Текст книги "И.П.Павлов PRO ET CONTRA"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Иван Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 61 страниц)
Сразу же посыпались советы и предложения, как использо вать предстоящее погружение в общий наркоз. Он весь както преобразился и с огромным оживлением стал говорить на эту тему: «Очень жалею, что мне самому этого не пришлось заме тить. Так, пожалуйста же, Петр Кузьмич, постарайтесь вдуматься и заметить то, что вы будете ощущать: как будет наступать наркоз, что будет с субъективными ощущениями, как будут дей ствовать внешние раздражители?»
И, странное дело, этот разговор так увлек нас обоих, что и сам я, забыв о предстоящей операции, с большим увлечением стал обсуждать с ним возможные механизмы развития фазовых со стояний коры головного мозга при погружении в наркоз. Мы проговорили с ним больше часа, и я вдруг почувствовал, что именно этот разговор, полный пафоса научных исканий, оказал на меня незабываемое целебное влияние. Мне пришлось много слышать в это время всякого рода утешений и товарищеских советов, однако ни одно из них не повлияло на меня так благо творно, как эта «инструкция» проверить физиологические свой ства ультрапарадоксальной и наркотической фазы на себе.
Я почувствовал в себе бодрость и силу, которые мне были так необходимы перед тяжелой операцией. И, действительно, я шел на операцию с твердым намерением не пропустить ни одной осо Несколько эпизодов из моих встреч и бесед с И. П. Павловым 497 бенности постепенного засыпания и не забыть всего пережитого после пробуждения. Последующее показало, что и на самом деле из этого неприятного случая можно было почерпнуть коечто полезное для науки.
Когда, вопреки предсказаниям, операция оказалась удачной и я, выйдя из клиники, зашел к Ивану Петровичу поделиться с ним всем происшедшим, то он, проявив большую радость, вы слушал мой рассказ о последних моментах субъективных ощу щений, предшествующих полному засыпанию.
Говоря о высоком искусстве проф. Р. Р. Вредена, Иван Пет рович сказал мне: «Вы должны всю жизнь почитать его. Он ваш второй отец, и первая ваша книга должна быть посвящена ему».
Я понимал, конечно, огромное значение в моей жизни Р. Р. Вре дена, целиком был согласен с Иваном Петровичем и потому по святил его памяти первый же сборник трудов лаборатории по «Проблеме центра и периферии в нервной деятельности».
ПЕРВЫЕ ПЛОДЫ «ОТСАДКОВ»ВОЗВРАЩАЮТСЯ САДОВНИКУ
Будучи страстным садоводом, Иван Петрович называл своих учеников, вышедших на самостоятельную дорогу, «отсадками». Монолитность школы И. П. Павлова особенно сказывалась в том, что каждый из этих «отсадков», в какой бы степени он ни был самостоятельным, какие бы научные исследования он ни проде лывал, непременно ездил к своему учителю делиться своими успехами, неудачами и сомнениями.
Когда в 1930 г. моя лаборатория ввела наряду с секреторны ми также и двигательный показатель условных реакций, создав своеобразные условия активного выбора собакой одной из сторон станка, то первые же результаты работ по этой секреторнодви гательной методике дали нам повод выдвинуть целый ряд сооб ражений об основных механизмах высшей нервной деятельнос ти. Следует отметить, что отдельные факты вступали в некоторое противоречие с общепринятыми толкованиями основных процес сов в коре, например коркового торможения. Одновременный анализ двух показателей условной реакции расширил возмож ности учета и оценки таких форм деятельности, которые рань ше не могли быть схвачены. После нескольких консультаций Иван Петрович очень заинтересовался всем ходом дела и попро сил меня приехать для доклада на одну из «сред». Должен ис кренне сознаться, что я готовился к докладу с большим волне 498 П. К. АНОХИНнием. Ученик должен был оправдать надежды учителя и продол жать развивать его дело.
Я сообщил о всех полученных у нас фактах и специально под черкнул те из них, которые давали нам основание поиному по дойти к устоявшимся взглядам на отдельные механизмы услов ной реакции. В своем заключении Иван Петрович много говорил о том, что его «отсадки» должны развивать дело вглубь и вширь. Он высоко ценил возможности анализа двигательного показате ля, при обязательном одновременном учете секреторной реак ции, и предложил мне как можно чаще информировать его о ходе нашего дела. В данном случае Иван Петрович проявил те высокие качества своей творческой личности, которые всегда по могали ему внимательно присматриваться ко всякому новому на учному факту. Он не отнесся скептически к нашим взглядам о соотношении условного и безусловного рефлексов и о локализа ции коркового торможения. Наоборот, он серьезно задумался над доложенными ему фактами и только в раздумье сказал: «Все это требует очень серьезного продумывания».
Естественно, что для меня и моих сотрудников интерес Пав лова к нашим экспериментам был сильнейшим стимулом для дальнейшей работы.
ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ДОЛЖЕН ПОБОЛЬШЕСОМНЕВАТЬСЯ В СЕБЕ
В связи с 85летним юбилеем И. П. Павлова один московский журнал заказал мне статью о характеристике творческих при емов Ивана Петровича Павлова. Задача была весьма трудная, и потому, будучи в Ленинграде, я просил Ивана Петровича про смотреть мою рукопись. Когда она была закончена, я направил ее в Ленинград и получил ответ, который является особенно характерным для высоких требований Павлова к исследовате лю. В этом письме Иван Петрович писал: «Дорогой Петр Кузь мич! Большое спасибо за присылку того, что обещали. Сколько помнится, все приемы моей работы вы перечислили, только уж очень переусердствовали в описании их. Хорошо бы прибавить, чтобы исследователь побольше сомневался в себе: не ошибся ли, утверждая что?! От предисловия отказываюсь; очень сейчас за нят редактированием страшного залежа работ всей нашей ком пании. Зачем переводить речь Шеррингтона? Нового в ней по чти ничего нет, кроме нелепой выходки, что ум наш, может быть, не имеет отношения к нашему мозгу. Докладчиком о на Несколько эпизодов из моих встреч и бесед с И. П. Павловым 499 шей деятельности и ее перспективах считаю более подходящим Н. А. Подкопаева. Всяческих успехов по нашей части! И. Павлов».
В этом письме он специально подчеркнул, что сомнение в по лученных результатах должно быть одним из ведущих качеств исследователя. Только при этом условии можно избежать пред взятости и ошибки в оценке полученных результатов.
В этом же письме имеется и его замечание по поводу только что вышедшей в Англии из печати речи Шеррингтона под за главием «Мозг и его механизмы». В числе предназначенных для перевода на русский монографий в серии «Новейшие достиже ния биологии» стояла и речь Шеррингтона. У меня как редактора этих изданий возникло сомнение по поводу ряда, с моей точки зрения, неприемлемых положений о работе мозга, высказанных Шеррингтоном. Я решил посоветоваться с И. П. Павловым и получил от него ответ, который является, пожалуй, одним из самых ярких выражений его последовательно материалистиче ских взглядов на психическую деятельность. Он не мыслил себе никакого «остатка» даже в самых высших процессах мозга, ко торый не имел бы отношения к функциям человеческого мозга.
В этом письме есть упоминание о ближайшем помощнике И. П. Павлова – Николае Александровиче Подкопаеве. Проис хождение этого замечания таково. В 1935 г. в Москве мы орга низовали по ВИЭМу Всесоюзную конференцию по физиологии высшей нервной деятельности. Я попросил Ивана Петровича вы ступить с докладом о состоянии школы и ее перспективах. Вна чале он было согласился, но потом, сославшись на здоровье, от казался от поездки в Москву. Возник вопрос: кто может дать адекватный очерк работы всей школы? Было несколько человек, которые претендовали на это почетное поручение.
Так как все претенденты были моими сотоварищами, то я не решался сам сделать предложение комулибо из них и, естествен но, просил решить это самого И. П. Павлова. Иван Петрович считал наилучшим докладчиком Н. А. Подкопаева.
ОТНОШЕНИЕ И. П. ПАВЛОВА К СОТРУДНИКАМ
В некоторых кругах ученых существует ошибочное представ ление об отношении И. П. Павлова к сотрудникам его лабора тории – членам коммунистической партии. Приходится слы шать иногда, что он относился к ним както особенно строго, придирчиво. 500 П. К. АНОХИН
Мне не раз приходилось слышать по этому поводу мнение са мого Ивана Петровича, видеть и даже испытать его действитель ное отношение к этому вопросу, и потому я считаю необходимым высказать свое мнение по этому поводу.
В 1929 г. ко мне в Ленинград приехал П. К. Денисов – уче ник Н. А. Попова; последний в это время работал заведующим физиологическим сектором Всесоюзного ветеринарного институ та в Кузьминках под Москвой.
Петр Константинович Денисов настойчиво желал и мечтал работать в лаборатории И. П. Павлова. Собственно в этом и со стояла цель его прихода ко мне: не могу ли я, пользуясь распо ложением Павлова, посодействовать ему попасть в лаборатори Ивана Петровича в качестве сотрудника.
Н. А. Попова и П. К. Денисова смущало то обстоятельство, что Денисов был членом коммунистической партии. Наслышавшись о некоторых выступлениях И. П. Павлова по «общим вопросам» Советского государства, они боялись, что Павлов отрицательно отнесется и к приему Денисова в лабораторию. Я не разделял этих опасений, так как я видел его хорошее отношение к Л. Н. Федорову, Ф. П. Майорову, Н. Н. Никитину и другим ком мунистам лаборатории, и потому взялся представить Денисова И. П. Павлову и просить о приеме его в лабораторию.
Мы условились встретиться в Физиологическом институте Академии наук в определенный час, когда там обычно бывал И. П. Павлов.
Воспользовавшись перерывом между опытами у В. В. Рикма на, где обычно сидел Иван Петрович, я извлек П. К. Денисова из «засады» и представил его Ивану Петровичу. Я описал, как он страстно желает работать в лаборатории условных рефлексов. Павлов подробно расспросил, чем он занимался ранее у Н. А. По пова, способен ли «вытерпеть» довольно трудную работу с услов ными рефлексами и т.д.
В разговоре я счел долгом сказать Ивану Петровичу, что П. К. Денисов является членом коммунистической партии. Иван Петрович както вскользь ответил, что ему это неважно. «Важ на ведь любовь к делу и настойчивость в работе». Денисов был принят в лабораторию, и, как знают все сотрудники, с этого мо мента начались работы И. П. Павлова с человекообразными обе зьянами, так как известно, что знаменитых Розу и Рафаэля при вез из Парижа именно Денисов.
Другой случай, в котором отразилось отношение И. П. Павло ва к сотрудникамкоммунистам, был также демонстративным. Речь идет о А. Т. Долинской. Она была моей аспиранткой по Несколько эпизодов из моих встреч и бесед с И. П. Павловым 501 кафедре физиологии Горьковского медицинского института. К концу аспирантуры (1933) она заявила мне, что очень хотела бы поработать в лаборатории И. П. Павлова. Она была партийным активистом Горьковского медицинского института, но, зная, что Ивана Петровича это не смущает, я решил рекомендовать и А. Т. Долинскую. В одну из моих поездок в Ленинград со мной вместе поехала туда и А. Т. Долинская. Мы пришли в лаборато рию Физиологического института, и я представил ее Павлову. Иван Петрович задал ей несколько вопросов, поинтересовался, над какими проблемами физиологии она работала у меня, как она будет жить в Ленинграде и т.д. При этом он ни одного слова не проронил о ее партийности, хотя был об этом информирован мной при представлении, и дал согласие на ее прием. Эта терпи мость к убеждению другого человека, пожалуй, лучше всего вы ступила в одном из случаев, имевшем непосредственное отношение ко мне самому.
В ту пору я основательно изучал диалектический материа лизм. Поработав в лаборатории Ивана Петровича и окрепнув в своих физиологических знаниях, я решил испробовать силы и попытаться дать диалектикоматериалистический анализ про блеме психического с акцентом на роль для изучения этой проблемы условных рефлексов. Мои товарищи по лаборатории предупреждали меня, что это будет первой попыткой в школе И. П. Павлова выйти на «диалектическую дорогу» и неизвестно еще, как это все повернется. Все же я решил такую работу опуб ликовать в весьма распространенном в то время научнопопуляр ном журнале «Человек и природа».
Статья была написана и сдана в печать в 1924 г., причем ре дактор принял ее поистине с «распростертыми объятиями».
Статью я назвал «Диалектический материализм и вопросы психического».
Однако вскоре я узнал, что одним из сотрудников лаборато рии эта статья была доставлена Ивану Петровичу. Вера Иванов на Павлова, с которой я был в хороших отношениях, както пе редала мне: «Отец был очень сердит, читая вашу статью».
Я ждал разрядки ситуации, легко было представить себе мое состояние. И вот этот день наступил. После ознакомления с про токолами моих опытов Иван Петрович предупредил, что он бу дет у меня на опыте. Это было обычным явлением для всех со трудников. Но мое напряженное состояние подсказало мне, что вот здесьто все и начнется.
В самом деле, он сразу же начал разговор на волновавшу меня тему: «Вот что, Петр Кузьмич, я никогда не препятствовал 502 П. К. АНОХИН никаким и ничьим убеждениям… Вы хотите думать по диалек тическому материализму, дело ваше, я вам не препятствую в этом. Но условные рефлексы к этому не притягивайте. Этого я не хочу».
Этот разговор не изменил наших отношений в повседневной работе, и это лишнее доказательство широты и благородства натуры нашего учителя. Но из статьи мне все же пришлось изъять раздел, посвященный условным рефлексам. Так она и вышла несколько неоконченной, поскольку переделывать конец статьи времени уже не было.
То, что мои взгляды никак не отразились впоследствии на на ших отношениях, является лишним доказательством понимания и терпимости Ивана Петровича к чужим убеждениям и является коренной чертой его огромной души русского человека – хранителя благородных традиций 60х гг.
<1966>
Г. П. КОНРАДИ
О Павлове
Первое впечатление об Иване Петровиче Павлове создавалось на его лекциях. Я слышал много лекторов, иногда превосходных. Знаю рассчитанность заранее приготовленных ораторских при емов, знаю эффект неожиданных сопоставлений, умелых шуток, нарочитой заботы о доходчивости изложения. Ничего этого у Павлова не было. Сидя в кресле, он рассказывал и тут же демон стировал рассказываемое. Говорил он почти исключительно о том, что тут же зримо происходило перед глазами слушателей и настоятельно предлагал спрашивать обо всем неясном и недопо нятом.
Уже в лекциях Павлова поражала чрезвычайная конкрет ность точного мышления при нарочитом отходе от обсуждения таких запутанных вопросов, для решения которых не видно яс ных путей, экспериментального исследования.
Помнится, что им кратко обсуждалась гипотеза Людвига о слюноотделении как фильтрации (с демонстрацией наглядней шего опыта того же Людвига, который сам свою гипотезу опро вергнул), говорилось о полемике Людвига с Гейденгайном, упо миналась концепция Н. Е. Введенского (как своеобразная и не нравившаяся), речь шла о тормозных центрах И. М. Сеченова и предположении Энгельмана о четырех парах особых центробеж ных волокон сердца. Говоря об иннервации сердца, Павлов все гда излагал и свою вдохновенную, в печати им не публиковав шуюся теорию возникновения эмоций (я слышал это в курсе 1922/23 и 1923/24 гг., П. С. Купалов записал это в опубликован ном им курсе 1912/13 г.). Но специального обсуждения таких гипотез, для проверки которых нельзя наметить конкретных опытов, Павлов не любил, и это, вероятно, было не только ре зультатом опыта большого педагога, желающего вчеканить в па мять слушателей основу основ физиологии. Последней цели 504 Г. П. КОНРАДИ Павлов достигал полностью, но стремление к конкретной, зри мой ясности было, мне кажется, характерно для всего склада павловского мышления. На лекциях он не любил излагать дан ные, не подкрепляемые демонстрационным показом. При этом опыты по физиологии кровообращения, мочеобразования, лим фоотделению, опыт Шеррингтона с иннервацией антагонистов, дающие однозначный и неоспоримый результат, излагались и по казывались не менее основательно, чем опыты, описанные в «Лекциях» о работе главных пищеварительных желез.
А вот нервномышечной физиологии уделялось часа два (де монстрируя лягушку, Павлов постоянно оговаривался, называя ее собакой), и ни в какие подробности, ни в какое обсуждение теории электротона, возникновения возбуждения, теории био электрических потенциалов Павлов не углублялся (правда, Л. А. Орбели читал об этом специальный, но, кажется, необяза тельный курс). Конечно, Павлов никогда не считал такие про блемы физиологии малозначащими (в 1928 г., узнав, что у меня есть книга Лапика о хронаксии, он пожелал ее прочесть и про чел). Известно, что он очень поддерживал первые исследования П. П. Лазарева о ионной теории возбуждения, я слышал от него большое одобрение работ А. В. Хилла, сопровождаемое, однако, замечанием: «…а всетаки, думаю, в области, которой мы зани мались, можно еще сделать многое». Тут же Павлов добавил, что «из физиологов прежнего направления», направления Клода Бернара, Людвига, Гейденгайна (эти трое были упомянуты), остался только он и «эдинбургский физиолог ШарпейШефер».
Конечно, Павлов ценил исследования, в которых делались попытки проникнуть в глубь клеточных процессов (Иван Пет рович при мне с сожалением говорил, что не уважено было его представление к Нобелевской премии Жака Лёбы). Но не толь ко ценил, а и любил он более всего те формы опытов, в которых физиологические процессы разворачиваются непосредственно на глазах исследователя, не отделенные от экспериментатора слож ной аппаратурой. В свои молодые годы Павлов один или с уче никами провел исследования почти по всем разделам физиоло гии (Г. В. Фольборт говорил мне, ссылаясь на слова Ивана Петровича, что Павлов делал это, специально готовясь к заня тию кафедры). Занимался он исследованиями мышц моллюска и почки (методика изучения в хроническом опыте), молочной железы (исследования Миронова) и терморегуляции (обзор).
А вот исследований биоэлектрических потенциалов, в кото рых живое явление отделено от взора исследователя и расшиф ровывается через посредство более или менее сложной аппара О Павлове 505 туры, Павлов не проводил никогда. По словам А. Ф. Самойлова, он даже не скрывал своей субъективной нелюбви к этому делу (это не мешало ему, правда, всегда с уважением говорить о Н. Е. Введенском, об А. Ф. Самойлове, Эдриане). При этом ха рактерно, что Павлов всю жизнь работал только с простой аппа ратурой и никогда не стремился ее усложнять. Единственным относительно сложным аппаратом были кровяные часы Людви га—Стольникова, но как наглядны отсчеты величины кровото ка в этих часах, как они непосредственно этот кровоток отобра жают по сравнению со всеми современными (и во многом более совершенными) термометрическими, магнитными и ультразву ковыми потокомерами.
Павлов красноречиво подчеркнул необходимость звуконепро ницаемых камер, добился осуществления их постройки, но сам всегда входил внутрь камеры, где проводился опыт, всегда стре мясь собственными глазами видеть каждую деталь явления. И хотя Павлов, несомненно, одобрял и поддерживал оснащение камер для исследования условных рефлексов усовершенствован ной аппаратурой, в частности каплеписцами, но я никогда не видел его рассматривающим кимографическую запись слюноот деления. А вот простую модификацию воздушной передачи, предложенную П. С. Купаловым для исключения колебаний столбика жидкости при движениях животных Иван Петрович хвалил оживленно и радостно и потребовал ее применения все ми работниками (каплеписец же в конце 20х гг. был в Институ те Академии наук лишь в одной камере из шести, и это Ивана Петровича весьма мало тревожило).
Разумеется, из этого нельзя делать вывода, что Павлов не признавал значения аппаратурных усовершенствований, позво ляющих все глубже проникать в тончайшие и быстротечные явления. Но горячо, «от сердца» восхищался он теми методиче скими приемами, результаты которых были наглядны. Помн осенний день 1923 г., когда Иван Петрович приехал на свою ка федру Военномедицинской академии посмотреть опыт, про водившийся Г. В. Фольбортом. Опыт заключался в изучении влияния раздражения чревного нерва на секрецию желудка. У собаки периферический конец заранее отпрепарированного n. splanchnici был помещен на погруженных электродах; живот ное стояло у станка; регистрировалась секреция желудочного сока. Опыт шел удачно, а в паузах между раздражениями Иван Петрович рассказывал о Международном конгрессе в Эдинбур ге, откуда он только что вернулся. Он говорил тогда, что наибо лее ярким впечатлением конгресса был доклад Ричардса об изу 506 Г. П. КОНРАДИ чении состава ультрафильтрата, собираемого микропункцией мальпигиева клубочка из боуменовской капсулы почек лягушки. Это было, вероятно, первым действительно микрофизиологиче ским исследованием в нашей науке, и Павлов, сразу заметив вс принципиальную значимость и техническое совершенство этой работы, подчеркнул наглядную бесспорность полученного ре зультата. Здесь так же, как при использовании Л. А. Андреевым аппаратуры для получения чистых высоких тонов, слышимых собакой, но не слышимых экспериментатором (что привело в восторг Ивана Петровича), усложнение методики было необхо димо для решения совершенно конкретного вопроса, получавше го опять-таки наглядное разрешение. Именно такие результаты были близки и дороги великому наблюдателю, который «рож ден был, чтобы видеть» (Гете . Фауст). И если Павлов до конца остался верен методу определения протеолитического фермента по Метту, хотя знал, что есть методы более точные, то, вероят но, опятьтаки, конкретная наглядность видимого под лупой количества переваренного куриного белка делала именно этот метод особенно милым его сердцу, а точность методики была вполне достаточна для тех целей, ради которых она применялась (ни одно положение Павлова о зависимостях, управляющих кон центрацией белкового фермента, не было, как известно, ни опро вергнуто, ни существенно изменено).
Конкретная точность павловского мышления, не уходящего в туманные дали абстракций, сказалась и в том, что во всех то мах трудов Ивана Петровича можно собрать немного страниц, относящихся к теоретическим построениям и гипотезам, не под вергавшимся непосредственной экспериментальной проверке. Несколько страниц, посвященных постановке вопроса о механиз мах трофической иннервации, несколько высказываний о нераз гаданности механизма торможения с тенденцией видеть в нем процесс восстановления рабочих потенциалов клетки, упоминание о проторении путей и суммации как о явлениях, участвую щих в формировании временной связи, – вот, пожалуй, и все, что у Павлова относится к гипотетическим построениям, касающимся механизма явлений «на клеточном уровне». Все остальное – это факты и предположения, допускающие экспериментальну проверку, точное описание явлений и наметки дальнейших ис следований. Далеко от фактов и гипотез, тут же проверямых новыми опытами, мысль Павлова не уходила, и столь харак терное, например, для Клода Бернара и Дюбуа Реймона (да и И. М. Сеченова) обсуждение общебиологических и даже фило софских вопросов занимает в трудах Павлова очень немного стра О Павлове 507 ниц. Конечно, учение об условных рефлексах содержит велику теорию и непосредственно связано с проблемами философии. Но не от одних лишь теоретических построений и не только от идей И. М. Сеченова Павлов пришел к учению об условных рефлек сах; это учение возникло из непосредственно подсмотренных фактов.
Любое «мудрствование», запутанность сердили И. П. Павло ва. В тот же день, когда Павлов смотрел опыты с раздражением чревных нервов, когда разговор зашел о Б. Ф. Вериго, Иван Пет рович сказал: «Этот человек в своем учебнике писал только то, что сам хорошо понимал» *. Тогда меня эта фраза Павлова очень поразила и потому так запомнилась; я еще не знал, что физио логи не так уж редко пишут и про то, что не совсем хорошо по нимают.
Все темы, дававшиеся Павловым сотрудникам, всегда носи ли точно очерченный характер и возникали нередко из обычных житейских наблюдений. Задание изучить, как достигается диф ференцирование двух условных раздражителей, связанных каж дый с различным безусловным (пищевым и оборонительным), Иван Петрович выдвинул, сказав: «Очень часто нам приходится поразному реагировать на сходные сигналы, а как это проис ходит, мы совсем не знаем». Мне эта тема была дана потому, что я имел собаку с фистулой подчелюстной железы, и Иван Петро вич сперва предполагал найти в составе этой слюны указание на оборонительный или пищевой характер реакции на тона, проме жуточные тем, которые подкреплялись бы дачей пищи или вли ванием кислоты. Тогда же Павлов говорил, что было бы инте ресно проследить зависимость пищевой и оборонительной реакции на химические агенты в зависимости от химизма тела и сослаться при этом опять-таки на личное житейское воспоми нание.
Иван Петрович рассказывал, что после перенесенной им опе рации он совершенно не мог есть соленой пищи, и связывал это со сгущением крови после кровопотери. Столь же ясно очерчен ными бывали все задания, дававшиеся Иваном Петровичем уче никам; до революции таковыми оказывались главным образом врачи, кончившие курс со званием «лекаря» и выполнившие диссертацию на степень доктора медицины (примерно соответ ствующие теперешним кандидатским). Вероятно, уже со времен
* Фразы, данные в кавычках, не воссоздают, конечно, точных слов
Павлова, но за правильную передачу сути его высказываний могу
ручаться. 508 Г. П. КОНРАДИ заведования Павловым лабораторией в клинике С. П. Боткина сложился тот стиль работы, который сделал И. П. Павлова гла вой самой крупной физиологической школы, превосходящей по количеству учеников всемирно известную школу Карла Людвига.
Что более всего отличало лабораторию Павлова? Прежде все го то, что каждой темой, им данной, Иван Петрович руководил лично и повседневно. В зависимости от новизны получившихся результатов один работник (а точнее говоря, собака этого работ ника) интересовал его в тот или иной момент больше, чем дру гие, и он сидел на опытах этого работника чаще. Знал он и по мнил, однако, все, что делается по каждой данной им теме, и ни одна вариация опыта без его санкции не осуществлялась. Бла годаря этому каждый сотрудник действительно чувствовал себя участником и членом единого коллектива, вошедшего в истори как «школа Павлова». Конкретным техническим приемам рабо ты Иван Петрович (в эпоху работы по условным рефлексам) уже не учил; за овладением сотрудниками литературой почти не сле дил, хотя и ценил наличие у них общефизиологической образо ванности и с интересом выслушивал, когда ему рассказывали новинки по любым вопросам текущей физиологической перио дики (надо помнить, что непосредственно относящаяся к пред мету павловских тем литература почти всецело ограничивалась тогда исследованиями, сделанными в павловских лабораториях). Учил Павлов проверке и перепроверке фактов, учил своим при мером постоянно думать о предмете и постоянно искать новые вариации опытов.
Благодаря учителю исследование получалось не зависимым от личных способностей ученика *, но каждый сотрудник чув ствовал себя действительно участником общего дела и добытчи ком фактов самого в то время передового раздела науки. Доста точно напомнить, что, например, за десятилетие (1920—1930) были открыты явления индукции в коре мозга, гипнотические фазы, типы нервной системы, динамический стереотип и разра ботаны приемы воспроизведения экспериментальной патологии высшей нервной деятельности. Классической методикой изуче ния условных рефлексов за 30 лет после смерти Павлова ничего равного по значимости не было получено. Вероятно, это связано
* Способности и свойства учеников Павлов умел оценивать отлично.
Доказательством является то, что все или почти все сотрудники,
которые зачислялись Павловым в штатные работники его лаборато
рии, вырастали в самостоятельных исследователей, причем Павлов
всегда очень одобрял выход таких учеников в руководители кафедр
и лабораторий. О Павлове 509 не только с тем, что самое важное было здесь уже открыто при Павлове, но и с тем, что нет больше ни глаз, которые видели то, что умел видеть Павлов, ни силы мышления, равной силе мыш ления Павлова, ни сосредоточенности ума такой, какой была со средоточенность ума Павлова.
Иван Петрович общался с учениками (во всяком случае, с большинством) главным образом в лаборатории. Павлов содей ствовал устройству учеников на работу, одобрял их выход на са мостоятельную арену, отвечал на письма, но в чисто личные дела большинства учеников обычно не входил. В те годы, о которых здесь говорится, и А. А. Ухтомский, и Л. А. Орбели, и К. М. Бы ков, и А. Д. Сперанский были в этом отношении ближе к сотруд никам, чем Иван Петрович; оговариваюсь, впрочем, что я никог да не видел Павлова на отдыхе и лишь раз недолго был у него дома. В то же время единство коллектива, устремленного на разработку одного поля исследования, и постоянное участие гла вы школы в повседневных делах лаборатории (там, где исследо вание шло по темам, данным Павловым) чувствовалось как ни в одном из коллективов, оставшихся после Павлова. Посредников между Павловым и учениками не существовало. Поэтому общение по поводу каждой частности текущей работы было у Ивана Петровича со всеми учениками постоянным. А все лежащее вне неотступной думы Павлова о его деле и его ответственности за это дело в известной мере както само собой отстранялось.
С начала 20х гг. объединение павловского коллектива до стигалось и благодаря широко известным «средам», которые Иван Петрович начал проводить для того, чтобы каждый работ ник знал, что делается другими. Я помню эти «среды» в их на чальный период, проходившие сперва в Военномедицинской академии, а с 1925 г. – в кабинете Н. А. Подкопаева в Институ те Академии наук (ныне им. И. П. Павлова). На них постоянно присутствовало лишь 8—10 сотрудников, работавших в этом Институте, иногда бывали, с разрешения Н. А. Подкопаева, и «посторонние». Иван Петрович приходил ровно в 10 час. утра, и начиналось собеседование. Либо Павлов рассказывал о том, что сделано нового в лаборатории Института экспериментальной медицины, либо он обращался по очереди к каждому из работ ников Института Академии наук с вопросом: «Что нового у вас?», и уже по ходу разговора об отдельных опытах говорил о сделан ном в другой его лаборатории. Тут же Павлов нередко намечал новые варианты опытов, говорил, когда будет присутствовать на опыте, спрашивал о его деталях, сопоставлял одни данные с другими. Никто специально не «просил слова», не было ничего, 510 Г. П. КОНРАДИ похожего на «заседание» с председателем, докладчиком, прени ями, т.е. того, во что превратились попытки продолжать «сре ды» при преемниках Павлова. Секрет павловских «сред» ныне утерян, застенографированные «среды» позднейших лет (1930– 1935) не дают нам полного представления о той живой беседе, какой были «среды», какими они мне запомнились в 1925– 1930 гг.
