Текст книги "Даниил Галицкий"

Автор книги: Антон Хижняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

– Догадываюсь. То вороги злые. В открытом бою легче с ними воевать. А когда нашептывают – не узнаешь, где друг, а где недруг.

– Сегодня Роксана прибежала. Молвит, что всюду по оселищам бродят люди Владислава.

– И об этом знаем. Придет время, и Владислава поймаем, язык ему отрежем. Но только ли он опасен? А чем дышит Судислав? Как вьюн изворачивается. И рядом с нами, а не наш, голову даю на отсечение – не наш. А в глаза об этом не скажешь, ибо только тот тать, кого за руку поймают. Хорошо, что и ты теперь обо всем узнала, княгиня. От этого всем нам будет лучше – легче выступать против врагов…

Василий Гаврилович встал со скамьи и подошел к Марии:

– Вельми хорошо, что ты уразумела, кто есть друг твой истинный. А чтобы все это увидели, такой совет тебе даю – собрать всех бояр и о Галиче поговорить. Будут знать нашу силу.

Утром Светозара и няня привели Даниила к матери. Солнце будто по-новому озарило светлицу, и княгиня словно моложе стала. Данилко весело прыгал, прятался под стол, залезал под скамью, с маленьким мечом нападал на мать, а она шутя защищалась от него. Щеки Даниила разрумянились, темные кудряшки прилипли ко лбу, кафтанчик расстегнулся.

Другой стала и Светозара, и ей теперь было приятно в веселом доме.

– Княгиня, как я рада, что ты изменилась: и жизнь в тереме стала светлее, и Данилко теперь смелее играет и смеется. А то мы были как затворницы в монастыре.

Мария в ответ улыбнулась и шутливо погрозила пальцем. Светозара схватила Даниила, закрыла ему глаза, оттолкнула от себя, а сама спряталась под стол. Мальчик не успел заметить, куда она скрылась, и с криком бросился к скамье, побежал к двери, а оттуда, поняв свою ошибку, подлетел к столу, схватился за скатерть.

– Поймал врага! Под столом! Выходи сюда, помилую.

Светозара медленно вылезла и, склонив голову, подошла к победителю. Данилко схватил ее за руку и, радостный, повел к матери.

– А кто это воюет? – спросил Мирослав, входя в светелку. – О, да это ты! Завтра же беру тебя в дружину.

Гордый от похвалы, Данилко подбежал к своему воспитателю и, подняв вверх меч, приветствовал его.

– А теперь, Светозара, поведи его во двор – там, за клетями, сверстники игрища устроили.

Обрадованный Данилко схватил Светозару и изо всех сил потащил во двор.

– А мы, княгиня, пойдем в гридницу, там бояре ждут.

Услыхав шаги на лестнице, бояре почтительно встали с лавки. Мария, переступив порог, окинула всех взором и подумала: «Кланяетесь льстиво, а сколько здесь волков сидит!» За эти месяцы она уже научилась распознавать людей и знала: часто бывает так – боярин ласково улыбается, едва не переламывается в поклоне, а за пазухой камень держит. А тот, кто внешне будто и суров, на самом деле твой ближайший друг. Мария и ее единомышленники кое-кого уже раскусили, но всем ведь не залезешь в душу, не узнаешь, что на уме. Мария приветливо улыбается и садится на княжеское место. Семен Олуевич также оглядывает бояр и удовлетворенно потирает руки. Когда шли сюда, разговаривал он с Мирославом Добрыничем: нынче спокойнее будет, уже не будет княгиня мешать своими подозрениями. «Знай, Семен, – сказал Мирослав, – такой твердой руки, как у князя Романа, нет у нас. Княгиня – не то. Значит, Романовой рукой мы должны быть. Пусть княгиня молчит, лишь бы только нам не мешала. Много значит уже то, что она с нами».

Мария села, после этого начали располагаться и бояре. Поскрипывали скамьи, у кого-то выскользнул из руки посох и загремел по полу, но никто даже не пошевельнулся – непристойно обращать внимание на такие мелочи. Мария неторопливо осмотрела гридницу. Среди бояр выделялся самый старый – Твердята Остромирич. Его длинная белая борода опускалась на вышитую рубашку, подпоясанную широким поясом. Красные штаны были заправлены в сапоги, пошитые из зеленой хзы и украшенные серебром. Сидел он, опираясь на толстый посох.

Мария кивнула Семену. Он поднялся и начал:

– Все собрались, нет лишь Глеба. Он еще вчера в Теребовлю поехал.

– Спасибо тебе, Семен, за то, что всех пригласил. – Мария обратилась к Мирославу: – Боярин, ты хотел рассказать нам.

– Дозволь начинать, княгиня. – Мирослав подошел к столу. – Очень горькая пора у нас настала. Вражья сила зашевелилась. Если мы не подумаем, то не жить княжичам, уничтожат крамольники род Мономаховичей в Галиче. А нам князь Роман завещал беречь землю Галицкую и Волынскую, чтобы одна она была, едина. Об этом и мыслить должны, – сказал и посмотрел вокруг.

– Завещал Роман, чтобы вся Русская земля единым дыханием жила, – поднялся Василий Гаврилович.

– Знаем об этом святом деле, – отозвался Семен Олуевич, – да не знаем, кому удастся сделать это. А нам надо беречь отчину князя нашего, ибо уже из чужих земель руки протягивают.

– И еще говорил князь Роман, что веру нашу православную надо беречь, ибо Папа Римский хочет склонить Галич к католичеству, – добавил священник Юрий.

Долго говорили на боярском совете, вспоминали храброго и смелого князя Романа; внимательно слушали дряхлого боярина Твердяту Остромирича, который в 1200 году возглавлял посольство Романа в Царьград. Почтенный старец говорил сидя – это дозволялось ему во уважение к его преклонному возрасту и мудрости. Говорил он медленно мешала одышка. Он откашливался и вел речь о том, как пышно встречал их в Царьграде византийский император Алексей Ангел.

– Людей русских знают там, уважают, ибо силу чуют нашу. – Твердята закашлялся и тяжело вздохнул. – Князю Роману царь греческий Алексей челом бил, просил спасти от половцев. И ведь спас князь Роман. Собрал полки свои галицкие да волынские. Три года назад это было. А куда в прошлом году греческий царь убегал из Царьграда, от крестоносцев? К нам в Галич. Везде о Руси знают.

Он снова закашлялся и долго сидел, тяжело дыша. Все молчали, в гриднице стояла тишина.

– И на запад зорко смотреть нам нужно, – продолжал Твердята после передышки, – ибо там есть много недовольных нами. Все знают, что князь Роман приютил царя греческого…

– А разве мы забыли, как приходили к нам послы из Рима, от Папы Иннокентия Третьего, после взятия Царь-града? – спросил Василий Гаврилович. – Помните, что ответил им князь Роман?

В памяти у всех всплыли гневные слова князя Романа, сказанные папским послам.

«Такой ли то меч Петров у Папы? – говорил Роман. – Иж имать такой, то можеть городы давати, а аз доколе имам и при бедре, не хочу куповати ино кровию, яко же отцы и деды наши размножили землю Русскую».

– Меч русский могуч в руках наших, и держать его должно острым, – закончил Твердята Остромирич.

Мирослав радостно улыбался, посматривая на Семена, а тот в знак согласия утвердительно кивал головой.

Долго сидели бояре, о многом переговорили и не услышали, как в гридницу зашел сотский Дмитрий. Молодой красавец стоял у порога. Он снял сверкающий шелом, и русые кудри рассыпались по плечам. Кольчуга плотно облегала его широкую грудь. Держа шелом левой рукой, он земным поклоном приветствовал гостей. Все уважали Дмитрия. Он был любимцем князя Романа. Князь Роман назначил его сотским, хотя Дмитрий был еще молод.

– Что скажешь, боярин? – обратился к нему Мирослав.

Дмитрий тряхнул кудрями, откинул их рукой со лба – они спадали на глаза – и подошел к столу.

– Дозволь молвить, отче, – начал он, еще раз поклонившись всем и отдельно княгине. – Ездил я недалеко от Звенигорода, в свое оселище, князем Романом пожалованное. Это оселище князь Роман отобрал у изменника боярина Владислава. Поведали мне смерды, что вчера у Звенигорода побывало два всадника, хулу изрекали против княжича Даниила, стращали, что вернется боярин Владислав с земли Северской.

Разговоры оборвались, всех ошеломила зловещая новость. В повседневных хлопотах начали забывать о Владиславе, изгнанном князем Романом. Наглым крамольником был боярин Владислав. Владел он многими оселищами, много земли захватил он и разных угодий. Пятьдесят пять оселищ было у него. Владислав был против князя Романа, не хотел, чтобы соединились в одну землю Галич и Волынь. Да еще и к венгерскому королю заглядывал, вел с ним тайные переговоры.

Семен Олуевич покраснел и, разъяренный, выскочил на середину гридницы.

– Слышите, что молвил Дмитрий? Лезут к нам змеи-гадюки, кусают нас. Слышите? Можем ли мы сидеть спокойно?

Тяжело стуча коваными сапогами, в круг вошел Судислав, стал впереди Семена. Из-под мохнатых бровей по-волчьи забегали его зеленые глаза. Он окинул взглядом все скамьи, вытер пот на широком приплюснутом носу, постучал посохом об пол.

– Почто шумишь? – впился он пронизывающим взглядом в Семена. – А вы все слушаете! Увидели двух всадников и уже струсили. Да разве так Роман учил нас встречать недруга?

Бояре зашумели. У Судислава, старавшегося перекричать их, сорвался голос, и он, кашляя, визгливо выкрикивал:

– Убоялись! Вояки! Княжичей надо беречь, чтобы ночью не выхватили их. Служить княжичам – честь для бояр! Я Данилку к себе возьму: у меня двор надежный и дружина своя вооруженная.

– Зачем брать?

– Сыскался родственник!

– Пускай берет!

– Чтоб его болячка взяла!

– Кого же слушать? Княгиню?

– Боярам, боярам честь!

– Взять княжичей!

– Не давать!

Все, вскочив с мест, толпой двинулись к столу. Мария отшатнулась к стене и умоляющими глазами искала Семена, Мирослава, Василия. Но их завертело в клокочущем водовороте. Дальновидный Мирослав быстро сообразил, что в такой неразберихе недалеко и до беды. Он еще не забыл, что случилось двадцать лет назад. Тогда своенравные, упрямые галицкие бояре поднялись на дыбы против могущественного и грозного Ярослава Осмомысла и сожгли на костре его любовницу Настасью. Двадцатипятилетний дружинник Ярослава Мирослав своими глазами видел это все. Осмомысла захватили в гриднице и не выпускали оттуда до тех пор, пока Настасья не сгорела на костре, разложенном во дворе замка. Особенно яростно кричал Судислав, молодой, тогда тридцатилетний, боярин, науськиваемый степенными боярскими старшинами. Он больше всех суетился и выкрикивал: «И князя тащите сюда – пусть погреет свои косточки…»

В памяти Мирослава сохранились ужасные мгновения, когда он, выхватив из ножен меч, бросился к двери гридницы, чтобы защитить Ярослава Осмомысла. Но кто-то сзади ударил его по голове, и он, Мирослав, упал, потеряв сознание, – позже ходили слухи, что это Судислав подослал своих людей на кровавое дело. Но подтвердить эти слухи никто не хотел, и Мирослав так и не узнал, кто на него руку поднял, хотя уверен был, что сделал это Судислав.

И теперь больше всех бушевал Судислав, разжигая страсти. Но кричал он не против княжичей. Он ругал злых людей, что-то выкрикивал о Галиче и перешептывался в углу с долгоносым боярином. Гул не утихал. Никто уже не слушал Мирослава и не обращал внимания на побледневшую Марию, которая неподвижно сидела за столом и шептала молитвы. Вокруг Судислава начали собираться его единомышленники.

Мирослав смекнул, что настала решительная минута, и кивнул дружиннику, который все время стоял на страже у порога. Тот быстро выскочил во двор, и через мгновение в гридницу вошло двадцать дружинников с мечами. Если бы не это, могла бы стрястись беда: сторонники Судислава могли бы схватить княгиню Марию и увести с собой княжичей. Увидев дружинников, Судислав растерялся – он не предполагал, что Мирослав так предусмотрителен. Если бы Мирослав не успел перехитрить его, то появились бы другие дружинники – воины Судислава.

Как только они вошли, шум сразу утих. К Марии вернулась смелость, она благодарными глазами взглянула на Мирослава. Однако не растерялся и Судислав, он поклонился Марии и льстиво закричал:

– Это ты очень хорошо придумала, что позвала дружинников, а то ведь недалеко и до беды было! – А сам еле сдерживал гнев, ругал себя, что не приказал своим прибежать раньше.

– Правдивы слова твои, Судислав. И я скажу – хорошо придумала княгиня. Такой ветер повеял тут, в гриднице… – спокойно промолвил Мирослав.

Василий подошел к Мирославу.

– Нет князя Романа. Вижу я – много крамолы будет, много горя придется хлебнуть. Смута великая надвигается на нашу землю.

Не успел сказать Василий о крамольниках, как на середину гридницы выскочил Дмитрий.

– Крамольники? А у нас мечи есть. Будут руки протягивать – отрубим. Не так ли завещал нам князь Роман?

– Так! Так! Так! – снова раздался гул в гриднице.

Но это уже была буря гнева, вселявшая радость в сердце Марии. Она слышала голоса преданных ей людей. Теперь Мария поняла, что для нее навсегда прошли беззаботные дни, дни спокойной жизни, когда Роман все решал сам. Взволнованная выбежала она из гридницы, чтобы обнять Данилку и Василька. К ее детям протягивали свои когти звери-крамольники.

5

Ночью Смеливец плохо спал – жгла неотступная мысль о вчерашнем случае. Княжеский бирич забрал выкованные мечи, а обещанные за работу гривны до сих пор не отдавал. Хвалил мечи Смеливца, говорил, что лучше их нет ни у кого, уж очень острые и удобные. И понуждал делать новые. Вчера Смеливец поругался с ним. Бирич подъехал на коне и накричал на него, стал поторапливать, а когда Смеливец намекнул о деньгах, тот хотел ударить его плетью. Хорошо, что никого поблизости не было, хорошо, что никто не видел, как Смеливец, вспыхнув от обиды, вырвал плеть из рук бирича и еле удержался, чтобы не ударить ею по противной волчьей морде. Бирич дернул коня в сторону и оглянулся вокруг – нигде никого нет. Смеливец отдал ему плеть – и только пыль заклубилась из-под биричева коня… Смеливцу казалось, будто его уже потащили во двор князя и бросили в яму-поруб, а сверху в дыру заглядывает бирич и, издеваясь, показывает язык. Смеливец раскрывал глаза, щупал вокруг и убеждался, что спит дома. Он подгребал под себя высохшую траву, служившую ему ложем. Рядом с ним лежит на полу жена Татьяна. Они вдвоем укрываются одной и той же заплатанной дерюгой, а под головами у них твердая, как дерево, подушка. Давно уже собиралась жена сделать новые подушки, но так до сих пор и не удается ей – весь пух на княжеский двор забрали.

Смеливец боится пошевельнуться, чтобы не разбудить жену; осторожно тянет на себя дерюгу и поворачивается на левый бок. Закрыл глаза, но сон не приходит. Думает об Иванке: смышленый парень, хорошим ковачом будет – все у отца перенимает. Хотя бы пожить еще, чтобы Иванку вывести в люди! Все эти тиуны да биричи дышать не дают, того и гляди, наговорят о тебе боярам и голову срубят. Невольно сжались кулаки. Эх, вцепился бы этими руками в горло спесивому биричу! Надоел, сколько раз уже пугал он Смеливца. Боязно отцу за Иванку – горячий парень, сдерживать его надо.

Не спится Смеливцу, тяжелые думы ползут, надвигаются… Видит он себя десятилетним мальчиком на берегу Днепра, в Киеве. Отец еще не брал его в кузницу, не мешал ему забавляться с мальчишками-ровесниками. Целыми днями бегал Смеливко по киевским улицам, лазил на высокую колокольню Десятинной церкви, шнырял по густым лесным чащобам за крепостными стенами, плавал в темной днепровской воде. Давно это было, три с половиной десятка лет. На всю жизнь запомнился последний день в Киеве. Была тихая погода, ласково грело весеннее солнце. С вечера условился Смеливко со своими сверстниками, что утром пойдут они вдоль Днепра до самого Печерского монастыря. А ночью вдруг тревожно зазвонил вечевой колокол у Софии. Смеливко проснулся и тихонько позвал отца, но ответа не услыхал. В клети он был один. Тогда Смеливко пополз к выходу, но и во дворе не нашел отца. От непрерывного колокольного звона Смеливко вздрагивал, боялся лезть обратно в клеть. Где-то на горе вспыхнул огонь – видно, на площади зажгли кучу соломы. Это означало тревогу – так делали, когда к Киеву приближались половцы. Смеливко посматривал на огонь и прислушивался: звонили у Софии, а здесь, на Подоле, было тихо. Он прислонился к дубу и дрожал от прохлады. Вскоре послышались шаги, и Смеливко узнал голос отца: «Идите сюда, я позову сына, а сам сбегаю в кузницу…» В ту же ночь они выехали в Коростень – отец с несколькими ковачами сопровождал галицких купцов, которые упросили охранять их обоз с товарами. Дней на десять думал отец отлучиться из Киева, а вышло так, что не возвратился совсем. И не каялся – утром в Киеве произошло такое, что путь для возвращения был отрезан…

Волынский князь Мстислав Изяславич, княживший тогда в Киеве, и суздальский князь Андрей Боголюбский враждовали между собой. Андрей не мог примириться с тем, что Мстислав захватил Новгород и посадил там своего сына Романа. Чтобы обессилить своего противника, Андрей решил ударить по Киеву. Князья грызлись между собой, нападали друг на друга, а страдали от этого простые люди – смерды и горожане. У отца Смеливца часто собирались ковачи, изливали друг другу свои сокровенные мысли, ругали князей. «Бежать надо!» Не один раз слышал Смеливец горячие слова седобородого ковача. Бежать! Но куда? Никто не знал. Знали, чувствовали только одно – княжеские драки до добра не доведут. И это случилось. На этот раз Андрей, ворвавшись в Киев, забыл обо всем, не мог сдержать себя – его опьянил успех победы над Мстиславом. И он приказал разрушать, грабить. Вместе с Андреем Боголюбским на Киев пошли смоленский и переяславский князья, да еще присоединились к ним мелкие князья, владевшие небольшими уделами на Киевской земле. Все они были недовольны Мстиславом Изяславичем и хотели отомстить ему.

Через два дня в Коростень добрался знакомый Смеливцева отца и рассказал о таких ужасах, что в Коростене даже верить не хотели. Не может, мол, быть, чтобы свои, русские, такое учинили!

– Князья словно звери! Людей убивают, своих в плен берут! – возмущался отец. – Не вернусь в Киев!

Тогда и послушался он галицких купцов. Говорили они, что нужны в Галиче умельцы ковачи, и он поехал в Галич.

Так Смеливец с берегов Днепра попал на берега Днестра. Только ничего хорошего не нашел его отец и на новом месте. Везде одинаково. Куда ни поедешь, точно так же сосут кровь бояре и князья. Но выхода иного не было – пришлось осесть в Галиче, и после смерти отца Смеливец продолжал его кузнечное дело…

Иванко ни на что не обращал внимания – мчался к заветному уютному местечку на крутом берегу Днестра, где шумели над обрывом широколистые дубы. Уже давно стемнело, а Роксана все еще не приходила. Что бы это могло означать? Юноша побежал по тропинке назад, навстречу Роксане. Хоть бы не разминуться – ведь она должна прийти прямо из крепости. Неужели забежала домой? Через Михайла передавала же, что домой заходить не будет. Иванко не заметил, как проскочил к полянке, и, встревоженный, снова побежал к обрыву. Так и есть, прозевал. Роксана сидит на сухой дубовой колоде, охватив голову руками. При бледном свете луны вырисовывается ее белая вышитая сорочка. Иванко всегда терялся при встречах с Роксаной. Ему очень хотелось обнять ее и не отпускать от себя. С какой горячностью бросался он к Роксане, брал ее за руки, а она сдерживала его обычным: «Иванко, остынь!» И отводила его руки от себя, усаживала рядом и говорила, говорила… Он порывался к ней, губами искал ее губы, сжимал маленькие пальчики Роксаны – и всегда уступал, покоренный ее настойчивым шепотом: «Не надо, а то убегу и больше не приду…» И Иванко сидел смирно, упрашивал не оставлять его. Роксана сердилась, когда он брал ее за руки. Ее маленькие кулачки, словно воробышки в гнезде, прятались в широких Иванковых ладонях. Уже второй год встречаются они, но до сих пор Иванко так и не отважился поцеловать Роксану. Он мог это сделать насильно, но разве это будет тот поцелуй, о котором он мечтал, поцелуй, который Роксана сама бы подарила ему? И он давно уже лелеял самую тайную, скрытую ото всех мысль о желанном мгновении. Все его существо жило Роксаной. О ней он думал, засыпая после тяжелых трудов; она стояла перед ним, стройная, светлая, в задымленной кузнице отца и подбадривала его; она не выходила из головы, когда он возвращался с отцом домой, когда одиноко бродил по рощам, когда с друзьями купался в Днестре. И утром, когда просыпался, первой мыслью была мысль о Роксане.

Иванко, бесшумно ступая, приблизился к Роксане и тихонько окликнул ее. От неожиданности она испуганно вскочила с колоды и задрожала, подняв руку, будто защищаясь от невидимого злого врага. А потом, узнав Иванку, бросилась к нему, порывисто обняла и горячо поцеловала его. Ошеломленный Иванко не знал, что делать. Стучало сердце, одеревенело все тело от приятной истомы, он обессилели, крепко обнимая Роксану, только и мог произнести: «Моя лада!» Как неожиданно пришел этот первый поцелуй!

– Иванко, мой золотой! – вырвался стон из груди Роксаны.

Минутную радость как рукой сняло. В предчувствии чего-то страшного, неведомого Иванко еще сильнее прижал к себе Роксану и посмотрел в ее лицо. А она, склонив голову на его плечо, зарыдала.

– Скажи, кто причинил тебе горе, Роксана моя?

Роксана долго не могла говорить. Он повел ее, посадил на срубленный дубок и начал успокаивать.

– Ой, горе нам, Иванко! Не хочет княгиня, чтобы была наша свадьба. Так строго сказала мне ныне: «Забудь и думать об этом!» Злые бояре крамолят, боится она, хочет убежать куда-то и меня берет, а я не могу без тебя. – Она прижалась к любимому, вся дрожа от обиды, которую ей причинила Мария.

– Бежать будут? Куда?

– Я не знаю… Сказывают, такие страхи были в гриднице… Бояре кричали. Михайло говорил– он был недалеко, во дворе, – дружинники бежали туда с мечами. Что же это будет, Иванушка?

– Бояре кричали? Нет князя Романа – потому и кричат… А ты не бойся, Роксана, ведь я с тобой.

– Со мной?.. А если разлучат нас?

– Всюду найду тебя, лада моя!

Иванко успокаивал Роксану, а сам тревожился. Подумав, что Роксаны Не будет в Галиче, что он не будет видеть ее, Иванко опечалился. Он не мог даже представить себе этого. Радость такой желанной встречи, радость первого поцелуя, о котором столько мечтал, омрачилась; показалось, будто он падает в яму и никто не поддержит, не вытащит его. Лишь сердце юноши, сердце влюбленного, может почувствовать с такой остротой горечь разлуки. Иванко обнял Роксану так крепко, будто ее сию минуту хотели насильно вырвать у него из рук. В этой зловещей тишине он ощущал, как быстро-быстро билось сердце Роксаны под его рукой, – так близко она еще никогда не сидела рядом с ним. Только сейчас, когда нависла ужасная угроза, он понял, как дорога была для него Роксана.

– Я пойду к княгине! Я скажу ей!.. – решительно воскликнул Иванко.

Роксана покачала головой и ласково, задушевно сказала:

– Золотой ты мой, горячий! Куда ты пойдешь? Что ты ей скажешь?

Иванко овладел собой, в нем проснулась его решительность.

– Куда? К ней пойду. Пускай не тянет тебя с собой.

– Кто же тебя послушает?

– Я… Я… Я пойду с ме…

Но Роксана не дала договорить, ладонью закрыв ему рот.

– С чем ты пойдешь? С мечом? – Она горестно улыбнулась. – И меня погубишь, и себя.

– Не пойду я к ней… – опомнился Иванко. – Мы с тобой убежим вдвоем в Берладь и дальше, на Дунай. Живут там люди, есть и галичане.

Роксана обняла руками шею Иванки.

– Иванко! Подумай – мы убежим, а тут отца и маму замучают. Нет, горячий мой, о другом мыслить должны. Убежишь – и твоим родителям не жить.

– А я стою на своем: бежать нам надо, Роксанушка… Я у людей расспрошу, я буду думать об этом…

Не такая уж длинная августовская ночь – Иванко и Роксана и не заметили, как приблизился рассвет. Роксана немного успокоилась, но Иванко чувствовал, что она чего-то недосказала. Она была необычайно взволнованна и, взяв пальцы Иванки, перебирала их. Иванко не хотел расспрашивать ее, а это еще больше тревожило Роксану: сама она не отважилась поделиться с ним тем, что у нее было на душе.

– Иванко! Иванко!.. – с болью в голосе прошептала она.

Юноша насторожился и застыл, крепко стиснув ее руки.

– Что такое? Что тебя тревожит, лада моя?

– Прости меня, Иванко. Я тебе не все сказала… Боялась… Ой, как тяжко мне! Как стыдно!..

Иванко вздрогнул, его руки вдруг стали холодными, и он отшатнулся от нее.

– Нет, Иванко, – исступленно закричала Роксана, – не подумай чего дурного! Роксана твоя… Только боязно мне, меня душит слово клятвы.

– Какой клятвы? – Иванко и обрадовался, и одновременно был сбит с толку. – Роксана, говори!

Она вся сжалась, будто стала меньше, и приникла к его груди, как ребенок к матери. Потупив взор, она через силу выдавила неприятные для нее слова:

– Я не хотела тебя огорчать… Уже не раз было, два раза, а ныне – третий раз. Но сегодня не могу… Иванко! Когда я шла к тебе, меня встретил страшный человек с черной бородой… У-у-у! Какие у него глаза – как нож острый. Он, как клещами, сжимал мои руки и говорил, что любит меня, чтобы я оставила тебя.

Иванко прервал рассказ Роксаны:

– Кто он? Кто он? Я его задушу, как паршивую собаку! – дрожал он от обиды.

– Иванко, молчи, не говори так! Он страшный… Они сильные… Их много, он не один… Хотела тебе сказать, да он так напугал, что зарежет тебя, как только узнает, что я тебе сказала… И я боялась… боялась, что больше не увижу тебя.

– Не он меня, а я его убью! – все более разгорался в гневе Иванко.

Теперь уже Роксана успокаивала порывистого юношу. Она гладила его руки, ласкала пальцами его кудри, а он не успокаивался:

– Кто он? Скажи!

– Не знаю, Иванко.

– Какой же он?

– Высокий, черная борода, черные глаза и юркий, ловкий такой… Быстро, не знаю откуда, появлялся и исчезал так же быстро.

– Как зовут его? – не унимался Иванко.

– Я не знаю. Я его нигде не видела в Галиче.

– Я найду его. Я…

– Иванко! Послушай меня! – Роксана глубоко-глубоко вздохнула. – Иванко! Страшные слова говорю тебе: не я нужна ему. Те два раза он неправду мне говорил, смеялся надо мной, А сегодня признался, что давно за мной следит… ему нужно знать, что делается у княгини, чтобы я передавала ему и, когда он придет, чтобы впустила к княгине в терем…

– Чей он? Чей он? – громко выкрикнул Иванко.

– Ничего не сказал, Иванушко мой… Ой, я боюсь!

– Не бойся!

– Боюсь. Он угрожал: как только скажу тебе – и тебя убьет. Ой, ладо мой! – Она крепко обняла Иванку, будто сейчас кто-то уже вырывал его из ее рук.

– Роксана! Не бойся, не убьет. Я найду его. Я отцу скажу.

В это мгновение случилось такое, о чем ни Иванко, ни Роксана не могли и подозревать. Неожиданно для них раздался неприятный, скрипучий голос:

– Не ищи! Я сам пришел.

Роксана узнала этот голос и от ужаса потеряла сознание. Она выскользнула из рук Иванки и упала на землю.

Иванко был настолько ослеплен ненавистью к врагу, что, забыв о Роксане, выхватил из-за пояса нож и замахнулся, чтобы броситься на непрошеного гостя.

– Ты щенок еще, – засмеялся неизвестный, – жизни не знаешь! Кто на такие свидания идет в полотняной рубашке? Слушай! – И он постучал пальцами по своей груди.

Иванко услышал стук железа. На неизвестном была кольчуга.

Иванко нерешительно сделал несколько шагов назад.

– Ха-ха-ха! Помоги девушке-то!..

Иванко послушно склонился над Роксаной и прошептал ее имя – она не ответила. Перепуганными глазами юноша умоляюще посмотрел на неизвестного. Уже рассветало, и Иванко убедился, что это тот самый человек, о котором говорила Роксана. Особенно поразил его острый взгляд черных глаз.

Неизвестный продолжал издеваться.

– Щенок! Почему медлишь? Воды! – решительно приказал он, и Иванко засуетился, оглядываясь вокруг.

– Что? Обрыв? Боишься? – захихикал неизвестный. – Возьми, у меня есть вода. – Он вытащил из кармана небольшой рог и протянул юноше.

Обрадованный Иванко схватил рог, вытащил пробку и хлебнул несколько глотков. Это была не вода, а крепкий, хмельной мед. Но размышлять было некогда – Иванко набрал в рот меду и брызнул им в лицо Роксаны. Он повторил это несколько раз, и девушка, вздохнув, пошевелила ресницами, открыла глаза.

– Это я! Это я! – крикнул обрадованный Иванко.

Роксана повернула голову и, увидев неизвестного, впилась в него взором. Да, это был он, тот самый ночной леший, встретившийся ей на поляне. Она исступленно закричала и начала рыдать.

– Тихо! – неизвестный ладонью закрыл ей рот. – Не бойтесь!

Роксана шевельнула головой.

– Слушай меня, – пренебрежительно бросил неизвестный в сторону Иванки. – Щенком не буду называть. – И он снова залился неприятным смехом. Его простуженный голос дребезжал, как лопнувшая посудина. – Ты искать меня хотел, а я сам пришел… Слушай меня и не забывай моих слов. Я слышал все, что тебе сказала Роксана. Так и случилось бы: я убил бы тебя, если б узнал, что Роксана открылась тебе… Никто не должен знать, о чем я ей говорил. Но она сказала при мне, и никто еще об этом не знает – значит, ты будешь жить. А теперь я тебе скажу, меня слушай. Обоих вас пожалел. Из-за нее пожалел… Такая краса… и ты еще молод. Меня слушай: скажешь кому обо мне – задушу как щенка. Вот так… – Он протянул свою длинную волосатую руку к Иванковой шее.

Роксана застонала – ей показалось, что это чудовище уже душит Иванку.

– Молчи! – гаркнул неизвестный на Роксану. – Вот так задушу и выброшу в Днестр, а к шее камень привяжу – никто и не найдет. Уразумел? А перед тем еще покажу Роксану в своих руках! – Он оскалил зубы, и снова задребезжал его отвратительный смех. – Ведь так, моя лада? Ладой же называл тебя этот безусый?

Иванко был совершенно подавлен. Такого ужаса ему еще не приходилось переживать, с такими хитростями не приходилось еще сталкиваться. По своей наивности он привык действовать прямо, напролом, говорить в глаза то, что думает. А оказывается, были люди, которые говорили одно, а делали другое, делали одно, а говорили другое. Но когда этот наглый собеседник стал говорить дальше, Иванко удивился.

– Меня слушай. Не по своей воле пришел я сюда, и княгиня ваша нужна мне, как вон та тучка. – Он показал пальцем на белесые облачка, плывшие над лесом. – Что мне князья? Мед мне с ними не пить. Куда ты смотришь? Меня слушай… Есть у меня хозяин. Как волом, понукает мной. А я иду, куда он укажет. – Неизвестный прищурил глаза и посмотрел на Иванку и Роксану, чтобы убедиться, какое впечатление произвел на них его рассказ. – И не боюсь я тебя, Иванко, назову свое имя. Я – Теодосий, проклятый закуп и раб Владислава. Слыхал о таком боярине?.. Слыхал, знаешь! Что надумал теперь? Скажешь княгине или Мирославу? Скажи, а завтра раки будут тебя есть. Меня слушай, мое слово твердое. Тиун Никифор не поверил мне – и теперь Днестр куда-то понес его.

Роксана, услыхав об этом, обрадовалась и еще больше испугалась. Обрадовалась потому, что мать последнее время печалилась и плакала, побаивалась, что этот тиун принесет несчастье, а теперь Никифор уже не страшен больше. Испугалась потому, что коварный Теодосий мог отомстить ее любимому и убить его. Она с испугом смотрела на этого опасного человека.