Текст книги "Сердце мертвого мира (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

  Шипящая тварь продолжала выскакивать то слева, то справа, но Арэну только раз удалось хватануть по ней мечом. Потом "темная мантия" поглядела на нее пустотой капюшона и создание отступило, ухватив кого-то из ближайших воинов. Дасириец услышал его крик и жадные чавкающие звуки, будто кто взахлеб хлебал доброе пиво. Арэн не рискнул оглядываться. Фигура же перешла в наступление. Противник налетел стремительно, будто в ногах его ожил ветер.

  Арэн зашел справа, грозя противнику наконечником меча, хоть мало верил, что тот отступится. Фигура управлялась с мечом оной рукой, во второй держала сочащийся туманными отростками сгусток, будто приноравливалась: запустить ли ним в голову дасирийца или в грудь? Арэну приходилось вспоминать все свои умения, чтобы противиться натиску. Противник не казался силачом: мантия хоть и болталась на его костях свободно, не могла скрыть узкие плечи и тонкий силуэт. Однако же, когда клинки встретились, дасириец с трудом выдержал удар, стараясь не думать о том, что он-то держит меч двумя руками, а соперник запросто управляется одной. И хоть клинок у того был вдвое меньше, дасириец не видел за собою преимущества. Каждый раз, когда он думал, что нашел-таки брешь, сопернику удавалось ловко облапошить его, обернув мнимую брешь в собственной защите против самого же дасирийца. В конце концов, Арэн начал задыхаться. Будь у него легкий меч и ладный щит, он бы ушел в глухую оборону, надеясь, что рано или поздно кто-то из воинов приметит их и придет на выручку. Но долгая пляска с тяжелым двуручным вымотала его. Вдобавок, дасириец чувствовал, как из его тела стремительно утекают силы, даденные Скальдовым служителем.

  Арэн пропустил удар. Край острия меча противника, чиркнула по нагруднику. Скрежет полоснул по ушам и дасириец оступился, стараясь во что бы то ни стало не упускать противника из виду. Тот же, когда победа уж была в руках, вдруг отступил. Арэну послышалось недовольное ворчание из-под капюшона, но слов было не разобрать.

  "Темная мантия" швырнул сгусток в соперника. Дасириец не усел увернуться, схлопотав удар в живот, от которого сперло дыхание. Арэн бухнулся на колени, не в силах стоять на ослабевших ногах. Краем глаза успел заметить, что его противник повел круг себя руками, заворачиваясь в густой туман. Когда же тот рассеялся, от странного существа, кем бы оно ни было, не осталось и следа.

  Не успел дасириец оклематься, как на него уже наседала зубастая верткая тварь. Арэн кое-как отвел первый ее наскок, скосив мечом, и, воспользовавшись мгновением передышки, поднялся на ноги, держа меч перед собой. Перед глазами плыло, руки ныли, будто кто прикладывал к ним каленые клейма.

  Тварь встала напротив, распрямилась на ногах, вытянувшись во весь рост. Теперь-то дасириец хорошо видел, как в ней много от человека, только будто рожа изувечена неведомой силой да руки и ноги когтисты. Тут же дасириец успел рассмотреть и серпообразные наросты на запястьях твари; Арэн мог биться об заклад, что их грани заточены не хуже кромки меча. Рот создания заливала кровь, язык змеился между зубами. А еще от нее разило тленом, могильной вонью, как от гниющей плоти. От смрада у Арэна еще сильнее зашумело в голове, в глазах защипало, но он стоически держал их открытыми.

  Когда тварь прыгнула на него, намереваясь всадить в дасирийца сразу оба нароста, он увернулся, сделав широкий размах на уровне пояса. Зубастое существо ловко ушло от клинка, и снова насело на дасирийца, теперь уже целя куда-то в живот. Арэн рубанул сверху, острым жалом прямо в самую спину. Но создание увернулось вновь, ответило ему злобным прищуром бесцветных глаз и растворилось, оставив по себе короткий сизый всполох.

  Дасириец не успел угадать уловки. Понял, что проиграл, только когда почувствовал тягучую боль в шее. Потянулся руками, нащупав лысую голову, стараясь ухватиться за нее и сдернуть мучителя, но тварь держалась крепко. Арэн чувствовал, как с каждым его вздохом, существо все глубже впивается в него зубами, рвет плоть и хлебает кровь. Так вот откуда были те звуки, подумалось ему, когда тварь сделала густой глоток, смакуя и жадно глотая, будто лакомство.

  – Чтоб тебя мерин драл без устали, тварь поганая! – громыхнул совсем рядом мужской голос.

  Послышался короткий свист меча, хрип и сиплое ворчание, и боль отступила. Арэн не упал только потому, что его спаситель вовремя подставил плечо.

  – Вот же присосался, ирод, – бухтел мужчина, волоча на себе дасирийца. – живой хоть, чужестранец?

  – Спроси меня о том завтра, – попытался пошутить Арэн, но на последних словах закашлялся, скрученный болью.

  – Нужно ноги уносить, – торопливо говорил воин, увлекая дасирийца подальше от самого сражения. – Берн повел воинов вперед, в самый огонь, а нам велел собираться с теми, кто остался позади и заходить поганым шараяновым гадам в спину.

  Так скоро... Арэну не верилось, что битва ушла вперед, оставив его где-то в хвосте, разбираться с зубатым кровопийцей. Дасириец едва успевал перебирать ногами и волочить за собою меч – клинок, который прежде казался непосильно тяжелым и непригодным для пешей битвы, теперь не хотелось терять.

  Когда они оказались в переулке, тесно набитом людьми. Арэна оттащили в самый угол, загороженный рухнувшей стеной амбара. Здесь пахло зерном и соленьями, отчего в голове дасирийца немного прояснилось. Кто-то сунул ему клок соломы.

  – Воды нет, так что не обессудь, – бубонила над ухом молодуха, судя по одежам – одна из прислужниц из храма Скальда.

  Из наполовину тощего бурдюка плеснула на солому в руках дасирица и велела утереть лицо, а сама тем временем взялась за рану на его шее. Дасириец исполнил все в точности: от соломы разило вином, но зато удалось стереть с лица грязь и черный студень, что был у шарашей вместо крови.

  – Не помрешь, – наконец ответила девушка, вытерла руки грязной тряпицей, и, не предупреждая, щедро залила рану из бурдюка.

  Арэн сцепил зубы, чтоб задержать крик. Чувство было такое, что и без того горящую болью рану, пришмалили раскаленным прутом. Процедив "Благодарствую, госпожа", дасириец поднялся на ноги, выискивая глазами, кто бы средь сборища северян был за главного. Казалось, будто северяне и думать забыли о битве, которая, верно, теперь уж ушла совсем далеко. Кто-то раздобыл трубку и воины пустили ее меж собой, посмеиваясь и обмениваясь дружескими похлопываниями по плечу. Арэн задавил негодование, памятуя, что в чужой дом негоже приходить со своим хмелем. Но когда трубка дошла до него, отвел в сторону руку воина, который ее протягивал. Тот недобро покосился на него, спросив, отчего ж чужестранец брезгует общим табаком.

  – Курить после буду, когда битва закончится, – огрызнулся Арэн.

  Между воинами пополз ропот, от которого дасирийцу не приходилось ждать ничего доброго.

  – Никак чужестранец нас за трусов принимает, – за всех взял слово тот, кто спас Арэна от зубатой твари. Он раздвинул воинов, выступив вперед, сложил на груди укрытые шрамами могучие руки. – Я б с тобой мечи скрестил, чужестранец, за твою черную неблагодарность, только не стану убивать того, кто был гостем под крышей Берна. После, если боги рассудят так, что жить надобно нам обоим, самолично испрошу у Медведя дозволения как следует поучить тебя уму-разуму.

  Арэн не положил бы голову, что верно истолковал каждое слово, но голос северянина и гроза в нем, восполняли прорехи в тех местах, где дасириец не разобрал слов.

  – Сигнала мы ждем, – высунулся из-за его плеча пацаненок, совсем мальчишка, такой же чумазый и лохматый, как Лумэ. – До того не велено и носа показывать. Силы копим, чтоб не повернули против нас шараши и не утекли обратно в Пепельные пустоши.

  Здоровый северянин тут же оприходовал пацаненка затрещиной, так, что у того ухо мигом распухло чуть не вдвое, и сделалось красным. Парень тут же затерялся среди воинов.

  – Верно мальчишка сказал, – подтвердил северянин. – Выступи мы раньше – и остальным не поможем, и себя загубим. Пусть шараши отойдут далече от ворот, а уж там и мы выступим.

  Арэн кивнул, мол, понял. Но и после того, как все открылось, совесть его не мучила. Он не очень понимал, отчего надобно такое промедление, но решил помалкивать – кто знает, хватит ли северянину вдержки не распотрошить его тут же, даром что теперь никто не указ ему. А там скажет, что чужестранца задрали людоеды, и всего делов, а пара сотен свидетелей из северян, только поддакивать станут.

  – Здорово его тварь-то пошманала, – гоготнул голос, слишком тонкий, чтоб быть мужским, и слишком басистый, чтоб принадлежать женщине. Однако следом за ним появилась и хозяйка – здоровая северянка, с обрито дочиста головой и вровень ростом с мужчинами. Если бы не выпуклости на груди да не по-мужски крутые бедра, Арэн принял бы ее за мужика, только и того, что безборода.

  – Ты, часом, не ссучиться ли вздумала за заморским недорослем? – переспросил ее северянин, с которым Арэн неосторожно вступил в перепалку. – Нашто он тебе, Росомаха? К груди разве что прижимать, чтоб сиську сосал, как дите малое.

  Его слова поддержал дружный хохот. Арэн нутром чуял провокацию: северянин ищет повод поддеть его, чтоб тот первый бросился в драку. Потому дасириец позволил себе только усмешку. Чего нельзя было сказать о той, которую называли Росомахой. Она нахмурилась, ее кривой нос-картофелина, почти сплющился, кончик его сделался алым, глаза налились злобой. Она взялась за рукоять тяжелого цепа: неправильной формы шар, будто ёж утыканный острыми нашлепками, весь в ошметках серой кожи людоедов, качнулся дурным предзнаменованием.

  – Гляжу, Варт, язык-то тебе без надобности. Горазд только молотить об чем не надобно. Вот я его после и пришпилю на мельницу, куда повыше, чтоб все видали.

  Воины как-то сразу притихли, расступились, обнося Росомаху и Варта живым кольцом. Дасириец, сам того не желая, оказался третьим лишним, и спешно соображал, как поступить дальше. Один раз он уже вмешался по неосторожности, проверять, выйдет ли во второй раз, желания не было. Но и кровопролитье ни к чему: шараша оставались в городе, и каждая пара рук могла решить исход сражения.

  К счастью, выбирать дасирийцу не пришлось. Впереди, там, где пламя задышало с новой силой, взлетел яркий всполох. Точно комета, желтый искрящийся шар добрался до хмурого неба, расплескался мелкими искрами, и потух. Следом за ним взлетел еще один.

  – Знак, – пробубнил Варт, косясь на воительницу. Он не скрывал недовольства из-за прерванной перепалки, но медлить было нельзя. – Идем, и пусть Скальд присмотрит за нашими душами.

  Арэн нарочно отстал от остальных, выжидая, когда Варт скроется из виду. И тут же поучил крепкий тычок в плечо. Обернулся и тут же напоролся на насупленную Росомаху. Женщина подтолкнула его рукой.

  – Держись около меня, чужестранец, – в полголоса предупредила она, приноравливаясь к его шагу. – Этот дуралей мечом мастак размахивать, а вот головенка у него не шибко соображает. Злобу на тебя взял – чую. В бою, небось, изловчится, чтоб ты на его клинок ненароком налетел, смекаешь?

  Арэн кивнул. Слова северянки не расходились с его собственным мнением.

  – Спасибо, – произнес он, чувствуя себя олухом. И как его угораздило вляпаться, чтоб женщина за него слово держала?

  Росомаха только криво ухмыльнулась, меж ее разбитыми в кровь губами мелькнули частые прорехи меж зубов. Арэн никогда не понимал, что толкает женщин браться за меч и выступать на поле боя наравне с мужчинами. Отец учил его, что женщина для одного только годна – детей рожать да за мужниным домом присматривать, а о другом должен печалится ее хозяин, муж. За годы, проведенные в сражениях, Арэну доводилось встречать женщин-воительниц: были среди них и тонкие лучница, и благородные дочери разорившихся воинов, славные воинственные служительницы и кровожадные разбойницы. Но все ж он никогда не видал в них и половины той силы, что двигала мужчиной. Воины не считали их ровней, при случае избавлялись, оставляя где-нибудь у дороги, прикованной, в надежде, что беднягу отпустит какой-то странствующий проповедник или торгаш. Некоторых настигала более печальная участь: воины, что проводили в военных походах много дней и месяцев, изголодавшись за женской плотью, набрасывались на всякую, у кого в штанах не было мужских причандал. Арэн слыхивал, что рхельцы и эфратийцы нарочно возили за войском кибити с падшими женщинами, но в Дасирии проституция каралась смертью и показательными муками при толпе; конечно же, в каждом городе были места, где каждый мог найти себе плотских забав на всякий вкус, но их нахождение тщательно скрывалось от служителей закона и, как правило, были недоступны никому, кроме дворян, зажиточных лавочников и знати. Как-то на глазах Арэна, два десятка воинов изнасиловали молоденькую воительницу, с которой намедни пили от одного меха. Несчастную брали и по двое-трое сразу. К тому времени, как он подоспел, девушка почти ничего не соображала, и Арэн не нашел для нее иной милости, кроме как перерезать глотку и положить конец мукам. Предстояло сражение и он не мог покарать насильников: войско, и без того ослабленное стычками, стремительно редело, наказать этих воинов означало бы лишиться мечей и потерять уважение у солдат. Тогда он запомнил всех их, в лицо, каждого. Когда битва была выиграна, позаботился о том, чтоб те из насильников, кому удалось выйти живым, отправились к Гартису на обратном пути домой.

  – Думаешь, небось, чего я вместо того, чтоб перед мужиком ноги растравлять, за воинами поплелась? – будто услыхав его мысли, спросила Росомаха.

  – Были мысли, – признался Арэн.

  Они вышли из переулка, шаги воинов ускорились, кто-то впереди затянул воинственную песню. Арэн не разбирал слов, но ритм пришелся ему по душе. Северянка не торопилась с ответом, кусала губы и то и дело останавливалась, придерживаясь за бок. Когда она в который раз отвела руки, Арэн увидел алые пятна на ее ладонях, и узкие ручейки крови, что проступили сквозь плотную кожу брони.

  – Ты ранена, – он попытался задержать ее, но женщина отвела руку помощи.

  – Мужа моего и троих детишек, в прошлом году забрали шараши. Пришли в деревню, от которой теперь и следа нет, и забрали всех. Стариков там же сожрали. А кого помоложе, потащили к Пепельным пустошам. Детю моему младшему, горло раскромсали, да подвесили вверх ногами, кровь чтоб собирать его. Не иначе она у тварей поганых за лакомство. Торхейм с воинами нагнал людоедов, отбил, кого смог. Я среди тех была. – Она снова зло осклабилась. – Просила не вызволять меня, да кто же слушал. С того времени и прибилась я к воинам: дома нет, семья никогда покоя не найдет. Только не найду покоя, пока не порублю столько шарашей, чтоб все их выводки поганые извести. А ты, чужестранец, чего ради здесь мечом размахиваешь? Славы ищешь или смерти? – говоря это, она окинула его пристальным взглядом.

  – Покоя, – бросил Арэн.

  Тем временем воины подступились к шарашам в тыл и битва закипела с новой силой.

  Никогда прежде не доводилось Арэну хлебнуть такой злости и агонии. Будто сам Ашлон Мечник наполнил головы северян яростью. Воины рубились, кололи противников мечами, напирали, забывая об осторожности. Сам дасириец старался не подпускать к себе никого, держа людоедов на расстоянии длины клинка. В лицо дышало жаром, будто от раздутого кузнечного горнила. Лицо застила пелена, бесконечная пляска, которой сошлись северяне и шараши. Больше не мелькали впереди гигантские фигуры воинов-защитников, вспышки магии становились все реже. Ни одна битва не может длиться вечно, вспомнились дасирийцу слова отца, иначе она превратится в ленивую возню двух мух, что запутались в меду.

  Силы северян истощались, воины падали один за другим, как скошенные по чьей-то злой воле. Арэн и сам был на последних силах. Однако, медленно, но не отступая, северяне отталкивали шарашей все дальше от спасительной дыры в стене, через которую те вломились в город. Среди шараяновых отродий больше не было ни троллей, ни великанов, но людоеды до сих пор превосходили артумцев числом. Шараши не знали усталости, бездумно лезли вперед, с одной только целью – набить брюхо, оттого и становились легкой целью. Те, что ходили на двух ногах, действовали иначе: сразу по нескольку наваливались на жертву и нашпиговывали ее ржавыми лезвиями и копьями, а то и вовсе расстреливали со стороны, заняв позиции за полу обвалившимися стенами домов.

  Когда огонь оказался совсем близко, людоеды засуетились, почуяв неладное. Северяне же, напротив, приободрились. Арэн услыхал воинственный клич Росомахи, которая всегда была где-то поблизости. Мужчины подхватили ее призыв, подхватил и Арэн, салютуя ей мечом, хоть сомневался, что северянка могла углядеть его в сражении. Откуда-то издалека, там, где огонь с запада готовился захлопнуть капкан для людоедов, послышался ответный многоголосый клич.

  – Нужно вытащить Берна! – прокричал кто-то. – Пробить тропу живым!

  – Никто там не выживет, – отозвался Варт. Он тоже оказался рядом. Северянину перепало с лихвой: его наполовину оторванное ухо болталась на тонком клоке кожи, голову раскроил шрам.

  – Нужно хоть попытаться, – вмешался Арэн. Знал, на что шел, не мог смолчать. – Если они живы до сих пор, значит, боги проявили милость. Нельзя ею пренебрегать

  Взгляд Варта был красноречивым. "Он бы с радостью растерзал меня тут же, – подумал дасириец. – Выпотрошил бы, как рыбину".

  – Нехорошо Конунга бросать, – выступила Росомаха. Воительница будто нарочно дразнила северянина, специально говорила ему наперекор. И, хоть она ни словом о том не обмолвилась, Арэн не сомневался, что у северянки на то была своя причина. – Я пойду, а кто не боится зад пришмалить – пусть за мной ступает.

  Сказав это, торопливо пошла прямо на огонь. Арэн заметил, что здесь почти не осталось живых людоедов. Тех, что остались за пламенным капканом, добивали воины. Часть северян пошла за Росомахой, к удивлению Арэна – бо́льшая часть. Но он и сам примкнул к воительнице. Теперь ничто не заставляло его лезть на рожон, но и лучше сунуться в огонь, чем после, на страсти, вспоминать, как струсил. Арэн хмыкнул: отец бы гордился им, увидь теперь. Отважный и храбрый, идущий на смерть с гордо поднятой головой. Только в одном дасириец бы ни за что не признался родителю.

  Заглядывая в глаза смерти, он все больше боялся умереть. И чем ближе подходил к огню, тем ярче видел за ним собственную смерть.

  Пламень жадно набросился на стены домов, рыжие языки взялись лизать гранитные статуи. Дасириец не знал, что за неведомая сила поможет им пройти через стену огня, но не сомневался, что стоит подступиться ближе – и тот сожрет их.

  – Там брешь есть, – сказала Росомаха, когда воины подошли настолько близко, что пот градом катился по их лицам. Она указала в сторону дома, часть которого бесформенной грудой камня оплыла на улицу, часть уже поддалась огню. Но в остатке стены действительно виднелась узкая трещина.

  Росомаха первой протиснулась в нее – щель оказалась такой узкой, что не каждый северянин протиснулся бы в нее. Те, что были мельче ростом, пошли первыми, с ними и Арэн. Остальные взялись пробивать проход шире.

  Внутри дома, крыша которого частично сохранилась, было задымлено и нестерпимо воняло гарью. Арэн отвернулся, когда увидал в углу человека. Огонь как следует полакомился им: кожа стала пеплом, череп обгорел до самой кости, почерневшее мясо осталось только на ребрах.

  Дасириец старался не дышать ртом, закрылся рукой и спрятал нос ладонь. Росомаха вела их: сперва они прошли до конца комнаты, где пришлось буквально перепрыгивать через охваченный огнем дверной проем, потом вверх по лестнице, потому что на первом этаже, там, где должен был быть лаз, путь загородили остатки упавшей крыши. Арэн мысленно поблагодарил богиню удачи – приди они немного раньше, полегли бы все. Но и ступени вверх стали последними для нескольких. Примерно на половине пути лестница провалилась, забирая в брешь двоих северян. Острые края досок вспороли мужчин, и те исчезли из виду. Следом рухнула вся нижняя часть лестницы, и огонь жадно пополз к ней, будто почуяв, что ему найдется чем поживиться на куче досок. Тем северянам, которые не успели перешагнуть, пришлось воротиться назад, остальных поторопила Росомаха.

  – Не выберемся – все тут сгорим, – прикрикнула она.

  Никто не роптал, не стал винить женщину, что завела их на погибель. Воины послушно шли за ней, кто как подбадривая друг друга. Один сказал, что когда вытянут Берна, тому придется расщедриться на пару кулаков хорошего хмеля, остальным эта идея понравилась, и северяне громогласно сошлись на том, что никак не меньше, чем по бочонку на человека.

  – А чужестранцу два, – гоготнула где-то впереди Росомаха, и добавила тут же: – Чтоб, когда уедет, похмелье ему долго об Артуме напоминало.

  Арэн подхватил общий беззлобный хохот.

  На втором этаже нашлась кладовая, полная всякого рабочего инструмента. Там же нашлась и кособокая, но довольно крепкая приставная лестница. По ней северяне спустились вниз: эта часть дома почти полностью обвалилась, открывая воинам все, что творилось внутри огненного кольца. Дожидаясь, пока подойдет его очередь спускаться, дасириец осмотрелся. Он не сразу понял, что за белый шар покрывает почти всю часть улицы. Огонь, казалось, выел все, что нашел. Арэн видел высокую пламенную воронку, что поползла дальше, в южную часть города. Как за короткое время он так запросто погубил все, чего коснулся?

  Уже когда воины, стараясь держаться вместе, пошли вперед, дасириец понял, что было белым покрывалом мостовой. Под подошвами сапог хрустели кости. Человеческие ли или людоедские – огонь уровнял всех, собрав в один бесконечный могильник. Воины потихоньку осеняли себя охранными знаками и шептали прощальные молитвы, прося Гартиса явить милость заступникам Сьёрга.

  Зайдя немного дальше, стало ясно – не спасся никто. Воины уже собирались воротиться домой, когда Росомаха велела всем умолкнуть, настороженно прислушиваясь. Стоило ей сделать это, как Арэн тоже услыхал звуки: хриплые, будто стонал древний старик. Доносились они откуда-то с западной части, там, где на месте домой остались обгоревшие и поплавившиеся каменные заслоны. Северяне рванулись туда, позабыв об осторожности.

  Когда каменная гора дрогнула, дасириец решил, что земля под Сьёргом снова растревожилась, но уже через мгновение он понял, что ошибся. Валуны спешно собирались, будто их тянула один к одному неведомая сила. Вот они собрались в грузное тело, выстроились руками и ногами. И гигант встал, ожившим безголовым колосом. Дасириец мысленно помолился, чувствуя – силы его иссякли. И откуда все напасти? Шараши, гиганты, тролли, существа в темных мантиях и те, то рвали глотки живым... А теперь еще и это. Неужто боги ослепли или Артум попал в немилость всем сразу?

  – Боги помогите нам! – раздался первый крик, и тут же оборвался метким ударом каменного кулака.

  Гигант повернулся к воинам торсом и зашагал к ним. Каждый раз, когда его ступня встречалась с землей, раздавался грохот, по каменной мостовой расходились трещины. Казалось, что создание из камня идет послушное чьей-то злой воле. Словно почувствовав, что людишки собираются уносить ноги, существ поторопилось, неся на северян тараном. Люди бросились в рассыпную, те же, кто замешкался, нашли смерть. Когда великан чуть было не настиг кулаком и Арэна, дасириец увидал наполовину зажатую камнями фигуру. Человек бы густо перепачкан кровью, но понемногу сопротивлялся, пытаясь высвободиться из плена дивой клетки. Дасириец узнал край скореженого нагрудника с оттиском медвежьей лапы, а потом и самого северянина. Берну, в отличие от остальных, кому отмеряно было стать нынче пеплом, везло. Если можно назвать везением незавидное положение вождя. Но дасириец не мог ему помочь – ему едва хватало сил, чтоб уворачиваться от ударов гиганта. Он видел Росомаху, которая, видимо тоже увидев Берна, попыталась отбить вождя. Женщина плутала между ног великана, то и дело с грохотом лупила по его ногам набалдашником цепа. Тот даже не реагировал, только продолжал размахивать ручищами в стороны и топать ногами, точь в точь как тот гигант, которого распотрошил призрачный орль. Но северянка не унималась, без устали продолжая колошматить великана цепом.

  Когда дасириец увидал пламя за спиною гиганта, он решил, что пламенный вихрь воротился. Будто вдобавок ко всем несчастьям не хватало еще и огня. Каменный великан наверняка всех тут положит. Только вихрь приближался слишком быстро, чтоб дасириец не нашел в том странного. Но разглядывать толком, что и как, не давали кулаки великана: дважды уже он едва не пришиб дасирийца, но тому удалось вовремя уйти в сторону.

  А вихрь все приближался. Только теперь его очертания отчего-то тоже сделались похожими на человеческую фигуру. Наверное, башка перестала отличать реальное от надуманного, решил дасириец, уже почти готовый сдаться. Доспех и меч сделались невероятно тяжелыми, и если клинок он выбросил почти сразу, – что могла сделать железная лента против каменного увальня, против которого была размером с шило? – то от брони избавиться не мог. Снять нагрудник в такой суматохе? Каждое промедление означало верную смертью, а расстегивать крепления на бегу Арэн не смог бы, даже захоти того всем сердцем. Вспомнился Раш, который любил приговаривать, что железная скорлупа хорошего воина лишает скорости, а против ловкого противника будет бесполезна.

  Когда пламень достал улицы в том месте, где она уже хорошо просматривалась, Арэн убедился, что разум не сыграл с ним злых шуток. Но одновременно с тем, огненный великан сошелся каменным, в голове дасирийца будто разом загудели все голоса и звуки мира. От нестерпимой боли Арэн упал, зажал уши ладонями, будто это могло помочь заглушить вакханалию. Он не видел, что творилось вокруг, только изредка расцветали где-то яркие всполохи и слышался скрежет железа, словно сам Ашлон пристроился рядышком, и точил свой клинок. Боль в конец доконала дасирийца, мир поплыл, колыхнулся и провалился в разноцветное облако тумана.

  Очнулся Арэн так же стремительно. Он торопливо поднялся на ноги, – в голове еще вспыхивали отголоски минувшей боли, но они скорее досаждали, чем мучили, – осмотрелся, выискивая выживших. Теперь часть улицы была полностью развалена, дома рухнули, в том месте, где сохранились остатки жилища, через которое Арэн с остальными воинами перешел за огненный частокол, теперь остался пустырь, за которым виднелся разрушенный город. Судя по печально картине догорающих домов, Сьёрг досталось всей мерой. Немало пройдет времени, прежде чем город заново расстроится.

  Исчез и каменный гигант, только осколки гранита, густо посеянные вокруг, напоминал Арэну об увиденном. Что сталось с огненным – дасириец не знал. Убили они друг друга или победитель покинул догорающий город?

  Услыхав уже знакомое хрипение, Арэн насторожился. Неужели опять? Дасириец повернулся на звук и увидел человеческую ладонь и ногу, что торчали из каменной насыпи. Ладонь шевелилась, пальцы безуспешно пытались собраться в кулак. Арэн поспешил на помощь. Камень за камнем высвободил сперва голову человека. Берн. Везучий сукин щенок, подумал дасириец, помогая северянину встать на ноги, как только прибрал последний камень. Выглядел северянин неважно: его вторая рука вывернулась в обратную сторону, из локтя торчал обломок кости, часть лица залила кровь, вперемешку с пеплом. Идти сам Берн не мог, как ни старался Арэн помочь ему своим плечом: он даже не мог встать на ноги, волоча их за собой бесполезными плетьми. Арэн мало смыслил в лекарских премудростях, но повидал многое, чтоб догадаться – ноги северянина тоже сломаны. Одним богам ведомо, как он оставался жив, многие воины помирали и от половины тех ран, которые навалились на тело вождя.

  Дасириец еще раз осмотрелся. Битва миновала или ушла так далеко, что с того места, где стоял Арэн, ее было не видно и не слышно. Одной погибели не миновать, а дважды не помирать, вспомнил дасириец присказку иджальцев, снял нагрудник и тяжелые поножи, потом, стараясь не разбередить раны Берна, снял все тяжести и с северянина. Только прежде, чем уходить, отыскал меч: хоть тот и был громоздким, Арэну не хотелось расставаться с полюбившимся клинком. Дасириец нашел его быстро, благо, осколок огненной звезды в рукояти сверкал, точно раскаленная головня. Но лезвие погнулось и, случись что, от него будет мало проку. Кое-как Арэн пристроил меч у пояса, взвалил Берна себе на спину и двинулся назад, туда, где вдалеке виднелся кованный язык пламени на крыше храма Эрбата. Жрецы Огненного мало славились лекарским мастерством, но выбирать не приходилось: Берн мог опуститься в мертвое царство в любой момент.

  Не успел Арэн пройти и двух десятков шагов, как на глаза ему попалась Росомаха. Женщина лежала ничком, голову ее расшиб камень, что валялся тут же рядом. В затылке северянки угнездилась кривая дыра, а кровь вперемешку с серыми комками ореолом растеклась круг головы Росомахи. Дасириец не нашел в себе сочувствия, подумав только, что сегодня насмотрелся на бессмысленные смерти на десять жизней вперед. Сюда бы парочку менестрелей да трубадуров, чтоб поглядели, какой бывает битва: нет в ней ничего прекрасного и величественного, только кровь и тела изувеченные. Да только все равно ведь прибрешут, хоть бы и собственными глазами увидали. Людям надобны герои. Арэн криво усмехнулся собственным мыслям, сделал короткую передышку, и двинулся дальше. Принцессы на нужник не ходят, воины головы секут направо и налево. Дасириец вспомнил, как в пылу битвы хватанул мечом своего же, поежился, борясь с усталостью.

  – Дал бы ... – раздался голос Берна. Он не выговаривал почти половины букв, но дасириец слушал внимательно, – ... померь мне.

  – Придумал ты, – огрызнулся Арэн. – Припомнишь об этом, когда будем дела наши общие думать. А пока силы береги.

  Ему почудилось, что в коротком булькающем звуке, которым ему ответил вождь, слышалась насмешка.

  Раш

  Прав был Берн, когда говорил, что ничто не сокрушит подземный ход.

  Раш шел туда, куда его вела узкая лента коридора, стараясь двигаться как можно быстрее. Бежать не мог – подземный ход постоянно вилял, точно рыли его вечно хмельные землекопы. Дважды ход так круто заворачивал то влево, то вправо, что Раш начал сомневаться, туда и в итоге выйдет. По его подсчетам, но прошел уже порядочное расстояние, а конца коридору все не было.