Текст книги "Пылающий мир (ЛП)"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Нам не хочется здесь находиться. Нам не хочется собирать эту информацию.

Мы ныряем назад в толщу земли, где уютно и хорошо, и мчимся по кабелю к другому концу, в надежде прочесть более светлые книги.

Город это, анклав или просто семья в палатке – мы любим любое скопление разумов. Даже одна голова – это сокровище, а массовое сознание порождает опыт, восприятие, историю – бьющееся сердце в мёртвом мире.

Мы выходим из-под земли в центре Стадиона, и нам кажется, что многое здесь нам знакомо.

«Ах, да, – шепчут некоторые из нас и передают это чувство остальным. – Эти улицы. Это место».

Мальчик, которого зовут Уолли, стоит во дворе с собакой, которую зовут Бадди.

Оба смотрят на громкоговоритель, висящий на столбе около их дома. Они слушают музыку? Нам бы очень хотелось послушать музыку. Мир не был таким тихим с самого каменного века. Нет, это не музыка. Пожилой мужчина обращается к толпе. Его голос такой же встревоженный, как у Эвана Кёнерли.

«Для тех из вас, кто слушает снаружи. Это офицер Лоуренс Россо, которого вы знаете как Генерала. Я говорю с вами из зала заседаний общественного центра.

Надеюсь, вы хорошо меня слышите, поскольку мы впервые...»

Микрофон фонит и визг эхом разносится по Стадиону. Щенок по имени Бадди прижимает уши.

«Простите, ребята. Боб, можешь сделать потише?»

Мальчик, которого зовут Давид, выходит из соседнего дома, и собака, которую зовут Трина, бежит поприветствовать Бадди.

«Привет, Уолли», – говорит Давид.

«Ш-ш-ш», – говорит Уолли, не поворачиваясь.

«Проверка. Проверка. Сейчас лучше?»

Мари, сестра-близняшка Давида, выходит следом за ним. С тех пор, как их клетки отделились от клеток матери и начали формироваться тела, прошло шесть лет и девять месяцев. С того момента, как у Давида стерлись воспоминания о чреве матери и темноте, что была до этого, боль рождения и сложность формирования разума, прошло два года. Мари еще помнит это, поэтому она смотрит на всё окружающее как гость, изучает странный мир, но очень скоро она сдаст эти страницы в Библиотеку, а мы будем ими наслаждаться, пока она пишет новые.

«Что происходит?» – спрашивает друга Давид, пока собаки обнюхивают друг

друга.

«Разве твоя мама не говорила?» – спрашивает Уолли. – «Сегодня большое

собрание. Все могут послушать, даже дети. Поэтому заткнись».

«Итак», – говорят динамики, и дети смотрят вверх. – «Думаю, мы всё исправили, поэтому сейчас я попрошу всех отложить работу, убрать молотки, засунуть детям соски и послушать».

Мари пристально смотрит на черный громкоговоритель. Она видит вибрирующую трубку бумажного конуса, пульсирующую, как биение сердца. Воспоминания проносятся в её голове в последний раз и исчезают. Прозрачный розоватый свет её предыдущей жизни гаснет. Она здесь, на Земле, босиком в грязи. Она слушает.

Я

ВЫ ВСЕ ВИДЕЛИ вертолёты, – говорит в микрофон Россо, пока звукач

Боб жуёт сэндвич в задней части комнаты. – И рано утром некоторые из вас видели колонну грузовиков. Это не наш транспорт, и понятно, что Голдмэну он тоже не принадлежит.

Какого хрена, кто еще здесь появился? – раздается громкий голос из толпы. Микрофоны на потолке делают его еще громче.

Россо поправляет очки, высматривая говорившего.

Мистер Болт. Вопрос правильный, но я хотел бы напомнить вам, что мы вещаем на весь Стадион. Давайте разговаривать культурным языком.

Простите, ребятки, – кричит мужчина в микрофоны на потолке. – Дядя Тим облажался!

Светлые волнистые волосы. Загар, руки в татуировках, чёрная борцовка.

Выдающаяся щетинистая челюсть и самодовольная усмешка. Я помню этого парня. Однажды я разбил ему об стену голову. Видимо, его не убил... наверное, это хорошо.

Отвечая на ваш вопрос, – нарочито сдержанно отвечает Россо. – Мы не знаем, кто это. Мы мало что знаем. Генерал Гриджио... не ставил разведку в приоритет.

Когда он вспоминает своего друга, его тон ненадолго перестает быть официальным.

Мы не направляли разведчиков за пределы Каскадии уже семь лет.

Путешественники встречаются редко, их доклады недостоверны. Даже Альманах, кажется, больше не печатают.

Вот херня, – говорит Болт, скрещивая на груди руки с наколотыми на бицепсах пистолетами. – Нам нужно узнать, кто это. Врагов надо знать в лицо!

Раз они не из наших, значит, сразу враги, – бурчит Джули себе под нос.

Я, Нора и Джули стоим у стены отдельно от толпы. Девушки не являются официальными представителями, они здесь находятся в качестве «консультантов», поскольку близко знакомы с нежитью: в случае Норы это – Морг, а в случае Джули...я.

А я? Почему я нахожусь в этой комнате? У меня нет ни звания, ни работы, а процент людей, который считают, что меня надо расстрелять, примерно равен пятидесяти. Россо говорит, что у меня есть важное задание. Мне бы хотелось, чтобы он выражался конкретнее.

Итак, мистер Болт, – говорит он. – Если вы сможете найти и отключить генератор BABL, я с удовольствием отправлю по национальным вещательным средствам сообщение для наших врагов – пусть назовут себя. А пока мы – узенький круг света на темной сцене.

Болт злится, но ничего не отвечает.

А что говорят в Голдмэне? – спрашивает Джули. – Они что-нибудь знают? Россо колеблется.

Мы пытались с ними связаться...

Ещё одна пауза. Наверно, он внезапно пожалел о том, что решил сделать заседание открытым.

Кажется, связь со штаб-квартирой Голдмэна потеряна.

По комнате проносится волна испуганного шёпота, и мне кажется, что я слышу, как она разносится по улицам снаружи.

Так вот оно что! – говорит Болт, вскакивая. – Они вторглись в Голдмэн! Это грёбаная война!

Для тех, кто слушает нас снаружи, – вздыхает Россо. – Очевидно, мистер Болт перевозбуждён.

Очевидно что?

Сядь, Тим. Может, это вторжение, а может, и нет. Пока мы разговариваем, разведчики уже на пути к Куполу.

Болт вопросительно смотрит на Кёнерли и тот кивает. Болт преувеличенно медленно садится на место, всем видом демонстрируя мрачную усталость.

Может, это церковь Огня? – спрашивает мужчина из толпы.

Вторгаться не в их правилах, – отвечает Россо. – Они разрушают города, а не захватывают власть.

А если это Ополчение? – спрашивает пожилая женщина.

Они уничтожили друг друга во время Поглощающей войны. Выжившие погибли в Конфликтах Районов. Насколько мы знаем, в Америке не осталось группировок национального масштаба, – он прочищает горло. – Но как я уже сказал... мы не многое знаем.

Комната погружается в тишину. Все оглядываются, надеясь, что у кого-нибудь еще есть вопрос или предположение, которые разрядят обстановку.

Элла стоит в третьем ряду с конца.

Допустим, это вторжение. Допустим, они захватили Голдмэн, и мы следующие. Кем бы они ни были. Группировка, у которой есть вертолеты, которая, возможно, огромна, и у которой теперь есть ресурсы Голдмэна. Если они хотят заполучить Стадион... мы правда хотим за него сражаться?

Конечно, мы хотим сражаться! – Болт визжит, словно его оскорбили. – Какого хрена нам еще делать?

Уйти? Отправиться куда-нибудь еще и попробовать что-то новое? Как сказал Лоуренс, снаружи дикая местность. Там могут быть плодородные земли и пресная вода. Там могут быть прекрасные места для проживания, за которые не с кем воевать. Зачем жертвовать нашими жизнями ради бетонной коробки?

Потому что снаружи этой коробки они, – говорит Болт, и я вздрагиваю, когда замечаю, что он показывает пальцем на меня. – Да, долговязый ублюдок. Думаешь, я тебя забыл? – он снова встаёт, Россо опять вздыхает. – Я не забыл, а что насчёт остальных? Вы забыли про этот гнилой кусок дерьма и про остальных пожирателей плоти, которые ошиваются рядом с вашими домами? Это «лекарство» полная фигня... – он тычет пальцем в мою сторону. – Полная фигня!

Нора сдерживает смех. Джули смотрит на него с ненавистью.

Ночью, перед тем, как они все «превратились», или как вы хотите это дерьмо называть, этот грёбаный трупак чуть не убил меня и моих корешей. Потом он ушёл и сожрал одного из наших ребят. А теперь он стоит здесь, в нашем грёбаном зале заседаний, как грёбаный почетный гость!

По толпе проносится одобрительный ропот. Я чувствую четыре сотни глаз, которые уставились на меня, как лазерные точки на лбу. Должен признаться, он прав.

Я тоже бы хотела тебя «чуть не убить», – Джули отталкивается от стены и шагает вперёд. – Я знаю многих, кто хотел бы того же. И что?

Я кладу руку ей на плечо, но она этого не замечает.

– В ту ночь произошло много всякой дряни, – продолжает она. – Р убил Крауса, потому что Краус хотел убить его. В этой ситуации любой из присутствующих сделал бы то же самое. Это случилось. Так что давайте забудем тот факт, что он убил парня, и сосредоточимся на том, что он – зомби, который излечивается!

Как? – кричит кто-то из толпы. – Как он это делает?

А что насчет остальных? Как далеко распространяется лекарство?

Откуда нам знать, что это навсегда?

Послушайте все, – говорит Россо, но толпа доходит до точки кипения.

А если мы покинем Стадион, а они начнут превращаться обратно?

Да, вдруг это уловка?

Уловка? – недоверчиво переспрашивает Россо. – Ладно, это...

Мы не знаем о них ничего!

А что, если они притворяются?

А вдруг они...

Народ! – кричит Россо, и сразу же оглушительный визг фонящего микрофона заставляет всех замолчать и закрыть уши руками. Звукорежиссёр Боб подмигивает Россо и показывает ему большой палец.

Народ, – вздыхает Россо, опуская микрофон. – Это правильные вопросы... некоторые из них. Но на них может ответить только один человек в этой комнате.

Я разглядываю толпу, задаваясь вопросом, кто этот таинственный гений.

–Если вы будете так любезны и заткнётесь ненадолго... – Россо смотрит в мою сторону. Нет. Он смотрит на меня. Он протягивает мне микрофон. – Мистер Р? – говорит он мне. – Вы можете внести ясность в текущее состояние дел?

Фигура Россо расплывается у меня перед глазами. Вместо него я фокусируюсь на разрисованной стене Макдональдса у него за спиной. На клоуне, его маленьких черных глазках. На его размалеванных красных губах. На непостижимой анатомии Майора МакЧиза.

–Р, – шепчет Джули, толкая меня вперед. Я поднимаюсь на сцену и пристально смотрю на микрофон. Его черное дуло направлено прямо на меня. Я смотрю на микрофон...

Р? – приглашает Россо, поднося его ближе.

Я беру его.

–П-привет, – говорю я. Я редко пользуюсь своим голосом, поэтому когда он усиливается и разносится эхом, у меня вытаращиваются глаза. Когда я представляю, как он разносится по Стадиону и меня слышат двадцать тысяч пар ушей, то просто челюсть роняю.

–Приготовьте оружие, ребята, – хихикает Болт. – Кажется, он опять превращается.

Я отвожу взгляд от недоверчивых лиц в толпе и смотрю на Джули. На её лице смешалось столько эмоций – страх, упрямство, легкое раздражение. Но главное, что я и хотел увидеть – это любовь. Джули любит меня. Она верит в меня больше, чем я сам. И она хочет, чтобы я говорил.

Мои губы касаются микрофона. Меня бьет электрическая искра, и я отшатываюсь назад, удивленно потирая губы.

–Это больно, – нечаянно бормочу я вслух.

–Прости, что? – говорит Болт, поднося ладонь к уху. Я поднимаю глаза и торопливо говорю:

–Я не могу ответить на ваши вопросы.

Не лучшее начало для грандиозной примирительной речи. Болт смеётся и показывает большие пальцы.

–Я хочу сказать, что... всё, что я знаю, это... – мои мысли скачут в поисках подходящих слов, объясняющих то, что я и сам не понимаю. – Я не знаю, что... излечивает нас, оно... у каждого своё, но для меня... Я решил... Я хотел быть... Я просто попытался...

Мои губы складываются в слабое «О» и застывают в ожидании следующего слога, но ничего не выходит. Мой взгляд метнулся к Джули. Она бы не могла ожидать от меня чего-то большего. Много раз мы обсуждали тайну излечения, но ни до чего не додумались. Даже она с её ничем не сдерживаемой артикуляцией не смогла бы объяснить это. Но Джули по-прежнему выглядит разочарованной. Такой момент – я на сцене, мне даётся шанс оправдать себя и своих бывших мёртвых приятелей перед всем Стадионом, но мой язык бессилен.

–Ну вот и ответ, ребята! – говорит Болт. – Теперь, когда зомби все нам объяснил, пойдёмте снесём наши стены и будем танцевать на грёбаном лугу.

Россо поднимается наверх, тряся головой, и берет у меня микрофон.

–Ладно, давайте честно, – говорит он, указывая на Болта. – Кто избрал этого человека? Кого ты представляешь, Болт?

Улицу Двадцати одного яйца, сучки! – говорит он излишне подчёркнутым баритоном, и где-то снаружи я слышу гиканье толпы.

Это улица Петуха, идиот, – говорит Джули. Россо закрывает рукой лицо.

–Я думал, мы это уже прошли, – говорит он себе в руку, так что микрофон не может уловить сказанное. – Я думал, мы перевоспитали хамов.

Что-что, Ларри? – Болт снова подносит к уху ладонь. – Я старею, и мой слух уже не такой, как раньше.

Блаженны глухие, – Россо бормочет себе под нос. – Ибо шумные наследуют землю.

Я слышу, как меняется акустика в помещении, поскольку Боб пытается настроить громкость под тихий голос Россо. Будучи «профессионалом», он увеличивает громкость микрофонов в зале, вместо сцены, и становится слышен каждый звук в толпе: скрип кресел и зубов, тяжелые вздохи. Я приготовился оглохнуть, когда Болт заорёт снова, но пока он втягивает воздух, чтобы начать кричать, появляется любопытный звук.

Три музыкальных ноты, за которыми следует участливый мужской голос:

«Спасибо, что дозвонились в Соединённые Штаты. Если на вас или ваш город произошло нападение, пожалуйста, повесьте трубку и свяжитесь с местным ополчением».

–Чё за хрень? – говорит Болт, и его голос грянул так, что он сам съежился. В колонках появляется низкий угрожающий гул.

Выключи, Боб, – говорит Россо. Боб отключает аппаратуру и комната погружается в тишину.

«Пожалуйста, прослушайте варианты...»

Звук идёт из вестибюля. Россо спрыгивает со сцены и продирается через толпу, с неожиданной силой отпихивая Болта. Я обхожу сцену, чтобы присоединиться к Джули и Норе – они, как и все, в полном недоумении – и мы идём в вестибюль следом за Россо.

«Чтобы получить военную помощь, нажмите один. Чтобы сообщить о превышении полномочий военными, нажмите два».

В углу вестибюля стоит стол справочной службы и старый черный телефон. Лампочка у линии с надписью «Голдмэн» мигает красным. Голос вперемешку с тихой музыкой – успокаивающими аккордами синтезатора и редкими отзвуками саксофона идёт из телефонной трубки.

«Чтобы сообщить о новом поселении, нажмите три. Чтобы сообщить любую информацию о причинах заражения или его излечении, пожалуйста, повесьте трубку и позвоните в Национальную Службу Заражения «Ротлайн» по телефону 1– 803-768-5463».

Запись шипит и жужжит, громкость меняется волнами, как заезженная за десятилетия кассета. Это словно какой-то загадочный розыгрыш. Россо ошеломлён.

–Кто звонил на 800? – спрашивает Россо, но этот вопрос не адресован никому конкретному.

«Чтобы сообщить об угрозе для или от вашего регионального правительства, нажмите четыре. Если ваш штат пытается отделиться, и вы хотите запросить освобождение от карательных ударов, нажмите пять».

–Несколько часов назад я повторно звонил в Голдмэн, – говорит Кёнерли. – Линия была мертва, но я поставил на автодозвон.

– Как их линия поменялась на федеральную 800?

«Чтобы узнать, как избежать заражения, нажмите шесть. Для связи с оператором нажмите семь. Если вам просто хочется успокоиться, нажмите восемь для переадресации на ЛОТОС».

Голос затихает, остается только фоновая музыка, переходящая в ритм кубинской конги. Россо смотрит на Кёнерли, пожимает плечами и нажимает семь.

«По причине общенационального кризиса и резкого сокращения персонала время ожидания увеличивается. Примерное время соединения с оператором составляет 365 дней. Приносим свои извинения за задержку. Нам очень жаль».

– Даже не знаю, чего я ожидал, -говорит Россо. Он тянется к кнопке сброса вызова.

Раздается жужжание и отчетливый щелчок.

– Алло?

Рука Россо замирает над кнопкой.

– А... Алло?

– Кто это?

– Это Лоуренс Россо из Стадиона. Кто... С кем я разговариваю? Пауза.

–Эта линия еще не настроена. Я не могу отвечать на вопросы. Россо смотрит на Кёнерли, потом обратно на телефон.

–Это штаб Купола Голдмэн?

– Да.

– Могу я поговорить с Генералом Кинзой? Снова пауза.

– В Куполе Голдмэн поменялось руководство. Мистера Кинзы больше нет с нами.

– Что за новое «руководство»?

– Эта линия еще не настроена. Я не могу отвечать на вопросы. В течение часа в ваше поселение прибудут пичмены, они будут представлять нашу организацию.

–Что за ваша...

– Они расскажут о нашей организации. Они прибудут в течение часа. Спасибо, что позвонили в Аксиому.

Щелчок. Красная лампочка на телефоне гаснет.

Большая часть народа перешла из зала заседаний в вестибюль, но несмотря на огромную толкучку, в комнате стоит тишина. Россо смотрит на телефон, но его мысли где-то далеко. Я смотрю на Джули и вижу на её лице такое же выражение.

Большинство лиц в комнате выражают обычное смятение и тревогу – у них бегают глаза, они заламывают руки, перешёптываются с соседями – но каждый четвёртый– пятый человек стоит в глубокой задумчивости, будто погруженный в детские воспоминания, и у всех этот странный мечтательный взгляд.

–Откуда я знаю это название... – Джули говорит очень тихо, почти шёпотом, и по тону её голоса я понимаю, что это не какое-нибудь приятное воспоминание вроде вкуса любимых конфет или первых ноток колыбельной.

А чувствую ли я тоже самое? Эту тревожную ностальгию? Нет. Я ничего не чувствую. Мягкая белизна моих воспоминаний настолько совершенна, что даже подозрительна. Как закрашенная дверь с надписью «ЭТО НЕ ДВЕРЬ». Какой-то новый уровень нечувствительности.

–Как по мне, так выглядит как грёбаное вторжение, – ворчит Болт, как будто у него иммунитет к заклинанию, которое всех поразило. – Я предлагаю встретить их у ворот со всем оружием, которое имеется.

– Мистер Болт, – мягко отвечает Россо. – Вы не офицер, так что, пожалуйста, заберите свою группу поддержки и возвращайтесь домой. Мы разберёмся.

Он возвращается в зал заседаний и говорит в микрофоны:

– Собрание окончено, ребята. Происходят... странные события, мы будем держать вас в курсе.

Люди в вестибюле начинают расходиться, тревожно переговариваясь. Болт демонстративно задерживается, но всё же в итоге уходит. Эван и несколько офицеров дожидаются Россо.

– За воротами одно подразделение, – говорит он им. – Вооружённое, но мирное. Я присоединюсь к вам через секунду.

Эван по традиции отдаёт честь – чем больше правительство уходит в историю, тем больше это становится анахронизмом – и они с офицерами выходят.

В здании осталось пять человек, и после бурлящего шума толпы общественный центр кажется призрачным. Нора крутит рукоятки настольного футбола. Маленькие голубые человечки быстро двигаются, но мяча там нет.

– Что это? – Джули обращается к Россо, который не отрываясь смотрит в пол. – Кто они?

– Аксиома была Ополчением... – Я слышу в этом многоточии более длинное и мрачное описание. Его голова мелко трясётся. – Но они исчезли. Их уничтожили много лет назад, когда ты еще была маленькой девочкой. Не может быть, чтобы они...

Элла смотрит на него, её горло медленно сжимается. Потом из её легких рвётся резкий влажный кашель, и она наклоняется вперёд, кашляя, хватая воздух и снова кашляя. Россо поглаживает её по спине.

– Где твои лекарства, Эл?

Кашель проходит, и она выпрямляется, дыша, словно пробежала марафон.

– Остались дома.

Россо бросает взгляд на дверь вестибюля, потом на меня, потом на Джули и Нору.

– Девочки, отведёте её домой и проследите, чтобы она приняла таблетки? Мне нужно идти к воротам.

Девушки кивают и берут Эллу под локти. Я следую за ними.

– Р, – говорит Россо. – Мне бы хотелось, чтобы ты пошёл со мной.

Я смотрю на Джули, потом перевожу взгляд на Россо, думая, что я ослышался.

– Пойти с вами?

– Да, к воротам.

Я стою в нерешительности.

– Зачем?

– Не знаю, зачем. Но я хочу, чтобы ты был там.

Я бросаю на Джули взгляд полный отчаяния. «Там» – последнее место, где мне

хотелось бы быть. Я хочу вернуться домой, заделывать дыры и драить полы, сидеть рядом с ней на старом рваном диване, читать детские книжки, она помогала бы мне выговаривать слоги, смотреть, как она готовит омлет, а потом есть его, и говорить себе – это еда, это еда, люди – не еда, а вот это – еда.

Я хочу быть наедине с ней, а не с этой кучей шумных людей, которые обсуждают военные операции. Я только-только стал человеком. Мой уровень – книжки про Любопытного Джорджа. Я не готов к такому.

–Иди, – говорит Джули, но в её глазах читается беспокойство. – Я найду тебя позже.

Россо терпеливо ждёт. Он знает о моих страхах. Мы потратили множество вечеров на их обсуждение, сидели в его библиотеке и он давал мне советы. Но сейчас в его взгляде нет сочувствия, только решимость. Мужчина говорит мужчине, что должно быть сделано, и доверяет это дело ему.

Я хотел бы быть человеком. Я хотел бы быть частью этого мира. Хотя этот мир не уютный дом, а поле боя. Я думал, что у меня будет больше времени, чтобы подготовиться, но есть один урок, который я успел усвоить за свою короткую жизнь: ничего не происходит тогда, когда ты к этому готов. Ты говоришь жизни: «На счёт три!», а она делает на «два»...

Я отхожу от Джули и киваю Россо. Мы идем к Воротам.

СЕЙЧАС конец июля, и средняя температура колеблется около сорока

восьми градусов. Несколько поколений человечество адаптировалось к новому климату, но, тем не менее, все на Стадионе обливаются потом. Моему разрушенному телу некогда было восстанавливать потоотделение – оно было слишком занято повторным изучением более важных функций, так что жара печет моё немаринованное мясо. На этот раз я благодарен Стадиону за его нагромождение трущоб – пятиэтажки из заплесневелой фанеры и ржавого металла погружают в тень большую часть территории и остужают духовку до более приемлемых для жизни тридцати семи.

– Мне бы хотелось объяснить понятнее для тебя, – говорит Россо, пока наши ботинки чавкают по расплавившемуся асфальту. На самом деле улица – не более чем грубо вымощенная тропинка, слишком узкая, чтобы мы могли идти рядом, поэтому я иду следом за ним и могу только догадываться о выражении его лица. – Единственное, что я могу сказать: я верю, что ты важен.

Я ничего не отвечаю.

– То есть, ты значишь что-то важное. Ты и такие же, как ты. И мне очень интересно понять, что же это.

Я по-прежнему молчу. Он оборачивается ко мне.

– Для тебя это чересчур? Я киваю.

Он улыбается и продолжает шагать.

– Извини. Я уверен, что ты и без меня достаточно натерпелся.

– Я не важный, – отвечаю я ему в затылок. – Я... бессильный.

– Почему ты так говоришь, Р?

Я не собирался вдаваться в подробности, но его мягкий искренний тон развязывает мне язык.

– Я не умею читать. Я не могу говорить. Пальцы меня не слушаются. Мои дети не перестают есть людей. У меня нет работы. Я не могу заниматься любовью. Большинство людей хочет меня убить.

Он хихикает.

– Никто не говорил, что жить легко.

– Но когда-нибудь станет легче?

– Нет, – он снова оборачивается ко мне. – Может, в твоём случае и будет немного легче. Но я бы на это не надеялся. День, когда решатся все твои проблемы – это день твоей смерти.

Мы проходим мимо теплиц – скоплений пятиэтажных парников с туманными облаками зелени, просматриваемой сквозь полупрозрачные стены. Из нижних этажей движется вереница рабочих, согнутых под тяжестью мешков со свежими овощами. Этими усилиями удаётся покрыть только треть продовольственных потребностей Стадиона. Приятное маленькое органическое дополнение к привычной карбтеиновой диете. Чем станут заниматься эти люди, когда исчезнут остатки старого мира? Лекарствами? Оружием? Никто не знает, как они делаются, да и ресурсов для их производства тоже нет. Наше поселение очень старается создать иллюзию самодостаточности, но, как и все остальные города и страны, которые нам предшествовали, оно рассчитывает на тысячи вен, качающих кровь из внешнего мира. Что случится, когда сердце, наконец, остановится?

– Я верю в жестокую правду, – говорит Россо после недолгого молчания. – Но должен признаться, сейчас я сомневаюсь в том, что сказал.

– Почему?

Мы проходим мимо детского дома и смотрим в окна. Почти в половине из них одинокие детские лица. Ребятишки опираются подбородками на сложенные руки и разглядывают улицу, ища какой-нибудь намёк на то, что их жизнь может измениться.

– Когда-то давно у меня с одним молодым человеком состоялся похожий разговор.

Я замедлил шаг и немного отстал от него, но, кажется, он не заметил.

– У него была другая жизнь и другие проблемы, но он задал мне похожие

вопросы, и я ответил ему то же самое, – он опустил глаза, рассматривая нескончаемый мусор под ногами. – Вскоре после нашего разговора он погиб, и я надеюсь, что это был его выбор. – Пивная банка. Гильза. Фрукт, сгнивший настолько, что его невозможно опознать. – Возможно, тебе не стоит меня слушать.

Я почувствовал тяжесть в желудке. Я не вспоминал Перри Кельвина очень давно. В моей новой жизни столько радостей и страхов, что очень легко забыть ту, которую я украл, чтобы получить её. Вкус его мозга. Буйство его воспоминаний. Его насмешливый голос в моей голове – мы были друг для друга проводниками, но не напарниками в некой внутренней экспедиции.

Россо идёт молча, наверное, ожидая ответа. Мне лучше было бы помалкивать как обычно, но он хороший человек, и у него тяжёлая жизнь. Я знаю кое-что, что его утешит. И неважно, каким ужасным образом я это узнал.

– Вы много значили для Перри, – говорю я ему. – И ваши советы тоже. Он оглядывается на меня.

– Всё к тому шло. Вы его почти переубедили. Но просто... было уже слишком поздно.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Россо, глядя прямо перед собой. – Я могу поверить, что Джули рассказывала тебе о нём... но не так много.

– Я... прочитал его книгу, – говорю я, раздумывая, как увильнуть от всей правды. – Которую он писал перед смертью.

– Я думал, ты не умеешь читать.

– Я... пролистал?

Россо делает еще несколько шагов, потом встряхивает головой.

– Я и не знал, что он писал книгу. От этого еще грустнее.

– Грустнее?

– Сдаться на середине пути. Оставить незаконченными столько дел... – его голос дрожит и стихает.

Перебор. Я знаю – нет объяснения тому, что я сейчас собираюсь сказать, но раз уж я подошёл к краю, надо прыгать.

– Он закончил её. В некотором роде. Он написал свою лучшую книгу... посмертно.

Россо замирает на середине шага, потом продолжает идти.

– Он не ушёл навсегда, – я слышу, как я говорю, но слова оказываются на языке минуя мозг. – Его жизнь закончилась, но не исчезла. Он всегда будет существовать.

Россо останавливается. Оборачивается. Если он спросит, что я имею в виду, я

не смогу ответить. Но он просто смотрит на меня, и у меня возникает чувство, что он понимает, о чём я говорю, лучше меня самого. Он смаргивает лёгкую влагу с глаз, почти незаметно кивает, разворачивается, и мы идём к воротам.

* * *

Когда-то это был вестибюль стадиона с киосками закусок, спортивных сувениров, вымпелов и свитеров, свисающих с балок, но следы пребывания шумной молодёжи давным давно стёрлись. Теперь вдоль стен стоят ящики с боеприпасами, автоматы высовываются в окошки для билетов в пуленепробиваемых стёклах, а вежливые маленькие автоматические двери заменены на стальные листы, которые почти ни для кого не открываются. Стадион вырос.

В ожидании Россо солдаты собрались у ворот. Они в замешательстве переглядываются, когда видят меня, плетущегося позади него. Россо кивает Тэду; Тэд отпирает задвижку и раздвигает двери, с визгом и гулом скользящие по направляющим. Я следую за Россо через проход, стараясь не замечать пристальные взгляды солдат.

Снаружи нет укрытия от жары. Солнце садится, но даже его косые лучи безжалостны, и воздух поднимается над асфальтом горячей маслянистой рябью. Солдаты выстраиваются за нами в шеренгу, потея в самодельной форме из несочетающихся между собой серых курток и рабочих брюк. Кёнерли носит несколько медалей. Интересно, может, они принадлежали его отцу? Ведь он слишком молод, чтобы заслужить их. А ещё мне интересно, он занимался своей фигурой, чтобы компенсировать шрамы от прыщей? А ещё, что бы он думал обо мне, если бы я не был тем, кто я есть?

– Сэр, – говорит он Россо. – Могу я узнать, зачем он здесь?

Россо прикрывает глаза ладонью и смотрит вдаль на соседние улицы.

– Вы кого имеете в виду?

Кёнерли дергает подбородком в мою сторону.

– Это не тайная операция, Майор, здесь жесты необязательны. Наверное, вы подбираете букву. Оскар, Папа, Квебек?..

Кёнерли кривит губы.

– Могу я узнать, зачем здесь Р, сэр?

Я жду, что Россо отмахнётся от него неопределенным: «Интуиция», но вместо

– Фонетический алфавит, использующийся в радиосвязи. Аналогично русскому О-Ольга, П-Павел, Р-Роман

этого он, не отрывая взгляда от города, произносит:

– Р здесь, потому что он беженец из мира, которого мы не понимаем. Я хочу узнать его мнение по поводу наших гостей.

– Что зомби может знать об Аксиоме, сэр?

Наконец Россо оборачивается, но теперь он едва сдерживает гнев.

– Аксиома была уничтожена в Конфликтах Районов, а их главари и штаб– квартиры похоронены в Восемь-Шесть. Мы с Джоном вернулись и сами убедились в этом. В моём кабинете есть фотография, на которой мы стоим у озера, где базировалось их маленькое королевство.

Пока он говорит, я начинаю чувствовать, как к горлу подкатывает тошнота.

Моя память подозрительно похожа на заштукатуренный дверной проём, и я чувствую, как инфразвуковой гул поднимается откуда-то снизу и вырывается из трещин этой штукатурки.

– Аксиома погибла, – говорит Россо. – Она оставалась мёртвой почти десять лет. Но когда мёртвые снова начинают двигаться, я становлюсь суеверным. Будьте снисходительнее.

Он смотрит на меня, будто хочет убедиться, что я всё еще рядом, и я прихожу в себя. Несколько раз моргаю и киваю ему, хотя я не уверен в том, что это значит. Я соглашаюсь с чем-то? Мне бы хотелось ознакомиться с контрактом, который я подписываю.

– Они едут сюда, – говорит один из охранников, и я внезапно перестаю быть в центре внимания. Главная улица разделяет длинную прямую улицу через центр Убежища, ведущую к поросшим травой холмам за пределами города, и там, рядом с перекрестком, появляется черная фигура.

– Откуда они идут? – громко интересуется Кёнерли. – Голдмэн в другой стороне. Мы смотрим, как фигура появляется из оранжевой дымки заходящего солнца,

постепенно обретая узнаваемую форму. Один невзрачный бежевый внедорожник без опознавательных знаков. Он выглядит, как самый дешёвый автомобиль из проката. Солдаты машинально хватают винтовки – они не собираются атаковать, но я вижу, как они сжимают пальцы на рукоятках. Что они сделают с посланниками?