню рояль, который доминировал над пространством, как глянцевая

чёрная скульптура, на котором я никогда не играл.

«Ты хоть когда-нибудь устаёшь? – иногда хотел бы я спросить. – Ты когда– нибудь задавался вопросом, над чем мы работаем?»

А он бы рассмеялся и сказал: «Нет».

«Мы столько всего приносим в жертву, – сказал бы я ему, когда мир вокруг меня начал расплываться после нескольких выпитых стаканов. – Нашу жизнь и жизнь остальных. Ты когда-нибудь спрашивал себя, зачем?»

А он бы рассмеялся и сказал: «Затем, что мы можем. Потому что если бы этого не сделали мы, сделал бы ещё кто-то. Так устроен мир».

Рояль весь в пыли, но он цел. Брёвна посерели, но, кажется, ещё способны согреть этот мраморный склеп, если бы кто-нибудь поджёг их. Я помню эти светильники. Только не помню белой занавески, которая тянется от стены к стене, деля пространство на две половины, как роскошную больничную палату.

Руководство хочет поговорить с вами, – повторяет Голубой Галстук, и они с Жёлтым проходят вперёд, прижимаясь спинами к занавеске. Я ожидал, что они драматично отдёрнут её, открывая Атвиста и членов его правления, сидящих за длинным чёрным столом. Но пичмены просто стоят. Свет за занавеской отбрасывает на неё бесформенные тени. А потом:

«Мы знаем, кто ты».

У меня в волосах зажужжали пчёлы. В ушах – москиты. В мозгу закопошилось паучье гнездо. Я привык слышать голоса, но это другое. Это не моя совесть, не моё прошлое и не призрак, которого я поглотил. Голос идёт снаружи.

«Мы знаем, что ты сделал, и хотим, чтобы ты всё исправил».

В последний раз, когда я слышал похожий голос, я не знал, был ли он реальным или моей проекцией. В разгар мрачных событий на Стадионе, окружённый армией скелетов, это не имело большого значения. Голос пел, выл бессвязно бормотал, и я изо всех сил старался его игнорировать, раскалывая ухмыляющиеся черепа. Но ужас в глазах Джули избавляет меня от утешительной неясности. Голос настоящий.

«Ты дашь нам то, что мы хотим, или мы найдём способ это получить».

Голос такой же бессмысленно уверенный, каким я его запомнил. Скучная монотонность заранее известных выводов. Но в его тембре появилось что-то новое. Скрипучая нота агрессии.

Он.

«На постройку нашей машины ушли века. Она была прекрасна. Она

обеспечивала людям безопасность, скармливая их нам. А ты сломал её».

Р, что это? – шепчет Джули, прижимая ладони к щекам.

«Ты запутал людей. Ты сказал, что видишь вещи, которых не существует. Ты запутал чуму, и теперь мир наполняется людьми, которым нет места. Люди, которые не помещаются нам в рот. Они напуганы, а мы голодны».

Это он, но его голос – только один голос в хоре или, может быть, в толпе, поскольку здесь больше шума, чем гармонии. Будто миллион стариков орут друг на друга, пока их голоса не сливаются, не усредняются и их софизмы не сливаются, наконец, в истину.

«Мы хотим, чтобы всё снова стало простым. Мы хотим, чтобы ты вёл их в наш рот».

Нет, – говорю я.

Сквозь щель в занавеске потянул сквозняк. Она покрывается рябью. Солнце снаружи полностью скрывается за тёмными облаками. На стекло приклеивается лист, сорванный с деревьев, которые растут так далеко, что с высоты похожи на траву.

«Мы сделаем тебе больно».

Вы и раньше делали.

«Мы сделаем больно людям, которых ты любишь».

И это вы тоже делали, ублюдки, – говорит Джули, делая строгое лицо и выпрямляя спину.

Занавеска вздымается как от сейсмического толчка. Что бы там ни было, оно не имеет человеческих контуров. Низкие тени, ощетинившиеся острыми иглами.

«Детишки, – рычит другой знакомый голос. – Танцующие улыбающиеся засранцы».

Порыв ветра бьёт по зданию, грохоча оконными стёклами. Пищит рация Голубого Галстука. Он подносит её к уху. Я не могу разобрать слова на том конце провода, но слышу, что случилась беда.

Извините, – говорит он, проскальзывая через занавеску.

Мы с Джули переглядываемся. Жёлтый Галстук по-прежнему весело улыбается, но молчит.

Что не так? -говорит Джули. – Они будут нас пытать или нет?

Я напрягаю слух и ловлю еле слышные звуки из-за занавески. Бессловесный шёпот. Тихое бормотание.

И? – огрызается Джули, обеспокоенная тревожным молчанием. – У меня ещё

осталось девять пальцев, давайте начнём!

Я вижу, как в океане появляются барашки. Ещё один порыв ветра бьёт в башню, словно мягкий кулак, и окно рядом со мной даёт трещину. Я наблюдаю за расползающимися серебристыми линиями, хрустящими, как ломающиеся кости, и у меня появляется странная мысль:

«Песочные замки. Ты ребёнок, царствующий в замках из песка, но ты забыл о приливе».

Голубой Галстук выходит из-за занавески и молча уходит из комнаты. Жёлтый Галстук идёт следом, по-прежнему улыбаясь, а за ней идёт Чёрный Галстук, подталкивая нас вперёд.

Эй! – кричит Джули. – Какого чёрта тут происходит?

Они заталкивают нас в лифт, и мы падаем вниз. Джули смотрит на меня дикими глазами, но я могу только пожать плечами. Пичмены слушают жужание раций, глядя на темнеющее небо. Их ухмылки начинают сползать.

МЫ

ГОРОД ПРОСНУЛСЯ от дневного сна. Распахнул взволнованные облачные

глаза. Сквозь тёмное стекло пичменовского внедорожника я вижу людей с коробками и рюкзаками, которые бегают по улицам взад и вперёд, загружая тележки и даже навьючивая лошадей. Я вижу, как отряды Аксиомы выстраивают людей в линию. Кажется, происходит какая-то сортировка, но её принципы ускользают от меня. В результате получается две группы: люди, которые молча кивают и садятся в фургоны, и люди, которые кричат и ругаются, пока солдаты отгоняют их прочь. Время от времени слышны выстрелы, раздающиеся эхом по улицам, но их сложно расслышать из-за завывающего ветра.

Джули перестала требовать ответы. Она с отсутствующим взглядом наблюдает за хаосом вокруг.

Когда моя семья сбежала, было точно так же, – бормочет она. – Каждый пытался удрать, при этом прихватив что-нибудь с собой. На улицах были танки, всё вокруг было забрызгано боевой раскраской, цветами районов и изрисовано логотипами. Стейтен-Айленд воевал против Бруклина, тот против Квинса, этот против Бронкса, и все четверо шли против Манхэттена. И, конечно, Мёртвые, которые возникали после каждой стычки. Мёртвые шли против всех.

Она наблюдает за женщиной, сгоняющей двух ребятишек в подземный переход. Я наблюдаю за мужчиной, который пытается залезть в окно по пожарной лестнице вместе с листом фанеры, которую пытается вырвать ветер.

Тогда это были просто люди, – говорит Джули. – Мы думали, что бежим от людей.

Пичмены останавливаются на тротуаре и ведут нас в здание. Они по-прежнему молчат, и их лица не выражают эмоций всю дорогу до этажа нашей тюрьмы.

Возможно, они затерялись в своих странных мыслях, если, конечно, способны мыслить. Я думаю, скорее всего они просто оглушены внезапной сменой задания, отключены от схемы и теперь бродят в темноте, в которой нет готового сценария.

Они открывают наручники и молча подталкивают нас к камере. Нора смотрит на нас, не находит новых увечий и делает слегка озадаченный вздох облегчения.

Эйбрам злобно зыркает на пичменов. Спраут спит на его плече. М мягко посапывает, прислонившись к стене.

Здесь, где находится только одно окно, выходящее на кирпичную стену, непонятно, что творится снаружи. Повсюду слышны завывания и треск, но не видно паники, которая распространяется по городу.

Привет, – говорит Джули.

Привет, – отвечает Нора. – Как прошло интервью?

Слушай, – говорит Джули, подбегая к ней, – снаружи всё разваливается, нам нужно...

Она замолкает и глядит через плечо. Пичмены всё ещё стоят в дверях.

Да?.. – говорит Джули. – Вам чаевые дать или что?

Они поднимают рации. Я слышу тихий ропот голосов, и их безэмоциональные лица снова усмехаются, преисполненные уверенности.

Чёрный Галстук шагает в камеру и тянется к руке Спраут. Эйбрам отталкивает его руку, встаёт и с отпихивает его с такой силой, что можно было бы сбить с ног мужчину намного больше пичмена.

Даже не думай, – говорит он.

Это для её же безопасности, – говорит Жёлтый Галстук с обезоруживающей улыбкой. – Если получится её переориентировать, она всегда будет в безопасности. Разве ты не этого хочешь?

Она не Мёртвая.

Аксиома стремится разрушить барьеры, – с гордостью заявляет Жёлтый Галстук. – По мере того, как мы разрабатываем технологии Ориентирования для разнообразных биологических состояний, традиционные категории «Живой» и

«Мёртвый» всё больше становятся неразличимыми. В Новой Америке для всех найдётся место, – она лучезарно улыбается, будто она воспитательница в детском

саду, которая говорит детям, что они особенные. – Даже тебе.

Пошли вон, – рычит Эйбрам, загораживая дочь, которая в панике смотрит по сторонам сонными глазами.

Жёлтый Галстук вздыхает. Она поднимает рацию и говорит:

Охрану на двадцатый этаж, пожалуйста.

Эйбрам бросается вперёд. Чёрный Галстук бьёт его в лицо. Он отшатывается назад и чуть не падает, но Спраут удерживает его сзади.

Я готовлюсь к очередной драке, к очередной серии ударов шокером по моему ещё пульсирующему мозгу, но пока я обдумываю свой первый ход, дверь на лестницу распахивается и врываются три солдата, целясь в нас винтовками через окно камеры. Джули уже сжала кулак и замахнулась – она всегда принимает решения быстрее меня, но солдаты вбегают в камеру и прицел их винтовок перепрыгивает с одной цели на другую, чтобы показать, что мы все на мушке.

Мы надеемся, что вы больше не будете подвергать себя опасности, – говорит Голубой Галстук. – Как только мы приведём филиал в порядок, то будем с нетерпением ждать, что вы станете членами семьи Аксиомы.

Один из охранников тычет дулом в лоб Эйбрама, пока остальные обходят его, чтобы взять Спраут за руку.

Отвали! – кричит Спраут, извиваясь и пинаясь. Охранник держит её, чтобы Жёлтый Галстук могла застегнуть вокруг её запястий кабельную стяжку.

Эйбрам сжимает кулаки, но он на мушке. Спраут перестаёт сопротивляться и смотрит через плечо заплаканными глазами сначала на отца, потом на Джули.

Ну, – вздыхает М, поднимаясь с пола. – Пошло оно всё.

Он подбегает к ближайшему охраннику и бьёт его головой об стену, вырывает из рук винтовку и стреляет ему в грудь. Поворачивается и в следующую секунду стреляет в голову второму. Чёрный Галстук перехватывает оружие и выворачивает его в сторону, пока Голубой Галстук прижимает шокер к спине М, но тот не обращает на него внимания, и использует мышечный спазм от тока, чтобы ударить локтем в лицо Голубого Галстука, врезаться головой в Чёрный, отпихнув того назад, и нанести три череподробящих удара прежде, чем третий охранник успевает в него выстрелить.

Ярко-красная кровь хлещет из его плеча, затем из живота. М падает на пол.

За время, которое заняло всё происходящее, мы успели сделать около пяти шагов вперёд. М невероятно быстр для своих габаритов. Последний охранник блокирует дверной проём, всё ещё целясь из винтовки в Эйбрама, трясущегося от

ярости, способной в любой момент разорвать узы разума.

Мы приносим извинения за это происшествие, – говорит Голубой Галстук, пока он и Чёрный Галстук идут к лифту следом за Жёлтым. – К сожалению, когда пренебрегают авторитетом, насилие становится необходимостью.

Охранник достаёт ключи и карточки у двух мёртвых коллег, запирает нашу дверь и присоединяется к пичменам.

Аксиома стремится сделать мир стабильнее, – говорит Жёлтый Галстук. – Надеемся, вы проживёте достаточно долго, чтобы успеть это понять.

Когда двери лифта закрываются,она по-отечески улыбается нам.

В камере тихо, только ветер едва слышно трещит стёклами и сталью.

Прости, Эйб, – сопит М. – Я старался.

Охранник, которого он пристрелил, начинает дёргаться. Эйбрам смотрит, как безжизненные карие глаза мужчины становятся серыми. Затем топчет его голову, пока ботинок не проходит сквозь неё.

Меня зовут Эйбрам, – ворчит он, вытирая с лица пятна крови. – Меня зовут Эйбрам Кельвин.

Он возвращается в свой угол и опускается на пол.

Нора садится на колени рядом с М и стягивает с него рубашку, чтобы осмотреть раны. Она ничего не говорит, у неё суровое лицо профессионала, хотя ноздри раздуваются от быстрых вдохов.

Какой... диагноз, док? – говорит М. – Пулевое ранение?

Плечо в порядке, – бормочет она. – Прошла навылет, слегка задело ключицу. Выстрел в живот... – она замолкает.

Не лучшее время для молчания, – говорит М.

Глаза Норы странно пусты. Она смотрит на дыру в животе. Моргает снова и снова.

Нора? – зовёт Джули.

Нора сильно встряхивает головой.

Простите. Я... – она поднимает М за бок на несколько сантиметров от пола, чтобы осмотреть рану на выходе, потом грубо отпускает его. Он стонет.

Пуля прошла насквозь. Она попала в бок, там много жира, поэтому, наверное, важные органы не задеты. Но, думаю, скоро мы это узнаем.

Господи, Нора, – качает головой Джули. – Твоя манера обращаться в больными...

Дверь нашей камеры приоткрывается. Х.Томсен проскальзывает через щель.

Он в порядке или умрёт? Не люблю смотреть, как умирают люди.

На этом этаже есть канцелярские принадлежности? – спрашивает Нора. – Типа степлера?

Томсен убегает в комнату для совещаний и возвращается с большим тяжёлым степлером.

Отлично, – Нора сжимает края дыры на животе М и защёлкивает толстую скобу.

Твою мать! – кричит М, удивлённый сильной болью.

Нужно найти что-нибудь, чтобы потом обработать, а пока кровь немного остановится.

Ещё одна скоба.

Дерьмо! – кричит М.

Чёрт возьми! – кричит М. И так далее.

Я иду к окну и прижимаюсь лицом к стеклу. Соседнее здание и его улыбающийся рекламный щит заслоняют город, но можно увидеть узкие улицы внизу. Сотрудники Аксиомы выбегают из Башни Свободы кучей бежевых муравьёв, грузят ящики в машины, а людей – в автобусы. Эвакуация.

Порыв ветра ударяет в окно, и я чувствую сердитый толчок стекла.

Нужно выбираться отсюда, – объявляю я комнате.

О, ты так думаешь? – говорит Нора, устанавливая очередную скобу.

Грёбаное дерьмо! – кричит М.

Я имею в виду прямо сейчас. Город пустеет. Думаю, это...

Сраная херня!

Это ураган, – говорит Джули, и это привлекает внимание остальных. – Наверное, сильный. Учитывая, что половина Манхэттена ниже уровня моря...

Никто ничего не говорит. М молча терпит следующую скобу.

Значит, они забирали её в безопасное место, – бормочет Эйбрам себе в ладони. Его голос похож на голос расстроенного мальчика, высокий, будто сказанный нараспев. – Это хорошо. Она может играть с Мёртвыми ребятишками. Твоя Мёртвая мать присмотрит за ней. Это хорошо.

Эйбрам, – говорит Джули, пытаясь поймать его взгляд. – Мы найдём её. Он улыбается, глядя в пол.

ДЖУЛИ ПРОВЕРЯЕТ дверь на лестницу. Закрыто. Я пробую вызвать лифт. Нужна ключ-карта.

Мы рыскаем по другим офисам и конференц-залам. Некоторые ещё не переделаны в тюремные камеры, но в их заплесневевших ящиках не находится ничего полезного, только карандаши, ручки и абсурдные бумаги Аксиомы.

Документы учета поступления амуниции. Квитанции о торговле людьми.

Отсюда нет выхода, – говорит Томсен, наблюдая за нами через решётку своей камеры. Там темно. Не знаю, зачем она сидит там, если охрана ушла. – Простите, но я всё перепробовала. Я просидела здесь два месяца, и всё перепробовала. Отсюда нет выхода.

Джули стоит в коридоре, притопывая ногой и накручивая локон.

Я вламывалась в множество зданий, – продолжает Томсен. – Почти во все. Сирс Тауэр. Чейс Тауэр. Ки Тауэр. Уилшир Гранд Тауэр. Здание Банка Америки. Крайслер Билдинг. Вулворт. Джи-И-Билдинг. Метлайф-Билдинг...

Томсен? – говорит Джули, перебивая её как можно вежливей. – К чему ты клонишь?

Томсен делает паузу, раздумывая.

Джи-И-Билдинг. Отель Трампа. Коламбия Центр. Трансамерика. Башня Синопек, пока её не разрушили. Центр Технологии и инноваций Комкаст...

Томсен! – кричит Нора из другой комнаты. – Давай к делу!

Томсен встряхивает головой, возможно, чтобы вспомнить, к чему вела.

Я знаю, как проникать в здания и выходить оттуда. Но это не такое, как

остальные, – она суёт руки в карманы и начинает расхаживать по камере. – Охрана удвоена, утроена. Чрезмерная. Это смешно. Им приходится тратить несколько часов в день, чтобы вводить коды и поворачивать замки, – она зарывается пальцами в свои каштановые кудри и напрягает лицо, внезапно потеряв рассудок. – Ненавижу это здание! Здесь ничего не имеет смысла! Я могу подобрать ключ к замку, но не код. Я не хакер! Я – журналист! Я не могу вас вытащить.

Порыв ветра бьёт в здание, но не стихает. Дом трещит, как дерево, сражающееся с бульдозером. Я никогда не слышал, чтобы ураган повалил небоскрёб, уверен, они построены с учётом сильного ветра. Но опять же, окружающие этот остров руины свидетельствуют о том, что старому миру не хватало предусмотрительности. А это – новый мир. Здесь новые ветры.

Я слышу, как над и под нами бьются окна.

Мне жаль, – говорит Томсен, яростно вытирая лицо. Я с тревогой понимаю, что она плачет. – Я не могу подобрать код. Я не могу вытащить вас отсюда. Простите.

Джули смотрит на Нору через дверь камеры, словно ищет помощи, но Нора всё ещё занимается М. Она рвёт одежду охранника на лоскуты и перевязывает раны.

Джули стучит в дверь Томсен.

Можно войти?

Томсен не отвечает, поэтому Джули толкает дверь и входит внутрь, бросая через плечо взгляд, говорящий мне идти следом. Я – её помощь.

Прежде чем обратиться к женщине, лихорадочно расхаживающей по камере, я ловлю момент, чтобы рассмотреть её камеру. Будто ты оказываешься внутри особенно маниакального Альманаха. Пол, стены и кое-где даже потолок покрыты словами и рисунками. Некоторые из них выцарапаны на стенах, другие нарисованы с помощью пальцев едой, а может, другой менее аппетитной субстанцией. Сами записи – мало какие из них читабельны – это подробное описание жизни в камере. Расписание кормления. Описания и портреты охранников. Размышления о цели её задержания. Всё написано в том же стиле, что и сам Альманах. Вся её энергия, направленная на изучение мира, сжалась в этой комнате.

Мне приходит на ум, что это безжалостно. Мне приходит на ум, что человеку, чья жизнь – это поиск, человеку, который никогда не перестаёт двигаться, два месяца в этом месте должны показаться столетием.

В камере темно, потому что лампочки разбиты. Записи на стенах испещрены дырами от ударов кулаками.

Томсен, слушай, – говорит Джули. – Мы и не ожидали, что ты вытащишь нас.

Мы хотим выбраться все вместе, и примем любую твою помощь.

Томсен продолжает ходить. Джули смотрит на неё.

Как давно ты занимаешься Альманахом?

С девяти лет после BABL, – моментально отвечает Томсен.

Что побудило тебя начать?

Уже была в дороге, искала башню. Подумала, что могу делиться новостями, которые найду, чтобы хоть чуть-чуть мир, осветить тёмные участки. Лучшее, что я могла бы сделать, пока башня не упадёт.

Значит, ты в одиночестве искала источник помех... одиннадцать лет?

Не в одиночку, у меня была Барбара! В ней столько человеческого, что я бы хотела вас познакомить. Я была в башне, я знаю, она есть, у меня была бомба, я почти сделала это, а потом эти грёбаные... эти мужчины, они...

Джули ждёт. Наконец, Томсен замечает тишину и перестаёт вышагивать.

Я знаю, как это тяжело, – говорит Джули. – Чувствовать, будто ты должен спасти мир. Будто только ты один пытаешься это сделать.

Томсен смотрит на неё влажными пустыми глазами.

Я чувствовала себя так же очень долго. Странствовала по стране, наблюдая, как мои родители постепенно сдаются. Переехала в убежище, полное людей, которые были рады умереть в клетке, – она качает головой. – Кстати, ты была там. На Стадионе в Убежище? Думаю, именно его ты описала его как «закрытый, враждебный». Очень точно.

Томсен продолжает смотреть.

В любом случае, я просто хотела, чтоб ты знала – больше ты не работаешь одна. Теперь у тебя есть команда, мы помогаем друг другу.

Томсен смаргивает последнюю влагу с глаз.

Команда?

Как говорит Нора, мы огромные фанаты. Для нас будет честью работать с тобой.

Эйбрам работал на Аксиому, – добавляю я. – Может, у него есть информация, которой нет у тебя.

Верно, – говорит Джули. – Давай попробуем. Открой все двери, которые можешь. Посмотрим, как далеко мы уйдём.

Томсен кивает. Она так сильно кивает, что я переживаю за её шею.

Хорошо, хорошо. Давайте.

Я смотрю через её плечо на улыбающегося подонка на рекламном щите, качающегося на соседней башне. Мой взгляд цепляется за что-то ещё. Что-то ярко– красное и кружащееся.

Ого, – говорю я. – Там...

Нет времени разговаривать. Я возвращаюсь к языку тела. Сбиваю девушек с ног как раз тогда, когда красный знак остановки влетает в окно, и, как пила, врезается в гипсокартонную стену. Ветер свистит через разбитое стекло.

Мы можем это сделать сейчас? – кричит Джули Томсен, вытаскивая осколки из волос.

Томсен вытягивает из кармана сумку с импровизированными инструментами и бежит к дверям, ведущим на лестницу.

М встаёт на ноги. Нора пытается поддержать его, но он отодвигает её:

Я в порядке.

Ты уверен?

Хорошая работа. Я в порядке.

Мы толпимся вокруг Томсен, пока она работает над замком с помощью скрепки и чем-то похожим на распрямлённое кольцо для переплёта. Эйбрам задерживается в дверях. Он не присоединяется к нам, пока замок не щёлкает и дверь не распахивается. Мы спускаемся по тёмной лестнице, и в это время позади нас разлетаются окна. Словно град из пуль, стёкла пробивает мусор.

* * *

В нарушение всех строительных норм, которые можно вообразить, на каждом этаже заперты двери. Если бы начался пожар, работники верхних этажей медленно прожарились до готовности, успев спуститься лишь на половину пути.

Лестничные двери – это цельные плиты, но в дверях, ведущих в офисы, есть окна, и я смотрю в них, пока Томсен взламывает замки. Пусто. Свет не горит.

Большинство офисов походи на странные гибриды офисных этажей корпораций и военных казарм: рабочие места с кроватями, комнаты с оргтехникой со стойками для ружей. Некоторые похожи на тюрьму, но мы, похоже, остаёмся единственными заключёнными. Это была пассивно-агрессивная казнь, или про нас просто забыли в суматохе? Об этой компании ничего нельзя сказать с уверенностью. Несмотря на кажущуюся тягу к порядку и безопасности, новая Аксиома похожа на сломанный механизм, на неисправную хлопающую взрывчатку, установленную для мира.

Хорошо, что теперь? – спрашивает Томсен. – Раньше я спускалась сюда, но вскрыть этот замок я не могу. Что теперь?

В четырёх этажах от земли мы натыкаемся на дверь с кодовым замком. Её толстая сталь не даёт даже думать о том, чтобы прорваться, хотя царапины и вмятины указывают на прошлые попытки.

Эйбрам, – говорит Джули. – Ты работал в этом здании? Знаешь какие-нибудь коды доступа?

Эйбрам смотрит на замок и ничего не говорит.

Эйбрам?

Я даже код в Питтсбурге не знал, – тихо отвечает он. – Всё поменялось.

Ветер ревёт в разбитых окнах, и здание качается. Движение едва ощутимо, но эффект ужасающий, будто гравитация усилилась, и мы вот-вот упадём на землю.

Провались пропадом, – Нора, вытаращив глаза, начинает нажимать случайные цифры.

Я знаю, -добавляет Эйбрам после раздумий, – что в этих замках заложена взрывчатка.

Палец Норы застывает в воздухе.

Три ошибки и ты без руки.

Нора отходит назад. Джули качает головой.

Да что не так с этими людьми?

Я открываю внутреннюю дверь и вхожу в тёмное пространство офиса, где воет ветер. Кресла катаются взад и вперёд. Вдохновляющие плакаты с животными трепещут на стенах – волки, поедающие оленя и черви, поедающие волков. На каждом подпись: ПОБЕЖДАЙ.

Я так много не понимаю в том, что сам помог построить. Мой дед был жадным, жестоким и так далее, но не сумасшедшим. Я не могу представить, чтобы мы придумали это здание. Этот город. Эти эксперименты со смертью и этих улыбающихся роботов. Откуда это всё? Кто создал этот лихорадочный мир, который придумывали мы? Возможно, мы нарисовали контур, но заполнил его кто-то ещё.

Я слышу, как кто-то выкрикивает моё имя – то, которое я заслужил, с которым жил и о котором заботился, а не то, которое прицепилось ко мне при рождении и изменилось до неузнаваемости – но откуда-то издалека. С каждым шагом внутрь офиса я шагаю вниз по лестнице. Я спускаюсь в свой подвал и начинаю копаться в затхлых коробках.

«Где же оно?» – спрашиваю я у грязного изгоя, прикованного к лестнице.

«Где что?» – хихикает он.

«То, с помощью чего я выйду отсюда. Покажи мне, где».

«Почему я должен?»

«Потому что ты эгоист. Ты заботишься о себе. И, как бы мне не противно было говорить это, я – это ты».

Он раздумывает.

«Справедливо».

Он пинает коробку.

Извиняюсь, – говорю я, трогая Томсен за плечо. Она пристально смотрит на клавиатуру, бегая пальцами по волосам, и отпрыгивает от моего касания. Смотрит на меня, видит что-то в моих глазах и отходит в сторону.

Что ты делаешь? – спрашивает Джули, пытаясь закрыть офисную дверь. Лестничный пролёт заполняется занесённым ветром мусором.

Я смотрю на клавиатуру. Я смотрю через плечо своего деда. Он показывает мне личный семейный код, который я передам своим детям, потом внукам, потом...

Р, не надо! Атвист вводит код.

Дверь открывается.

Твою...мать, – говорит Нора. – Я знала. Она смотрит на Джули и М.

Ведь мы все это знали, правда? Его одежда? Все эти заскоки?

Джули смотрит на меня. Не то, чтобы шокированно, но потрясённо. Она ждёт, что я что-нибудь скажу, и я чувствую, что прямо сейчас правильные слова могут всё исправить, пропасть тайн между нами исчезнет, и Джули вернётся ко мне. Слова, которые она ждёт, очень легко произнести: «Я вспомнил свою прежнюю жизнь. Я был сотрудником Аксиомы, как Эйбрам и М, был обманутым винтиком в этой адской машине, но теперь я другой».