Текст книги "Сердце мертвого мира (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

  Когда подъехали совсем близко, Миэ разглядела на темных с проседью волосах женщины тонкий обруч – темная зелень малахита вперемешку с топазами, на затейливой серебряной ленте. Пожалуй обруч был единственной дорогой вещью в убранстве хозяйки крепости: одежда она была в простое шерстяное платье да длинную тунику на северной белке.

  Фьёрн первым поднялся к ней, склонил голову, давая матери благословить себя беззвучной молитвой. Только после этого она взялась говорить.

  -Многих лиц я теперь не вижу среди вас, верные моему мужу славные воители, – сказала звучно. – Сегодня мы почтим павших вином и пивом, споем им песен, да так, чтоб слышно было в Черном царстве Гартиса.

  Голос у хозяйки был высокий и властный, Миэ решила, что хозяйка черной крепости привыкла отдавать указания и выбивать себе уважение тяжким трудом. Оно и неудивительно: северные мужчины уважали только тех женщин, которые носили отметины светлой Виры. Для остальных был один закон – покорность и послушание перед своим мужем.

  Если жена Берна и впрямь была рхелькой, первые годы в Артуме наверняка дались ей не сладко. А может и много больше.

  Воины одобрительно загалдели, кто-то вскинул меч и, подхватив его пример, в воздух взметнулись клинки, топоры, шипастые оголовья палиц. Миэ с тревогой заглянула под полог паланкина – Арэн сонно озирался по сторонам, растревоженный шумом. Под глазами дасирийца который день гнездились синяки, в волосах было полно грязи, а щетина густой порослью расползлась по щекам. Но, не успела Миэ и рта раскрыть, как ее, довольно нахально и торопливо, отодвинула в сторону та самая северянка, которая вилась круг Арэна точно назойливая муха. На взгляд таремки девчонка не отличалась ни красотой, ни умом, и не могла стать подходящей партией для сына дасирийского военачальника второй руки. С другой стороны, насколько помнила волшебница, у Арэна было уже две жены, обе из которых никак не могли удовлетворить потребностей мужчины, полного сил. Неудивительно, что дасириец прицепился к первой же, которая повесилась ему на шею.

  После того, как с приветствием было покончено, Фьёрн взял мать по руку и подвел ее к своим гостям. Представил их по очереди, про каждого сказав хоть несколько, но хвалебных слов. Арэн как-то неуверенно потянулся, попытался поклонится, но женщина поспешно остановила его.

  – Не стоит славному воину бередить тяжкие раны, чтоб поклоны отбивать слабой женщине. – Сказано это было мягко, но фальшиво. – В последние дни мой дом балуют заморские гости.

  Женщину звали Сария. И Миэ сразу почувствовала зародившуюся к ней неприязнь. Сария профальшивела насквозь, напомнила таремке шелковую рхельскую сорочку – вроде и ткань та, если пальцами тронуть, и рисунок ладный, а по швам трещит, да линяет от первой встречи с водой. Все они что ли такие, эти рхельцы, размышляла волшебница, пока их вели коридорами крепости. В двух словах Фьёрн рассказал, что раньше здесь был большой замок, больше того, в котором нынче живут Владыки севера. Но после очередного нашествия людоедов, стены поддались, не выдержали натиска. По словам северянина его отец собрал остатки былого каменного великана и сложил из них крепость, которую именовали "Харрог", что означало – Дваждырожденный.

  Едва переступив порог, Миэ почувствовала себя пленницей огромного каменного мешка, в котором не нашлось места ни окнам, ни украшениям. Черные стены, украшенные разве что кованными держателями для факелов, дали пристанище паутине и бурому мху. Таремке казалось, что стоит ей только прислониться к камню, как тот мигом остудит ее до самого нутра. Ноги путались, будто почуяв панику хозяйки. Но Миэ кое-как справилась с собой, закрыла рот на замок и пообещала не открывать ее до тех пор, пока не увериться, что никто не следит за ней, и не слушает.

  Комнаты им отвели на третьем этаже. Зря таремка тешила себя мыслью, что может хоть в жилых помещениях схоронились уют и тепло. Ей досталась небольшая комната: жесткая кровать, крытая шкурами, грузный стол, сундук. Прямо посередке комнаты на грубой треноге пристроилась жаровня. Таремке хватило одного взгляда внутрь, – на поленьях пристроилось семейство мелких древесных грибов, густо припорошенная пылью.

  – Мхом они тут что и стелют заместо ковров, – пробубнила себе под нос волшебница, как только дверь за ее спиной закрылась, и женщина осталась одна.

  В комнате отыскалась лохань – пузатая и приземистая. Не успела Миэ подумать, что неплохо бы натаскать в нее хоть сколько-то подогретой воды, как в комнату вошла Сария. Миэ удивленно вскинула брови: с какого лиха хозяйка Харрога заявилась к ней? Неужто печется, как бы гостям не вышло неудобств? Миэ скорее поцеловала бы ядовитую гадину, чем поверила в заботу Сарии.

  – Я велю прислужникам натаскать тебе воды и развести огонь пожарче, – сказала женщина, едва переступив порог. После внимательно посмотрела на таремку, будто высматривала в ней что-то, но никак не могла разглядеть. И оттого больше прежнего хмурилась.

  – Благодарю, – сдержанно ответила Миэ. – Тоя кожа скоро свербячками покроется, так долго я не приводила себя в порядок.

  – Зачем вы тут? – Резко спросила рхелька. – Чего ради напросились в гости к моему мужу? Два таремца под крышей моей обители – это слишком.

  Миэ показалось, что пока они путешествовали по Северным землям, загибались в сугробах и отбивались от шарашей, Эзершат перевернулся с ног на голову. Таремцы никогда не вели с рхельцами открытой вражды.

  – Твой муж пригласил нас принять его гостеприимство, госпожа, – как можно спокойнее ответила волшебница. Любое неосторожное слово неизвестно чем еще обернуться может. Самое время меньше говорить и больше слушать.

  Сария вскинула голову, прошлась до стены и замерла там, стоя к гостье спиной. И шуту бестолковому стало бы ясно, что рхельке нечего разглядывать на голых камнях, а спину она показывает в знак неприязни. "К счастью, Сария, мы испытываем по отношению друг к другу равноценные чувства" – мысленно ответила Миэ. В голос же не проронила ни звука, выжидала, каким очередным откровение удивит ее хозяйка Харрога.

  – Мой муж задержится до вечера. Вчера приехали важные посланники... – Сария запнулась, будто поймала себя на словах, говорить которые было пока не время и не место. – Вечером будет пиршество по этому случаю.

  Рхелька обернулась и холодно добавила:

  – Вы не задержитесь здесь надолго, чужестранцы.

  И вышла, так же стремительно, как пришла. Миэ присела на край кровати, стараясь взять в толк – что бы могли означать слова рхельки. Вернее – что за ними скрывалось. Ведь Сария, как могла доступно, дала понять, что гости мужа ей не желанны. Но с чего бы взяться такой враждебности?

  Хотелось отдыха. Всю дорогу к дому Берна Миэ чуть не в голос уговаривала свое тело потерпеть еще немного, пообещала уставшим костям мягкое ложе и теплый очаг, а желудку – горячий еды. А выходит так, что мысли об отдыхе придется держать при себе. О том, чтобы беззаботно отдаться сну подле шипящей гадюки не могло быть и речи.

  Однако Сария сдержала свое обещание. Скоро в жаровне уже резвилось пламя, а лохань до половины была набрана горячей водой. Миэ сидела в воде до тех пор, пока не соскребла с кожи всю грязь и не вымыла волосы до полной мягкости. Потом долго чесала их щеткой, а когда закончила – влажные кудри поблескивали в свете огня. Большая часть ее нарядов растерялась на просторах Артума, но одно платье удалось спасти. И хоть в былые времена она никогда бы не одела его по случаю пиршества, альтернативой ему стал походный костюм.

  Более-менее удовлетворившись тем, как выглядит, – в комнате не отыскалось даже простого жестяного зеркала и Миэ пришлось одеваться и укладывать прическу почти наугад, – таремка рискнула покинуть комнату.

  В коридоре пахло сыростью и самую малость – жареным мясом. Миэ осмотрелась, решая, в какую сторону направится. Помнится, Раш остался присматривать за купцом, и их отвели куда-то в левую часть крепости. Где был Арэн – оставалось лишь догадываться, но именно с дасирийцем Миэ собиралась держать разговор. Более того – она собиралась заставить друга вскрыть чертовы послания и лично посмотреть, что же в низ написано. Если мир и впрямь перевернулся с ног на голову, лучше не дразнить быка красной тряпкой.

  Подумав немного, таремка взялась за чародейство. Во-всех уголках Тарема, Рхеля, Дасирии было неписанное правило: не использовать волшебство в доме гостеприимных хозяев, ни с доброй мыслью, ни с худой. Злодеев, конечно, от того меньше не становилось, но считалось черной неблагодарностью ответить нарушением неписаных порядков в ответ на угощения и теплую постель. Миэ сомневалась, чтили ли такие традиции северяне, но даже если бы и так – не собиралась останавливаться. "Гостеприимство" Сарии развязало таремке руки.

  Паутина окутала ее, спрятала в густой кокон невидимых нитей. По покровом невидимости, стараясь не шуметь, волшебница двинулась на право от дверей своей комнаты. Она прошла довольно много, но встречались ей только сквозняки да запертые на засов двери. Когда коридор повернул, Миэ послышались голоса. Таремка буквально срослась со стеной и очень осторожно, чтоб шаги не выдали ее, двинулась вперед. В каменной змее было темно, Миэ так и не смогла найти хоть какого-нибудь проема в стене, через которое внутрь попадал солнечный свет, потому волшебница не сразу увидела говоривших. Их было двое, она говорили на общей, но говор выдавал их происхождение. Рхельцы, оба. Миэ остановилась в десятке шагов, не рискнула подойти ближе, хоть даже с такого расстояния шепот незнакомцев слышался неясно. Женщине пришлось нарочно задерживать дыхание, чтобы не пропустить ни звука.

  – Что если дасириец тут неспроста? – Шептал один; голос у мужчины был сиплым и он немного шепелявил, будто ему недоставало зубов.

  Миэ запомнила эти интонации: вечером будет шанс подслушать речи на пиршестве, тогда и ясно станет, кто нынче шепчется, точно вор. Хотя таремка сомневалась, что в крепости гостит так много рхельцев.

  – И что с того, хоть бы и по приказу дасирийских заговорщиков? – Отвечал второй, молодой и надменный. В отличие от своего собеседника, этот не слишком пекся об осторожности, и говорил только вполголоса. Миэ почти видела его – холеного рхельца, знатного по самую задницу, с козьим горохом в голове заместо мозгов. – Сария дала нам слово.

  – Как дала так и заберет, – шикнул второй. – Муж ее тут господин, не пойдет она против его воли. Знаешь же северян – упрямые, дикие. Кто знает, где Берн встретился с дасирийцем и об чем они уже разговор держали. И таремка с ним. Неспроста все это. Скорей бы уж, неспокойно мне.

  – Что ты все бубнишь-то, – вспенился молодой, и спутнику пришлось шикнуть на него, чтоб тот не поднял шум. – Обождем. Посидим на пиру, послушаем как и что. Сария обещала помогать, надобно ждать. А уж если что не так выйдет... – Он нарочно медлили. Таремка могла поспорить на дмейр, что видит как он скалится в злой усмешке. – И тип этот. Не просто так околачивается в столице. У него ...

  Где-то громко залаяла собака. Миэ отшатнулась, опасливо озираясь – казалось, что оба мужчины глядят прямо на нее. И откуда в Харроге псы? Волшебница терпеть не могла собак, не переносила псячьей вони.

  – Пойдем, хватит болтать. Неспокойно мне, – шепнул шепелявый. – Вот что хочешь со мной делать, а чуйка у меня глядит на нас кто-то, вот прямо тут.

  Молодой ничего не ответил, и оба рхельца скрылись в темной ленте коридора. Миэ не стала следовать за ними – шепелявый оказался не так прост, и волшебница не собиралась давать ему шанс понять, что его подозрения верны. Она обождала, пока шаги мужчин стихли, и осторожно пошла следом. Миэ больше прежнего укрепилась в своем желании во что бы то ни стало поговорить с Арэном, даже если ради того придется вытаскивать дасирийца из выздоровительного сна. Оставалась сущая безделица – отыскать его в этой студеной каменной коробке.

  Таремка преодолела два широких пролета, каждый из которых по обе стороны был густо прорежен обитыми железом дверьми. Судя по крупным замкам на щеколдах, там хранилось что-то важное. Таремка проследовала дальше и остановилась только когда коридор привел ее прямо к двери. Пути дальше не было. Миэ опешила: всю дорогу ей не встретилось ни ответвления в сторону, ни любой другой открытой двери. Но раз так, то куда в таком случае подевались таремцы? Уж не около их ли комнаты она теперь стоит? А если так, то где тогда искать Арэна?

  Волшебница осторожно прислонила ухо к двери, в надежде услыхать голоса. Голосов не было, зато за дверь послышался скулеж, такой знакомый, что таремке даже зубы свело. Бьёри снова рыдает над своим ненаглядным, решила Миэ. Таремка развеяла чары, что делали ее нивидимой, и смело отворила дверь.

  Увиденное мало отличалось от предоставленного волшебницей. На кровати лежал Арэн, рядом, прямо коленями в пол, пристроилась северянка. Гладила егоза руку и пускала сопли как малый ребенок над сломанной игрушкой. Таремка взбеленилась и нарочито громко захлопнула за собою дверь. Девушка вскинула голову, глаза ее сделались круглыми, что плошки.

  – Буди его сама, если не хочешь, чтоб это я сделала, – приказала Миэ.

  Арэнова зазноба утерла слезы, поднялась и, – откуда что берется! – насупилась на таремку. Миэ попервой опешила от такой резкой перемены, но очень быстро справилась с недоумением, и ответила северянке тем же.

  – Шла бы ты отсюда, эрель, – предупредила северянка. – Арэну нужен покой и крепкий сон, а уж если станешь его беспокоить, так не взыщи.

  Миэ как ни старалась не смогла сдержать недоумения. И это та самая соплячка, которая только вот чуть на сопли за слезы не сошла?

  – Не советую пререкаться со мной, девочка, – Миэ не стала пасовать, напротив, пошла в наступление, надеясь обескуражить северянку и заставить ту поступиться.

  Чем бы все обернулось не довелось узнать. Напряженную тишину нарушил сонный, но уверенный голос дасирийца.

  – Миэ, если ты пришла по делу – говори, а нет – так лучше уходи. – Арэн приподнялся, отстранил северянку, которая, было, бросилась ему помогать, и сел на кровати, опираясь на одну руку.

  Таремка видела, как нелегко ему дается каждое движение. Совесть подкралась затаившимся убийцей и больно уколола досужим жалом. Но времени выжидать подходящего момента, не было. Верней всего, что даже теперь уж многое упущено, кое-чего обратно не воротить и не переиграть. И все равно волшебница собиралась выполнить то, ради чего плелась сырыми коридорами, насквозь протянутыми сквозняком.

  – Мне нужно поглядеть на те письма, которые ты везешь для Владыки Севера, – сказала таремка и, в придачу к словам, протянула руку вперед, нетерпеливо прищелкнув пальцами. – И чем скорее, тем лучше. Так что не трать время зазря, объясняя мне про тайны и печати – мне дела до того нет. Письма, Арэн.

  Дасирией повертел головой, размял шею до хруста и осмотрелся, будто видел комнату впервые. Северянка отошла в сторону, настороженно прислушиваясь к каждому слову, точно сторожевой пес. Миэ дала себе обещание не обращать на девчонку внимания, чтобы та не удумала вытворить. Похоже, Арэну она и впрямь пришлась по душе, не хватало еще из-за соплячки портить давнюю дружбу.

  – Нет, – коротко отрезал дасириец.

  Миэ хорошо знала его, чтобы не понимать, что дальше всякие уговоры станут только пустой тратой времени.

  Она быстро и подробно рассказала все, что приключилось за минувшие несколько часов: про Сарию и ее угрозы, про разговор двух рхельцев.

  – Наверное эта харстова крепость нашпигована потайными ходами, как колбаса салом, – закончила она, и вопросительно посмотрела на Арэна.

  Дасирией хмурился.

  – Мы в недобрый час приехали в Артум, – Миэ не собиралась ждать, пока тот придет в себя и даст ответ. – Я не знаю что и к чему, но то, что в этом месте таремка и дасириец гости не желанные – понятно даже тронутому умом. И я хочу знать, что написано в тех письмах, прежде чем ты передашь их по назначению. Послушай, – таремка присела на край кровати, теперь почти умоляла друга услышать ее разумом, переступить через обещания, – мы здесь – чужаки. Наши слова ничего не значат, хоть бы скольких людоедов мы не пришибли на поле брани, хоть бы сколько жизней не спасли. А Сария – гадюка та еще, не успела за порог пустить, тут же и ужалить норовит.

  – Миэ, я не могу. Мне доверили доставить письма из рук в руки Владыке Севера, – упрямился Арэн, и тарема, как не велико было ее желание переубедить друга, понимала, что им движет.

  – Арэн, боги мне свидетели – покладешь ты наши головы на плаху, если ты дашь читать то, что теперь читать не следует, – напирала она. Краем глаза увидела, как шагнула вперед северянка. – Разве случалось так, чтоб мои слова и поступки приносили вред, а? Или я теперь вызываю недоверие? Так скажи мне, Арэн из Шаам, и тут же мы с тобой разойдемся. Нечего скалится, коли за спиной нож припрятан.

  Аргументы у Миэ кончились. Боги свидетели – она бы не смогла найти других слов, чтобы убедить Шаама-младшего верить ей. Подождав немного, таремка сдалась. Видать, владыки небесные за что-то карают всех их, раз сыплют на голову одни несчастия за другими. Женщина не стала прощаться, говорить обидных слов: дасириец теперь не слышит ее, и вряд ли сможет понять от какой ошибки она собиралась его уберечь. В лучшем случае затаит обиду. Пусть тогда на собственном загривке почувствует, когда несчастье его потреплет "ласковой рукой" против шерсти.

  Миэ направилась к двери. Дала себе зарок не оборачиваться на Арэна и больше никогда не заговаривать с ним первой. Надо же, столько горя и одного горшка хлебнули, в одном дерме ополоснулись, а он продолжает глядеть на нее, как на чужачку.

  – Я не знаю, что там в тех письмах, но на словах мне было велено передать, что Дасирийская империя предлагает Артуму объединить династический союз с малолетней Нинэвель, – догнал ее глухой голос Арэна.

  Миэ так резко остановилась, что едва не споткнулась об собственное платье. Таремка развернулась на каблуках – деревянные подошвы противно скрипнули о камень, и дасириец покривился, точно ужаленный.

  – Династический союз? – Миэ не верила своим ушам. – С кем? Уж не с Владыкой ли Севера? Только тот, насколько мне ведомо, при жене был.

  – С тем, кто Гирамов наследник, – нехотя ответил дасириец, безуспешно пытаясь дотянуться до бурдюка, что лежал в изголовье кровати.

  – Кто в Северных землях может носить кровь Гирама? – От удивления слова ее звучали громче, чем следовало. Таремка тут же умолкла, напоровшись на рассерженный взгляд Арэна. Судя по тому, что присутствие в комнате девушки его не смущало, дасирией с какого-то дива доверял ей. Вероятно – ничуть не меньше, чем самой Миэ, и осознание такого равенства пришлось волшебнице не по душе. Но теперь разговор был не о том. Таремка без сожаления удавила в себе обиду и повторила вопрос, теперь лишь в полголоса.

  – Фьёрн, – коротко ответил дасириец.

  – Фьёрн? – зачем-то переспросила таремка. – Откуда в нем... Погоди.

  – Я сам ничего не знаю. Все эти родства на крови – не мое. Мне было велено передать только это, что в письмах – не знаю, вероятно – какие-то уговоры, предложения, на которые северян могут пристать, если согласятся.

  Таремка жестом попросила его умолкнуть. Дасириец застонал, опустился на постель.

  – Ну, чего таращишься на меня-то? – Миэ зыркнула на ничего не понимающую. Бьёри. – Помоги своему ненаглядному, а мне подумать нужно.

  Пока северянка возилась с Арэном, поил его и умащивала раны целебными бальзамами, таремка бродила от одной стены до другой, размышляя, отчего вдруг дасирийцы решили прогнуться перед северянами – дикарями и варварами, как они сами их называли. То, что Фьёрн мог быть потом Гирами по линии своего отца, таремка отвергла сразу. Но вот мать его – рхелька. Кто знает, чья дочь и внучка. Было время, когда ради укрепления шаткого мира дасирийские правители отдавали своих дочерей женами рхельским царям. Мира то не удержало, а вот кровь Гирама пошла гулять по всем просторам от самого Рхеля до Иджала. Может гадина Сария и замешана в том котле, где пара капель великой крои и есть, рассудила таремка.

  – Вероятно, Сария, – сказала вслух. – Арэн, отдай мне письма, пока наши головы еще можно спасти. Тут были рхельцы, и они что-то замышляют. А раз так, значит надобно знать, с чем садиться играть в ши-пак, а не ждать, пока противник сделает первый шаг.

  Дасириец сдался. Миэ сделалось жаль его – Арэн выглядел отвратительно, того и гляди отдаст богу душу, хоть ему хватало сил устраивать браваду. Но таремка сызмальства училась быть твердой. Отец учил, что мягкостью дела не делаются, мягкость лучше приберечь для супружнего ложа.

  По просьбе дасирийца, Бьёри передала Миэ два туба, запечатанных сургучом, и, – Миэ почувствовала то, едва свитки очутились в ее ладонях, – охранными знаками. О чем Арэн ее тут же предупредил. И, кривясь то ли от боли, то ли от того, что не сдержал клятву, сказал слова, которые развеивали чары. Миэ повторила их и тубы засветились легкой синеватой дымкой. Когда марево исчезло, таремка ловко сломала печати и достала из первого туба свернутый пергамент. Печати рода Шаам, слова, нанесенные витиеватыми мастерскими клеймами на тонкую кожу. Миэ быстро прочла первое, в голос только сказав:

  – Хоть бы великие интриганы, додумались письма северянам писать на их речи.

  Арэн, если и услышал ее слова, не взялся отвечать.

  В письме были предложения и уговоры, как и сказал дасириец. Вероятно, в случае согласия, Конунгу следовало поставить под ними свою печать, и дела были бы решены. Во втором тубе был рисунок. Искусно нарисованное родовое древо, род Гирама Великого. Этот пергамент заинтересовал Миэ куда больше первого. Она присела за стол, поерзала на неудобном стуле, прежде чем нашла удобное положение и взялась изучать ветки семейств. Так и есть, Сария и вправду носила кровь Гирама, но весьма жидкую и разбавленную. И Фьёрн тоже в какой-то степени был потомком великого дасирийского императора.

  – Арэн, ты уже знаешь, что вечером будет пиршество? – Задумчиво поинтересовалась Миэ. Она аккуратно завернула свитки, положила их обратно в тубы. Если приложить немного усилий, она вполне сможет подделать печати рода Шаам, после наложить охранные чары – и никто не приметить подмены.

  – Нет, – усталым голосом ответил дасириец. – Предлагаешь пойти и станцевать с тобой?

  Миэ улыбнулась – несмотря на свою немощность, Арэн пытался шутить и не падать духом.

  – Послушай, – таремка поднялась, подола к дасирицу и погладила его по волосам. Странно присмиревшая северянка сидела молча. – Я пока заберу эти письма, погляжу как можно сделать, чтоб сохранить твое обещание девственно чистым. Но за это ты должен кое-что пообещать мне.

  Арэн приоткрыл глаза – сон отчаянно тянул его в сладкую негу, но дасирец пытался выслушать Миэ.

  – Ты никому не станешь говорить про свои послания. До тех пор, пока мы не узнаем, чего ради рхельцы пожаловали в эту студеную глухомань, и отчего им нерадостно соседство дасирийца и таремки. А уж после – поглядим, куда ветер дует.

  Она не была до конца уверена, что верно истолковала его неясный кивок, но не решилась переспрашивать Чем скорее Арэн встанет на ноги, тем быстрее они покинут Артум. Миэ почти не сомневалась, что за те ни, пока они марались кровью шарашей и бродили непроглядными горными тропами, в Эзершат пришел ветер перемен. И от того ветра несло раздором.

  Таремка вышла и, тем же путем вернулась в комнату, вновь спрятав себя под пологом невидимости. По пути она несколько раз останавливалась, трогала стены, прижимала камни, которые, как ей казалось, подозрительно выдавались вперед из общей кладки. Ничего, хоть бы близко похожего на тайный ход, волшебница не нашла. Но тем больше она укрепилась в своем мнении, не могли же рхельцы и в самом деле провалиться сквозь землю?

  Вернулась таремка вовремя: не успела за нею закрыться дверь, как следом пришла одна из служек, здоровенная тетка с огромными волосами покрытыми курчавыми волосками. Миэ подавилась отвращением, когда та, не шибко церемонясь, грохнула об стол тяжелым подносом. Волшебница дождалась, пока та выйдет и только после того поглядела, что за угощения прятались в глиняных горшка и плоской миске, прикрытой тонкой лепешкой. Свиная похлебка, половина запеченного с картофелем гуся, кольцо прокопченной колбасы, хлебцы, запеченные с пряными травами и кусок черничного пирога. Еды хватило бы на троих. Миэ съела всего понемногу, горюя об изысканных деликатесах, которые подавали на пиршествах в Тареме.

  Только насытившись, запив все принесенным же клюквенным морсом, волшебница еще раз пересмотрела письма и кусочки сломанных сургучных печатей. Дасирийци, что стояли за этим предложением, – Миэ не сомневалась – заговорщиков было много, не единолично же Шаам-старший и бывший советник затеяли политические игры, – сулили немного. Большей частью все предложения сводились к обязательной военной поддержке и железному военному союзу между Дасирийской империей и Артумом. В договор так же входило обязательство о взаимном ненападении, при условии, что ни одна из сторон не станет нарушать границ союзника. А все это северянам предлагалась часть своих северных территорий. Миэ ухмыльнулась – земля там была скудная, худая и малопригодная для земледелия. Конечно, в той части Эзершата тепло гостило чаще, чем в Артуме, но такая сделка все одно ровным счетом не сулила артумцам выгоды. Подачка, не более, рассчитанная на то, что северянам не хватит ума углядеть подвох.

  Сколько времени шло на то, чтоб заново запечатать тубы, таремка не знала. В комнате, где единственным источником света служил только огонь в жаровне да пара факелов, время текло монотонно, точно река. Подделать печати оказалось не так уж и просто, пришлось несколько раз плавить новый сургуч и вычаровывать на нем оттиск нужной формы. Волшебство, которому таремка училась самостоятельно, тайно ото всех. Каких только книг не было в отцовской библиотеке, как оказалось. Подлогом Миэ занималась едва ли не первый раз за свои почти три десятка зим, но когда закончила – результат ее устроил. Финалом делу стали охранные чары.

  Закончив с письмами Арэна, Миэ снова взялась за книги и ониксовый "глаз" найденные в Хеттских горах. Таремка изучала их долго, пока пришедшая служка, та самая, с густой порослью на руках, не нарушила ее уединение.

  – Госпожа просила напомнить, что пиршество скоро начнется, – пробубнила она на плохой общей речи и повернулась, чтоб уходить.

  – Погоди, – остановил ее Миэ. – А господин, хозяин Харрога, вернулся уж?

  – Вернулся, – ответила северянка. Она продолжала топтаться у двери, будто дожидаясь, когда ее еще о чем спросят, но таремка велела ей идти.

  "Интересно, и как мне привести себя в порядок, если некому даже волосы мне зачесать?" – молча злилась волшебница. В памяти осталось несколько несложных чар, с помощью которых таремка кое-как привела в порядок единственное уцелевшее платье.

  Покидая комнату таремка негодовала, проклиная всех и вся: сегодняшний вечер будет позором ее красоте. Никогда еще не доводилось ей выглядеть настолько скверно.

  Хани

  Фергайры встретили странно.

  Хани готовилась, что ее станут привечать сурово, а вместо того сестры Белого шпиля чуть не под руки завели в башню и проводили в комнату. Ту самую, где Хани навестила странная красивая госпожа. Правда, никто не расспрашивал девушку, что приключилось. Привели и оставили одну.

  В этот раз в комнате было тепло – жаровня раскалилась чуть не докрасна, полная поленьев и сухих трав, от которых у Хани почти сразу закружилась голова. Здесь же набрали лохань с водой, которая, к тому времени как девушка собралась выкупаться, успела порядком остыть.

  Смыв вместе с грязью все невзгоды, Хани забралась в постель. Сума с птенцом осталась лежать в углу. Пернатый уродец продолжал буквально на глазах все гуще обрастать новым опереньем, которое так же стремительно меняло цвет. Теперь из грязно-бурого, перья стали ярко-рыжими, блестящими и холеными. Однако же кроме этого, птица не подавала никаких иных признаков жизни. Хани, как ни старалась, не могла понять диковинного превращения, но животное было живо, а потому, проносив его год за спиной, девушка не собиралась бросать своего выкормыша.

  Под шкурами Хани быстро согрелась и почти тот час провалилась в сон.

  Ей снилась вода. Много воды, такой ледяной, что даже сквозь сон девушка чувствовал, будто руки и ноги перестали повиноваться. В сине-зеленой глубине было темно, а странный поток утягивал Хани все дальше. Казалось, что вся она стала водой: стихия приняла ее безропотно, будто старые родители сына, что вернулся после долгих лет скитаний. И там, в соленой пучине, было спокойно и хорошо. Но все же Хани отчаянно рвалась вперед, туда, где через непроглядную толщу воды едва виднелся свет. И он угасал так же стремительно, как девушку утягивало на глубину.

  Она попыталась рвануться. Руки и ноги задеревенели, отказывались повиноваться приказам. Хани вдруг увидела себя со стороны: распластанную, точно раздавленный жук. Разум отказывался повиноваться, но тело сдалось без боя.

  Свет, на который она любовалась в предсмертной дремоте, загородила большая тень. Сделалось темно. Когда вокруг не осталось ничего, на чем остановить взгляд, девушка почувствовала страх. Глядя на тот прощальный клок света, смерть не казалась такой ж печальной, но оставшись один на один с темнотой, девушка всем телом чувствовала ужас. Она не хотела умирать.

  Где-то рядом завертелся незримый советчик. А может то был только голос в ее голове, Хани не была в том уверена.

  "Не сдавайся, пробуй", – шептал голос и девушка узнал в нем самое себя.

  Будто в одночасье она стала той, кто тонул, и той, другой, которая предлагала сопротивляться водной стихии покуда станет сил.

  "Не могу!" – кричала тонущая Хани, закрыла глаза и дернулась, чувствуя – за нею пришла агония. Несколько последних ударов сердца, пока тело еще будет реагировать на бесполезные толчки в груди, а потом придет мир и покой.

  Тень в воде приобрела контуры громадной рыбины. И она несла прямо на нее, точно нашла себе самое подходящее лакомство. В голове девушки родилась мысль, что умереть в рыбьем брюхе – это совсем не то, что смешаться с морем, стать частью его, может быть даже русалкой или сиреной на службе Велаша.

  "Плыви на нее! Сейчас! Без промедления!", – требовала призрачная Хани.