Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"
Автор книги: Айзек Марион
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Она заталкивает журнал обратно в карман сиденья и на секунду закрывает глаза. Потом открывает и поворачивается ко мне.
Что было в том доме? Я не отвечаю.
Что они пытаются сделать? – она почти умоляет. – Сколько ещё мерзости случится в этом месте? – наверное, я должен попытаться её успокоить, сжать руку и произнести слова утешения, но я смотрю сквозь неё в тёмную дыру окна и вижу могилы и пламя, стальные трубы и коричневые зубы, и...
Эй, – Нора выглядывает из своего сиденья и смотрит на нас через проход. М тихо посапывает рядом с окном. – Мы могли бы и не узнать.
О чём ты? – спрашивает Джули.
Нора стреляет глазами в сторону кабины пилота, встаёт и указывает подбородком на разделяющую перегородку. Джули выпихивает меня в проход и мы идём с Норой за занавеску.
Взгляните, – говорит Нора, доставая тонкую жёлтую брошюрку и передавая её Джули.
Джули осматривает первую страницу. Бросает взгляд на Нору.
Где ты это нашла?
Мы отправились искать вас в вестибюль аэропорта, а они были расклеены повсюду.
Почему их всё ещё распространяют в аэропортах? – удивляется Джули, начиная читать. Нора пожимает плечами.
Я видела много записок на стенах. На полу свежее дерьмо. Может, аэропорты до сих пор собирают у себя путешественников.
Девятнадцать лет с BABL... это за прошлый год, да?
Ага. Практически новости. Посмотри на последнюю страницу. Джули перелистывает в конец, читает и ухмыляется.
Я знала. Чёрт тебя дери, я знала! – она пихает брошюру мне в руки. – Сможешь прочесть, Р?
Грубо откопированная бумага напоминает мне старомодный самодельный
журнальчик или манифест сумасшедшего. Бешеный почерк едва можно разобрать, но прочесть я могу. Понять – уже другой вопрос.
Что это? – спрашиваю я, протягивая брошюру Джули.
Это Альманах! – Джули поражена моей несообразительностью. – Даже ты должен знать, что такое Альманах.
Люди... верят в эту информацию? – я провожу пальцем по шизофреническим каракулям, по нарисованным сюрреалистичным монстрам.
Нищие не могут выбирать, Р. Люди не знают, что происходит даже за милю от их убежищ. Десять лет назад РДК прочёсывали страну вдоль и поперёк и
оставляли отчёты там, где проходили. Пусть это обрывки новостей, но всё же это новости.
Я так разволновалась, когда нашла такой в первый раз, – печально говорит Нора. – Было такое чувство, будто в город приехала моя любимая группа.
Джули улыбается.
У нас с мамой был тайный уговор. Если мы когда-нибудь их встретим, то бросим папу и сбежим вместе с ними.
Её губы дрогнули.
Но вернёмся к делу, – говорит Нора. – Исландия, верно? Звучит многообещающе, да?
Верно, – Джули отдаёт журнал Норе. – Теперь ты с ним поговори. Я уже достаточно доставала его сегодня.
Нора кивает и направляется к кабине.
Исландия? – спрашиваю я у Джули, понизив голос. – Ты уверена, что это ответ?
Она смотрит на меня так, будто я спросил, мокрая ли вода.
Конечно, не уверена. Просто... – она отворачивается и вглядывается в окно, в угасающем свете её лицо окрашивается в красный. – У меня хорошее предчувствие.
Почему?
Потому, что моя мама... – она смотрит на стадо маленьких облаков-барашков, пасущихся под нами. – Моя мама наполовину исландка. До встречи с папой она жила в Рейкьявике два года. Она так говорила о ней... о культуре и политике... будто там вещи имели смысл... Я так и не выяснила, зачем она вернулась.
Может, потому что её дом был не там.
Она смотрит на меня с удивлением и лёгким раздражением, но я не отступаю.
Уехать сейчас значит сдаться.
Почему? – рявкает она. – Что мы здесь имеем? Сраный дом?
Я вздрагиваю. Могу сказать, что она тоже чувствует, что сказала резче, чем планировала. Но она это перебарывает.
Что мы имеем? – настаивает она. – Грёбаный стадион? Гордость за Каскадию?
Людей, – я смотрю ей в глаза, пытаясь уловить её трепещущие мысли. – Эллу, Дэвида, Мари, Уолли, Тейлора, Бритни, Зэйн...
Я знаю, как их зовут, Р.
Так что, мы оставим их с Аксиомой? Сбежим?
Её взгляд заставляет меня чувствовать себя хулиганом, который проколол её воздушные шарики и пописал на накрытый стол. Но я всего лишь процитировал слова, которые она сказала мне несколько дней назад, в свою очередь цитируя меня несколькими месяцами ранее. Мы перебрасываем друг другу этот кусочек правды, будто нам больно его держать.
Она резко встряхивает головой, словно избавляясь от мыслей, и возвращается на место. Нора уже ведёт осаду пилотской кабины, и я рад, что на этот раз Джули осталась в стороне.
Какую часть фразы «разведчики не вернулись» ты не поняла? – говорит Эйбрам, размахивая Альманахом. – Сейчас Исландия может оказаться гигантским гнездом.
У кого больше шансов не поддаться чуме, чем у острова? Возможно, получив первые отчеты, они закрыли границы.
Ты врёшь мне или себе? Чуме плевать на границы. Они бы заразились и на космической станции, ради бога!
Джули подскакивает. Я вздыхаю.
Исландия была другой, – говорит она, просовывая голову в дверь кабины. – Они всё делали иначе. Их страна не развалилась бы, как наша.
А исландцы не люди? Что такого они сделали, чтобы стать другими?
Пока мы воевали во Второй Гражданской, они совершенствовали возобновляемые источники энергии, производство продуктов питания, вкладывались в образование и культуру – они не рушили, они процветали.
О, так ты любишь историю. Тогда должна знать, что когда мы слышали о них в последний раз, они наполовину ушли под воду.
Да, и они строили стены в море!
Нора тихонько выходит из словесной перепалки, пожимая плечами – «я старалась», и садится в своё кресло.
Ты знаешь, что Канада заражена, – продолжает Джули, перехватывая инициативу. – А ещё Мексика и, наверное, Южная Америка. Думай о другом полушарии!
Эйбрам встаёт и идёт к ней. Джули пятится из кабины, вставая в оборонительную позу, но он проходит мимо неё, заходит в туалет и мочится.
Джули скрещивает руки на груди и смотрит ему в спину через открытую дверь.
Тебе буквально на всё нассать, да? Эйбрам заканчивает и устало вздыхает.
Послушай, ты невероятная оптимистка, – он выходит из уборной и плюхается на сиденье в первом ряду, глядя на неё снизу вверх. – Мне бы хотелось верить, что существует маяк цивилизации, который ждёт, чтобы мы его нашли. Но если маяк существует, почему мы его не видим? Почему о нём никто не знает?
Думаешь, последняя оставшаяся страна будет себя рекламировать? Чтобы все облажавшиеся страны нашли диван, на который смогут упасть?
Кажется, Эйбрам призадумался.
Наверно, они просто ждут подходящего момента. Развивают ресурсы, разрабатывают план.
Он резко кивает и встаёт.
Хорошо, ладно. Исландия. Звучит неплохо.
Джули вскидывает голову, и очередной аргумент застывает на её губах.
Но на пути туда находится Торонто, – продолжает он, проталкиваясь мимо неё к кабине. – Если мы не найдём в Торонто то, что нам нужно, тогда поговорим о пересечении границы. Лады?
Он говорит очень искренне, этого не может быть. Что если его искренность саркастична... это искренний сарказм? Думаю, даже он сам не знает.
Он возвращается на своё место, растерянная Джули возвращается на своё.
Эй! – кричит М. – Сколько ещё лететь?
Он только просыпается, но ужё вцепился в подлокотники.
До завтра, – кричит Эйбрам.
М тихо выругивается и глубже опускается в кресло.
Я сжимаю колено Джули – ещё одна попытка её успокоить, но она погружена в свои мысли и, кажется, не замечает моих усилий. Поэтому я отворачиваюсь к окну.
Вид из окна не такой, каким должен быть. Внизу должны быть огни. Даже в отдалении должно быть видно несколько крупиц света, переходящих в сверкающие линии и скопления и, наконец, образующие экстатическую галактику города, пульсирующего и кипящего жизнью.
Но там ничего нет. Под нами только пустая темнота. Единственные существующие скопления звёзд находятся наверху – это старые добрые созвездия Льва, Рака и Козерога, но они не так дороги мне, как созвездия, созданные людьми, этими далёкими богами, которые не желают иметь ничего общего с нашими жизнями, полными риска. Несмотря на шум, смог и жаркие драмы, я скучаю по городам.
Наконец, солнце исчезает без следа, и наступает полная темнота. Я смотрю, как
она расстилается под нами ровным чёрным ковром, а потом вижу ... свет. Несколько светящихся пятнышек, потом ещё больше, потом круглый бассейн света, достаточно яркий, чтобы осветить окружающие его холмы. Огни образуют форму города, но это не уличные фонари и не свет из окон. Это пожары. Сотни зданий залиты характерным белым пламенем Церкви Огня.
Если вы посмотрите налево, – говорит Эйбрам по внутренней связи, подражая лаконичному бормотанию капитана воздушного судна, играющего в экскурсовода, – то увидите очень искренних людей в поисках лучшего мира.
Из горла Норы вырывается горький смешок.
Эти придурки всегда на высоте. Как свечи на сумасшедшем торте. Джули смотрит в окно,наблюдая за адской смертью какого-то города,
сожжённого на костре за ересь выживания. Я вижу в её глазах воспоминания, печаль, боль и гнев. Потом она закрывает их и сворачивается клубочком на своём сиденье, спиной ко мне и к окну.
Я наблюдаю за пламенем, пока оно не исчезает позади и не возвращается темнота. Тьма или огонь. Больше нет вариантов?
МОЯ МАТЬ.
Она верит в лучший мир. Но он так далёк и недостижим, что мы не примем участия в его строительстве. Новый мир будет вручён нам полностью сформированным и идеальным, он упадёт с небес и накроет хаос, в который мы превратили эту жизнь. Этот мир был приговорён ещё в начале своего создания, будучи изначально только одноразовой сценой в короткой драме, чей сценарий никто не понимает и чью концовку никто не может переписать. Мы можем внести только одно изменение – приблизить его конец, поскольку мы способны лишь разрушать. Мы испорчены ещё до рождения, и если когда-нибудь сделаем добро, то это будем не мы, а рука Господа внутри нас, которая движет нами, выполняя свой план. Наш величайший грех – вера в собственную значимость.
В это верит моя мать и учит этому меня, но я не понимаю, почему тогда она работает в лагере беженцев. Она кормит детей жертв войны и находит дома переселенцам... Разве эти люди не должны умереть? Разве это не тот самый Последний Закат, которого мы все ждём? Зачем она пытается оттащить солнце назад?
Я задаю эти вопросы маме, и она расстраивается. Они гасят свет, которое излучает её лицо, когда она работает в лагере, ремонтируя одежду, раздавая лекарства, приготавливая огромные чаны рагу. Помощь людям приносит ей радость, пусть даже это бессмысленно. Я решаю оставить её в покое.
Когда я могу, я всегда хожу с ней в лагерь, потому что здесь нет моего отца.
Здесь я могу выбрать себе одежду из пожертвованных вещей взамен моего домашнего изношенного тряпья. Отец говорит, что у нас достаточно вещей и нам не нужна ничья помощь, но я думаю, что мы живём немного лучше беженцев. В конце каждого дня мать бросает в сумку несколько банок с консервами и просит не говорить отцу.
Испачканные травой джинсы-варёнки. Бирюзовая футболка с Микки Маусом.
Мой выбор не отражает личных вкусов. Я беру одежду, которая мне впору.
–Здравствуйте, миссис Атвист.
–Что ты здесь делаешь?
Я перестаю рыться в ящике с обувью и прислушиваюсь к двум голосам на тротуаре. Мамин голос мягкий, но строгий, и я могу представить, как она, стоит, скрестив руки, серьёзная и неподвижная. Второй голос сухой и глухой, как хруст сломанной сгоревшей ветки. Он немного мне знаком. Должно быть, когда в последний раз слышал голос деда, я был совсем маленьким.
–Я пытался поговорить с сыном, но он застрял в этом Святом Огне по самый яйца. Из его черепа не вытянешь ни слова. Я подумал, что вместо этого могу поговорить с тобой.
–С чего ты взял, что я пойду против мужа? Или нашей Церкви? Святой Огонь – наша семья.
Я твоя семья, мать твою. Я хочу тебе помочь.
–Мы не хотим, чтобы ты нам помогал.
–Какой позор. Я управляю последней армией в Америке, а мой сын живёт в лачуге. Мой внук вытаскивает обоссанные трусы из благотворительных ящиков...
–Не вмешивай его.
–...а моя невестка ворует у бродяг банки с бобами.
–Через несколько лет твои деньги не будут стоить ничего.
–Деньги – не единственная валюта.
Его худое лицо. Его жёлтая от табака улыбка, выглядывающая из окна огромного белого Рэндж Ровера. Я смотрю на него, спрятавшись за мамину ногу, словно я совсем маленький.
–Привет, малыш! – его взгляд по-кошачьи перескакивает на меня.
–Возвращайся внутрь, – говорит мама.
Я подчиняюсь, но останавливаюсь у двери и подслушиваю.
–Что ты за мать? Я бы мог сделать из твоего сына принца нового мира, но ты хочешь, чтобы он подох с голоду, как остальная деревенщина?
–Мир принадлежит Господу, и он скоро сожжёт его дотла.
–Слушай меня. Я всю жизнь работал, чтобы наша семья находилась на верхушке пищевой цепи. Я не позволю тебе или моему маленькому сукиному сыну снова сделать нас кроликами.
–Оставь нас в покое. И не приезжай больше.
–Когда дела станут совсем плохи, вы позовёте меня, – он повышает голос, крича в сторону моей двери. – Звони мне в любое время, Р...! Я буду ждать!
* * *
Его голос звучит эхом у меня в ушах, когда моя третья – настоящая – жизнь возвращает меня назад. Я слышу, как с его губ срывается моё имя и заглушаю звук, редактирую его. Неважно, как сильно моё прошлое пытается посягнуть на настоящее, я не назову это имя. Я не позволю ему переписать жизнь, которую я построил вместе с Джули.
В самолёте темно, но мир снаружи серого цвета – где-то за горами прячется солнце. Джули так и спит рядом, свернувшись клубочком и дрожа. Воздух холодный, и она обхватила руками голые плечи. Я накрываю её старым пледом, но она не перестаёт трястись.
–Подожди, – слабый шёпот едва касается её губ. – Мама, подожди. Я не сплю. Мне приходит в голову, что мой чистый лист – это возмутительная роскошь.
Мой страх потерять это кажется таким жалким. Я борюсь со своим прошлым, потому что оно представляется мне диким зверем, врывающимся в мой чистый дом. Но Джули всю жизнь спит с ним рядом, чувствует на своей шее его горячее дыхание, его кровавая слюна остаётся на простынях.
На всякий случай я накидываю ей на плечи второе одеяло. Воздух очень холодный. Ледяная атмосфера над нами смешивается со старинным кислородом из резервуаров самолёта. Так странно дышать воздухом другой эпохи, наполненным звуками и запахами давно исчезнувшего мира. Я бреду по салону, пробегая пальцами по мягкой коже кресел бизнес-класса. Когда-то эти места были колыбелью богатых и могущественных. Не самых богатых и не самых могущественных – у тех были частные самолёты с персональными улыбками и металлические чемоданы, полные секретов, – но тех, кто мог заплатить двойную цену за небольшую дополнительную дистанцию между ними и человечеством. Неважно, где они сейчас и пережили ли переход мира от плутократии к кратократии, частички их присутствия остались в углублении этих кресел. Волосы и клетки кожи на ковре.
Отзвуки голосов, звоните в любое время...
Я трясу головой, моргая и концентрируясь на окне, на своих ногах, на...
–Арчи? – тихо басит М. – Ты в порядке?
Он приподнялся на откинутом сиденье, видимо, только проснувшись от сладкого сна. Нора спит у окна на два сиденья дальше, свернувшись в позе эмбриона, как и Джули.
–Нормально, – я собираюсь пройти мимо него дальше в салон, но он вытягивает
руку.
–Не борись с этим. Я останавливаюсь.
–Что?
–Если будешь бороться, то проиграешь. Не надо. Я меряю его взглядом.
–Нет, надо.
–Это просто воспоминания. Насколько плохими они могут быть?
–Не знаю. И знать не хочу. Она улыбается.
–Арчи. Ты всегда так драматизируешь. Я свирепо смотрю на него.
–Меня зовут не Арчи.
Он озадаченно поднимает ладони.
–Почему бы и нет? Это имя не хуже остальных.
–Его придумали для Гриджо. Чтобы он думал, что я нормальный. Это ложь. Он пожимает плечами.
–Это имя.
Я отрицательно качаю головой и смотрю в пол.
–Имя должно что-нибудь значить. Иметь историю. Ниточку к людям, которые
тебя любят.
Я поднимаю глаза. Его улыбка дёргается, словно он пытается сдержать смех.
–Красавчик, – говорит он. – Ты такой сложный.
Я иду прочь, мечтая, чтобы в первом классе вместо занавески была дверь, чтобы я мог чем-нибудь хлопнуть.
Я брожу по задней части самолёта. Тихое посапывание говорит мне, что Спраут вытянулась вдоль ряда сидений, высунув голову из-под груды одеял. Когда-нибудь она станет такой же, как я. Она уже на полпути, хотя ей всего шесть. У неё нахмуренный лоб, большие цели и переживания за мир. Не знаю, гордиться ею или бояться за неё.
Бывают моменты, когда мне не хватает ума. Моменты, когда я задаюсь вопросом – является ли сознание проклятием. Правда ли, что глупые счастливее умных, или они просто поднимаются не на такие крутые вершины и опускаются в не такие глубокие низины? Прямая линия удовлетворения, неуязвимая к отчаянию, но неспособная на восторг? Я всегда говорю это себе, когда встречаюсь с беззаботными людьми. Повторяю снова и снова.
Наконец, солнце поднимается над горизонтом, и окна делят его свет на широкие золотые лучи, освещающие пыль. Ещё одно летнее утро. Наверное, мы уже близко.
Я открываю дверь в уборную, чтобы проверить, как там мои ребятишки, и нахожу их сидящими и держащими у лица кубики карбтеина. Они разглядывают их, словно кубики содержат тайны вселенной. Я очень волнуюсь, заметив, что они их грызли.
Джоанна смотри на меня ясными серо-коричневыми глазами. Интересно, как выглядит её линия? Она точно не прямая. Эти ребята знают, что такое проблемы. Их линии идут вверх, почти достигая жизни и опускаясь до псевдосмерти. Наверное, теперь они снова идут вверх. Но почему они колеблются? Что они не смогли найти три месяца назад, когда выглянули из своих могил? Какое разочарование вернуло их ко сну? Чего они ждут?
Они переключают своё внимание на стену туалета. Смотрят на неё, как в окно, будто наслаждаясь видом на закат из окна первого класса, вместо серого стекловолокна своей тюрьмы, измазанного дерьмом.
–Наш друг, – говорит Джоанна.
–Ваш друг? – повторяю я, надеясь подхватить разговор и увести его дальше. – Кто ваш друг?
–Золотой свет, – говорит она и оборачивается, чтобы подарить мне свою первую улыбку, которую я никогда не видел. – Солнечный мальчик.
–Далеко, – говорит Алекс. – Одинокий.
В его голосе звучит устрашающая нотка печали. Не просто личная русть, а сочувствие. Сострадание.
–Поможешь нам позвать? – умоляет Джоанна. – Скажешь ему идти следом?
Я смотрю на них, ошеломленный внезапной вспышкой воли. Но я понятия не имею, о чём они говорят. Я пытаюсь расшифровать их слова, но меня перебивает голос Эйбрама, звучащий по внутренней связи.
–Леди и джентльмены, сейчас мы пролетаем над Детройтом, штат Мичиган,
самым заражённым городом Америки, и вскоре приблизимся к канадской границе. Я не думаю, что будет турбулентность, но это дикая территория, поэтому ничего не обещаю. Время просыпаться.
Дети всё также выжидающе смотрят на меня. Их взгляд говорит мне, что я взрослый человек, обладающий большим авторитетом, знаниями, мудростью и способностями, которому поручено их защищать. Что весь мир принадлежит мне, и я могу им его дать. Но я шатающийся больной, страдающий потерей памяти, который боится собственного имени. Я – подросток, живущий в страхе перед миром. Я – мальчик в футболке с Микки Маусом, и эти ребятишки выше меня.
Когда я выхожу, они смотрят мне в спину. Они смотрят, как я закрываю за собой дверь.
КОГДА РАЗДАЁТСЯ объявление Эйбрама, Джули и Нора начинают
ворочаться, но окончательно просыпаются только тогда, когда солнце бьёт им в глаза. Они моргают и щурятся от горячих лучей. Я занимаю место рядом с Джули, но пока ничего не говорю. Она плохо спит и тяжело просыпается. Я выучил, что нужно давать ей минутку, чтобы прогнать тени.
Детройт простирается под нами как бетонная пустыня. Даже с такой высоты видно, насколько он разрушен. Непривычная серость. Даже нет растущей травы, способной покрыть его кости.
Я думал, что записи в доме Эйбрама упоминали об «объектах» в Детройте, но должно быть, я неправильно понял сокращения, потому что сложно представить, что там внизу есть хоть что-то живое. В заброшенности этого места есть нечто нереальное. Когда я вглядываюсь в него, всё начинает расплываться, и меня подташнивает. Плоская поверхность тонет и приобретает глубину, улицы скручиваются и выгибаются... Потом Джули выглядывает из-за моего плеча, и улицы вновь оказываются прямыми, а земля плоской.
Моя потребность в сне сильнее, чем я ожидал.
–Доброе утро, – говорю я ей. Звучит бессмысленно, как приветствие с ресепшена отеля, но звук собственного голоса помогает мне собраться с мыслями.
Она игнорирует меня и смотрит на город.
–Он такой пустой, – её голос низкий и хриплый. Я слышу в нём остатки сна и
задержавшуюся печаль. – Кажется, будто он пустовал несколько веков.
Нет, это не печаль. Это разочарование.
Я прижимаюсь лицом к окну в поисках какого-нибудь движения, но даже если бы оно было, я бы не смог ничего разглядеть с такой высоты. Только абстрактные линии улиц.
–Если бы мама это увидела, она бы расплакалась, – голос Джули звучит отстранённо, будто сон опять затягивает её назад. – Здесь жили коммуны художников, которые пытались восстановить город. Мама думала, что это ключ ко всему.
Сгоревшие дома. Обрушившиеся заводы. Погибшие парки с серыми деревьями.
–Папа вечно убеждал её, что она ошибается. Видимо... так и было.
Я смотрю, как город редеет, превращаясь в разбросанные промышленные здания, а затем, наконец, уступает место опустевшим равнинам. Интересно, сколько таких «ключей ко всему» появлялось и исчезало на протяжении всей истории, и почему они никогда ничего не открывали. Мы вставляли их не в те замки?
–Р, – говорит Джули. – Можно тебя кое-о чём спросить?
Я слышу, что её голос стал твёрже. Взгляд всё ещё прикован к окну, но её поза теперь более уверенна, сонная истома исчезла.
–Все эти годы, что ты...скитался или... неважно... Ты никогда не чувствовал какие-нибудь вещи из прежней жизни?
Я медлю.
–Вещи?
–Я знаю, что ты ничего не помнишь, но разве у тебя никогда не было чувства... Остатка воспоминаний? Может быть, песня, которая заставила тебя грустить без причины, или кусок хлама, который ты просто обязан был забрать домой?
Я пытаюсь перехватить её взгляд, надеясь понять, что стоит за внезапной сменой темы разговора, но пока она говорит, она продолжает смотреть мимо меня пустым взглядом медиума, общающегося с призраками.
–Все эти безделушки, которые ты коллекционировал... Должны же быть причины, по которым ты их выбирал? Может, они связаны с твоим прошлым.
–Думаю, да, – выдавливаю я. Почему она тащит нас в эти дебри? Здесь небезопасно.
–Значит, даже тогда ты был не совсем пустым листом. Тебя что-то направляло.
–Может быть.
–А что насчёт... мест? – наконец, она отворачивается от окна и встречается с
моим ищущим взглядом. У неё спокойное лицо; оно производит впечатление простого любопытства, но я по глазам вижу – она что-то скрывает.
У тебя не было чувства, что тебя куда-то тянет? Не было инстинкта идти по определённой дороге, следовать определённому направлению?
Она пристально смотрит на меня. Я бы хотел дать ей всё, что она ищет, но на эти вопросы есть только один ответ: смутное «может быть». Это такая же истина, как то, что вещи попадают в мир Мёртвых. Что она надеется там найти?
Из интеркома звучит дружественный динь.
–Леди и джетльмены, – объявляет Эйбрам, очевидно, получающий удовольствие от своего капитанства. – Сейчас мы приближаемся к Лондону, штат Онтарио, и начинаем мягкое снижение к Торонто.
Джулисмотрит на меня ещё секунду, поджав губы, потом встаёт и закрывается в туалете.
Я смотрю на Нору, но сейчас она не подслушивает. Они с М заняты своей болтовнёй – что-то о том, как они скучают по кофе. Когда самолёт начинает заходить на посадку, я чувствую, как подпрыгивает желудок.
–Если вы посмотрите вперёд, – продолжает наш капитан, – то увидите конец этой великой страны, в прямом и в переносном смысле.
Я смотрю вперёд, как сказано, стремясь избавиться от беспокойства, которое пробирается мне в голову, как маленький паразит.
–Только что мы пересекли первоначальную границу, но она была слишком узкой для растолстевшей талии Америки, поэтому нам пришлось ослабить пояс. Что для союзников значит сотня миль? Что значат несколько сотен мёртвых солдат?
–Он всегда получает удовольствие, когда речь идёт о жестокости, – ворчит Нора. Может, это было жестоко, но делалось ради безопасности земель. Это прошлое,
но не моё прошлое. Просто я вспомнил отрывок из заплесневелой исторической книги. Массовые миграции, сопровождаемые причудливыми корректировками границы. Дурацкая логика – если здесь достаточно места для американцев, значит, это должно быть Америкой. Страна ползла на север вслед за населением, пытаясь поглотить его, пока разозлённая Канада, наконец, не провела линию.
Я вижу её на горизонте. Она рассекает заброшенные фермы Онтарио как застарелый шрам.
–Папа? – Спраут сонно моргает, топая по проходу. – Это стена как в Мексике?
–Конечно, детка, – отвечает он с нездоровой весёлостью. – Наша тюрьма была создана международными усилиями. Мы построили пол, а Канада – потолок, – он
опускает микрофон и выглядывает через дверной проём. – Но теперь всё по-другому. На этот раз мы перелетим через стены.
Спраут улыбается, зевает и шлёпается на переднее сиденье. Она чешет глаз под повязкой и зажмуривается.
Из уборной выходит Джули. Угрюмость, которую я заметил в её глазах, распространилась по всему лицу. Она выглядит решительно. Что она собирается делать?
–Эйбрам, – говорит она.
Он не обращает на неё внимания.
–Мы приближаемся к пункту назначения, займите свои места. Отключите ваши телефоны...
–Эйбрам, – Джули шагает в кабину. Тишина, затем вздох.
–Ну что.
–Ты уверен, что мы можем пересечь стену? Однажды моя семья пыталась проехать через Вашингтонские ворота, и автоматика чуть нас не перестреляла.
–Это когда было?
–Лет семь назад?
–Как раз когда их вооружённые силы потерпели поражение. Не может быть, чтобы стена ещё оставалась в сети. С другой стороны, на ней всё равно никогда не было зениток. Стена скорее была символом, чем настоящей крепостью.
Я выглядываю в окно.
Стена достаточно близко, чтобы можно было разглядеть гигантские красные кленовые листья, нарисованные по всей её длине, как сигналы «стоп». Как мы смогли спровоцировать нашего добродушного соседа на такой безумный поступок? Полагаю, даже у самых классных начальников есть свои пределы терпению.
–Я подумала... – говорит Джули, – может, мы сначала пешком пройдёмся, посмотрим, что к чему. Удостоверимся, что там безопасно.
Эйбрам смотрит на неё, подняв брови.
–Никогда не думал, что услышу от тебя что-нибудь об осторожности.
–А ты внезапно решил рискнуть?
–Что я могу сказать. Ты меня вдохновила. Или довела до безумия.
–Эйбрам, – я не вижу их лиц, но замечаю, как Джули сжимает дверной короб. – Думаю, нам нужно развернуться. Сесть в Детройте, взять мотоциклы и осмотреть
стену.
–Сесть в Детройте? – он хохочет. – Хочешь, чтобы я продлил полёт на триста километров и целый день провёл в дороге ради какой-то бессмысленной разведки?
–Мы могли бы поискать топливо в аэропорту. И вообще... – она медлит, но потом продолжает. – Ты видел записи в том доме. «Объекты» в Детройте. Нам надо узнать, что они...
–Нет, твою мать, нам не надо, – перебивает он. – К нам это не относится.
–К нам всё относится! – рявкает Джули, повышая голос. – Они пытаются превратить эту страну в какую-то...
–Я думал, ты закончила с этой страной, – его сухой тон останавливает её. – Я думал, что ты хотела уехать.
Её пальцы дрожат, но она молчит.
Эйбрам отвлекается на проверку приборов.
–Мы перелетим стену на высоте двух с половиной километров. Нас никто не достанет. Ну, ладно, просто для подстраховки...
Он щёлкает выключателем и загорается табло «пристегнуть ремни».
–... сделаем так.
Я встаю со своего места, видя, как нервничает Джули. Она шагает в кабину, и я готов вмешаться. Но взрыва не происходит.
–Эйбрам, послушай, – никакого гнева. Её голос стал низким и дрожащим.
Отчаянным. – Мне нужно в Детройт.
Я наклоняюсь, пытаясь мельком увидеть её лицо в зеркале кабины.
–Это важно.
Эйбрам разворачивается вокруг своей оси, изумлённо подняв брови.
–Зачем?
Я не вижу зеркало, но поскольку наклоняюсь ближе в надежде найти ключ к разгадке по лицу Джули... Я кое-что замечаю. Это опаснее её вспыльчивого характера, опаснее её снов и секретов от меня.
На границе стены вспыхивает и взлетает яркое пятно.
–Эээ? – я краснею и не могу найти слов. Я просовываю руку между Эйбрамом и Джули и тычу в окно.
Они смотрят.
–Эйбрам? – кричит Джули.
–Нет, – у него возмущённый обескураженный тон, будто он хочет сказать:
«Здесь какая-то ошибка».
Из-за стены появляется какой-то объект, и на некотором расстоянии от нас расцветает огненный шар. Несколькими секундами позже появляется звук: низкий
«бум», который ощущается в полу.
–Это что за хрень была? – спрашивает Нора, присоединяясь к нам в узкой кабине. Из-за стены появляются ещё два более ярких пятна, теперь они взрываются ещё ближе. Три облака дыма плывут по небу как букет чёрных роз, белые стебли которых тянутся к земле. Первый вертикальный, второй изогнутый, а третий указывает прямо на нас.
–Папа, что происходит? – плачет Спраут.
–Оставайся на месте, Мурасаки!
Что-то свистит за окном, и я замечаю секундный проблеск зенитного снаряда, которых стена якобы не имеет: синий цилиндр с острыми лопастями и красный носовой конус, похожий на детскую игрушечную ракету. Он взрывается где-то над нами, сталкивая самолёт вниз.
–Грей Ривер, – мечтательно говорит М. Он прижимается лицом к стеклу, глядя на растянувшееся облако огня. – Магнум XL.
–Что? – кричит Эйбрам, вытянув шею.
–Старые ракеты с тепловым наведением.
–Почему они в нас не попадают? – спрашивает Нора и съёживается, будто боится разрушить заклинание.
–Они предназначены для истребителей. Мы слишком холодные для них.
–Значит, прорвёмся, – с отчаянной уверенностью заявляет Эйбрам. – Они будут мазать, а мы лететь.
М таращит глаза.
–Возможно, но...
–Ты из ума выжил? – вопит Нора. – Поворачивай!
Эйбрам угрюмо смотрит перед собой, сжимая штурвал до побелевших костяшек пальцев.
–Поворачивай, – говорит Джули. – Мы можем ещё где-нибудь поискать.
–Например, в Исландии? – огрызается Эйбрам. – Например, в грёбаном Атлантическом океане? – его голос дрожит от странной смеси страха и ярости. – Некуда лететь. Времени не осталось. Мы уже в пасти, которая захлопывается.
Ещё одна вспышка со стороны стены.
–Эйбрам, ради бога! – Джули сжимает спинку его сиденья. – Поворачивай!
