Текст книги "Даниил Галицкий"

Автор книги: Антон Хижняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– А это не у нас, мы только переписываем, – покашливая, слабым голосом поведал Матвей. – А ты попроси дьяка Андриана, он надзиратель за книгами. Но он злой человек, насмешник и сквернословец. – Робкий Матвей отвернулся и перекрестился. – И над нами он потешается, всякие прозвища придумывает. И меня дразнит, называет немой щукой – по той причине, что я худой и мало разговариваю. А я боюсь всех. Мать моя говорит, чтоб я никому не перечил, всех слушался, а то выгонят, и нечего есть будет.

Кирилл пожалел беззащитного, забитого отрока и дал ему двадцать ногат из своего ничтожного запаса, решив несколько дней не покупать рыбы, а довольствоваться во время ужина хлебом и водой. К тому же на Алексеевом подворье всем гостям давали такие сытные обеды, что можно было незаметно спрятать под кафтан добрую краюху хлеба и принести сюда. Как бывал рад Матвей этому хлебу! Он осторожно заворачивал его в чистенькую тряпочку и растроганно шептал:

– Это я матери понесу.

Хотя и робким был Матвей, но все же отважился привести Кирилла к Андриану. Кирилл был благодарен ему за это. Какие богатства тут увидел! Сначала Андриан показался и впрямь нелюдимым. Надменный сидел он в пропахшей пылью и мышами, отгороженной от всего помещения комнате. Вокруг, вдоль стен, на широких полках под самый потолок, одна за другой стояли книги.

Приметным было иссиня-красное пучеглазое лицо Андриана. Его приплюснутый нос торчал между нависшими, одутловатыми щеками; под глазами пухлые мешки, взгляд пустой, стеклянный.

– Щука карася привела. Ну-ка, повернись, карась, покажи, что у тебя на спине! – пренебрежительно проскрипел Андриан.

– Я не карась, – робко сказал Кирилл.

Но и этот скромный ответ показался, хозяину дерзостью.

– Прочь отсюда! – вскочил Андриан со скамьи.

Удивительно, что пугливый Матвей на этот раз не растерялся, а смело отвечал сердитому монаху;

– То Кирилл, он из Галича.

Андриан моментально обмяк, суровость его как рукой сняло. Он поманил к себе Кирилла:

– Иди ко мне. Ты из Галича? Ты и князя Даниила видел? Здрав буди.

Увидев, что все закончилось благополучно, Матвей незаметно вышел.

Кирилл учтиво поклонился.

– Видел. Как не видеть!

– Садись сюда. – Андриан подвинул книги, освободив на скамье место для Кирилла и для себя. – И я бы там был, да не привелось. Еще в ту пору, когда Роман, отец Даниила, в Новгороде был. – Андриан задумался. – Давно то было, без двух полста лет. Молодым я был, таким, как ты. Уходил Роман на Волынь и говорил: «Поедем со мной, писцы мне нужны». Собрался я, но не поехал – лихорадка била. Да что ты, как воробей на ветке, с краешку прицепился? Садись на скамью. – Он взял Кирилла за плечи и подвинул к стене. – Вот так. Выходит, что мы с тобой земляки – ты оттуда приехал, а я туда собирался ехать.

…Теперь Кирилл целыми днями пропадал у Андриана, перебирал книги, перечитывал их. Монах сидел в дубовом кресле, сделанном им самим, и все время бормотал, радуясь внимательному слушателю.

– Так мне удобно сидеть, – откинувшись на грубо отесанную спинку, говорил он. – Одышка меня мучит, в груди что-то болит. До того щеки отекают и глаза пухнут, что глядеть невмоготу. Тут я и живу и сплю вон там, – он указал в уголок светлицы, на деревянный настил, зажатый между книжными полками. – Говорят, что злой я. Но не зол я – то хворь меня донимает, от этого и ненавижу всех. Востер на слово – это так. А зла никому не причинил. Потешаются люди надо мной, пучеглазым обзывают, а я и огрызаюсь. Книги, сынок, читай. Есть у нас такие, что у вас и не сыщешь, – еще никто их не переписывал.

– Мне бы о чужих странах, отче, – попросил Кирилл.

– Возьми «Сказание о святой Софии в Цареграде» – там, на верхней полке, справа, лежит…

Кирилл приставил лесенку и достал толстую книгу, оправленную в переплет из телячьей кожи.

– Почитай, там много интересного есть. Купцы наши не раз бывали в Цареграде. Уважают там купцов русских за честность в торговле и русские добротные товары. А сие – слава земли Русской. Видели купцы, как там люди живут, и все то писцы из уст их записали.

Кирилл до самого позднего вечера читал, расспрашивая Андриана о том, что ему было непонятно.

– Вишь, как любопытно тебе! Читай, Кирилл. Завтра покажу еще одну книгу, написанную нашим новгородцем. Недавно, десять лет, как сделана.

На следующий день Кирилл прибежал к Андриану рано-ранехонько – не спалось от нетерпения, хотелось поскорее увидеть расхваленную Андрианом книгу.

– Гляди, я уже приготовил, – промолвил Андриан, как только Кирилл переступил порог.

Кирилл увидел на столе такую же толстую книгу, как и вчера. Осторожно поднял оправу и вслух прочел на первом листе:

– «Книга-паломник». О чем сие?

– А это боярин Добрыня Ядрейкович в странствии был, в Цареграде жил и все то списал в книгу. Недавно были там наши и молвят, что в том Цареграде разрушены дома многие, в сей книге описанные…

– Крестоносцы разрушили? – спросил Кирилл, листая шершавые страницы.

– Они. А ты ведаешь о них?

– Ведаю. Стары люди говорили, что император цареградский бежал от крестоносцев на Русь, в Галиче спасался.

– Про тот Цареград вся книга исписана.

Кирилл не знал, как и благодарить Андриана за такие книги, – столь много нового узнавал из них.

– За что благодарение? За то, что ты сам читал? – с напускной строгостью, улыбаясь, протестовал Андриан. – Для того и писано, чтоб читали. А мне радостно за тебя – ты книголюб вельми великий, мало я таких видел.

8

Вечером Дмитрия позвали к Мстиславу. Князя три дня не было в Новгороде – выезжал на охоту. В лесу и нашел его гонец, привез весть о прибытии гостей с Галицкой земли. Вчера ходил Дмитрий к архиепископу, относил Даниилову грамоту. И до сих пор никак не мог успокоиться от неприятного впечатления. Любезно разговаривал с ним архиепископ, пригласил сесть к столу, расспрашивал о Галиче, о Владимире и о том, что чинит Бенедикт в Галиче. А Дмитрий никак не мог взять в толк, от души ли говорит хозяин. Пообещал, что помогут новгородцы галичанам, ругал грабителя-захватчика Бенедикта, а когда дошло до разговора о Мстиславе, на лицо архиепископа будто черная туча набежала. Ничего плохого не сказал он о Мстиславе, но от его слов повеяло таким холодом, что Дмитрий понял – нет приязни между архиепископом и Мстиславом, побаивался, не повредит ли это его посольству, хотя все люди, с которыми он встречался, – и купцы, и сотские из Мстиславова войска, – радушно приветствовали его и близко к сердцу принимали горе галичан. Были и такие дружинники, которые тотчас же соглашались ехать в Галич. Но что он мог сказать им? Ведь он еще не видел Мстислава. Вчера, после пребывания у архиепископа, была у Дмитрия стычка с Иванкой. Не успел он еще раздеться после возвращения от архиепископа, как пришел посланец от посадника и рассказал, что посадник недоволен людьми Дмитрия: ходят они по всему городу и горланят; вспомнил об Иванке, о том, что выкрикивал он на гульбище у медовара, рассказывая, как жгли имение Судислава в Галиче.

– Вельми распустились твои галичане, – вкрадчиво говорил посланец посадника, молодой боярин с лисьим лицом, непрестанно шмыгая носом. – Посадник сердится. Прикрути ты их, ибо у сего кузнеца язык длинный… У нас и без того хватает своевольников…

Боярин откланялся и ушел, а Дмитрий закипел от гнева. Еще ничего не сделано в Новгороде, а уже такие неприятности! А что, ежели не удастся уговорить новгородцев, ежели помешают эти неприятности? Что тогда дома скажут? Не погладят по голове. Да и посольство провалится, такое большое дело рухнет. Растревожился Дмитрий, вспылил. Под злую руку и вошел к нему Иванко.

Не дав удивленному кузнецу опомниться, Дмитрий коршуном налетел на него:

– Кто ты еси? Кто посол – ты или я? – Дмитрий от злости заикался. – Ты? Ты что? Длинный язык…

Иванко мигал глазами, не зная, о чем идет речь, поглядывал на сотского, стоявшего рядом, а тот незаметно для Дмитрия мотнул головой, развел руками.

– Ты мешаешь!.. Зачем я тебя взял? Испортишь посольство…

Не понимая, чего хочет от него Дмитрий, обиженный Иванко выпрямился; хмель как рукой сняло.

– Я испорчу? – Он так повысил голос, что Дмитрий невольно попятился. – Я испорчу? Кто это наушничал на меня? Я с новгородцами как брат родной и ничего плохого не сказал.

– Ничего плохого? А у медовара что извергал из уст?

Иванко не мог сообразить: что же он не так сказал?

– Не припомню, – оправдывался он. – Будто никого и не обидел.

– Хулу на бояр взводишь?

– Хулу? – еще больше удивился Иванко.

«Ужели Кирилл что-нибудь сказал про наш разговор в пути?» – подумал он, но отбросил эту догадку: не такой человек Кирилл.

Дмитрий подошел к нему:

– Не помнишь? А про Судислава забыл? А про то, как жгли его усадьбу, говорил?

Иванко обрадованно выкрикнул:

– О! Про Судислава было! Так то ж крамольник! Он с Бенедиктом вместе… Вот если б мы его тогда поймали!

– Крамольник? А тебе что? Не твое дело. Бояре с боярами сами говорят, а ты готовое слушай.

– Он русских людей продал чужеземцам.

Дмитрий так гневно глянул на кузнеца, что тот больше ничего не сказал.

– Продал? Прикуси язык! – Дмитрий помахал кулаком перед носом Иванки. – Хочешь, чтоб голова уцелела? Сиди на подворье и никуда не выходи вечером. Я бы тебе показал, как про бояр языком молоть… Ступай прочь!

Удивленный, выскочил Иванко от Дмитрия. «Почто тысяцкий так обиделся за Судислава? Ведь он же его ненавидит?» Кузнецу и невдомек было, что всюду бояре одним миром мазаны, всюду на смердов косо глядят. Не мог он догадаться, что его слова, сказанные друзьям у медовара, так быстро дойдут до ушей архиепископа (а слова эти мигом дошли – было кому подглядывать и подслушивать); Иванке и невдомек, что его имя, имя простого кузнеца из далекого Галича, стало известно архиепископу – самому богатому новгородскому боярину. Так вот и познакомились они, не встречаясь. Рассвирепевший архиепископ отчитывал перепуганного посадника: «Стар ты уже стал, неповоротлив, не ведаешь, что в городе творится. От купцов иноземных я узнал про того галичанина… Мало разве у нас своих непослушных, а тут еще и гости приехали. Ты проследи за ним – авось где-нибудь нечаянно в воду упадет или в яму оступится. А твои люди почто рты разевают? Таких хватать надлежит, чтоб никто и не видел».

Архиепископ хорошо представлял себе, что было у медовара. «Этой голытьбе того только и нужно, – видно, хохотали, когда рассказывал кузнец, как пылал терем Судислава. Им только развяжи руки…» Не давала ему покоя новгородская вольница – того и гляди, вспыхнет буря.

Дмитрия оставили одного. Стоит он посреди гридницы, оглядывается вокруг. Так, как и у них во Владимире или Галиче, у стен стоят окованные железом столы и лавки, на стенах развешано оружие, а пол шкурами звериными устлан.

Открылась дверь, в гридницу вошел мужчина – среднего роста, черноволосый, с поседевшими усами, одетый в расшитый серебром синий кафтан. Подошел к Дмитрию, поздоровался.

– Это ты, боярин, от князя Даниила послом приехал? Как зовут тебя? – спросил он приятным голосом.

Дмитрий обрадовался – у этого боярина он и спросит о Мстиславе.

– Челом тебе, добрый человече. – И поклонился. – Я посол, а зовут меня Дмитрием.

– Далече ты заехал. Какая же беда тебя пригнала?

Сердечность незнакомца подкупила Дмитрия, и он рассказал ему о своей поездке. Незаметно подошли к окну и сели рядом на скамье.

– Лезут на Русскую землю, – сжал кулаки новгородец, – хватают за горло, дышать не дают. – И вдруг оживился, черные глаза его засверкали, он воскликнул: – Бить надо! Бить так, чтобы бежали куда глаза глядят!

Напуганный этим выкриком, Дмитрий даже отодвинулся немного дальше.

А новгородец горячился:

– А что же вы? Перепугались? Боитесь?

Какой дерзкий этот боярин! Сперва казался таким обходительным, а теперь бранится.

– Ты не кричи, боярин! – вскочил Дмитрий со скамьи. – Сам пойди попробуй.

– Не притупились ли ваши мечи? – с лукавой улыбкой спросил новгородец.

– Глумишься? Мечи у нас есть и люди храбрые есть, да силы мало. Сидя тут, в Новгороде, нетрудно явить мужество. А ты у нас побудь, тогда и узришь.

– А что зреть-то? Я бы с врагами мечом…

– Да что с тобой толковать! Хвастун! Таких нам не надобно.

– А ежели попрошусь в Галич, возьмут?

– Тебя? – рассердился Дмитрий. – Нет! Скажу князю, чтоб не брал.

– Такие люди мне по душе! – расхохотался новгородец.

– Зато такие, как ты, мне не по душе, – отрезал Дмитрий.

– Закипел, хлопче! Остынь, – продолжал подтрунивать новгородец.

Дмитрий не оставался в долгу:

– Ты язык не распускай. Я тебе не мальчик. Я тысяцкий.

– О! А я и не знал…

– И знать тебе не надобно. Князь Мстислав скоро придет?

– А со мной не хочешь говорить?

– Не желаю! – нахмурился Дмитрий, еще крепче стиснув в правой руке пергаментный свиток – грамоту Даниила.

– Ну, так скажи, какая дружина у князя Даниила?

– Я князю Мстиславу поведаю о том.

– Востер ты. Знали Даниил и Мирослав, кого посылать.

– Тебя не спрашивали, – буркнул Дмитрий.

– Гостям не пристало так ответствовать. Неучтиво.

– А я не твой гость.

Новгородец громко хлопнул в ладоши, и на пороге появился Микула.

– Ты, Микула?

– Я, княже.

– А где отроки?

– Вышли.

– Вели, чтоб меда крепкого подали.

Микула бесшумно вышел из гридницы. Все произошло так быстро, что Дмитрий растерялся.

– Я… я не… знал… – заикался Дмитрий. – Прости… я…

Мстислав дружески положил свою руку на плечо Дмитрия.

– Без сих слов! Не бойся. Что прощать? Люблю горячих, не люблю тихоньких да льстивых, то не воины, – подбодрил он Дмитрия, и тот успокоился.

– Я так тебе сказал… – начал Дмитрий, но Мстислав не дал ему договорить.

– Сказал? Славно сказал! Попробовал бы так архиепископу молвить, увидел бы тогда! – И Мстислав вдруг преобразился: ссутулился, оттопырил губы и закатил глаза под лоб, поднял правую руку и скрипящим голосом начал: – «Ты что, чадо мое, богохульные словеса пускаешь, старших не чтишь? Бить тебе каждодневно поклонов триста утром и вечером». – И расхохотался: – Ха! Ха! Ха! Так бы сказал тебе архиепископ. Это бы еще ничего, что поклоны бил, душу спасал, а то и тела не уберег бы. Ничего не забывает старый лис, где-нибудь так бы схватил тебя – света белого больше не увидел бы.

Смущенный Дмитрий слушал, не зная, что и ответить. Он ругал себя за то, что сразу не смог угадать, с кем встретился.

– Удивляешься? – спросил Мстислав. – Не удивляйся! Вот тут он у меня сидит, – он ударил себя в грудь, – шипит, яко гадюка. Глядеть на него тошно!

Об этой неприязни никто не говорил Дмитрию, а Мстислав открылся ему, незнакомому человеку. После этого Дмитрий почувствовал, что говорить с Мстиславом будет легко.

– Прости, княже, что так дерзко говорил с тобой…

Мстислав глянул на него добрыми глазами, улыбнулся:

– Теперь говори, посол.

Дмитрий стал перед Мстиславом и протянул ему свиток. Мстислав развернул его на столе и стал читать.

Уже не упрекал себя Дмитрий, что так повел себя с Мстиславом. Может, это и к лучшему? Присматривался к Мстиславу – тот нахмурил брови, глазами быстро бегает по пергаменту, иногда поднимает голову и смотрит на Дмитрия, а потом снова читает. Нет, такое откровенное лицо, такие широко открытые глаза не могут лгать.

Мстислав закончил чтение, коснулся кончиков усов и глянул на Дмитрия. В его взгляде Дмитрий уловил сочувствие и решительность.

– Написано, как ты мне говорил, – промолвил Мстислав. – Надобно идти – свои же, русские, кличут. Я пойду. А много ли воинов будет – увидим завтра на вече.

Заметив обеспокоенность Дмитрия, быстро добавил:

– Ты что, не веришь? Боишься, что мало войска пойдет? Моя дружина вся со мной будет, а мне больше и не надобно, чтоб ударить со всех сторон. Не люблю назад возвращаться. В поход на Бенедикта множество ратников понадобится. Ничего, соберется вече, послушаем. Сей рыжий лис, архиепископ, не говорит, что поход не надобен, однако же помешать в чем-нибудь он способен. Вот оружие понадобится, и есть оно у оружейников, а кто даст деньги? Город должен дать. А что на это скажет лис? Да что ты молчишь?

– Я слушаю, княже.

Дмитрий ничего не мог добавить. Он обрадовался, что Мстислав так сочувственно отнесся к просьбе Даниила.

– Слушаешь? Слушай! Еще и не то услышишь завтра. – Мстислав так и сыпал словами. – Не был я в Галиче, а пойти туда хочется, – подмигнул он Дмитрию. – Не сидится на месте без дела. Мечи ржавеют, и сердце просится: «Пойдем». Не могу в словесных битвах с архиепископом томиться! На поле ратном наше место, там поговорим с врагом мечами. Не так ли?

– Истинно так, княже.

– Я и забыл, – глянув на стол, сказал Мстислав, – давно уж мед принесли. За такого гостя и выпить негрешно.

Они подняли большие серебряные кубки и чокнулись. Крепок мед у Мстислава – будто огнем обожгло.

– А я признаюсь тебе, – таинственно прошептал Мстислав Дмитрию на ухо, когда уже осушил кубок, – сам думал податься в Галич: растрогал меня слепой Митуса, вельми сердечно пел про ваши горы, про реки быстрые. Но как пойти незваному? А теперь пойду, прогоним врага с Русской земли.

9

Над городом струилась утренняя прохлада, тянуло сыростью с Волхова, с озера Ильмень. Солнце медленно, лениво поднималось из-за лесов. На заставах стражники убирали ночные рогатки, боролись, чтоб согреться, толкали друг друга. На небе ни облачка; осенний день обещает быть теплым, приветливым. И на Торгу еще тихо: не подъехали из подгородных сел смерды с разной снедью; не слышно шума крикливых баб-торговок; еще и купцы отдыхают, разомлев от пота на мягких перинах. Лишь кое-где из переулков показываются купеческие биричи, – они идут к клетям, гремят длинными ключами, протирают заспанные глаза. Это самые старательные слуги своих хозяев, они боятся опоздать. Если купец придет раньше, так он при всех даст тумаков, да еще, чего доброго, и прогонит за неповоротливость. Биричи перебрасываются словами, скребут затылки, чешут искусанные надоедливыми блохами животы.

– Как твой? – зевая, спрашивает долговязый парень у толстого старика.

Тот хихикает, его маленькие глазки скрываются под нависшими бровями.

– Взбесился. Колотил меня вчера. Поймал во дворе и пальцем в рот полез. Кто ему донес? Рычит: «Давай сюда резану!»

– Достал? – равнодушно спрашивает долговязый.

– Выковырял, – залился мелким смешком старик. – Такой да чтобы не достал! Пальцы у него железные.

– Дурак!

– Кто?

– Да не он, а ты, – щурился, поглядывая на солнце, долговязый.

– Собака!

– Кто? – встрепенулся парень.

– Да не он, а ты, – быстро произносит Старик.

Долговязый проворно хватает с земли полено и набрасывается на старика. Тот, пригнувшись, спешит в клеть и рывком закрывает калитку. Долговязый недовольно сплевывает, бросает полено и бормочет себе под нос:

– Удрал. Выковырял! Я б тебе глаза выдрал, лукавый пес! Я б тебе показал, как ворованные деньги во рту прятать!

Из-под рундуков, из-под клетей вылазят грязные, в изодранном тряпье калики перехожие, измученные нищие. Двое без рубашек, в истлевших от грязи и пыли штанах приближаются к долговязому, начинают канючить:

– Божий человече! Дай мучицы!

– Подай, Христа ради! Со вчерашнего дня не ели.

Долговязый сердито отмахивается:

– Идите, идите. Пусть Бог и купец вам дают. А то мне так дадут – не рад буду.

– За деток твоих помолимся, – гундосит одноглазый, с сумой на плечах.

– За Деток? – хохочет парень. – А жена где? Жену мне вымолите!

Этот разговор слышит старик. Он выглядывает из-за калитки и вмешивается:

– Вы ему, бешеному псу, бабу-ягу найдите.

Парень будто не слышит, машет руками.

– Бегите отсюда! Купец идет.

Нищие неохотно плетутся дальше, перебегают к другой клети. На дороге они задели бабу, которая несла огромный мешок, и она выругала их.

Рано утром выходят на Торг и галицкие дружинники, спеша купить себе еды. Сегодня они звали Иванку, но он огрызнулся и перевернулся на другой бок. Сладок утренний сон, тем более что Иванко долго не мог уснуть после Дмитриевых упреков. А что, собственно, плохого сказал он, Иванко, своим друзьям-новгородцам? После третьей чаши он уже и не помнит, что было. К нему лезли целоваться бородатые кузнецы и гончары. Не к чужеземцам же он приехал – почему же сидеть молча?

Снится Иванке, будто он во Владимире, вернулся домой, народу много на улицах, радостно здороваются все знакомые, а Роксаны нет. А так хочется увидеть ее! Он идет, идет, доходит до церкви и почему-то лезет на колокольню, берется за веревку, начинает звонить. Ужели не услышит Роксана, не догадается, что он ее зовет? Уже и с колокольни спустился, а колокола гудят. «Кто же это звонит?» – кричит он и от своего крика просыпается. За окном гудит вечевой колокол: бом-бом-бом-бом! Иванко вскакивает, выбегает на подворье. Тут еще сильнее слышен неугомонный звон. Надо будить Дмитрия.

Умывшись, Дмитрий начал одеваться.

– А ты сиди дома, – сурово приказал он Иванке.

– Сидеть дома?! – возмутился Иванко.

– Сидеть.

– Не буду! Не боюсь! – горячился Иванко.

– Не будешь, так иди. Только ежели что случится, не рассчитывай на меня.

Иванко умолк, задумался и вышел на подворье.

Как друзья приглашали его, как напоминал Якун, чтобы не опаздывал! Но друзья и тут помогли. Пришел Микула в праздничной одежде, с мечом. Он ничего не знал о горе Иванки.

Они сели вдвоем за оградой. Иванке пришлось рассказать о своем разговоре с Дмитрием.

– Приходил к Дмитрию боярин от посадника? Грозился? Плохо, – задумчиво сказал Микула. После этих слов Иванко обеспокоился. – Значит, будешь сидеть дома, как мышь в норе.

– Ничего не боюсь! Пойду!

– Стой, стой, не горячись! – остановил его Микула. – Пырнут ножом в бок – и не увидишь кто.

Это вынудило Иванку согласиться с Микулой.

– Так как же? – печально спросил он.

– Не горюй! Пойдешь! – успокоил его Микула. – С нами будешь, с дружинниками. А еще так сделаем: принесу тебе кольчугу, наденешь, а сверху кафтан. Пусть хоть мечом колют.

Вечевой колокол не переставал гудеть, подгоняя людей на улицах.

– Какой колокол? – спрашивали новгородцы друг друга. – Малый?

– Нет. Разве не слышишь? Большой. К Софии идти.

Меньший колокол созывал на вече к Торгу у Ярославова подворья. А сегодня архиепископ велел созывать на площадь к Софии. Новгородцы толпами шли со всех концов – с Плотницкого, Славенского, Гончарного.

Перед мостом через Волхов Микула и Иванко остановились.

Их толкали, тискали. Вокруг стоял шум. Каждый хотел перейти через мост поскорее, чтобы стать ближе к помосту.

– Опоздали мы с тобой, – печалился Микула, – с кольчугой возились.

Весь Новгород был на ногах и двигался к детинцу. Обезлюдел Торг, биричам нечего было делать – теперь покупателей и медом сюда не заманишь. Осталось только навешивать замки и бежать со всеми. Кто откажется от такого зрелища! Ведь вече собирается не часто. Приятели встретили знакомого медовара, он возился у двери – никак не мог загнать ключ в замок. Микула взял его за плечо.

– Дашь по корчаге меду?

Медовар сердито гаркнул:

– Ты что? Глаза вылезли, не видишь? – Но, узнав Микулу, смягчился: – Тьфу! Никак замок не слушается, а ты с шутками…

Неожиданно послышалось:

– Беги на вече, мы посторожим. Больше ведра не выпьем. Замок не нужен.

Иванко оглянулся. Эти слова сказал одноглазый нищий. Он где-то оставил суму и держал в руках длинный суковатый посох. Худое, обнаженное по пояс тело его поражало выпирающими из-под сморщенной кожи ребрами. От солнца и ветра кожа огрубела, почернела, будто ее коптили на огне.

– А! Микола! – дружески улыбаясь, обратился Микула к одноглазому.

– Я! – живо откликнулся тот.

– Что ты высох так?

– В святые пробиваюсь. Кости есть, кожа есть, – он пощупал свои бока, грудь, – в пещеру класть можно, не протухну. В Киев пойду, там есть место в лавре.

Раздался хохот. Медовар плюнул и перекрестился.

– Тьфу! Богохульник! Я тебя к епископу… Вишь, какой святой нашелся!

Одноглазый не растерялся:

– К епископу? Так я же и хотел к нему идти. Тебя искал. Расскажу епископу, как ты крестом осеняешь себя, а мед в корчаги не доливаешь. Не к святому ли Петру понесешь ты украденное?

Медовар, словно иглу проглотил, умолк. И ключ его сразу же вошел в замок. Не глядя на одноглазого, медовар скрылся в толпе.

– Кто это? – шепотом спросил Иванко у Микулы.

– Миколай. Бродит по земле, бросает его судьба, как ветер листья. Закупом был, изгоем в монастырях, а потом прогнали. Работать не может, здоровья нет, а кормить даром в монастырях не хотят. Вот и бродит нищим, хлеба просит.

Медленно шли они через мост, еле двигались. Легче стало, когда вышли в детинец, но и там нельзя было пойти быстрее – впереди были головы и спины.

– Жарко, – намекнул Иванко на кольчугу.

– Ничего, зато не будет холодно.

– Не увижу ли я тут Якуна?

– Ищи иголку в сене!

Наконец добрались до площади, их словно волной сюда прибило.

– Глянь, вон видишь помост, там будут архиепископ и посадник, – толкнул Микула Иванку.

Иванко поднялся на цыпочки и над головами увидел высокий помост перед храмом Софии.

– А князь? – спросил Иванко.

– И князь, и Дмитрий там будут. Смотри, смотри, уже выходят!

Первым взошел на помост архиепископ в раззолоченных ризах, поодаль, в сторонке, остановился Мстислав, а потом, пропуская Дмитрия перед собой, появился посадник. Он подошел к архиепископу и начал что-то шептать ему.

– А там бояре, вон смотри, на паперти, – показывал Микула рукой, но Иванко не видел их, ибо паперть была за помостом.

Площадь гудела тысячами голосов.

– А нам будет слышно? – обеспокоился Иванко.

– Услышишь! – крикнул Микула.

Иванко теперь не отрывал глаз от помоста. Вдруг трижды ударили в колокол.

– Чтоб замолчали все, – пояснил Микула.

И верно, шум начал утихать.

10

Кирилл устроился лучше всех галичан. Он стоял на крыльце монастырского книгохранилища, а это было очень близко от помоста. Андриан помог ему в этом. Вчера шепнул своему гостю, что утром вече собирается.

– Хочешь все увидеть – ночуй у меня. Выйдем, когда все соберутся.

Мог ли перечить Кирилл? Да он с радостью поблагодарил Андриана, только вечером сбегал к своим и предупредил их, что ночевать будет у монаха Андриана.

С высокого крыльца хорошо видно всю площадь. Кирилл силится увидеть, где стоят галичане. Рассыпались они повсюду между новгородцами. Вон стоит Иванко с Микулой, а вон два дружинника, а там, слева, еще трое.

– А кто это напротив нас? – наклонился Кирилл к уху Андриана.

Андриан дернул его за руку и тихо ответил:

– Сейчас скажу, подожди… То купцы заморские… Не разговаривай громко, их биричи недалеко стоят, услышат.

У крыльца высокого каменного строения, вдоль стены, – широкий помост со скамьями. На них сидят безбородые напыщенные чужеземцы.

– Тот, который с самым большим посохом, – продолжал Андриан, – купец из Дании. Много денег имеет.

– Дания? – вопросительно посмотрел Кирилл.

– Есть такая страна на море, там, где солнце заходит.

– Как много их! – удивляется Кирилл.

– Много. Множество товаров к нам везут, но и от нас немало берут. Два двора занимают, немецким и готским те дворы называются. Пускай живут – хороший люди. Только тот, толстый, вельми лукавый – свейский купец.

– Который? – переспросил Кирилл.

– Тот, что возле высокого сидит. Хитрый, не любят его наши купцы.

Но Кирилл уже не слушал Андриана. Он наклонился вперед, едва не перескочил через перила.

– Свейский, говоришь?

– Свейский. Уже, почитай, больше года в Новгороде.

Кирилл качал головой и шепотом ругался.

– Ты чего? – всполошился Андриан. – Не заболел ли?

– Заболел? Отчего? – задумчиво ответил Кирилл. – Нет, не болен… Болен, болен, – торопливо добавил он, – болен от лютости… Ах ты, собака!

– Да что ты? Что ты? – испуганно потянул его в сени Андриан.

– Не тяни! – Кирилл оттолкнул старика от себя. – Смотри и запомни. Я тебе могу доверить тайну. Тот свейский купец – не свейский купец.

– Кирилл! Тише!

– А я же только тебе говорю. То не купец, а латинский поп. Зверь! Людомира замучил!

Сбиваясь, Кирилл поспешно рассказал Андриану о том, что происходило в яме, о том, как истязали Людомира. Окровавленный Людомир тогда уже ничего не видел, он не заметил, как насильно втолкнули в яму четверых галичан, схваченных на улице. Среди них был и Кирилл. «Смотрите! Расскажите своим галичанам, всем то же будет!» – неистово орал тогда Бенедикт, а монах подпрыгивал возле него.

Андриан побледнел и прошептал на ухо Кириллу:

– И этот… купец – он? Верно ли признал?

– Он! Узнал. Я его не раз в Галиче видел. Что теперь делать?

– Боюсь, – сжал Андриан руку Кирилла. – Поразмыслить надобно… Боюсь… Не поверят… Нет, поверят, а что с ним учинят? Ничего. Скажешь – тебя уберут, в яму бросят, рот заткнут. С этими купцами не будут ссориться.

– Уберут, – задумчиво промолвил Кирилл. – А что поделаешь?

– Молчи… Ты молод. Я сам… А то бояре вельми злые. Кто тебе или мне поверит? Я сам поймаю его на слове, пойду к купцам… Нет, к посаднику… Я ему покажу, как русских людей убивать! А ты не встревай, а то и домой не попадешь.

Архиепископ поднял крест, и стало так тихо, будто на площади не было ни единого человека.

– Люди Великого Новгорода! – услышал Иванко старческий голос. – Слушайте все. К нам прибыл посол из Галича, подмоги просит князь Даниил против иноплеменных.

Дмитрий вышел из толпы и поклонился. По толпе прошелестел ветерок.

– О! Дмитрий, Дмитрий говорить будет! – неожиданно вырвалось у Иванки.

На него зашикали.

– Люди русские новгородские! – громко прозвучал голос Дмитрия. Сняв шелом, Дмитрий три раза низко поклонился во все стороны. – К вам мы пришли! Галицкий люд просит вас. Грамоту князь Даниил написал к мужам новгородским. Когда злые люди обижают кого-нибудь из семьи, кто защищает? Свои! Кто щитом, становится для дитяти? Отец да братья родные. А к нам чужеземцы забрались. Король мадьярский баронов пригнал. Сидит Бенедикт в Галиче, веру нашу попирает, над женщинами враг глумится, дышать не дает. Долго ли так будет? Помогите, братья! Русских людей вызволите! Убивают враги, мучают…

Толпа зашевелилась, глухой ропот возмущения прокатился по площади:

– Наших убивают!

– Не дадим убивать!

– Врага изгнать!

– Братья ведь наши!

– Пойдем в Галич!

Архиепископ поднял крест, но людское море бурлило, кипело, из края в край перекатывался шум голосов. Он махнул рукой – трижды зазвонил маленький колокол. Шум утих.

– Посадник хочет говорить!

И в ответ где-то в толпе резкий голос разрезал тишину:

– Слушаем!

Приглаживая ладонью бороду, посадник поклонился и начал издалека:

– Люди русские всюду живут – и в Новгороде, и в Галиче… Но далеко они разошлись, рукой не достать. И солнце одно, а греет не одинаково.

– Ты о помощи говори!

– Для чего солнце поминаешь? – загудело вече.

Стараясь перекричать, посадник изо всех сил натужился:

– Я о помощи. Не близко идти. Мы у себя… Самим войско надобно…