Текст книги "В тени над затмением (СИ)"

Автор книги: Артем Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Убегающее время он коротал тем, что думал о своих исследованиях последних дней. Неровный рельеф наверняка разрушенного спутника то и дело всплывал в его памяти. Он чувствовал движение машины, пытающейся добраться до Паука. Но потом его сознание пробуждалось, и он вновь оказывался здесь, поглощаемый огромной сферой Сатурна, по которой бежали штормы водорода и аммиака. Где-то там, на его верхушке, виднелась линия гексогона, вихревого аномального шторма, бушующего на полюсе, образующий периметр аврорального сияния. Космический холод пропитывал его кожу, пронизывая фантомной болью до костей. В какой-то момент он осознал, что вращается по вертикальной оси тела. Не сильно, с маленькой угловой скорость, но вращается. Он не заметил, как его уже развернуло лицом к экватору, разрезанному теневыми полосками, откидываемыми кольцами. Теперь не было никакой надежды увидеть Андан, хотя и эта попытка была бессмысленна. Камил просто убивал время, не зная, сколько ещё будет продолжать работать система циркуляции воздуха. Успокаивал лишь тот факт, что, когда этот момент настанет, он просто уснёт. И никакой больше боли.

На ночной стороне Сатурна, куда держал свой путь Камил, что-то моргнуло. Некий сгусток света, исказившийся об…что? Ах да, знаменитые миллископические чёрные дыры, сопровождающие объект. Только вспышка была близко, раз Камил мог наблюдать её визуально. Он поднял свой глаз, проводя взглядом по воображаемой линии экватора, доходя по ней до ночной части Сатурна. «Коробка с крыльями» должна была вот-вот явится перед ним. Только их разделяло пространство в шестьдесят тысяч километров. Возможно, уже меньше. Ни о каком визуальном контакте и мечтать не приходилось. Но хотелось. Хотя бы напоследок.

Его мозг рисовал маленькую точку вдалеке-далеке, плывущую над водородным небом. Жаль, что практически все система визора вышли из строя. Никакой возможности зазумиться. «Векторное поле, чьи векторы падают в одну точку». Теперь он не мог перестать думать об объекте, об аномальных чёрных дырах, о вселенной, полной разной формы жизнью, скрытой за ограничением скорости фотонов. Векторы, устремляющиеся в одну единственную точку в пространстве, наполняя её. Отчаявшиеся кванты, стремящиеся покинуть порочный круг, рикошетом отлетающие об потенциальный барьер, теряя при этом часть энергии. Как человек, пытающийся прыгнуть выше головы. Как инферно Ефремова, окружающее нас всегда. Мозг экстраполирует. Ищет совпадения. Основная программа млекопитающих. И всё это началось из обычного любопытства. Величайшая сила человечества и его проклятие. Ведь именно любопытство привело Камила сюда. Он не хотел умирать, он хотел выжить и узнать, чем всё закончится. Какая будет разгадка у этой головоломки?

Земную фауну наполняют микроорганизмы. Они кишат, паразитируя или симбиотизируя с теми, кто крупнее их. Человек смог овладеть и ими, используя в своих личных целях. Один из таких организмов, возможно, сам того не ведая, сохраняет сейчас жизнь Камила, не давая излучению добить бедного космонавта. Этот маленький штамм восстанавливает генетические разрывы раз за разом, а за свою работу он не получит ничего. В следующие часы на его плечи упадёт ещё больше работы. Шкала внешнего излучения увеличилась на двадцать пять тысяч бананов с того момента, когда Камил последний раз проверял её. Если бы только Камил мог использовать радиационный пояс в своих целях.

Идея, пришедшая ему, была подобна лучам солнца, восходящего за горизонтом. Такая же ослепительная и простая. Ответ лежал на поверхности. И он был лёгок, как бумажный самолётик, двигающийся по воздушным потокам. Как ещё «коробка с крыльями» могла получать новый импульс раз за разом? Как она ускоряла себя на новом витке? И зачем ей нужны были эти прямоугольники, обозванные Амандой крыльями? Аналогия была до безобразия проста. Это паруса. Но работающие от частиц, обитавших в зонах захвата радиационных поясов. Камил представлял, как протоны передают свой импульс на поверхность парусов, разгоняя их давлением как ветер старинные деревянные фрегаты. Ничего необычного.

Хотелось кричать, но не было сил. «В космосе никто не услышит твой крик» – Камил грустно ухмыльнулся.

Ещё одно преломление света. Намного ближе. Одна загадка была практически решена, и хотелось приступить к следующей. Но Камил чувствовал, что сил его хватило лишь на одну из них. Он старался найти ответ, включая воображение на максимум, как объект порождает эти миллископические чёрные дыры? За счёт чего? Векторное поле с падающими внутрь векторами…

Один из немногих детекторов, оставшихся в живых, вывел окно предупреждение резко повысившегося фона. Вместе с нейтрино, выброшенного сферой от коллапса, разлетелись и свободные нейтроны и протоны. Они наполняли собой пространство вокруг Камила.

За счёт чего происходят эти выбросы? Эти коллапсы? Где нерушимый закон сохранения энергии, вшитый фундаментом в бытие вселенной? Бессмыслица! Вот, что приходила на ум Камилу. Только и это, когда ещё одна вспышка разбегающегося света, преломляющегося об невидимые искажения, появилась в нескольких километрах от него. Все научные гипотезы унеслись куда-то прочь из головы физика. Всё, что он обдумывал последние дни, прибывая на Янусе, смыло приливом. Он мог поклясться, что через образовавшуюся на миг гравитационную линзу он узрел объект, приближённый через пространство. Маленький объект с ассиметричными крыльями смотрел в ответ. Видимая перед Камилом поверхность планеты всколыхнулась на тот самый миг, словно поверхность воды под упавшей с неба каплей. Преломлённый свет осветил его. Десятки миллионов рентгеновских и гамма бананов прошли сквозь него. Система скафандра экстренно запищала, но Камил её уже едва слышал. Он боролся с усталость до последнего, но, в конечном итоге, не выдержал, сдаваясь. Глаз закрылся, но то, что он узрел через гравитационную линзу, сохранилось узором на поверхности глазного века. Камил больше не ни о чём не переживал. Он был уверен, что теперь всё будет в порядке.

Он уже знал, что скажет остальным. И то, что он был жив, лёжа под медицинской аппаратурой, нависшей над ним арками, уходящими за границу койки, его ничуть не удивило. Лишь осознание того, что он всё ещё жив. Одна из арок медленно вращаясь, а с её поверхности на него падал тёплый зелёный свет. Он хотел подняться, но не мог. Тело не слушалось его, а шею что-то сковывало, не давая ему возможности повернуть голову. Поэтому ему приходилось вращать глазами, прежде чем его взгляд остановился на известном ему уже человеке.

Павил легко дотронулся до плеча Камила.

– Ну как ты? – искренне улыбаясь, спросил он.

Всё было как в тумане. Все мысли блуждали в хаосе, только начиная формироваться. Знаки и образы превращались в буквы, те складывались в слова, а слова превращались в осмысленный текст.

– Кажется, в порядке? – улыбнулся в ответ Камил. – Ну, как я выгляжу? Ты то врать мне не будешь? – хрипя, он выдавил из себя целое предложение. Удивительно, но делать это становилось всё легче и легче.

– Главное, что ты жив. Ты цел, приятель.

– Отойди в сторону, – в дело вмешалась Вайсс, отодвигая Павила в сторону. – С возвращением, Камил, – она осуществляла невидимые действия, орудуя кистью руки в дополнительной реальности. Медицинская койка начала менять свой угол, легко приподнимая Камила.

– Ну, и какие у меня повреждения? – он начал осматривать своё тело, укутанное в прозрачные слой органики, под которым, зеленоватого вида плесень, прилипала к его телу.

– Множественные переломы, но скафандр оказал тебе первую помощь, – Вайсс отсоединила кабеля от разъёмов, покрывающих слой органики. – Ерунда.

– Ерунда, – саркастично повторил Камил.

– Но мы отправляем тебя на Землю сразу же, как только инженеры настроят вторичный аппарат шаттла.

– Павил.

– Я тут, – Павил показался из-за плеча Вайсс.

– Я знаю, – прохрипел Камил. – Я знаю, как эта штука получает импульс. Я всё понял.

– Как? – удивлённо, спросил тот.

– Я покажу. Я всё покажу сам, – Камил перевёл взгляд на Вайсс. – Я могу ходить?

– Частично. Я бы не советовала.

– К чёрту. Мне тут пройтись метров пятьдесят.

– Без экзоскелеты ты вряд ли сможешь в условиях нормальной гравитации, – Вайсс проверила инвентарь, заглянув в журнал своего девайса. – Я принесу.

И так. Его доставили сюда день назад. Аманда подобрала его. Камила унесло за орбиту Пана. Он почти упал к плоскости колец. Первое время он двигался с потоком обломков Януса, курсы которых расходились лишь со временем. Учитывая его последнее положение там, над Сатурном, обогнув ночную сторону, на которую у него ушло бы часов двадцать, на дневной стороне он бы уже был частью кольца. Скафандр практически погнулся, но выдержал. У него были сломаны рёбра, плечи, правая нога, но ни одного открытого перелома.

– Помоги, – Вайсс выдвинула подставку из медицинского блока, в который был уложен Камил, ставя на неё коробку с деталями.

Здесь, внутри медицинского модуля, всё было усыпано аппаратурой, хирургическими секциями и раздвижными стенами, отъезжающие снизу, из пола. На противоположной стене Камил смотрел на матовую поверхность широкого экрана, отображавшего его состояние. Его спасение стоило свою цену. Он поглотил большую дозу облучения в тот момент, когда фронт выброса, санкционированный коллапсом, прошёл сквозь него. Штамм принял на себя большую часть излучения, но даже по тем характеристикам, которые были Камилу понятны, было очевидно, что ему больше нельзя оставаться в открытом космосе. Павил и Вайсс вкручивали механизмы, собирая конструкцию, похожую на внешние протезы, состоящие из внешней механической «кости».

– А не проще его было на коляску посадить? – высказал своё предложение Павил.

– Нам всё равно придётся его фиксировать в модуле.

– А какой другой шаттл Компании не прилетит? – Камил сжимал и разжимал кулак, проверяя работоспособность руки.

– Всё вышло немного не так, как планировалось изначально, – Павил ухмыльнулся. – Помнишь блог Аманды? В инфополюсе знают, что здесь произошло.

– Правда? И как они отреагировали?

– Более важно, как отреагировал конгломерат. И что-то мне подсказывает, что начались большие внутрикорпоративные разборки. Поэтому, никто и не прибудет тебя забрать.

– А как же важность человеческой жизни? – иронично заметил Камил.

– Компания сама предоставила данный план, – Павил соединил два зажима на коленной чашечке Камила. Всё делалось поверх слоя органики. – Они подхватят тебя на высокой орбите Земли.

– Как думаешь, до всех дошло, насколько важное и серьёзное открытие тут происходит?

– Возможно, – пожал плечами Павил. – Но до них ещё не дошло.

– Я знаю, как оно движется. Знаю, по какому принципу работает. Я покажу. Но я хочу увидеть объект в последний раз. Отведите меня в обсерваторию. Это ведь совсем рядом.

Камил практически не мог нормально передвигать ногами. Всю работу за него делали автоматизированные протезы, переносящие опору при каждом его шаге. Вдоль сгибающейся ноги проходил составной макет роботизированной конечности, накрывающей всю часть от лодыжки до таза. Туловище было зажато накладными пластинами, но в рабочей руке Камил держал костыль. Ему было важно дойти до обсерватории самому. Вайсс строго требовала, как можно меньше времени провести в подвижном состоянии, поскорее уложить себя в оправляемый модуль, но Камил уговорил её на недолгую прогулку, после которого он сразу же улетит. Она следовала рядом, вместе с Павилом.

Сатурн уже стал обыденностью. Частью Камила, с которой он сблизился. Но не стал родным. Через ненастроенное длинное окно иллюминатор мир снаружи вращался, следую за вектором центрального диска Андана. Сатурн сменился непроглядным космос, усеянным звёздами, затем палящим Солнцем, чей свет гас в светофильтрах, вновь космос, возвращаясь к планетарной сфере. Вид совершил свой виток, пока одна роботизированная нога за другой не доставили его к иллюминатору. Он практически не чувствовал шага. Наверное, так даже лучше. Он понимал, насколько его тело повреждено, и, к тому же, он много кашлял, перебиваясь на неприятные позывы тошноты, которые подходили к горлу, но так и не решались переступить черту. Камил не мог даже повернуть своё туловище, двигаясь сугубо прямо. Поворачиваться ему помогал Павил, а протезы работали от команд, посылаемых через интерфейс девайса, на главном окне которого трёхмерная модель ноги показывала будущее движение.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Павил, когда они остановились. От окна их отделяла три метра.

– Чёртово вращение, – прокашлял Камил. – Можешь изображение иллюминатора выставить статичным?

– Я сделаю, – в помещение, минуя Вайсс, вошёл Леклерк. Его руки были засунуты в карманы его облегающих, но местами мешковатых, вакуумных штанов.

Вращение вселенной прекратилось, остановившись на Сатурне. Из-за наклона, свойственному положению Андана, свободно виделся гексоген шторма, бушующего на полюсе планеты.

– Я вроде велел сразу погрузить его в модуль. Как только придёт в себя, – Леклерк недовольно посмотрел на Вайсс.

– Это не займёт много времени. Несколько минут, – отдышался Камил.

– У тебя всё тело в переломах. Ты только день пробыл в медицинской секции. Тебе вообще нельзя двигаться. Как ты такое допустила? – Вайсс замялась под гнётом шефа.

– Спокойно, хорошо? Я хотел в последний раз полюбоваться здешними видами.

– Бао, – Леклерк отвернулся, связываясь с инженером через девайс. – Что с модулем? Ясно. – Он посмотрел на Камила. – У тебя три минуты, пока они донастраивают модуль.

– Отлично, – Камил упёрся на костыль. – Я знаю, как эта штука получает проклятый импульс. – Он свободной рукой махнул на изображение Сатурна. – Ответ был всё время перед нами. Мы его даже обговаривали при первом брифинге. Помните? Разговор зашёл о радиационном поясе. О низком, которой проходит между атмосферой планеты и кольцом D. Мы обсуждали, что его орбита проходит в пике низкого пояса Ван Аллена. Электроны, которые летят от звезды, поглощаются спутниками, когда пересекают магнитопаузу, поэтому и общие радиационные поля у Сатурна аномальны: по экватору меньше распределение электронвольт, чем по оси планеты. Но если электроны не долетают, то протоны свободно оседают в низшем слое. Здесь, – он кивнул на Сатурн, – у экватора. Мы уже думали об этом, но не додумались. Эти штуки у объекта, «крылья у коробки», похожие на присобаченные панели, действительно паруса. Но не электронные и не солнечные. А протонные. Конечно, идея протонного паруса не нова. Но она и не реализуема без мощного сверхпроводника, нам ещё неизвестного. Эти панели – это и есть тот самый сверхпроводник. У протона импульс в тысячу раз сильнее, чем у электрона. А если мы говорим про высокозаряженный в электронвольтах… – Камил потёр лоб. Он начинал потеть. – Конечно, речь идёт о материале, который бы так отлично использовал импульс заряженных частиц. Но наша начальная идея о асимметричности панелей, их угле и отражении была верна. Масса такого паруса пропорциональна радиусу. Хотя, думаю, здесь правильнее говорить о площади. И площадь захвата пропорциональна радиусу в квадрате. Панели должны состоять из какого-то плотного сверхпроводника. Плотнее в несколько раз гидрида лантана пятого поколения. Больше семнадцати грамм на сантиметр в кубе.

– Протонный парус – это ведь разновидность магнитного? – поправил Леклерк.

– Всё верно.

– Тогда как его проводники не перегорели в такой обстановке. На пике пояса? И ещё. Ты забыл уточнить, что напряженность такого поля будет пропорциональна силе тока.

– Верно, верно, – Камил закашлял. – Всё дело, что объект не использует ток. Я говорю про электричество. Он работает на другом механизме.

– Тогда как оно вообще работает? – Леклерк сложил руки на груди.

– Протонника, – Камил улыбнулся. – Это протонный ток. Всё осуществляется на заряженных протонах. Какая скорость протонов в вакууме? От трёхсот до семи сотен километров в секунду по Де Бройлю? Вот вам и разгон до двухсот сорока километров в час.

– Это ниже той скорости, которую мы можем развивать.

– Ведь у нас нет таких сверхпроводников. Я даже представить себе не могу, какие там магнитные поля и физические характеристики.

– Считаешь, что эта штука способно летать быстрее нашим самых быстрых космических аппаратов?

– Парадоксально, но я в этом практически уверен. Смотрите, у сверхпроводников есть ограничения по критическому напряжению. Но в теории, я думаю, если использовать только протонный проводник и протонное напряжение, то можно игнорировать разного вида законы, применимые к сопротивлению электронов. Силами гравитации, оказывающим влияние, можно пренебречь. А значит, что и силами ускорения. Такому механизму не страшно ионизирующее излучение. Он практически живёт в нём. Проводимость таких сверхпроводников может не зависеть от температуры.

– Тогда бы вокруг объекта было бы магнитное поле. Оно должно быть. И мы бы его видели.

– Оно есть, я уверен. Но только тогда, когда оно получает импульс. Я склонен считать, что в остальные периоды своей жизни оно находится в спячке. Это потенциальный новый вид технологий. Новый источник сверхпроводников и материалов.

– Но тогда и материал самой «коробки» должен быть, что? – Леклерк развёл руками. – Новым?

– У меня есть идея. Не знаю, как к ней отнесётся Тайлер, но слушайте. Существует особые состояние электронов, например, так называемый Вингеровский кристалл – система, у которой потенциальной энергии намного больше кинетической. Когда эти особые электроны находятся в равномерно в поле равномерно распределённого положительного заряда. Такой кристалл образуется при очень низких температурах, когда расстояние между электроном значительно больше боровского радиуса. Мы говорим про модель Нильса Бора. Представь, что у тебя есть коробка, а в ней лежат несколько прозрачных сфер. Внутри сфер лежал шары. Коробка ведь замкнутое пространство, так? И вот ты катаешь сферы туда-сюда, всё ок. Но затем сферы начинают увеличиваться в размере, а шары внутри сфер – нет. Свободного места становится всё меньше и меньше. По мере возрастания диаметра наступает такой момент, когда перемещение сферы становится затруднительным, а затем и вовсе невозможным. Сферы сжимают собой пространство внутри коробки. Там всё плотно забито. Процесс колебания затруднителен. Вот это и есть кристалл. Только в роли шара выступает электрон, а сфер – сила их отталкивания.

– Считаешь, что мы имеем перед собой кристаллическую систему с особыми состояниями протонов, только тоже подчиняющиеся боровоской интерпретации? Ведь протон не распадается? Только это протон…

– И как всё это связано с миллископическими чёрными дырами? – спросил Павил.

– Я не знаю. Это уже стоит узнать тебе, друг, – Камил улыбнулся. – Но боюсь, мы ещё не повзрослели для этого мира взрослых.

Часть 3. Время заката и расцвета

Часть 3. Время заката и расцвета

День, когда Сатурн улыбнулся в ответ

Экстренное собрание узкого круга Бао решил провести в закрытом складе, куда доступ был строго ограничен. Из левых присутствующих был только Тайлер. Леклерк, переступая порог титановой двери, скрытой за треугольными дверями шлюза в дальней секции стыковочного модуля, поднял руку, приветствуя ожидавших его инженеров.

– Чёрт, они послали сигнал.

– Я знаю, – подтвердил программист слова Бао. – Это не входило в планы, но всё же…

– Следовало держать в уме такую возможность, – следящий за безопасностью поднял вверх свою имплантированную руку, покрытую сгибающимися механизмами.

– Уже поздно гадать. Это был лишь образ. Геометрическая фигура в форме многогранника. Что-то вроде девятиконечной звезды. Несущественное действие.

– О чём вы?

– Павил и Камил, находясь на пауке, направили антенну аппарата на объект, переслав ему цифровые данные. Картинку, грубо говоря.

– Вот как? – Тайлер почесал волосы.

Все трое обступили поднятый интерактивный стол, подключенный проводами к общей системе станции. На поверхности стола вращалась трёхмерная модель пулеподобной вещи, выполненной из прозрачных красных пересечений в разрезе. Под трёхмерной голограммой, на зеркале, лежали настоящие технические детали, кусков проводника, фольги и изоленты. Большую часть поверхности стекла кто-то исписал зелёным маркером, нанеся инструкции и заметки.

– Это сугубо моя идея, – первый выступил Бао. – Но Тайлер согласился мне помочь.

– Не знаю, как другие к ней отнесутся, если честно.

– Хорошо, – Леклерк кивнул. – Выкладывай.

– Это было нападение.

– Это не доказано.

– Допустим, – Бао провёл рукой по стеклянной поверхности стола. Он склонился над ним, изучая выведенные характеристики. – Но моя версия имеет все весомые основания считаться верной. Ты знаешь, о чём я говорю. Поэтому, мы должны перестраховаться. Мы несём ответственность не только за себя и эту, – Бао осмотрел помещение, – эту станцию. Этот объект, эта «коробка с крыльями» как дикий зверь. Когда-то я жил в достаточно отстранённой от остального человечества местности. Со мной соседствовали дикие животные. Безопасные, по большой части. Но они не переставали быть дикими. Их не приручишь и не вразумишь. Понимаете? – он заговорщики посмотрел на присутствующих. – Я не хочу говорить что-то избитое, поэтому подведу свою мысль максимально прямо – нам нужно оружие. Если не для защиты, то для ответного действия.

– Мы не военная станция, – Леклерк развёл руками. – У нас нет оружия. И не уверен, что сейчас в солнечной системе хоть что-то подобное функционирует.

– Нам нужно кинетическое оружие, – уточнил Бао.

– Нам бы быть поосторожнее, – заметил Тайлер. Он уперся руками в серые алюминиевые слои, покрывающие периметр стола. – За такое могут и наказать. Если узнают.

– Они и так всё знают, – ответил Леклерк. Он сосредоточил своё зрение на фигуре, вращающейся над столом. – Это то, о чём я думаю?

– Не хотел посвящать в курс дело остальных, – Бао кивнул.

– Но они должны знать, – Тайлер вытянул руку, ожидая согласия.

– Тайлер, друг, – Леклерк смягчил голос. – У нас никто ничего не скрывает. И никто ничего не будет скрывать. Остальные будут посвящены в курс дела сразу же, как только мы закончим здешнюю дискуссию.

– Просто я не хочу слушать порицательные выкрики Аманды, – лицо Бао скривилось. – Ладно. Приступим. Это своеобразная, автономная динамо-машина.

– Динамо-торпеда, – поправил Тайлер.

– Она работает от сохранения момента импульса. В прямом смысле, – Бао растянул руками изображение. – Внутри встроен маленький атомный реактор с активной зоной, но не конвертирующий электрическую энергию. Он вторичен. Главное – это ротор, – он указал на скрученную спираль. – Мы знаем, что при подлёте к Сатурну в текущей момент вся тяжёлая электроника выходит из строя. Поэтому, мы использовали минимализм. Здесь лишь главенствующие системы, вроде линейного, двухзадачного компьютера с минимум памяти. Любая другая аппаратура либо будет требовать лучшего экранирования, либо чувствительна к быстронарастающему разгону, и, в конечном итоге, всё равно подвержена внешнему влиянию. Это главное, что требовалось учесть. Поэтому, когда двигатель заглохнет, а изначальная тяга у него будет осуществляться от водородного двигателя внутреннего сгорания, энергия вращения ротора, раскрученного заранее от самого движения, конвертируется из кинетической в электрическую. Энергия ротора перезапустит компьютера, а он вновь запусти автоматику ядерного двигателя. Конечно, ротор, изначально, будет вращаться по инерции после получения импульса, но когда он передаст кинетическую энергию, через момент силы, естественно, то вращение замедлится. Когда запустится двигатель, то активная зона вновь передаст угловой момент на ротор.

– Звучит, как вечный двигатель, – заметил Леклерк.

– Как кастрированный вечный двигатель. И он вечен пока активная зона выделяет тепло. В итоге торпеда будет работать с перегрузками, но работать. Такая система способна на быстрый набор ускорения. Разгонится до ста тысяч километров в час за минут пять. Четыре перепада управления.

– Активная зона?

– Да. Это резервуар для атомной детонации, – Бао согнул два пальца, проникая внутрь модели торпеды, проходя прозрачный слой за слоем, пока не остановился на реакторе, в котором отсутствовали поглотители. – Как только системы даст волю свободным нейтронам, остановить процесс уже будет невозможно. Из-за внутреннего тепла каркас реактора начнёт плавится. Компьютер ещё будет работать, находят ближе к внешнему слою динамо-торпеды. Но раньше процесс достигнет водородного ДВСа, и тогда… – он посмотрел на Леклерка.

– А радиус поражения?

– Несколько километров, включая эпицентр. Сфера плазмы. Торпеда рассчитана на прямое попадание. Ротор будет перезапускать компьютер, чтобы тот корректировал полёт торпеды. Предполагаю, что однопроцессорный навигатор проложит путь через кольцо, используя его гравитацию для манёвра. И ещё. Компьютер нужно запускать, чтобы он хоть как-то следил за смещением активной зоны.

– Это логично, – Леклерк кивнул. – Но конструкция не выглядит, как бы сказать, военной, – он вытянул руку, останавливая возражения. – Я понимаю. Это самодельный объект. Но если так получится, что мы сначала решим пустить торпеду, а затем, – Леклерк перевернул руку в обратную сторону, – мы передумаем. За сколько торпеда доберётся до цели. Потому что, это очень серьёзное решение.

– Зависит от положения объекта. Если он будет на дневной стороне, то минут тринадцать. Плюс-минус три минуты на перехват. Стоит развить скорость до минимум двухсот семидесяти тысяч километров в час, а это, как мне видится, возможно только после пересечения кольца D. Торпеда использует минимальную массу для гравитационного манёвра, и запустит сама себя наведённым курсом на перехват. Учитывая, что вся масса кольца составляет четыре десятых массы Мимаса, а плотность кольца А тридцать восемь сотых кубических километра на секунду в минус второй степени и кольца С шесть тысячных километра в кубе на секунду в минус второй степени, высчитывает коэффициент для пересечения колец D и С, используя пропасть Кассини, на которую влияет гравитационное воздействие Мимаса, – Бао закрыл свои маленькие глаза, проводя расчёты в уме, – то торпеда сможет получить дополнительное ускорение в районе…

– Бао.

– Да. Есть функция сброса настроек у компьютера. У компьютера, как можно было догадаться, всего две настройки.

– Этот процесс дистанционный?

– Относительно, – Бао посмотрел на Тайлера.

– Зависит от мощности сигнала, – тот почесал затылок. – Антенна-приёмник может получить повреждения во время полёта. Не предполагается её особо защищать. К тому же, сам компьютер подвержен дефектам, пересекая орбиту Пана. А теперь, возможно, и Эпимитея. Он может просто не принять сигнал. Стоит учесть орбитальный резонанс между кольцами и в самих кольцах, как возможное отражение или искажение сигнала, но такие действия зависят от мощности сигнала. Но код сброса настроек действительно есть. Это как древний модем – если перейти по адресу, то можно залезть внутрь, но это программная часть, а не механическая, как у настольных часов, когда приходится…

– Я понял. Значит, это, в большей степени, ракета в один конец? – Леклерк склонил голову.

– Я так её и планировал, – подтвердил Бао.

– Что ж. Я надеюсь, что нам не придётся ею воспользоваться, – Леклерк посмотрел на инженера, но не нашёл поддержки в его ответном взгляде.

Камил стянул перчатку с руки. Всё ещё ощущался дискомфорт, заставлявший его потеть и испытывать жажду. Кожный зуд отступал, но рука всё ещё чесалась.

– Как рука?

– Всё ещё щекотно. Как проснусь, так сразу желудочный сок ко рту подступает. Хорошо, что когда дохожу до туалета, желудок успокаивается.

– Главное, что ты жив, – Генералиссимус поправил воротничок своей белой рубашки. Пуговицы сидели как вшитые внутрь одежды.

– Знаешь, я теперь по-другому отношусь к жизни, – Камил взглянул на Генералиссимуса, сидящего на противоположной стороне машины. За его спиной в стекле проплывал город. – Теперь я понимаю, что значит ценить то, что имеешь.

Автомобильный жук проезжал вдоль ограничительных бордюров, тянущихся вдоль пешеходного тротуара. Его колёса, работающие от тела аккумулятора, котились по гладкой поверхности серого асфальта, залитого в городское основание. Старая, белая разметка, нанесённая на асфальт, разделяющая проезжу часть на дорожные полосы, отсвечивалась пунктирными линиями за стеклом окна автомобиля. В пунктирных линиях Камил видел кольца Сатурна. Со своими щелями, разрывами и переходами.

– На Янусе было легче смериться с неотвратимостью конца. Всё казалось таким моментальным. Бам-с, – Камил щёлкнул пальцами. Вышло не очень уверенно. – Даже не было времени подумать. Я рассчитал свои шансы на выживание, само собой. Лишь ошибка в расчётах Андана, ошибка в траектории груза, могла меня спасти. Но они не ошиблись. И я совсем потерял себя. Как неразумное животное я цеплялся за этот шанс, хоть и понимал, что шансов выжить у меня не так и много. Ты знаешь Бао?

– Мы ведь про Бао с СНТС?

– Да. Так вот, – Камил провёл рукой. Ощущалась она как в воде. – Когда я осознал, что всё ещё жив, там, уже летя в Сатурн, у меня появилось время подумать. По-настоящему. Задуматься. Уже ничего не зависело от меня. Просто понимаешь и ждёшь. Я думал о цели нашего существования. Зачем мы здесь?

– Серьёзно, Камил?

– В чём наше предназначение? Банально, ведь так? Ты это хочешь сказать? Ну же, скажи, если не терпится.

Генералиссимус промолчал.

– Давно, ещё в университете Компании, я читал Игана. Увлекался твёрдой научной фантастикой. Так вот, у австралийца был роман. Небольшой, как Иган и любил. «Карантин» назывался. Читал?

Генералиссимус покачал головой. Один жилой дом сменялся другим за его спиной. Одноэтажный, двухэтажный, со смешенной планировкой, с двумя балконами и без. В каждом из них Камил видел вселенскую уникальность.

– Там людей поместили в карантин. Накрыли всю солнечную систему пузырём. Со всякой релятивистской ерундой в придачу.

– Пузырь был оболочкой горизонта события чёрной дыры?

– А чёрт его знает. Но когда они пытались достичь пузыря, время рассинхронизировалось для наблюдателя. Объекты на подлёте к пузырю замедлялись в своей собственной системе отчёта. Но это не суть книги. Суть в идеи. Идеи. О, да. Они правят нами. Нашими жизнями. Решают, к какой школе философии мы примкнем, когда поумнеем. И персонажи «Карантина» думают, зачем их накрыли пузырём? Дело ли в наблюдателе? Антропный принцип. «Вселенная именно такая, какой мы и должны её наблюдать». Не больше. Не меньше.