Текст книги "Сердце мертвого мира (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

  Карманник ни верил ни единому слову. Еще не получив согласия, таремец же собирался надуть его. Как только торгаш поймет, что больше нет нужды прятаться за спину охранника, он тут же забудет о своих обещаниях. Но карманник тоже не собирался держать своих обещаний: хоть бы сколько не предложил купец, Раш прежде всего ценил свою шкуру. Но говорить о том не собирался, сделав вид, что предложение его заинтересовало.

  – По рукам, – согласился Раш.

  Таремец просиял, точно новенькая монета.

   – Вот и славно! – Он тут же осекся, сделал шаг назад и, только теперь спохватившись, назвал себя. – Меня Дюран зовут, чужестранец. Назови мне теперь свое имя и скрепим наш уговор пред глазами служителя. Пусть Владыки над нами станут свидетелями сделки.

  – Раш, – буркнул карманник.

  Тут их и застала Миэ. Волшебница перевела взгляд с одного на другого, в глазах ее читался вопрос. Дюран, завидев женщину, раскланялся, залебезил, точно видел перед собою морскую деву. Миэ ответила ему тем же, сдержанно и вежливо прикрылась улыбкой

  – Мы уж так переволновались, госпожа Миэ, когда обвал случился, – брови его поползли кончиками вниз, того и гляди слезу пустит. – Так хорошо, что вы живы, госпожа. Северные земли теперь, увы, небезопасны.

  – Хвала богам, еще остались смелые воины, готовые выступить против всякого зла. – Волшебница выразительно смерила его взглядом.

  – Тогда не стану мешать вашему разговору, – поспешно ответил Дюран. – Только поторопись, чужестранец, чтобы служители скрепили наш уговор молитвами.

  Раш уже не слушал его, вместо этого оценивающе посмотрел на свою спутницу по несчастьям в Северных землях. Она провела торговца долгим взглядом, посмотрела на карманника так, будто он только что душу продал самому жадному харсту.

  – Что? – Раш не стал дожидаться пока она задаст вопрос и спросил первым.

  – Надеюсь, ты не нанялся охранять этого господина, – последние слова она произнесла так, словно жевала распоследнюю дрянь.

  – Тебе-то что с того? – Карманник спешно залез в меховой тулуп, завязал ремни накидки. После утреннего "купания" чистым он себя по-прежнему не чувствовал.

  – Думаешь, я совсем дура и не догадалась, кто у торговца кинжал увел, а?

  – Главное, чтоб он сам о том не прознал, а то мало ли– донесут доброжелатели, а у северных дикарей разговор с ворами один – раз! и укоротили на голову. – Раш осекся. Взгляд Миэ не предвещал ничего хорошего. Только теперь будто пелена спала с глаз: он заметил покрасневшие глаза таремки, ее распухший нос и искусанные в кровь губы. – Что сталось, Миэ?

  Вместо ответа женщина показала ему спину, но не торопилась уходить. Ее плечи мелко дрожали. Раш потянулся было, чтоб успокоить, но спешно убрал руку. Зачем? Жалость ее только раззадорит, а злить волшебницу Рашу не хотелось. Убить может и не убьет, но зад подпалит по самые яйца.

  – Ты где вчера был? – В голосе таремки звучал укор.

  – Спал, – ответил Раш, все так же не понимая, чем успел провиниться перед волшебницей. С того времени как сошел с "Красного медведя", не выпало случая поговорить с друзьями. Жрец куда-то пропал, наверное, как всегда, молился где-то Лассиии, Арэн лежал в беспамятстве, а сама волшебница так и вовсе впервые дала о себе знать. Наверняка распускала хвост перед северянами или волосы чесала.

  – Северяне Банру убили, – совсем глухо, почти шепотом, сказала Миэ.

  – Как ... убили? – переспросил карманник, не сразу поняв смысл слов.

  – Вот так, убили!

  Таремка сорвалась на крик, обернулась, да так резко, что едва не упала, запутавшись в собственных ногах. Раш вовремя подхватил ее, но Миэ вырвалась. Глаза ее стали мокрыми от слез. Карманник оторопел, первое время совершенно растерянный: он впервые, кажется, за все время, что знал таремку, видел ее плачущей.

  – Погоди ты, объясни толком, – попытался утихомирить подругу Раш, храня слабую надежду, что женщина, от усталости и пережитого, не ведает, что говорит.

  – Чего тут объяснять?! – Вскипела она. Беспорядочно взмахнула руками, мотнула головой, дав волю рыданиям. – Эта колдунья, мелкая соплячка, сказала, что теперь в крови Банру порча и его нужно убить, чтоб он не стал таким как шараши. Видел бы ты ее взгляд, ни дать ни взять вершительницей судеб себя возомнила, фергайра!

  Раш успел прикусил язык, на котором вертелось ругательство. Не может быть, чтобы Банру... Карманнику никогда не нравился темнокожий жрец. В тот день, когда они наткнулись на иджальца в таверне какого-то рхельского поселения, он первым был против, чтоб таскать его за собою. Может, Банру и был справным лекарем, только проку от него было чуть: одни молитвы да целебные варева. Хоть было дело, когда жрец исцелял его жреческой магий, только Раш мог бы на пальцах посчитать те случаи.

  Но, несмотря на неприязнь, Рашу не хотелось верить, что жреца больше нет среди живых.

  – Он от шарашей заразу подхватил? – Переспросил карманник, чувствуя себя недоумком.

  Миэ молчала.

  – И ничего нельзя сделать?

  – Ты слышишь меня или разум тебя покинул? Вчера еще... – Она умолкла. – Я искала хоть кого, чтоб помог мне, но Арэн лежит в беспамятстве, а тебя и свет простыл. Никто из северян не захотел мне помочь, я бросалась в ноги жрецам, умоляла спасти его, найти хоть какие чары, но все отворачивались, точно меня тьма взяла.

  Раш не находил слов. И нужны ли они Миэ? Волшебница стояла, обхватив руками плечи, будто укрывала сама себя от мира.

  Он хорошо помнил, как поступили с порченными в Яркии, хоть и не видел самой расправы. Деревенские не роптали, молча шли на участь, точно безмозглые бараны под нож мясника. Никто не заламывал рук, никто не проклинал судьбу. Может, то и были варварские нравы, но если б его самого постигла участь стать одним из глодателей человеческих костей, карманник не задумываясь дал перерезать себе глотку. Даже если бы по нему рыдала самая красивая дева Эзершата. Лучше смерть. Смерть всегда самый подходящий выбор, если ничего иного не остается.

  – Эти варвары сожгли его, – как-то совсем глухо простонала Миэ. – Я даже не смогла проститься.

  – Может, так оно и лучше, – ответил Раш. – Думается мне, наш славный Банру сам не мог бы пожелать для себя лучшей участи. Пусть найдет покой в царстве Гартиса, думаю, такая праведная душа не найдет там для себя страданий.

  Миэ оставила его слова без ответа. Какое-то время они молча стояли на берегу. Северяне же начали грузиться на драккары. Деревенские собрали нехитрый скарб. Теперь над ними заправлял какой-то здоровяк с кривым носом. Он был крикливым и бранился через слово.

  Карманник поймал себя на мысли, что нутро его зачерствело. Словно Артумские холод все разом нашли приют в его костях.

  – Что нам теперь делать, Раш? – Таремка взглянула на него полными усталости глазами.

  Он пожал плечами.

  – А есть выбор? Все равно пока Арэн не встанет на ноги, нам придется оставаться в Северных землях. Поплывем в столицу, а там видно будет.

  – Ты вправду согласился помогать торговцу? – Неожиданно сменила тему Миэ.

  Карманник скосил на нее взгляд. Что она так волнуется, словно он душу харстам продал за медную полушку?

  – Я хоть сама таремка и почем зря чернить своего не стану, только Дюран мне не по душе. Он Арэна нанять хотел, но тот отказал. Видать, решил купить тебя.

  – Арэн пообещал мне золота как только приедем на Север и доставим письма. Я уж сколько раз жизнью рисковал, что притомился ждать обещанных кратов.

  – Купец тебя одурачит – ты и глазом моргнуть не успеешь.

  – Плохо ты меня знаешь, – буркнул Раш.

  Катарина

  Никогда прежде она не чувствовала себя так. Словно ее бросили на пол и обтерли ноги все, до самого жалкого раба. Леди Ластрик металась по коридорам Замка на Пике, не находя себе места нигде, даже в любимой оранжерее, где всегда чувствовала умиротворение.

  Многоликий потерял дратова бастарда, Саа-Рош вовсе был непонятно где. Когда мальчишка принес дурную весть, Катарина велела не показываться ей на глаза. И он, послушный, исчез. Прошло несколько дней, леди Ластрик металась по замку, пытаясь собрать вместе то, что разбилось мелкой крошкой. Многоликий же точно растворился. Она то и дело ловила себя на том, что слышит его вкрадчивый шаг, чувствует дыхание у себя на затылке, но каждый раз, стоило только обернуться, спутницей оказывалась пустота.

  План, который леди Ластрик взрастила с таким трудом, разбился. Как хрупкая ваза иджальской работы, что когда-то была подарена ей братом. Фиранд трижды предупреждал, что фарфоровый сосуд слишком тонкий, но Катарина не смогла его уберечь. Ваза разбилась на многие мелкие осколки, которые было уже не собрать. Только теперь отчаяние Катарины не знало границ.

  Фиранд отбыл в море с армадой, груженной разными товарами, а ей, несмотря на все протесты, велел оставаться дома. И Катарина знала, когда лучше не идти против воли брата. Достаточно того, что теперь ко всем несчастьям, добавилось еще одно. И звали его Яфа, рхельская царевна. После того, как Шиалистан привселюдно разоблачил Фарилиссу, более не было нужды принимать в свой дом обесчещенную девчонку. Катарина привыкла держать слово, но сделка перестала быть важной. По замыслу леди Ластрик, выдать рождение Нинэвель следовало после того, как рхельский шакал встал бы с нею под брачные молитвы. Тогда ему не нашлось бы слов, чтоб выбелить себя. Но Шиалистан откуда-то первым прознал о ее планах. Он всегда был на шаг вперед. Многоликий рассказывал: в тот день, когда они с бывшим советником наведались в храм Эрбата, что в Северной столице, Дратов бастард торопливо собирал пожитки и все кричал, что ничего не знает. Не мог же он и в самом деле быть озаренным божьей милостью и знать, кто и с какими намерениями придет по его гадкую душонку. Только тот клялся и божился всеми святыми ликами, что знать ничего не знает: получил птицу с письмом, где ему было велено поскорее уносить ноги из Сьёрга. Письмо то, стоило его прочесть, стало прахом, а вместе с ним и птица. Если только Дратов бастард с перепугу не тронулся умом. Катарина велела вызвать к себе мастера-волшебника, рассказала ему все, как передал Многоликий, и поставила один единственный вопрос: кто мог сотворить такое волшебство? Сама она мало что смыслила в чародействе, но еще с детства помнила многих волшебников, которые проходили через Замок на Пике. Кто-то оставался, кто-то сразу был отвергнут. Некоторые встречали в замке свою старость и мирную смерть. Как бы там ни был, но леди Ластрик нагляделась на всякие диковинки, чтоб понимать – то, о чем говорил бастард, никогда прежде не встречалось и не упоминалось.

  Мастер-волшебник долго гладил бороду, украшенную золотыми шнурками, теребил край рукава тонкими сухими пальцами, и все больше хмурился.

  – Только одна мне магия известна, чтоб превращала мертвое в живое, а живое – в мертвое. Темная богиня Шараяна дает такие чары своим волшебникам. – И скривился, неумело пряча за брезгливостью страх. Все презирали Шараяну, но все же ее и боялись.

  – Откуда бы взяться в Артуме чародею с черной отметиной? – Леди Ластрик, по природе своей склонной подвергать сомнению все, прежде чем принимать на веру, слова волшебника показались выдумками. – Может, ты незнание свое прячешь, а?

  Старик затрясся, побагровел точно ошпаренный рак. На покрасневшем лбу проступили белесые росчерки множества морщин.

  – Госпожа, если ты не желаешь верить моим словам, то мне очень прискорбно, что я...

  Она жестом велела ему умолкнуть. Слушать старческие стенания да глядеть, как немощный убивается в приступе ужаленной гордыни, Катарина не желала. Вместо того она велела ему сесть и замолкнуть, а сама подошла к окну и долго думала, прикидывая – откуда бы взяться в Северных землях черному волшебнику. Северяне, если и прославились по миру чем-то, кроме своего исполинского роста и мелкого ума, так же были известны как яростные ненавистники всякого, кого отметила Шараяна. Никто, на всех просторах Эзершата, до самых Краев мира, не почитал богиню Темной магии. Но в Народе драконов иногда прибегали к ее темной магии, а эфратийцы нарочно держали отмеченных Шараяной в зачарованных цепях, чтоб не гневить богиню смертью тех, кого она одарила. И только артумцы убивали всех, не глядя младенец то, или юная дева.

  – Как думаешь, сильный то мог быть чародей? – Не отводя взгляда от грозного моря, спросила Катарина мастера-волшебника.

  – Должно быть, госпожа, я темной магии вовсе никогда даже не трогал, знаю лишь, что иногда находил в древних книгах. В библиотеке твоего брата, господина Фиранда, есть такие редкие труды, что я могу теперь спокойно отправиться к Гартису, зная многие истины бытия.

  Леди Ластрик понятия не имела, о каких книгах толкует чародей, потому все ж обернулась, чтоб обрушить на него свое недовольство. Неужто старик до сих пор не взял в толк, что нужно отвечать прямо, когда госпожа спрашивает?!

  Тот, видать, мигом понял, что хватанул лишку, и поспешил ретироваться.

  – Я хочу сказать, госпожа, что не так сильно знаком с черным волшебством и другими темными искусствами, которые дает своим отмеченным Шараяна, чтоб знать наверняка о том, что ты изволила спросить. Не хотел вводить тебя в заблуждение догадками, госпожа.

  – Введи уж, – она снова повернулась к окну. Узкий проем в стене, зарешеченный с внешней стороны – здесь, в Замке на Пике, окна были не в чести.

  – Это догадки только, госпожа, но возьму на себя смелось утверждать, что нужно обладать достаточного уровня мастерством, чтоб сотворить чародейство достаточной силы. Птица могла прилететь издалека, в Артуме бы только безумец стал так глупо выказывать себя. А раз так, то силы волшебника можно смело множить надвое.

  Эфратиец? Или все же кто-то из Народа драконов? Леди Ластрик перебирала в голове всякие варианты. "Нет, не в ту сторону я гляжу", – остановила себя Катарина. Что за выгода может быть у обоих народов в том, чтобы расстроить ее планы? Эфратийцы жили так же близко к южной части Края, как артумцы – к северной. И ровно так же, как они, чуть больше, чем полностью, сторонились остального мира. Впрочем, леди Ластрик отметила себе обязательно, еще раз изучить все семейное древо крови Гирама, чтоб увериться – не отыскались ли в жарких землях далекие наследники. В эту верилось мало, но таремка никогда ничего не сбрасывала со счетов, не перепроверив.

  Народ драконов? Эти люди были едва ли не самой большой загадкой Эзершата, и в таинственности уступали разве что шайрам, с их бескрайними вековыми лесами. Наездники на ящерах, долговязые, плосконосые и нескладные, жили по своим собственным законам, без оглядки на остальных. Они с ящерами рождались, на ящерах же и умирали. Люди чешуи и камня. Кровосмешательство с другими народами у них каралось смертью. Разве что... Катарина так же не стала спешить отшвыривать их роль в игре за императорский престол.

  – Если госпожа позволит мне, – несмело начал мастер волшебник, спрятал руки в широкие рукава мантии и как-то весь будто сжался.

  – Говори, – приказала Катарина.

  – Пусть мои слова не растревожат твой покой, но сдается мне, тут не обошлось без румийского черного колдовства.

  Катарине пришлось прикусить себе язык, чтобы не выругаться. И как ей самой в голову не пришло в первую очередь подумать на этих отшельников, проклинаемых всем миром? Много-много лет назад, так давно, что не во всяких летописях сохранились о том упоминания, когда центром Эзершату была великая земля, плодородная и благодатная, самым великим государством была Шаймерия. Один из жреческих кланов осмелился пойти против воли богов, сотворил великий артефакт и с его помощью вернул к жизни мертвеца. Боги прокляли непокорных, покарали их вечным уродством и десятью десятками болезней, и сослали на самый далекий остров в Белом океане, лишив всякой связи с остальным миром. Все думали, что непокорные сгинут, выродившись. Шли годы, забывалось старое, шаймеры ушли в небытие, и из остатков великого народа вышли другие люди, которые построили другие города, собрали круг себя единодумцев и стали называться рхельцами, дасирийцами, таремцами и многими другими... Про сосланных жрецов и думать забыли, до тех пор пока однажды кому-то из купцов не взбрело в голову разведать о новых землях. Скоро он вернулся с вестью об острове, где живут изуродованные люди, которые называют себя румийцами, поклоняются одной только Шараяне и творят страшные колдовства. Тут же всплыло старое проклятие, пошла молва о приближающемся часе испытаний. И, нарочно ли или по совпадению, в самый разгар войны меж Дасирийской империей и Рхелем, "ожил" вулкан. Те, кому посчастливилось выжить, говорили, будто гора выросла прямо из-под земли и запылала ярче солнца. Все свернули на румийцев и их черную магию. А прошло еще немного времени, и Проклятый народ снова заявил о себе, наслав мор на Артум. Много минуло лет, прежде чем северный народ вернул себе былую силу. Может оттого артумцы так яростно ненавидели теперь румийцев.

  Как бы там ни было, а всякие попытки сразить черных волшебников клинком и светлой магией заканчивались неудачей. Даже мощи прославленного таремского флота не хватило, чтоб приблизиться к румийскому острову, будто сама Шараяна отгородила своих детей невидимой преградой, а на обидчиков насылала молнии, порчи, полчища ядовитой мошкары. Однако, ходили сплетни, – и Катарина склонялась к мысли, что они взяты не с пустого трепа, – будто румийцы уж давно ведут торг с та-хирскими пиратами. От них же узнают обо всем, что творится в Эзершате.

  – Госпожа? – Осторожно окликнул ее волшебник, боясь схлопотать за то, что сунулся под руку не вовремя.

  – Ступай, – прогнала старика Катарина.

  Тот торопливо, насколько позволяли разбитые болезнями ноги, покинул библиотеку.

  С того разговора минуло два дня, и не было такого мгновения, чтобы леди Ластрик не пребывала в дурном расположении духа. Так было и сегодня. Она обругала рабынь, одну отходила палкой, обозвала сенешаль седой мартышкой и, чего не случалось раньше, отказалась сыграть с племянником в шахматы.

  Зато гнев на Многоликого прошел. Зная, что мальчишка прячется так, чтоб никто не нашел его, Катарина достала бумагу, перо и написала всего несколько слов. После оставила все это на столе в своих личных покоях и ушла бродить по замку, растревоженная тяжелыми думами. Многоликий прочтет послание и сам найдет меня, – решила Катарина и не ошиблась. Не прошло и часа, как мальчишка появился.

  Леди Ластрик отдыхала в высоком кресле на веранде, укутавшись в тяжелые толстошерстяные покрывала. Который день вместе с тревогой ее донимал и озноб. В Тарем пришло тепло, но солнце вот уже который день сидело в плену у туч, а ветер только сильнее нагонял серых стражников, готовых вот-вот обрушить на город ливень.

  – Ты звала меня, госпожа? – Мальчишка подкрался тихой кошкой.

  Несмотря на то, что леди Ластрик ждала его появления в любой момент, он смог испугать ее. Катарина вскрикнула и тут же взяла себя в руки, нарочно отворачиваясь от виноватого.

  – Хоть ко мне-то можешь не подкрадываться? – попросила сухо.

  Мальчишке хватило ума промолчать, но Катарина видела, как под серой кожей на скуле задергались желваки.

  – Я могу уйти, если прикажешь, – покорно ответил тот, как всегда блеклым голосом, будто говорил со стеной.

  За спиною Многоликого висела лютня, и Катарина могла спорить на сотню дмейров, что он нарочно прихватил свою звонкострунную подругу. Женщина велела ему сесть рядом. Мальчика покорно пристроился у ее ног, будто холодный гранит не грыз его за зад. Леди Ластрик позволила себе побыть злой, обождала немного, и только потом великодушно протянула ему подушку. Мальчишка молча принял ее, изловчившись тронуть ладонь хозяйки – от холода его пальцев кожу Катарины будто обдало жаром. Она фыркнула, сжалилась окончательно и потрепала его по волосам. После велела рабыне принести еще покрывал и только когда Многоликий завернулся в них, взялась говорить.

  – Расскажи мне еще раз, что приключилось с вами в Ишаре.

  Не было нужды просить его не лгать.

  Мальчишка не стал испытывать терпение госпожи и тут же начал.

  – Когда взяли бастарда, сразу направились в Иштар. Правда, по пути, у самого храма, мне встретился один человек. – Многоликий заметно дернулся, как от озноба, но Катарине отчего-то показалось, будто он поддался дрожи вовсе не от холода.

  – Что за человек? – Когда она впервые слышала эту историю, ей дела не было до злоключений Многоликого, до того, как тот прибыл Иштар. Потому слушала она невнимательно. Теперь же, когда голова остыла и пришел черед думать трезво, Катарина желала знать все, хоть бы для того пришлось заставить мальчишку рассказать весь путь по шагам.

  Он не сразу ответил, чего Катарина прежде не замечала.

  -Думаю, что то был один из братьев Послесвета. Я видел у него кинжал. Такой можно получить только после всех испытаний и благословений.

  – Уверен? – Таремка знала, как сильно Многоликий опасается мести тех, кому ранее служил. А у страха глаза велики, тем более, если за тобой и впрямь охотятся самые натасканные и опасные убийцы Эзершата. Мало ли чего могло с перепугусперепугу привидится мальчишке.

  – Он был не так ловок, но быстр и скор, – насупился Многоликий. – И глаза меня никогда прежде не подводили, госпожа. Я видел в его руке кинжал с ртутной змеей в рукояти. Видел так же ясно, как теперь вижу твой прекрасный лик. Но я отбил у него охоту тягаться со мной.

  – Убил? – Катарина задержала руку над лохматой головой, дожидаясь ответа.

  – Нет, – нехотя ответил Многоликий. – Бросил громельный камень, чтоб не плелся за нами. Думаю, он после того еще долго на ноги встать не мог, если конечно ему посчастливилось остаться живым.

  – Отчего же не убил?

  – Братьям Послесвета и без того есть за что мне шкуру покромсать ржавыми ножами. Если еще одного жизни лишу – обозлятся больше прежнего. Как бы не стали мстить тому, что мне дорого, чтобы уязвить меня и ослабить.

  Мутные светлые глаза выразительно глянули на нее, мол, знаешь, о ком я говорю. Леди Ластрик знала. Как знала и то, что мальчишка не так прост и наивен, а уж благородство и забота о ее жизни ему вовсе не по нутру. Но она сделал вид, что верит. Он же, в свою очередь, сделает вид, что верит, будто поверила она.

  – Что было потом?

  – Мы выехали из Сьёрга тем же путем, что и приехали. Зашли в портал и вышли уже около Иштара. По пути от самого портала до городских ворот ни единой живой души не встретили. Разве что ранних пастухов. В городе на нас никто внимания не обратил. Я немного побродил с этими двумя, попетлял улицами, приглядывал, не идет ли кто следом. Потом мы зашли в "Железного вепря". Хороший притон для тех, кто не хочет рожей светить – хозяин молчун, посетители все как один воры да разбойники, сами прячутся в капюшоны и другим под них не заглядывают.

  – Но именно там, если я верно расслышала в первый раз, вас и поймали. – Катарина продолжала гладить обкромсанные лохмы мальчишки.

  Под пальцами будто разожгли пламень, так сделалось горячо ладони. Леди Ластрик могла спорить, что чувствует всю злость мальчишки.

  – Я не знаю отчего так вышло, госпожа моя. Мы смени одежды несколько раз, делали это тайно, чтоб никто не видел и задолго до того, как войти в дасирийскую столицу. Знаю, ничто не может смыть мой позор перед тобою, но я готов искупить всяким путем, каким тебе будет угодно меня покарать.

  Его наигранная покорность привлекала Катарину. Они ходили друг вокруг друга, точно два хитрых лиса, деланно припадали на лапы, выказывая покорность и смирение, а сами меж тем выискивали слабое место. Таремке нравилась игра. Она напоминала, какой бедой может обернуться расслабленность.

  – Я не собираюсь тебя мучить, – ответила она искренне. Тем более знала – захоти она и впрямь разделаться с ним, мальчишка либо сбежит, либо прирежет ее. Второй вариант виделся Катарине более вероятным. Пусть Многоликий виляет хвостом, прижимает уши и кормиться с ее руки, это не отменяет того, что он, не задумываясь, пустит кровь своей благодетельнице. – Не скрою, я огорчена. Ты не сделал того, в чем я положилась на тебя больше, чем на себя саму. Но так же знаю, что ты бы никогда не допустил оплошность, если бы противник был тебе ровней.

  Он вскинул голову. Губы на бледном лице вытянулись чертой, глаза хранили немой вопль ярости. Катарина таки смогла зацепить мальчишку за живое, чего в точности добивалась. Он раб не ее денег, не замковых стен или обещания, которое когда-то дал своей госпоже. Многоликий уже многие годы был невольником гордыни. Все, что делал мальчишка так или иначе служило одной цели – доказать себе самому, как он силен. А заодно и всем остальным. Может даже бывшим братьям.

  – Госпожа моя, только прикажи...

  Жестом она велела ему замолчать. Не время еще, пусть "зреет", стервенеет.

  – Сперва расскажи мне, что было потом. Мне покоя не дает, куда мог запропаститься жирный хряк Саа-Рош. Может он язык распустил, а?

  – Я глядел за ним все время, как ты велела. Он только трясся всю дорогу. Зря не дала прирезать его, госпожа. – Многоликий печально вздохнул, будто ребенок, которому не хватило малинового леденца. – Не он предал, могу тебя в том уверить, но никто бы не стал горевать за таким. А теперь – поди знай, где и что он. Если сам пойдет к рхельскому шакалу непременно болтать начнет.

  – Саа-Рош скорее себе язык откусит, да отросток харстам даст отнять, лишь бы подальше от Шиалистана. Знает, что тот его щедро наградит за предательство, отсыплет плетей без счету и палачу отдаст на потеху. Думается мне, что наш жадный боров схоронился у кого-то из давнишних друзей или теперешних соратников. Не ему одному свербит, как Шиалистан ловко всех вокруг да около водит. Дальше рассказывай, все знать хочу.

  Многоликий послушно продолжил.

  – Не много времени прошло, когда в "Железного вепря" зашли стражники. Мы только есть сели. – Мальчишка, словно вспомнив что-то, покосился на обожженную тыльную сторону ладони. – С ними девка была, вся в черном, здоровая каланча. Бросились на нас. Сразу, даже не шибко по сторонам озирались. Видать точно знали за кем пришли.

  Леди Ластрик кивнула, соглашаясь. Чем больше она вслушивалась в рассказ мальчишки, тем больше уверялась, что следом за ними кто-то шел. Но как так могло случиться, что Многоликий ничего не заметил?

  – Эта каланча сразу за ублюдком сунулась. Тот в ноги бухнулся и все, никак его не взять. Хотел прирезать, но не успел. Сиганул в окно, долго по городу бегал, пока след мой не затерялся. Пришлось до самой ночи с бедняками околачиваться, чтобы не поймали. Купил у какого-то оборванца его лохмотья, перепачкал рожу, чтоб на болячки было похоже и уж после выбрался из города. – Многоликий коротко хмыкнул. – Стражники и не остановили даже, стоило лицо показать из капюшона. Еще и расступились.

  Катарина не сомневалась – если мальчишка взялся прикидываться кем-то другим, то у него это непременно получится. Потому и звался Многоликим, что менял личины точно модница ленты.

  – Куда Саа-Рош делся – не разглядел, – добавил он. – Помню, что за столом сидел по правую руку, а когда пришли псы – словно растворился.

  – Ой ли, – скорее самой себе, чем мальчишке, сказала Катарина. – Не с его брюхом быть прытким да юрким, чтоб сквозь щель просочиться. Но и у рхельского шакала его нет, а не то к нам давно бы наведались его шакалята, журить а наставлять, чтоб не лезли куда не следует. Прячется бывший советник, сидит в темном подполе и дрожит на нужнике, слушает, считает каждый шаг – не по его ли душу пришли. А раз так, – леди Ластрик позволила себе улыбку, – значит скоро объявится. Некуда ему больше деваться, кроме как просить у Тарема защиты.

  – Дашь мне убить его? – Мальчишка с надеждой посмотрел на нее. Катарине вдруг снова показалось, что лицо Многоликого играет оскалом, точно под серой кожей жил кто-то другой, спрятанный до поры до времени. – Какой с него теперь прок?

  Леди Ластрик откинулась на спинку кресла, зажмурилась.

  – Сыграй мне, раз принес лютню.

  Когда тишину нарушил первый осторожный плачь струн, Катарина поправила покрывала, чтобы они согревали всякую часть ее тела, и принялась заново строить то, что было сломано Шиалистаном. Чем теперь владеет регент, какие ниточки держит в руках и кого за них дергает? Любой мало-мальски сильный жрец скажет от семени Дратова ли бастарда зачата Нинэвель. После того Шиалистан, вернее всего, избавится от кобеля, но и ей, Катарине, он теперь был не нужен. Леди Ластрик сбросила его со счетов без сожаления.

  Но даже если так – Шиалистан теперь лишь регент, временная личность, которого выбрало бестолковое людское стадо. Верховные служители приложат все усилия, чтоб правление самовыдвиженца закончилось как можно скорее. Но как? Катарина, будь на их месте, взялась бы как можно скорее искать наследников. Всех, кто может носить кровь Гирама. Неважно, сколько капель ее будет в жилах потенциального императора. Или императрицы. В Дасирии не было времен, чтоб на троне сидела женщина, но теперь, доведенные до отчаяния, когда страна вот-вот добровольно отдаться в руки чужаку, Верховные служители и настроенная против Шиалистана знать, пойдут на все, лишь бы уберечь власть и наследование. Ясно же как день – стоит Шиалистану короновать себя, Дасирийская империя из военной мощной державы мигом сделается базаром, куда рхельцы станут сбывать свой хлам в обход правил, установленных Таремом. Нечего и думать, что Шиалистан забросит прокладывание торговых путей, наверняка еще и поторопит.

  Катарина довольно неплохо знала историю Ветки Гирама великого. Первый из императоров, которому удалось подчинить и усмирить огромные земли, взять под железный колпак бунтующие мелкие народы, которые образовались после гибели Шаймерских земель. Дасирия, некогда маленькая и молодая держава, стремительно росла, но та же стремительно расползалась, потому что среди военачальников не было единства, а императоры сменяли друг друга так же скоро как день и ночь. Постоянные войны с соседствующим Рхелем только добавляли раздоров: всяк хотел владеть отвоеванными землями единолично.

  С приходом Гирама все изменилось. Потому многие летописцы частенько, вдобавок к Великому величали его еще и Гирамом Спасителем. Неудивительно то теперь, когда потомки с его кровью растерялись, Дасирийская империя находится на краю первого со времен хаоса, раскола. Гирам стал не просто кровью и родителем целой династической ветки, в глазах многих он являл собою само единство.