Текст книги "Не вижу зла (ЛП)"
Автор книги: Айви Фокс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
27
Стоун
– Я так рада, что ты пришла, – щебечет Шарлин, обхватывая меня в неловких объятиях, прежде чем позволить сесть.
– Вы не оставили мне особого выбора, – отвечаю я со сладкой, но ядовитой любезностью, давая понять, что мне не хочется быть здесь.
Если моя колкость ее и задела, она мастерски это скрыла за безупречной улыбкой.
– Ах, да. Я забыла, какая ты прямолинейная. Это очень облегчит нам разговор, – парирует она, заказывая у проходящего мимо официанта мимозы.
– Я так и думала, что это приглашение не просто для того, чтобы полакомиться сэндвичами с огурцом.
– Ну что ж, Стоун, ты умная девушка. Должна была догадаться, что у моего приглашения была скрытая цель.
– Да, мэм. Просто не ожидала, что вы будете так откровенны, – отвечаю я, удивленная ее прямотой.
– Что поделать? Терпеть не могу ходить вокруг да около, если можно этого избежать. Думаю, в этом мы с тобой похожи, – самодовольно улыбается она.
– Пожалуй. Так чем я могу вам помочь, миссис Уокер?
– Пожалуйста, зови меня Шарлин, – поправляет она, когда официант ставит перед нами бокалы.
– Хорошо, Шарлин. Зачем вы пригласили меня на бранч?
– Разве не очевидно? Мне нужна твоя помощь. Мой сын в последнее время ведет себя совершенно неразумно, и мне нужно, чтобы кто-то убедил его образумиться.
– И вы думаете, что я смогу с этим помочь? – спрашиваю я, скорее из любопытства.
– О, ты удивишься, на что способно ласковое слово или мягкий толчок, если они исходят от женщины, которую мужчина любит. Поверь, деликатное убеждение творит чудеса, – напевает она, отхлебывая апельсинового сока с шампанским.
– Звучит как манипуляция, – холодно парирую я, не впечатленная ее хитростью.
– Мы, женщины, используем все таланты, данные нам Богом, любыми доступными способами. Такая девушка, как ты, которая всего в жизни добивается сама, должна это понимать
– Боюсь разочаровать вас, Шарлин, но вы ошиблись. Я не люблю манипуляции в любом виде.
– Но ты любишь моего сына? – она приподнимает ухоженную бровь, и я поджимаю губы.
– В данный момент – нет.
– Хм. Значит, слухи правдивы. Вы расстались. Можно спросить, почему? – спрашивает она, выглядя опечаленной мыслью, что мы с ее сыном больше не вместе.
– Я предпочитаю не обсуждать свою личную жизнь, если вы не возражаете. И если Финн вам ничего не рассказал, значит, он тоже придерживается того же мнения о личных границах.
– Теперь я понимаю, почему он так увлечен тобой, – ее улыбка возвращается, а печальный взгляд исчезает. – Знаешь, большинство девушек воспользовались бы этим бранчем, чтобы расположить меня к себе.
– Видимо, я не такая, как большинство.
– Нет, не такая, – сухо констатирует она.
Я стискиваю зубы, сдерживая желание спросить, что она имела в виду под этим колким комментарием, но ее следующая фраза удивляет меня еще больше.
– Я думаю, ты лучше. Ты именно та женщина, которая нужна моему сыну.
Неожиданный комплимент заставляет меня покраснеть, и я делаю глоток шампанского. Не успев опомниться, я выпиваю весь бокал, не оставляла даже жалкой капли для приличия. Поставив его на стол, я оглядываюсь в поисках официанта, с нетерпением ожидая, когда мне подольют еще, чтобы пережить этот душевный разговор с матерью Финна.
– Однако мне любопытно, каким образом мой сын тебя оттолкнул. Почему ты с ним рассталась?
– А с чего вы взяли, что это я с ним рассталась? Может, это была инициатива Финна.
– Стоун, если мы хотим строить отношения на уважении, пожалуйста, не оскорбляй мой интеллект. Мой сын никогда не прекратил бы ухаживать за тобой первым. И, пожалуйста, хватит нести чушь о "личных границах" – у меня нет терпения на пустую болтовню. Будь уверенна, я все равно узнаю правду. Поверь мне, нет ничего, чего бы я не смогла узнать, если бы захотела.
– Я верю.
– И правильно. А теперь выкладывай. Что такого сделал мой глупый мальчик, что ты решила разбить ему сердце?
– Вы действительно хотите знать? Прекрасно! Ваш драгоценный Финн уничтожил мой шанс на получение работы моей мечты в Нью-Йорке и лишил меня надежды учиться в Колумбийском на юриста. Вот что он сделал. Довольны? – резко бросаю я, злясь на себя за то, что вообще начала этот разговор.
– Мой Финн сделал такое? – она сводит брови в явном недоверии.
– Да, сделал, – повторяю я, раздраженно щелкая пальцами в сторону официанта, чтобы тот побыстрее принес эту проклятую мимозу, надеясь, что выпивка поможет мне пережить этот разговор.
– Хм. Скажи, Стоун, зная моего сына, разве похоже, что он мог так поступить? – продолжает она допытываться, ее голос звучит как лезвие, обернутое в шелк.
– Раньше я бы сказала "нет". Но у меня есть доказательства.
– Ах, да… доказательства. Опять это надоедливые словно, – говорит она, проводя подушечкой пальца по краю бокала, и в ее голосе впервые слышится злость.
Теперь моя очередь морщить лоб от недоумения.
– Что вы имеете в виду?
– Ты не знаешь? – удивленно спрашивает она.
– Не знаю, что? – спрашиваю я слишком громко, привлекая внимание других посетителей. Мысленно даю себе пощечину за несдержанность и, дождавшись, когда любопытные взгляды устремятся обратно к тарелкам, повторяю шепотом: – О чем вы говорите?
– Конечно, ты не знаешь. Если ты злишься на Финна за то, что он разрушил твои планы, то, очевидно, и избегаешь любых новостей о нем.
– Шарлин, вы же сами говорили, что терпите пустой болтовни.
– Верно, – усмехается она, но в ее усмешке нет ни капли веселья. – Финн бросил футбол.
– Бросил? – у меня буквально глаза вылезают из орбит.
– Да. Знаю, он никогда не мечтал о карьере футболиста, но обстоятельства… скажем так, оказались в лучшем случае печальными. Видишь ли, Ричфилд регулярно тестирует спортсменов, чтобы избежать скандалов. В конце концов, на кону репутация колледжа.
– Какое это имеет отношение к Финну?
– Прямое, дорогая. У Финна положительный тест на стероиды.
– Это невозможно! – почти кричу я, уже не обращая внимания на окружающих. – Финн никогда бы так не поступил.
– Именно. Мой сын может витать в облаках, думая о заездах, но он честен до мозга костей и всегда ответственно относится к выполнению своих обязанностей. Футбол – одно из них.
– Он не жулик, – добавляю я со всей убежденностью. – Футбол не был его мечтой, но жульничать? Он бы никогда не стал этого делать.
– К сожалению, декан Райленд и мой муж больше верят листку бумаги, чем слову моего сына.
– Но вы-то в это не верите?
– А ты? – ее взгляд становится пристальным, будто она хочет оценить мою реакцию.
– Нет, не верю.
– Хорошо. Я тоже, – отвечает она с улыбкой облегчения на губах. – Тогда скажи, Стоун, если ты уверена, что Финн не способен на такое, может, он не совершал и того, в чем ты его обвиняешь?
Я играю с шариком в языке, мысленно собирая пазл из странных совпадений.
– Кто-то пытается насолить ему. Но кто? – наконец прихожу я к выводу.
– Какая ты смышленая. – Она широко улыбается. – С первой же нашей встречи я поняла, что ты ему подходишь. Финну нужен кто-то надежный, кто сохраняет ясность мысли даже в тумане. Но, дорогая, вопрос не в том "кто", а в том "почему"?
Я коротко киваю, размышляя: если мы выясним "кто" то и "почему" рано или поздно станет очевидным.
– Что вы хотите, чтобы я сделала?
– Честно говоря, больше всего на свете я просто хочу знать, что с Финном все в порядке и о нем заботятся.
– Что вы имеете в виду? Разве вы не присматриваете за ним?
– Мой вспыльчивый муж выгнал Финна из дома пару недель назад.
– Дайте угадаю? Из-за футбола, – язвительно бросаю я, с отвращением морща нос.
– Да.
– Не поймите меня неправильно, Шарлин, но ваш муж – редкий козел.
– Я не обижаюсь, дорогая, – говорит она, тихо смеясь. – Я прекрасно знаю, за кого вышла замуж. Но, несмотря на все его недостатки, Хэнк любит своих мальчиков – даже если выражает это… своеобразно. Не прошло и трех дней после ухода Финна, как мой муж начал угрюмо бродить по дому, заглядывая в альбомы с его детскими фотографиями. Мой муж никогда в этом не признается – гордость не позволит, – но он знает, что был неправ. Однако их отношения – это их дело. Меня волнует только мой сын. Всякий раз, когда я пытаюсь заговорить о его возвращении домой, он отмахивается от меня.
– Финн взрослый человек, Шарлин. Он справится сам.
– Нет, если кто-то играет с его жизнью. Я бы предпочла, чтобы он жил дома, чем в поместье Гамильтонов, – добавляет она, и в ее голосе звучит тревога при мысли о том, что ее сын находится в доме покойного губернатора.
– Он у Линкольна Гамильтона?
– Именно. Линкольн всегда был для Финна как брат, так что я понимаю, почему мой сын обратился к нему. Хотя я очень люблю Линкольна, я не хочу, чтобы Финн оставался в том доме дольше необходимого.
– Почему? Если они друзья, почти братья, как вы говорите, то Финн в безопасности.
– В том доме никто не в безопасности.
Я сглатываю, и по моей коже пробегают мурашки от выражения страха в ее глазах и от загадочного заявления, сорвавшегося с ее дрожащих губ.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я, но она словно застыла в тревожных раздумьях. – Шарлин? – настаиваю я, но, подняв взгляд, она вновь надевает маску безмятежности и заказывает для нас свежие фрукты и киш.
– Так могу я рассчитывать на то, что ты поговоришь с моим сыном? Убедишь его вернуться? –спрашивает она, полностью игнорируя мой предыдущий вопрос.
Я сдержанно киваю, но тревога по-прежнему давит на мои плечи.
В этой истории есть что-то еще, о чем она мне не договаривает. Я уверена. Если хочу получить ответы, то, похоже, есть только одно место, где их можно найти – поместье Гамильтонов. То самое место, от которого Шарлин Уокер так отчаянно пытается уберечь Финна.

Едва покинув «Магнолию», я мчусь через весь город, пока слова матери Финна все еще гулко отдаются в моих ушах, и отчаянно пытаюсь разобраться в этом клубке хаоса. Но среди всех запутанных нитей, за которые я по очереди тяну, для меня становятся ясны лишь несколько фактов – самый очевидной из них заключается в том, что Финн никогда не стал бы принимать запрещенные вещества для того, чтобы улучшить свою игру.
Футбол никогда не был его страстью. Если бы он плохо играл, это стало бы идеальным оправданием, чтобы не идти в профессионалы. Да, он готов был отложить мечты об астрономии, чтобы угодить отцу, но допинг? Это поступок того, кто хочет карьеры в НФЛ, а Финну это не нужно. Я уверена в этом.
Но что, если его мать права? Если кто-то подставил его, чтобы разрушить карьеру, мог ли этот же человек саботировать его личную жизнь? Я так сосредоточилась на обвинениях – думала, он намеренно разрушил мои планы уехать в Нью-Йорк, просто чтобы удержать меня здесь, – что не рассматривала вмешательство третьих лиц. Но что, если все это время кто-то методично пытался сделать так, чтобы Финн потерял все, что для него важно?
Его футбольную карьеру.
Дом и семью.
И меня – девушку, в которую он влюблен.
Однако, остаются несостыковки. Если это чей-то заговор, и если Финн не связывался с Watkins & Ellis от моего имени, почему он не сказал мне правду? Почему не защищался, когда я набросилась на него? Я видела его глаза в тот момент – вина в этих звездных, кристально-голубых глазах была ясной, как дневной свет. Если это не его рук дело, значит, он знает, чьих. И если я хочу это выяснить, правду мне скажет только один человек – сам красавчик.
В общежитии я быстро собираю вещи для "допроса" и, нагрузив рюкзак, мчусь на своем пикапе к особняку Линка, который после череды смертей весь Эшвилл теперь называет "Домом Ужасов".
Ухоженные лужайки поместья никак не соответствуют его мрачной репутации. Видимо, внешность действительно обманчива. Сжимая рюкзак, я звоню в дверь. Сердце бешено колотится, ладони вспотели от волнения – я вот-вот увижу того, кто украл мое сердце. Только бы он не растоптал его окончательно новой ложью.
Но дверь открывает не Финн, а хозяин дома – Линкольн Гамильтон, на лице которого сияет широкая улыбка. Ростом около шести футов и двух дюймов28, он возвышается надо мной, а дизайнерские джинсы с футболкой, которые на нем надеты, на мой взгляд, выглядят слишком стильно для домашнего времяпрепровождения.
Первое, что бросается в глаза – его взгляд. Тот же светло-голубой оттенок, что у Финна, но если глаза моего красавчика напоминают ясное летнее небо, то Линкольна – океанскую пучину, в которой так легко утонуть.
На этом их контраст не заканчивается. Финн – как вековой дуб: мощный, надежный, настоящий. Линкольн же подобен стихии воды – спокойной на поверхности, но способной вмиг превратиться в разрушительную волну. В его образе, от взъерошенных песочных волос до холодных глаз, чувствуется сдержанная утонченность, тогда как Финн – грубоватый, массивный и совершенный.
– Стоун, – произносит он, прежде чем я успеваю представиться.
Впечатляющая память, поскольку мы виделись мельком на дне рождения отца Финна, где он едва успевал перекинуться парой слов с друзьями, не то что с их девушками.
– Привет, Линкольн. Финн здесь?
– Здесь. Сейчас позову. Он будет очень рад тебя видеть.
Его улыбка кажется искренней.
– Посмотрим, – бормочу я себе под нос, но, вспомнив о приличиях, хватаю его за локоть: – Спасибо за помощь моим родителям. Наверное, мне стоило начать с этого, да?
Его глаза расширяются, а улыбка становится теплее.
– Это не моя заслуга. Уверен, ты догадалась, что все устроил Финн.
– Да, но заплатил то ты.
– Что стоят деньги без счастья? Если это поможет тебе – значит, осчастливит и Финна.
– Так ты сделал это ради его счастья? – спрашиваю я с подозрением, зная, что бесплатных обедов не бывает.
– Преданность и дружба – вот почему я это сделал. Я готов на все ради друзей. Так же, как я знаю, они готовы на все ради меня.
Эти слова должно быть приятно слышать, но почему-то у меня сводит живот от нехорошего предчувствия. Насколько далеко может зайти их взаимная преданность?
Я уже собираюсь сказать об этом, когда за спиной Линкольна раздаются шаги.
– Кто там? – раздается хрипловатый голос Финна, от которого по моей коже пробегают мурашки – настолько я соскучилась по его шепоту у своего уха.
– Сам посмотри, – усмехается Линкольн, распахивая дверь шире и открывая меня взгляду Финна.
– Стоун, – хрипит он, его прекрасные глаза буквально выскакивают из орбит.
– Привет, квотербек. Нам нужно поговорить, – без обиняков заявляю я, хватаю его за руку и тащу с места.
– Поговорить? – спрашивает он в замешательстве, но его пальцы переплетаются с моими крепче, будто боясь отпустить.
– Ага, и ты расскажешь мне все, что я хочу знать. Можешь не сомневаться.
28
Финн
Стоун хранит гробовое молчание, пока ведет меня за руку сквозь лес Оукли. С каждым ее неторопливым шагом ритм моего сердца учащается, вспоминая последний раз, когда я ступал по этой тропе. Но тогда это было иначе – при свете полной луны, с лучшим другом, ведущим меня через чащу, а не под ослепительными лучами солнца, рука об руку с девушкой, которую мне приказали погубить.
Не знаю, зачем Стоун пришла сегодня к Линку, но я так чертовски счастлив снова быть рядом с ней, что мне даже все равно, что она ведет меня в то самое место, куда я меньше всего хотел бы возвращаться.
Я переплетаю свои пальцы с ее, не желая отпускать, пока она заводит нас все дальше в лес. Мы идем все глубже и глубже, пока особняк позади нас не скрывается из виду, и теперь нас окружают лишь вековые дубы и чистое голубое небо.
– Стоун? – осторожно спрашиваю я, надеясь, что она не заведет нас слишком далеко.
Кто знает, что она может найти, если пойдет дальше. Лично я не проверял, хорошо ли мы все прибрали той ночью. Может, кто-то из парней наведался в то жуткое место, чтобы убедиться, что мы не напортачили и не оставили улик. Если бы мне пришлось угадывать, то я бы поставил на Истона. Он не из тех, кто оставляет следы.
– Стоун? – повторяю я, когда в ответ получаю лишь гробовое молчание.
– Ни звука, квотербек. Пока я не разрешу, – приказывает она ледяным, стальным тоном, не терпящим возражений.
Я покорно опускаю голову, как нашкодивший ребенок, и повинуюсь. Ясно, что, несмотря на то, что Стоун и пришла навестить меня, она все еще в бешенстве. Единственное, что меня утешает – ее рука, по-прежнему сжатая в моей, время от времени слегка сжимающаяся в ответ, позволяющая мне нежно проводить большим пальцем по ее коже. Я так поглощен этим крошечным участком кожи, к которому она позволяет мне прикасаться, что чуть не врезаюсь в нее, когда та замедляет шаг. Она окидывает местность оценивающим взглядом и коротко кивает, подтверждая, что нашла подходящее место.
– Сойдет, – говорит она, выпуская мою руку, чтобы снять с плеч рюкзак.
Я хмурюсь еще сильнее и засовываю руки в карманы, пытаясь скрыть, какой голой и пустой ощущается моя ладонь без ее. Я остаюсь на месте, когда она приседает на корточки и начинает доставать что-то из рюкзака.
– Стоун?
– Я сказала, заткнись.
Я возвожу глаза к небу, моля о терпении, но мое недоумение только усиливается, когда она расстилает старый плед на холодной траве.
– Сядь, – приказывает она, бросая на меня властный взгляд.
Мне хочется пошутить над ее командным тоном, но вряд ли мои шутки растопят ее суровость. Поэтому я покорно опускаюсь на край пледа, и даже через его ткань и тонкие серые спортивные штаны колючая трава впивается в мою плоть. Знай я, что нам предстоит лесной тет-а-тет, я бы надел джинсы и пощадил свою пятую точку.
Стоун садится по-турецки в нескольких дюймах передо мной, помещая рюкзак между голых бедер. Пока она, склонив голову, роется в нем, я пользуюсь моментом, чтобы просто посмотреть на нее. Сегодня на ней нет ее обычного дерзкого наряда. Если бы не знал ее лучше, можно было бы подумать, что она только что из церкви – что абсурдно, ведь я знаю о Стоун все, и воскресная месса точно не входит в ее расписание.
Но выглядит она потрясающе. Больше чем потрясающе. В простой водолазке без рукавов, черной юбке до колен и сапогах, Стоун по-прежнему остается самой сексуальной девушкой, которую я когда-либо видел.
Говорят, что не ценишь того, что имеешь, пока не потеряешь. Для меня это высказывание никогда не было так верно, как в случае со Стоун.
Забавно, но я всегда знал, что она единственная в своем роде. Где-то в глубине души я чувствовал, что эта южанка – тот самый человек, которого было бы глупо отпустить, несмотря ни на что. Для меня она всегда останется прекрасной как снаружи, так и внутри.
Наверное, я единственный счастливчик, которому довелось узнать все ее грани. Мир видит дерзкую стерву, которая не терпит никакого дерьма, но я обнимал ту ранимую, испуганную девочку, что боялась отдавать свое сердце. Я бы так и продолжал держать ее в своих объятьях, не отпуская, если бы проклятое Общество все не испортило.
Интересно, кто посмеет удостоиться чести обнимать ее в будущем? Вытирать ее слезы? Целовать ее губы? Кем бы он ни был, я возненавижу его всей душой. Возненавижу того, кто завоюет ее сердце, после того как я так бездарно его потерял.
Черные как смоль волосы Стоун рассыпались по ее лицу, пока она копается в рюкзаке. Я уже собираюсь воспользоваться ее рассеянностью и убрать прядь с ее лица, как вдруг она достает маленькую бутылочку текилы и поднимает на меня взгляд.
Как только вижу ее любимый Хосе Куэрво, у меня по спине пробегает холодок. Внутри все кричит, чтобы я вскочил и бежал отсюда без оглядки. Как бы сильно ни скучал по Стоун, я слишком хорошо знаю, что означает эта бутылка.
Как говорится, болтливые рты топят корабли, а в моем нынешнем состоянии я не уверен, что смогу удержаться и не выболтать ей все, что она хочет знать. Не лучшая перспектива, учитывая, что под угрозой окажется не только мое хрупкое сердце, но и ее – если я расскажу правду.
Сейчас она ненавидит меня за то, что я якобы украл ее шанс уехать из Эшвилла. Но если бы она узнала истинную причину ее падения, сомневаюсь, что ненависть была бы единственным, что я получил бы в ответ. Скорее всего, стальные наручники и тюремные решетки стали бы частью моего ближайшего будущего.
– Нет, – говорю я, уже поднимаясь с земли.
Но Стоун не собирается сдаваться. Она хватает меня за запястье, удерживая на месте, и качает головой.
– Да. Ты сядешь и будешь делать все, что я скажу, квотербек. Ты не в том положении, чтобы торговаться.
– Не-а. Не в этот раз. Я не хочу играть в твои игры, – яростно мотаю головой.
– Захочешь. Если хочешь, чтобы я осталась, будешь играть. А если уйдешь – я больше не вернусь. Никогда.
Я хрущу костяшками и упираюсь языком в щеку, понимая, что маленькая стерва взяла меня на слабо. Я действительно хочу, чтобы она осталась, а мысль о том, чтобы никогда ее больше не видеть, разрывает мне сердце.
Эти две недели без нее были настоящим адом. Больше всего сводили с ума мелочи: нельзя было вблизи разглядеть ее прекрасное лицо, вдохнуть ее запах, прикоснуться к ее щеке, услышать ее голос. Она наверняка знает, как убивала меня эта разлука, а теперь хочет поиграть со мной, чтобы помучить еще больше. Не уверен, кто сильнее сжимает мои яйца – Общество или Стоун.
– Правила те же, – начинает она, убедившись, что я никуда не денусь. – Я задаю вопрос, а ты говоришь правду. Если нет – пьешь или раздеваешься.
– Я больше не хочу играть по твоим правилам, Стоун. Я устал от игр.
– Хорошо, тогда предложу альтернативу получше. За каждый честный ответ раздеваться буду только я.
Мой член тут же одобрительно дергается, давая понять, что он определенно "за". Этот идиот даже не видит ловушки – только услышав, что Стоун будет раздеваться, ему стало плевать на последствия.
– Это несправедливо.
– Жизнь несправедлива. А теперь соберись с мыслями, квотербек. У нас не так много времени.
– Я могу просто встать и уйти, – вяло угрожаю я, даже не шевелясь, чтобы подкрепить свои слова действиями.
– Можешь. Но тогда тебе придется жить с мыслью, что ты мог бы снова увидеть "близняшек", но отказался.
– Это грязный прием, и ты это знаешь, – ворчу я, надувшись как трехлетка, потому что, видимо, обожаю, когда эта татуированная чертовка вертит мной как хочет.
Господь, помоги мне.
– Мы уже давно вышли за рамки "честной игры", – констатирует она, пронзая меня всевидящим взглядом.
– Как скажешь, – бросаю я и выхватываю текилу из ее рук, делая долгий глоток, пока горячая жидкость не начинает жечь внутренности.
Если уж придется наблюдать, как Стоун раздевается, не имея права прикоснуться к ней, то лучше делать это пьяным – чтобы притупить боль.
– Я начну, – напевает она, явно довольная.
– Ну разумеется, – вздыхаю я, делая еще один долгий глоток.
– Прежде всего, почему ты бросил футбол?
– Ты уже в курсе? Следишь за мной, негодница? – пытаюсь отшутиться, но ласковое прозвище повисает в воздухе под ее серьезным взглядом. Я выдыхаю и выдаю то, что она хочет услышать: – Я бросил его, потому что устал заниматься нелюбимым делом по дурацким причинам. Вопрос закрыт. Раздевайся.
На ее алых губах появляется легкая ухмылочка, когда она начинает снимать бриллиантовые сережки, которые я ей подарил – сначала одну, затем другую. Мое глупое сердце цепляется за тонкую нить надежды, когда я вижу, как аккуратно Стоун укладывает их в рюкзак, будто бережет.
– Тебе придется постараться, – парирует она, игриво приподнимая бровь.
– Если хочешь подробных ответов, покажи мне что-то посерьезнее голых мочек, – огрызаюсь я, снова смачивая губы ее любимым напитком.
Не успеваю сделать очередной глоток, как она выхватывает бутылку, лишая меня возможности залить тоску, и моя надутая губа превращается в полноценную обиженную гримасу.
– Моя очередь, – объявляю я, когда она отхлебывает немного текилы. – Зачем ты здесь, Стоун?
– Чтобы поиграть с тобой, красавчик. Чувствуешь, как раздражает получать только половину ответа? За этот можешь показать пальчики на ногах, так уж и быть. – Она дразняще подмигивает.
– Очаровательно, – ворчу я, но снимаю футболку.
Она разглядывает меня из-под длинных темных ресниц, делая глоток, хотя по правилам игры не должна. Я уже собираюсь спросить, нравится ли ей мой голый торс – судя по легкому румянцу на ее щеках, – но ее следующий вопрос сражает меня наповал.
– Почему твой отец тебя выгнал?
– Ты и об этом знаешь, да?
– Ага. Теперь отвечай.
– Ты и сама знаешь ответ, Стоун. Он выгнал меня, потому что мудак, который хочет прожить свою молодость за мой счет, но у него не вышло. – Я раздражено пожимаю плечами, выдергивая несколько травинок рядом с собой.
Стоун наклоняется и накрывает мою руку своей. От этого простого прикосновения моя грудь расширяется, а в горле пересыхает.
– Мне жаль, что он так с тобой поступил, Финн. Ты заслуживаешь жить так, как хочешь, – тихо говорит она, и мое сердце бешено колотится, требуя признаться, что жизнь, которую я хочу, – это жизнь рядом с ней.
– Как твоя мама? – спрашиваю я вместо того, чтобы выложить перед ней свое истерзанное сердце.
Зеленые глаза Стоун смягчаются при упоминании матери, и я засовываю руки под бедра, чтобы не потянуться к ней.
– Хорошо. В приподнятом настроении – благодаря тебе, – она искренне улыбается, и это первая настоящая улыбка, которую я вижу на ее лице с тех пор, как она пришла.
– Я почти ничего не сделал.
Она тяжело вздыхает, на секунду поднимая глаза к небу, прежде чем снова посмотреть на меня.
– Суть этой игры в том, чтобы говорить друг другу правду. Не лги мне, Финн. Мы оба знаем, что твой друг Линкольн даже не узнал бы о существовании моей матери или о ситуации моего отца, если бы не ты.
– Я бы заплатил за все сам, но отец отрезал мне доступ к счету. Поэтому я обратился к Линку, – признаюсь я, испытывая стыд.
– Мне жаль, – печально отвечает она.
Эти слова ужасно нелепо звучат из ее уст. Не ей их произносить, даже чтобы утешить меня. Это я должен извиняться перед ней миллион раз, хотя ничто не исправит того, что я натворил.
– Пойти против воли своего отца – это смелый поступок, Финн. Я горжусь тобой.
Черт! Она меня убивает.
– Стоун, прошу, больше не говори такого дерьма. Не гордись мной. Я совершил так много поступков, недостойных твоей гордости. Особенно твоей.
– Например, как положительный тест на стероиды? – спрашивает она, и в ее сладком голосе нет ни капли осуждения.
– Я никогда не принимал их. Я не жульничаю, – твердо отвечаю я.
– Знаю.
– Знаешь?
– Да. У тебя может быть куча недостатков, Финн Уокер, но ты не жулик, – говорит она, и в ее зеленых глазах столько нежности, столько безоговорочной веры, что мне хочется стать именно тем человеком, каким она меня видит.
– Стоун... – хриплю я, и моя рука сама находит дорогу к ее щеке.
Она прижимается к моей ладони, закрывает глаза, словно впитывая ее тепло, и все вокруг будто замедляется. Я слышу пение птиц над нами, чувствую, как ее горячая кожа обжигает мою. Мое сердце бешено колотится, угрожая вырваться из груди, но мне все равно. Пусть рвется на части, если нужно. Лишь бы остаться вот так навсегда – с ее щекой в моей руке, с ее теплом под моими пальцами. Больше ничего не имеет значения.
– Стоун...
– Ты не жулик. Но ты лжец, верно, красавчик? – спрашивает она, и в ее словах нет упрека.
– Верно, – признаюсь я устало.
Она сжимает мою руку, отводит ее от щеки и целует открытую ладонь. Сердце бешено стучит, когда она поднимает веки, и ее зеленые глаза, словно драгоценные камни, впиваются в меня, вынуждая душу склониться в покорности.
– Ты когда-нибудь лгал мне?
– Да.
– Потому что хотел?
– Нет, – вырывается у меня, пока ее взгляд, нежный и честный, не дает мне соврать.
На этот раз она целует мое запястье, и мои веки сами собой закрываются, сохраняя в памяти прикосновение ее губ.
– Ты не отправлял те письма в Watkins & Ellis, верно?
Я не могу говорить, только качаю головой.
– Но кто-то очень постарался, чтобы это выглядело именно так.
Я снова молчу. Стоун всегда была умнее многих. Глупо было думать, что она не раскусит уловки Общества.
– Ты пришел в "Большого Джима" в тот вечер, потому что тебя туда направили, верно?
Даже без слов она видит вину, написанную на моем лице. Ее уверенность дрогнула, и она шепчет:
– Это все было ложью?
Я открываю глаза и смотрю на девушку, которая перевернула мою жизнь сильнее, чем Общество. Стоун ворвалась в нее, как ураган, и изменила меня. До нее я просто существовал, отгородившись от всех стеной равнодушия. Никто не видел моего настоящего "я" – я думал, что людям нужна лишь удобная версия меня. Но Стоун, как и мои друзья, сразу разглядела суть. И приняла меня таким. Это никогда не было ложью.
– Нет.
– Скажи мне, Финн. Что тогда было правдой?
– То, что я влюбился в тебя, Стоун. Это было правдой.
На ее губах появляется робкая улыбка, прежде чем она прикасается ими к моим костяшкам, оставляя по нежному поцелую на каждой.
– Стоун, – хриплю я, умоляя либо отпустить меня, либо покончить с этим раз и навсегда.
– Ты все еще любишь меня?
– Всем своим гребаным сердцем, – клянусь я.
Еще одна мягкая улыбка, и она обвивает мою руку вокруг своей шеи. Мой палец сам находит впадинку у ее горла, а она кладет ладони на мое разбитое сердце.
– Значит, оно мое? – спрашивает она, проводя пальцами по моей груди, там, где бьется сердце.
– Да. Тогда, сейчас и всегда.
Она проводит языком по нижней губе, не отрывая от меня глаз.
– Если это правда, то оно не может солгать мне. Нет, если ты хочешь получить мое взамен.
– Черт возьми, Стоун, это все, чего я хочу, – искренне отвечаю я, беря ее лицо в ладони, ощущая тепло ее кожи под пальцами.
– Тогда докажи.
– Как?
– Расскажи мне правду. Всю правду, Финн.
Я опускаю голову и качаю ею, понимая: если сделаю, как она просит, пути назад не будет.
– Я не могу.
– Верю, – она печально улыбается. – Но ты все равно это сделаешь.
– Стоун… – пытаюсь умолять я, но она останавливает меня, прижавшись своими губами к моим – нежно, но так, что голова кружится.
Мои пальцы зарываются в ее волосы, а ее ладони остаются на моей груди, не давая мне потерять себя в этом поцелуе. Она отстраняется и целует то место, где бьется мое сердце.
– Хватит игр, Финн. Это твой последний шанс сказать правду. Если ты любишь меня, как утверждаешь, то поборешь все, что стоит между нами.
Мои глаза расширяются, когда она притягивает меня ближе, и, едва касаясь моих губ, шепчет:
– Не потеряй меня, Финн.
– Я не хочу потерять.
– Хорошо. Значит, и не потеряешь.
– Это ты сейчас так говоришь, но когда все узнаешь, уже никогда не будешь смотреть на меня, как раньше.
– Испытай меня. Возможно, я тебя удивлю.
Я хватаю ее за затылок и целую в последний раз, не позволяя ей остановить меня. Я погружаясь в жар ее губ, вытягивая из них смелость. Когда, наконец, нахожу в себе силы, то отрываюсь от нее и встаю.
Если уж собираюсь это сделать, то ее близость не должна затуманивать мой разум.
