Текст книги "В тени над затмением (СИ)"

Автор книги: Артем Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Оставались ещё несколько очень важных вопросов, сопоставимых с фундаментальными: насколько меняется субъективное время для тех, кто был не так уж и далеко от образования микроскопических чёрных дыр. Слава богу, что они были меньшим радиусом, чем те, миллископические чёрные дыры, образующиеся в близи Сатурна. А ситуация могла измениться с любой момент. И если материал всасывается в чёрную дыру, которая затем, сразу же, коллапсирует, то что улетает в противоположную сторону? Точнее, излучает. Всё тот же поток нейтрино? Бао должен был быть тем, кто должен был знать ответ, или хотя бы догадываться, ведь он непосредственно сталкивался с таким же событием ранее, но ответа он не находит. Даже воспоминания не сильно помогали в решении насущной проблемы.

Он задумался и не заметил, как оказался в открытом космосе. До него не сразу дошло, что целая стена коридора, находящийся по технической смете здесь, исчезла, явив дыру в космос, в которую мог пролезть небольшой аппарата, размерами схожий с Эверикой Аманды. По небольшим неровностям Бао понял, что множество коллапсов попросту поглотили собой стену. И в этот момент он проклял себя, что был так неосторожен. Ведь по всему кораблю кишели невидимые мины, разрывающие всё на части. Бао ожидал, что в следующую секунду исчезнет и он, но время шло, а ничего не происходило. Он замер на месте, освещённый светом Сатурна, отлично видимого через дыру. Только теперь Бао ощущал небольшие потоки воздуха, всасываемого в дыру и уходящего в вакуум. Андан изолировал участок, но скоро это всё станет неважным. Невозможно изолировать что-то столько хрупкое, подобное бумаге, прошиваемой автоматной очередью.

Следовало спасти Тайлера и Вайсс, но теперь становилось не ясно, где безопасно, а где – нет.

– Тайлер, – Бао позвал его в эфире.

– Бао.

– Планы изменились. На вас скафандры ведь?

– Да, как ты и просил.

– Вам следует проследовать как можно ближе к шахте реактора. Но не входите внутрь.

– Думаешь, там максимально безопасно?

– Я заберу вас, как только всё закончится. Мне нужно удостоверится, что с Павилом и Леклерком всё в порядке.

– А Аманда? – спросил Вайсс.

– Она сама о себе позаботится, – неуверенно ответил Бао.

Нижний диск, где располагались все шлюзы соединения, к моменту, когда там оказалась Аманда, представлял из себя прогрызенный насквозь тор, испещрённый сквозными дырками. На монитор выводилось аварийное сообщение, подтверждающее потерю контакта с обширной область, где должен был находиться шаттл. Стараясь подстроится под постоянное изменение силы притяжение, Аманда запускала себя внутрь конструкции, пока не упала на пол. Она быстро поднялась и понеслась вдоль оставшихся в целостности помещений, хотя таких и не было. Каждое появление микроскопической чёрной дыры сопровождалось быстрой вспышкой преломляющегося о гравитационный радиус пучка света, за которым следовал беззвучный хлопок пространства, и часть материи просто исчезала. Умудрившиеся не быть всосанными и переработанными объекты, обрывки деталей и интерьера, получившие импульс, кружились как зимние снежинки в метель. Импульс заставлял их двигаться по круговым траекториям, а пониженная сила притяжения на данном кольце лишь упрощала им задачу. Аманда проносилась сквозь мелкие объекты, стоящие на её пути. Объекты ударялись о поверхность скафандра, с глухим звуком отлетая в стороны.

Секции диска получили критические повреждения, а программа Андана пыталась изолировать как можно больше оставшейся площади. За Амандой закрывался один шлюз за другой, в отчаянной попытке сохранить хоть что-то. Воздух, не выкаченный системой вентиляции, уже давно утёк в открытый космос, который заполнил стыковочный отдел вакуумом. Неровные детали, с разными моментами инерции, неустойчиво вращались, медленно оседая на пол, усеянный пробоинами. Сквозь пробоины Аманда видела космическое небо, усеянное звёздами. Значит, диск не совершил ещё полный оборот.

По какой-то неведомой для себя причины, Аманда не задумывалась о своей безопасности, ведь она, в прямом смысле, двигалась по минному полю, усеянному квантовыми, невидимому глазу, флуктуациями. Вся область кишела коллапсирующими пробоями, наполняющими всё вокруг Аманды. Словно кварковые заряды, вывернутые наизнанку.

Последний шлюз открылся перед ней, пропуская к Эверике. Маленький аппарат, похожий на акулу, тихо приветствовал её, когда Аманда послала ему сигнал. Передний отсек приподнял створки, как крокодил открывает свой рот, впуская внутрь. Аманда пробежала последние десять метров по трубочному помещению, прыгая в кресло пилота Эверики. В следующую секунду верх помещения исчез, явив яркие солнечные лучи, обтекающие главную ось станции, перегородившей собой звезду. Значит, та часть диска, в которой сейчас находилась Аманда, поворачивается к Сатурну лицом.

Кресло плотно облепило скафандр, фиксируя его положение. Аманда рывком потянула за рычаг, ускоряя закрытие Эверики. Настойчивые лучи сложились в линии, следуя за движением закрывающейся двери.

– Давай, давай, – замолила Аманда, не желая оставаться в разрушающемся диске и секунду.

Её руки легки на джойстик, приводя двигатель в сознание. Параллельно она отправила приказ Андану разжать двери, сдерживающиеся аппарат в тисках. Со скрипом, неприсущим отлаженным механизмом, они повиновались, ослабляя хватку. Вся автоматика Эверики ожила в тот момент, когда уже больше ничего не сковывало движение маленького корабля. Оставалась лишь пена, приросшая к поверхности, но как только Аманда активировала передние сопла, не думая о сохранении интерьера, пена покрылась трещинами от перегрузок, рассыпаясь на маленькие частички. Небольшой плазменный очаг вытолкнул Эверику из шлюза Андана, напоследок зацепив его стеной.

Когда Эверика оторвался от станции, отдаляясь от неё, та предстала для Аманды во всём своём тяжелом положении. Стыковочный диск был практически уничтожен. От него осталась лишь лента лабиринтов, собранных в окружность, продолжающих вращаться вокруг главной оси. Главный диск пострадал меньше, но сквозь его дыры, составляющие небольшую цепочку зазоров, проходили солнечные лучи. Главная ось выглядело преимущественно целой, с небольшими «покусами», не образовавших наружные дыры. Теперь же Аманда видела и главную антенну, выделяющуюся на фоне цепи антенн размерами поменьше, облепившими всё на самой верхней точке Андана. Каждый раз, когда Аманда отлетала и прилетала к Андану, он для неё всегда был повёрнут к Сатурну данной частью, и конструкция всегда была скрыта от её глаз. Она даже представить себе не могла, сколько же много аппараты было там установлено. Помимо антенных тарелок там присутствовали сети ядерных термогенераторов, смотрящие всегда в сторону газового гиганта. Поэтому Леклерк никогда не давал ей разрешения летать к Сатурну? Оба раза, когда она оказалась ближе к планете, когда требовалось спасти членов команды, Леклерк просил её облететь по радиальной траектории. С Януса должно было быть видно всю конструкцию, но Павил и Камил не обратили внимания. Диск главной антенны, с «откусанными» по краям небольшими кусками, светился голубоватым гало, продолжая функционировать, продолжая бессмысленную передачу данных.

Эверика всё дальше и дальше отдалялась от Андана, под преломление света, насыщавшего тёмное космическое небо. Палец Аманды продолжал вдавливать наращивание термоядерной мощности, и когда корабль отдалился достаточно, пилот корабля включил маневровые сопла, разворачивая машину лицом к Сатурну. Аманда сняла шлем сразу же, как резкое ускорение успокоилось, и вдохнула замшелый воздух Эверики, циркулирующий по системе включенной вентиляции. Шлем пилота коробкой закрыл её голову, погружая из одной системы мира внутрь другой, делая Аманду и Эверику одним целым. Навигационная сетка легка на глаз Аманды, рисуя перед её взором кривые линии. На этот раз никакой баллистики. Сатурн покрылся географическими метками. Одни векторы, лежащие на планете, показывали движение газовых потоков в облаках, а другие вращение колец газового гиганта, обложив их неровными площадями. Курс динамо-торпеды, успевшей уже отлететь на добрые пятьдесят тысяч километров, выглядело пока-что ровно, а её скорость нарастала, но как только он пересечёт деление Кассини, программа торпеды начнёт давать сбои. Начнутся перезагрузки. Если верить Бао, то чем ближе и плотнее электроника оказывается в полях радиационных поясов Сатурна, тем сильнее схемы подвержены дефектам. А значит…

– Аманда, – Бао вызывал её по закрытому соединению.

Не хотя, она приняла разговоров.

– Аманда, тебе не успеть за торпедой. Но ты можешь…

– Я успею. На последних сорока тысячах километров торпеда замедлиться. Я как раз нагоню её…

– Ты можешь помочь нам. Тайлер и Вайсс изолированы от меня. Их участок следующий после стыковочного…

– У меня нет времени! – Эверика начала набирать скорость. Нарастающее ускорение вдавливало Аманду в кресло.

– Я не могу до них добраться!

Аманда промолчала.

– Торпеда начнёт терять скорость, да! Ещё пять-десять тысяч километров запаса из-за удаления объекта, но после C кольца программа запустит торпеду с одним единственным ускорением на перехват, который, возможно, не требуется ей корректировать. Твой аппарат тоже выйдет из строя! Да…я вижу траекторию, – Бао пытался переубедить её как мог. – Мина явно полетит через кольца, пытаясь осуществить гравитационный манёвр. Ты же не полетишь вслед за ней?

– Там нет объектов для гравитационного манёвра, – выкрикнула Аманда, борясь с ускорением.

– По отдельности – нет, но если учесть всю массу области, пролетая через щели? На подлёте к объекту вся область кишит коллапсирующими дырами. Это самоубийство.

– Да пошёл ты! – Аманда оборвала связь, ещё больше вдавив палец в стик джойстика, максимально наклонив его. По кораблю пробежало механическое рычание, выбросив в космос длинный столб плазмы, разгоняющей корабль сначала двадцати тысяч километров в час, до сорока, до шестидесяти, до восьмидесяти тысяч километров в час, а затем и до ста.

Известие об потери шаттла, на удивление, не оказали никакого эффекта на Павила. Он принял это как должное. Как что-то, чего он ждал, но надеялся избежать. Он продолжал кричать в небо, в надежде быть услышанным любой из сторон конфликта. Леклерк, стоя позади, в нескольких метрах, орудовал на консоли, кою растянул перед собой вновь.

– Всё же следовало позаботиться, чтобы у станции было больше одного шаттла, – пожурил его Павил.

– Мне всё равно, – нервно ответил Леклерк. Как художник, он рисовал программный код перед собой, выводя его на поверхность двумерной прозрачной плоскости.

– Это почему же?

– Ты ещё не понял? – он ненадолго задержал свой взгляд на Павиле. – Я бы остался. Остался в любом случае.

– Конечно же, – Павил, в ироничной ухмылке, запрокинул голову.

– Андан – моё детище. Я не брошу его. Что бы не случилось.

– Работа всей своей жизни?

– Работа всей жизни.

Павил развёл руками в сторону, посылая этот жест самому себе. Он вновь крикнул в небо над собой, но ни Сатурн, ни «коробка с крыльями», ни Андан не ответили. В последнюю очередь ему хотелось думать о смерти, но, если так и произойдёт, то пускай он умрёт в этом мире. Хотя бы будет надежда на перенос его сознания в постфизических мир, скрытый по ту сторону завесы тёмной пустоты. С такого расстояния, отсюда, Павил мог наблюдать движение бушующих ураганов на поверхности планеты, сливающихся в красивые завихрения. Чёткость видимого была не хуже, а может и лучше реальности. Он был уверен, что, если хорошо приглядеться, то можно увидеть и торпеду, несущую холодную, но в тоже время железную волю человечества, как неминуемый апокалипсис, разрывающий живое на части. Павил слышал, как каждое кольцо звучит на своей собственной частоте, отражая, резонируя.

– Пошли меня ещё раз, – Павил повернулся к Леклерку. – Сделай мою копию и отошли туда. Мы же ещё можем это сделать?

– Антенна всё ещё функционирует, – холодно ответил Леклерк.

– Сделай это.

– Зачем? – Леклерк устало закрыл глаза, опуская голову. Его руки опустились вслед, оставив консольную панель бесхозной.

– А хочу донести одну мысль. До Ками.

– Это бессмысленно. Станция сыпется. Павил, – Леклерк посмотрел на него. – Тебе стоит присоединиться к Бао. Уверен, он придумает, как выбраться вам живыми.

– Сдался? Не отвечай, – Павил остановил его жестом. – Только сначала выполни мою просьбу.

Леклерк потянулся к консольному окну, обхватывая его по краям.

– Если честно, то я не знаю, сколько ещё будет функционировать антенна. Может и не получится.

– Поверь, получится.

– С чего бы? – Леклерк приподнял брови.

– Думаю, я знаю, чтобы я хотел донести.

– Ладно, – рука программиста прошлась по двумерной поверхности. Так стирают пыль с деревянного стола. – Скажи, когда будет готов.

Павил набрал воздуха в лёгкие, пускай и виртуального. Он посмотрел высоко-высоко в небо, пытаясь заглянуть в сущность огромной газовой планеты, двигающейся в зените, а с ней и в разум «коробки с крыльями». Он удивился, но в данный момент он не чувствовал ни страха, ни сожаления. Лишь свободу, освобождаясь от бренности. Они уже посылали данные. Посылали и символы, казавшиеся универсальными для любой цивилизации.

– Я готов, – Павил расслабился.

– Тогда начинаю.

Мир стянулся в одну точку, куда уходили все тонкие линии. Туда, где в периферии находился один объект. В этот раз никакой боли. Они передавали данные, передавали и символы. Но можно ли передать чувства? Насколько реальна эмпатия?

Зеркальная копия Павила появилась перед ним в его сознании, отдалилась и взлетела в небо, унося с собой его мысли и чувства. И то, что они создатели исксина, но, как и любые родители, не способные контролировать его. И то, что люди – это разум, а разум не может быть простым алгоритмом. Он реален, но в тоже время абстрактен. Павил попытался вложить в свою копию всё, что когда-либо знал, что-либо чувствовал. Если его философия антропоморфизма и антропоцентризма могла пригодиться, то сейчас самое время. Её он и вложил в копию частички себя.

Но в конце процесса, когда всё было сделано, Павил почувствовал пустоту. Та же самая частичка навсегда покинула его, а он отдал её чужому разуму, по строению не похожему на человеческий. А взамен, казалось, он не получил ничего.

В глазах Павила потемнело. Вспышка пронеслась в его сознании. Что-то не столько иллюзорное, сколько реальное, в виде картинки какого-то неизвестного ему момента жизни вселенной.

– Что ты сделал? – трясущемся голосом спросил Леклерк. Алгоритм перед ним изменился, выстраиваясь в схему пунктирных линий и точек.

– Что? – Павил едва его слышал. Он, усталый, едва держался на своих эфемерных ногах, почти падая на землю под собой.

Прямая линия, представляющая собой голос Бао, появилась перед ними.

– Всё успокоилось, – линия начала извиваться волнами.

– В каком смысле? – тихим голосом спросил синосоиду Павил.

– Нас перестали дырявить. Повторяю…Э…что вы сделали?

– Я и сам не знаю, – ответил Леклерк. – Павил?

– Пока всё успокоилось, советую вам выбираться в этот мир и предпринять попытку эвакуироваться.

– На аппарате Аманды? Где она?

– Нет, она уже вылетела.

– Что я сделал? – Павил открыл глаза. Всё перед его взором покрывалось причудливыми вспышками. – Всего-лишь показал, что значит быть человеком.

– Андан не отпускает попытки прожечь Ками, – сказал Леклерк, изучая данные перед собой.

– Ты можешь отключить его? – спросил Бао. – И как долго продлится перерыв?

– Не могу, – выдохнул Леклерк. – Код изменился. Это уже не программный язык, а нечто другое. Система…

– Не думаю, что Ками вернётся к своей идеи превратить станцию в ничто. Во всяком случае, пока оно задумалось, – Павил тяжело дышал. Ему было интересно, делает ли он такие же жадные вдохи в реальном мире. – Леклерк, ты должен остановить своё детище.

– Я не могу! – огрызнулся Леклерк.

– Мы посылали сигнал S.O.S? – синусоида не унималась.

– Нет.

– Я больше не вижу на поверхности Сатурна тех ужасных сфер. Коллапсы пространства прекратились.

– Мы продолжим работу, – сдаваясь, выговорил Леклерк. Взмахом руки он заставил синусоиду исчезнуть. – Только мешает.

Он ещё несколько раз перезапускал консоль, в надежде придать ей внятный вид, но всё было тщетно.

– Да почему ты не хочешь поговорить! – Леклерк закричал в небо, словно иерарх, требующий ответы от Бога. – Он помешался. Не знаю, в силу ли это своих умственных ограничений или…

Сатурн исчез с неба, сжимаясь в маленькую точку, которая становилась всё меньше и меньше, пока не исчезла. Звёзды завертелись, рисуя собой яркие слои, нарисованные циркулем в ночи. Всё смешалось в калейдоскопе красок. Мир исказился в сферу, из которой выплыли Леклерк и Павил. Деревья и поле травы втянулись в сферу, образовавшуюся перед гостями. Остались лишь звёзды, кружащиеся вокруг с бешенной скоростью.

– Ты видишь? – Леклерк пытался всматриваться в нечто, образовавшееся внутри сферы. Павил посмотрел на него и ужаснулся. Его модель вытянулась в линию, тянущуюся в сферу. Тогда Павил посмотрел на себя и понял, что не видит ничего. Ни рук, ни ног, ни туловища.

– Что вижу?

– Ты видишь, Павил?!

Павил повернулся к сфере и заглянул внутрь.

Он видел облака, несущиеся над поверхностью планеты, и гладкое, разлитое море. Неописуемые объекты, всё так же относящиеся больше к области абстракции, чем чего-то реального, прорезали облака, поднимаясь к стратосфере, оставляя за собой завихрения. А где-то дальше, там, где размещалось двумерная луна, внутри которой расплывались волны, уже другие объекты оставляли яркий световой след. И всё, что видел Павил, умещалось в небольшую область поля зрения, стягивающегося внутрь себя. И когда угол изменился достаточно, чтобы разглядеть новую картинку, Павил понял, что смотрит на макромир, находящийся внутри компьютерного разума. Планета стала туннелем, а двумерная луна – самоповторяющимся фракталом.

– Что это, Леклерк?

– Ты видишь? – продолжал тот повторять.

– Это постфизический мир?

– Ты видишь? – крик Леклерка звучал отовсюду, и в тоже время ниоткуда. Как эхо, отражающееся от фрактальных гор.

Леклерк протянул свою руку, больше похожую на одномерную текстуру, чем на человеческое подобие. И тянулся он до тех пор, пока не коснулся луны. И тогда он растворился в чьём-то разуме.

– Я понимаю его! Я и есть программа!

– Леклерк!

– Я…

Павил сорвал с него обруч, швырнув на интерактивный стол. Трёхмерные модели сфер, окружавшие Сатурн, исчезли. Теперь только три метки был на нём: Ками, динамо-торпеда и Эверика. И все стремились в одну область пространства.

– Я… – слово застряло в глотке Леклерка. Он вновь вернулся в реальный мир. Рядом с ним стоял Павил. – Я был так близок.

– Он пожирал нас, – Павил пытался отдышаться. Глазные капилляры в его глазах полопались.

– Я был так близок, – Леклерк набросился на него, схватив за комбинезон.

– Он пытался скопировать наши сознания, чёрт тебя побери! – Павил отбросил Леклерка от себя.

– Да откуда тебе знать? – усмехнулся Леклерка. – Да и что с того? Он открылся перед нами, а мы…

– Мы спаслись.

– Мы отвернулись от него, – Леклерк потянулся к девайсу, но экран ничего не показывал. Доступ был закрыт.

Леклерк сложил руки перед собой на столе и положил на них голову.

Эверика падала к плоскости кольца. Ускорение вдавливало Аманду в кресло, давя на грудь, лёгкие, не давая нормально вздохнуть. Аппарат уже превысил допустимую норму, нарабатывая в термоядерном реакторе тепловую энергию быстрее, чем это было допустимо. Одно дело плавное, равномерное ускорение до десяти световых единиц, когда ты контролируешь процесс. Другое – это когда палец Аманды прижимал мягкий стик к краю, не давая системе двигателей и секунды на перерыв. Скорость уже давно перевалила за сто пятьдесят тысяч километров в час. Тысяча километров до торпеды. Пятнадцать тысяч до Ками, пересекающего перпендикулярную линию перехвата.

С каждой секундой кольцо приближалось. Его плоскость, покрытая множеством тонких линий, начала расходиться по швам. Как плотная решёточная структура, издалека кажущаяся непроходимой, но при каждом приближении линии структуры которой отдаляются друг от друга. Щель Барнарда сменилась щелью Гюйгенса меньше чем за минуту. Эверика меняла свой наклон, проносясь над бесконечным числом ледяных обломков, отражающих от себя свет. Яркость снаружи была настолько высока, что скрыла космический горизонт, накрыв его тьмой. Аманда, через навигационный шлем, закрывший полностью голову, видела лишь охровый Сатурн впереди, выступающий из горизонтального марева ослепительного света. Навигационная сетка прочерчивала курс, вывода для Аманды ближайшие ориентиры. Минуту назад динамо-торпеда нырнула в щель Доуса, с которой начинается кольцо B, использовав гравитационный зазор между кольцами, по пути отключившись и перезагрузившись два раза. Дистанция между оружием и Амандой сокращалась. Ускорение нарастало, перевалив за отметку в восемь g, но её это не остановит. Верхушка большого пальца, вдавливавшего стик только вперёд, начинала побаливать, даже через слой перчатки скафандра.

Удивительно, но на детекторах внешнего пространства Аманда наблюдала чистый фон, лишённый предыдущих возмущений. Грубо говоря, ничего не мешало динамо-торпеде просто лететь по курсу к своей цели, но та продолжала временами отключаться, чтобы скорректировать своё движение. Параноидальная техническая безопасность победила над здравым смыслом, что было только на руку Аманде. Торпеда лишена влияния быстро нарастающих перегрузок, и на чистом ускорении Эверика никогда бы не догнала её. Больше никакие чёрные дыры не появлялись из неоткуда над облака Сатурна. Путь был абсолютно чист. И от Аманды лишь требовалось догнать суицидального беглеца.

Но проклятая торпеда продолжала отказываться принимать сигнал остановки. Эверика практически поравнялась с ней, следуя параллельным курсом. И лишь тонкий слой кольца разделял их, закрывая под собой торпеду. Отчаянно посылаемый Амандой сигнал продолжал отражаться от поверхности кольца, входя в резонанс с шумом, порождаемым фоновой частотой. Дневная сторона колец была нагрета до минус двух по Цельсию. В какой-то момент, этот глупый, линейный мозг машины, в память которой умещается лишь две задачи, пришёл к самому большому пониманию в своей детерминированной жизни. Он тоже понял, что больше ничего не сковывает его движение, переставая хаотично перезагружаться. Он сбросил все ограничения и ускорился, сняв лимит с выработки тепловой мощности. Позади единственного сопла вырвался столб плазмы, сжигающий двигатели внутреннего сгорания изнутри, конвертируя жидкий водород в следующее агрегатное состояние. Торпеда оторвалась от Эверики, пулей вылетая из-под видимой Аманде границы кольца C, ложась на кривую вектора прямо на перехват цели, летя со скоростью в двести восемьдесят тысяч километров в час, на десять процентов быстрее текущей скорости Эверики.

Аманда стиснула зубы. Её мозг начал работать с усиленным рвением. Её глаза бегали по навигационной карте местности, думая, как опередить ошибку человечества. Она просчитывала возможный гравитационный манёвр и его нахождение. Масса колец ничтожна мала для осуществления манёвра, составляя всего сорок одну сотую массы Мимаса, масса которого равнялась шести миллионных масса Земли, с притяжением в шесть тысячных g. Это ничтожно мало, и то, относится ко всему кольцу, а не его C части. Однако, притяжение есть везде. Даже здесь, маленькие луны-пастухи, проходя между сечениями, заставляют линии превращаться в волны. Если изменить угол атаки… Даже одна сотая процента может сыграть на руку.

Эверика задрала свой нос вверх, отделяясь от колец. Аманда набрала больше воздуха в лёгкие, снимая ограничения Лоусона с термоядерного реактора. Возможно, следовало это сделать раньше, но теперь выбора не было. На какой-то миг исчез Сатурн с его кольцами, оставив Аманду наедине со звёздным небом. Линия млечного пути, как всегда коричневая и грязная, собранная их космической пыли, приобретала свои черты, и казалось, стоило заглянуть внутрь, как можно было увидеть множественное количество облаков той самой пыли, покрывающих спиралями галактику. Эверика описала кривую, резко меняя свой угол атаки. Аппарат устремился в щель Коломбо, пролетел её насквозь, закручивая своё движение по баллистической траектории за торпедой. Аманда едва осталась в сознании, но манёвр позволил выиграть три сотые процента от текущей скорости, которая достигла трёхсот тысяч километров в секунду. Эверика запустила себя снарядом в точку перехвата, лишь корректируя своё движение к экватору.

Два гонщика описывали противоположные кривые, пересекающиеся в перспективе. Они прошли последнее D кольцо, выходя в практически чистое пространство над атмосферой Сатурна. Вселенная в небе погрузилась в темноту. Аманда практически догнала торпеду, вися на хвосте. Они начинали терять свою скорость из-за влияния нарастающего притяжения планеты. А там, впереди, в тысячи километров, ничего не зная, продолжала следовать своим курсом «коробка с крыльями». Водородные штормы, линиями разукрашивающие планету под ними, молчаливо следили за происходящим. Аманда едва удерживала себя в сознании, борясь с перегрузками. Антенна аппарата, направленная и взявшая в захват динамо-машину, продолжала безостановочно посылать сигнал, но компьютер был отключён.

И всё же. Паранойя создателя сыграла решающую роль. За две тысячи метров до Ками компьютер торпеды включился, собираясь произвести ещё одни вычисления своего курса. В этот момент он получил сигнал, сбросивший его настройки. Перед Амандой засигналило радостное сообщение установки передачи данных. Весь разум торпеды, умещённый в несколько запрограммированных строк консольной строки теперь был как на ладони. Тяжело улыбнувшись, пилот передал новые координаты. Торпеда в последний раз выбросила из своего разрушающегося сопла столб плазмы, отклоняясь вниз, к водородным облакам Сатурна. Она не спрашивала, не сопротивлялась, а лишь выполнила новый приказ, сходя с заложенного курса.

Аманда выдохнула и сразу почувствовала боль, пробежавшую по всему телу. Её клонило в сон, но она сопротивлялась. Уставшая, она продолжила сближение с объектом, сократив дистанцию между ними до ста метров. Как бы она хотела видеть лучше, но глаза болели, требуя срочного отдыха. Разрываясь между желанием и потребностями, Аманда отпустила стик ускорения, отклоняя Эверику, космический аппарат, не предназначенный для полётов в атмосфере, в звёздное небо, возвращаясь на Андан. Бездействующая «коробка с крыльями», переставшая порождать коллапсы, осталась впереди, отрываясь к ночной стороне планеты. Никто не стремился навредить Эверике и её пилоту, что заставило Аманду затаить дыхание. Для неё всё стало таким же ясным, как голубое небо в летний день.