Текст книги "Сердце мертвого мира (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

  Жрец сдался и больше не проронил ни звука. Раш почти не успел смотреть по сторонам: в тусклом проходе то и дело попадались короткие коридоры, в каждом из которых стол каменный саркофаг. В одном из них наверняка, был погребен и Талах.

  Когда путь привел их к каменной стене Верховный служитель вышел вперед, тронул висевший тут же кованый держатель для факела, и стенка с противным скрежетом поднялась вверх. Из узкого прохода потянуло сыростью.

  – У тебя будет не слишком много времени, чужестранец, – сказал Берн и сунул ему увесистую мошну. Она охотно легла карманнику в ладонь, поласкав слух звоном монет. – Как уговаривались. И еще вот... – Северянин погладил бритую макушку, лицо его перекосила странная гримаса. – Если она откажется ехать, а средств других не будет... Избавь от страданий. Все одно не будет ей в Северных землях покоя. А грех твой Гартис на мой счет запишет: и так хозяин мертвого царства меня уж дожидается для расчетов.

  Берн махнул рукой. Раш сунул кошель за пазуху, незаметно осклабился. И что девчонка всем так поперек горла стала? Того только, что носит темную отметину, так разве ж это повод убивать? Хотя северянам было за что ненавидеть Шараяну, а вместе с ней и всех тех, кого богиня темной магии отметила своим клеймом. Кто знает – может, пройдет немного времени и Хани переметнется на темную сторону, станет верной ее жрицей, и тогда Берну придется горько пожалеть, что не придавил дочку собственными руками, пока судьба подсовывала такой шанс. Потому что для себя Раш точно решил: если девчонка начнет противиться, он отпустит ее на все четыре стороны, а не станет лишать жизни, как о том просил Берн. Пусть боги сами решают потом, кого и за что покарать.

  Карманник взял один из факелов со стены, и шагнул в коридор. Он прекрасно видел и без этого клочка пламени, но в подземном ходу могли обосноваться летучие мыши, пауки, ползучие корни и тогда огонь может пригодиться.

  Спешить. Нужно спешить, потому что с каждой заминкой шансы выбраться из подземного хода уменьшались. Что бы там не говорил Берн, а Раш постоянно чувствовал толчки и мелкую дрожь земли. И оставалось еще два вопроса, решить которые нужно было прежде, чем выбраться из потайного хода: как попасть в Белый шпиль и где в нем разыскать девчонку.

  Арэн

  – Думается мне, – произнесла Миэ вслед спине карманника, – что теперь-то боги нас не пощадят. Сколько раз спасали они наши шкуры, а, Арэн из Шаам? Я уж счет потеряла. Сперва прибрали к рукам Банру, теперь поди ж ты торг ведут на наши души. Сдается, теперь-то кого-то из нас к Гартису выпихнут.

  – Ты бы за языком следила, – буркнул дасириец. Хоть слова таремки не сильно расходились с его собственными мыслями, он не хотел, чтоб Миэ говорила о том в полный голос. – Еще неизвестно, как дело обернется. Если Гартису так охота нас взять, пусть изловчится, потому что я свою шкуру меньше чем втридорога не отдам.

  Таремка хмыкнула.

  – Ты-то можешь что угодно себе думать, Арэн, а молитвы на всякий случай, прочитал бы. А то после никто и не проводит как следует. Бросят в общий костер и вся недолга. Как Банру.

  Арэн не стал отвечать. К чему давать повод для ссоры? Таремка нервничала и оттого залилась вдвое больше обычного.

  – Мне нужно оружие. И еще бы коня. – Арэн поскреб щетину. На самом деле он бы не отказался от таза с теплой водой и куска мыла: соскоблить к харстовой матери все с рожи, чтоб не свербело, а уж после думать толком, что делать.

  Он вернулся за Бьёри. Девушка жалась к стене неподалеку от того зала, где Верховный служитель совершал над Арэном молитвы. Увидав дасирийца, дернулась на встречу, на втором же шаге поскользнулась, сбитая с ног дородным мужиком с бельмом на глазу. Будь нынче не такая суматоха, Арэн бы поучил борова, как надобно вести себя с женщинами.

  – Тебе нужно где-то пережать, – сказал он как можно мягче, на что девушка отрицательно замахала головой, мотая туда-сюда толстыми косами. Так разошлась, что несколько раз хлестнула ими по лицу дасирийца. Арэну пришлось взять ее за плечи и хорошенько тряхнуть, прежде чем девушка успокоилась. Неужто на таком малом сроке дитя изменило ее, подумал дасириец. Будто бы совсем недавно была спокойной, а теперь будто совсем ошалела. Впрочем, дасириец не мог ее винить: кто угодно мог умом тронуться после того, что довелось пережить северянке.

  Боковым зрением увидел Берна. Тот шагал к выходу, по пути собирая всех мужчин, кто был годен держать оружие.

  – Миэ, – окликнул Арэн таремку, – с ней побудь, а мне надобно с Берном словом обмолвится.

  Волшебнице идея пришлась не по душе, но дасириец не стал давать ей шанса ответить. Пробраться к Берну оказалось непросто. Горожане прибывали и прибывали, толкались, кричали об огне, который ползет со всех сторон. Дасирийцу казалось, что еще немного – и стены храма не выдержат натуги, треснут, будто скорлупа.

  И, не успел он о том подумать, пол бросился в ноги. Белый мрамор вздыбился, плиты встопорщились. Дасириец пытался устоять на ногах, несколько раз ему удалось зайти в сторону, избегая острых краев вывороченных пластов мрамора. В мгновение ока храм закипел паникой. Многоголосы визг и брань оглушили дасирийца, но он был даже рад, что заместо голосов в ушах остался только протяжный свист.

  Вместе со слухом пришел треск. Противный скрежет, вслед за которым на головы на людские головы посыпались куски камня прямо с потолка. Один из них угодил прямиком в воина, который стоял всего в двух шагах от Арэна. Северянин не успел даже охнуть: череп его треснул, расколотый надвое словно орех под молотом, в стороны брызнула кровь и белесые сгустки. Потолок же продолжал крошиться и дальше, люди, зажатые в стенах, падали под меткими ударами камней, точно какие-то невидимые злые силы устроили игрища.

  Не успел дасириец и глазом моргнуть, как часть потолка храма уже сочилась несколькими дырами, через которые заглядывало смурное небо, цвета переспевшей сливы. Арэн не стал гадать, что еще за напасть случилась, из-за чего погожий день обернулся ненастьем. Выждал момент и рванулся вперед.

  Шаг в сторону, два шага вперед, ткнуть плечом нерасторопного мужика, что загородил путь. Еще шаг, теперь уж вправо, увернуться от камня и не глядеть, как булыжник скосил только-только созревшую для любовных утех девку. Снова уйти влево, еще немного, перескочить через двоих детишек, круг которых расползлось темно-алое пятно, не слушать, как голосит их мать. Несколько раз его самого посыпала каменная крошка, но Арэн отделался только шишками. И откуда только в ногах сила взялась! Что там служитель говорил про благословение? Дасириец не успевал задумываться, отчего запросто смог схватить толстозадую бабу, и оттолкнуть ее куда-то в сторону, будто та весила не больше пуховой подушки. Благословение, жрец что-то бормотал про благословение.

  Тут же над храмом разнеслась громогласная речь, нараспев, тягучая и резкая. Арэн узнал голос жреца, который залечивал молитвами его раны. Словно озарение пришло эхо его слов: благословение Скальда. Вот, значит, откуда прилив сил, ветер в ногах. Дасириец вильнул в сторону, вытолкнул из-под каменного града молодуху, обремененную животом.

  А потом все стихло. Храм продолжало неистово трясти, но камни больше не сыпались на головы несчастных.

  – Бегите! – кричал Верховный служитель. – Силы мои на исходе, не искушайте судьбу.

  Арэн вскинул голову: свод храма будто закрыла тугая пелена. Камни валились на нее, отчего марево расходилось разноцветными кругами и пульсировало, точно живое. Дасириец не разбирался в жреческой магии, но решил не искушать судьбу и тут же взялся выталкивать нерасторопных, скованных страхом горожан, прочь из храма. К тому времени, как он сам был уже снаружи, внутри оставалась еще треть человек, остальная часть толпилась вокруг Берна и его воинов.

  Стены храма застонали. По граниту змеями поползли трещины, раскалывая здание на куски, ломая его. Храм медленно пополз вниз. Чем ниже опускалась крыша, тем больше криков раздавалось из-за стен. Пленники каменного капкана пытались достать свободу, сунули в разломы руки, ноги головы, в отчаянной попытке спастись. Хруст костей зловещим эхом вторил грохоту, с которым стены ползли к земле. Когда храм осел вдвое, его правая сторона раскололась на части. Крыша потеряла опору и ловушка, со стоном, сомкнулась.

  Горевать было некогда. Раш был прав: с запада стремительно тянулся огненный вихрь. Крутящаяся воронка высилась над домами вдвое, меняя цвет с рыжего на ярко-алый, а после вовсе сделалась красной, как кровь.

  Арэн протиснулся к Берну и северянин, увидев его, поманил к себе, будто ждал.

  – Вижу, раны твои исцелились, – торопливо сказал мужчина. Его борода почернела от грязи, правый наплечник вогнулся внутрь ровно посередке, и из-под него сочилась кровь. – Воины сказали мне, что шараши идут за нами. Я не стану осуждать тебя и твоих товарищей, чужестранец, если захотите унести ноги. Видно артумцы чем-то прогневили богов, раз они сыплют на наши головы столько бед. Но это наши грехи и вы за них не в ответе.

  – Мы остаемся, – ответил Арэн.

  Он сомневался, что выбраться из города станет такой уж просто задачей. Постоянный грохот станет пугать непривычную к шуму лошадь, а выбираться своими ногам больше походило на безумие. С другой стороны, свою жизнь все еще можно попробовать отстоять мечом. Дасириец потерял в Северных землях большую часть своего снаряжения. Остатки: короткий меч, кинжал да самострел, которым дасириец почти не пользовался, только что сгинули под рухнувшим храмом. Остался только меч, подаренный Берном; клинок покоился в кожаных ножнах за спиной.

  – Нужно уводить людей с улиц, скоро сюда придет огонь. Лучше в западную часть города. – Арэн не заметил, как перешел на командирский, привычный ему, тон. За многие годы, проведенные в боях, командуя вверенными ему воинами, в голове дасирийца срабатывал давно отлаженный механизм: вовремя утихомиренная паника может стать залогом успеха. Чем меньше простолюдинов путается под ногами – тем лучше. Будь его воля, он вовсе бы убрал с улицы всех, кто не умел справляться с мечом.

  – В той части склады одни и пустырь, – сказал кто-то позади.

  – Там людей и спрятать можно, – продолжил Берн. – Места будет вдосталь. Все товары, кроме еды и припасов – выбросить, чтоб людям место было. В гавани корабли стоят?

  – Стоят, – выкрикнул голос из толпы воинов, – не успели уйти, только ж вернулись из похода.

  – Хорошо, – Берн подергал себя за косицы в бороде. – Если огонь или враг доберется и туда – всех на лодки садить, и выходить в море. Шагр, – на окрик вперед протиснулся жилистый, долговязый северянин. – Тебе поручаю.

  Мужчина кивнул и скрылся. Арэн расслышал первые приказы. Не мешкая, отыскал взглядом Миэ: волшебница хмурилась, озиралась по сторонам. Арэну пришлось протискиваться сквозь толпу, распихивать воинов локтями, прежде чем он протиснулся к ней. Таремка тут же насела на него с руганью. Дасириец молчал, дал ей выплеснуть злость. Только когда та спустила пар, взялся говорить.

  – Пойдешь с женщинами, – приказал он. Нарочно выбрал грубую речь, чтоб показать – возражений не потерпит.

  – Я могу постоять за себя и прикрыть пару других задов, – противилась таремка.

  – Знаю. Не мог не согласиться Арэн, – но только я не смогу как следует сражаться, если постоянно буду думать, что сталось с Бьёри. Могу ее только тебе одной доверить. Ее и сна своего, не рожденного.

  Волшебница покосилась на него, после – на свои грязные сапоги. А потом махнула рукой, прибавив: "Сделаю, как скажешь". Арэн с облегчением выдохнул и, глядя в след таремке, мысленно попросил Скальда присматривать за обеими женщинами, а для себя у Ашлона, окровителя всех воинов и сражений, немного везения.

  – Если мы теперь пойдет на юг, к башне Белого шпиля, можем оказаться отрезанными с обоих боков, – скороговоркой говорил Берн. Арэну пришлось напрячь слух, чтоб улавливать смысл его слов: торопливый говор на языке, который дасириец знал всего ничего, грозила стать для него беспорядочным набором звуков. – А если останемся, тогда шараши могут взять нас прямо здесь. И укрыться будет негде.

  – Но огонь и для них опасен, – заговорил Арэн, чувствуя, что решение вызрело в его голове почти мгновенно. – Их нужно заманить сюда, к тому времени, как оба пламени соединятся.

  – Знаешь, как это сделать, чужестранец? Прицепить, может, заячьи хвосты пониже спины, да повилять перед носом людоедов? А после стрекача дать, в самый раз по-заячьи. – Говоривший не показался, но издевка в его голоса сочилась желчью. Арэн даже пожалел, что смельчак не отважился показаться – дасириец с удовольствием проредил бы ему зубы.

  – Думается мне, что людоеды-то умом не шибко крепки, – сказал, кое-как справившись со злостью. – Будут там нас искать, куда мы поведем.

  – И где пройти смогут, – тут же поддержал молодой северянин в одежде городского стражника. – Мы от Моста сюда бежали – та часть Сьёрга вся завалами переложена, там только если лазы рыть да под землей добираться, иначе никак.

  – Нужно выйти им на встречу, – сообразил Берн, и зловеще улыбнулся. – Если пойдут за нами, придется сдерживать, чтоб раньше времени не пропустить. На востоке нужно встать обороной, чтоб тудой не пробрались.

  – Я пойду, – взялся Фьёрн.

  С ним е вызвалось и несколько вождей. Теперь никто не мешал северянину вступать в бой и Фьёрн не пытался скрыть довольную улыбку. Арэна снова взяла ярость. Отчего они все так спокойны? Под ногами земля ходуном ходит, на город сунет полчище тварей и непонятных чудищ, а им хоть бы что, знай себе зубы скалят. Дасириец осмотрелся, ожидая, что хоть кто упрекнет северянина в самоуверенности, а услыхал только громогласное одобрение и пожелание прихватить к Гартис побольше прихвостней темной богини. Берн так и вовсе ничего напутственного сыну не сказал, кивнул только и приложил ладонью по плечу.

  Когда толпа рассосалась, а воинов набралась около пяти сотен, двинулись обратно к северным воротам. Земля будто бы утихомирилась, но то и дело продолжала вздрагивать, заставляя держаться настороже. Всюду, где они шли, Арэн видел мертвецов и части тел, что выглядывали из-под камней. Иногда мертвецы лежали прямо посреди дороги, с вывернутыми шеями, придавленные упавшими столбам, покореженные вмятинами от лошадиных копыт. Северяне переступали через покойников, и только однажды Арэн видел, как какой-то горожанин, вооруженный вилами, оттащил к обочине ребенка девчушку лет шести. На ее перепачканном бедняцком платье не было и следа крови, но ребенок был мертв.

  Встреченных по пути воинов и добровольное ополчение, Берн принимал к себе или предлагал ступать на запад, к Фьёрну. К тому времени, как вышли к мосту, численность воинов под рукой Берна увеличилась на треть. Часть из них вождь отослал в широкий восточный переулок. По его задумке именно они должны были зайти шарашам во фланг и гнать их вперед, не давая пути к отступлению.

  Но все равно воинов оставалось слишком мало, чтоб выиграть сражение, с тоской думал Арэн, перебирая в голове всякие варианты, которые могли пригодиться. Если бы только удалось заманить шарашей в огненную ловушку.

  – Берн, – он понизил голос почти до шепота, – те воины, которые поведут за собой людоедов... они тоже в пламени сгинут.

  И осекся, только теперь поняв, что сам же окажется в их числе.

  Северянин искоса посмотрел на него, но ничего не ответил. Впрочем, то молчание стало для дасирийца яснее всяких ответов. Он не знал, понимали ли свою участь все до единого северяне, но большая их часть хранила на лицах невозмутимость. Может, здесь и хранилась разгадка их черствого нрава: они так часто глядели на смерть, с такой готовностью шли на смерть, что просто перестали замечать муки. Отчего-то вспомнился Лумэ. Арэн не знал, что случилось с мальчишкой, но в последний раз видел его в самой гуще боя, вооруженного одной лишь палкой. Маленький северянин едва мог отбиваться, вторая рука его кровоточила, но Арэн не мог ему помочь, оттесненный в сторону десятком людоедов.

  – Что за дела у тебя к Конунгу были? – неожиданно спросил Берн. – Сария до гнойных язв меня прогрызла, чтоб не связывался с тобой и не приставал ни на какие договоры.

  – Я думал, женщины в Северных землях мужчинам не указ, – ответил Арэн и тут же укорил себя за торопливость. Взгляд, которым ответил мужчина, мог бы запросто вбить его в землю по самую макушку, если бы весил в полную силу. Потому дасириец, в который раз проклиная свое невежество в дипломатических речах, поспешил загладить резкие слова. – Сария показалась мне властной и своенравной, все рхельки такие, с ними непросто справиться. То, что она смирна, делает тебе честь.

  – Говори уж, чем понапрасну языком молоть – проку чуть, а времени мало.

  И Арэн рассказал. Плюнул, что как бы там ни было, Берн еще не был назначенным и коронованным Владыкой Севера. Кто знает, может уже сегодня оба они будут мертвецами. "Так хоть не зазря помру", – подумал дасириец. Берн ни разу не перебил его короткую речь, даже головы не повернул и никакого знака не подал, что слушает его. Закончив, Арэн даже не знал, были ли его слова услышаны.

  И времени проверять тоже не осталось.

  Впереди уже виднелись ворота. Стены частично обвалились и зубчатая решетка едва болталась, держась незнамо на чем. Она поскрипывала от каждого порыва ветра, словно напевала воинам погребальную песню. Тучи затянули небо темным пологом, взяли солнце безвольным пленником и Арэну даже показалось, что на Северные земли опустилась ночь – верная спутница Шараяны. Северяне взяли оружие наизготовку, когда откуда-то спереди раздался гул. Настойчивый, мерный, словно сотня барабанов выбивала ритм.

  Когда сумрак разрезали крохотные алые точки, дасириец не сразу понял, что то были сотни глаза. Мелкие, алчные глаза людоедов, полные голодной злости.

  Темноту раскромсала голубая вспышка, что прилетела откуда-то из-за спин воинов. Дасириец услышал ропот, воины расступились, пропуская вперед старых женщин в белых одеждах. Их волосы, как и волосы Хани, были заплетены косами и щедро украшены амулетами, серебреными кольцами, колокольчиками и кулонами. Фергайры. Арэн насчитал семерых.

  – Благословите воинов на смерть! – громогласно прокричал Берн и приклонил колени.

  И, вслед за ним, все до единого воины склонили головы.

  – Сегодня боги будут с нами, воины Артума! – Говорила та, что шла самой первой, почти седая, сгорбленная, но отчего-то казавшаяся Арэну выше самого рослого северянина. И говорила она не громко, но слова ее заглушали все прочие звуки. – Тьма подступилась к нашим границам. Прихвостни темной богини выбрались из своих лежбищ. Ведет их жажда и голод, одна единственная потребность – набить брюхо плотью вас и ваших детей. Сегодня, славные воины Артума, биться будем насмерть, за жен своих и детей, чтоб души их не попали в животы людоедов, чтоб дожили они до старости!

  Каждое ее слово будто звучало набатом. Слова отпечатывались в мозгу, звучали в ушах, заполнили каждую мысль иным смыслом. Дасириец почуял, как кровь в жилах сперва вспыхнула пламенем, а после застыла. Холод выстудил страх, прогнал неясные мысли о том, что принимать смерть теперь, когда ему еще не минуло и трех десятков лет и боги послали наследника – несправедливо.

  Убить.

  Всех, кто придет с той стороны. Вырвать жизнь зубами, если потребуется.

  – Смеееерть! – Берн вскочил на ноги, сотрясая воздух ревом.

  Теперь он и вправду был похож на медведя. От прежнего спокойного северянина не осталось и следа. Арэн, несмотря на благословение Скальда, которое и без того подхлестывало его захлебнуться битвой, почувствовал новый приток сил, встал следом, разминаясь с мечом. Воины подхватили крик своего вождя, эхо разнесло его окрест и дасирийцу даже показалось, что город выдохнул, ответил грузным то ли стоном, то ли ревом. Он и сам подхватил кличь, напиваясь допьяна бешеным запахом грядущей битвы. Там, откуда он был родом, все сражения подчинялись заранее спланированным стратегиям, подготавливались. За многие часы до битвы дасирийские военачальники разглядывали карты, вертели их так и эдак, чтоб найти преимущества, обыграть врага, взять если не числом, то тактикой или хитростью. Северные земли жили иными законами. Стенка на стенку, одна грубая сила против другой. И, мимо воли, Арэн подчинился порядкам. Главное – заманить врагов в нужное место, не дать им отступить, не дать свернуть.

  Туман впереди, густо просеянный алыми точками глаз шарашей, наполнился голубоватыми всполохами молний. В воздухе запахло еще непролитым дождем, густые точи над столицей нахмурились больше прежнего, напустились на воинов. Теперь они висели так низко, что, казалось, достаточно протянуть руку и зачерпнуть влажного марева. Когда на лицо упали первые тяжелые капли, дасириец вздрогнул, такими холодными они были. Он смахнул влагу с лица, снова и снова терзая ладонями меч. Фергайры выступили вперед, и никто из воинов не загородил им дороги. Самая старая вышагивала важно, будто шла навстречу самому Скальду, ее сестры в белых одеждах послушно следовали за ней. Арэну сделалось тревожно: людоеды перешли в наступление, теперь их налитые кровью глаза приближались необратимо, словно волна. Еще немного – и прихвостни темной богини схлестнулся с северянами, но никто не спешил им на встречу, никто не собирался стоять в обороне. Воины замерли, остолбенели, покорно дожидаясь чего-то. Знака, который дадут колдуньи севера, решил про себя Арэн. В памяти еще не поблекли воспоминания, на что способна была одна единственная сухонькая Мудрая из Яркии; сохранились там и призрачные духи-защитники, которых звала Хани. Дасириец с тревогой ждал, чем встретят шарашей сразу несколько фергайр.

  Старая колдунья подняла руки ладонями вверх, резкими выкриками начал творить чары. Ее руки наполнились свечением странного синего цвета. Остальные фергайры последовали ее примеру. Столпы света прорезали тучи частым гребнем и тут же распались на череду тонких нитей, словно сотканных из самого безоблачного артумского неба. Когда они вспыхнул, распадаясь на множество тонких стрел, Арэн прикрылся рукой от слепящего света. Должно быть свет этот достал и шарашей, потому что на короткое время красные точки замешкались, сделались совсем тусклыми. Синие стрелы, рожденные чародейством фергайр, взлетели, прячась за тучами, но только для того. Чтоб через несколько мгновений рухнуть на людоедов смертоносным дождем. Следом за этим, грозовые облака разразились первым ветвистым всполохом. От северной части Сьёрга, там, где только что на все голоса зарычала орда людоедов, прокатился раскат грома.

  Не сговариваясь, первые ряды воинов понесли вперед, подбадривая себя криками и бранью. Фергайры готовили новый залп, потому Берн и все, кто следовал за ними, неторопливо двинули вперед, чтоб не попасть под чары своих же колдуний.

  К тому времени, как фигуры людоедов стали хорошо различимы, город вовсю хлестал дождь. Вода густо стекала с волос, и Арэн видел лишь то, что творилось у самого его носа. Шараши, замедлили бег, шипели и корчились под дождем. Было видно, что каждая капля жжет их, точно с неба лилось раскаленное железо. Твари Шараяны норовили прикрыться, некоторые припадали к земле, принюхиваясь, и начинали зарываться, разбрасывая круг себя землю. Кто-то в толпе северян заговорил, что фергайры повернули Зеркало и наслали кару на людоедов.

  Но радоваться вышло не долго.

  Из орды шарашей выступила тяжелая, неповоротливая фигура великана. Дасириец не сразу поверил своим глазам, таким огромным было то создание. В летописях несколько сот летней давности говорилось, что великаны сгинули еще во времена Большого льда, а вместе с ними многие грозные хищники Артума. Впрочем, отдельные сумасшедшие пилигримы и хвастливые наемники утверждали, что далеко на юге, там, где начинался Край, водится несколько семей гигантов, но Арэн никогда не верил ни в одну небылицу. Теперь же, когда он сам едва достигал колена здорового увальня, сердце бешено колотилось в груди. От великана несло падалью. Наверное, тому виной стала перекинутая через его плечо веревка, опоясанная круг талии, на которую, словно бусы, были нанизаны человеческие и звериные черепа. Многие почти лишились мяса, – медвежья голова с сочувствием смотрела на дасирийца пустыми глазницами, – многие же все еще сохраняли лица. Арэн успел рассмотреть несколько голов косицами в бороде, и ему сделалось плохо. Тошнота накатывала необратимо: ему казалось, что там, на веревке, болтался и его собственный через, и корчил ему злобные рожи.

  Дасириец не сразу узнал собственный крик полный отчаянья и злости, что заглушил прочие мысли.

  Великан нанес первый удар: просто поднял и опустил ногу, тут же заглядывая себе од пяту, словно любопытное дитя. Дасириец, хоть и стоял далеко, слышал каждый хруст, каждый умолкший навеки голос. А Великан, словно почуяв забаву, снова и снова топтал северян, неспособных хоть бы поцарапать его толстую кожу. Мечи чиркали по ногам гиганта, оставляя мелкие царапины, отчего детина только больше прежнего впадала в раж. Великан так часто переступал с ноги на ногу, прокладывая путь вперед, что земля под ногами северян заходила ходуном.

  "Все умрем", – подумалось дасирийцу, когда пятка великана нависла и над его собственной головой. Сбоку злобно рычал шараш, из тех, что ходили на двух ногах. Его кривое копье целило в Арэна, но дасирийцу удалось отвести удар: древко переломилось под лезвием меча, наконечник клинка вспорол грудь людоеда, и тот рухнул, захлебываясь черной дрянью из собственных жил.

  Дасириец успел отбежать в сторону, споткнулся о мертвого северянина, едва не упал, но сумел выстоять. Ступня великана опустилась на копошащихся воинов и людоедов, великан давил всех без разбора и скалил рот, полный острых клыков. Арэн отступал, зная, что ему не под силу совладать с этим чудовищем. Гигант никому не по зубам, даже частые огненные вспышки служителей Эрбата, – Арэн раз или два видел их красные мантии в гуще воинов, – не задевали его, огонь лишь опалил густой мех, укрывавший гиганта с головы до ног. Тот злился и топтал сильнее. Теперь он так част переставлял ноги, что могло показаться, будто тварь пляшет, издеваясь над смертями северян.

  Арэн пятился, кося всякого шараша, который смел протянуть к нему руки. Мелкие твари, которые наскакивали на воинов, точно дикие кошки, были слабы. Их кожа охотно пропускала сталь. Из брюха одного людоеда, когда меч дасирийца выпотрошил его, вывалились остатки непереваренного мяса и варежка, размером как раз на ребенка. Дасириец рассвирепел. Агония злобы, ненависти, боль за все неповинные детские души, что обречены навсегда быть проклятыми и не знать покоя, застила ему благоразумие.

  Он рубил, скашивал врагов одного за другим. В забытьи остались заученные сызмальства приемы, как следует наносить удары, чтоб не раскрывать собственной обороны. Меч будто заменил ему обе руки, сделавшись смертоносным серпом. Влево, вправо, сверху – только так, рубить, пока станет сил. Занять место павшего только что воина, продвинуться вперед хоть бы на полшага, потрошить тварей Шараяны, пока тело не рухнет, мертвое или обессиленное.

  Он остановился лишь когда где-то в вышине раздался пронзительный птичий крик. Арэн видел прозрачны белоснежные крыла шамаи-орля. Дух-защитник сделался втрое больше от того, каким было его птичье обличие при жизни. От взмаха крыльев тучи торопливо расползались в стороны, высвобождая редкие клочья чистого неба. Птица поднялась выше и камнем кинулась вниз, ухватив великана призрачными когтями. Тот замахал руками, пытаясь оторвать от себя орля, но пальцы хватали только пустоту.

  Вставали и другие призраки: воины с головами медведей, саблезубые тигры, девы с луками и копьями. Они наступали на троллей, сметали обуянных бешенством медведей. Когда великан рухнул, растерзанный орлем, над северянами пронесся боевой клич ободрения. Арэн подхватил его, салютуя духу шамаи мечом.

  Артумцы, воодушевленные помощью духов-защитников, теснили шарашей назад.

  Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Арэн обернулся, проверить – не загасила ли вода огонь? Пламя продолжало пылать, немного сбитое дождем, но не менее грозное. Станет огненный вихрь на пару локтей меньше ввысь и вширь – не имело значения. Обоим жарким великанам суждено встретиться. И, хоть рахруха от того станет только больше, иной возможности извести шарашей, боги могут не дать

  Арэн, весь мокрый от прошедшего ливня, остановился, чтоб смахнуть с волос ручьи дождевой воды. Когда услыхал за спиной рычание, спешно обернулся, наискось рубанул мечом. Никого, но рычание теперь было прямо у правого уха. Арэн снова обернулся, крутанулся, словно ветряк, чтоб наверняка скосить неуловимого ловкача.

  Клинок нашел воздух, зато перед дасирийцем, в десятке шагов, недвижимо стояла фигура в темных одеждах. Капюшон глубоко наползал на ее лицо, и Арэну оставалось только гадать, кто мог прятаться за тяжелой тканью. Фигура высвободила из широких рукавов ладони, сложила их вместе. Дасириец мог спорить, что видит в темноте капюшона ухмылку. Арэн рванулся на противника, намереваясь во что бы то ни стало поглядеть, кто скрывается в одеждах, но рычание повторилось. Дасириец чуть не налетел на создание, что перегородило ему путь до цели. Дасириец сразу признал в своем сопернике то существо, о котором рассказывал Отор, и голову которого принес в доказательство. Существо глядело на него с прищуром, распахнуло пасть и змеистым языком-жалом скользило меж частыми зубами. Оно метнулось в сторону, Арэн оторопел, но все ж сообразил отскочить. Тварь, будто на мгновение растворившаяся в воздухе, тот час приземлилась на том мест, где только что стоял дасириец. Она недовольно заворчала, припала к земле и снова прыгнула, растворившись. Тем временем фигура в темном сотворила себе оружие – прямо из ничего потянула ладонью пустоту, которая прямо на глазах дасирийца приняла очертания меча. Сталь, блестящая, словно кованная из самого серебра, хлестнула по воздуху у самого носа Арэн. Кто бы там ни прятался за черной мантией, соображал дасириец, стараясь не упускать из виду обоих противников, он был искусным чародеем. А мечом владел так же складно, как и чарами.

  Арэн знал, чувствовал, что "темной мантии" ничего не стоит пришибить его заклинаниями. Перед глазами ясно встали образы из воспоминаний: копья, вытянутые из пустоты, убитый шамаи-орль. Отчего же теперь медлит, не спешит с расправой?