Текст книги "И.П.Павлов PRO ET CONTRA"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Иван Павлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 61 страниц)

* Письмо А. В. Луначарского В. И. Ленину от 21 июня 1920 г. Цит. по:

[2, с. 79]. Павлов и большевики 697 рый только двумя днями раньше направил свою директиву Зи новьеву.

Как понять реакцию Ленина на письма Павлова? Ранее, если верить Луначарскому, большевистское руководство поощряло Павлова к отъезду за границу; теперь, в середине 1920 г., к уче ному стали относиться как к национальному достоянию. Этот новый подход может быть объяснен теми же изменившимися обстоятельствами, которые послужили причиной для написания Павловым его просьбы: грядущей победой Красной Армии в гражданской войне. Как хорошо было известно Павлову, в это время Академия наук и другие ведущие научные учреждения убеждали правительство в том же – непризнание автономии науки и непринятие чрезвычайных мер по отношению к ученым приведет к их массовой эмиграции и гибели русской науки *. А. П. Карпинский, президент Академии наук, прямо проинфор мировал Совнарком: без фундаментальных изменений государ ственной политики «одни из русских ученых погибнут в России жертвою ненормальных условий… другие последуют примеру со тен своих товарищей, работающих и теперь плодотворно на ми ровую науку за пределами России. Но такой выход вряд ли мо жет быть кемлибо признан нормальным и желательным» **. Дело Павлова указало на проблемы, стоящие перед советской наукой в целом, и реакция Ленина, все больше внимания уде лявшего вопросам мирного строительства, на письма ученого явилась важным моментом в научной политике советского госу дарства.

БончБруевич, со своей стороны, последовал указаниям Ле нина. Он послал копии писем Павлова в несколько советских комиссариатов с предложением принять меры для поддержки ученых и затем ответил Павлову, подчеркивая желание прави тельства улучшить условия его жизни и деятельности в России: «Мне стало крайне больно подумать, что Вы, гордость и слава русской науки, для того чтобы окончить одно из Ваших замеча тельных исследований, должны будете покинуть нашу родину и уехать за пределы ее, чтобы довести начатую Вами работу до

* См., например, письма А. П. Карпинского в Комиссариат народного

просвещения (Наркомпрос) в марте 1919 г. и в Совнарком в октябре

1920 г. [34].

** Письмо А. П. Карпинского и других в Совнарком от 7 декабря 1920 г.

Павлов принимал участие в дискуссиях академиков о катастрофи

ческой ситуации в России в ноябре 1920 г. и в академическом засе

дании, поддержавшем это письмо [35, л. 539—541; 36, л. 140, 152—

153, 156]. 698 Д. ТОДЕС конца… Не сомневаюсь ни одной минуты, что Советское прави тельство сделает все возможное, чтобы обеспечить Вас решитель но всем, что Вы только пожелаете, дабы Вы не чувствовали в Вашей жизни решительно никаких недостатков» [37].

Павлов ответил в короткий срок, благодаря БончБруевича за его любезное и сочувственное письмо, но настаивал на том, что его личные нужды были для него на втором плане. Описывая критически тяжелое положение окружающих его людей, он писал: «Теперь скажите сами, можно ли при таких обстоятель ствах, не теряя уважения к себе, без попреков себе, согласиться, пользуясь случайными условиями, на получение только себе жизни, обеспеченной во всем, что только не пожелаю, чтобы не чувствовать в моей жизни никаких недостатков (выражение из Вашего письма)? Пусть я был бы свободен от ночных обысков (таких было у меня три за это время), пусть бы мне не угрожали арестом производившие обыск, пусть я был бы спокоен в отно шении насильственного вселения в квартиру и т.д., и т.д., но перед моими глазами, перед моим сознанием стояла бы жизнь со всем этим моих близких» [38].

В ожидании ответа Павлов, пытаясь выяснить, на что он мо жет рассчитывать в ведущихся переговорах, обратился к народ ному комиссару здравоохранения Н. А. Семашко с другой прось бой – помочь вернуть реквизированные у него медали. Семашко отреагировал без промедления, и медали, ввиду признания «на учных заслуг» Павлова, были ему возвращены [39, л. 8; 40, л. 176, 181; 41, л. З89; 42, л. 97—98]. Оценив значение этой ус тупки, Павлов написал в августе 1920 г. в Петросовет ряд просьб об улучшении положения его лаборатории – они все тоже были быстро удовлетворены [43, л. 445; 44, л. 172—173].

В октябре 1920 г. БончБруевич ответил наконец на второе письмо Павлова, признавая тяжелые обстоятельства, в которых жил Павлов и интеллигенция, и указывая на пропасть, разде ляющую интеллигенцию и народ; но если Павлов, продолжал он, «настаивает» на своем желании эмигрировать, он должен напи сать официальное заявление в Наркомат иностранных дел [45]. Убежденный, повидимому, в том, что БончБруевич прямого ответа не даст и что разрешения уехать за границу не последует, Павлов оставил это письмо без ответа. Вскоре после этого он со общил иностранному посетителю, что «пытался несколько раз добиться разрешения покинуть страну, но безрезультатно» [46].

В ноябре 1920 г. Ленин был обескуражен письмом шведского Красною Креста в советское правительство с предложением раз Павлов и большевики 699 решить Павлову эмигрировать в обмен на высылаемую петро градским больницам помощь, большевистскому руководству стало очевидно, как далеко простираются интернациональные связи Павлова *. Ожидая нежелательной реакции со стороны эмиграционных кругов, Ленин тщательно готовил ответ Красно му Кресту и запросил Семашко, может ли он прямо написать, что Павлов не хочет покидать страны. Такое заявление, ответил Семашко, было бы «рискованно» [48].

В процессе подготовки своего ответа Ленин получил от Э. Енч мена, уполномоченного заместителя наркома просвещения М. Н. Покровского, подробную докладную записку об условиях в лаборатории Павлова в Институте экспериментальной медици ны. Создатель своеобразной «новой биологии», якобы объединив шей марксизм и физиологию Павлова, Енчмен провел в павлов ской лаборатории последние дни декабря 1920 г. Он сообщал о «полной гибели огромной инициативы этого единственного в мире ученого, несмотря на, повидимому самое доброе, желание тов. Зиновьева осуществить намерение тов. Ленина». Лаборато рия была «совершенно закрыта и заморожена», ее личный состав сократился с 25 до двух человек, и все (около 100) ценные лабо раторные собаки подохли, отравившись доставленными для их подкормки отбросами от производства искусственного хлеба.

Старый 72летний труженикэнтузиаст Павлов, чтобы про быть в лаборатории с лучиной в руках два часа (вместо прежних пяти – недостаток света и отсутствие людей делают излишним более долгое пребывание в лаборатории), полный изумительной энергии, тратит ежедневно и силы и время (помимо чистки кар тофеля на дому) на путешествие пешком из дома в лабораторию и обратно (трамвайные очереди лишают старика возможности пользоваться трамваем), т.е. проходит расстояние в двадцать верст **.

* В письме от 15 марта 1921 г. Уолтер Кеннон объяснил А. И. Ринге

ру, что друг Павлова, профессор Йоханссон, «тесно связан со швед

ским Красным Крестом и имеет прямые связи с Петроградом». Кен

нон писал, что шведский Красный Крест может служить инстанцией,

через которую деньги, собранные для Павлова на Западе, могут быть

пересланы в Петроград [47]. Я благодарю дра Сола Бенисона (Saul

Benison) за информацию об этом письме и о других относящихся к

этой теме материалах из коллекции Кеннона.

** См. [49, л. 8]. Копию этого письма с пометками Ленина см. в [50].

(Фактически это расстояние составляло не 20 верст, а около

6,5 км. – Сост.) 700 Д. ТОДЕС

Ясно, заключил Енчмен, что государство всеми возможными административными мерами должно организовать помощь Пав лову.

Это согласовывалось с тем, о чем думал Ленин. Он обсудил с Покровским, Семашко и другими оба вопроса – ответ шведско му Красному Кресту и государственное постановление об улуч шении условий жизни и деятельности Павлова. Красному Кресту было сообщено, что Павлову не может быть позволено покинуть страну, так как «Советская Республика вступила в период ин тенсивного хозяйственного строительства, что требует напряже ния всех духовных и творческих сил страны» [51, л. 2].

Кульминацией всех этих обсуждений было издание порази тельного по содержанию постановления Совнаркома, датирован ного 24 января 1921 г. Названное «Об условиях, обеспечивающих научную работу академика И. П. Павлова и его сотрудников», постановление гарантировало Павлову привилегированное мес то в советской науке. В нем говорилось о создании специальной комиссии, включавшей известного писателя Максима Горького и руководящих чинов Петросовета, с целью организации «наи более благоприятных условий» для научной деятельности Пав лова. Ученому даровали право собственности на «роскошное» издание его научных трудов в России и за границей, для его се мьи выделялся специальный продовольственный паек, равный «по калорийности» двум академическим пайкам, квартиру Пав лова и его лаборатории постановлялось обставить «максималь ными удобствами» *.

Через день после издания постановления Наркомат просвеще ния послал ученому письмо, представляя ему некоего «тов. Алей никова» в качестве «ученого консультанта». Алейников был уполномочен принять «целый ряд мер» для облегчения работы Павлова. В письме далее говорилось: «Мы чрезвычайно были бы заинтересованы в том, чтобы Вы остались в пределах РСФСР, производили бы здесь Ваши работы без ущерба и для Вас лично, и для Ваших занятий. Если же, несмотря на такие наши мероп риятия, Вы настаивали бы на переезде Вашем за границу, то желательно было бы и по этому поводу уговориться относитель но целого ряда обстоятельств… Надеюсь, что, каковы бы ни были результаты разговоров, Вы, во всяком случае, не будете иметь оснований к каким-либо претензиям против Советской власти, от души желающей устроить Вашу жизнь настолько комфорта

* Это постановление было широко опубликовано. См., например, [52,

с.165]. Павлов и большевики 701 бельно, насколько это мыслимо в нашей обнищавшей в великих испытаниях стране, и во всю ширь использовать Ваши исклю чительные дарования» [53, л. 24].

Жена Павлова, Серафима Васильевна, резюмировала их по нимание политики большевиков следующим образом: «Дать Ивану Петровичу картбланш на все, что он пожелает, но за гра ницу не пускать ни в коем случае» *.

Предоставленный Лениным «павловский паек» был особой советской привилегией. Введенные в обиход в связи с нехваткой продовольствия в русских городах, эти пайки, получаемые в специальных магазинах в обмен на напечатанные государством купоны, играли необычайно важную роль: они поддерживали жизненный уровень людей и позволяли учреждениям привле кать и удерживать кадры. Содержание продовольственных пай ков различалось в зависимости от статуса получателя. Порожден ные «блатом», они были одним из ранних проявлений политики привилегий, которая отделила некоторые лица и целые группы людей от остального населения Советской России. «Специальный улучшенный паек» Павлова действительно был роскошным по тем временам. Его месячное содержание включало 70 фунтов пшеничной муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов свежей рыбы, 3 фунта черной икры, 10 фунтов бобов, гороха, чечевицы и фа соли, 4 фунта сыра, 5 фунтов сухофруктов, 750 штук папирос и пр. [55, л. 25]. Ответная реакция Павлова продемонстрирова ла ту позицию, которую он занял в своих взаимоотношениях с советским государством. Первоначально ученый отказался при нять этот паек, поскольку он и его жена находят «для себя не приемлемым быть в привилегированном положении сравнитель но с нашими ближайшими товарищами» **. Государство верно

* См. [54, л. 123]. Здесь, как очевидно, сущность дела заключалась в

необходимости «достичь соглашения по поводу целого ряда обстоя

тельств». Исходя из своего опыта, основываясь на устных сведени

ях, Павлов и его жена подразумевали в этой фразе возможность не

приятных последствий для членов семьи, семейной собственности и

обещание хранить молчание за границей. В своих воспоминаниях

Серафима Васильевна добавила, что Павлова в то время настойчиво

обхаживали ученые ряда стран, в том числе и из США. То же самое

так часто повторялось в мемуарной литературе, что, возможно, ис

точником для всех подобных сообщений был сам Павлов. Как мы

увидим ниже, архивные документы показывают, что подобное утвер

ждение не имело под собой оснований.

** См. [56, л. 420]. Луначарский вспоминал, что Павлов дважды отка

зывался от специального продовольственного пайка, пока им не были

обеспечены «все ученые» [57, л. 51]. 702 Д. ТОДЕС расценило ответ Павлова – не как отказ от личных привилегий, а как просьбу о расширении помощи ученым. В январе 1921 г. Митрофанов ответил на постоянные запросы Кремля о мерах, принятых в отношении Павлова, следующее: «В отношении лич ной жизни проф. Павлова не удается сделать ничего, т. к. он упорно отказывается от помощи. Он говорит, что не может пользоваться теми привилегиями, которыми не пользуются его коллеги… Положение проф. Павлова можно улучшить предос тавлением для наиболее крупных ученых Питера семейных пай ков; в таком виде, вероятно, он будет удовлетворен» [58, л. 26].

Вскоре ученые Петрограда были обеспечены пайками (хотя и не столь обильными, как павловский) – Павлов добился своего. Это не только облегчило его совесть, но укрепило его контроль над лабораториями и стало дополнительным стимулом для ра боты сотрудников.

В то же самое время Павлов начал наводить справки о своих возможностях в случае выезда на Запад. Результаты были неуте шительными. Его иностранные коллеги, включая Роберта Тигер штедта в Хельсинки, Эрнеста Старлинга и Уильяма Бэйлиса в Лондоне, Уолтера Кеннона, Саймона Флекснера и Френсиса Бе недикта в США, могли справляться о его положении через различные каналы Красного Креста, собирать деньги, чтобы облегчить ему жизнь в России, посылать из Хельсинки мясо для его собак и даже, повидимому, могли оказать ему скромную материальную поддержку в таких относительно недорогих для жизни местах, как Копенгаген, Стокгольм и Хельсинки *. Но они не могли предложить ему академической должности, с обшир ными средствами и персоналом, необходимыми для ведения исследований на уровне, достойном Павлова. Английский исто рик Тилли Тенси выяснила, что в феврале 1921 г. Эрнест Стар линг, профессор физиологии университетского колледжа в Лон доне, направил в Совет по медицинским исследованиям запрос о деньгах для поддержки Павлова. Совет отказал, сомневаясь в том, что 72летний Павлов способен руководить новыми иссле дованиями **.

* См. [59]. В письме от 28 апреля 1921 г. Павлов попросил Бенедикта

оценить его возможности на Западе. Бенедикт в своем письме от

27 мая 1921 ответил, что Павлов может рассчитывать на умеренную

поддержку в Швейцарии, Голландии или Англии. См. [60].

** Я благодарю дра Тенси из Wellcome Institute за сообщение мне об

этом инциденте и за разрешение просмотреть сделанный ею обзор

материалов Совета по медицинским исследованиям, находящихся в

[61]. По мнению дра Тенси, время между подачей Старлингом его

просьбы и получением отказа на нее исчисляется неделями. Павлов и большевики 703

В июне 1921 г. Флекснер и Кеннон также, в свою очередь, получили поразительные сообщения из Красною Креста. Эрнест Бикнель, действующий директор по иностранным делам в Аме риканском отделении Красного Креста, передал им телеграмму от представительства Красного Креста в России. В ней говори лось, что Павлов «может вскоре получить разрешение на выезд из России. Саймон Флекснер очень хочет приезда Павлова в Америку». Бикнель попросил Флекснера написать письмо в Государственный департамент с просьбой обеспечить Павлова визой. Флекснер в своем ответе уверил приведенного в замеша тельство Кеннона, что «никогда ничего не предпринимал в пла не побуждения Павлова приехать в Америку; как раз наоборот». Он телеграфировал Бикнелю: «Ничего не знаю о предложении Павлову приехать в Америку, и без гарантий его обеспечения рассматриваю его приезд как в высшей степени рискованный». Кеннон согласился с мнением, что для Павлова выезд в США был бы «катастрофической ошибкой» *.

Почему тогда Павлов остался в России? Следующий ход рас суждений кажется наиболее вероятным. Павлов не хотел поки дать родину и начинать свою жизнь заново, но материальные лишения, сердечная боль по поводу происходящего в России и невозможность продолжать в России свою научную деятельность подтолкнули его к мыслям об эмиграции. По зрелом размышле нии он счел эту идею неприемлемой. Хотя большевики не мог ли, вероятно, помешать серьезно настроенному эмигрировать Павлову выехать из России, тайный отъезд обещал быть для нездорового, преклонных лет человека и его семьи по меньшей мере очень тяжелым. И что ждало его на Западе? В лучшем слу чае – скромная жизнь в отставке, в чужой культуре, в чужой стране, где он, чрезвычайно гордый человек, зависел бы от бла готворительности коллег и не мог продолжать научную работу, составляющую смысл его жизни. Перспективы Павлова в рево люционной России к середине 1921 г. были много оптимистич нее: с концом гражданской войны возвращалась стабильность, и сам Ленин подтвердил заинтересованность государства в рабо те и благополучии ученого.

К середине 1921 г. «переговоры» между Павловым и больше виками определили контуры их взаимоотношений. Большеви ки не позволят Павлову эмигрировать, но они распространят

* См. [62]. Напрашивается очевидный вопрос, ответа на который в

настоящее время нет: кто сообщил Красному Кресту о том, что Флек

снер «очень хочет приезда Павлова в Америку?» 704 Д. ТОДЕС специальные привилегии на него и его лаборатории. Со своей стороны Павлов мог рассчитывать на международную поддерж ку, но только в России он мог получить условия, необходимые для продолжения его исследований на должном уровне. Остава ясь на родине, он получает возможность руководить своими ла бораториями без вмешательства правительства. Кроме всего прочего, этот «договор» между ученым и государством оформился в то время, когда Павлов резко критиковал большевиков и на стаивал на том, что подобная критика – дело его чести.

ПРЕУСПЕВАЮЩИЙ ДИССИДЕНТ

В 1920е гг. Павлов был открытым и бескомпромиссным кри тиком большевиков. Защищенный своим привилегированным положением, он публично атаковал государственную политику на общественных собраниях, где другие инакомыслящие уже давно были вынуждены замолчать. Его репутация распростра нилась далеко за пределы Петербурга (где аудитории его были переполнены ожидающей политического фейерверка публикой) к окраинам России, откуда ссыльные и рядовые жители писали ему о своих горестях, рассчитывая на сочувствующего слуша теля.

Но тот же особый статус, который позволял Павлову открыто критиковать советскую власть, неизбежно привел к сложным повседневным отношениям с ее представителями. Чтобы руко водить научной империей и использовать свои привилегии на пользу себе и другим, он должен был завязать деловые отноше ния с коммунистической партией. Так, к концу 1920х гг., про должая резкие выступления в адрес большевиков, Павлов нала дил ровные рабочие отношения с государственным аппаратом и двумя влиятельными коммунистами, Львом Федоровым и Ни колаем Бухариным.

Благодаря щедрости государства лаборатории Павлова ожи ли во второй половине 1921 г. К этому времени, как вспоминал один из сотрудников Института экспериментальной медицины, они «приобрели особенно уютный, чистый и красивый вид» [63, л. 39]. Обновленные и переоснащенные лаборатории были уком плектованы новым, гораздо более многочисленным персоналом, который обеспечил лабораторное производство Павлова необхо димыми «умелыми руками». В 1921 г. Павлов покинул одну из трех своих лабораторий, выйдя в отставку из Военномедицин ской академии (отчасти, повидимому, в знак протеста против Павлов и большевики 705 проводившейся там «чистки» студентов из духовенства). Эта потеря тем не менее была более чем компенсирована расширением двух других его лабораторий – в Институте эксперимен тальной медицины и Академии наук. Работа Павлова обеспечи валась доступом к особому валютному счету (для приобретения литературы и иностранного оборудования), его многочисленные просьбы о специальном фондировании автоматически одобря лись Совнаркомом и Ленсоветом, он имел возможность ездить за границу (например, в США в 1923 и 1929 гг.) и посылать туда своих сотрудников для изучения иностранной техники и пропа ганды учения об условных рефлексах.

Благодаря государственной поддержке статус Павлова стал намного весомее, чем в дореволюционные годы. К примеру, в 1921 г. один из его сотрудников, Г. П. Зеленый, стремясь к ин теллектуальной независимости, не слишком поощряемой Пав ловым, обратился к государству за средствами на создание сво его собственного института для изучения поведения животных. Это предложение было передано Павлову, чья критика стала ре шающей [64]. Другое письмо Зеленого, в котором он высказал Комиссариату здравоохранения свое мнение о том, что Павлов слишком стар для руководства лабораториями и не справляется со своей работой, было также переправлено ученому *.

СТРАСТНЫЙ КРИТИК

В дореволюционное время Павлов традиционно посвящал свою первую в академическом году лекцию так называемым «общим темам» – Тургеневу, например, или мировой войне. После 1917 г. ее главной темой стали исключительно ужасы большевизма **.

Например, в сентябре 1923 г. он обратился к аудитории, со бравшейся в переполненном зале Военномедицинской акаде мии, с развернутой эмоциональной критикой брошюры Николая

* Конради Г. П . Интервью, записанное Ю. А. Виноградовым 18 июня

1969 г.; Сергеев А. А. Рассказы разных лиц об Иване Петровиче Пав

лове [65, л. 23]. Письмо Зеленого обнаружить в архивных материа

лах не удалось.

** Заметки с его комментариями в сентябре 1920 г. и краткое содержа

ние его антибольшевистской лекции в сентябре 1919 г. хранятся в

[66]. В своей лекции в сентябре 1923 г. он сказал: «Последние годы

я [первую] лекцию посвящаю внутреннему состоянию России» [67,

л. 1]. 706 Д. ТОДЕС Бухарина «Пролетарская революция и культура» (1923) *. «Лю бимец нашей партии» (по выражению Ленина), Бухарин был членом Центрального Комитета и хорошо известным партийным теоретиком, уделявшим много внимания, в частности, науке и научной политике [70].

В речи Павлова развивались две главные темы. В первой, обращенной к патриотическим чувствам слушателей, он обвинял большевиков в пренебрежении национальными интересами Рос сии в погоне за химерой мировой революции: «Господа, может быть, вы теперь переделались в интернационалистов, но я был, есть и останусь русским человеком, сыном родины, ее жизнью прежде всего интересуюсь, ее интересами живу, ее достоинством укрепляю свое достоинство. Я был даже немало удивлен, когда произошла русская история крупнейшего значения и когда пе редо мною стал вопрос: быть или не быть родине, когда я боялся за судьбы родины… Это истина, если я скажу, что я прямо как бы потерял основной смысл в своей научной деятельности при мысли, что родина погибла. Для кого же я тогда стараюсь? Вот мои истинные чувства… С одной стороны – с мыслью о физио логии, а с другой стороны – с мыслью о том, что ждет мою ро дину, к чему все это приведет?» [67, л. 1].

«Я только что сделал большое путешествие… – сообщил он аудитории, – я не вижу того, что бы указывало на возможность мировой революции…» [67, л. 3].

Второй главной идеей лекции была угроза разрушения рус ской науки политикой большевиков. Павлов резко критиковал аргумент Бухарина о том, что партия уничтожит «анархию куль турноинтеллектуального производства», используя те же прин ципы планирования, как и при производстве текстиля и кол басы.

«…В последнее десятилетие мы имеем не только выдающихся представителей науки, но имеем уже генерацию ученых лю дей. И что же выйдет, если эту самую науку будут третировать

* Личная библиотека Павлова содержит три книги Бухарина. Его ко

пия «Пролетарской революции и культуры» с возмущенными под

черкиваниями, вопросительными знаками и «NB» сохранилась в

архиве Квартирымузея И. П. Павлова в СанктПетербурге. Маши

нописный экземпляр лекции хранится в архиве Павлова [67]. Текст

был частично опубликован в [68]. Стенографическая запись этой

лекции была тайком вывезена из России одним из сотрудников Пав

лова, физиологом из американского Университета Дж. Хопкинса

У. Х. Гентом. Переведенная на английский язык Гентом или его же

ной, эта лекция была опубликована в [69]. Павлов и большевики 707 люди, которые сами признают, что они ничего в этой науке не знают? Разве это не чрезвычайная опасность для науки?.. А та кие признаки у нас налицо. Посмотрите, до какой степени у власти теперешней легкое обращение с наукой! Из Одесского университета было выброшено 15 наиболее талантливых профес соров, представителей науки… Я слышал от одного ученого, при ехавшего на съезд патологов, что почти весь Новороссийский университет раскассировывается, все факультеты от заведенных порядков бегут. То есть довольно большая старая единица на учной России – Одесский университет – упраздняется… Сара товский университет закрывается… Что ж это такое? С одной стороны, хотите анархию этого самого культурноинтеллектуаль ного производства уничтожить. Что же —эту анархию уничто жают таким образом, что уничтожаются все университеты? К чему это приведет, как разберутся науки: что стоит, а что не стоит?» [67, л. 9].

Те же неопытные руки, говорил Павлов, невежественно ста рались проникнуть в сердцевину организации науки, все пе ределывая, постоянно пересматривая программы, отменяя «признанные всем светом порядки», уничтожая докторские сте пени *.

Центральный Комитет затребовал стенограммы высказыва ний Павлова, и три ведущих члена ЦК вскоре дали заключение. Зиновьев и Троцкий подвергли Павлова критике в обращениях к Конференции научных работников **. (Одновременно со сво ей открытой полемикой Троцкий написал Павлову уважитель ное письмо, предлагая ему оценить психоаналитическую теорию Фрейда под более «точным углом зрения теории условных реф лексов» [72; 73].) Мнение Бухарина – «О мировой революции, нашей культуре и прочем (ответ профессору И. Павлову)» – было опубликовано в начале 1924 г. и намеренно перепечатано в партийном журнале ВМА ***.

Вскоре Павлов стал национальным символом политического противодействия. Один из широко распространенных слухов,

* Среди отмененных элементов традиционной научной организации

были профессиональные звания и докторские степени. Последнее

было особенно неприятно для Павлова, так как кандидаты на полу

чение докторской степени составляли основную рабочую силу в его

лабораторном производстве. В 1934 г. Совет Народных Комиссаров

восстановил звания и степени.

** Содержание ответов Зиновьева и Троцкого было обобщено в [71].

*** См. [74], а также [75; 76]. Ответ Бухарина переиздан в [77, с. 225—

259]. 708 Д. ТОДЕС вызванный его протестами против преследования религии, утверждал (ошибочно), что он сам был верующим. Личный ар хив ученого содержит много писем и просьб от тех, кто обращался к нему как к инакомыслящему. Например, в 1925 г. ссыль ный «Лука, епископ Ташкентский и Туркестанский», тепло поздравил Павлова с его 75летием и извинился за запоздалое приветствие. «Изгнанный за Христа на край света», он только что узнал о юбилее Павлова. «Кроме глубокого уважения, – пи сал он, – примите любовь мою и благословение мое за благоче стие Ваше, о котором до меня дошел слух от знающих Вас». Павлов отвечал: «Глубоко тронут Вашим теплым приветом и приношу за него сердечную благодарность. В тяжелое время, полное неотступной скорби для думающих и чувствующих, чув ствующих почеловечески, остается одна жизненная опора – исполнение по мере сил принятого на себя долга. Всей душой сочувствую Вам в Вашем мученичестве» [78].

Политическое сопротивление ученого государственной поли тике в области науки достигло своего пика в 1928—1929 гг., когда под нажимом коммунистической партии проводилась кам пания по избранию в Академию наук назначенных ею кандида тов *. В октябре 1928 г. Павлов вышел из состава Комиссии по назначению новых академиков, протестуя против ее «явно по литического» характера [80, л. 262]. На другой день он послал руководству Академии письмо с просьбой включить в официаль ный протокол следующее: «Я считаю своим долгом обратить ваше внимание на важную черту приближающихся выборов в Академию наук. Впервые в истории нашей Академии, насколько мне известно, государство перед выборами заявляет о желатель ности избрания тех или иных кандидатов. Все органы государ ства (пресса, руководство высших учебных заведений и обще ственных организаций) воинственно настаивают на исполнении его желаний. Мне кажется, что это оскорбляет достоинство Ака демии и ляжет тяжелым грузом на совесть академиков. Было бы справедливее, если бы государство прямо назначало в Академию лучших с его точки зрения людей. А как действует на людей его нынешний образ действий?! Я приведу в пример событие, про исшедшее 3 или 4 года назад. Тогдашний председатель гориспол кома Зиновьев подверг работников образования следующей про цедуре: “Выдвинута резолюция. Кто против?” – Молчание. – “Резолюция принята единогласно”. В те дни я встретил одного моего товарищапрофессора и поделился с ним своим возмуще

* О большевизации Академии наук см. прекрасную статью [79]. Павлов и большевики 709нием по этому поводу. Я должен добавить, что этот мой товарищ имел репутацию исключительно честного человека. Ответ его был следующим: “А чего вы хотите? Разве вы не знаете, что сей час любое возражение —это самоубийство?”

Нельзя не признать, что наша текущая ситуация возлагает на нас огромную ответственность» [80, л. 308].

Непримиримость Павлова часто приводила в расстройство С. Ф. Ольденбурга, непременного секретаря Академии наук, по лагавшего, что последняя может уцелеть, только повинуясь тре бованиям коммунистической партии. Во время одного особенно горячего заседания он и другие академики разошлись с Павло вым во мнениях о тактике действий. Когда В. И. Вернадский предложил согласиться с настоянием партии голосовать за кан дидатов списком, а не индивидуально, Павлов взорвался: «То, что вы предлагаете – это лакейство!» Попытки успокоить его по терпели полный крах. Павлов почти кричал, что большевикам надо себя показать, что их нечего бояться, что никаких предва рительных переговоров не нужно, что каждый может и должен поступать индивидуально и т. п. Сергей (Ольденбург) ему очень запальчиво сказал, что ему, Ив. Павлову, разрешается говорить все, что угодно, что его не тронут, поскольку он находится в при вилегированном положении, поскольку, как всем известно, и это утверждают сами большевики, он идейный лидер их партии. Павлов вскипел снова! Это было ужасно! *