Текст книги "Запрещенные друг другу (СИ)"
Автор книги: Арина Александер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
– А отец? – и не думала униматься именинница.
Вал благосклонно улыбнулся, схлестнувшись с Глебом в зрительном поединке.
– Погиб. В аварии, – произнес четко, чеканя каждый слог.
– Давно?
– Двадцать девять лет назад.
Хорошо, что сидели на веранде, где можно и вдохнуть, заполняя легкие до предела, и взгляд сфокусировать на чем-то незначительном. Например, на скачущей по ветке ореха синице или легкому трепыханию вьющихся роз. Так легче справиться с накатившей горечью, не выдавая истинных чувств.
– Молодой какой! – всплеснула руками Софья Ивановна, горестно качая головой. – У Глебушки тоже мама погибла в автомобильной аварии. В шесть лет остался сиротой.
– Я даже больше скажу, – вмешался Глеб, – его отец и моя мать разбились в один день.
Тут же посыпались вопросы. Как? Вот так совпадение? А откуда такая информация?
Юля вжалась в стул и уставилась в тарелку, мечтая о несбыточном – провалиться сквозь землю, а ещё лучше, раствориться.
– Прекрати! – прошептала, подавшись к Глебу, невольно смяв в руке салфетку.
Ей улыбнулись холодной улыбкой.
– А что такое? – Мужская рука опустилась на спинку стула, касаясь пальцами напряженной спины. Юля повела плечом, словно прогоняя охвативший всё тело озноб, и подвинулась поближе к столу. – Я вообще не понимаю, тебе какая разница?
Вроде и не пил ничего спиртосодержащего, но занесло его капитально.
Юля вскинула на Вала испуганные зелёные глаза, не успев толком разобрать застывшее на красивом лице выражение и сосредоточилась на шампанском, чувствуя, как запылало лицо.
– Никакой, – сделала глоток, пряча за высоким фужером скопившуюся за день тревожность. – Для меня – никакой разницы. Но если ты хочешь испортить праздник…
У Осинского на щеках вздулись желваки.
– Ты ведь обещал, – прильнула к нему Юля, пересилив себя. – Помнишь?
Рука соскользнула с мужского плеча и прошлась по спине в самый низ. Погладила. Потом поднялась вверх. И так несколько раз. Пускай успокоится, возьмет себя в руки.
У Вала на лице заиграли скулы. То, что Маринкина родня была заранее осведомлена насчёт его семьи – даже не вызывало сомнения. Так же он понимал, что сейчас его подвергают допросу не столько из любопытства, сколько чтобы поддержать разговор. Только кому оно, спрашивается, надо? Да никому! Люда мило улыбалась, не особо активничая в его сторону. Видно, что не до конца смирилась с его кандидатурой, но и не лезла в душу с расспросами относительно будущего единственной дочери. С Ромой, вроде, неплохо поладили. Глеб, падла, ну тут и так всё ясно: с*ка, она и в Африке с*ка. А вот Анатольевна… А вот тут сложно. Видел, что сидела, словно на иголках. Что неуютно ей, не по себе.
– Мамуль, – приподняла бокал Юля, выровнявшись, – давайте оставим умерших в покое? Сегодня твое шестидесятилетие, и я хочу сказать, что это просто замечательный возраст. Ты у нас ещё та ягодка. И умна, и красива. Чтобы мы без тебя делали, – рассмеялась, протягивая опустевший фужер Ромке. Зять тут же активировался, наполнив его доверху. Остальные последовали его примеру. – За тебя, мамуль! Живи долго-долго.
Люда подхватила её пожелание, добавив и от себя несколько трогательных строк. Пока со всеми перечокалась, едва не рехнулась. Рука, удерживающая фужер, дрожала мелкой дрожью и Юля надеялась, что никто не заметит её состояние. С жадностью выпила шампанское и принялась за оживление утерянной праздничной атмосферы. Если бы ещё и Глеб смог расслабиться, прекратив сжимать под столом её колено – вообще было бы супер.
Хотела как лучше, чтобы не бередил старые раны, да и кому они, раны эти, нужны по факту? Ну вывалил бы правду-матку и?.. Дело ведь житейского, Вал тут причем?
Спустя двадцать минут за столом снова все оживились. Разговор постепенно перетёк в нейтральное русло. Рома выдал несколько историй с работы, Маринка поделилась пережитым страхом во время сессии. Софья Ивановна тоже вспомнила парочку смешных историй, рассказывая, как приходила вечером с работы, а Люда с Юлей то варенье поставят на плиту и забудут, то хлеба надумают испечь и испачкаются в тесте. И страшно было оставлять самих дома, а что поделать, если выхода другого не было.
– Я пас, – накрыл рукой рюмку Вал, когда Рома в очередной раз привстал со своего места, предлагая присоединиться к дегустации наливочки собственного приготовления.
– А что такое? – пьяненько обиделся Маринкин батя.
– Домой ещё ехать, – улыбнулся извиняясь Дударев, притягивая к себе довольную девушку. Если не считать возникшей заминки, вечер в целом прошёл неплохо.
– Ты что? – спохватился Рома, нависая над ним. – Никаких домой. Кто тут ещё недавно рассказывал об авариях? Нее, я с тобой дочку не пущу. И тебя тоже хрен кто отпустит. Правда, мам? – призвал на помощь тёщу.
– Конечно. Оставайтесь с ночевкой, а завтра, с утра, езжайте куда хотите.
Её глаза довольно поблескивали, а на губах блуждала счастливая улыбка. Что не говори, а приятно, когда вся семья в сборе, за одним столом.
Вала не особо обрадовала озвученная перспектива. Всё-таки в гостях хорошо, а дома лучше. То, что он выпил сто грамм конька в самом начале ещё не показатель его нетрезвости. Да и не представлял, если честно, как это всё будет. Из того, что успел разглядеть, переодеваясь: дом и правда просторный, комнат на всех хватит, но блдь, ночевка под одной крышей с этим козлиной?..
Ладно, можно и одному вернуться, раз пошла такая петрушка, но девушка сама повисла на его руке, с мольбой заглядывая в глаза.
– Оставайся, пожа-а-алуйста…
Больше всего сейчас хотелось посмотреть Осинской прямо в глаза. Всё время, что провел за столом, задавался одним и тем же вопросом: почему она так рьяно успокаивала мужа, не решаясь посмотреть в его сторону? Боялась, что тот расскажет? Так не проблема. Для него лично не вопрос. Пускай бы все узнали. Не такая это и тайна, если уж на то пошло. Но даже ему, не имевшему благородного воспитания, никогда бы не пришло в голову затронуть данную тему за праздничным столом, да ещё при посторонних.
Меньше всего хотелось стать яблоком раздора между супругами. Но с*кааа, как же тянуло к ней. Как же влекло…
– Хорошо, Роман Геннадиевич, давайте попробуем вашу наливочку.
Маринкин отец одобрительно хмыкнул. Глеб едва не поперхнулся минералкой, однако на предложение свояка присоединиться к дегустации отказался, а вот у Юли после услышанного из рук выпала вилка. Извинившись, она нырнула под стол, проклиная себя за неуклюжесть, а когда выпрямила спину, встретилась с подозрительным прищуром матери.
Когда все насытились, от Ромы поступило предложение выйти покурить. Вал согласился, реально устав от посиделок. Не то, чтобы было напряжно, просто, когда солнце стало клониться к горизонту, а темы для обсуждения исчерпали себя, за столом снова воцарилась давящая атмосфера.
Выбираясь из-за стола, Вал больше переживал, что Осинский увяжется следом, но тот остался сидеть возле жены и сына. Если верить Маринке, Глеб рассчитывал на скандал. Что её отец, выпив лишнего, начнет учить Вала жизни и махать кулаками, но к всеобщему удивлению всех присутствующих, Роман не только держал себя в руках, но и всячески поддерживал с Валом диалог.
Конечно, ни о каких панибратских отношениях не могло быть и речи в первый день знакомства, но и то, что имелось, было неплохо.
Вышли за ворота. Ярко-оранжевый диск раскаленного солнца медленно садился за горизонт, окрашивая небо в насыщенные оттенки малинового, розового и даже светло-фиолетового.
На улице – ни души. Если бы не доносившиеся с веранды обрывки фраз, можно было подумать, что он, и правда, приехал в зону отчуждения. Ни одного постороннего звука, только звучание почувствовавших приближение ночи сверчков да осторожный, трепетный перелив садовой камышевки.
Набежавший с полей ветер принес за собой запах поспевшей пшеницы, собранную у самых низин прохладу и легкий, едва уловимый аромат мёда.
От потоков ветра зашелестел над головой многолетний каштан, заскрипел корявым стволом и вдруг… в дали, оставляя на небе замысловатые зигзаги, шарахнула яркая молния, и в ту же секунду громыхнуло так, что мурашки по спине понеслись врассыпную.
Резко повеяло сыростью.
– О-о-о, давно пора, – стараясь говорить как можно чётче, заметил Рома, принюхиваясь к посвежевшему воздуху. – Дождик – это хорошо.
Выбив из полупустой пачки сигарету, мужчина щелкнул зажигалкой, высекая искру и повернувшись к ветру спиной, с наслаждением прикурил.
– Пускай идет, поливает, а то уже устали от жары.
Вал последовал его примеру, и уже через несколько секунд выдохнул в небо струю дыма, задумчиво касаясь большим пальцем нижней губы.
Вроде, вышли поговорить, выпустить, так сказать, пар, однако разговор что-то не клеился. Будь Вал сверстником Маринки, было бы проще. А так что? Уму разуму не поучишь, как-то поздно. Заискивать или упрекать в чем-то – тоже не с руки. У человека и свой бизнес есть, и должность в мэрии не хухры-мухры. Лезть с расспросами насчёт свадьбы? Так рано ещё. Пригрозить, чтобы не думал обидеть дочь? Ну так не скажешь, что дурак. Тридцать семь годков за плечами, пора бы и нагуляться. Раз дошло до знакомства с родителями, значит, взвесил всё, обдумал. Да и выпитая наливочка сделала свое дело: расслабила мысли, добавила им легкости. Не хотелось портить такой замечательный вечер ненужной болтовней. Уже и так наговорились по завязку.
Вал тоже не особо рвался заводить беседу. Несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри ещё чувствовался эмоциональный накал. Не тема с отцом выбила из колеи, заставив с жадностью закачивать в себя горький никотин, а сложившаяся ситуация в целом. И ведь не слеп, видел, во что ввязывается, к кому влечет затянувшейся на шее удавкой и всё равно шел у неё на поводу, отметая все сомнения и доводы.
Сам себя не узнавал. Будто открыл в себе неведомые доселе грани и теперь пребывал в растерянности, не зная, что с ними делать.
К примеру, взял и приперся к Маринкиным родным. Зачем? Ну вот зачем?.. Завтра он ещё что-нибудь вычудит. А дальше? Каков итог? Семья, дети. Разве не этого хотел? Бля, пздц, как всё запутано. Хотеть можно много чего, а вот получить…
– Джипяра у тебя крутой, наверное, по бездорожью хорошо гребет.
Вал спрятал раздражение от прерванного мыслительного процесса за привычной маской равнодушия, расслабленно улыбнувшись будущему тестю.
– Пока не жаловался. По территории карьера только так летает.
– Много жрёт? – Рома обошёл оставленный у ворот внедорожник, пытаясь заглянуть в салон.
– Да не особо.
– Слушай, а за тонировку не цепляются? – И тут же рассмеялся, пройдясь пятерней по тёмным волосам. – Хотя чего это я. Тебе, наверное, повсюду зелёный, да?
– Что-то типа того.
Слово за слово, и незаметно натянутая атмосфера сошла на нет. А Геннадиевич, оказывается, не такой уж и плохой мужик. И не скажешь, что работает в органах.
– …это только в сериалах романтика, – жаловался он, снова прикуривая сигарету. – А на деле далеко не так. Люди у нас сплошное зверье, чтоб ты знал. Уже с пятнадцати лет устраивают беспредел. Насмотрятся американских боевиков и давай подражать им. А на днях случай был, – затянулся, всматриваясь в опустившиеся на землю сумерки, – мужик жену подрезал, приревновав к соседу, – и вдруг осекся, всматриваясь Дудареву за спину. – Та-а-ак… а кто это у нас тут подслушивает? М?
Вал обернулся и увидел притаившегося возле Джипа Сашку.
– Я не подслушиваю, – обиделся он, покраснев, – просто там тёть Люда попросила позвать тебя, а вы тут… всё разговариваете и разговариваете.
Рома тихо выругался.
– А чего звала, не знаешь?
Саша двинул плечами.
– Вот же, бабье. Ни минуты покоя. Ладно, вы пока тут поговорите по-мужски, – подмигнул племяннику, – а я схожу, узнаю, что там за Армагеддон стрясся.
Вал с сожалением посмотрел на тлеющую между пальцев сигарету и, вздохнув, выбросил её в небольшую канавку. Не курить же при ребёнке, правильно? И словно прочитав его мысли, Саша выдал на полном серьёзе:
– А курить, между прочим, вредно.
Блин, вот именно сейчас он тааак похож на Юлю. Мало того, что внешне её копия, так ещё и поучительный тон унаследовал.
– Знаю, – ответил, пряча в уголках губ улыбку. К нему со всей серьёзностью, значит, и ему следовало отвечать в том же духе.
– Папа говорит, это вредные привычки, а от вредных привычек нужно избавляться, – сунул руки в кармашки коротких шортиков Саша, прохаживаясь вдоль внедорожника. – Хотя-я-я, – протянул смущенно, – у меня тоже есть вредные привычки. Я очень люблю шоколад, но от него портятся зубы, а ещё я привык засыпать с мамой, – поделился тайнами, зачаровано касаясь пальчиками квадратных фар. – Папа говорит, я уже взрослый и должен спать сам, и я сплю, честное слово, но, – вздохнул, – когда мама читает сказки, мне не так страшно. Только ты никому не говори, хорошо?
Вал сделал вид, что закрыл рот на замок и выбросил воображаемый ключик далеко в траву. Саша широко улыбнулся и продолжил изучать внедорожник.
Вал буквально чувствовал его интерес к иностранной марке, а так же видел, что мальчик стесняется.
– Хочешь посидеть за рулем? – распахнул гостеприимно дверцу.
– А можно?
– Конечно можно. Залезай.
– Вот это да-а-а, – прошептал восхищенно Сашка, ловко взобравшись на водительское кресло.
Вал его отлично понимал. Ему тридцать семь, а всё равно захватывало дух от собранной под капотом мощи, что уж говорить о пятилетнем мальчишке.
– Круто-о-о. Я когда вырасту, тоже куплю себе такую машину, – пообещал он пылко, обхватив пальцами руль.
– Даже не сомневаюсь, – поддержал его Вал, задумавшись. Всего лишь на миг, на один грёбаный миг, а цепануло. А ведь всё могло сложиться иначе, не будь он такой скотиной. И у него мог быть сын. Возможно, старше, возможно, младше за Сашку. Не важно. Важно, что мог бы.
То ли фирменная наливочка Геннадиевича рассеяла его внимание, то ли хлынувшие потоком расспросы отвлекли, однако Вал не сразу заметил подошедшего к ним Глеба.
– Папа, смотри, какая у дяди Валика машина. Правда, крутая? – обрадовался его появлению сын, усердно вращая руль.
Вал сначала не обратил на него внимания, продолжая улыбаться Саше, но когда Глеб принялся вытаскивать мальчика из салона, недоуменно уставился на Осинского, не понимая, откуда столько злости.
– Я тебе сколько раз повторял не садиться к чужим дядькам в машину?!!
Саша, застигнутый врасплох гневной отповедью отца, захныкал.
Вал пребывал в неменьшей растерянности. Ладно, между ними не всё гладко, но чтобы вот так?
– Глеб, успокойся, – как можно мягче освободил Сашину руку из отцовской хватки, отпихивая последнего как можно дальше. – Пускай играет, тебе-то что?
Осинский заупрямился, и моментально напрягшись, начал напирать на Вала.
– Я его отец, придурок, – светло-карие глаза недовольно блеснули. – Как скажу – так и будет.
– Ты за словами-то следи, – рыкнул Вал, упершись ему в грудь сжатыми кулаками. – Он-то здесь причем?
– Держись от моей семьи подальше, – вцепился за его горловину футболки Глеб, не желая оставаться в долгу. – Чтобы я не видел тебя ни возле Юли, ни возле сына!
Трикотажная ткань затрещала по швам. Вал дернул щекой, чувствуя, как зачесались кулаки. Сдерживался из последних сил. Кровь ударила в голову, перед глазами всё поплыло от несвойственной доселе ненависти. Просто так, на ровном месте завелся с пол-оборота.
– А то что? – прорычал, схватив Осинского за грудки. Замер, глядя ему в лицо горящим взглядом. – Натравишь на меня Цыганова? Или думаешь, я не в курсе ваших планов? – Рука жестко сжалась в кулак. Вот-вот сорвется, раз**башит противную рожу. И что только Анатольевна в нем нашла?
Несколько бесконечно долгих секунд молчали оба. Вал едва сдерживался, чтобы не сорваться, Глеб же ехидно скалился, наблюдая за вздувшимися желваками соперника.
Наконец Вал стряхнул головой, прогоняя опустившуюся на глаза пелену. Потом медленно выдохнул, разжимая судорожно сжатые пальцы. Не здесь… Не на глазах у застывшего на подножке Саши. Мальчик во все глаза смотрел на взрослых, впервые увидев отца в таком состоянии.
– Раз в курсе, тогда будь повнимательней, – оскалился Глеб, и не думая отпускать его футболку. – Живи и бойся, Дударев, – процедил, смакуя явное превосходство. Угроза настолько ярко звучала в его голосе, что Вал, охренев, уставился на Осинского, задавшись вопросом: а не послышалось ли ему?
– Что ты сказал? – переспросил вкрадчиво, схватив обратно Глеба за грудки.
Но Глеба уже было не остановить. Не только из-за матери презирал его, нет. Тут было что-то ещё. То, что не давало покоя, путало мысли, разъедало изнутри жгучей ревностью.
– Я заметил, как ты смотришь на Юльку, – ошарашил словесно Вала, нанеся прямой удар. – Даже не смей, понял? Я всё…
Договорить не успел. Вал вмазал ему от всей души, будучи не в силах больше сдерживаться. Задел всё-таки за живое. И чтобы сказать, что не прав…
Прав! Ох, как прав… Взялся пальцами за оголенный нерв и вытащил наружу, демонстрируя всему миру уязвимое место.
Сцепились. Равные по силе и упорству, набросились друг на друга, заведенные общей ненавистью.
Саша испуганно замер, наблюдая за вступившимися в схватку мужчинами, а потом спрыгнул с подножки и на всей скорости помчался во двор.
– Мама!! – ворвался вихрем на кухню, едва не сбив с ног бабушку. – Там… – прокричал, захлёбываясь слезами, – там папа с дядей Валиком дерутся.
– Саш, ты что? – бросилась к нему Юля, испугавшись состояния сына.
– Ма-ма-а-а… они там… – махнул рукой в окно, – на ули-це…
– Да что ж это творится? – всплеснула руками Софья Ивановна, забирая к себе внука.
Юля уронила на пол намыленную тарелку, почувствовав, как бросило в холодный пот. Первой опомнилась и первой бросилась к воротам, оставив позади умоляющую не вмешиваться мать. Знала ведь, что этим всё закончится. Не стоило Дудареву соглашаться на ночевку.
Выскочив за ворота, несколько секунд всматривалась в сгустившиеся сумерки, а увидев две сцепившиеся между собой мужские фигуры, не раздумывая, бросилась разнимать.
– Глеб, Вал, немедленно прекратите! – с разбегу вклинилась между пашущими злостью телами, дрожа от волнения. Взрослые мужики, а ведут себя, как школьники. Ладно Вал, у того на лбу написано: драчун и забияка, но Глеб… Впервые видела его таким.
Не успела и пискнуть, как муж грубо отпихнул её в сторону, велев не лезть под горячую руку.
То же самое проделал и Вал, отпихнув налетевшую следом Маринку. У него из носа текла кровь, футболка была разорвана в нескольких местах. Глеб тоже не пас задних: мало того, что рассеченная бровь заливала глаз кровью, так ещё и вдоль щеки тянулась багровая полоса. Хорошенько же они потрепали друг друга, ничего не скажешь.
– Юля, не лезь к ним, – взмолилась сестра, застыв у калитки. – Рома, ты что стоишь? Сделай хоть что-то!
– А что я? Пускай выпустят пар.
– Пап, ты чё? – завизжала Маринка? – Вал! – потянула Дударева за руку, но он не поддался.
– Глеб… – попыталась достучаться до мужа Юля, приближаясь осторожно со спины. – Там Сашка плачет… успокойся… – положила на окаменевшие плечи руки, внутренне обмирая. Бегло взглянула на Вала, отмечая направленный на неё серебристый взгляд и одними губами прошептала: «Пожалуйста!» Пускай хотя бы он прислушается к ней, не накаляет ещё больше обстановку, хотя куда уж больше. И как не крути, как не отрицай, а в груди что-то оборвалось от его взгляда. Заныло, растревожилось, переживая за стоявшего напротив мужчину ничуть не меньше, чем за мужа.
Вал сфокусировался на ней всего лишь на долю секунды, всего лишь на краткий миг, но его хватило, чтобы Глеб успел проследить за его взглядом…
Всё произошло настолько быстро, что Юля даже не успела ничего сообразить. Это потом она обвинит себя в бездумности и отсутствии мозгов, но в тот момент Глеб будто сорвался с цепи. Рванул к Валу, замахнувшись для удара, и она невольно подалась следом, продолжая удерживать крепкие плечи.
А дальше… дальше была обжигающая боль, пронзившая нижнюю часть лица, хлынувшие откуда не возьмись слёзы и железистый, такой противный привкус крови от разбитой об острый локоть губы.
– И как ты с таким лицом пойдёшь на работу? – начала свою отповедь мать, как только они оказались вдвоем. – Людям что скажешь?
Юля знала, что это лишь прелюдия, некое вступление перед куда более серьёзным разговором. Нет, чтобы уйти спать, оставив её в покое, сердобольное материнское сердце решило добить её выдержку основательно. Но раз оно такое всесильное и всемогущее, может, додумается, наконец-то, подарить ей несколько минут спокойствия? Скоро Глеб придет, ей бы успеть настроится, унять сотрясающий всё тело озноб, так нет же, ей приходится не себя успокаивать, а мать, словно это ей засадили локтем по нижней губе.
Устало вздохнула, отправив на тарелку растаявший кусочек льда, и принялась раздеваться, тем самым намекая, что собирается на заслуженный отдых.
– Это всего лишь губа, мам. Не перелом и уж тем более не синяк. На работу мне в понедельник, так что всё заживет до того времени.
– Ты себя в зеркало видела? – не согласилась с её настроем Софья Ивановна.
– Видела. Ничего страшного. Небольшая припухлость, вполне сойдет за удар при падении.
– Небольшая?!! Ты шутишь? – возмутилась родительница. – Это ещё чудо, что зубы целы.
Юля молча переоделась в прихваченную из дому ночную рубашку, пряча за торопливыми движениями дрожание рук. Так и быть, она всё понимает, мама растревожилась, испугалась. Она тоже мать и полностью разделяла её чувства, но блин, сколько можно? Ну что изменится от её мозгоклюйства? Или она сама не понимает, что при виде её разбитой губы первое, что придет людям на ум, будет отнюдь не падение или случайный удар об дверь? Всё она понимала, только толку-то? Сейчас важно замять сей инцидент и как можно быстрее забыть о нем.
Всего лишь три дня… три дня они знакомы с Дударевым, а она уже чувствует себя на грани истерики. Ещё держится, слава Богу, но уже на пределе. Необъяснимое состояние, когда хочется всё бросить и убежать на край света и в то же время… будто сомнамбула, плюнуть на всех и пойти на его поиски. Где он сейчас? Всё ещё тут или уже уехал? Забрал с собой Марину или рванул сам? Она ведь ничего не знала, и спросить было не у кого.
Вот уж эта неизвестность… Это состояние внутреннего диссонанса… когда разрываешься между собой прежней и собой настоящей. Это и ты и не ты одновременно. Господи… оно убивало в прямом смысле слова. Жить не хотелось, не то, что слушать посыпавшиеся в одиннадцать часов ночи нравоучения.
Страшно признать, но Вал ей понравился с первого взгляда. Не просто внешностью, нет. Зацепил на подсознательном уровне. Всколыхнул то, что давно похоронено под толстым слоем семейной, отлаженной жизни.
Эта драка… Она вот взяла и на ровном месте показала всю её подноготную. Швырнула ей в лицо её же чувства и хладнокровно подтолкнула к разверзнувшейся под ногами пропасти.
Любовь ли это? Ещё не знала. Не могла сказать. Запуталась. Но то, с какой частотой и силой стучало её сердце, отдаваясь в ушах бешеной пульсаций, служило для неё неоспоримым доказательством влечения к чужому, абсолютно незнакомому мужчине.
– …ещё взяла и Глеба отправила к Сашеньке, – жевала заезженную пластинку мать, пытаясь пробиться сквозь её отстраненность. – У тебя мозги вообще есть?
– Может, хватит уже? – оборвала её Юля, и Софья Ивановна, пришедшая в ступор от резкости её тона, умолкла, уставившись на дочь во все глаза. – Глеб всё заварил – пускай и расхлёбывает. Не я напугала Сашку до чёртиков, не мне его и успокаивать.
– Юля! – прошептала ошарашено женщина. – Ты что? Да на нем лица нет! Бровь в ужасном состоянии, щека багровая, а ты…
– Что я, мам? Или Саша не увидел бы его завтра? Не знаю, как Глеб будет оправдываться перед ним, но это его проблема. Мне тоже придётся найти объяснение вот этому, – ткнула на свою распухшую губу, искренне сожалея, что не пошла к сыну сразу. Но тогда её так трясло, что только показываться на глаза, а вот Глеб пускай сделает выводы.
– Ты сама виновата! – удивилась мама. – Просили же не вмешиваться.
– Да, не спорю, сама. Но ведь не я начала драку.
– Но и не Глеб, – заявила та упрямо. Конечно, Валентин солидный мужчина и всё в этом роде, но Глеба Софья Ивановна знала намного дольше, чтобы сделать соответствующие выводы. Тем более зять был трезвым, а вот Дударев… Ладно. Выбор внучки она одобрила сначала, но теперь что-то не особо ему доверяла, особенно после увиденного.
Юля закатила глаза, прекрасно поняв, в каком русле потекли мысли родительницы. Тут спорить бесполезно, а внедряться в объяснения, рассказывая о причинах возникшего конфликта – не было никакого желания.
Рывком сдернула с постели одеяло, показывая, что собирается ложиться спать, но её намёк остался незамеченным.
– Юляш, доченька, что между вами произошло? – присела на край кровати Софья Ивановна, сменив поучительный тон на участливый, располагающий к беседе. – Ты можешь мне рассказать? – В её голосе искреннее звучание, желание помочь, тревога за семейное благополучие дочери.
Юле стало совестно за нападки на мать. Будь на её месте Саша, она бы тоже переживала, но разве не видно, что ей плохо?
– Что это за гляделки за столом такие? Потом… драка. Что между вами тремя происходит?
– Ма-а-ам, – простонала Юля, рухнув на подушку, – ну с чего ты взяла, что между нами конфликт?
– Тебе сказать? Думаешь, я не заметила, как он смотрит на тебя?
Юля похолодела. Так и подмывало спросить: «А как он смотрит? Ну вот как?» Лично она видела только насмешку и… Чёрт! Внизу живота неожиданно болезненно натянулось, а потом сжалось в плотную пружину. Не объяснить. Ещё не забыла тот его взгляд в машине. Стоило только закрыть глаза, вспоминая прожитые ощущения – как по венам тут же начинала течь раскаленная магма.
– Бред, – отмахнулась, старательно изображая равнодушие. – Тебе лишь бы придраться.
– Думаешь, я от нечего делать прицепилась? Сначала отказываешься от ребёнка, теперь вот, Дударев этот нарисовался. Уж не знаю, что там у вас за отношения, но они есть!
Юля мысленно взвыла.
– Какие отношения?!! Вал с Маринкой. У меня есть муж. Мы виделись с ним от силы три раза раза! – потеряла терпение Юля, повысив голос. А в груди-то резануло. Неприятно так, болезненно. Понимала, что нужно сдерживаться, вести себя более спокойно, но не получалось.
– Вал? – только и выхватила из общей массы Софья Ивановна. – С каких это пор он для тебя «Вал»?
Юля накрыло лицо руками, застонав в голос. На воре, как говорится, и шапка горит.
– Не цепляйся к словам.
– Я не цепляюсь, – поджала та сухо губы. – Но ты, как приехала, сама не своя. Твое непонятное поведение, удрученность Глеба, ваши гляделки с Дударевым, и как итог – мордобой. Поправь, если я не права.
Юля опустила руки, взглянув на маму воспаленными от усталости глазами. Она-то здесь, каким боком?
– Я ни на кого не смотрела, – отчеканила, начав закипать.
Софья Ивановна расправила на халате несуществующие складки и, не поднимая головы, произнесла:
– Зато он смотрел, Юля. Он! Я такого не ожидала, если честно. Думала, показалось, но когда он бросился к тебе после удара, – выгнула выразительно бровь, отчего у Юли онемели ноги, – ты бы видела его глаза. Вот что хочешь говори после этого – не поверю!
Вспомнив, как увидев кровь, Вал отшвырнул Глеба и рванул к ней на глазах у всей родни, Юля невольно покраснела. Отнекиваться, оправдываться можно за себя, но не за него. Откуда ей знать, что за мысли в его голове?
– Тогда все испугались, это нормально, – прокашлялась, прочищая горло. – Мам, прошу, давай закроем эту тему. Вот честно, мне сейчас только переживать, кто на кого как посмотрел. Тебе не кажется, что это уже перебор?
– Я и с ним поговорю, не переживай. У меня одна внучка и играть с её сердцем я не позволю.
Юля опешила. Стоило это представить.
– Я… – запнулась, захлёбываясь от возмущения, – у меня просто нет слов… Причем тут вообще Дударев? Даже не вздумай! Хватит на сегодня позора.
Дело ведь не в нем, а в их с Глебом отношениях. Вал он… просто… рядом с ним всё выглядят настолько контрастно, настолько ярко по эмоциям и чувствам, что её отношения с мужем и рядом не стояли. Это такие американские качели, такой резкий спуск и подъем, и губительная неизвестность, что там за поворотом, что, блин, сердце разрывается, не выдерживает.
Это и не любовь с первого взгляда. И не страсть, и похоть. Это что-то сродни родства душ. Как некое энергетическое поле, созданное только для вас двоих. Ты просто слышишь голос – а тебя уже переполняет море эмоций. Ты всего лишь видишь его улыбку, адресованную кому-либо – а у тебя уже подгибаются ноги. На тебя всего лишь посмотрели, неважно как – а ты уже потеряла себя на веки вечные, позабыв и имя свое, и всю жизнь, что была до встречи с ним.
Дар ли это или наказание – Юля не знала. Дается ли она каждому или только избранным – тоже не ведала. Но с этим нужно что-то делать и как можно скорее, иначе изведется она, измучится, поставив под удар дорогих сердцу людей.
– Юля, доченька, – неожиданно потянулась к её ладони мама, ласково сжав в своих натруженных руках, – я просто хочу помочь. Чтобы между тобой и Глебом не было этой пропасти. Я же чувствую, что она есть.
– Мамуль… – рассмеялась горько, – а ты знаешь, откуда она взялась? Пропасть эта, знаешь? Откуда появилась тема с ребёнком? Нет? Глеб хочет привязать меня к дому, чтобы я сидела в четырёх стенах и нигде не показывалась. Он душит меня своей опекой, беспочвенной ревностью, контролем.
– Ещё скажи, что тот достаток, в котором ты живешь – тебя не устраивает?
И вот как тут поделиться наболевшим? Юля выдернула руку, вскочив с кровати. Это стало последней каплей. О каком понимании может идти речь, когда собственная мать, словно с другой планеты. Софья Ивановна вскинула на неё изумленные глаза, не понимая, что так подействовало на дочь.
– Не устраивает, мам! – повысила голос, заметавшись по комнате. Боже, а ведь это только начало, впереди ещё разговор с мужем.
– Я не понимаю…
– Я терпеть не могу, когда мной пытаются манипулировать и навязывают чужое мнение. Так понятно?
– Юля, я не узнаю тебя! Ты… ты сама на себя не похожа.
Она тоже себя не узнавала. Такое ощущение, словно спала долгие годы и вдруг проснулась. И что самое страшное, не с кем поговорить, не с кем поделиться. Каждый так и норовит обвинить в чем-то.
Не обращая внимания на поврежденную губу, по привычке прикусила мягкую плоть и приглушенно застонала от боли.
