Текст книги "И.П.Павлов PRO ET CONTRA"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Иван Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 61 страниц)
Ю. М. КОНОРСКИЙ
Павлов – ученый и человек
Я хочу рассказать некоторые мои воспоминания о Павлове, которые относятся к тому времени, когда я работал с ним в на чале 30х гг. Если какойлибо человек достигает таких значи тельных успехов, как Павлов, и оставляет после себя наследство, столь же значительное как по величине полученных данных, так и в идейном отношении, то мы, естественно, заинтересованы узнать, как и каким образом он это совершил, чтобы понять, ка ковы же были психофизиологические особенности этого челове ка, которые обеспечили ему возможность таких достижений? Конечно, он всеми был признан гением. И те, кто не имел слу чая даже встречать его, могли читать о нем и знать о его деятель ности. Еще более значительным является то, что первое впе чатление от встречи с ним не исчезало и не выцветало, когда кому-нибудь приходилось узнавать его лучше, как это часто бы вает при знакомстве с великими людьми.
После работы у Павлова в течение двух лет я все еще чувствую к нему то же восхищение, которое он вызвал у меня, когда я встретил его в первый раз. И даже больше – это восхищение выросло и стало глубже. И другие люди, которые работали с ним, говорили мне, что они испытывали те же самые чувства к Пав лову. Но сказать просто, что он был гением, это означает приме нить «интеллектуальное сокращение» для того, чтобы бросить общую идею, характеризующую его достижения, и выразить этим все то, что было им сделано для своих современников. Ибо слово «гений» ничего не объясняет, не объясняет, как была про изведена его работа и в каких особых качествах сокрыта тайна его уникального положения в науке. 442 Ю. М. КОНОРСКИЙ
ИСКУССТВО ХИРУРГА
Чтобы начать с освещения одного из его наиболее поражаю щих свойств, я хотел бы напомнить, что он был блистательным хирургом. К несчастью, я имею сведения об этом из вторых рук. К тому времени (1931), когда я приехал к нему работать, он по чти прекратил производить операции сам. Однако мне расска зывали, что следить за его работой во время операции было не обычайно интересным жизненным опытом. Его хирургическая четкость, стиль и безошибочная точность были изумительными, но затрудняли работу с ним ассистентов во время какойлибо операции. Прежде всего он оперировал левой рукой, что было весьма неудобно для ассистента (оперируя, Павлов с одинаковым искусством владел обеими руками, а писал он правой рукой).
Другой фактор, который делал работу с ним трудной, – его быстрота. Ассистенты просто не могли поспевать за ним. Это вызывало в нем вспышки раздражения, гнев, и в этот момент его ассистенты превращались в нервных, неуравновешенных и неловких. Я читал в воспоминаниях о Павлове, что однажды, когда он демонстрировал довольно сложную операцию на желуд ке (операцию так называемого павловского желудочка) в присут ствии одного иностранного гостя, то тот думал, что Павлов про водит начальную фазу операции, а в действительности оказалось, что она была почти закончена.
Некоторое представление о его хирургическом искусстве, которое он обнаружил еще в самом начале своей научной дея тельности, можно получить из того факта, что открытие им секреторных нервов поджелудочной железы ожидало своего подтверждения многие годы, хотя сам Павлов демонстрировал это своим студентам.
Конечно, для физиолога хирургическое искусство чрезвычай но важно, потому что оно позволяет ему реализовать свои идеи. Мы знаем определенно, что многие из достижений Павлова были обусловлены его хирургической техникой, особенно в первой фазе его исследований, когда он работал по пищеварительным железам.
СПОСОБНОСТЬ К РАБОТЕ
Важной чертой личности Павлова была его необыкновенная способность работать. Казалось, что он был совершенно неуто мим. Все исследования, проведенные в его лабораториях, где Павлов – ученый и человек 443 было занято несколько десятков исследователей, производились не только под его непосредственным руководством, но также и при его личном участии.
Однажды он сам сказал: «До 75 лет я не знал, что такое быть утомленным», и я убежден, что эта фраза не была преувеличением, так как их он не любил.
Другим свойством была его изумительная память. Я не знал, уменьшилась ли в связи с возрастом сила его памяти в 1931 г., когда я узнал его, но знаю, что даже тогда он имел несравненно лучшую память, чем ктолибо из людей, работавших с ним. Он помнил имена и отчества всех своих настоящих и прежних уче ников (как достижением памяти он временами был склонен этим даже похвастаться), клички всех собак, на которых ставились опыты, и даже отдельные опыты на каждой собаке. Он мог при помнить все, что когдалибо слышал или видел. И в любом слу чае он точно вспоминал то, что ему было угодно, что он хотел вспомнить. Он не делал записей, но в нужный момент мог во зобновить в памяти данные из протоколов своих опытов или опытов учеников, которые, казалось, были похоронены: он был способен вернуться к ним в определенное время, когда присут ствовал на каком-либо опыте и следил за его ходом. Я убежден в том, что он один был способен охватить всю картину исследова тельской работы, которую проделала его школа, и хранил в сво ей памяти изумительное количество фактов.
СВОЙСТВА ЕГО УМА
Эти необыкновенные и существенные свойства Павлова и оп ределили его успех на научной арене, но они сами по себе недо статочны, чтобы отразить наиболее важные свойства его гения. Здесь все еще остается нечто большее, значительное, нечто не обычайно трудное для определения, которое из-за отсутствия бо лее точного слова мы могли бы назвать свойствами его ума.
Разум Павлова был необычайно богатым и многосторонним. Хорошо известно, что работы, проделанные его многочисленны ми учениками, были вдохновлены и руководились его мыслями и идеями – этот факт всегда с признательностью отмечался в статьях и работах его учениками. И его собственные статьи и лекции всегда носили отпечаток его личных концепций, гипо тез и синтезов, некоторые из них образовывали основу для совер шенно новых линий исследований, которые были предприняты позже его последователями. И все же весь этот печатный мате 444 Ю. М. КОНОРСКИЙ риал представляет собой лишь часть того, о чем он думал и гово рил.
Богатство идей, живость его мысли, его необычайное видение в науке и изобретательность – все это могло быть воспринято наиболее полно теми, кто вступал с ним в контакт и имел воз можность слушать его или беседовать с ним. Он всегда был го тов к дискуссии, и в тот момент, когда не был занят на опытах, Павлов охотно обсуждал проблемы, связанные с эксперимен тальной работой лабораторий, или более общие вопросы, такие как потенциальная сфера и практическое применение учения об условных рефлексах. Эти дискуссии являлись ежедневным обы чаем жизни его лабораторий – они рождали высоковозбуждаю щую атмосферу для коллективного труда и давали каждому удовлетворение в сознании своего участия в работе этой школы как целого.
Павлов пришел к своим открытиям благодаря процессу, кото рый Ньютон назвал «непрерывным думанием над предметом». Скромность этого определения может внушить мысль, что лю бой человек, кто тренировал себя путем упражнения своих умственных способностей к «непрерывному думанию», может делать это по своей воле. Конечно, это не так, ибо непрерывное думание о каком-нибудь вопросе является столь трудным про цессом, что многие люди, если не большинство, не способны этого делать.
Я применил это выражение в отношении Павлова, хотя думание для него было нечто иное, что не всегда помогало ему рабо тать: это была страсть, которой он не мог противостоять, и эта страсть нагнеталась, потому что думание приходило к нему в виде новых идей так непринужденно и было так плодотворно, что, применяя его собственное выражение, оно «было его посто янным существом», подкрепленное положительными результа тами его открытий.
Для Павлова характерно то, что он не любил нерешенных проблем и желал найти скорее временное решение, чем не иметь никакого ответа. Было очень интересно следить за тем, как он постепенно модифицировал и развивал свои идеи, пока они не начинали его удовлетворять. И здесь, если позволительно откло ниться от темы, я хотел бы рассказать об одном эпизоде, очевид цем которого я был сам. Одна из сотрудниц Павлова, женщина, не отличавшаяся особенно критическим умом, пришла однаж ды к нему за объяснениями в связи с опытом, который она про вела. Павлов, в этот момент занятый чемто другим, попытался избавиться от нее, высказав, очевидно, неправильное и даже не Павлов – ученый и человек 445 сколько наивное суждение. Позже, когда он обсуждал с нею ее опыты, она процитировала его «объяснение». Павлов рассвире пел и спросил: «Кто сказал вам такой вздор?» – затем расхохо тался, когда он узнал, что этот «вздор» был его собственными словами. Павлов обнаруживал большую эластичность ума при создании новых концепций. Он был готов признать ошибки и отрекался от идей, даже если они были дороги ему, когда убеж дался в их необоснованности. Даже если он пылко защищал ка куюлибо концепцию и оказывалось, что он ее трактовал догма тически, то никогда не утрачивал присущую ему способность к самокритике и даже к скептицизму.
Он мог рассматривать себя и свою школу как разведыватель ный отряд и был способен говорить, что в отношении некоторых проблем «мы еще слишком грубы» и «другие исследователи дол жны пытаться решать их». Это и было причиной того, что он любил видеть своих учеников идущими своим собственным пу тем и отклонившихся от обычаев его школы. Он знал, когда их следует подвергнуть острой и неистовой критике. И поскольку его школа была сконцентрирована, он обозревал ее всю, и поэто му всякая работа, опубликованная под его руководством, оста валась в гармонии с его учением.
Я вспоминаю заседание, на котором известный советский ги столог атаковал теорию Павлова о локализации функций в коре на основании современных гистологических данных. Павлов за щищал свою теорию с необычайной энергией, безжалостно раз рушая аргументы своего оппонента. Казалось, что он убедил свою аудиторию, что эти контраргументы, которые он выдвигал, были неопровержимы. Но хорошо его знавшие были убеждены, что Павлов не забудет возражений и обвинений своего оппонента. И действительно, когда на одной из своих недельных конференций он прочитал свою статью об условных рефлексах (предназначен ную, я думаю, для энциклопедии), там не было ничего о локали зации функций в коре. Когда Павлова спросили, почему он ни чего не написал о своей теории локализации, он ответил, что в этой статье хотел бы иметь дело только с предметом, в котором абсолютно уверен, эту же теорию не считает достаточно доказан ной, и процитировал возражения гистолога, с которым он так ожесточенно спорил.
Этот дар самокритики в сочетании с силой его творчества обес печили ему способность рассматривать проблемы с таких разно образных сторон, что все его научные предположения и гипоте зы имели дух необычайной мудрости. 446 Ю. М. КОНОРСКИЙ
Он имел дар откровенности, его сжатая речь, воодушевленная энтузиазмом, пронизывала его беседы. Он ненавидел употребление слов ради успокоения или для того, чтобы обеспечить боль ший эффект. Однажды он сказал одному своему наиболее болт ливому ассистенту: «Вы находитесь во власти слов». Речь Павлова была свободна от повторений, столь характерных для людей в годы их успеха.
Естественное обаяние Павлова, любовь к научной деятель ности, которая излучалась его цельной личностью и заражала других его собственным пылом, его мудрость и простота – все эти качества давали ему необычайную власть над всеми, кто вступал с ним в контакт. К этим качествам мы должны приба вить еще и талант учителя, и дар администратора, которые обеспечили возможность координировать работу многочислен ных сотрудников и создать единственное в своем роде монумен тальное сооружение – его школу.
ПАВЛОВ ЧЕЛОВЕК
Я попытался коснуться наиболее характерных черт разума и личности Павлова, которые, по моему убеждению, сделали его гениальным человеком. Я не имею никаких иллюзий о том, что эти черты слишком далеки от полноты и что существуют мно гие грани его сложной личности, о которых я не упомянул. Я также отдаю себе отчет в том, что то полотно, на котором я эс кизно попытался нарисовать портрет этого великого ученого, может оказаться несколько односторонним, так как я мало вни мания уделил Павловучеловеку. Я боюсь, что для меня эта за дача совершенно не по силам. Я хотел бы только добавить, что из всех черт, которыми я был восхищен в нем, наиболее при влекали меня его гуманность и простота. Эти качества обнару живались во всем, что бы он ни делал, – выражал ли он сомне ния относительно своей собственной деятельности или сиял энтузиазмом и динамической верой юности, после того как были получены неожиданные результаты, или когда он давал место своей слабости, сварливо и упрямо отстаивая свою точку зрения, и признавал ошибку, только когда остывал.
<1949>
Э.А. АСРАТЯН
Страницы воспоминаний об И.П. Павлове
На мою долю выпало счастье с 1930 по 1936 г., т.е. до конца жизни Павлова, быть его учеником и постоянным сотрудником, общаться с ним часто и регулярно, испытывать на себе обаяние его значительной личности.
Здесь я хочу поделиться воспоминаниями об Иване Петрови че, которые характеризуют его как учителя, мыслителя, чело века и гражданина. Мне хочется набросать также отдельные, известные мне штрихи существовавшего у него критического, бунтарского отношения к новым социальным порядкам в нашей стране и привести несколько интересных эпизодов из заверша ющего этапа его длительной политической эволюции, процесса его превращения в искреннего патриота социалистической ро дины, вдохновенного трибуна нашей новой жизни.
Иван Петрович, как истинный демократ и пламенный патри от, всей душой приветствовал самые кардинальные изменения, внесенные Великой Октябрьской революцией в жизнь нашей страны. Ему – выходцу из народных низов и великому труже нику – близко и дорого было то, что советской властью была «уничтожена дикая пропасть между богатыми и бедными», что в нашей стране благодаря установлению новых справедливых социальных порядков общественное благо распределяется по трудовому признаку, что горячо любимый и великий русский народ впервые в мировой истории установил подлинное равен ство и братство народов в нашей многонациональной стране, что новые хозяева страны уделяют громадное внимание просвеще нию широких народных масс, подъему общего культурного уров ня страны, развитию науки.
Однако маститый физиолог не сразу понял и осмыслил всю глубину и величие происшедших после Октябрьской революции исторических изменений в нашей стране. В течение некоторого 448 Э. А. АСРАТЯН времени многие стороны нашей новой жизни не были поняты им. Будучи человеком науки «с ног до головы», поглощенным своей научной работой, он не всегда умел быстро и правильно ориен тироваться во всем том, что происходило в нашей стране. Изве стную роль в этом играли некоторые отсталые от жизни, а то и враждебные советской власти лица.
Прошли трудные времена. Молодая советская власть, победо носно завершив гражданскую войну, успешно претворяла в жизнь грандиозные планы хозяйственного и культурного разви тия страны. Иван Петрович следил за этим с напряженным вни манием. Он настороженно и взволнованно прислушивался к биению пульса нашей новой жизни и с каждой очередной побе дой социализма все больше расставался со своими прежними представлениями о ней.
Последний этап длительной политической эволюции Ивана Петровича, к которому относятся некоторые эпизоды моих вос поминаний о нем, протекал, как мне кажется, особенно бурно. Очень скоро у великого ученого и пламенного патриота разлете лись как дым все его прежние сомнения в успехе социализма в нашей стране, и он со свойственной ему прямотой всецело стал горячим сторонником и трибуном нашей новой жизни.
Мое знакомство с Иваном Петровичем, мои посещения руко водимых им научных учреждений и еженедельных научных собраний по средам (1926—1930), а также первые годы моей постоянной работы у него (1930—1936) совпали с периодом, когда в его лаборатории все еще существовала сложная ситуация для работы ученыхкоммунистов. Так, по крайней мере, мне ка залось. Некоторые лица, работавшие у Павлова, использовали любую возможность для того, чтобы помешать работе коммуни стов, ставших сотрудниками великого ученого. В Физиологиче ском институте Академии наук СССР, куда я был принят Ива ном Петровичем, ситуация в этом отношении была, быть может, сложнее, чем в физиологическом отделе Института эксперимен тальной медицины, где работало несколько ученыхкоммунис тов: Л. Н. Федоров, Н. Н. Никитин, Ф. П. Майоров, П. К. Дени сов, А. О. Долин и др.
Я начал работать с большим энтузиазмом, весьма интенсивно и как будто не без некоторого успеха. Вскоре, однако, убедился, что, несмотря на положительное отношение Ивана Петровича ко мне и к моей научной работе, мое пребывание и работа в Инсти туте связаны с большими трудностями.
Дело в том, что сам Павлов не принимал почти никакого уча стия в административной и хозяйственной жизни Института. В Страницы воспоминаний об И. П. Павлове 449 этом отношении подлинными хозяевами Института были неко торые из его научных сотрудников. Эти работники, относив шиеся ко мне отрицательно, не только видимыми и невидимыми путями чинили всевозможные препятствия моей научноиссле довательской работе, но всячески пытались дискредитировать и очернить меня в глазах Ивана Петровича.
После некоторого периода работы в таких сложных условиях я, к великой радости моей, увидел надежный выход из создав шегося положения. Меня выручила высокая и благородная чер та Ивана Петровича – определять свое отношение к своим со трудникам по их научным делам, по их конкретной научной работе и результатам, а не по разговорам о ней.
Хотелось бы рассказать о двух характерных в этом отноше нии эпизодах, связанных с моей работой в Институте.
Както весной 1931 г. Иван Петрович довольно сурово сооб щил мне, что он желает со мной поговорить по одному важному поводу и поэтому просит меня зайти к нему в Институт экспери ментально медицины (должен заметить, что почемуто Иван Петрович почти все более или менее важные частные разговоры назначал не в Физиологическом институте АН СССР, где я ра ботал, а в своем кабинете в Институте экспериментальной меди цины). В назначенный час я явился к нему, всерьез озадаченный неизвестными мотивами неожиданного свидания, на всякий случай имея при себе наготове новые результаты своей текущей работы для сообщения ему, если возникнет на то необходимость.
Встретил он меня вежливо, но довольно прохладно и пригла сил присесть. Сам он сидел глубоко в кресле, перекинув одну ногу на другую, с нахмуренным лицом, сосредоточенно смотря на свои руки, соединенные кончиками пальцев и поднятые до вольно высоко. С плохо скрытой раздражительностью он спро сил меня: верно ли, что я, в нарушение одобренных им общих правил работы Института, ставлю эксперименты по воскресным дням? (Следует отметить, что в то время все учреждения стра ны, в том числе и руководимый Павловым отдел физиологии в Институте экспериментальной медицины, работали по шести дневной неделе, а наш Институт – по семидневной неделе, со блюдая, кроме того, все церковные праздники.) Если это действи тельно так, то означает ли это, что я этими своими действиями желаю выразить своеобразный протест против установленных им порядков в Институте? В достаточной ли мере я осведомлен о том, что он не терпит никаких проявлений самовольничания в подчиненных ему учреждениях с чьей бы стороны это ни было? 450 Э. А. АСРАТЯН Если же мои действия обусловлены другими мотивами, то не сделаю ли я одолжение рассказать ему об этих мотивах.
Для меня было ясно, что ктото из сотрудников Института доложил Ивану Петровичу о фактах нарушения мною принято го распорядка научной работы и настроил его против меня. Не без значительного волнения я ответил ему, что мой учитель дол жен был знать, что я не скрываю никогда своего критического отношения к существующим в Институте порядкам, что это от ношение, равно как и свои убеждения по вопросу науки и поли тики, я привык выражать не окольными путями и средствами, а всегда прямо и открыто и что в данном случае мои эксперимен ты по воскресным дням и по дням церковных праздников про диктованы лишь специфическими особенностями текущей разработки моей научной темы и, значит, лишь интересами ра боты. Я стал далее рассказывать ему о существе дела (я разраба тывал тогда принцип так называемой системности в условнореф лекторной деятельности) и сообщил полученные новые довольно интересные результаты своей работы. Мне приятно было видеть, как во время моего рассказа с лица Ивана Петровича постепен но исчезало хмурое выражение, уступая место ясному и спокой ному, как его умные, острые и выразительные глаза наполняются теплотой. Должно быть, он был доволен моим ответом. Он учтиво и совсем другим тоном задал мне несколько вопросов по существу полученных данных и дальше стал говорить со мной весьма дружелюбно, как бы желая сгладить неприятное впечат ление от начала нашего разговора. Выразив одобрение по поводу постановки специальной серии опытов во все дни без перерыва и положительно отозвавшись о полученных мной фактических данных, Иван Петрович стал с увлечением рассказывать о своей научной молодости, с каким самозабвением он работал тогда, как долго задерживался в лаборатории, как работал по воскресень ям и праздничным дням, если это диктовалось научной необхо димостью. Должно быть, эти воспоминания о давно минувших днях молодости доставляли ему большое удовольствие. Он гово рил взволнованно, сильно жестикулируя, с выражением радос ти на лице и в голосе.
В этой связи должен заметить, что Иван Петрович вообще любил предаваться воспоминаниям о своем детстве, юношестве или о периоде своей научной молодости. Мы все много раз слы шали, как он то спокойно, то возбужденно, но всегда живо, про сто, красочно и увлекательно рассказывал о своих родителях, о детских забавах, о школьном периоде своей жизни, о семинар ских учителях, об увлечениях физиологией и передовыми идея Страницы воспоминаний об И. П. Павлове 451 ми великих русских просветителейдемократов середины про шлого столетия, о первом учителе по физиологии И. Ф. Ционе, о глубоком влиянии произведений отца русской физиологии И. М. Сеченова, о выдающихся физиологах Р. Гейденгайне и К. Людвиге, у которых он работал в молодые годы, будучи за гра ницей, о знаменитом русском терапевте С. П. Боткине, о различ ных периодах и эпизодах своей бурной, насыщенной жизни и особенно тепло о том периоде, когда он работал в убогой лабора тории при клинике Боткина.
Другой эпизод относится к зиме 1934/35 г.
В Физиологическом институте Академии наук начиная с 1932/33 г. я вел исследовательскую работу не только по физио логии условнорефлекторной деятельности, но с специального разрешения Ивана Петровича занимался также эксперименталь ной разработкой некоторых вопросов проблемы пластичности (приспособляемости) нервной системы. Это обстоятельство при вело к значительному увеличению общего числа моих подопыт ных животных и к необходимости усиления помощи техниче ского персонала как по уходу за оперированными животными, так и в постановке специальных опытов на них. Дополнительные хлопоты для технического персонала, увеличенная потребность в животных и некоторые другие обстоятельства, связанные с моей работой над новой и непривычной для Института пробле мой, резко ухудшили наши взаимоотношения с научноадмини стративными работниками Института, что весьма болезненно отразилось на темпах и продуктивности самой работы. Лишь благодаря поддержке Ивана Петровича эта работа продвигалась вперед, хотя я вложил в нее очень много времени и энергии.
Както зимой 1934/35 г. Иван Петрович явился в Институт в довольно сердитом настроении и, сев на привычном месте (у дверей камеры В. В. Рикмана, в широком коридоре Института), сразу начал раздраженный разговор с окружающими его сотруд никами на какуюто политическую тему.
Ясно было, что какойто факт сильно взволновал и рассердил его. Я ставил очередной опыт в своей камере, находящейся по соседству с тем местом, где обычно сидел Павлов. Речь его была мне хорошо слышна, и я следил за разговором Ивана Петровича и его окружающих, весьма озадаченный неожиданным оживлением его прежних оппозиционных настроений. Работники из научноадминистративного аппарата Института решили, очевид но, не упустить такого подходящего, к тому же по тем временам сравнительно редкого, случая озлобления Ивана Петровича по таким мотивам и, эффективно использовав момент, добиться его 452 Э. А. АСРАТЯН распоряжения о прекращении моей экспериментальной работы по проблеме приспособляемости нервной системы. Я с негодованием слушал, как они выдумывают всякие нелепости и препод носят все это доверявшему им ученому, возбужденному по ка комуто неизвестному мне поводу. Они говорили ему о том, что якобы в связи с моей работой по новой проблеме в жизни Инсти тута возникли большие затруднения, сильно тормозящие рабо ту Института в целом. В собачнике, говорили они, не стало хва тать пищи для собак других сотрудников, и эти собаки худеют; технические сотрудники уделяют чересчур много времени моим животным и моим опытам, и в силу этого техническое обслужи вание работы других сотрудников, работающих только по основ ной проблеме Института, резко ухудшилось и т. п.
Выслушав все это, Павлов, к моему великому огорчению, без особых колебаний согласился с ними относительно необходимо сти прекращения моей работы по проблеме пластичности не рвной системы, сказав им, что сегодня же он поговорит со мной на эту тему, как только я окончу опыт и подойду к нему. Тут же один из сотрудников, А. А. Линдберг, зашел ко мне в камеру и сообщил о желании Ивана Петровича поговорить со мною. Я был вне себя за эту выдуманную историю и не знал, как предотвра тить грозящую мне опасность. Но вдруг, совершенно неожидан но, появился луч надежды. После сравнительно быстрой раз рядки от волновавших его переживаний и мыслей ненаучного порядка и после довольно быстрого, но сурового решения вопро са о судьбе моей дальнейшей работы по пластичности нервной системы Иван Петрович несколько успокоился и, сделав неболь шую паузу, приступил к обсуждению текущих научных матери алов сотрудников Института.
В эти дни Ивана Петровича сильно занимал один факт, вы явившийся в работе проф. Н. А. Подкопаева – давнего, знающе го и опытного сотрудника. У одной старой собаки исчезли почти все положительные пищевые условные рефлексы на все услов ные раздражители, и никакими мерами и средствами не удава лось восстановить их более или менее стойко и значительно. И только один пищевой условный рефлекс на вращение кормуш ки у этой собаки сохранился, не обнаруживая никаких призна ков исчезновения или ослабления. Ни Иван Петрович, ни при сутствующие тут Подкопаев и другие сотрудники не могли остановиться на каком-либо удовлетворительном объяснении этому факту. Иван Петрович, как всегда в подобных случаях, заметно нервничал. Страницы воспоминаний об И. П. Павлове 453
Над этим вопросом в те дни думал также и я. Мне в голову пришло одно объяснение этого факта, которое показалось очень вероятным. И когда я услыхал, что снова идет разговор об этом факте, мне захотелось рассказать о найденном мною объяснении.
После окончания опыта я с тревогой и надеждой вышел из камеры, подошел к Ивану Петровичу со словами: «Мне можно сказать несколько слов?» Он чутьчуть повернулся ко мне и ска зал: «Ax, это вы пришли!? Погодите, о вашем деле поговорим после!»
Почувствовав, что он не понял меня, я вновь обратился к нему: «Иван Петрович, я хочу высказать свое мнение об обсуждаемом вами факте!» Он снова повернулся ко мне и ответил: «Нука, ну ка, говорите, пожалуйста!» Я кратко изложил свою точку зре ния на обсуждаемый вопрос. Крайнюю прочность и резистент ность пищевого условного рефлекса на вращение кормушки по сравнению с такого же рода условными рефлексами на другие условные раздражители я объяснил тем, что, вопервых, этот рефлекс подкрепляется столько же раз, сколько все остальные пищевые условные рефлексы, вместе взятые; вовторых, рефлекс на вращение кормушки в отличие от других пищевых рефлек сов всегда является строго совпадающим и никогда не остается на более или менее значительный отрезок времени; втретьих, вращение кормушки как раздражитель стоит как бы очень близ ко к натуральному пищевому раздражителю, во всяком случае гораздо ближе всяких звонков, света, касалки и т. п.
Заметив во время моего рассказа по лицу Ивана Петровича, что «погода» постепенно проясняется и он слушает меня с напря женным вниманием, я постепенно стал увереннее в своих суж дениях и аргументациях и закончил свои слова описанием проек та специальных экспериментов, которые могли бы окончательно подтвердить правильность моих представлений либо выявить их несостоятельность.
Иван Петрович тут же, без колебаний, я бы сказал даже с энтузиазмом одобрил мою точку зрения на «каверзный факт», а также представленный мною проект специальных опытов. Он даже не дал мне ответить на некоторые возражения, выдвину тые другими его сотрудниками против моего понимания диску тируемого вопроса; ответил на них он сам. Под конец, как бы в заключение 2—3дневного интенсивного обсуждения злополуч ного вопроса, он сделал заявление о том, что по праву мне надле жит произвести экспериментальную проверку правильности моих представлений о сущности обсуждаемого факта, а не Н. А. Под копаеву, выразившему желание поставить такие опыты. 454 Э. А. АСРАТЯН
Всем было очевидно, что этим был решен также окончатель ный исход борьбы за отношение И. П. Павлова к возможности продолжения моей работы по проблеме приспособляемости не рвной системы. Незадолго перед своим уходом из Института он повернулся к И. Р. Пророкову, который добился его санкции о прекращении этой работы, и сказал ему несколько коротких, но вразумительных слов. Разговоры о трудности в жизни Институ та, якобы вызванные моей работой, он назвал «глупостями», ибо всем известно, раздраженно говорил он, что Институт имеет просторный собачник, снабжается продуктами для собак на столько обильно, что свои излишки отправляет в Колтуши, и, кроме того, Институт располагает достаточным числом техниче ских сотрудников для обслуживания всей проводимой в нем ра боты. В заключение он категорическим тоном поручил этому сотруднику не препятствовать мне в разработке интересной и перспективной проблемы физиологии.
