Текст книги "Запрещенные друг другу (СИ)"

Автор книги: Арина Александер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Родительница тяжело поднялась с кровати и, не сказав и слова, заковыляла к двери.

– Мама… – позвала её Юля, борясь с подступившими слезами. Да будь оно всё проклято! Почему она не хочет стать на её сторону?

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произнесла она, взявшись за дверную ручку. – Я не вправе заставить тебя рожать или во всем повиноваться, но прежде чем внести в семью раскол, подумай хорошенько о Саше.

Юля ошарашено уставилась на закрывшуюся дверь, не смея сделать вдох. Это какой-то сюр. Ущипните её кто-нибудь, потому как нереально, просто невозможно вот так взять и за один вечер рухнут на самое дно.

Глеб застал её в том же состоянии, что и оставила мать: взвинченном, растревоженном. Диалог с родительницей был лишь малой репетицией того, что предстояло пережить с мужем. Умом понимала, что придраться к ней не за что, а вот сердце содрогалось от малейшего колебания воздуха в её сторону.

Закрыв за собой дверь, Глеб устало привалился спиной к лакированной поверхности и как ни странно, опустил голову. То ли прятал разукрашенное лицо, то ли просто не хотел смотреть на неё.

Юля обхватила себя руками, согревая озябшие плечи, и сосредоточилась на муже. Разговор с матерью расшатал её нервы до предела. Чувствовала себя под высоковольтным напряжением: одно неверное слово – и ударит током. Говорят, что лучшее нападение – это защита? Хорошо, так она сделает. Пускай только попробует предъявить ей что-то.

– Как поговорили? – начала первой, пряча под ладонями охвативший всё тело озноб.

– Нормально, – всё-таки поднял голову, посмотрев на неё исподлобья.

– Ммм, исчерпывающий ответ.

– Я не в настроении внедряться в подробности, – ответил без обиняков Глеб, поднимая с ковровой дорожки разорванную рубашку. Придирчиво оглядел её со всех сторон и злобно зашвырнул в дальний угол. – Достаточно того, что Саша понял меня и сейчас спит.

– Интересно, и что же ты ему сказал?

– Правду.

– В смысле? – обалдела, чувствуя, как из глубин души поднялась тихая ярость. – Ты в своем уме? Он ещё ребёнок!

Даже представить такое не могла. Её Саша – и слушает историю об измене давно умершей бабушки. Уму непостижимо.

– В своем. Ты же поленилась поговорить с сыном, меня отправила. Нет, я, конечно, постарался объяснить всё на доступном для него языке, и будь уверенна – мой сын меня понял и поддержал. Что? – приподнял в удивлении брови, правда, потом тут же их опустил, скривившись от боли. – Думаешь, я настолько отбитый, что могу рассказать сыну все подробности? Юля-я-я, ты меня поражаешь, вроде и не первый год живём вместе… – выразительно промолчал, упиваясь её шоковым состоянием. И разве можно его винить? Знала, чувствовала ещё с утра, что так и будет.

– Да не смотри ты на меня так! – на жестких губах заиграла довольная и такая фальшивая усмешка, что Юле впервые за двенадцать лет стало противно. – Я просто объяснил ему, что понравившийся ему дядя Валик на самом деле плохой дядька. Что по нему тюрьма плачет. Что он опасен. Да, Юля, так и сказал. Или ты думаешь, соврал? Вот ты меня не понимаешь, а сын сразу понял, поддержал. Я теперь для него герой.

Рывком стащил с себя футболку, намереваясь лечь спать. Правая щека напухла, над глазом – бордовое сечение с запекшейся корочкой крови. Ни она не посочувствовала ему, как положено, ни он не извинился перед ней. О чем вообще речь? Сама виновата. Просили по-человечески «не лезь!», не послушалась. Теперь вот, получите – распишитесь. А ведь ещё несколько часов назад между ними была полная идиллия.

Благодаря ей была…

Но на данный момент она устала изображать видимость, да и Глеб не особо усердствовал после случившегося. Странное дельце: подрался вроде бы с Дударевым, а такое ощущение, будто с ней устроил потасовку.

Медленно втянула в себя воздух, только сейчас заметив, что всё это время стояла ни живая ни мёртвая, боясь даже пошевелиться. Ждала всплеска гнева, криков, но Глеб поражал спокойным, ровным тоном. Пришиблено проследила за проскочившим под одеяло мужем, застыв посреди комнаты. Нормально.

– Кстати, – положил под здоровую щеку подушку, закрыв глаза, – держись от Дударева подальше.

А нет, не нормально.

– А до этого, я что, вешалась на него? – проговорила сквозь зубы, разозлившись. – Глеб ты в своем уме?

– Сегодня он угрожал мне, – распахнул глаза, внимательно наблюдая за выражением недоверия на Юлином лице. – Я серьёзно. И ссору он первым начал. Ему было плевать на Сашку, на то, что он здесь гость, что сегодня у твоей матери праздник. Что ел и пил с нами за одним столом. Он страшный человек и сделает всё возможное, чтобы испортить мне жизнь.

Смотрел пристально, подмечая малейшее колебание с её стороны. Ни слова о возможной симпатии к её скромной персоне, ни намёка на ревность или цепляний к реакции Вала. Он или считал её недостойной внимания Дадурева, как было заявлено доселе, или… искусно скрывал свои эмоции.

Честно, уже не знала, что и думать. С одной стороны мама, разглядевшая со стороны Вала не пойми что, с другой – Глеб, предупреждающей об опасности.

– Ты куда? – удивился, увидев, как Юля пошла к двери.

– На кухню, пить хочу. Можно? Или пойдешь конвоем?

Глеб резко и неприятно рассмеялся.

– Скажешь ещё. Я доверяю тебе и никогда не поставлю наши чувства под сомнения. А ты?

Вдруг закружилась голова и Юле пришлось ухватиться за дверь, чтобы не пошатнуться. Всё-таки это выше её сил. Все эти эмоциональные качели не для неё. Незакаленная она, нет должной выдержки.

– Что я? – вскинула подбородок, обхватила дверь пальцами.

Глеб, смерив её взглядом, ответил:

– Ты доверяешь мне?

– Конечно, милый. Как ты мне доверяешь, так и я тебе.

Улыбнулась. Эта улыбка стоила многого. Подмывало сорваться с места и убежать, как можно дальше, но она лишь плавно закрыла за собой дверь, дабы не потревожить спящих в соседних комнатах родственников и как можно тише вышла из дома, направляясь к летней кухне.

Бывает же так: когда голова раскалывается от роившихся в ней мыслей, но ни за одну невозможно ухватиться? Уже не знаешь, что и думать, кому верить, что чувствовать. Словно стоишь на распутье, а мимо на большой скорости несутся сотни машин. Какую остановить первой? А хрен его узнает. Тут важно не оступиться и не попасть под колеса.

Резкий раскат грома, сотрясший всю округу, заставил Юлю прибавить ходу и буквально влететь на кухню, испугавшись хлынувшего со всей мощи дождя. И не заметила, что в помещении горел свет. А когда увидела перед собой оголенную мужскую спину – так и застыла истуканом, позабыв о цели визита.

– Тут осталось немного льда, – произнес не оборачиваясь Вал, видимо, ожидая Маринку, – мне хватит.

У Юли перехватило дыхание от исходившей от его тела мощи. Всего лишь спина, но какая спина… Тут не то, что остолбенеешь, тут дар речи потеряешь.

– Марин… – обернулся, уловив ударившую по ушам тишину, и тоже замер, увидев, кто стоит перед ним. – Юля?.. – быстро пробежался по ней взглядом, словно выискивая наличие каких-либо повреждений, в итоге остановившись на припухшей губе. – Ты как?

Лучше всех она! Зашибись, просто. Ещё не хватало для полного счастья попасться тут на глаза той же матери или Глебу.

Заторможено, не разрывая с ним зрительного контакта, отступила к двери, открыла её наощупь, и, споткнувшись об порог, выскочила под дождь.

– Юля!! – послышалось вдогонку. – Стой!!

Какой стой? Рванула так, что пятки засверкали. Господи, только бы не бросился следом, только бы оставил её в покое.

Не бросился. Так и остался стоять возле стола, глядя в пустоту. Ни один мускул не дернул на лице, ни одна эмоция не отобразилась на нем, только пальцы, удерживающие до этого пакетик со льдом, плотно сжались в кулак, раскрошив скудные остатки замершей воды в колющую крошку.

Несмотря на трёхчасовый дождь, в доме стояла удушающая до головокружения духота. И так не спал всю ночь, а тут ещё и изнуряющая жара давила на грудь обжигающим воздухом.

Перевернувшись со спины на живот, сбросил руку на деревянный пол и невидящим взглядом уставился в открытую форточку. Сквозь небольшое прямоугольное отверстие тянуло свежестью, но из-за отсутствия сквозняка, её было настолько мало, что раскаленная за день спальня моментально поглощал её, лишая тело спасительной прохлады.

Только ломало его не от духоты или ощущения липкого пота, а от вязких бесконечных мыслей. Это Маринка спала без задних ног, а его швыряло из крайности в крайность. Мало того, что голова раскалывалась, так ещё и ушибленное плечо болезненно ныло, не позволяя занять удобную позу.

Дожился, называется.

Не впервой драться. Но блдь, участвовать с тренером в спарринге на ринге – это одно, и совсем другое – посреди улицы, на глазах у изумлённых родственничков и испуганного ребёнка. По-молодости, бывало, конечно, всякое. И будучи школьником бил морды, и студентом. Но чтобы под сорокет настолько потерять себя? Тут действительно нужно было постараться.

Сказать, что был пьян или невменяем? Ничего подобного. Да и всегда отличался умением сдерживаться, будь-то ссора, агрессивная дискуссия или расхождение во взглядах. Однако сегодня… как помутнение какое-то, честное слово. Целый вечер чесались кулаки, не знал, куда их пристроить и в конечном итоге пристроил, точно по адресу.

Хреново, что на глазах у Сашки, да и как потом оказалось, у всего посёлка, но этот факт на тот момент его мало заботил. Если бы не Юлька, кто знает, чем бы всё закончилось.

Юлька…

Прикрыл воспаленные веки – а перед глазами испуганное лицо. Эта её немая просьба…

Всё сразу отошло на задний план и стало похер, и на маячившую прямо по курсу козло*бную рожу, и клокочущую внутри ненависть. Как ушат холодной воды вылили, возвращая в реальность. А ведь могли бы всё замять, но Глебушка вдруг словно обезумел, набросившись на него с кулачищами.

С-с-кааа… ещё и Анатольевне досталось. Даже вспоминать не хотелось. Едва сдержался, чтобы не отвесить Осинскому очередную заслуженную п*здюлину. Хотя, лучше бы отвесил. Тогда, возможно, не рванул бы к Юле самым первым. И вроде, ничего такого, все к ней побежали, испугавшись, но он, получается, оказался внимательнее всех. Благо, хватило ума не обхватить перекошенное от боли лицо руками, а то бы и вовсе спалился.

Чё-ёрт! Если бы две недели назад ему кто-нибудь сказал, что он начнет сходить с ума по замужней женщине – хохотал бы до слёз. Это ж надо до такого додуматься. Да он бы и врагу не пожелал такого «счастья». Баб, что ли, вокруг мало? Вон, одна Маринка чего стоит? Ноги от ушей – раз! Молодость, преподнесенная в подарок девственность – вообще не обговаривается. Красивая, покладистая, добрая… можно перечислять до бесконечности. Ну на кой хрен ему сдалась тридцатипятилетняя воспиталка с пятилетнем мальчуганом в придачу?

Хоть убейте, не мог ответить.

Знал только, что тянуло к ней магнитом и всё то, что разложил по полочкам после смерти матери, неожиданно рухнуло вниз, тесно смешавшись между собой.

Чувствовал её настроение, подпитывался, словно энергетический вампир, её красотой и женственностью, балдел от созерцания соблазнительных форм и голоса. А о бездонных ведемских глазах и говорить было нечего. И так всё ясно: как заглянул в них в первую встречу, так и по сей день не отпустило. И понимай, как хочешь, что это за связь такая между ними. Мистика ли, судьба, предназначение, сексуальное влечение или ещё какая-то п**бень? Нет чего-то одного. Всё вместе. И чем больше смотрел на неё, чем больше узнавал о ней, тем сильнее привязывало.

Не такая она, как все. Особенная. Во всех смыслах особенная. Тянуло к ней невидимой ниточкой, подталкивало неосознанно. Ещё и эта ассоциация с матерью… хоть головой об стенку лупись, а уже всё, поздно сдавать назад.

В тысячный раз пожалел, что не уехал сразу после мордобоя. И ведь был такой настрой. Уже и послал всех мысленно, отлепил от себя умоляющую остаться Маринку и, проводив долгим взглядом убежавшую в дом Юлю даже потянул на себя дверцу, как вдруг осенило: а почему это он должен уезжать? Он в чем-то не прав? Нихрена. Единственная его ошибка – вспыльчивость. Если и нужно было уезжать, то ещё вечером, как планировал. А теперь всё. Никаких телодвижений. Уехать сейчас, значит, признать свою виновность. А он ни в чем не виноват.

Угу. Не виноват. А как же!!! А то, что положил глаз на замужнюю женщину – это так, мелочи. То, что у самого сейчас под боком спит её племянница – тоже плевать. Он приехал сюда из-за неё. Из-за неё остался, потерял хваленную выдержку, наступил на горло стонущей в агонии гордости.

И всё ради чего, м? Ради той мимолетной встречи на кухне?

Да, блдь! Да! Ради этого и ещё ради много чего. Вот то её испуганное состояние послужило ответом на все мучавшие его доселе вопросы и сомнения. Не только его цепануло и влекло к ней по-зверски. Это всё было взаимно.

Взаимно, мать твою…

Поправив на запястье часы, поднес циферблат к посеревшему в предрассветных сумерках окну и сверился со временем.

Маринка что-то недовольно засопела и, потянув на себя остатки простыни, откатилась на другой край. Стараясь как можно тише двигаться, Вал поднялся с дивана, надел шорты, достал из сумки майку и, оглянувшись на спящую девушку, бесшумно прикрыл за собой дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На улице стало светать, а вот в доме, за счёт темных штор и прикрытых ставень ещё царил полумрак. Пришлось несколько секунд постоять в темноте, вспоминая, какая именно дверь ведет на крыльцо. Определившись, осторожно потянул на себя дверную ручку и, оказавшись на улице, облегченно выдохнул, а то не хватало ещё нагрянуть к Осинским. Вот бы шороху наделал. Тогда бы точно поубивали друг друга и вряд ли бы после этого ограничились предыдущей отмазкой.

Сначала хотел выйти за ворота и посидеть на лавочке, но потом передумал и, миновав летнюю кухню, пошёл в направлении расположенного в конце огорода пшеничного поля.

Задыхался в чужом доме, да и не смог уснуть, будучи с ней под одной крышей. Мыслями то и дело возвращался к вчерашней встрече на кухне. Зря он позволил ей уйти. Не стоило. В голове то и дело проигрывался момент, где он хватает её за руку и, наплевав на риск оказаться застуканным Мариной, зарывается пальцами в шелковистые волосы Осинской, властно обхватив затылок. Она, конечно, сопротивляется, отталкивает его, а он, скотина, впивается в её губы жадным поцелуем и наконец-то пробует их вкус.

Та-а-ак, а вот это уже лишнее. Лишнее! Нельзя. И ему нельзя, и ей. Вон, с семьей познакомился, взял девушку за руку, впустил в свой дом… И чтобы вот так… всё перечеркнуть по непонятному велению сердца и того, что намного ниже? Повторить путь отца?

Очнулся от мыслей в конце огорода, на границе высокой травы и колосящегося поля. Замедлил шаг, только сейчас обратив внимание на мокрые от росы ноги и оглядевшись по сторонам, увидел неподалеку прошлогодний стог сена. К нему и пошёл, стряхивая с колен приклеившиеся листочки подмаренника.

Стог по наружи был мокрым после дождя, а вот выбранная за зиму полость оказалось сухой. Присев на корточки, достал прихваченные из дому сигареты, и несколько раз чиркнув зажигалкой, мечтательно затянулся.

Где-то совсем рядом пропел соловей. Кто там кому поет по утрам, не мог вспомнить: то ли самец самке, то ли наоборот, но пение этой маленькой, ничем неприметной пташки заставило сердце очнуться, по-иному посмотреть на окружающий его мир.

Курил и слушал, задумчиво выдыхая в небо белесую струю дыма. Действительно дух захватывало. Рассвет постепенно начал набирать обороты. На востоке, озаряя небо в золотистые цвета, показались первые лучи солнца, и в этот момент Вал увидел, как над полем проступила туманная дымка. Ещё отчетливей запахло травой и цветущими соцветиями лип.

Ночь смиренно сдала свои позиции, освобождая место новому дню.

Резанул по глазам солнечный луч, заставляя зажмурится. Вот где нужно было спать: поближе к природе, на свежем воздухе, а не вариться полночи в парилке с прилипшей к телу простыню. И не знал, что раннее утро может быть настолько красивым. Хотя… в городе во сколько не проснись, не увидишь столь живой красоты. Здесь же, в полузаброшенном посёлке эта красота оглушала яркими звуками и восхищала буйством красок.

И вдруг всё стало таким незначительным, таким пустяцким. И присутствие в его жизни Осинского, и пульсирующее от боли плечо, и опостылевшая параллель с отцом.

Появилась легкость на душе. Да, это минутное состояние, ведь стоило вернуться, пересечься с Глебом или Юлей, как всё тут же станет на круги своя. Но пока он был здесь, пока ежился от утренней прохлады и кривил губы в идиотской ухмылке – жизнь казалась малиной. Как же не хотелось возвращаться. Остановить бы время и остаться в этом состоянии как можно дольше, а желательно – навсегда.

Едва уловимый шелест травы заставил Вала сосредоточено прислушаться к чьим-то легким поспешным шагам. Затушив окурок, медленно приподнялся, выглядывая из убежища, и не поверил своим глазам, увидев совсем рядом Юлю.

Остановившись вначале поля, она раскинула в стороны руки и, запрокинув голову, подставила под восходящее солнце светящееся умиротворением лицо.

У Вала пересохло во рту от открывшейся картины: короткая сорочка, наброшенная на хрупкие плечи, непозволительно поднялась вверх, выставляя напоказ нежную кожу живота, тонкую талию и… сглотнул… высокую упругую грудь с торчащими сквозь ткань сосками. Короткие шорты облепили аппетитную задницу и приподнялись чуток вверх, оголяя упругие полушария ягодиц. На ум пришло только одно сравнение: сочная ягодка, которую так и хочется надкусить, а если повезет, то и сожрать полностью.

В паху тут же отдалось жаром, заныло от адского желания. Вот и припозднившаяся похоть проснулась, дала о себе знать, стоило только скользнуть по Осинской взглядом.

Да с такой женщиной… бляяя, а мысли-то понеслись в одном направлении с кровью, а именно, в налившийся тупой болью утренний стояк, и ты хоть сдохни, а отыскать сейчас что-то разумное в опустевшей голове никак не получалось.

Понаблюдав ещё немного, Вал вышел из укрытия и тихо кашлянув, привлек к себе внимание. Испуганно вскрикнув, Юля быстро обернулась, глядя на него широко распахнутыми глазами.

– Прости, – приблизился к ней вплотную, решив не ходить вокруг да около, – я не хотел тебя напугать.

Юля сделала шаг назад, испуганно отступая как можно дальше. Он, словно зачарованный, сделал шаг в её направлении, отмечая и заметную припухлость губы, и небольшую ранку с запекшейся кровью, и бешеную пульсацию вены на хрупкой шее.

– Ты… кхм… что здесь делаешь? – приподнявшись на носочках, она посмотрела через его плечо на маячивший вдали дом и неосознанно вздрогнула, чувствуя на себе изголодавшийся взгляд.

– А ты?

– Я первая спросила, – улыбнулась невольно, но тут же стала серьёзной.

– Не поверишь, встречаю рассвет. – И не отдавая отчета своим действиям, осторожно прикоснулся к её губам. Юля взглянула на него затравлено, и резко обхватила холодными пальцами крепкое запястье.

– Не надо-о-о… – прошептала умоляюще, пытаясь сбросить с лица мужские пальцы, и Вала словно окатило огненной лавиной, обдало каким-то неведомым доселе мощным жаром. Будто лопнуло что-то внутри, дыхание сперло грудь, а в серебристых глазах разлилась такая темная бездна, что стало страшно в неё смотреть.

Юля прикрыла глаза, избегая зрительного контакта, и неосознанно потерлась щекой о слегка шероховатую ладонь. Вал опустил свободную руку на её талию и настойчиво прижался к трепещущему телу. Лаская нежную кожу щеки, неспешно очертил контур скулы, обхватил рукой затылок и, как и мечтал до этого, зарылся пальцами в густую массу волнистых волос.

С её губ сорвался тихий стон, вызвав на его губах победную улыбку. Какая же она всё-таки отзывчивая, нежная, трепетная. Запрещённая и такая желанная одновременно.

Даже в самых дерзких фантазиях не мог представить подобное: что поддастся ему, не оттолкнет. Что будет с упоением прислушиваться к его дыханию и вздрагивать от малейшего прикосновения.

– Болит? – с небывалой нежностью прижался подушечкой большого пальца к неглубокой ранке, желая заглянуть в зелёные глаза.

– Нет, – ответила честно, практически не размыкая губ. Не могла сейчас говорить. Горло сжалось от нахлынувших эмоций, засаднило колкой болью от непрошеных слёз. Участливость Дударева буквально лишила её выдержки, пошатнула стойкость. Примени он свою излюбленную тактику насмешки – тут же бы ответила какой-нибудь колкостью, выпустив оборонительные иголки, но чтобы вот так… оказалась не только застигнутой врасплох, но и полностью обезоруженной.

Всё… Не было смысла вырываться, примерять непривычную маску безразличия. Он всего лишь прикоснулся, а она уже забилась в его руках попавшей в силки птицей. Это стало ясно ещё в клубе. Когда и он, и она, одновременно почувствовали обоюдное необъяснимое влечение друг другу.

И радостно от этого, и страшно. Страшно, что за столь короткое время успела настолько потерять голову, что сама себя не узнавала. И радостно, что и для Вала их встреча оказалась значащей. Что нашла в нем отклик, вызвала такую же бурю эмоций. Вопрос только, серьёзных ли? Потому как для неё взорвавшиеся к нему чувства подобны смерти. Интересно, и для него так?

Господи-и-и, она точно сошла с ума, раз позволяет таким мыслям ещё больше задурманить запутавшееся сердце. Разве так можно? А вдруг это всего лишь временная слабость, желание оказаться в надежных мужских руках, почувствовать на себе обжигающий взгляд? Вдруг потом придёт пустота и разочарование? Это ведь Дударев… Что с него взять? В доме спит его, так называемая любимая, и по совместительству её племянница, а он тут, с ней рядом.

Словно почувствовав её смятение, Вал неожиданно прижался щекой к её виску, и у Юли едва не подогнулись коленки, когда почувствовала в волосах его горячее дыхание. Напряглась, отстраняясь, но он не дал, удержал силой, и ей не оставалось ничего другого, как застыть в плену его рук, обмирая каждой клеточкой от властного скольжения широкой ладони вдоль её спины.

Он всего лишь касался кожи, а у Юли плыло перед глазами от накатившей слабости. Она чувствовала исходившую от него мощь, впитывала в себя жар его тела, принюхивалась к едва уловимому, остаточному аромату парфюма. Боже… укутаться бы им, укрыться от всего плохого в этих сильных руках…

Боялась сделать вдох, пошевелиться. Это так необычно: привязаться к кому-то настолько сильно. Казалось, она знала его всю жизнь. Что родной он ей, близкий.

Как же страшно…

Страшно и до одури волнительно. Горько в груди и так влажно между ног. Чай немаленькая, чувствовала упирающую в живот твёрдость, и вот это его осознанное влечение к ней туманило разум, перекрывало доступ воздуха в легкие. А вдруг это всего лишь игра с его стороны? Лёгкий флирт, когда одно другому не мешает?

– Вал… – голос хриплый, с легкой вибрацией после сна. В который раз попробовала отстраниться, хотя видит Бог, так бы и стояла с ним в обнимку до самого вечера. – Пусти!..

– Не могу, – мял её руками, вжимая в себя со всей силы. Диким зверьем заныло по ней в паху. Всё и так понятно, ясно как божий день, а что-то сдерживало, не позволяло сорваться, взять на руки и залюбить в этом стоге сена до сорвавшихся с губ хриплых стонов.

– Нельзя нам… – напомнила Юля с горечью. – Мне нельзя, – всхлипнула, почувствовав, как ожили горячие губы сначала на её волосах, потом на виске, щеке и замерли в миллиметре от губ. – Там уже и мама, наверное, проснулась. Мне нужно вернуться.

А его уже повело. От запаха её медового, от затуманенных страстью зелёных глаз и робких, таких несмелых прикосновений к его плечам.

– Вал!.. Пожалуйста…

Дыхание к дыханию, глаза в глаза. Засосало под ложечкой от осознания невозможного, как только опустил взгляд, и наткнулся на разбитую губу. Впиться бы в неё голодным зверьем, прикусить до крови, но… не её созерцание вынудило взять себя в руки и опомниться, а то, что стало сему причиной. Глеб… её семья… Марина… Обещание, данное матери, себе.

И, правда, нельзя… Совсем слетел с катушек, позабыв кто она, кто он.

Отпустил. Будто обжегшись, спрятал руки в карманах шорт, продолжая разглядывать манящие губы. Юля тоже продолжила стоять на месте, и не думая уходить.

– Иди, – произнес сипло, ненавязчиво подталкивая Юлю к тропинке. – Уходи, иначе случится горе. Ты же знаешь, я бедовый. Мне терять нечего.

Она вздрогнула, опустив голову, а потом, очнувшись, сорвалась с места, побежав в направлении дома. Вал смотрел ей вслед, изнывая от жуткого желания броситься следом и вернуть, а ещё лучше, увезти отсюда как можно дальше.

На душе пошел такой раздрай, что самому стало страшно.

Жёстко растер руками лицо, прогоняя остатки наваждения и шумно втянул в себя воздух, запрокинув голову. Придется отсидеться тут с часик, от греха подальше. Вот только… как же оно теперь всё будет? М? Как отказаться от того, что уже без спросу поселилось в сердце и незаметно отравило разум?

Просидев у стога целый час, с трудом поднялся на ноги и без особого настроения пошёл к дому.

Задумчиво жуя травяной стебель, решил сразу ехать домой, без каких-либо перекусов и завтраков. Не то, чтобы Военбурги пришлись не по душе. Отнюдь. Как ни странно, что Роман Геннадиевич, что Людмила Анатольевна оказались вполне себе положительными персонажами. Да, с некой долей осторожности и недоверия, но в любом случае их реакция в отношении его кандидатуры была предвиденной, чего нельзя было сказать о Глебе или той самой Софье Ивановне. Вот кто удивил, так удивил. Нет, Осинский, конечно, неадекват, это Вал уже давно понял, ожидал чего-нибудь эдакого, с под*бом, но не за столом же. Да и именинница недалеко ушла, всё ей хотелось знать: кто когда умер, размер жилплощи, доход от элеватора. Так и подмывало спросить: «А оно тебя еб*т, уважаемая? Кушаешь свой салатик? Вот и кушай потихоньку».

И всё было бы ничего, если бы не Юля. Взяла и вмешалась. Зачем, спрашивается? Вроде и сгладила острые углы, вернула разговор в прежнее русло, но и мужа настроила против себя на ровном месте.

При этой мысли потрогал пульсирующую переносицу и дал себе обещание поблагодарить при встрече Разумкова. Благодаря их тренировкам ему лишь разбили нос, а не пер**башили полностью. Вот бы была хохма, загреми он в больницу к пластическому хирургу. А мог бы. У Осинского удар поставлен что надо. Это с виду он интеллигентный задрот, а на деле ещё тот провокатор.

Чем ближе приближался к дому, тем медленнее становился шаг. Не хотелось возвращаться. Сейчас бы поваляться на травке, понаблюдать за бегущими по чистому небу облаками, распробовать остаточные ощущения после встречи с Юлей.

– Вот ты где! – увидел идущую навстречу Маринку. – Сколько можно тебя искать?!

– А что такое? Пожар? Землетрясение? – изволил пошутить, за что сразу словил грозный прищур. – Или Глебушка стал не с той ноги?

– Ой, как смешно, – не разделила его юмора, скрестив на груди руки. – Я смотрю, ты в отличном настроении после вчерашнего?

Вал пожал плечами и продолжил свой путь с непонятной ей усмешкой. Скользкая тема, лучше держаться от неё подальше.

– Я так и не поняла, что там у вас стряслось, – принялась размышлять вслух, пристроившись чуть позади. – Глеб говорит одно, ты – другое. Я и не знала, что вы пересекаетесь по работе.

Вал резко остановился, отчего Маринка наскочила на него, врезавшись лицом между лопаток, и тихо ойкнула, потирая ушибленный нос.

– Малыш, – произнес ласково, обернувшись, – давай ты не будешь забивать свою красивую головку всякой хренью? Тебе же русским языком сказали: не сошлись во мнении. У Глеба свое виденье цены на газ, у меня – свое. Он слишком много на себя взял, не следил за языком, разозлил меня, – принялся объяснять, обхватив её лицо ладонями, – а так нельзя. Понимаешь?

Маринка утвердительно кивнула. Конечно, понимала. Вчера всё произошло так быстро и неожиданно, что не успела испугаться, а сегодня, проснувшись и не обнаружив Дударева рядом – чего только не передумала. Сразу бросилась на его поиски, переживая, что уехал не попрощавшись. Правда, когда увидела внедорожник, от сердца отлегло, но тревога всё равно осталась. Где можно ходить полтора часа? Да и кто мог подумать, что Вал сцепится именно с Глебом. Они с мамой переживала за отца, весь вечер сидели, как на иголках, а оно вон как получилось. Неожиданно, одним словом. И хотя Глеб потом и извинился при всех, но всё равно остался неприятный осадок. Такое впечатление, словно недоговорил, утаил самое важное.

– Эй! – щелкнул пальцами Вал. – Всё хорошо? Твои там как?

– Да, хорошо, – стряхнула головой, прогоняя странные ощущения. – Папа, как папа, он на работе и не такое видит. А мама? Ну, они немного расстроились с бабушкой. Просто никто не ожидал.

Вал хмыкнул. Ясный пень, он тоже не ожидал, но что случилось, то случилось. Отныне никаких семейных посиделок, ну их к бесам.

– Правда, если бабушка ещё вчера поддерживала меня, то сегодня прочла целую лекцию.

– Надо же! – не упустил возможности поёрничать Вал, невзлюбив Юлину мать с первых минут знакомства. – И на какую тему, если не секрет?

Мог и не спрашивать. Успел вчера подловить на себе недоверчивый прищур. Всё ясно, боялась за внучку, переживала, сердобольная.

Марина хотела, было, обойти Вала, не желая отвечать, однако он перекрыл ей дорогу, широко расставив руки.

– Марин, что она сказала?

– Блин, да какая разница?

– Большая. Я же вижу, что ты без настроения.

– Конечно без настроения! – обиделась, вспомнив свои поиски. Все спрашивали, где Вал, а она, как дура, сдвигала плечами, не зная, что ответить. – Ладно, давай не будем сейчас об этом. Чтобы она там не сказала – мне как-то пофиг. Я тебя люблю – это самое главное.

От последних слов Вал напрягся. Как минимум стоило обрадоваться, или хотя бы ответить тем же, но не смог. Посмотрел на Марину, прислушиваясь к ощущениям от услышанного – и ничего. Абсолютно. То ли настолько зачерствел и разучился отвечать взаимностью, то ли не поверил.

Смотрел в темно-карие глаза, а видел совсем иные. Другие чувства и эмоции управляли сейчас им, другая женщина главенствовала в мыслях. Чтобы сейчас не сказал – соврал бы. Ему бы со своими чувствами разобраться, переварить прожитое, снова сложить всё по полочкам, а тут Марина со своей любовью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Между ними всё вдруг стало неправильным. Не знал, как теперь будет. Не представлял. Этот полный обожания взгляд, пристально следивший за каждым его словом и вздохом, наполнил рот горечью. Нельзя играть чужими чувствами и давать ложные надежды. С Военбург можно сколько угодно проводить время, с ней легко и просто, она отрада для глаз и души, но не для сердца.