Текст книги "Даниил Галицкий"

Автор книги: Антон Хижняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Глава третья

1

Даниил порывисто перешагнул порог светлицы Дмитриева терема и застал Светозару одну. Она задрожала от неожиданности и, словно защищаясь, подняла над головой правую руку с зажатыми в руках сережками-колтами. Узнав Даниила, ласково ему улыбнулась. У нее на глазах вырос он. И хотя часто видела его, но все же удивлялась, как поднялся, возмужал некогда шаловливый Данилко. Уже восемнадцатую весну встречал юноша, и эти весны пламенели на его щеках горячим солнцем, вспыхивали огоньками в отцовских каре-золотистых очах, завивались черными как вороново крыло кудрями. Не раз смущалась Светозара, когда улыбался ей Даниил.

– Наряжаешься, Светозара, – едва разжимая губы, говорит он, – чтобы муж больше любил?

Она стояла с колтами в руках, еще не успела привесить их к золотистой нитке. Даниил подошел ближе – аромат лесных цветов ударил ему в голову. Ну как не опьянеть от этих запахов, как удержаться, чтобы не вдохнуть их полной грудью!

– Покажи, Светозара, чары твои.

Он взял маленький синий стеклянный флакон, вынул серебряную пробку, поднес к лицу – аромат заструился сильнее.

– Эти духи я в колты вливаю, и мне дышится легко, и возле меня приятно стоять, будто цветы рядом, словно в лесу или в степи, – промолвила Светозара.

Даниил осторожно держал флакончик, вдыхая приятный запах.

– Где ты взяла эту дивную вещь? – спросил он и тут же гневно добавил: – Разговаривал я недавно с одним купцом из земли венецианской, едва сдержался, а хотел велеть, чтобы прогнали наглеца. – Даниил стиснул рукоять меча. – Надумал насмехаться над русскими, говорит: «Не умеют в вашей стране интересных вещей творить». Да у нас столько умельцев, что все сделают, все, у русских руки золотые. Сколько разных ковачей в городах! А эта венецианская оса жужжит! – Даниил крикнул: – Ух! Раздавил бы!.. Да ты не дрожи, Светозара, прости, что напугал, – успокаивающе улыбнулся Даниил.

– А я и не испугалась, тебе показалось, что я задрожала. Хорошо ты ему ответил, Данилко. Это масло мне один лечец сделал, жил он в Галиче на Подгородье. Убежал оттуда на Волынь, ныне у нас, во Владимире.

– А ты и тут его нашла? – ласково покачал головой Даниил, намекая на страсть Светозары к украшениям. Светозара вспыхнула, в глазах у нее мелькнула обида: слова Даниила задели ее. Но через мгновение глаза Светозары задорно заискрились.

– Нашла! Люблю цветы и душистые мази. Иль это женщинам не к лицу?

Обескураженный ее лукавой веселостью, Даниил протянул ей флакон.

– Возьми, спрячь.

Светозара закрыла флакон серебряной пробкой. В этом флаконе она хранила благоуханное масло, вязкое, как мед. Это масло лечец сделал из разной мешанины – из березового сока, из настойки целебных трав, из переваренного меда, из цветов.

– Не видел такого, не приходилось, – полушутя промолвил Даниил, кивнув на флакон.

– Женщинам это очень нужно. Да ты ведь от них далеко! – ехидно кольнула его острым словом Светозара.

Далеко от женщин! Не насмехается ли она? А может, отгадала его тайные мысли? Не раз ему мерещилась по ночам девушка с такими глазами, как у Светозары. Он идет за ней, а она отдаляется, зовет за собой, и как Ни силился догнать, она исчезает во мгле… Просыпался, и тоскливо ныло сердце от неизведанной радости. Часто слышал Мирослав – он спал рядом, в соседней опочивальне, – как Даниил ночью соскакивал с постели, открывал окна.

Слова Светозары смутили Даниила.

– Тебе ладу-девушку искать пора, – будто невзначай кинула Светозара опасные слова.

Она догадывалась, что у юноши на душе, замечала, как он тянется к их дому. А он ходил сюда часто, осторожно заводил разговоры о том, как ему иногда бывает грустно. Может, делал это потому, что давно уже не слышал ласкового материнского слова. Светозара утешала его, советовала не оставаться одному, быть больше с дружиной…

И сегодня, видно, чтобы еще раз напомнить Даниилу о женитьбе, сказала:

– У моей Роксаны сынок уже ходить начинает.

Даниил поднял брови:

– Ходить? Так ведь совсем недавно свадьба была!

– Недавно! – рассмеялась Светозара. – Недавно! Два года уже прошло… Вот как дети быстро растут!

Может, и еще насмехалась бы Светозара над своим гостем, да в светлицу вбежал Любосвет. Увидев Даниила, он застеснялся.

– Почему замолчал? Матери что-то молвить хотел? – подошел к нему Даниил и, заметив на пороге Дмитрия, кивнул ему.

Любосвет обернулся к отцу. Тот подбадривающе подмигнул сыну.

– Мама! А мои стрелы все в цель попали!

Светозара подошла к сыну, прижала его к себе, поцеловала в высокий лоб. Не скрылась от Даниила материнская гордость, и он позавидовал в это мгновение Любосвету, наблюдая за движениями Светозары. Любосвет рос незаметно для всех родных и знакомых, и никто не замечал, как он тянулся, словно молодой дубок. У взрослых не было времени следить за ребенком – годы проходили в бурях, невзгодах, крамолах и несчастьях. Светозара пестовала сына, вся отдавалась уходу за ним. Скоро девять лет Любосвету, кудрями плеча материнского касается.

– Были мы с сыном, – заговорил Дмитрий, – у стен на стрельбище. Помнишь, как когда-то и ты стрелы пускал? И сын мой теперь то же делает, воином растет. Учу его, чтобы не краснеть перед дружинниками. Скажут: «Отец тысяцкий, а сын лука в руках держать не умеет».

– А я уже держу, – похвалился Любосвет.

Даниил смотрел на мальчика. Он вспомнил свои недавние детские годы, и ему захотелось оказаться на его месте. Счастливец Любосвет: отец обучает его ратной науке, из отцовских рук он впервые брал лук, руки отца и меч впервые ему подадут. А Даниил не помнит своего отца. Силился представить, как отец держал его на руках, прощаясь, пугал бородой во сне. Не запечатлелся в памяти образ отца, и он мысленно дорисовывал его. Длинными вечерами, когда Мирослав, не закончив рассказа, смежал глаза, Даниил не спал, а старался восстановить в мыслях образ отца. Вот отец на коне, вокруг дружинники, а отец заботливо спрашивает: «А Данилко где?» Так стремился, так пламенно хотел Даниил хотя бы в воображении создать, воскресить желанную отцовскую ласку…

– Расти счастливым, – погладил он по голове мальчика.

Даниил надел шелом, попрощался со Светозарой и Любосветом.

– Ты, Дмитрий, ко мне приходи, в гридницу. За Мирославом я послал дружинника, да и Василия и Семена зову к себе, Демьян будет и еще двое бояр. Сидим мы тут, в городе Владимире, будто в западне. До каких же пор сидеть? И мечи наши заржавеют. Забудем, как и воевать надо.

Боярин Филипп убавил шаг. Он заметил, как от ворот к гриднице торопился тысяцкий Демьян, тяжело переводя дух, – Демьян был толстый, неповоротливый. Филипп низко поклонился ему.

– Будь счастлив, тысяцкий.

– И тебе много счастья желаю! – скороговоркой ответил Демьян и уже хотел было сделать последний шаг к порогу, но Филипп потянул его назад за рукав.

– Еще не все пришли, подожди. – Он показал глазами на скамейку под густолистой яблоней.

Демьян сел, рядом с ним примостился и Филипп.

– Тяжело дышать, Демьян? – сочувственно спросил Филипп.

– Тяжело… давит вот здесь, – показал Демьян на грудь.

– Лечец один есть, нашел я, может, и тебе чем поможет.

– Пробовал уже, много их было, всякие настойки пил, а дышать не могу. Ни один не помог.

– А этот поможет.

– Спасибо, Филипп! – искренне поблагодарил Демьян приятеля и поднялся, чтобы идти.

– Куда? Подожди. «Спасибо»! Не за что благодарить… Для чего Даниил собирает нас?

Демьян посмотрел удивленно.

– Чего ты удивляешься? Мне интересно, для чего собирает, – тихо произнес Филипп.

– Он сам скажет.

– В поход собирается?

– Да что тебе? Скажет – в поход, так и пойдем в поход.

– Пойдешь? – В голосе Филиппа послышалось сомнение.

– Ну и пойдем!

– Не все скажет Даниил. Вдвоем с Мирославом тайно замышляют. Может, ты что слышал?

Демьян рассердился:

– Отойди от греха, не лезь! Не подслушиваю я…

– Грех? – ехидно улыбнулся Филипп. – А ты уже согрешил, не отвертишься.

– Что? Что? – испуганно спросил Демьян, оглядываясь.

– О Романе забыл? Не помнишь, как ночью ножом в грудь ударил? Не знал, что он латы никогда не снимает. Нож скользнул, а ты… хе-хе-хе… – разразился мелким смехом Филипп, – а ты убежал. И Роман свирепствовал, разыскивая ночного татя. Задавил бы тебя, как муху… А я спас.

– Ты?! – быстро замигал Демьян, пораженный словами Филиппа.

– Я! А то кто же! Я шепнул Роману, что руку на него поднял Шумилович. Нужно было убрать слюнтяя, а то он начал пакостить нам… И растерзал его Роман.

Демьян сидел как на огне. Как перетрусил он тогда! Недолюбливал он Романа, как и все именитые галицкие бояре. Сколько их казнил Роман! После того ночного случая зарекся Демьян выступать против Романа, переметнулся на его сторону. Думал, что все уже забылось. Теперь сыну его Даниилу помогал, ни в чем не противился.

– Тысяцким тебя Данило поставил. Хорошо! С нами будешь.

От страха Демьян задрожал, мороз побежал у него по коже. Снова темные дела! А они ему уже осточертели, хотелось спокойно с одними идти – с Даниилом и Мирославом.

– С вами? – возмутился Демьян. – Не пойду!

– Пойдешь! – зашипел над ухом Филипп.

– Не пойду!

– Не ори! Услышат… Ты же к Даниле когда прибежал? Когда он уже подрос. Убежал к нему из Галича. Думаешь, ты сам сюда прибежал?

Демьян ничего не понимал. Что значит не сам? Конечно, сам. Задумал перейти к Даниилу, бежать от Владиславова ада, так и сделал.

Филипп наслаждался растерянностью Демьяна, еще сильнее наступал на него:

– Мы следили за тобой, толкали тебя сюда, а ты, дурак, и не заметил. Кто тебе сто гривен дал? Я дал.

– Верно, – склонил голову Демьян.

– А ты вернул?

– Ты же сказал, что можно через десять лет вернуть по-дружески…

– По-дружески! А на пергаменте писал ты своими пальцами: «Сто гривен взял Демьян»?

– Писал.

– Так знай, что пергамент тот у Бенедикта: это его деньги.

– Его? – испуганно промолвил сбитый с толку Демьян.

– Его. А он Даниле напишет, что ты у него деньги брал.

У Демьяна отнялся язык.

– Вот и молчи! – прошипел Филипп. – Будешь молчать – жив будешь. Рот раскроешь – сразу шепнем Даниле, и он мигом голову отрубит. Что теперь скажешь? Могу еще и о ноже намекнуть Даниле… Согласен? А если нет, так будет то, что с Людомиром было.

– Согласен, – тихо произнес подавленный Демьян.

– О! Бояре идут!

Филипп поздоровался с Семеном и Василием, и они все вместе пошли в гридницу. Там их уже ждал Мирослав.

2

Никто не садился, ибо не было хозяина. Таков уж с деда-прадеда обычай – не садиться, пока хозяин не пригласит.

Даниил появился из боковой двери, вошел так тихо, что и не заметили его, – пушистый ковер Скрадывал шум шагов.

Мирослав залюбовался своим воспитанником. Даниил уже сам управляет, как хозяин. Сколько же прошло лет без Романа? Тринадцать с половиною. Радостно улыбается княжий пестун. Не легко ему было поднять на ноги бескрылого птенца. Скрывая от людей свою радость, Мирослав втайне гордился названым сыном.

Даниил легко стучал сапогами, пошитыми из зеленой хзы, – любил он зеленый цвет. Из-под синего кафтана виднелись красные гащи – штаны. Под кафтаном нет кольчуги – дома можно спокойно ходить, ведь тут все свои люди.

– Дума долгая будет, – встряхнул кудрями Даниил, отбросив непокорную прядь черных волос. – Присаживайтесь к столу, поразмыслите, други мои, что деять будем. Дмитрия нет? – взглянул он на окно.

В сенях послышались шаги.

Дружинник, приоткрыв дверь, четко произнес:

– Тысяцкий Дмитрий идет.

– Зови его сюда скорее, – махнул рукой Даниил.

Дмитрий легко пробежал от порога к столу.

– Не гневайся, князь, задержался с дружинниками.

– Размыслите, други, – продолжал Даниил, взяв в руки подсвечник, чтобы отодвинуть его дальше. – Долго ли так сидеть будем? Соседи наши любезные… – При этих словах брови Даниила опустились, насупились; он кусал губы. Знал уже эту примету Мирослав; значит, кипит, злится Даниил. – Соседи вежливые – король венгерский да Лешко краковский – отчину нашу разорвали. Во Владимире-полуотчине сидим, да и ту обкорнали. В Берестье ехать нельзя, в Угровске тоже Лешковы вояки сидят. Мы все силы собираем, а враги обрезывают ее. До каких же пор нашу рожь будут топтать?

– Растет рожь, вверх тянется и дождя просит, – вставил свое слово Мирослав.

Даниил посмотрел на своего пестуна – хорошо сказал Мирослав!

– А вчера из Галича люди пришли, – тихо произнес Василий.

– Знаю, – перебил его Даниил. – У меня Теодосий был, рассказывал о Бенедикте. Десять дней лазил там Теодосий, все выведал, что я велел.

Филипп облизал горячие губы. Как же это он прозевал, что Теодосий в Галиче был! Будет ругать Бенедикт, что не известил его. Схватить бы Теодосия в Галиче!

– Говорил Теодосий, – добавил Мирослав, – галичане; просят, чтобы думали о них: время уже тех баронов изгонять.

Даниил посмотрел на него, подался вперед, оперся о столешницу.

– Время уже, молвишь? Нет, не сегодня. Ударим по Бенедикту Лешко ему поможет. А мириться с нами не хочет Лешко, ибо с королем венгерским уговор имел – как же теперь клятву свою нарушит? Да и зачем ему клятву ломать, разве ему нашей земли жалко? Размыслить надо, – и он наклонился к столу.

Семен смотрел в угол, будто увидел там что-то интересное. Василий к стене прислонился, щуплый как подросток, и не видно его из-за Демьяновой спины. Филипп носком сапога отбрасывал какую-то соринку. Дмитрий с краю сидел, в разговор не вступал: молод еще, что он скажет, если тут более мудрые головы есть, не к лицу ему наперед старших выскакивать.

Мирослав кашлянул, выпрямился.

– Прошлым летом мы прозевали. Король Андрей в крестовый поход ходил. Тогда нам и следовало бы ударить на Бенедикта. Сидит он в Галиче и смеется над нами.

– Андрей тогда своего войска из Галича не брал, – вставил свое слово Филипп.

– Ведаю о том, что не брал, – задумчиво продолжал Мирослав. – Да когда бы ударили мы, то не было бы подмоги Бенедикту. Правда, силы у нас были малые. Но самое время было ударить… И королю не повезло тогда, мыслил он войско свое по морю послать, но с острова, Кипром рекомого, домой возвратился. Буря ладьи их поразбросала. А теперь король дома, в Буде своей.

Ничего нового не говорит Мирослав. Даниил думал, что советники скажут что-нибудь интересное, доселе неведомое, а они – о короле. Да о нем и о крестовом походе Даниил и Сам знает, рассказывали ему верные люди, которые по его приказу бывали в Венгрии.

– Что делать? – обводит всех глазами Даниил.

Филипп вскакивает с места, выкрикивает:

– На Галич идти! Ударить Бенедикта!

Даниил машет на него рукой. А Филипп рвется дальше:

– Не останавливай меня! Нечего сидеть! Идем на Галич! Не дадим Бенедикту смеяться над нами!

Семен спокойно обращается к Филиппу:

– А чего ты кипятишься? Сила у нас есть? Хватит?

Филипп, не соглашаясь, продолжает выкрикивать:

– С таким трусом, как Семен, вечно будем здесь сидеть!

– Ты, боярин, со мной на мечах не встречался и трусом не обзывай! – обиженно огрызнулся Семен.

Филипп пошел на попятный:

– Я не о тебе, это так, к слову пришлось. А ты – друг мой.

Перепалка угасла, и Даниил ждет, его взгляд остановился на Демьяне: интересно, что он скажет, он ведь человек рассудительный.

– А ты что молчишь, Демьян? Как мыслишь? – не сводя с него глаз, спрашивает Даниил.

– Я? – переспрашивает Демьян, застигнутый врасплох. Мысли его были далеко отсюда, не выходили из головы наглые угрозы Филиппа. – Я?.. Я… на Галич! Разобьем Бенедикта! – выкрикивает он.

– И этот тоже. – Даниил посмотрел на Мирослава.

– Нельзя! Нельзя! – волнуется Мирослав и, торопясь, будто все уже согласны идти в поход на Галич, говорит быстро: – Не нужно! Не нужно! Горе нам будет. Силы у нас еще нет большой. Помощь нам нужна.

– Какая помощь? – поворачивается к нему Филипп. – Одни пойдем!

– Нет, не пойдем! – решительно отрезает Мирослав. – Помощь нужна.

– У кого помощи просить? – вопросительно смотрит на него Даниил. – К Мстиславу Романовичу ездил в Киев Андрей-дворский, а что привез? У него сила такая же, как и у нас. Не токмо помощи подать, но рад, чтобы его не трогали. Богобоязливый очень тот князь. – Даниил дернулся в сторону, сморщился, в глазах его забегали гневные огоньки. – Ему монахом сидеть в монастыре, в схиму постричься. Поведал мне Андрей-дворский, как говорит тот князь – такой уж смирный у него голос, будто умирать собрался. С таким негоже на брань идти… В Чернигов податься – дороги нет, ибо там корни Игоревичей, а у них нет ласки к нам… – Даниил умолк, посмотрел на бояр. – А ты, Филипп, как песик, хвостом виляешь, кричишь: «В поход, в поход!» Не годится так.

Даниил поднялся, впился взглядом в окно и промолвил:

– Мирослав сказал, что дождь нам нужен. Нужен, други мои, да еще и теплый, и приветливый, чтобы наша рожь буйно зазеленела.

Мирослав оживился. Мудро говорит Даниил, молодая голова, а такая ясная! Как верно подхватил мысль о дожде!

– О дожде молвишь, а откуда тот дождь выглядывать, где та туча и гром? – обратился он к своему воспитаннику.

Даниил хитро щурил глаза, лукавая усмешка играла на его устах – будто повеселел, и на гостей поглядывал пытливо. Вдруг заговорил:

– Дождь? Широко небо над землей Русской, откуда-нибудь да приплывет туча долгожданная.

Гости переглянулись – не поняли его слов. А он кивнул Дмитрию.

– А ну, тысяцкий, вели, пусть певца Митусу приведут сюда…

Дружинник привел седобородого старца. Остановился слепой Митуса у порога, выжидая. В широких штанах – гащах, белой длинной сорочке, подпоясанной туго переплетенной веревочкой, в постолах из сыромятной медвежьей шкуры, с гуслями в руках.

– Кто в светлице есть? – спросил старческим, но еще звонким голосом.

– А в светлице, – ответил Мирослав, – князь Даниил, бояре Василий, Филипп, Семен да тысяцкие Демьян и Дмитрий.

Митуса низко поклонился и, протянув перед собой правую руку, двинулся от порога. Его подхватил Дмитрий и посадил на скамью.

– Слушаю тебя, князь.

– Позвали тебя, чтобы поведал, где бывал и что слыхал от людей.

Митуса окинул светлицу незрячими глазами, склонил вперед голову, правым ухом ловя малейший шорох, привык уже – уши заменяли ему глаза; помолчал немного и начал не спеша, протяжным голосом:

– Всюду бывал я. Велика земля наша Русская. Выйду зимой с одного конца, а пока в другой приду – снова зима. И рек много, и лесов много. И шумит лес будто живой, что-то молвит. Не вижу я глазами, а ушами слышу. – В светлице тишина, и Митуса словно сам с собой разговаривает, головой качает. – Лес люблю я очень. Сижу под деревом, слушаю: лес шумит, а я его голос знаю. Знаю, когда лес грустит, тогда печально листья шелестят, – бывает это перед грозой. А когда солнышко ясное светит ласково, тогда и лес шепчет спокойно, каждый листик весело шелестит. А птиц в лесу сколько! Я уже чую, какая погода на дворе, – птичек слушаю. Они мне все рассказывают.

Мирослав подвинулся ближе к столу, скрипнула скамья. Митуса замолчал, прислушался и, мотнув головой, продолжал:

– И людей в лесу много, смердов несчастных и ковачей разных из города Галича. Шел я сюда с Днестра, встречал в лесу множество людей наших – убежали они в леса от поганых баронов венгерских, от Бенедикта лютого. Свои пожитки люди в лесу прячут. Да хотя и в лесу сидят, а друг с другом разговаривают. Спрашивают, когда уже князь Даниил соберет свое войско и прогонит проклятых чужеземцев лихих. «И мы, говорят, в войско пойдем, только сообща нужно выступать». Ждут братьев своих с Волыни. А ты прислушайся, князь, к голосу народному. Народ обо всем может поведать. Говорили мне люди в лесу, чтобы я спел им песню о богатырях наших и о ратаях, которые землю бросали да за мечи брались, и о Ярославе-князе Осмомысле, и о Романе буй Мстиславиче, отце твоем. Много я песен знаю. Пел им эти песни, и о Людомире пел.

– А чего ради о Людомире? – ощетинился Филипп. – Он не князь и не боярин.

Митуса поднял голову, притих и медленно спросил:

– Чей голос я услышал?

– Это боярин Филипп, – наклонился к нему Дмитрий.

Ничего не ответил Митуса, только видно было, как задрожали его губы. Подумав немного, он повернул голову туда, откуда услышал голос Филиппа, и сказал:

– Не князь и не боярин? Так разве уже и не человек?.. Он, Людомир, богатырь духом и телом храбрый, не побороли его вороги. Я слышал, как его мучили, люди сказывали мне, те, которые видели… Не сломили Людомира, а как бесновался латынщик, резал его… Лезут они к нам, как саранча гадкая. А Людомир против них…

Филипп порывался несколько раз встать и подбежать к Митусе, но его сдерживал Даниил, подавая суровый знак рукой.

Митуса прислушался. Никто ничего не говорит, и Филипп молчит. Выждав какое-то мгновение, Митуса сказал:

– Людомир – храбрый русский воин, и мы преклоняемся перед ним. – И добавил: – Хочу уже новые песни петь, о новых боях с ворогами проклятыми. А лес шумит печально, ничего не рассказывает. Слезы людские в том голосе слышатся…

Склонился Митуса, закрыл белой бородой гусли, замолчал. Даниил подсел к нему ближе.

– Расскажи, вещий певец, о наших днях новую песню свою спой.

Митуса словно помолодел, невидящими глазами впился в Даниила, за гусли взялся, коснулся пальцами струн – они нежно откликнулись.

– О князе Удалом Мстиславе песню я сложил, только длинная она, о его походах.

И пальцы Митусы забегали по струнам:

 
Начнем, братья,
Мы песню петь
Про князя Мстислава
Из Мономахова рода!
А как дед его, прадед
Мономах Володимир,
Русскую землю
От половцев защищал.
Так и смелый витязь
Мстислав, сын Мстислава,
Воинов смелых,
Воинов русских водит на битвы,
За землю Русскую воюет.
Из Великого Новогорода
О нем слава
Летит по всей Русской земле…
 

Пел Митуса о храбрых русских воинах, как в походы они с Мстиславом ходили, как удавалось им в этих походах побеждать, как Мстислав на Чудь ходил и до самого моря студеного дошел.

Даниил застыл на месте, правая рука впилась в рукоятку меча, а левой оперся о стол и замер. А песня лилась бесконечно. Пел Митуса о богатстве Русской земли, о русичах храбрых и подругах их верных, женщинах прекрасных, о том, как из походов ждут они своих мужей и сыновей. По-юношески звенел голос Митусы, женщин воспевая. Звенели и гусли, вплетаясь в слова певца о красавице новгородской Анне, дочери Мстислава:

 
Ой, высока она и стройна,
Как сосенка высокая в роще!
В очи ясные глянешь —
Словно в озере тонешь глубоком.
А такие у ней щеки нежные,
Словно в небе заря на восходе.
Слово молвит к кому – и покажется,
Будто гусли поют
Нежным голосом…
 

И не заметили, когда певец умолк. Очарованный Даниил подбежал к Митусе:

– А ты видел, Митуса, Мстислава Удалого?

– Забыл ты, княже, что очи мои ничего не видят! Был я в Новгороде Великом и возле Мстислава был близко, к нему во двор заходил. Он меня и в терем к себе приглашал. Говорил я с ним, а потом еще проводник мой много рассказывал и о нем, и о дочери его. А я все это запомнил и песню сложил о храбром Мстиславе. Много о нем поведали мне новгородцы, и все больше люд простой, – по душе людям Мстиславова отвага. На Торге в Новгороде сидел и слушал, по улицам ходил, к ковачам в кузницы заглядывал, где оружие куют, и к дружинникам наведывался. Всюду хорошим словом Мстислава почитают. Честный человек он. Слово дал – никогда не нарушит.

Даниил поблагодарил певца, велел, чтобы накормили его и на княжеском дворе оставили отдохнуть.

– Благодарствую за ласку, во дворе я у тебя поживу, только не долго… Ничего не надобно мне, в дорогу снова пойду.

Митуса встал, осторожно прижал к себе гусли и направился к двери, поддерживаемый Дмитрием.

Даниил задумался. Дошло ли до разумения бояр, понятно ли им, зачем он Митусу позвал?

Только вышел Митуса, как поднялся взволнованный Мирослав:

– Кланяюсь Даниилу за разум его. Сумел он мысли людские уловить, словно стебельки в один веник связал. Тако и мы думали – помощи надо просить у братьев наших. Вижу теперь – в Новгород следует податься.

– В Новгород? Далеко! Пока придут, нас переловит тут всех Бенедикт, – тянул свое Филипп.

Даниил вспылил:

– Замолчи, Филипп!

Филипп не унимался:

– «Замолчи»!.. Могу и молчать… Но ты ведь совета спрашиваешь, я и говорю то, что думаю.

– Думаешь? – рассердился Даниил.

– О Галиче думаю…

Наступило неловкое молчание. Даниила вывел из равновесия Филипп своими назойливыми советами. Даниил дрожал от ярости: этот противный боярин нагло лезет в советчики! «А может, он и верно говорит? – мелькнула в голове Даниила мысль. Но он сразу же отогнал ее. – Хорошо, что Мирослав начал говорить, пусть говорит», – начал успокаиваться Даниил.

– Мыслю так, – осторожно продолжал Мирослав, – должны мы посмотреть, где будет лучше, а не бахвалиться, как Филипп.

«Подбодрил, как всегда, молодец Мирослав», – подумал Даниил и с благодарностью посмотрел на своего воспитателя.

– Это и есть тот теплый дождь, – окинул всех взором Даниил, – тот дождь, о котором Мирослав говорил. Из Новгорода он нашу рожь и нашу жизнь окропит. Вот туда идти нам за помощью, к Мстиславу Удалому, его сюда просить с дружиной храброй новгородской.

Василий кашлянул, подергал свою реденькую бородку, поднялся со скамьи.

– Верно молвит князь Даниил, нам к своим тянуться надо, как к братенникам родным. Горя много на Русской земле. Раздоры княжеские люд поделили. – Он косо посмотрел на Даниила: не рассердился ли тот за такие слова? – А нам бы сообща против врагов злых. И в «Слове о полку Игоревом» вельми мудро о силе русской сказано… Да помним мы, – снова посмотрел он на Даниила, – что и отец твой Роман княжил в Новгороде. Давно то было, да не забылось… Это тоже понадобится, дружба-то такая… В Новгород посла нашего послать и до самой земли им пек, клониться – пусть воинов к нам посылают, а мы их отблагодарим.

Семен и Дмитрий, слушая Василия, кивали головами, соглашались и были рады, что и у них такие же мысли. Но неожиданно нахмурился Мирослав, к Даниилу обратился:

– А об одном забыли. Подумал ли ты – придет Мстислав, а где же княжить будет? В Галиче? А ты как? Что? Отдашь ему землю нашу? Снова ссориться, снова драку разжигать?

– Верно! Ссоры будут! Без новгородцев обойдемся! – ухватился за поданную Мирославом мысль Филипп.

Словно от прикосновения острого меча вспыхнул Даниил.

– А лучше, чтобы Коломан в нашем Галиче сидел? – крикнул он так громко, что все вздрогнули. – Ты так мыслишь, Мирослав? Думал я, что ты мудрее! А ты будто ножом в сердце. Посоветовал!

Еще не было такого, чтобы Даниил на воспитателя своего голос повышал. Все ужаснулись. Едва удержался Мирослав, чтобы на эту дерзость Даниила не ответить так же резко. Он весь трепетал, но не хотел при свидетелях лезть в драку. Даниил горько обидел его. Голос Мирослава дрожал:

– Нож? С такими словами полегче, Даниил… Звать Мстислава надо, да не будет ли того, что с Игоревичами было? Я… я… – заикался Мирослав, – я не знаю, как будет.

Даниил понял, что обидел Мирослава, но отступать не мог.

– Знаю, почему Мирослав закипел так: мыслит, что князь Мстислав выгонит нас из Галича.

– Выгонит, как Бог свят, выгонит! – быстро крикнул Филипп.

– А я сам ему Галич уступлю. С Игоревичами не так было, тогда Владислав-крамольник с ними был заодно. А ныне Мстислава мы сами просить будем от галицких людей. Я сам с Мстиславом говорить буду. Так мыслю, что он не король чужеземный, а свой, русский человек.

Облегченно вздохнул Семен и радостно заспешил, глотая слова:

– Вот теперь… легче на душе стало… Вижу, что верно говоришь… Звать Мстислава нужно.

Заметив, что Филипп наклонил голову и словно не слышит, что вокруг происходит, Даниил обратился к нему:

– А ты как?

Филипп предупредительно поспешил:

– Подумай, Даниил. Я так считаю, что верно Мирослав сказал – никак не пристало нам кого-то чужого звать…

Не успел он закончить, как Даниил стукнул кулаком по столу и закричал:

– Чужого? Кто чужой? Наши, русские, или латынщики?

Филипп съежился, врос в скамью. Гнев Даниила ошеломил его, напугал.

– Я… я… тебе добра желаю, – оправдывался он.

– А как ты, Мирослав? – примирительно обратился Даниил к своему воспитателю.

Мирослав понял свою ошибку. Если уже такие, как Филипп, присоединяются к его мысли, видно, мысль плохая. Недолюбливал он Филиппа – отталкивал тот его своей слащавостью. Но сейчас не об этом речь, и Мирослав твердо сказал Даниилу:

– И я так мыслю, как ты. Сначала не подумал, а теперь вижу, что ты верно рассудил. Посла нужно в Новгород.

– Как все, так и я… – льстиво пробормотал Филипп.

Вдруг все заговорили. А Даниил сидел и думал: «Вот так и надлежит с боярами, чтобы крутое слово, как вода холодная, в чувство приводило. Твердо нужно. А что Мирослав рассердился, ничего, остынет, отойдет».

– Кого мы пошлем? – прервал Мирослав размышления Даниила.

– А вот посоветуйте. Путь до Новгорода далекий. Надо, чтобы и смелый воин был, и говорить умел, чтобы растолковал Мстиславу нашу просьбу.

Мирослав назвал Дмитрия. И сразу же Семен насторожился, качнул головой.

– Чего ты морщишься, Семен? – обратился к другу Василий. – Не хочешь, чтоб зять твой поехал? Боишься, что погибнет? Жив будет Дмитрий, не умрет! А не мне ли на старости в дальний путь собираться?

– Что ты пристал ко мне? Я ничего не сказал. Только, может, молод он… – мялся Семен.

– Как воевать, так не молод, а как послом ехать, так молод? Да он ведь уже не сотский, а тысяцкий! – сказал Даниил и обратился к Дмитрию, улыбаясь – Ты как, Дмитрий, сам об этом мыслишь?

Обрадованный Дмитрий кинулся к Даниилу и от волнения не мог спокойно ответить.

– Я… я согласен… Это большая честь! – скороговоркой выпалил он, боясь, что Даниил передумает.

– О! Сразу воина видно! А я думал, Семена послушаешься! – насмешливо глянул Даниил на Семена, схватил Дмитрия за плечо и обнял. – Будет удача, когда у нас такие люди есть! Посылай дружинника за Светозарой.

…Светозара будто сердцем чуяла, что Даниил не зря заходил к ним, и, встревоженная, ждала возвращения Дмитрия. Как только дружинник сказал, зачем зовет ее Даниил, она зарыдала.

В слезах влетела она в гридницу, подбежала к Дмитрию, вцепилась в него.

– Не пущу. Никуда не пущу! Далеко… Ой, боязно мне…

Семену Олуевичу было неловко: смеяться будут. Он бросился к Светозаре, оторвал ее от Дмитрия и посадил на скамью. Она порывалась к мужу, падала на колени перед Даниилом, кричала:

– Не пущу!

Семен Олуевич разозлился:

– Уйми слезы, об отце подумай! Перед людьми такое пятно на меня! У тебя же отец воин, а разве воины дома сидят? Замолчи! – гаркнул он на всю гридницу.

Даниил вмешался в этот спор:

– Не годится так, Семен!

Он подошел к Светозаре, взял ее за руки.

Она посмотрела на него умоляющими глазами и, думая, что он ее поддержал, еще громче заплакала.

– Не поедет! Не пущу!..

Даниил недовольно отвернулся от нее и пошел к столу. Растерянный Семен посматривал на всех: что дочь наделала! Он до исступления рассердился и, стиснув руку Светозары, крикнул со злостью: