Текст книги "Сердце мертвого мира (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

  Отпустив лошадь пастись, на скудной траве, что осталась под снегом еще с прошлого года, Раш занялся обустройством ночлега. Здесь, в череде гигантских камней они с Хани были незаметны. Никаких деревьев поблизости не нашлось, так что нечего было и думать о разведении костра. Положив девушку на пустой сенник, направился к ручью. Вода казалась сладкой, будто в ней развели первый мед, и карманник набрал один из пустых бурдюков. После взялся смывать с себя дорожную грязь. За все время путешествия впервые выпал случай вымыться, и Раш неприминул им воспользоваться: тело, облепленное пылью и кровью, нещадно зудело. Кое-как обмывшись пригоршнями, Раш без сожаления отхватил остаток некогда тугого хвоста волос. Наощупь оказалось, что часть волос попросту сгорела, оставив проплешины. Карманник мысленно погоготал, представляя себя со стороны – обожженный, грязный, с лысинами в волосах – самое дело затеряться в толпе прокаженных. Напоследок, смыл с куртки грязь и счистил сапоги пучком пожухлой травы. Впрочем, чистым себя не чувствовал, но зуд докучать перестал.

  Потужив о том, что опять придется давиться холодным мясом, – выяснилось, что его не так уж много среди запасов, – перекусил и напоил Хани вином. Девушка уже пришла в себя, но по прежнему ходила меж двумя мирами, то грезя, то глядя на него уже знакомым карманнику хмурым взглядом. Раш пожалел, что нет второй порции хасиса, которую пришлось выплеснуть в лицо четырехглазому. Она спасла ему жизнь, но и теперь пришлась бы кстати. Но, теперь Сьёрг остался далеко позади, а значит Хани останется либо следовать домой пешком, либо слушаться его. Даже кобыла северянки и та сделалась покладистой.

  Проснулся Раш от шороха. Вскочил на ноги, потянулся к ашараду, который предусмотрительно клал около себя.

  В шаге от него стояла девчонка и водила в воздухе руками. Когда ее лицо осветил голубой путеводный шар, карманник недовольно нахмурился. Девчонка вытаращила на него глаза, губы ее приоткрылись в немом крике. Карманнику показалось, что увидь она заместо него шараша – и то меньше бы испугалась. Раш видел, что сталось с красными орнаментами на его теле, которые остались после встречи со странным существом. Они выцвели, сделались бледнее и выпуклее, как давно заживший ожег. Орнамент вился по всему телу и лицу, точно змея – карманник не нашел ему ни начала, ни конца. Нечего удивляться страху северянки.

  – Не стоит так опрометчиво подкрадываться, а то могу ненароком раскроить тебя от макушки до задницы – пригрозил он, ложась на прежнее место. Глаза закрывать не стал, следя за каждым движением северянки – кто знает, что ей с перепугу взбредет в голову.

  – Здесь нельзя спать, – вдруг сказала она. Язык Хани заплетался, слова путались, будто она захмелела, а бледное лицо непривычно разрумянилось.

  – Спи, – буркнул он на ее предостережение. – Хватит с меня северных баек.

  Но девушка не желала униматься. Она встала над ним, светя путеводным шаром прямо в лицо.

  – Я не знаю, воля каких богов привела тебя в это место, чужестранец, только нам нужно уходить, – она выглядела не на шутку встревоженной, переступала с ноги на ногу и озиралась по сторонам, словно лихо, о котором вещала, уже подступалось к ним.

  "И не отцепится ведь", – с досадой подумал Раш, поднимаясь на ноги. В темноте он видел вдвое дальше ее, но, бегло осмотревшись, не заприметил ни единой тени. Только краснобокая луна была им третьим спутником.

  – Это Гаразат – место богов. Здесь только посвященным можно дары подносить. Легенды наших предков говорят, что через Гаразат боги вещают волю своим верным последователям.

  Раш поскреб затылок, – пальцы отыскали еще одну проплешину, кривую, точно пучок молний, – зевнул, всем видом показывая – пусть говорит, что хочет, а он останется в каменном круге до рассвета. К тому ж, девчонка еще не отошла от хасиса – мало ли чего ей приснилось.

  – Чужестранец, не время упрямиться, – упорствовала Хани. Говорила так, будто увещала малого ребенка не совать пальцы в кипящий котел. – Беда будет, если не сделать подношения.

  – Можем перерезать горло твоей кляче, – предложил карманник. – Только пешими далеко нам не уйти, подохнем с голоду. Думаешь, Гартис нам зачтет загубленную конягу?

  На миг ему показалось, что последние слова заставили девушку задуматься, но после она принялась за старое, теперь с тройным усердием. Поняв, что остаток ночи пройдет в спорах с северянкой, карманник пожелал ей поцеловать харстов зад, и согласился.

  Теперь, когда Хани могла ехать сама, она попробовала отобрать у него поводья, в ответ на что Раш осклабился и взамен предложил ей бежать следом за лошадью. И очень удивился, когда девчонка только пожала плечами, и пристроилась позади него. Карманник и это списал на дурман от хасиса.

  Ехали молча. Рассвет принес мелкий холодный дождь. Когда Раша стал досаждать непонятный хруст, он не сразу понял, что то были их с северянкой волосы: намоченные дождем, они тут же замерзали на промозглом ветру, превращаясь в сосульки. Скоро к нему добавился хруст ледяной корки под копытами лошади. Раш замерз: большая часть его одежды больше напоминала решето, рукав куртки был оторван наполовину и ветер забирался в просвет на плече, выстуживая остатки тепла. Кольчуга с охотой принимала холод, но Раш и не думал о том, чтобы снять ее. Северянка не жаловалась, но Раш чувствовал ее частую дрожь. И ухмыльнулся, когда девчонка прижалась к нему, в поисках тепла.

  – Если не согреемся – пропадем, – сказал Раш, выстукивая зубами чечетку. "Интересно, даже если мы найдем дерево – сколько шансов раскормить им костер?" – Харст тебя дери, ты же колдунья, фергайра, сделай какой-то фокус.

  Ответа не последовало. На всякий случай Раш повторил громче.

  – Я не могу, – шепнула девушка.

  – Чего не можешь-то?

  – Не могу ничего. Не чувствую магии, будто слепая стала до нее. Самую малость только выходит зачерпнуть.

  Раш, пользуясь тем, что девчонка не может видеть его лица, усмехнулся. Отмеченные богиней светлой магии, могли видеть ее источники, находить их повсюду, как искатель воды определяет подземный ручей одной только виноградной лозой. Так же было и с теми, кого отметила темная Шараяна. Те, кого богини не одарили "видением", не могли сотворить волшебство, хоть бы сколько времени не провели в чародейских учениях. Служители богов, жрецы и послушники, странники-пилигримы – получали силу от тех, кому отбивали поклоны. Были будто бы проводниками между божьей волей и миром простых смертных. Но они не были отмеченными, и так же, как и остальные, не могли "черпать" из магически источников. Во всех частях Эзершата, у каждого народа, были свои способы использовать чародейство: рхельцы, дасирийцы и таремцы изучали общие постулаты магии, северяне заклинали погоду и духов, иджальцы презирали чары, отдавая предпочтение жреческим благословениям, драконоезды вкладывали каждую каплю магии в свои скудные земли и урожай.

  Хани, если он верно ее понял, перестала видеть магические источники. Любопытно.

  – А как же путеводный шар?

  Он не видел, но почувствовал, как северянка передернула плечами. После шмыгнула носом и прижалась щекой к его плечу. "Хоть есть кому спину от ветра загородить", – подумал карманник.

  – Я немного чувствую, но это быстро тает.

  Раш видел, как она протянула руку, привычным жестом попробовала выхватить из воздуха туманный сгусток, – Раш много раз видел, как она без труда творила такое чародейство, – но ладонь девчонки осталась пустой.

  – Еще немного – и совсем ничего не останется. – Теперь ее слова были почти шепотом. – Вира отвернулась от меня, отобрала свой дар. За то, что сбежать хотела, наверное. Фергайра Ванда говорила, что я порченная, что мне не должно было на свет появляться.

  – А ты темной зачерпни, – предложил Раш, в ответ на что услышал недовольное сопение. Так и видел северянку: сидит и сверлит в его затылке взглядом дыру, жалеет, что не хватает смелости врезать. Но карманник не мог отказать себе в удовольствии позлить северянку – хоть какая-то плата за возню с ней. Золото, уплаченное Берном, не могло покрыть досаду и злость. – На тебе же две отметины, колдунья, – подтрунивал Раш. Спор с северянкой странным образом согревал его, разгонял заледеневшую кровь. – Шараяна никогда не отворачивается от тех, кто ей верно служит и поклоняется.

  – Замолчи, чужестранец, – сквозь зубы прошипела Хани. – А не то, клянусь Снежным, за хвостом лошади станешь бежать ты.

  – Я бы не сыпал угрозами понапрасну, северянка, – на ее манер передразнил Раш, – теперь ты беспомощна, как котенок. Захочу – никто и не вспомнит о тебе, а остальным скажу, что волки тебя сожрали, я отбиться не успел, сам еле живой остался.

  Девчонка умолкла. Заговорила только спустя несколько часов езды, когда они остановились у развилки. Направо дорога убегала куда-то в холмы, густо поросшие елками и соснами, налево – в грязный туман пустошей.

  – Здесь нужно направо, – нехотя сказала северянка. – За этими землями будет деревня.

  – Ночь застанет нас на голом камне, – сомневался Раш. – Ты уверена?

  – Думаешь, я бы забыла в какой стороне мой дом? – огрызнулась она.

  – Долго до него верхом?

  – До заката не поспеем.

  – Тогда свернем в лес и там заночуем. Без огня нам ночь не переждать, – решил Раш. – Поедем с рассветом.

  Девчонка не спорила.

  Им повезло: у подножия первого же холма нашлось небольшое углубление, вероятно, наспех вырытое каким-то зверем. Внутри было достаточно сухо и свободно, чтоб поместиться там вдвоем, но низкий потолок позволял стоять внутри только на коленях.

  – Нам бы зверя раздобыть, хоть птицу какую, – потужил карманник.

  Северянка продолжала хранить молчание. Жестом показала на один из ножей, прицепленных к его поясу, мол, дай. Карманник дал, с любопытством наблюдая, как девчонка со знанием дела выбирает ветку на росшем поблизости ясене. Выбрав нужную, срезала ее, очистила от остатков коры и коротких веток, и застрогала край. Получилось похоже на острогу. Раш не стал расспрашивать на какого зверя взялась охотиться северянка, плюнул на ее чудачества и занялся костром. Под деревьями нашлось достаточно хвороста, пусть не сухого, но и не такого мокрого, как предполагал Раш. Вероятно, дождь лишь вскользь прошелся по этим краям. Набрав в норе сухих кореньев, выбрав пару камней, карманник сел высекать искру. К тому времени, как он развел скудное пламя, девчонка вернулась. В одной руке она несла окровавленную острогу, в другой – белку. Раш даже присвистнул, увидав добычу. Без разговоров, девушка ловко освежевала тушку, – лишившись меха, хвоста и потрохов, добыча выглядела жалкой, но это было лучше, чем ничего, – нанизала ее на острогу, и сунула Рашу, чтоб держал ее над огнем. Сама снова скрылась меж деревьями.

  Прошло немного времени, мясо уже подрумянилось, источая приятный аромат, на который нутро карманника отзывалось разноголосым урчанием. Раш подковырнул добычу ножом – мясо было жестким и сухим. Карманник как раз собирался оторвать немного со спины и попробовать, готово ли, когда над холмом пронесся крик северянки.

  – Раааааш! – кричала она, и эхом ей было уханье растревоженной совы.

  Карманник мигом оказался на ногах, схватил ашарад и побежал на голос. Он хотел крикнуть ей, чтоб подала голос еще раз, но раздумал. Кого бы не встретила девчонка, ее единственный вопль сочился страхом. Медведь, росомаха, волки? Еще не зная, с кем предстоит столкнуться, Раш предпочел дать себе фору и заставить противника угадывать с какой стороны к нему идет враг. Даже острый нюх волка можно обойти, думал карманник, ловко обминая ветки, что могли выдать его неосторожным хрустом.

  Ветер был ему союзником: зашумел листьями, затрещал в полукружиях сосновых лап. Но главное – он принес запах. Знакомы запах псины.

  Раш мысленно выругался, прячась за ствол многолетней ели. Присел, выглядывая из-за веток. На поляне, густо поросшей приземистым кривым кустарником, стояла Хани, а над нею, точно распухшая тень, нависал шамаи-волк.

  Эрик. Раш видел налитые кровью глаза, что выглядывали из грязного седого меха. Оборотень скалился, высолопив язык, с которого сочилась слюна. Зверюга не спешила с расправой, но его нос не оставался в покое ни на мгновение. "Он знает, что я здесь, – размышлял Раш, решая, как лучше поступить, – потому и не торопиться убивать ее, поджидает меня". Словно в подтверждение его мыслям, Эрик-волк чиркнул лапой по земле – когти впились в землю и вырвали из нее клок, вместе с несколькими растениями. Раш слышал, как вскрикнула северянка, но к тому, что случилось после, не был готов.

  – Беги, Раш! – предупредила она.

  Эхо от слов пробежалось в верхушках деревьев, свалилось на карманника отрезвляющим снежным комом. Волкооборотень зарычал, но в этот раз девушка не издала ни звука. Но и Раш не собирался больше отсиживаться – так этот пес еще пришибет ее со злости. Юркнув между деревьями, которые будто нарочно прибрали с пути свои ветки, карманник вышел на поляну, очутившись как раз напротив шамаи. И позвал его свистом, как безродную дворнягу.

  Шамаи среагировал мгновенно: развернулся, припав на передние лапы, полностью загородив собою девчонку, словно говорил: пойди-ка, попробуй отвоевать мою добычу. Раш же старался не думать о словах Миэ, когда та рассказывала о диких шамаи. Будто с одним таким и пяти десяткам человек не справиться. Захотелось сплюнуть.

  – Знал я, что та встреча не станет нашей последней, – произнес карманник, ничем не выдавая своего волнения. Волк даже на четырех лапах был вдвое выше него, и впятеро крупнее. Уверенности придавал верный ашарад. На чародейство северянки рассчитывать не приходилось. – Отпусти девчонку, псина, сперва попробуй на меня тявкнуть, а там поглядим, чье сверху будет.

  Глаза волка остались немыми. Оборотень не сдвинулся с места, только качнул хвостом. И первым прыгнул на противника. Раш присел, кувыркнулся, оказавшись в стороне, когда зверь приземлился на том самом месте, где он только что стоял. Хищник издал недовольный низкий рык. Раш не стал давать ему время опомниться, и, прежде чем оскаленная пасть повернулась в его сторону, двумя короткими шагами подскочил к волку; рукоять ашарада послушно лежала в ладонях, клинок поник. Хищник попытался уйти в сторону, но карманник предугадал его намерения и первым нанес удар. Снизу вверх, лезвие описало короткую дугу и свистнуло, скосив половину волчьего уха. Зверь завыл, попятился, Раш тоже отступил. Ему сделалось жарко, словно за загривок насыпали раскаленных угольев. Чувства обострились, словно он сам стал хищником: ни один шорох не оставался незамеченным. Позади слышалось прерывистое дыхание северянки.

  Эрик поднялся на задние ноги, загораживая собою луну, накрыв карманника саваном своей тени. Раш отступил в сторону – волкооборотень метнулся следом, клацнул зубами и бросился на жертву. Карманник увернулся с легкостью, которая удивила его самого: только что был здесь, а через миг – в другом конце поляны. Тут же развернулся, снова отбежал, петля будто заяц. Когда шамаи замер в пятне лунного света, в боку его что-то блеснуло. Раш пригляделся, узнал знакомую рукоять с ртутной змеей. Выходит, с того самого дня шамаи ни разу не принимал своего человеческого обличия, иначе стал бы ходить с куском железа в мясе. Волк, будто угадав его мысли, зарычал. Его хвост помелом хлестал по грязи, посыпая круг себя грязными каплями.

  И все же, несмотря на рану, Эрик-волк оставался опасным противником. Раш списал на свое везение то, что зверь пока не зацепил его. Но карманник не был настолько наивен, чтобы не понимать: даже и одного дара шамаи будет достаточно, чтобы отправить его в мертвое царство.

  Раш дал зверю подступиться к себе, ровно настолько, чтобы и самому доставать до мечом. Волкооборотень напирал сверху, хаотично размахивая лапами, видимо, чтобы сбить противника с толку. Раш принял оборонную позицию, успешно отбрасывая каждый удар. Кровь его уже буквально горела, мир вокруг подернулся алым, а где-то, словно эхо далеких миров, слышался крик северянки. Карманник не мог разобрать ее слов, весь сосредоточившись на поединке. Может, подумалось ему, когда шамаи в который раз свел челюсти у самого его плеча, девчонка пытается колдовать? Собирает остатки утраченного дара.

  Шамаи, видя, что жертва не поддается, остервенело рычал. Его морда взмылилась, густо покрылась слюной, кончик носа, который Раш успел "попотчевать" наконечником ашарада, заливал кровью язык. Но хищник оставался невероятно силен, и только чудо, объяснения которому Раш не стал теперь искать, не давало волкооборотню разорвать свою жертву в клочья. Однако же его мощи хватало, чтобы заставлять Раша защищаться, и тому, в ущерб нападению, приходилось то и дело уходить и юлить. Раз за разом волк все ближе и ближе подбирался к своей добыче. Когда он в который раз оттеснил Раша к раю поляны, карманник почувствовал, как спина его нашла ствол дерева. Поняв, что жертва загнана, шамаи снова встал на все четыре лапы и облизнулся. Раш мог спорить, что сквозь толщу меха и звериную личину, только на него смотрел Эрик – злой и беспощадный, тот самый, которому с первого дня их встречи хотелось выпотрошить вора-чужестранца.

  Шамаи налетел на него. Раш рубанул мечом сверху, попытался уйти вбок, но волк вцепился зубами в его плечо. Боль молниеносно разнеслась по телу, точно яд. Раш услышал крик, после чего челюсти сошлись еще сильнее, зубы вспороли кольчугу, добираясь до плоти. Карманник старался не шевелиться, понимая, что чем отчаяннее будет его сопротивление, тем крепче зверь станет сжимать свою добычу. Так же у него остается несколько коротких мгновений... на что? Раш все еще оставался хозяином одной своей руке, в ней же он держал ашарад. Волк потянул свою жертву, оторвал от земли, трепая из стороны в сторону, словно собака, которая ухватила слишком большой кусок мяса. Раш, найдя освобождение боли в крике, изловчился, улучил момент, когда его ноги будут ближе всего к груди зверя, оттолкнулся, одновременно с этим целя клинком в голову волкооборотня.

  Удар вышел слабым, но лезвие проткнуло глаз Эрика-волка. Челюсти тут же разошлись, Раш свалился на кустарники, из последних сил удерживая меч. Волк завыл, громко и протяжно. Карманник перекатился на живот, подтянул колени, помогая себе подняться. Но шамаи уже нес на него: вырванный глаз болтался на уцелевшей нитке жил. Раш даже зажмурился, не делая смотреть в окровавленную пасть, которая, – теперь он не сомневался в этом, – перекусит его надвое.

  Но вместо того, чтоб докончить жертву, шамаи снова завыл и, будто побитая шавка, отлетел в сторону. Удар пришелся такой силы, что волк, упав, подмял несколько молодых елок. Карманник увидел Хани: девчонка стояла недвижимо, будто статуя, бледная, с широко распахнутыми глазами, будто глядела сквозь время. Раш не стал ждать, что еще удумает сотворить северянка, перехватил меч второй рукой, захлебываясь болью, и поспешил к Эрику-волку. Тот пытался встать на лапы, хрипел, рождая почти человеческие крики. Карманник хватанул его лезвием по горлу. Вострый ашарад раскроил шкуру, выпуская наружу кровь: пульсирующий поток хлынул Рашу на сапоги.

  Сдох волкооборотень на удивление быстро: дернулся несколько раз и затих, до последнего не сводя с Раша единственного глаза. Некоторое время карманник стоял рядом, ожидая, когда волчья туша примет человеческие очертания, но ничего не произошло. Поняв, что противник больше не причинит ему вреда, Раш кое-как засунул ашарад в ремни за спину. После подступился к волку, нащупал рукоять пламенеющего, и с силой потянул кинжал на себя. Нехотя, но тот выскользнул. Из открывшейся раны вырывалось гнилостное зловоние, карманник поспешил отойти.

  – Псиной был, псиной и подох, – сказал, как выплюнул.

  Хани так и стояла на прежнем месте, точно ноги ее укоренились в земле. Раш подошел к ней, осторожно тронул за плечо, и, когда девчонка не отреагировала, тряхнул сильнее. Северянка подняла на него взгляд, открыла рот, но не смогла вымолвить не звука. Карманник здоровой рукой притянул ее к себе.

  – Цела? – спросил просто, лишь бы разговорить ее. Беглого осмотра было достаточно, чтоб понять – девчонка не пострадала.

  Она кивнула.

  – И понесли тебя темные силы в эту глухомань, – ругался Раш. Сейчас, когда опасность миновала, он готов был разорвать северянку на части. Может, не сунься она сюда, встречи с шамаи удалось бы избежать. Хоть сам он в такую вероятность верил слабо, злости от того не убавилось. Но и кричать на нее карманник не мог: как ни как, а она спасла его. – Значит, магия все ж с тобой, так что сопли подбери.

  – Я...я... – Девчонка давилась слезами. – Взяла... темной.

  – Ну и жива же, – огрызнулся карманник. – Было б с чего убиваться.

  Северянка вцепилась пальцами в его куртку, посмотрела на Раша мокрыми глазами.

  – Чужестранец, не выдавай меня, умоляю, – сбивчиво шептала она. – Я не хочу умирать, я не хочу, не хочу...

  Рашу сделалось гадко. Гадко от того, что она глядит на него вот так, словно он тот мужик, который ее матери голову снял. Боится и презирает, зная, что отныне зависит от жалкого, негодного человека. Знала бы кого просит, мысленно усмехнулся Раш, чувствуя, как в голове зашумело, тело поддалось слабости. Он потерял много крови и продолжал терять еще, но кости уцелели. Волею случая ли или по божественному провидению.

  – Не выдам, – пообещал он, опираясь на северянку, чтобы не упасть. – Только заштопай меня, а то некому будет хранить твои тайны.

  Она кивнула и поспросила немного обождать. После чего выскользнула из-под его руки и бросилась выбирать что-то в кустарнике. Вернулась с пучком сухих стеблей и улыбкой, которая на заплаканном лице выглядела жалкой.

  – Это студень-трава, – рассказывала девчонка, пока они добирались до места стоянки. – Я сделаю тебе припарки и раны за день-другой затянуться.

  "Так вот зачем она на поляну поплелась", – понял Раш, а вслух спросил:

  – Отчего шамаи не стал человеком?

  – Он потеря человеческое. Предки не примут его к себе, он не станет духом-защитником. Сгниет, как всякое одичавшее зверье.

  – Невелика потеря, – подытожил Раш.

  Костер едва дышал. Северянка помогла Рашу сесть, прислонила спиной к стволу дерева, а сама занялась огнем. Когда пламя увеличилось вдвое, она выложила наполовину обгоревшую беличью тушку и протянула ее карманнику.

  – Ешь, – приказала коротко.

  Раш улыбнулся: только что ревела, а теперь снова смурная, как дождливое утро. Раш вгрызся зубами в мясо, активно перемалывая плохо прожаренный тугой кусок, на вкус словно подошва ношенного сапога. Северянка пока разбиралась с горшками и травами: достала глинную плошку, раскрошил в нее найденные только-то ветки, туда же бросила пригоршню черной мази из другого горшка, перемешала и подошла к огню. Поворошив палкой золу, сунула в теплый пепел свое снадобье. Огонь будто разогрел ее: разрумянил щеки, вернул губам цвет.

  – Дай погляжу, что там у тебя, – повернулась она к Рашу и подошла прежде, чем он ответил. От ее рук несло прогорклым медвежьим салом, но волосы пахли снегом. Серебряные побрякушки, ударяясь друг об друга, хихикали тонким многоголосьем.

  – Что ты сделала, там, на поляне? – спросил Раш, пока девчонка стаскивала с него куртку. Карманник с сожалением посмотрел на широкие ленты кожи, которые выхватили зубы волкооборотня. Теперь одежда сгодилась бы разве что на ловлю рыбы.

  – Взяла темной магии, – повторила она сказанное прежде. Осторожно помогла ему высвободить раненную руку из кольчужного рукава. Следом за кольчугой сняла рубашку, всю насквозь пропитанную кровью.

  Морозный ночной воздух пробрал Раша до кости. Как ни силился карманник не выказывать слабости, почти сразу начал мелко дрожать. Девушка придвинулась ближе, откинула косы за спину. Рассматривая ее лицо, теперь привычно нахмуренное и недовольное, карманник вспомнил ее мертвой. Там, в Белом шпиле, она лежала бездыханная, но даже мертвый ее взгляд был куда теплее, чем тот, которым северянка встречала его каждый раз, когда их глаза встречались.

  – Кость будто бы цела, – сказала она, задумчиво хмурясь.

  – Крепко ты пса... – продолжил Раш. О том, что кость цела, он знал и без ее уверений.

  Северянка как-то странно поглядела на него, но ничего не ответила. Взяла из мешочка какой-то травяной порошок, и густо присыпала им место укусов. Карманник поморщился от тысячи колючек, которыми впилась в него новая боль. Потом северянка достала из золы горшок с варевом, – разило от него до тошноты отвратно, – и прямо пальцами густо втерла все до последнего в искусанное плечо Раша. Не успела она закончить, а боль и вправду начала понемногу утихать. Но на смену ей пришел холод. Девчонка помогла ему придвинуться к огню, сняла с лошади шкуру и растлила на земле, предлагая Рашу лечь.

  – Боишься меня? – отважился спросить он. Знал ответ загодя, но отчего-то важно было услыхать, что скажет сама северянка.

  Хани не повернул головы. Она ссутулилась от холода, смотрела в огонь, будто читала в нем откровения мира.

  – Спи, – только и сказала она. – Теперь мой черед тебя стеречь, чужестранец.

  – Отчего ты не зовешь меня по имени? – успел спросил Раш прежде, чем провалиться в сон.

  Ответа, если он и последовал, карманник уже не слышал.

  Хани

  На рассвете пришел снег. Белые тучи лениво сыпали колючей крупой, покрывая грязь дороги тонким белым покрывалом.

  Чужестранца знобило все утро. Кожа Раша раскалилась, будто его целую ночь медленно поджаривали на вертеле. Он едва мог говорить. Хани пришлось даже помочь ему справить малую нужду: чужестранец с трудом держался на ногах, даже опираясь на ее плечо. Несмотря на все протесты, Хани все ж взялась ухаживать за ним. Она еще раз натерла его раны снадобьем, обернула в одежду, которую просушила над костром и кое-как залатала тем, что нашлось под рукой. Кольчугу сложила в суму, чтоб железо не студило тело чужестранца. После завернула его же в шкуру и помогла забраться на лошадь. Сама села впереди, получив, наконец, повод собственной кобылы. Раш прислонился к ней, и его горячее дыхание тут же раскалило Ханино ухо. На всякий случай девушка обвязала веревкой и себя, и его, чтоб ослабевший чужестранец не свалился с лошади. Нужно было спешить: если Раша не согреть, только богам известно, что с ним может статься. Лошадь, почуяв под ногами примерзшую за ночь землю, радостно заржала и перешла в галоп. Дорога до деревни была почти ровной, лишь изредка петляла в пихтовых кустарников.

  Только ближе к закату Хани добралась до деревни. Знакомый частокол покосился за тот год, что она путешествовала в поисках своего благословения. Даже воздух здесь пах на диво знакомо: картофельными лепешками, запеченной в глине рыбой и сушеными древесными грибами. Хани улыбнулась, представляя, как высыплет на улицу малышня, когда увидит всадницу на рогатой лошади. Кем она была год назад? Файари, порченной колдуньей? И кем стала теперь?

  Мечты рассеялись под натиском тяжких воспоминаний. Что сказать им всем? Рок погиб, она сама одной ногой была уж в гартисовом царстве, если б не чужестранец и странное существо, о котором Хани могла сказать лишь то, что проносила его в суме за плечами. Она сама – фергайра ли? Когда до частокола оставалось всего несколько десятков шагов, Хани решила не говорить им о том, что она стала колдуньей севера. Сестры Белого шпиля не приняли ее, только вертели так, как им было надобно. Радость источилась, пошла червоточинами злости на самое себя. Воротиться домой через год, только чтоб сказать, что осталась порченной, как и прежде, не получила благословения Снежного и потеряла единственного друга? Не о том ей мечталось прошлой весной.

  Детвора, как и загадывала Хани, хором выбежала встречать всадницу. Девушка признала и двух рыжих близнецов мельника, и толстую дочку лесоруба, и троих погодков, вечно сопливых сыновей эрла. Но многих лиц Хани так и не отыскала в череде чумазых физиономий. Они загалдели, называя ее по имени, перекрикивали друг друга и норовили ухватить лошадь то за гриву, то за хвост. Кобылка недовольно фыркала, но не смела лягаться, послушная рукам хозяйки.

  – Наша Хани привезла мужика! – пищала дочка лесоруба, стараясь проглотить только что надкушенный кусок ячменной лепешки. Про нее говорили, что она ест даже во сне, а пирожки прячет под сенник.

  – Дура ты, Лорта! – Правый из близнецов смазал ей подзатыльником и ту же поспешил загородиться братовой спиной. – Это, видать, злодей какой, браконьер может. Видишь, веревицой его привязала, чтоб не убег.

  Хани было жаль разочаровывать мальчишку, но она распустила концы веревки и попросила мылышню помочь ей спустить Раша с лошади. Чужестранец буквально горел, на лбу выступили крупные капли пота. Дети, увидав его шрамы, с визгом разбежались, и Хани пришлось самой снимать Раша. До ее дома оставалось несколько шагов, но дорогу загородили старшие деревенские. Во главе выступал эрл: он вытирал руки, перепачканные углем о широкий передник, такой же грязный, как и ладони эрла. За спиной мужчины шла Мудрая, еще более старая, чем казалось Хани. Будто время для старой женщины шагало вдесятеро быстрее.

  – С возвращением, – заговорил первым эрл.

  – Надеюсь, боги хранили тебя от всякой напасти, а Скальд послал свое благословение, – вторила ему Мудрая.

  Хани не хотелось говорить обо всем сейчас, когда она вдвое прогибалась под тяжестью тела чужестранца. Но она знала, что пока не скажет то, что все они хотят услышать, никто не предложит ей ступить в дом и обогреться у огня. Даже названые родители, которых Хани, как ни старалась, не смогла разглядеть среди деревенских.

  – Рок погиб, – перво-наперво сказала Хани. – Как герой, предупредил о шарашах и спас много жизней, но богам было угодно отдать его Гартису.

  Она знала, что Рока некому будит оплакивать – его мать умерла родами, отца задрал медведь и Рок вырос на попечении всей деревни. Но сельчане все равно зашептали молитвы, хоть теперь от них проку было чуть.

  – Скальд не послал мне благословения, – продолжила Хани. Раш негромко застонал, и девушке даже показалось, что он вот-вот выдаст ее, но этого не случилось: голова чужестранца беспомощно свесилась, из горла вырвался хрип. – Я теперь ему в чужие земли, на юг. Снежный не принял меня, не отвел мне места на родине, и я буду искать свое благословение в далеких землях. Этот чужестранец помог мне. Он храбро сражался и помог освободить Сьёрг от орды шарашей. Теперь ему нужна наша помощь, и я привела его сюда, надеясь, что нас не прогонят.