Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"
Автор книги: Айзек Марион
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
* * *
Старший брат счастлив.
Я люблю, когда старший брат радуется, потому что это значит, что всё в порядке. Он переживает сильнее остальных; он думает, что остальные недостаточно внимательны, даже папа, поэтому если старший брат счастлив, я знаю – мы в безопасности.
–Перри! Тащи водяные пистолеты! Мы можем устроить в лесу сражение! Старший брат набивает рюкзак одеждой и весёлыми штуками.
Футбольный мяч. Фрисби. Цветные карандаши и доска для рисования. Я хочу попросить, чтобы он нарисовал мне монстра. Мама сказала, что придуманные монстры страшнее настоящих. Я повешу монстра старшего брата на дверь, чтобы отпугивать их.
–Погнали, ребятки! – кричит папа. Они с мамой стоят у машины, двигатель работает, время ехать. Я хватаю водяные пистолеты, выбегаю и сгружаю их в кузов. Старший брат залезает туда, тянется вниз и поднимает меня за подмышки, как это делали папа с мамой, когда я был малышом. Мы сидим на ржавом металле, и я чувствую под собой грязную воду, которая собралась в трещинах, но мы с братом улыбаемся. Мы прижимаемся затылками к окну – это значит, что мы готовы ехать – и папа выезжает в город на скоростную дорогу, затем едет по дороге мимо старых сараев, потом по гравию, потом по грунтовке. Мы с братом прыгаем на ухабах, как попкорн на сковородке, который жарит мама, и я начинаю смеяться. Старший брат тоже смеётся, хотя он
настолько стар, что уже почти взрослый. Он смеётся, потому что счастлив, а это значит, что всё хорошо.
* * *
Я съезжаю с шоссе на дорогу со старыми сараями. Теперь их нет – несомненно, сараи пошли на дрова для растопки, но бетонные плиты фундамента остались стоять, как баскетбольные площадки, неожиданно оказавшиеся посреди поля.
Я поворачиваю на дорогу из гравия, и мы проезжаем мимо нескольких десятков старых ферм. В моих украденных воспоминаниях нет ничего о тех, кто мог здесь жить, но когда Хелена сгорела, им пришлось уехать. Мне немного интересно, зачем они заколотили окна. Некоторые дома заперты, а в одном небольшом коттедже даже есть забор из металлической сетки, окружающий двор. Мельком я замечаю технику, не похожую на сельскохозяйственную, но заставляю своё внимание держаться дороги. Мы не найдём Эйбрама ни в одном из этих домов, расположенных на недружелюбном расстоянии друг от друга. Они всё ещё остаются соседскими, а он хочет быть в полной изоляции, которую может найти лишь в конце длинной грунтовой дороги. Я вижу, как некоторые дома оторвались от гравийной артерии и погрузились в лес как сырые и тёмные пещерные рты со знаками
«ПРОХОД ВОСПРЕЩЁН».
Некоторые из них почти полностью скрыты ветвями и кустарниками, поэтому я переключаюсь на вторую передачу, внимательно изучая все окна. Когда мы приближаемся к месту воспоминаний, я начинаю волноваться, что за минувшие годы дорожка к дому Кельвинов полностью заросла, но затем я, дрифтуя, останавливаюсь. Джули останавливается позади меня. Когда пыль оседает, мы видим широкое шоссе, ведущее в лес. На дороге растёт трава, но она невысокая.
Кусты подстригали года два назад – их обрубленные ветки ощетинились новыми отводками.
Этой дорогой пользовались. А сегодня ей пользовался как минимум один человек. Через траву ведёт линия тёмной земли, оставленной одинокой покрышкой. Джули поворачивает дроссель и пулей проносится мимо меня, поднимая струю гравия, превращающуюся в брызги грязи. Я догоняю её, стараясь держать мотоцикл вертикально на неровной поверхности, но мне не приходится долго мучиться. Через несколько сотен метров по лесу мы подъезжаем к воротам. Тяжелые стальные трубы в красно-белую полоску, которые когда-то защищали городские парковки от угона транспорта. Словно Лесная Служба Монтаны пропустила уведомление, оставленное
нами на планете несколько десятков лет назад.
Спраут сидит на коленях в конце дороги, пытаясь загнать гусеницу к себе на палец. Её отец пробует распилить замок на воротах карманной ножовкой.
–Раньше этого тут не было, – говорит он, не останавливаясь и не оборачиваясь. – Они вернулись?
Мы с Джули слезаем с мотоциклов и приближаемся к воротам.
Я их искал столько лет, а они всё это время были здесь? – продолжает он.
Эйбрам, – говорит Джули. Он продолжает пилить.
–Почти готово.
Джули смотрит на него, пытаясь привести дыхание в норму.
–Эйбрам.
Наконец, он поворачивается. Смотрит на неё, на меня и раздражённо поднимает руки.
–Как? Как,чёрт возьми, вы узнали, куда я поехал?
Джули смотрит на меня. На секунду мне кажется, что я должен ему рассказать. Его не было в большей части воспоминаний, которые я забрал у Перри, но я уверен, что мне хватит тех первых пяти лет, чтобы убедить его, кем я когда-то был. Если бы он знал, что чума не такая уж непобедимая, это бы пошатнуло его непоколебимое мнение? Или просто сломало его? Винтовка за его спиной затыкает мне рот.
–Мы ехали по следу, – говорит Джули.
–Брехня. Даже Дэви Крокетт не смог бы отследить мотоцикл на мощёной дороге.
–Эйбрам, пожалуйста, – говорит Джули, пытаясь поскорее соскочить с темы. – У нас, наверное, последний самолёт в Северной Америке. У нас есть долбаная колесница богов, которая отвезёт нас куда угодно, но она бесполезна без тебя.
–Я починил для вас отцовские мотоциклы. Организуйте банду байкеров-хиппи.
Я пас.
Он отворачивается и продолжает пилить.
–Мы уже это сделали, Эйбрам! – Джули делает несколько шагов в его сторону. – Ты согласился ехать с нами! Что изменилось?
–Я согласился только с тем, что Аксиома поймает меня, если я попробую поехать сюда. Поэтому я сюда прилетел.
–Почему этот грёбаный дом? Ты можешь полететь куда угодно, а выбрал вот
это? – она показывает на грязную дорогу и окружающий её тёмный болотистый лес.
–Здесь есть бомбоубежище. И годовой запас провианта.
–Годовой? – насмехается Джули. – А что потом? Будешь охотиться на кроликов и всю оставшуюся жизнь дрочить в лесу?
Эйбрам не отвечает. Пила издаёт тонкий звук, похожий на высокую ноту, взятую скрипкой.
–Ладно, пускай ты покончил со своей жизнью, прекрасно, но как же Спраут? Ты хочешь похоронить её вместе с собой?
–Не впутывай её, – ворчит Эйбрам, не прекращая пилить.
–Она уже впутана! Она здесь! – Джули поворачивается к Спраут, которая, нахмурившись, наблюдает за перепалкой, пока забытая гусеница забирается вверх по руке.
–Спраут. Ты хочешь жить в лесу только с отцом? Или хочешь завести друзей и научиться разным вещам? Может, научиться строить или изобретать? Попытаться помочь миру?
Эйбрам разворачивается и швыряет ножовку в грязь.
–Не смей науськивать мою дочь. Это моё решение.
–Это её детство! – кричит Джули, снова делая к нему шаг. – Это её жизнь!
–Она моя дочь, чёрт побери!
–Она не твоя вещь! Она – человек!
Они стоят нос к носу, трясутся от ярости, и каким-то образом Джули удаётся смотреть на него сверху вниз, хотя её ноги намного короче.
–Папочка? – голос Спраут слишком тихий и робкий и почти теряется в напряжённой атмосфере. – Я хочу строить.
Эйбрам даёт воротам хорошего пинка. Замок щёлкает и створки распахиваются. Он грубо хватает Спраут подмышки и садит её на мотоцикл. Запускает двигатель и в воздух взлетает струя грязи. Перед тем, как они исчезают в лесу, Спраут бросает на Джули печальный взгляд.
Единственным звуком остаётся противный скрип зубов Джули. Затем она прыгает на свой мотоцикл и заводит его.
–Джули, не надо, – говорю я, направляясь к ней.
–Что не надо? – огрызается она.
–Не заставляй его. Ты же не знаешь, что он сделает.
–Это он меня заставляет, – отвечает она, повернувшись ко мне спиной. Я
внезапно осознаю, что к ней привязан дробовик. – Я тоже не знаю, что сделаю.
Она поворачивает дроссель и с рёвом направляется по тропинке. Я следую за ней с нарастающим страхом. Мозг подкидывает мне картинки возможных исходов, и к тому времени, как деревья редеют, приближаясь к поляне, я готовлюсь к бою, умоляя прошлое ещё раз одолжить мне боевые навыки.
Когда я выруливаю из-за угла, Джули и Эйбрам уже стоят на поляне. Я жму на тормоз, и мотоцикл поскальзывается, подпрыгивает и выскальзывает из-под меня, а я падаю в грязь. Никто даже не смотрит, как я поднимаюсь и стряхиваю пыль с одежды. Они смотрят прямо перед собой на бревенчатый домик в центре небольшой залитой солнцем поляны. Неотёсанные брёвна, черепичная крыша и кирпичная труба обещают уютные вечера у огня – классический образ деревенского домика, если не считать дверей и окон. Дверь представляет собой совсем не деревенскую клёпаную сталь, а окна – тёмные отверстия с причудливыми стальными решётками.
В центре двери – знак. Зубчатая пустая мандала.
Эйбрам выдёргивает из рюкзака винтовку и слазит с мотоцикла. Джули делает то же самое.
–Держись поближе, Мура, – говорит Эйбрам и движется к крыльцу. Ни кресел– качалок, ни фонарей. Там, где должна быть дровяная поленница, лежат боеприпасы. Он подходит к окну и прислушивается. Я слышу только отдалённые трели птиц и шорох сосновых ветвей. Он хватается за тяжёлую дверную защёлку, приготавливает оружие и открывает дверь.
Стрелять не в кого. Домик пуст. Нет мебели и кроватей, только голый пол и кухонный уголок, заваленный посудой, вероятно, предназначенной не для приготовления пищи. Вместо лосиных голов и картин с пейзажами на стенах висят кандалы. С толстых кабелей, привинченных к стене, свисают резиновые наручники и ошейники. В кандалах никого нет, но тёмные пятна на стенах рассказывают мрачные истории.
–Что это? – шепчет Джули, держа дробовик наготове.
Эйбрам перебирает инструменты на кухонном столе. Скальпель. Расширитель.
Пила для черепа. Я вспоминаю Морг Норы и то, что было до него – место, где изучали Мёртвых и учились их убивать. Это самое простое объяснение, но здесь что– то не так.
Я шагаю вперёд и поднимаю со стола предмет, чтобы удостовериться в том, что я вижу. Кукла. Пластиковый голый пупс, белый как кость, с пустым плоским овалом вместо лица.
–Папочка, смотри, – говорит Спраут, поднимая что-то с пола и протягивая это Эйбраму. Кукольное личико. Или одно из них, неважно. Я вижу другие лица, разбросанные по столу. Маленькие бумажные кружочки, вырезанные из журналов: симпатичные мило улыбающиеся мужчины и женщины.
Спраут прижимает вырезку к лицу куклы и она прилипает. Что происходило в этом домике?
Эйбрам качает головой, будто хочет сосредоточиться. Он встаёт на колени и поднимает с пола крышку люка. Вытаскивает фонарик и смотрит на Джули.
–Побудь со Спраут. Джули мотает головой.
–Я тебя прикрою. Со Спраут может посидеть Р.
–Мне не нужно прикрытие, и я не доверяю «Р». Останься со Спраут. Он спускается по лестнице и исчезает в тёмном квадрате. Мы ждём.
–Ну?– через секунду кричит Джули. Тишина.
–Эйбрам? – она ступает на край люка и вглядывается в темноту. – Эйбрам! Она смотрит на меня, накручивая локон.
–Я не вижу его, – она оглядывается на Спраут, потом снова на меня. – Иди проверь.
Я осознаю, что стою в дальнем углу комнаты, будто что-то меня туда оттолкнуло. Я не помню, как оказался там. Идеальный чёрный квадрат люка будто недостающий пиксель в формирующейся реальности.
–Р?
Я несколько раз моргаю и подталкиваю себя к краю люка. Дневного света достаточно, чтобы разглядеть лестницу и небольшой участок пола под ней.
Заставляю руки и ноги выполнять свою работу и спускаюсь. Я затыкаю нос – воняет плесенью и разложением. Пиррова победа для моего обоняния, но ведь так пахнут все подвалы. Паутины и крысиные тушки. Это просто подвал.
Я спускаюсь на дно и вглядываюсь в темноту.
–Эйбрам?
Ответа не последовало, но по мере того, как мои глаза привыкают к темноте, я вижу, как его фонарик шарит по пустым ящикам. Я двигаюсь вперёд, заметив, что подвал больше самого домика. Это обширная бетонная камера с рабочими столами, полками и частично отделённой ванной комнатой. Интересно, домик был просто запоздалой идеей?
На столах и полках разбросаны инструменты, медицинские приборы и не поддающиеся объяснению странные вещи вроде стопки дорожных знаков и коробки с париками, но, в общем, в бункере довольно чисто.
Эйбрам сидит на полу напротив камеры, похожей на холодильник без двери, скрестив ноги. Фонарик освещает призрачным голубым светом его лицо – пустые глаза, сжатые губы – и внутренности холодильника.
–Всё пропало, – бормочет он. – Еда, лекарства, кровати, одеяла... даже грёбаная туалетная бумага. Они оставили только это.
Полки морозильника голые, но далеко не пустые. Аккуратно сложенные трупы возвышаются до половины стены, образуя градиент разложения: внизу сухие кости, посередине скелеты, обтянутые кожей, а наверху – коричневые раздутые тела. У некоторых в головах есть дыры, но их меньшинство. Кажется, большая часть умерла по непонятным причинам.
–Что они пытались сделать? – спрашиваю я, не в силах оторвать глаз от братской могилы.
–Понятия не имею.
Из груди одного из тел вылазит крыса и перебегает на свежий труп. Она откусывает кусок от сочащейся мочки уха. Труп дергается.
Эйбрам встаёт и направляется к лестнице, оставив меня в полной темноте. Я спешу следом за ним, пытаясь не обращать внимания на влажное шевеление за спиной.
Спраут ждёт у края люка, но я не вижу Джули, пока не выхожу на дневной свет. Она стоит напротив маленького кабинета в дальнем углу дома и смотрит вниз. Что– то читает. Большую розовую карточку. Когда она поворачивается к нам, то прячет её за спиной.
–Что нашли?
–Ничего, – отвечает Эйбрам.
–Ничего? – она смотрит на меня и видит ужас на моём лице. – Р, что ты...
–Что это? – спрашивает Эйбрам, протягивая к ней ладонь. Почему-то Джули колеблется – всего пару секунд, но я уже ощущаю крошечные вопросы, как мурашки бегущие по коже.
–Ты мне скажи, – говорит она, протягивая карточку. – Похоже на записки для совещания или что-то вроде того.
Я подхожу к Эйбраму и читаю через плечо. Текст состоит преимущественно из аббревиатур и жаргона, он бьёт мне в мозг как радиопомехи. На секунду мне
кажется, что я снова стал неграмотным. Но хорошо сосредоточившись я могу его разобрать.
Полная зачистка, MT, ID, WY, 87 обр. собрано Бродячих: ^свежие ^податл ^активн прот. гнездовых Бродячие Ориент. отвечают: 45%
Гнездовые: 5%
Зап. прекратить набеги на гнёзда, увелич. зачистку улиц Зачистка улиц
Уличная зачистка АГ 10-30 обр. в день, ^60% в мес. Обр. указывает на расширенную миграцию, до 300 ми прот.
первонач.
Причина неизвестна, но зап. капит.
Новые Ориент. метод “de-id” ^20% эффект.
65 обр: X
12 обр: 40% сотр.
8 обр: 76% сотр.
2 обр: 100% сотр.
Зап. все объект. Принимают “de-id” в совокуп. С Детройт. “de– edu” методом, содрж. изучение Нью-Йрк “розовый напиток” метод
Зап. закрыть все объекты Хелены, перевезти персонал + обр в Детройт + Нью-Йорк, объединить методы + ресур.
План на 1 г. : 100% сотр., начать массовое произ.
Эйбрам смотрит на карточку намного дольше, чем требуется, чтобы её прочитать.
–Это... что-то для тебя значит? – спрашивает Джули. В её тоне есть что-то большее, чем простое непонимание. Намёк на потревоженный осадок утонувших мыслей.
Эйбрам отрицательно качает головой. Непонятно, то ли он отвечает Джули, то ли внутреннему голосу. Он берёт Спраут за руку и выходит из дома.
–Эй! – Джули выбегает за ним. – Эйбрам!
Солнце опустилось немного ниже, небо стало чуть бледнее. Воздух неподвижен, и деревья выглядят неживыми. Эйбрам поднимает Спраут, усаживает на свой
мотоцикл и садится позади неё. Он сдаётся и с горечью произносит:
–Я поведу самолёт.
Джули останавливается на крыльце и вскидывает голову.
–Правда?
–Пока не найду безопасное место, где смогу осесть. Может, это случится через год на другом конце света, а может, завтра в Торонто. В любом случае, я выйду из игры, найдёте вы свою утопию или нет. Это понятно?
Джули не отвечает.
–Это понятно?
Да, – говорит она, – понятно.
Эйбрам заводит мотоцикл, делает разворот и исчезает за деревьями. Мы стоим на ступенях крыльца, слушая затихающий шум мотора.
–Что вы там нашли? – тихо спрашивает Джули.
–Трупы, – отвечаю я, глядя в темноту тропы. – И больше ничего.
–Ого.
Я смотрю на неё.
–А что нашла ты?
На её лице мелькает удивление и лёгкое смущение, будто я подкрался к ней сзади, пока она писала дневник, но всё исчезает так быстро, что я не могу быть уверен, что это не игра моего воображения.
–Просто клочок бумаги, – говорит она. – Просто несколько слов.
Она прыгает на мотоцикл и пинает его, возвращая двигатель к жизни. Я еду в лес следом за ней.
МЫ
МАЛЬЧИК хочет есть.
Он парит где-то между стадиями, идеально балансируя между Жизнью и Смертью, почти недостижимый для них обоих. Но только почти. Он прошёл сотню миль, не потребляя энергии, но никто не может так долго бросать вызов физиологии
его баланс нарушается.
Он не помнит, когда ел в последний раз. Его прошлое – это неразбериха, разорванная и беспорядочно склеенная книга. Большой человек, высокий человек, семья скелетов. Потом другие мёртвые люди. Размытые лица, незнакомые комнаты. Его передавали из рук в руки, заботились о нём, кормили кусочками мяса, но потом забывали в тёмном коридоре, и его подбирал кто-то другой, опять кормил и опять забывал.
Мы не можем расшифровать эти намокшие слепленные страницы и переходим к свежим, где он ощутил новый запах, появившийся в аэропорту, новые звуки, эхом разлетевшиеся по коридорам, голоса и скрипучую старую музыку. Он увидел, как всё вокруг меняется, почувствовал, как изменения проникают внутрь него и отталкивает это. Он не был готов принять этот якобы новый мир, похожий на неадекватного отца, который избил ребёнка, а теперь извиняется и лезет обниматься. Мальчик не доверяет его распростёртым объятиям.
Теперь он далеко от этого мира, глубоко в лесу. Он одинок сильнее, чем был
когда-либо, если одиночество можно измерить километрами. Этот участок шоссе так долго оставался нетронутым, что лес начал превращать его в зелёное пространство, сглаживать, как исчезающий шрам. Молодые сосны пробиваются сквозь асфальт, разбитый для них корнями сосен-родителей. Сначала идут плиты, потом обломки, потом камешки и песок. Вдали от решётки чужих умов он может почувствовать ненадёжность окружающих вещей. Краем глаза он замечает движение. Здешние предметы ждут, что кто-нибудь скажет им, что они из себя представляют. В этих местах мальчик готов увидеть что угодно: сферические двери, треугольные огни, хрустальных птиц и тощих медведей, но никак не мужчину в футболке Sonic Youth на велосипеде.
Мужчина проезжает мимо, потом останавливается, слезает с велосипеда и идёт к мальчику. У него аккуратная бородка и коротко подстриженные волосы, глаза спрятаны за солнцезащитными очками Wayfarer. В другую эпоху он мог бы работать в модной компании по разработке программного обеспечения, но сейчас он грязный и вспотевший, из его сумки торчит дуло.
Мальчик смотрит себе под ноги. Мужчина приближается к нему.
–Ты Живой? – спрашивает он, останавливаясь на безопасном расстоянии. Мальчик пожимает плечами.
–Думаю, это значит «да». Ты один? Мальчик кивает.
Мужчина разглядывает его. Мальчик бледен, насколько смуглая кожа может быть бледной.
–Ты можешь разговаривать?
Мальчик не поднимает головы и не отвечает. Он может говорить, но не делает этого. Разговаривать – значит позволить людям проникнуть внутрь, разделить общую землю и общий язык. Даже если это мерзкие слова, разговор – это связь, которая требует хоть небольшого доверия. Больше доверия, чем есть у мальчика.
Но мальчик одинок. И голоден. Он смотрит на мужчину.
–Господи! – говорит мужчина, отпрыгивая назад и инстинктивно протягивая руку к оружию, но останавливается и внимательнее вглядывается в глаза мальчика. Яркий мерцающий жёлтый. Два золотых кольца.
– Это не глаза Мёртвых, – говорит он. – Тогда чьи? Мальчик пожимает плечами.
Мужчина смотрит на мальчика. Оглядывает его с ног до головы.
–Как тебя зовут?
Мальчик пожимает плечами. Секунду мужчина раздумывает.
–Почему бы тебе не пойти со мной.
Мальчик изучает лицо мужчины, пытается прочесть что-нибудь. Но солнцезащитные очки скрывают его душу.
«Это хороший человек?» – спрашивает нас мальчик. Мы не отвечаем.
Мальчик берёт мужчину за руку. Мужчина улыбается.
На велосипеде нет места для мальчика, поэтому мужчина везет его рядом с собой. По мнению мальчика, это добрый поступок, ведь теперь мужчина будет идти медленнее и его путь станет в два раза длиннее. Мёртвые кормят маленьких мертвецов, чтобы те смогли в будущем помочь им прокормиться. Никаких чувств, никаких уз, только растущая геометрическая прогрессия. Мальчик очень давно не встречался с добротой.
Они идут молча. Время от времени мужчина поглядывает на мальчика. Он чувствует этот взгляд даже через тёмные очки – ощущает на щеке лёгкое тепло.
Они выходят из леса и оказываются в маленьком городке у шоссе. Ветви деревьев протыкают окна просевших домов с поросшей на крышах травой. Солнце тает над горизонтом.
Здесь мы будем спать, – говорит мужчина, снова поглядывая на мальчика. Они покидают разрушенную дорогу и входят в разрушенный город.
Рядом с автозаправкой находится крошечная детская площадка. Одни качели и паукообразный турник. Его яркие краски облупились и он представляет собой купол из ржавых стальных перекладин.
Мужчина оттаскивает охапку черепицы от стены бензоколонки к турнику, бросает её через отверстия и забирается внутрь.
–Здесь безопаснее всего развести огонь, – говорит он, улыбаясь мальчику. – Здесь сюрпризов нет.
Мальчик заползает в купол и садится на траву, растущую в песке. Он наблюдает за мужчиной, который разводит в гнилой черепице крошечный печальный костерок, по большей части состоящий из дыма. Когда мужчина понимает, что огонь не разгорится сильнее, чем есть, он садится и, наконец, снимает очки. Смотрит на мальчика. Мальчик пытается прочесть его взгляд, но он такой пронзительный, что заставляет ребёнка отвернуться.
–Прости, что я так пялюсь, – говорит мужчина. – Я никогда не видел таких глаз,
как у тебя.
Мальчик лезет в сумку. Под пистолетом и большим ножом лежит кусок вяленой говядины. Он вытаскивает его и осторожно рассматривает. Когда-то он уже это пробовал, но, может быть, сейчас...
–Давай, – говорит мужчина. – Если голоден, то ешь.
Мальчик откусывает кусочек и жуёт солёное, химически законсервированное мясо. Никаких следов жизненной энергии, ни человеческой, ни любой другой. Он выплёвывает мясо на землю.
Мужчина кивает.
–Так и думал.
Мальчик поднимает на него глаза, не понимая смысл комментария.
–Я слышал о таких, как ты. «Преимущественно мёртвые»? Застрял... где-то между?
Мальчик опускает глаза и смотрит на огонь.
Мужчина садится на корточки, перебирается к мальчику, задевая опущенной головой несколько перекладин, и садится рядом.
–Наверное, это сбивает с толку. Мозг пробует донести до тебя, что ты – человек, хотя там ничего нет, только пучок импульсов в пустой комнате, – он смотрит на щёки мальчика. – Иногда я чувствую себя так же.
Пока мужчина разглядывает его щёки и шею, мальчик смотрит в огонь. Ядро костра светится сквозь дым мутным красным сиянием.
–Но ты знаешь, тебе не нужно об этом беспокоиться,, – мягко и очень искренне говорит мужчина, – потому что на самом деле ты не живой. Просто попробуй это запомнить, хорошо? Если запомнишь, всё станет проще.
Мальчик поворачивается к мужчине и смотрит на него. Тот улыбается и кладёт руку мальчику на бедро. Другую руку себе на ширинку.
Мальчик откусывает ему ухо.
Мужчина вскрикивает и вскакивает на ноги, ударяется головой о перекладину и падает лицом в огонь. Борода вспыхивает, как сухой мох, но мужчина лежит неподвижно. Мальчик задирает его футболку и вгрызается в источник жизни, пульсирующий сквозь фасцию, дельтовидную, трапециевидную и широчайшую мышцы.
«Как вы сохраните этот момент? – спрашивает он нас, уткнувшись лицом в окровавленную плоть. – Меня и этого плохого человека? Этот поступок, который я должен был совершить? Выше или Ниже? Люди прочтут его и извлекут урок,
или вы закроете его на замок?»
Нам хочется объяснить мальчику. Он не понимает, мы – не библиотекари, мы есть книги. Но даже если сейчас мы нарушим молчание, он не услышит нас. Он слишком занят.
Он сдирает с мужчины слой за слоем, переливая жизнь из его клеток в свои.
Мальчик очень долго боролся с голодом, пытаясь сохранить шаткий баланс, но всему есть предел. Он чувствует, как лекарство циркулирует в голове, щекочет глаза, открывает тайные истины, стучит в душу, но он держит дверь закрытой. Мальчик злится и не готов разговаривать.
Он ест, пока не наедается до отвала, садится на песок и смотрит на кровавую массу. Большая часть человека исчезла, но оставшиеся сухожилия начинают дёргаться. Мальчик не трогал мозг. Этот мозг – как токсичные отходы, пузырящиеся в его черепе, и его нужно уничтожить. Мальчик достаёт из сумки нож и отрезает мужчине голову. Тот открывает глаза. Теперь они стали серыми. Глаза наблюдают за мальчиком, копающим в песке яму. Наблюдают, как он опускает туда голову, наблюдают, как он засыпает их песком. Остаётся небольшой холмик, и мальчик строит из него песчаный дворец и вылазит из-под турника.
Он не забирает ни нож, ни пистолет, ни велосипед. У него нет цели выжить или прогрессировать, он просто ищет. Хотя, он снимает с мужчины тёмные очки и надевает на себя, чтобы скрыть мерцание – доказательство борьбы, которая идёт внутри него. Мальчик возвращается на шоссе. Мужчина, на которого он понадеялся, тлеет на костре, брызгая жиром. Завитки сального дыма поднимаются к звёздам.
Я
ЛЕСА МОНТАНЫ мне знакомы. Я смотрю на деревья, и мои руки и ноги
снова переживают то ощущение, когда на них взбираешься. Кора дугласовой ели с острыми выступами, мелкая наждачка осин, кривые стволы древних и полных тайн сосен.
Мы съезжаем по укрытому тенями склону холма, шум мотоциклов с заглушенным двигателем едва нарушает тишину. Я знаю, что Джули может ехать быстрее, но она притормаживает, позволяя мне задавать темп, так что мы едем, как ребятишки на четырёхколёсных велосипедах, пока не выезжаем на дорогу из гравия, затем на просёлочную, потом на шоссе. Я облегчённо выдыхаю, когда поворачиваю дроссель, и мотоцикл устремляется прочь от этого леса с призраками.
К тому времени, как мы добираемся до аэропорта, солнце исчезает, и на горизонте остаётся только тёмно-розовая полоска. Нора и М стоят, скрестив руки и прислонившись к переднему колесу самолёта, и хмурятся.
–Чё за хрень, Джулез? – спрашивает Нора, взмахивая руками, как вопросительными знаками.
Видимо, Эйбрам опередил нас больше, чем на несколько минут, поскольку грузовая рампа опущена, а мотоцикл стоит внутри. Джули мотает головой – «не спрашивай», и заезжает внутрь. Я еду следом, и мы начинаем закреплять ремни.
Мы подумали, что он хочет забрать самолёт, – говорит Нора, поднимаясь к нам вместе с М. – Я его чуть не пристрелила.
Без него самолёт бесполезен, – бормочет Джули.
Я бы выстрелила в ногу. Может, в член.
Четыре мощных двигателя оживают, наполняя грузовой отсек вихрями пыли.
Джули бьёт кулаком по кнопке закрытия двери.
Так что же произошло? – спрашивает Нора, пока мы поднимаемся по лестнице на верхний ярус.
Он... передумал, – потрясённая неуверенность в голосе Джули даёт Норе понять, что она больше ничего не добьётся.
* * *
Второй взлёт не такой мучительный, как первый. О том, что это не обычный рейс настоящей авиакомпании говорит только отсутствие привычных успокаивающих речей капитана. У нас даже есть стюардесса. Как только мы набираем высоту, по салону с подносом с кубиками карбтеина проходит Спраут.
Хочешь перекусить? – спрашивает она у Норы, сидящей через ряд от нас.
Нет, благодарю, – отвечает Нора.
М берёт один и вертит в руке, словно кубик Рубика, потом откусывает кусочек.
Хочешь перекусить? – спрашивает у Джули Спраут. Джули берёт кубик.
Спасибо, Спраут. Превосходный сервис.
Меня папа послал. Джули смотрит на меня.
Правда? Очень мило с его стороны.
Я думаю, ему стыдно, – говорит Спраут. – За то, что ругался. Хочешь перекусить? – она подталкивает ко мне поднос.
Я беру кубик.
Спасибо.
Пожалуйста.
Она разворачивается и идёт дальше по проходу.
Куда она идёт? – интересуется Джули. Потом я слышу звук открывающейся двери и голос Спраут из конца самолёта.
Хотите перекусить?
Я вскакиваю на ноги, собираясь бежать...
Пожалуйста.
Спраут, широко улыбаясь, появляется в проходе и несёт поднос как опытный профессионал. Она возвращается в кабину к обязанностям второго пилота.
Я сажусь на место. Джули кусает кубик.
Что думаешь, Р? – она задумчиво жуёт. – Она может заниматься этим ещё несколько лет до колледжа, а потом получить учёную степень и уйти в архитектуру. Может, Джоанна и Алекс станут её учениками.
Я вглядываюсь в белоснежный лунный ландшафт моего кубика и чувствую укол голода, будто несколько сантиметров желудка проснулись. Я откусываю и жую, морщась от сухости и непонятного запаха, словно обед из четырёх блюд взбили в один смузи.
Я знаю, – бормочет Джули. – Это не смешно. Я пожимаю плечами, продолжая жевать.
Вроде бы смешно.
Это шутки про мёртвых детей.
Я слышу в её голосе нотку, которая заставляет меня перестать жевать. Я слышал её ещё тогда в доме. Ил, поднявшийся со дна океана.
Суровая оценка, – говорю я ей в затылок и прижимаю Джули носом к окну. – Думаешь, у них есть будущее?
Она молчит, вглядываясь в темноту.
Думаю, есть. Просто мне хотелось бы, чтобы оно у их было не в таком мире.
Может, так и будет, – отвечаю я, но я не могу говорить уверенно. Слова проходят сквозь неё и вылетают в окно как слабый призрак.
Она вытаскивает журнал из кармана перед собой и откидывается назад.
Разглядывает модель на обложке. Таких женщин на земле больше не найдёшь – причёсанная, накрашенная, холёная и подтянутая до такой степени, что в ней больше не узнать человека.
Раньше я читала всё, что могла найти о старом мире, – говорит Джули, перелистывая хрупкие страницы. – Я изучала его, как мифологию. Мне всегда было интересно, какими бы были люди, которых я знала, если бы жизнь была просто кучей вариантов. Во что вы верите, какие у вас приоритеты, где вы живёте и чем занимаетесь... – она останавливается на Бродвейском мюзикле и горько улыбается. – Ты можешь представить себе эти варианты? Ты окружен облаком возможностей, которое ждёт твоего решения.
Она продолжает листать страницы. Рестораны. Фильмы. Музеи. Она останавливается на Университете Мичигана, и её улыбка исчезает.
Мама выросла в этом мире, – она рассматривает пышные фотографии библиотек, арт-студий, истерически смеющихся дружеских компаний. – Она не была
богатой, но жила до распада Америки. Она работала с палитрой, которую я не могу себе представить, – она пробегает пальцами по сморщенной бумаге и выцветшим чернилам. – У неё был этот мир. А потом она его потеряла... – её голос переходит в бормотание. – Это будет преследовать тебя вечно, да? Как можно это отпустить?
