Текст книги "Запрещенные друг другу (СИ)"
Автор книги: Арина Александер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)
Глава 16
В открытое окно кухни вместе с легкими порывами ветра ворвался детский задорный смех. К нему тут же присоединился взрослый, мужской. С легкой хрипотцой, до боли знакомый и одновременно… такой чужой. Уже да. Чужой…
– Пап, а как мы его назовем?
– А как ты хочешь?
– Ммм… А давай Баксик?
Юля закончила возиться с песочным печеньем, вымыла руки и, подойдя к окну, прижалась разгорячённым лбом к открытой половинке. Сразу стало легче.
Снова послышался смех.
– Баксик? Хм… Хорошо. Сейчас он будет Баксик, а когда вырастет, станет Бакс. Согласись, солидно? Мне нравится.
– Да-да!! И мне очень нравится, – запрыгал вокруг отца Сашка, прижимая к себе белоснежный комок. – Баксик! Баксик! – позвал толстопузого щенка, приподняв над головой. – Ты такой красивый! Давай дружить?
Наблюдая за сыном, Юля устало улыбнулась. Это сейчас Баксик милый щенок: пушистый, с маленькими купированными ушками и куцым хвостиком, а через год вымахает в огромного лося и если встанет на задние лапы, то вполне сможет выглянуть из-за высокого забора. Это вам не обычная дворняга, не комнатная собачка или, на худой конец, немецкая овчарка. Это алабай! Который уже сейчас, будучи ещё милым детёнышем, поражал своими размерами. Вон, Саша аж вспотел, таская упитанную тушку в слабых ручках.
Глеб мог бы и посоветоваться, прежде чем покупать его. Всё-таки, было из-за понервничать. Это не рыбки и не попугай, которым многого не надо. Это здоровенная махина, с которой нужно заниматься, кормить соответствующе, выгуливать. Боже, да этой псине вольер нужен не меньше, чем их дом!
Хорошо, она могла принять, что для Сашки дружба с такой собакой пойдет только на пользу, однако задело. Да её многое не устраивало и задевало со стороны мужа. И то, что приехал не в пятницу, как обещал, а в субботу. Что вызвал в надсмотрщики Марину, словно у неё самой совсем мозгов не осталось. И что могла убежать с их сыном к Дудареву.
Это ж надо было до такого додуматься? До сих пор в шоке.
Во-первых, она бы никогда не разбила Сашке сердце, разлучив его с отцом в угоду своим чувствам. Это как минимум подло. А во-вторых… Чтобы сорваться с места и переехать к Валу – нужно было хотя бы убедиться в его готовности принять не только её, но и её сына. Мужчина ведь ждал её к себе разведенной, а не с кучей свалившихся на голову проблем.
Да и что это даст?
Сколько не представляла такой поворот – всё равно в голове вырисовывалась одна и та же картина: она сбегает с Сашкой к Валу. Спустя время за ними приходит Глеб. В результате – грандиозная ссора, выяснение отношений, ругань, столкновение лбами и возможно даже драка. И всё это на глазах у сверхчувствительного ребёнка. Она только представляла – а уже оторопь брала. Что тогда говорить за Дударева. Вот если честно? Оно ему надо? А Саше?
Вздохнула.
Если бы можно было разойтись тихо, по-мирному. Чтобы Саша остался с ней, а Глеб мог видеться с ним когда захочет – тогда да. Тогда бы она рискнула и переехала к Валу в тот же день. А так… после всего заявленного… тут или нужно плюнуть на всё и выбрать любовь, или сохранить семью, наплевав на собственное сердце.
Не представляла, как всё будет. Сколько не пыталась убедить себя, что так лучше для всех, а всё равно не могла смириться. Ладно Вал. Он по-любому уже возненавидел её, а писать сообщение, оправдываться, объясняться… Зачем? Сказать человеку «нет», сделать больно можно и молча, без единой весточки. Достаточно проявить безразличие и отчужденность. И всё, конец.
Но ведь дело не только в Дудареве. Её и саму никто не отпустил бы. Вернее, саму-то как раз и без проблем. Скатертью дорожка, как говорится. А вот с сыном – нет. Ещё чего. Нет-нет, об этом даже нечего мечтать. Или она уходит на все четыре стороны одна или остается в семье со всеми вытекающими из этого последствиями.
Ах, да, она ещё должна быть благодарной, что её постыдный поступок остался в тайне и что их семья продолжает существовать, не смотря ни на что. И единственное, что лилось на израненную душу целительным бальзамом – было счастье её сына. Его смех по утрам, его счастливая улыбка, когда желал родителям спокойной ночи. Что ещё нужно от жизни?
Да элементарно! Любви ей хотелось. Чтобы самой любить открыто и быть любимой. Только… как началось всё спонтанно, сладко, нереально, так и закончилось – быстро, горько и больно. Сама дала отбой и перегрызла зубами прочную пуповину. По-другому никак. Ей бы для начала собраться с силами, выйти поскорее на работу и попросить Зыкину подыскать независимого и честного адвоката по семейному праву. Чтобы не боялся выступить против Глеба и того же самого Цыганова, с которым муж сильно сблизился в последнее время. А то знала она, как вершилось правосудие в их городе: побеждал тот, у кого деньжищ побольше и связей не меньше. Вступать в противостояние с Глебом, не имея за спиной надежного союзника, было бессмысленной тратой времени.
Правда, с возвращением на работу могли возникнуть проблемы. Муж не только притащил домой алабая не посоветовавшись, он ещё купил без её спроса путевки в Турцию. Мол, Рома с Людой едут и ему захотелось отдохнуть, тем более, что у него с понедельника двухнедельный отпуск.
Вообще трындец. У него, значит, отпуск, а ей как прикажете быть? У Глеба на сей счёт быстро нашелся ответ: её никто не заставляет ехать. Не хочет – не надо. Может идти на свою драгоценную работу, а они с сыном и так неплохо отдохнут.
Конечно, отдохнут. Она не сомневалась. Только где гарантии, что в поездке Глеб не настроит сына против неё? Всё могло быть. Пока ему нет четырнадцати лет, он не вправе сделать самостоятельный выбор между родителями, но! Его мнение тоже будет иметь силу, если они начнут делить его вдоль и поперёк.
Не хотелось, чтобы в её отсутствие Глеб наплел ему разной бредятины. А с другой стороны, поехав на двухнедельный отдых, она может лишиться работы. Отпуск ведь не скоро. Кому захочется подменять её на целых четырнадцать дней да ещё в разгар лета, когда и так половина коллектива на морях?
Получалась палка с двух концов. И так плохо, и эдак хреново. Но конечно она выбрала поездку. Это даже не обсуждалось. И Глеб, прекрасно зная её зависимость от сына, на это и рассчитывал. В общем, пока она пыталась хоть как-то обрести независимость, надеясь на помощь извне, он просчитывал каждый шаг, лишая её любой возможности собрать необходимые документы.
Пока "мужчины" занимались постройкой жилья для Бакса, в прихожей на полке разразился звонком его рабочий телефон. Юля отложила свои дела и взяв сотовый, выглянула в окно.
– Глеб!!! – помахала рукой, подзывая к себе. – Цыганов звонит!
Муж поднялся с корточек и подошел к подоконнику, попутно отряхивая брюки.
Молчаливый кивок вместо спасибо. От недавней мягкости, которая проявлялась при общении с сыном, не осталось и следа. Юля передала ему сотовый и вернулась на кухню, решив проверить выпечку.
Спустя некоторое время в коридоре послышались его тяжелые шаги. Юля быстро загрузила в духовку следующую порцию печенья, и повернулась лицом к проходу, скрестив на груди руки.
– Мне нужно уехать по работе, – соизволил поставить её в известность, пристально глядя в глаза.
– В воскресенье? – Не то, чтобы переживала по этому поводу, просто странно как-то. Лишь бы ничего не надумал за её спиной.
– А что такое? Не хочешь, чтобы уезжал? – улыбнулся маслянисто, прекрасно зная, что это не так. Ей вообще было всё равно.
– Просто спросила, – сдвинула плечами, повернувшись спиной. Порой Глеб так смотрел… блин, аж оторопь брала.
– Просто? – прошептал он вкрадчиво, подойдя сзади. Специально опалил шею горячим дыханием, упиваясь видом напряженной спины. То, что ему плюнули в душу, никак не отобразилось на силе его влечения. – А может, ты уже навострила лыжи к своему любовнику?
– Чего ты добиваешься? – обернулась к нему резко, устав слышать одно и то же. Ненормальный. И себя мучает, и ей покоя не дает. Сколько можно?
– Ничего. Всего лишь предупреждаю, чтобы ты не делала опрометчивых поступков.
Выразительная интонация и разъедающий нутро цепкий взгляд, которым одарили её под конец, был красноречивые любых слов.
– Хочешь, можешь приставить ко мне охрану, – огрызнулась, не собираясь падать перед ним ниц. – Хотя нет, подожди! Лучше бросай работу и будешь сам ходить за мной по пятам, – произнесла с насмешкой и тут же ощутимо вздрогнула, стоило Глебу заключить её лицо в ладони.
Он грубо сдавил нежную кожу, погладил подушечками пальцев выразительные скулы. Чуть шевельнувшись, прижался к ней всем корпусом, вынуждая вжаться в торец столешницы и, опустив пылающий взгляд, сосредоточился на её губах.
– Мне не нужно следить за тобой, – надавил на подбородок, заставляя её тихо ойкнуть. – Ты сделала свой выбор. Я не думаю, что ты настолько рисковая, чтобы и дальше играть судьбою сына. Смотри, Юль, – голос совсем стих, перейдя на угрожающий шепот, – я не люблю, когда из меня делают дурака. Вбей это в свою красивую головку, пока ещё не поздно, – и наглядно постучал по её виску указательным пальцем.
Юля зажмурилась, сглотнув тугой ком. Было не больно, просто обидно. До слёз.
По телу побежали мурашки. Не те, что бывают в результате взаимного притяжения, а совсем другие. Её мурашки имели иную природу: она боялась насилия с его стороны, боялась оказаться беспомощной. Когда тебе сжимают горло и тащат за волосы в спальню, не может быть иначе. Если она и стояла сейчас перед ним, то только из-за сына. Только ради него.
– Знаешь, что меня бесит больше всего? Что вызывает недоумение и я, сколько не пытался, так и не мог понять?
Юля дернулась, пытаясь сбросить с лица цепкие руки. Глеб не стал противиться, правда, как только её ладони впились в его запястья, тут же перехватил их, заломив ей за спину, рассматривая натянувшийся на груди сарафан. Под ним, из-за жары, был обычный кружевной топ, без каких-либо вставок, потому проступившие контуры сосков были хорошо видны.
– И что же? – сосредоточила на нем тяжёлый взгляд.
– Что ты изменила мне именно с ним. Я не понимаю, почему именно ОН? По-че-му? Что в нем есть такого, чего нет у меня, м? Я вчера всю ночь не спал и клянусь, так и не смог понять. Он непостоянен. Он не знает, что такое семья, у него нет детей, даже вне брака. Он вращается в криминальных кругах. Его бизнес – сплошные махинации. Вся его жизнь – это круговорот развлечений. Вереница баб. А ты… дура! Думаешь, ты что-то стоишь в его глазах? Да он использовал тебя ради мести. Чтобы испоганить мне жизнь. Мне, понимаешь? Да не будет он с тобой! И не потому, что я помешаю, нет. Ты сама вскоре поймешь, перед кем раздвинула ноги, предав не только меня, но и нашего сына.
– Глеб, мне больно! – Опять в его взгляде появилась эта пугающая пустота, засасывающая её в себя до последней капли.
– Больно?! – переспросил он напряженно? – Это ещё не боль, – навалился на неё сверху, вынуждая прогнуться в спине. – Ты ещё не знаешь, какой разрушающей она может быть.
– Тогда давай разведемся? – прошептала с неугасающей надеждой, искренне веря, что в глубине души Глеб остался прежним. – Тебе больно, мне больно. У нас ещё есть шанс изменить наши жизни.
– Не могу, – закрыл глаза, скользя рукой под сарафан. Юля напряглась, почувствовав жаркое прикосновение к внутренней стороне бедра. Испуганно посмотрела на перекошенное от желания лицо и громко вскрикнула, когда вторая ладонь плавно заскользила по очертанию затвердевших сосков, огладила упругие полушария, ощутимо сдавила их, порождая в её горле спазмированный крик ужаса. – Если бы только знала, как я ненавижу тебя… Как я хочу уничтожить тебя, сломить, разорвать, изуродовать… и не могу…
Юля прикрыла глаза, стряхнув с ресниц слёзы. Боялась этих откровений. Больше всего. Лучше бы ненавидел и презирал, бил, издевался физически, но только не вот так. Не оголяя перед ней сердце.
Уже слишком поздно. Как гадко стало на душе. Противно. Эта минута тошнотворной близости ранила её сильнее, нежели в то злополучное утро. Глеб бы мог сыграть на её чувстве вины, но только не после отставленных на шее отметин. Не тогда, когда её грудь «красовалась» синюшными отметинами. Он не мог простить её? Ненавидел с каждым вдохом? Хорошо. Она и не настаивала. Но после того, как он поставил её перед выбором, применив к качестве смертельного оружия Сашку, она тоже ненавидела его.
Вступать сейчас в перепалку было бесполезно. Устала повторять одно и то же. Всё равно, судя по упрямо выпяченному подбородку, её бы никто не услышал. Да, она изменила. Предала, отвернулась, разбила семью. Но сделала это не из-за Вала, а из-за изменившегося к ней отношения. Она признавала свою испорченность, но Глеб… Он до последнего не хотел признавать за собой некоторые прегрешения. Он упорно шел по намеченному пути, не желая мириться с неизбежным, так и не осознав, что «их» уже давно нет.
В данный момент важно не лезть на рожон, не провоцировать и быть максимально осторожной. Ради Саши. Ради себя. Потому что жить в таких условиях и дальше она не сможет. Не выдержит. Не потому, что сама не захочет – Глеб не позволит.
В понедельник она пойдет на работу договариваться за двухнедельный отпуск и заодно наведается в парочке юристов на консультацию. Пора действовать. Нужно начать собирать документы и постараться перетащить на свою сторону нянечку. Она женщина, пускай и бездетная, но всё же. Её сердце не может оказаться настолько черствым, чтобы не пойти ей навстречу. Да и с директрисой нужно объясниться, донести, насколько важно для неё сохранить за собой рабочее место на период судебных тяжб.
Когда Глеб ушел, Юля чувствовала себя полностью раздавленной. Сделав глубокий вдох, проглотила собравшиеся в горле тоскливые слёзы и вернулась к выполнению домашних обязанностей.
Скрипнувшая калитка и чей-то быстрый бег оторвал её от невесёлых мыслей, вынуждая выглянуть в окно и удивленно округлить глаза, наблюдая за бежавшей к дому племяннице.
Сначала Юля даже не поняла, что это Марина. Так, ворвалась какая-то девушка во двор, босая, растрепанная. Правда, в знакомом платье. Вчера она помогала ей собираться в клуб, разрешив не только надушиться своими духами, но и косметичку свою одолжила. Марина заявила, что идет с друзьями в «Ингул» развеяться и Юля не стала её переубеждать, тем более, что приехал из командировки Глеб и вот эти его брошенные на Марину взгляды… короче, обстановка и без этого была не мёд. Ещё не хватало, чтобы взял и назло ей проговорился. А он мог. Чисто так, чтобы понаблюдать со стороны за разразившимся скандалом. Марина и так все дни только то и делала, что ныла о своей несчастливой любви и умоляла помочь помириться с Валом. И если Глеб вел двойную игру, дергая Юлю за невидимые ниточки, то племяшка ковырялась в открытой ране, даже не подозревая о причиняемых муках.
– Марина, что случилось? – Юля распахнула входную дверь, испуганно рассматривая влетевшую в дом родственницу, заметив краем глаза, что Саша настолько усердно копошился со щенком в песочнице, что даже упустил из виду появление обожаемой сестрёнки.
Племянница пронеслась мимо неё прямиком в ванную и, закрывшись там, зашлась громким плачем.
И что это было?
– Марин… – почувствовав плохое, Юля дернула дверную ручку и наткнувшись на задвижку, прижалась щекой к двери. – Ты меня слышишь?
В голову полезло самое страшное: начиная от задержания в милиции, нападения с ограблением и заканчивая… изнасилованием. – Марин, не пугай меня! – за дверью послышался звук воды, громкие всхлипы, маты. И что ей прикажите делать? – Если ты не откроешь, я сейчас же позвоню сестре! – пригрозила, изнывая от тревоги. – Я не шучу!
– Меня Вал использовал… – прозвучало приглушенно и всё… больше ни единого слова.
– Как использовал… – обалдело прошептала Юля, не веря своим ушам. Это шутка такая? – Как использовал?!! – отмерла спустя минуту, едва не задохнувшись от пронзившей грудную клетку боли. – Марина!! Не молчи…
Марина открыла не сразу. Измучила всё-таки Юлю, неторопливо играя на нервах. Сказать, что специально? А смысл? Кому сейчас было плохо: ей или племяннице? Хотя… тут ещё можно поспорить.
Искренне переживала за родственницу, но, чего уж там, прозвучавшее имя небезразличного мужчины тоже заставило понервничать. Чего только не передумала, перебирая пальцами складки сарафана, но так и не смогла поверить в самое худшее.
– Марин… – позвала ещё раз, когда шум воды прекратился, – может, всё-таки скажешь, что случилось?
Дверь тут же открылась, являя прикрывающуюся махровым полотенцем Военбург. Юля с порога окинула её внимательным взглядом, придирчиво пробежалась по юному телу, отмечая розоватый оттенок кожи без каких-либо синяков или царапин, и облегченно выдохнула.
Уже легче.
– Постой тут, я за халатом сбегаю, – сорвалась с места, чувствуя во всем теле нервную дрожь. Хотела выиграть несколько минут, чтобы успокоиться, успеть взять себя в руки.
Можно что угодно утверждать: что всё, конец, нельзя ей сейчас к Валу, что сын важнее, однако от поселившихся внутри чувств не убежать. Не спрятаться от них, накрыв голову руками, прокричав: «Я в домике». Не поможет. В этом «домике» уже такой Ад начался, что и сама нуждалась в поддержке и сострадании.
Поднявшись в спальню, достала с полки халат и поспешила обратно. Всё делала быстро, специально не подпуская к себе разрушающие мысли. Потому что нельзя. Уничтожат.
– Вот, – протянула одежду успевшей успокоиться племяннице и привалилась спиной к стене, не ведая, на чем именно сфокусировать убитый взгляд. Даже не знала, что пошатнуло сильнее: известие об использовании или прозвучавшее имя. До маниакальной потребности хотелось услышать подобности, но стойко ждала момента, когда Марина сама соизволит рассказать. Для себя уже сделала выводы: будь Марина изнасилована – не сидела бы сейчас на бортике ванной и не перебирала неспешно влажные волосы, рассматривая себя в зеркале.
Марина молчала, изучая в зеркале её отражение. Странная. Недавно рыдала дурниной, а теперь сидит и отстраненно улыбается, просверливая в ней дыры. И фиг поймешь, что там у неё на уме. Аж передернуло от непонятного предчувствия.
Возможно, Юля сама виновата? Возможно, её реакция видится со стороны как-то иначе? Если бы на месте Вала оказался кто-то другой, как бы она восприняла новость? Так же остро и болезненно или как-то иначе? Тяжело ответить. Душа болела за племянницу, а вот сердце захлебывалось в крови, боясь даже представить, как это всё было между ними.
– Ты ещё долго будешь молчать? – не выдержала, изнывая от пагубных мыслей. И так нервы были ни к чёрту, а тут ещё и эта тишина. Любой бы вспылил. – Что значит, «использовал»?
– А ты с какой целью спрашиваешь? – резанула её взглядом Марина, запахнув на тонкой талии полы халата.
– В смысле? – не поняла. Хорошо, что прижималась к стене, пряча за спиной дрожащие руки.
– Ну, ты ведь у нас писательница, мало ли, вдруг для очередной истории интересуешься. Со всеми подробностями там, описанием интима.
– Ты в своем уме? Какая история? – она сейчас серьёзно или прикалывается? – Ты врываешься в мой дом босиком, заплаканная, помятая, заявляешь, что тебе использовали и, закрывшись ванной, ждешь, что я спокойно позову тебя на кухню пить чай, будто ничего не видела?
Марина потупила взгляд, смахнув с лица начавшие катиться градом слёзы. Ну вот, прорвало наконец.
– Прости, я не хотела тебя обидеть. – И добавила более миролюбиво: – Ты единственная, с кем я могу поговорить и поделиться наболевшим. Ты моя самая близкая подруга и… мы ведь как сестры, правда?
Юля осторожно улыбнулась. Конечно, как сестры, она ей никогда не желала зла.
– Может, пойдем на кухню? – предложила Марина, вздохнув. – А то неудобно тут как-то.
Пока Юля накрывала на стол, радуясь, что появилась возможность хоть как-то спрятать охвативший каждую клеточку мандраж, девушка задумчиво смотрела в окно, периодически вытирая слёзы. Юля решила на напирать, захочет – сама расскажет. Видно же, что хреново, пускай для начала и правда успокоится.
Племянница без особого желания поковырялась в предложенной еде, сделала несколько глотков горячего чая и скривившись от боли, продемонстрировала налившиеся багрянцем запястья.
Юля замерла, будучи не в силах отвести от них взгляд. Знакомое состояние, знакомые ощущения. У неё тоже были такие отметины, но… Не мог Вал так поступить! Он мог быть кем угодно, но только не насильником.
Чтобы унять гуляющую по телу предательскую дрожь, обхватила себя руками и внимательно посмотрела на Марину, ожидая объяснений.
Та тяжело вздохнула:
– Вчера я, Машка и Славка и ещё несколько парней поехали в «Ингул» развеяться. Всё было хорошо, пока они не напились и не стали сходить с ума. Я уже собиралась домой, когда увидела Вала и… – опустила глаза, затеребив поясок. – Ну… в общем… слово за слово там… ничего интересно, но он… кхм… пригласил меня за свой столик.
– Он был один? – прохрипела Юля, не узнавая в надломленном хрипе собственный голос.
– Нет, с друзьями. Они отмечали его день Рождения и ещё собирались потом заглянуть в «Приват», но Валу вдруг стало плохо, он был изрядно пьян, и я упала ему на хвост, попросив отвезти меня домой.
Юля напряженно кивнула головой, мол, продолжай, я внимательно слушаю. Пока всё было не так уж и страшно. Правда, упоминание о стриптиз-клубе неприятно царапнуло по сердцу. Но это такое, с этим жить можно. Вал свободный мужчина, они не клялись друг другу в верности, так что скатертью дорожка.
– В машине его совсем развело, и я решила… что будет лучше, если сначала помогу ему, а сама потом как-то доберусь домой.
Вот-то тут Юля хмыкнула. Ещё бы. Нужно быть полной дуррой, чтобы упустить такой шанс, а Марина дурой никогда не была.
– И-и-и? – натянулась до предела, затаив дыхание. Не могла сказать, что испытывала больше: сострадание или раздражение. С одной стороны – племянница как бы, должно быть жаль и всё такое, а с ругой – чего уж там – соперница. Да-да, именно соперница. Потому что если любовь была под запретом, то испытывать ревность ей никто не запрещал.
– Я помогла открыть дверь, а потом… он сказал, что соскучился. Представляешь?
Юля пошатнулась. В голове не укладывалось просто. Как автор многочисленных историй, она уже выстроила в голове предполагаемый сюжет, знала, что будет дальше, но чтобы вот так? Чтобы Вал сказал такое?
– Я была на седьмом небе от счастья. Он так целовал… да меня в жизнь так никто не целовал.
– И ты осталась… после всего что было, – скорее подытожила, нежели спросила Юля, закусив до крови губу.
– Конечно, осталась! – фыркнула Марина. – Ты не представляешь, что это была за ночь. Если бы не его состояние – точно бы не уснули до утра. А какие слова он шептал!! И что хочет меня, и любит. Кстати, спасибо за духи, Вал оценил, – усмехнулась сухо, не сводя с Юли заплаканных глаз. – Обязательно прикуплю такие же.
Почувствовав бешеный укол ревности, Юля подошла к окну и, отыскав глазами сына, смогла-таки опомниться. Чё-ё-ёрт! Зачем же так изводить себя, а? Разве не сама отключила телефон, разорвав единственную связь? Сама. И видимо, вовремя, потому как Дударев не слишком-то и переживал. Умело нанес удар, чего уж там. Прошелся по ней асфальтоукладчиком по имени Марина и ясно дал понять, что оставленный Юлей посыл достиг адресата. Гад! Неужели девушек вокруг мало? Обязательно с Мариной спать?
– Ну и как же он использовал тебя? – приподняла насмешливо бровь, испытывая к себе презрение за просочившийся сарказм. – Кажется, вы достаточно неплохо провели время. И соскучились друг по дружке, и в любви тебе признались.
Так и знала, что не способен Вал на насилие. В*ебать – да. Поиграть с чувствами – пожалуйста. Дура! Да они с Мариной два сапога пара. Он недолго горевал (что совсем неудивительно), а племянница не упустила возможности перемотать пластинку на самое начало.
– Так он, сволочь, как только открыл зенки, сразу выставил меня за дверь! Как трах… – спохватилась, увидев, как побледнела Юля, – в общем, когда чесалось в одном месте, так проблем не было, а как признать, что облажался – так сразу за дверь. Козел, чуть руку не сломал, – заявила обижено, потирая запястья.
Дерзкая, задорная, всегда весёлая Марина, сейчас напоминала убогого, брошенного на произвол щенка, на которого никто не обращал внимания. Но Юля ведь обращала! Всегда переживала, старалась уберечь от плохого. И когда племянница рассталась с Дударевым – облегченно выдохнула. Не потому, что сама была влюблена в него по уши, а потому что заведомо знала конец истории. Мало любить и сходить по кому-то с ума, важно быть любимой в ответ.
– Надеюсь, вы предохранялись? – ляпнула, а когда спохватилась, было уже поздно. Хотя… вполне резонный вопрос с учётом концовки.
Марина вспыхнула, вкинув на Юлю пристальный взгляд и отрицательно замотала головой. У Юли оборвалось сердце. Конечно, это ещё ничего не значит, вероятность забеременеть 50/50, у неё тоже не с первого раза получилось, но всё же для неё это был самый настоящий шок!
– Ты понимаешь, что после всего, что ты мне тут рассказала, лучше всего…
– Что «лучше всего»? – перебила её Марина, поднявшись со стула. От испуганного зверька не осталось и следа. Перед Юлей предстала разъяренная тигрица, готовая отстаивать свое до последнего вздоха.
– Ты же не думаешь, что Вал обрадуется возможной беременности? – ухватилась руками за подоконник Юля, стойко выдержав пристальное внимание.
– А ты что, настолько его хорошо знаешь?
«Ты даже не представляешь, насколько».
– Сама подумай, если бы его слова и чувства оказались правдой, стал бы он гнать тебя в шею?
Марина вспылила:
– Никто меня не гнал!
– Ну вышвырнул, какая разница! Сама сказала, что использовал. Думаешь, он обрадуется, если ты забеременеешь?
Как можно быть такой наивной?!
– Нужно было раньше думать! – закипела Марина, скрестив на груди руки. – Я не мешала ему надеть презерватив. Пускай теперь понервничает. Если повезет – хрен потом отвертится.
Юля расстроено качнула головой, догадавшись, какую именно цель поставила перед собой племянница.
– Это неправильно, Марин. Ребёнка должны хотеть двое. А насколько я могу судить – Вал уже не в восторге.
– Я не поняла, ты на чьей стороне вообще?
– На твоей! – воскликнула, оттолкнувшись от окна. – Но Вал не станет жить с тобой ради ребёнка! Как можно заставить полюбить кого-то, используя столь подлые методы!
Марина едва не задохнулась.
– Подожди, ты хочешь сказать, что я расчетливая с*ка, решившая добиться своего любыми путями? А то, что я люблю его, как сумасшедшая, что жить без него не могу – это так, не в счёт? Он сам подарил мне надежду, сам позвал в свою жизнь, а потом вышвырнул, как ненужную вещь, потому что кто-то там у него появился, видите ли. Нихрена! Будь у него чувства к той стерве, фиг бы наяривал меня с таким упоением.
Юлю ни с того ни с сего затошнило. Господи, как же ей было плохо.
– Думаешь, я не знаю, что всё произошло по пьяни и не отдаю отчет, чем всё может закончиться? Отдаю. И всё прекрасно понимаю. Но я готова на всё, чтобы заполучить его. А правильно это или нет – мне плевать. Вряд ли у него с той бабой что-то стоящее, – протянула с издевкой. Скорее всего, там или был разовый секс, или же… – выдержала мхатовскую паузу, рассматривая Юлю с подозрительной скрупулезно, словно боясь упустить что-то важное, – там не всё так просто. Возможно, она несвободна, например. Или у неё есть муж, дети. Согласись, будь она свободна – вряд ли бы оставила его в такой день.
Юля только и смогла, что рассеяно кивнуть, продолжая «лакомиться» собственной кровью. Между лопаток пробежал противный холодок.
– Марин, даже если ты и забеременеешь, пойми, насильно мил не будешь. Мало ли что там у Вала за отношения и связи – он тебя не любит. Те-бя! Понимаешь? Ну родишь, покажешь ребёнка, дальше? Он уже дважды растоптал твое сердце, ждешь, чтобы снова всё повторилось?
Марина горько улыбнулась, рухнув обратно на стул, и потянувшись к остывшему супу, принялась активно орудовать ложкой.
– А я могу любить и за двоих. Это не проблема. Вот увидишь, как только я рожу ему – всё изменится. Кстати, – пробубнела с набитым ртом, поражая в очередной раз сменой настроения, – Вал грозился придушить меня, если поймает. А я ребёнка от него хочу. Ты даже не представляешь, насколько. И не потому, что хочу привязать к себе, а потому, что безумно люблю. Сильно люблю. От кого тогда рожать, если не от любимого мужчины. Так что, можно я пока у вас поживу? Обещаю во всем помогать и не путаться под ногами.
Чувствуя, что сейчас взорвется от негодования, Юля кивнула, отвернувшись от довольной племянницы и включив воду, принялась мыть посуду. Перед глазами не было чёткости. Ничего не видела, только чувствовала. Невыносимо больно. Невыносимо обидно и так же невыносимо горько…
