Текст книги "Сердце мертвого мира (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

  Улыбка покинула лицо рабыни в тот миг, когда с невероятным грохотом отворилась дверь. Шиалистан завизжал, лезвие устремилось к нему. Как-то изловчился, от страха ли или по божественному вмешательству, руки сами швырнули веред тело мертвой иджалки. Шиалистан чувствовал, как дернулся его "щит", когда в него вошло змеистое лезвие. И после – злобное шипение, будто убийца обернулась ядовитой змеей.

  Что было дальше – регент видел не очень хорошо. Девушка, наверное, отпрыгнула в сторону, потому что свобода двигаться снова вернулась к Шиалистану. Чем от неприминул воспользоваться. Отполз к стене, по-прежнему волоча на себе мертвую рабыню. Найдя убежище между высокой колонной и кроватью, забился в него, не рискуя выбираться.

  В полумраке опочивальни регента, друг против друга стояли Живии и темнокожая рабыня-убийца. Черная дева была без щита, зато с неизменным мечом: широкое лезвие, с тонким желобом по центу, Живии перехватила двумя руками. Такие клинки в народе часто звали "половинчатыми", оружейники чаще пользовались обозначением "бастардовый клинок". Рхелька завела меч влево, и его острый конец глядел в пол, будто покорился. Рабыня же, напротив, прыгала круг нее, будто взяла за цель испугать. Живии не шевелилась, спокойно выжидала. Регенту хотелось тут же приказать ей: "Убей! Чего ты ждешь, дура?!", но он боялся. А что если своим неосторожным словом отвлечет Черную деву и тем самым станет пособником ее поражению? Или и того хуже – привлечет внимание рабыни к себе и та, вместо того, чтоб кидаться на Живии, снова попробует достать его?

  Черная дева сделала первый удар. Резкий выпад на правую ногу, – Шиалистан едва успевал глядеть и разбирать движения, весь задеревенев от страха, – и дала мечу пойти вверх, по косой, целя снизу вверх, будто собиралась выпотрошить своего противника. Рабыня отпрыгнула, взвизгнула, будто почувствовала победу. Шиалистан почувствовал липкое отчаяние, которое забиралась ему в самое нутро, шевелилось и будто вот-вот готовилось схватить за сердце. Гулкие удары почти глушили регента, мир в глазах прыгал вверх-вниз. Неужели рхелька проиграет?

  Иджалка наскочила на Живии, размахнулась, полоснула несколько раз, но Черная дева уходила в стороны, не давая тронуть себя. Женщины несколько раз менялись местами, пару раз рабыне все же зацепила острием кольчугу рхельки и от встречи железа с железом летели искры. Воительницы больше походили на умелых плясуний, кружились, будто заигрывали друг с другом, приноравливались, учили движения. Наконец, Шиалистан перестал пытаться уследить за ними, думая о том, кудой лучше сбежать. Распахнутая дверь манила иллюзией свободы, но регенту хватило остатков рассудка, чтоб не броситься в нее сломя голову. Так или иначе, а стоит ему высунуться, он тут же станет удобной мишенью. Теперь-то убийца не суется к нему, наверняка лишь из-за того, что стоит отвернуться от Черной девы – и та тот час всадит в нее клинок.

  Плясуньи сделали еще один круг в своем смертельно танце, разошлись и замерли. Шиалистан видел, как тяжело вздымается грудь темнокожей, и как спокойна Живии: глядит вперед все тем же мертвецким взглядом, ни азарта, ни злости.

  Рабыня бросилась вперед, нырнула под руку своей противнице, целя прямо в нижнюю часть живота. А черная дева, вместо того, чтоб отбить ее клинком, отступилась, вывернулась, – прытко, Шиалистан и моргнуть не успел! – и рубанула сверху.

  Убийца вскрикнула, раскинула руки. Но рхелька оставила за собою право решить поединок. Она развернулась, теперь чуть медленнее, будто чуяла – победа за ней. Перехватила клинок так, чтоб тот стал осиным жалом в ее руке, и засадила темнокожей меж ребрами.

  Регент видел, как острие легко выскочило наружу меж ребрами. Девушка захрипела, тронула ладонями лезвие, может быть в последней попытке спастись, покачнулась и упала плашмя на пол.

  Живии вытащила меч и носком сапога перевернула девушку лицом вверх. После еще раз для верности продырявила клинком. От звуков, с которыми "бастард" смаковал плоть, регенту сделалось дурно.

  – Ты цел, господин? – Черная дева глядела точно в тот угол, где прятался Шиалистан.

  – Будто бы, – неуверенно ответил он. – Она точно мертвая?

  – О том не волнуйся, господин. Можешь сам проверить.

  Шиалистан покривился, чувствуя, как страх медленно, но отпускает его. Тут же, словно все время прятались за дверями, в покои вбежали стражники, следом за ними – замковый сенешаль, весь сонный и взъерошенный. Принесли свечей и факелов. Когда в покоях стало светло, регент увидел, что Живии тоже досталось: по руке Черной девы сочилась кровь, чуть выше локтя кольчужный рукав был прорван, и женщина то и дело хмурилась, когда в суматохе ее неосторожно толкали или задевали.

  – Чтоб я вас завтра же не видел здесь, – первое, что смог сказать Шиалистан, когда язык стал ему послушен. Взгляд регента, обращенный на двух стражников из Белых щитов, не обещал им ничего хорошего. Один из двоих точно был щенком Гиршема. – Попадетесь мне на глаза, хоть где – познакомитесь с госпожой Веревкой. Пошли вон! Живии, проследи чтоб не заблудились. – И, когда женщина была уже у двери, прокричал ей вслед: – После ко мне сразу, и больше чтоб ни на шаг не отходила. Только тебе и могу верить.

  Черная дева остановилась, сдержанно поклонилась и покинула спальню регента.

  Шиалистан сбросил с себя руки мастера-жреца, который настойчиво пытался проверить, нет ли на еле регента ран. Когда жизни рхельца перестала грозить опасность, он быстро взял себя в руки, и на смену недавнему отчаянию пришла злость. Ярость на каждого, кто теперь заискивал перед ним.

  – Не троньте их, – велел коротко, как только сенешаль велел замковой страже унести мертвых иджалок. Когда тот с непониманием уставился на него, пояснил: – Хочу прежде сам на них поглядеть. И пусть позовут ко мне оружейника, живо!

  Сенешаль императорского замка как мог старался показать, что просьба регента не кажется ему безумием. Он даже щеки надул, чтоб придать себе важности, но Шиалистану было не до того. На самом деле его больше занимала та из девушек, которая собиралась его убить. Где-то всередке назойливой букашкой вертелась мысль – почему темнокожая рабыня убила и свою сестру? Или то была добровольная смерть? Сговор меж сестрами, когда одна должна была принять смерть, а вторая – убить. Но во имя чего?

  – Прочешите весь замок, – велел Шиалистан Первому стражу замка. Позже, когда шумиха уляжется, рхелец собирался поговорить с ним намного жестче, спросить, как могло получится, что при рабыне не нашли клинка. Сегодня, прежде чем девушек допустили в его комнату, их должны были обыскать с ног до головы – необходимая мера, которую Шиалистан завел, едва поселился в императорском замке. Оказалось, что не напрасно.

  – И откуда только кинжал взяла, змеюка, – Первый страж озадаченно скреб лысую макушку. Ему было ужа много за четвертый десяток, иногда регенту казалось, дасириец стал слаб зрением и в руках его нет должной силы. Но стоило Шиалистану сказать о том на Совете, военачальники все как один становились на его защиту. Даже те, кто был куплен. Здесь цнили венные заслуги, а Первый страж отличился во многих битвах.

  Регент прищурился. Видят боги, ему не хотелось начинать этот разговор сейчас, когда вокруг столько людей и каждое слово после обрастет десятком небылиц и смыслов. Но раз Первому стражу не хватила разумения помалкивать, Шиалистан, обозленный едва ли не до крайнего предела, не собирался попустительствовать глупости.

  – Меня этот вопрос тоже очень занимает, Шилек, – сказал он спокойно. Слишком спокойно, чтоб то не выглядело подозрительно.

  Шушуканье в покоях регента мигом сошло на нет. Боковым зрением Шиалистан видел, как попятились жрецы, прислужники, охранники и стражники. Не успело сердце высчитать пяти ударов, а между Шилеком и регентом образовалось свободное пространство, куда никто не смел ступить. Первый страж непонимающе озирался по сторонам в поисках поддержки, но рхелец налетел на него, точно коршун, не давая опомниться.

  – Скажи-ка мне, Первый страж, откуда бы у рабыни взяться кинжалу, а?! – Регент вошел в раж. Злость на себя за то, что прятался в углу, будто мальчишка, даже не пытался защищаться, скованный страхом, теперь обернулась стыдом. Если кто прознает... Шиалистану делалось гадко от мысли, что вскорости за ним по пятам будет шляться дурная слава труса. Сейчас у него остался последний шанс обелить себя. И этот болван Шилек стал невольным тому соучастником. – Разве не тебе положено следить за всяким, кто ходит по замку, Страж? Проверять каждый рукав, каждую складку, промеж ног, если потребуется? Заглядывать во все щели, проверять все ли ладно с твоим господином!

  Шилек, оправившись от первого потрясения, свел брови. Стоял он понуро, будто никак не мог решить, стоит ли принять ругань, как должное, или дать отпор как того требует воинская гордость. Шиалистан подумал, что если Первому стражу вздумается брыкаться, он непременно воспользуется его оплошностью. В гневе чего только человек не скажет, попробуй потом докажи, что говорила то злость, а не коварный умысел.

  – Твоя служба очень ответственна, Шилек, – продолжал давить собеседника регент. – А уж если ты у простой чернозадой девки заметить кинжал не смог, так много ли с тебя проку. Дай мне ответ, Первый страж, по совести.

  – Приглядывать за теми, кто ходит в твою опочивальню, господин, дело Черной девы, все о том знают. – Он говорил глухо, будто нарочно принижал голос, не давая повода думать, что сорвался на крик.

  – Живии ее зовут! – Рявкнул регент. Пусть он сам про себя частенько называл рхельку этим прозвищем, другим не стоит делать того же в полный голос. Тем более теперь, после того, как Черная дева спасла жизнь своего господина. Первая бросилась на выручку. – Живии охраняет меня, это ты верно сказал, Шилек. Денно и нощно ходит тенью, и не спрашивает дозволения – можно ли, нужно ли. А ты приставлен в замке верховодить всеми стражниками. И какая тогда с тебя польза, если меня нынче чуть не прирезали в собственной постели?

  – Господин, ты меня не вини в том, что твориться за дверьми твоей спальни. С кем знаешься, то и получаешь. Нечего на все подряд головы валить.

  – Что? – Регент резко придвинулся к нему, глядя глаза в глаза. Впервые за многие годы он жалел, что боги не дали ему силы в руках. Стоя нос в нос с громилой Шилеком, рхельцу до смерти хотелось схватить его за грудки и швырнуть оземь. Да так, чтоб у того сил не стало ногами выйти, а только ползком. Но Первый страж хоть и был всего на вершок выше самого Шиалистана, в плечах превосходил того чуть не вдвое. Потому регенту осталось единственное доступное средство, которого судьба отвесила с лихвой – бить противника словом. Пока не сломается. – Ты говоришь с тем, кто кровь дает тебе над головой, кусаешь руку, что кормит тебя.

  Дасириец, будто поняв, что его поймали на неосторожных словах и пути назад нет, демонстративно сложил руки на груди, отчего его плечи еще больше раздались вширь.

  – С каких пор в Дасирийской империи стали рхельцы заправлять? – Шилек поднял кустистую бровь, рассеченную старым белесым шрамом. – Не припомню я и коронации, регент.

  Шиалистан видел его ухмылку так же ясно, как светлый день, хоть Первый страж оставил за собою право хранить каменное выражение лица. Только бровь так и осталась приподнятой, будто кто ее пришпилил. Рхелец понимал, что невольно, сам того не желая, погнавшись за мнимым величием, не заметил как угодил в свою же ловушку. Вышло так, что теперь его поймали на неосторожных словах. И кто? Какой-то безмозглый малограмотный вояка.

  В затылке поселился зуд. Регенту казалось, что именно туда теперь глядят все, кто стал свидетелями перепалки. И от их презрительных мыслей его-то и печет.

  Но оставить слова Первого стража без ответа означало бы признать за ним правоту.

  – Меня хочет дасирийский народ, – регент отступил. – Не я просился во дворец.

  Все морщины на лице Шилека, все складки, оспины и шрамы будто вопили – "Лжешь!", но самому дасирийцу хватило ума молчать.

  – Если ты против, так выстави меня вон – и вся недолга, – подначивал Шиалистан. – Возьми за шиворот – да через порог. Тебе, я погляжу, самому охота на золотом троне седалище пристроить? Сейчас смутные времена в Дасирии, всякий выгоды ищет.

  – Твоя правда, регент, – невозмутимо отвечал Шилек. – Трон покоя не дает всяким проходимцам.

  Шиалистан сделал вид, что не понял намека.

  – Уж не ты ли взялся вершить правосудие? – Рхелец чуть склонил голову на бок, будто впервые смотрел на того, с кем говорил. И отчего та мысль первой не пришла ему в голову? Ведь верно все – кому, как не Шилеку, человеку, в чьей власти находился каждый закуток замка, ничего не стоило " не заметить" кинжала в одеждах девушек? – Я начинаю думать, что ты был в сговоре с этими двумя рабынями. И с тем, кто преподнес их мне в дар.

  Те, кто был в комнате и молчаливо следил за перепалкой, оживились.

  А у регента будто бы открылись глаза.

  – Ты хотел меня погубить! – Шиалистан дал голосу силы и вскинул руки, будто призывал в свидетели высшие силы. – Пусть поразит меня молния, если я напрасно на тебя говорю.

  В мгновение ока все, кто стоял за спиною Первого стража, кинулись в стороны, отступили кто куда, лишь бы не попасть под гневный взгляд рхельца. Теперь за Шилеком осталась только мертвая иджалка, та, которую пришпилила Живии. Ее голова вывернулась на бок, и глаза смотрели на Шиалистана с немым вопросом. Будто в предсмертный миг девушка задавалась вопросом – как могло выйти, что в Гартисово царство нынче пойдет она.

  В дверях появилась Живии, за нею мельтешили головы Белых щитов. Регент мысленно похвалил Черную деву – сегодня она уже дважды приходила вовремя, будто чуяла неладное. Женщина не стала спрашивать, что случилось. Окинула взглядом сперва своего господина, потом – Шилека, и вынула меч из ножен. Регента передернуло, стоило вспомнить, как острый наконечник прорвал темнокожую убийцу.

  – Уведи его, Живии.

  Никто не стал спорить с регентом. Пусть Шиалистан был в замке только "регентом", вся знать видела в нем хитрого прожженного интригана, и никому не стало храбрости перечить ему. Регент знал о том, и напомнил себе, при случае, непременно как-то поощрить молчаливое одобрение знати, что сегодня стала свидетелями развернувшейся перепалки.

  Шилек зыркнул на рхельку. Ухмыльнулся. На лице Живии не родилось ни одной эмоции. Женщина подошла к Первому стражу, встала за его спиной. Белые щиты обошли Шилека с боков. Дасириец даже не тронул рукояти меча, который мирно висел у пояса. Стоял и выжидал, кто подступится первым.

  Живии подняла взгляд на Шиалистана – ждала, каково будет его решение. Но регенту меньше всего хотелось, чтоб к его прозвищу "рхельский шакал", добавилось слово "кровавый". Тем более рхелец не собирался становиться пособником убийства, пусть бы и честном поединке: Шилека любят и уважают, его смерть на долгое время очернила бы имя рхельца. Или, если Леди удача дарует свою улыбку дасирийцу, Шиалистан потеряет единственного человека, которому теперь доверял свою жизнь – Черную деву.

  – Уходи теперь, Первый страж, – мнимая скорбь получалась у регента лучше всего. Он долгие час репетировал ее, разглядывая собственное отражение, добивался нужного выражения глаз и чтобы плечи опускались не ниже положенного. Теперь оставалось только играть, примерять одну за другой нужные маски. – Я не держу на тебя зла за обидные речи. Мне, как и всякому дасирийцу, хочется, чтобы страна обрела прежний покой. Я не претендент на императорский трон, хоть, не стану лукавить, Дасирийская империя стала мне роднее дома, где я вырос. Здесь прошло мое детство, и воспоминания те для меня стоят много больше, чем регалии и титулы. Я не стан пособником раздора – как только найдется настоящий наследник, я покину страну и ноги мои больше не станут топтать эту землю, не сделаюсь камнем раздора. Но до тех пор, – регент дал знак Живии и женщина убрала меч, отступая. То же сделали Белые щиты. Пусть для Шилека был свободен. – До тех пор я останусь здесь и буду помогать чем смогу. Даже если мне придется заплатить кровью в уплату своему упрямству. Сдаваться я не намерен.

  Первый страж смолчал. Ни словом не отозвался на длинную речь. Только развернулся на пятках да вышел вон. Никто не рискнул нарушить тишину, пока в коридорах было слышно это его тяжелой поступи. Но, стоило звукам стихнуть, придворные тут же взялись галдеть и Шиалистану пришлось успокоить их громким окриком. Странное дело – еще вот недавно все они в стороны шарахались от двух мертвых иджалок, теперь же никому будто дела не было до покойниц. Общество двух трупов словно стало обыденным делом, знать куда больше занимала перепалка регента с Шилеком. Пройдет день другой, подумал Шиалистан, и весь замок будет пересказывать подробности перепалки на свой лад. Нужно позаботиться о том, чтобы среди слухов пошли и такие, которые будут играть на руку ему самому. Потом, когда Шилека достаточно оклевещут, его "случайная" смерть не станет выглядеть такой подозрительной.

  Шиалистан мысленно позволил себе толику злорадства. Пусть теперь ему пришлось усмирить гордыню и привселюдно проиграть в этом словесном поединке, но он никогда не забудет обиды, и дождется удобного для мести часа. Тем более Первый страж сам напросился – нечего было хвост распускать.

  – Хочу остаться один, – приказал Шиалистан и тяжело опустился в кресло, всем видом давая понять как устал. – Мастер-волшебник путь останется, и ты, Живии.

  Волшебник почтенно склонил голову, Черня дева тот час встала за спинку кресла, в котором расположился рхелец.

  – Я велела вдвое увеличить твою охрану, господин, – сказала она негромко.

  – Хорошо, – кивнул Шиалистан. – Проследи, чтоб в рдах моих Щитов больше не было олухов.

  – Как прикажешь, господин. Я прежде говорила, то этих двоих нельзя было и близко подпускать к тебе, как ты помнишь. Дозволено ли мне теперь самой решать?

  Действительно, регент только теперь вспомнил, ка сильно Черная дева противилась против того, чтоб сыновья Гиршема нарядились в одежды личной охраны Шилистана. Тогда рхелец не послушал ее и та ошибка могла стоить ему жизни. Он не собирался повторить ее во второй раз.

  – Делай как считаешь нужным, Живии. Только в другой раз, если подобное повториться, спрошу тоже с тебя, и тогда уж не обессудь.

  Ее сдержанное короткое "Как прикажешь, господин", начинало злить. Регенту хотелось забыться, перестать смотреть в лица и гадать – друг перед ним или враг. Долго ли продлится такая жизнь? Месяц, два, а может годы. Все решал наследники. Вернее – наследники, которые могли носить кровь Гирама. Богам только известно, когда появятся первые вести, хоть регенту до зубной боли хотелось скорее короновать себя кленовым императорским обручем. Всему есть предел, даже терпению. И Шиалистан стал приближаться к своему стремительнее, чем раньше.

  Мастер-волшебник, короткий черноглазый мужчина средних лет, с интересом рассматривал мертвую убийцу. Ее сестра продолжала лежать в углу между кроватью и колонной, странно вывернув шею и приоткрыв губы, точно покойница собиралась вот-вот заговорить.

  – Что тебя так заинтересовало, Рам-Сар? – поинтересовался Шиалистан.

  – Вот здесь, господин регент, если бы вы соизволили подойти ближе, я бы показал вам одну занятную вещицу.

  Шиалистана передернуло от гадливости, но он заставил себя покинуть только что нагретое место и поравнялся с волшебником. Тот щелкнул пальцами, и в его руке появилась короткая, размеров с локоть, заостренная палица. Рам-Сар, ничуть не брезгуя, сунул ее девушке промеж ног и отодвинул бедро в сторону, так, чтобы внутренняя его часть, та, что прилегала к самому лону, стала доступна взору. Шиалистан никак не желал верить, что несколько часов назад его естество побывало там и оставило свое семя. От непрошенных воспоминаний ладони сделались липкими от пота, и регент поспешно заложил их за спину.

  – Взгляните-ка сюда, господин, – волшебник отчего-то улыбался во все лицо, скаля желтые редкие зубы.

  Острый край деревянной палицы уперся в крохотный рисунок. То была раскрытая алая лилия – регенту пришлось пересилить себя и наклониться ближе, чтобы отчетливее рассмотреть рисунок. Странно, что он раньше не заметил его. Хотя, он был так увлечен красавицами, что мог попросту не обратить внимания. Куда больше его занимали их грудки да ладные попки. Теперь обе тотмосийки казались Шиалистану воплощением безобразия.

  – Это татуировка? – Предположил рхелец первое, что пришло ему в голову.

  – Ясен разум твой, господин, – продолжал скалиться волшебник. – Верно ты догадался, но знающие называют сие художество "красной меткой цветоводов".

  Шиалистан знал, что иногда цветоводами называли тех, кто торгует молоденькими рабынями. Зачастую такие работорговцы покупали маленьких девочек, палками да плеткой учили их смирению и покорности, а после отдавали обучаться искусствам постельных утех. Позволить себе купить такой "цветок" мог только поистине богатый человек. Зачастую еще и потому, что девушки оставались невинны до самого момента покупки и тот, кто раскошеливался, получал право первым откусить от сочного плода.

  Но, кроме того, девушек часто натаскивали владеть каким-нибудь оружием, чтоб, при случае, заступиться за господина.

  Иджалки и впрямь знали много всяких плотских изысков, но ни одна не была невинной, регент в том убедился. Во времена буйной молодости о не раз "пробивал брешь меж ногами" многих девушек, и толк в этом деле знал. А еще видел, как ловко темнокожая плясала с кинжалом.

  – Живии, вели моим стражникам тот час отправиться к Толкату из Боора, только тихо, чтоб не спугнуть. Есть у меня много вопросов к этому господину.

  Шиалистан слабо верил, что бесхребетный слизняк Толкат способен на подобное злодейство. Не стал бы он так открыто подставлять свою шею под палачий топор. И дураку стало бы понятно, где перво-наперво станут искать виновного. Но рхелец не исключал вариант, при котором Толкат, сам того не ведая, стал пособником заговорщикам. Кинжал девушкам мог передать Шилек. Толкат, по незнанию, помог доставить убийцу в замок. Но главным в этой цепочке был тот, кто купил девушек и всучил их Толкату.

  Мысли регента перебил появившийся в дверях мастер-оружейник. Он был весь перепачкан сажей, будто его прямо посреди ночи оторвали от молота и наковальни. Что могло не расходиться с истиной – о фанатичной тяге главного императорского оружейника к оружию и его ковке, знали все, даже крысы в кладовых.

  Увидев мертвых девушек, мужчина вытер ладони о грязный передник и осенил себя охранным символом бога Хатана, прозванного Громким молотом, покровителя всех ремесленников.

  – На эту красоту звал меня поглазеть, господин? – Буркнул, глядя в пол.

  – На кинжал. Тот, что рядом с девушкой лежит. Посмотри и скажи, чьей работы клинок.

  Оружейник нехотя наклонился над покойницей, забрал змеистый кинжал и, точно так же ка ладони мгновение назад, вытер о передник остатки крови. После чего повертел кинжал так и эдак, потрогал за голову змею в рукояти, подержал лезвие на пальцах, подбросил, швырнул в пол.

  Шиалистан пока занял прежнее место и терпеливо дожидался, пока дасириец выскажет свое предположение.

  – Подделка это, – как-то даже с разочарованием сообщил оружейник. – Хорошая и ладная, но подделка.

  – Подделка под что? – Регент подался вперед.

  – В Иджале есть орден убийц, называют себя братьями Послесвета, мастера горла кромсать по-тихому, исподтишка. Кинжалы с пламенеющим клинком – ихнее оружие. И змея в рукояти – все как есть. Только подделка это. Баланса нет, в змее вместо ртути дрянь какая-то бесцветная, край заточено неумело, грубо, точно впопыхах.

  Оружейник еще немного повертел кинжал в руках и без сожаления протянул его Шиалистану. Регент отшатнулся, и жестом велел Живии забрать кинжал.

  – Что-то еще рассказать, господин?

  – Не знаешь, кто бы мог его сделать?

  – Откуда бы мне знать? – пожал плечами дасириец. – Работа хорошая, руда чистая, точно не крестьянский кузнец клепал. Инструмента хорошего такой кинжал требует, да образца. Чтоб сковать пламенеющее лезвие, надобно было его видеть, а таких кинжалов на весь Эзершат – хорошо, если сотня есть. И то все у душегубов, а они свои цацки берегут как зеницу ока.

  – А ты откуда про них знаешь? – Прищурился регент. Подозрительность в нем всполошилось, и каждый дасириец виделся теперь заговорщиком.

  Оружейник снова дернул плечами: бесхитростный жест, в котором регент не учуял лжи. И все ж он не торопился с выводами – мало ли что преподнесет остаток ночи.

  – Довелось повстречаться с одним господином – страсть как он оружие любил, и чтоб непременно диковинное. Колесил по всему Эзершату со своим скарбом, чего там только не было. Я меч ему ковал, по образцу, а он мне за то дал поглядеть задарма. Вот у него я такой кинжал и видел. – Оружейник поскреб щетинистый подбородок. – Слыхал, что душегубы его потом за тот кинжал и прирезали, чтоб вернуть свое.

  – Раз поглядел – и так запомнил, что теперь запросто различать можешь, где настоящий, а где – подделка? – Не унимался Шиалистан.

  – Так я с мечами с рождения работаю господин регент. Как баба разбирается с тканях и побрякушках, вот так мне клинки милы.

  Рхелец сдался. Аргументы оружейника казались ему убедительными. Да и не мог Шиалистан взять под стражу всякого, кто виделся ему подозрительным. "Так недолго доосторожничаться до того, что велю бросить в темницу собственную тень", – подумал регент и отпустил оружейника.

  Миэ

  Когда Берн пригласил их погостить в свой дом, Миэ ожидала увидеть какой-нибудь грубо сколоченный каменный короб с крошечными окнами. Лучшее, на что рассчитывала таремка – это дымоход. В Яркии дома топили чем попало прямо в очаге, вырытом в полу, а чтоб прогнать чадный угар, настежь открывали дверь. Когда-то, когда Миэ была маленькой, бабушка рассказывала ей о тяжких для Тарема временах: вода была грязная, никто слыхом не слыхивал про дымоходы, и оттого в домах всегда было черно как в глухую ночь. Приехав в Северные земли волшебница не раз ловила себя на мысли, что время в этой части Этбоса едва шевелилось, неспешно ползло ленивой гусеницей. Обычаи и нравы артумцев только подтвердили ее догадки.

  Но ее ожиданиям не суждено было исполниться. Чему таремка была несказанно рада. Ехали они долго, пересекли, вдоль всю столицу и покинули Сьёрг через северные ворота. Столица Артума показалась Миэ скупой и серой. На фоне совершенно неприглядных одинаковых домов, мысли о родном Тареме сделались еще тоскливее. Никогда прежде волшебницу так не тянуло на родину как теперь. Прежде каждая вылазка из стен отчего дома казалась глотком свободы, кусочком приключений. Так она хоть сколько то выплескивала нерастраченное в юности бунтарство. После того как они застряли с снегах Артума, Миэ начало казаться, что она больше никогда не увидит родных стен и тяжелых гроздьев винограда, и не попробует сладкого земляничного вина с травами, подогретого с липовым медом.

  Чем больше таремка узнавала столицу Северных земель, тем больше тосковала. С каждым ударом копыт, тоска становилась все злее, все отчаяннее вгрызалась в душу. Артум словно стал ее проклятием, черной прорвой, в которой бесследно исчезало самое дорогое: сгинул жрец, Раш, весельчак и язва, сделался угрюмым, точно со смертью об заклад бился, что никогда больше не улыбнется. Арэн едва жив остался.

  Миэ изо всех сил старалась держать себя в руках. Молодой северянин, синеглазый и рослый, но какой-то более ловкий, чем его собратья, то и дело прижигал ее горячим взглядом. Будь нынче другой день, другое время, таремка непременно поддалась на тихие заигрывания молодого воина. Фьёрн кажется его звали. Миэ уже и думать забыла, когда в последний раз у нее была страстная ночь на роскошной постели. И это она – та, что негласно носила титул Золотоголосого соловья, считалась чуть не оной из самых завидных невест Тарема. Наверняка лютня отсырела, размышляла Миэ, пытаясь удержаться на лошади без седла. Когда она в очередной раз едва не свалилась на землю, ее успел подхватить Фьёрн.

  – Осторожнее нужно быть, эрель, – улыбнулся он.

  Миэ, невольно, улыбнулась ему в ответ. Северянину наверняка было мало лет, может, сколько и Рашу – девятка два годков. Почему-то таремка почувствовала свой почти истекший третий десяток тяжкой обузой. И отчего алхимики и аптекари еще не придумали такого бальзаму, чтоб от него таяли морщины?

  – Я не привыкла ездить без седла, – Миэ снова по привычке поправила волосы. – Прошу простить меня за столь ужасный вид, непростительно женщине показываться немытой и нечесаной при мужчине.

  Северянин пожал плечами. Ему, вернее всего, и дела не было до того, в каком порядке ее волосы, и сколько пятен на одежде. Фьёрн смотрел на нее, и в синих глазах северянина читалось неподдельное восхищение.

  Когда процессия покинула Сьёрг через северные врата, Миэ заволновалалсь. Обещали приютить в родных стенах, а везут к хартсам на рога, по пустоши, где и деревьев-то нет, одни серые камни, да поплывшие снежные заносы. Но не успела она сказать вслух о своих опасениях, как на горизонте появилась первая гряда. Длинная стена за завесой непогоды вальяжно встречала путников. Пики, башни, тяжелые черные камни: впереди их ждала крепость. Миэ никогда прежде не видела такого неприветливого места. Даже таремская "Башня плача" казалась более веселым и светлым местом, чем то, куда теперь направлялись всадники. И чем ближе напирала крепость, тем больше убеждалась Миэ – камень и впрямь весь черный, будто сотканный из самой тьмы. Волшебница насчитала две высоких башни пять средних, самая западная из которых треснула ровно посередке и оплыла, будто догоревшая свеча. Были еще карликовые пристройки, ютившиеся около центрального чернокаменного массива.

  – Почти приехали, – сообщил Фьёрн сперва негромко, только для нее, а после тронул ногами бока коня, и ускакал куда-то в "голову" всадников.

  Уже оттуда разнеслось его громогласное "Живее!" и вереница прибавила ходу. Остановились только около широкого рва, который, вопреки традициям, не налили водой, а густо утыкали заостренными бревнами. Миэ мысленно хватанула себя по лбу: какая вода в такой-то стуже?

  Откидной мост грузно и с грохотов отворил пасть крепости.

  Во внутреннем дворе победителей не осыпали почестями. Воинов встретила разномастная кучка прислуги, человек, может, около семи десятков. Была и женщина, которая стояла на ступенях, что вели в главную башню. Миэ отчего-то сразу поняла, что встречать вышла жена Берна. И так же ясно признала в ней рхельку: темные волосы, большие, будто маслянистые, глаза, мелкие и не очень складные черты лица. Отчего-то следом голову волшебницы посетила мысль, почему светлокожий и голубоглазый Фьёрн так отчаянно не похож ни на отца, ни на мать.