Текст книги "Даниил Галицкий"

Автор книги: Антон Хижняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Еще сильнее забурлили новгородцы:

– Видим, куда гнешь!

– Налей в рот воды!

Посадник силился что-то сказать, махал руками, но его слова тонули в шуме толпы. Раздались гневные возгласы:

– Не желаем слушать!

– Иди прочь!

Сколько ни порывался посадник говорить, ему не давали. Кричали, улюлюкали, свистели мальчишки, угнездившиеся на крышах близлежащих домов.

Ничего не мог сделать и архиепископ. На поднятый им крест никто не обращал внимания – посадника не любили. Так повелось на вече: не захотят слушать – хоть лопни, не дадут рта раскрыть. Посадник пожал плечами, сошел с помоста, и сразу стало тише.

– Кто еще будет говорить?

– Не слышим! – начали шуметь новгородцы.

Архиепископ позвал боярина с длинной, пышной бородой, в высокой шапке. Тот подошел к краю помоста и оперся на разукрашенный узорами посох, слегка поклонился, горделиво подняв правую руку.

– Новгородцы! – крикнул он сильным голосом, – Бояре так мыслят– помощь надо дать.

– Дать!

– Дадим! – подхватили сотни голосов.

Боярин уловил мгновение, когда гомон утих, и еще громче крикнул:

– И я говорю – дадим! А кто поведет дружину ратную? Есть ли такой воевода?

– Есть! – многоголосо ответили новгородцы.

– А может, подумать надлежит? А кто у нас останется, кто будет Новгород оборонять от супостата? А где оружие возьмем?

И снова, как и на посадника, начали кричать на боярина. Вече разбушевалось:

– За посадника тянешь!

– Будет кому оборонять!

– А на оружие карманы боярские тряхните!

– Тряхните!

– Давай боярские гривны!

Боярин оторопевшими глазами посматривал на толпу, оборачивался к архиепископу, чтоб тот утихомирил вече. Но что такое один голос против этого бурного потока? Маленькая щепка в ревущих волнах.

– Защитим Новгород и Галичу поможем! – прогремел невдалеке зычный голос.

Иванко дернул Микулу за рукав.

– О! То голос Якуна.

– Где? – крутнул головой Микула.

– А вон, смотри влево.

Микула увидел Якуна, поднятого на чьи-то плечи. Несколько рук поддерживало его.

– Обороним! – надрывался Якун. – И Галичу поможем!

Иванко подпрыгивал на месте, насколько это было возможно в тесной толпе, и кричал:

– Спасибо, Якун! Спасибо!

На него оглядывались, спрашивали соседей, кто это кричит.

– Кто? – удивленно воскликнул Микула.

– Не ведаете? Галичанин Иванко!

К Иванке протягивали руки, его подбадривали:

– Не горюй! Пойдем.

Сзади кто-то напирал на Иванку и ударял его по плечу. Иванко оглянулся. Рядом с ним вплотную стоял калика перехожий Миколай. Встретившись глазами с Иванкой, он горячо зашептал ему в ухо:

– Не слушай бояр, то звери. А люд новгородский поможет. Было б здоровье, сам бы пошел. – И он закашлялся.

Иванко горячо пожал его сухую руку.

О чем-то шепнув Мстиславу, архиепископ показал на вече. Мстислав шагнул вперед, выхватил меч и поднял его высоко над головой.

– Мстислав! Мстислав! – полетело над головой.

– Мужи новгородские! – звонко воскликнул Мстислав, и людское море успокоилось. – Люди ратные и кузнецы-умельцы! Дружину свою вопрошаю: со мной ли вы?

– С тобой! – послышалось в ответ.

– Пойду я в Галич! Супостата прогоним. А кто хочет в мою дружину – всех приму.

Архиепископ шепнул посаднику:

– Два добрых дела совершим: Галичу поможем и от постылого забияки избавимся.

Посадник пугливо оглянулся – не услыхал ли кто этих слов? И так же, как и архиепископ, перекрестился. Наконец он спокойно вздохнет без этого надоедливого и дерзкого Мстислава!

– Пойдете ли? – повторил Мстислав.

– Пойдем! Пойдем!

– А к вам, мужи мудрые и нарочитые, – полуобернулся он к архиепископу и боярам, – мое слово. Есть у меня дела на Руси, а вы вольны в князьях, берите себе, кого пожелаете.

Он поклонился вечу глубоким, медленным поклоном и спокойно, твердым шагом сошел с помоста.

Какое-то мгновение на площади было тихо, и вдруг хлынул тысячеголосый ливень:

– Слава-а-а!

– А-а-а-а!

– Га-а-а-а-лич!

– Пойде-о-ом!

Архиепископ глянул на бояр. На скамье старейших сидели те, которые управляли судьбой бурного, непокорного Новгорода. Бояре кивнули головами в знак согласия – они не возражали против ухода Мстислава. Пусть живее выбирается, и так эти неожиданные гости взбудоражили чернь, зачесались руки у бунтовщиков-голодранцев, того и гляди, чернь на бояр набросится; при такой буре и до смуты недалеко. Пусть едет поскорее, а то уже и о боярских карманах выкрикивают, о гривнах напоминают…

Трижды ударил колокол к послушанию, но вече бурлило, звуки колокола потонули в громких выкриках толпы. Архиепископ махнул левой рукой, и звонарь с торопливой старательностью снова что есть мочи зазвонил, но на этот раз он бил протяжно, будто присвистывал.

– Поглянь! Поглянь! – тормошил Иванко Микулу. – Владыка крестом машет.

– Пусть машет, – засмеялся Микула. – Попробуй унять такое море!

А площадь гудела неудержимой радостью. Выкрики, как удары грома, вспыхивали то в одном, то в другом месте.

– Якун! Якун что-то кричит. – Иванко повернул Микулу за плечо и показал влево.

Микула прислушался. Один ли только Якун кричит? Ведь все шумят. И все же среди других выделяется голос Якуна.

– Мстислава! Мстислава! – кричал кузнец.

Все подхватили эти слова и хором повторяли:

– Мсти-сла-а-ва! Мсти-сла-а-ва!

– Выйди, выйди! – позвал архиепископ Мстислава.

Тот вошел на помост без шелома, вытирая потный лоб.

Горячий восторг, еще раз вспыхнув, начал спадать. Вече желало услышать слово Мстислава. Он поднял руку и изо всех сил выкрикнул над притихшей площадью:

– В поход идем! Не посрамим оружия новгородского!

После этого архиепископ уже не мог утихомирить разбушевавшееся вече. Вверх полетели шапки. Мстиславовых дружинников хватали на руки и подбрасывали. Посадник шепнул на ухо архиепископу:

– Ничего уже не выйдет. Вече кончать надо.

Архиепископ не ответил. Посадник продолжал свое:

– Велеть, чтоб зазвонили?

Архиепископ неохотно кивнул. Посадник наклонился над перилами. Звонарь уже ждал.

– Бей!

Звонарь побежал к колокольне, ухватился за конец веревки, намотал его на руку и, разбежавшись, дернул.

Бом! – протяжно загудел вечевой колокол.

Микула прислушался.

– Вече закончилось. Можно идти домой.

Солнце поднялось уже высоко, пора бы и пообедать, но во всех церквах зазвонили к заутрене.

– Вишь, как попы торопятся: вече прервало их службу. Но мы с тобой не пойдем, пусть Бог простит, тут намолились, – перекрестился Микула. – Давай выбираться.

Расходились дольше, чем собирались, – узкие горловины улиц не могли проглотить сразу всех прибывших сюда, толпа двигалась медленно.

– Вот тут мы и увидим Якуна, – оглянулся Иванко.

И верно, в полусотне шагов от них двигался Якун. Он размахивал шапкой, старался пробиться к ним, но сошлись лишь после того, как перешли мост. Тут уже было свободнее. Якун подбежал к Иванке.

– Слыхал, как рассудили новгородцы? С вами заедино, по-родственному, одна семья.

– Одна! – растроганно ответил Иванко и размашисто, по-мужски, крепко трижды поцеловал Якуна в шершавые губы.

– А теперь только медом запить, – полез в карман Микула.

Это его движение заметили Якун и Иванко и тоже начали шарить в своих карманах. Наскребли мелких резан на два кубка.

– Ничего, – успокоил Якун, – разольем в три кубка и выпьем. А что неполные будут – не велика беда, было б сердце полно правды и дружбы.

Друзья свернули в переулок, к медовару. Тут к ним и подбежал запыхавшийся Кирилл.

– Фу! Помчались, едва догнал!

– Меня ищешь? – забеспокоился Иванко. – А что случилось?

Он подумал, не зовет ли его Дмитрий. Не хотелось оставлять друзей в такую минуту.

– Ничего! Я один остался, пока выбрался с площади, глянул – все порасходились. Хорошо, что вас увидел.

Микула обрадовался галичанину, но что же это будет за питье, когда два кубка придется теперь на четверых, разделить, – только усы смочишь. Иванко заметил, как Микула недовольно поморщился, и понял, почему друг расстроился. Он немного отстал от друзей и притянул к себе Кирилла.

– «Все порасходились!», «Один остался!» – передразнил он его. – Не видишь, куда идем? Еле-еле наскребли на два кубка, – прошептал он, чтобы не услышали приятели, – а тут ты еще притащился!

Кирилл часто замигал глазами.

– Чего мигаешь? Не понимаешь? Теперь два кубка на четверых! Уразумел? – дернул его за рукав Иванко.

– Так что ж ты не сказал?

Кирилл радостно вытащил несколько резан. Он старательно берег их, заставляя себя забыть о них, – так нужны были, чтобы купить меду для неприступного монаха, ключника монастырской библиотеки. Андриан так посоветовал, намекнув, что там есть много интересных книг. Кирилл не трогал этих денег, но ради такого случая, для встречи друзей, он не пожалел последних сбережений.

– Бери, Иванко, считай – хватит?

– Хватит! На всех четверых по два кубка, да еще и рыбы сушеной возьмем.

За корчагой с медом друзья просидели всю заутреню. Иванко не выдержал, шепнул Микуле о том, откуда взялись деньги. Дружинник начал успокаивать Кирилла:

– Не плачь о своих резанах, не они нас, а мы их наживали.

Когда начали пить, оказалось, что еще и по третьему кубку выйдет. Микула захмелел. Он хлопал Кирилла по спине, обнимал его, непрестанно твердил:

– Я тебе отдам! Отдам! Угощаю я, вы с Иванкой гости, а я дома. А деньги будут. Я верну тебе, в Галиче встретимся.

– Ты едешь? – обрадовался Кирилл.

– А как же! Еду! Зачем мне тут оставаться? Вся дружина едет, а я останусь? Нет! Микула там, где дружина. Может, и навсегда корнями там зацеплюсь: своя же, Русская земля.

– Вы за ним там смотрите в оба глаза: зацепится за галичанку… – пошутил Якун.

– А вот и зацеплюсь!

– Тут не полюбил?

– Почто ты, Якун, пристаешь? Ну, не полюбил!

– А у нас на Днестре есть такие ладные девушки! Цветочки! – причмокнул Иванко.

– Такие, как твоя Роксана? – не удержался Якун (как-то вечером Иванко долго рассказывал ему о Роксане).

– Такие! – оживился он. – Глянешь – и слова не скажешь, язык присохнет. Обожгут, как солнце. Черноокие, горячие. Бровью поведут, будто мечом острым. Вовек не забудешь.

Друзья засиделись долго, дождались, пока пришла тихая и приветливая жена Якуна.

– И не думала, что ты тут! – подошла она к мужу, здороваясь со всеми. – Завтракать не пришел, обедать не пришел…

– Не пришел, моя пташечка. Люди хорошие, как же с ними не посидеть! Уезжают они скоро… Пусть купцы да бояре беснуются, пусть грызутся, а люди знают: из Галича ли ты, или из Новгорода, или из Чернигова, одна у нас мать – Русская земля… Не бранись, моя пташечка, что по лишнему кубку опрокинули…

11

Целую неделю после веча гудел взбудораженный Новгород. Мстислав собирал в поход свою дружину, с утра до вечера был на ногах. Все надо было предусмотреть: и чтобы оружие было, и чтобы кони подкованы, и еду чтобы везли с собой на добрых возах. Да еще с новыми дружинниками морока – так много объявилось горожан и смердов, что пришлось новые сотни прибавлять, хороших сотских подыскивать. А где их взять? И Мстислав ставил сотскими расторопных дружинников. Так и Микула стал сотским, хоть и отказывался.

Ворчал архиепископ, недовольны были бояре – что-то уж очень много оказалось охотников в дружину Мстислава, – но ничего поделать не могли. Так сказало вече – пусть Мстислав набирает большую дружину, не перечить тем, кто хочет идти в Галич. Этого и побаивался Мстислав. На всех новых дружинников коней не напасешься, пешими в бою будут. Да еще и возы для них надо снаряжать, на ногах не преодолеют такое большое расстояние.

Поздно вечером приходил домой озабоченный Мстислав, наспех ужинал и, обессилевший, валился в постель, чтобы чуть свет снова вскочить на ноги. Таков у него обычай: в поход идешь – сам все осмотри. Жена и дочь тоже недосыпали, готовились. Мстислав и их брал с собой: к чему им здесь без него оставаться? Чтобы недруги заклевали?

Где такое место найти, чтобы все уместились? Широкое княжеское подворье лишь пятнадцатую часть может принять. Пришлось за городом, на берегу Волхова, лагерь разбить. Тут поделали коновязи, сюда и кузнецы перебрались – кому надо меч подправить, кому копье острое отклепать, а кому и лишнюю подкову сделать в дорогу. Гудят-звенят молоты, ржут кони; шустрые ребятишки бегают между взрослыми, и в общий шум вплетаются детские голоса.

Накануне выступления Мстислав с утра собрал сотских: все ли готово?

– Великая сила, за всем не услежу, а вы очи мои, в своих сотнях все пересмотрите, с вас будет взыскано. Про ратных мужей печься надобно, выкриками сыты не будут.

И без того сотские все знают, все у них ладно, а все же после суровых слов Мстислава снова помчались в свои сотни.

Обо всем подумал Мстислав. В тот же день, когда было вече, послал он своего гонца к киевскому князю просить, дабы и он подмогу дал своими дружинниками.

…Кирилл рано разбудил Иванку.

– Вставай да Дмитрия поднимай!

Но пока Иванко собирался, Дмитрий сам уже вышел во двор, поглядел на небо.

– Хороший денек нас нынче провожает! – радостно воскликнул он. – Собирайтесь, нам негоже задерживаться.

Дружинники уже седлали коней, готовили возы, не дожидаясь приказа тысяцкого, – каждому хотелось поскорее домой добраться.

Новгородцы собирались за городом, на широкой поляне вдоль дороги. Какая огромная дружина у Мстислава! Где он собрал столько богатырей? Уже выстраиваются конные по своим сотням, возле возов суетятся пешие.

Сотня Микулы пойдет первой. Сюда и подъехал Мстислав, велел Микуле проехать везде – посмотреть, не забыли ли сотские его приказов. Микула вихрем помчался; побывал в сотнях, заглянул к пешим. Все на месте. Одежда воинов приличествовала торжественной минуте прощания и отъезда: пешцы были в свежевыстиранных сорочках, да и дружинники почти все поснимали кольчуги и латы и, по дедовским обычаям, на выход в дорогу тоже надели праздничные белые сорочки.

Мстислав заметил это, но не показал виду. Нужно ли вслух выражать свои чувства, смущать воинов! Они сделали это по велению сердца. Многим, может, не придется возвратиться в родной Новгород, и они хотят проститься с ним светлой сыновней улыбкой. Пусть будет и на душе также светло, как засияло на притихшем поле праздничное одеяние.

Мстислав задумался. С ними он ходил до самого моря, силой русской преграждал путь крестоносцам. С этими доблестными бородачами радовался победе, на поле брани, с ними делил горечь невзгод. К их сердцу знал он кратчайшую тропинку, и они к нему, как к родному, приходили, открывали душу. Тропинка! А вот такой тропинки нет к душе тех, кто именуются друзьями. А может, они и не друзья – посадник и архиепископ? Достойно удивления: разговариваешь с ними, а от слов их холодом веет. Вот и сейчас – нет искренности у этих друзей. Заезжал вчера к архиепископу, встретил на пороге свейских купцов – выходили они от архиепископа, низко поклонились. Ну конечно, кому, как не посаднику, быть здесь! Вскочил посадник со скамьи.

«То ты, княже?» А владыка молвит: «Что-то не видно Мстислава».

Архиепископ еле улыбнулся.

«Садись сюда, к столу. Завтра трогаешься?»

И начали вдвоем, архиепископ и посадник, охать: «Войска много забираешь, а как там тебя Даниил встретит? Дальний поход предстоит, и все ли благополучно будет?..» Почувствовал Мстислав: не о нем и не о воинах печалятся, а о себе. Что им горе Русской земли! Даже и слова о Галиче не промолвили, а все про то, не больно ли далеко вырывается он, Мстислав. Мелькнула тогда мысль: может, эти свейские купцы что-то наговорили? Может, им не по душе этот поход? Трудно понять. И архиепископ какой-то вялый, больше говорит посадник. Не удержался Мстислав и, как всегда, прямо спросил, что случилось. Так ничего толком и не сказали, все намеками: «Беды б не приключилось какой», – и снова о дальней дороге. Так и ушел от них, ничего не добившись. Только попросил, чтоб не опоздали на проводы.

…Огляделся вокруг. Поодаль на конях десять дружинников застыли в молчании: ждут знака, чтоб поскакать с его повелением. Опомнился. Не время для раздумий: войско может заметить, что он загрустил, а это не годится в походе. Где же Микула задержался? И жены с дочерью нет… Ага, вон их возок, выехали из городских ворот. Архиепископ замешкался, не оставляет своего гонора, заставляет ожидать. Навстречу Мстиславу мчится Микула.

– Все готово, княже, можно и трогаться.

– Трогаться? – улыбнулся он верному дружиннику. – А благословение?

– Вот благословения только не хватает, – весело ответил Микула и оглянулся, – Есть! – воскликнул он и указал рукой на городские ворота.

Там засуетилась стража, на дорогу выкатилось несколько возков; впереди в разукрашенном возке – архиепископ.

Мстислав поднял руку. К нему подскочил дружинник.

– Поезжай, вели, чтобы стали в ряды.

А сам вернулся к главной сотне. За ним поехал и Микула.

Второй стояла сотня Дмитрия. Тут и остановился Мстислав. В это время подъехали жена и дочь.

– Мы готовы, отец! – соскочила с возка и подбежала к нему Анна.

– Хорошая моя! – Мстислав наклонился с седла и поцеловал дочь. – Скоро поедем.

– А я поеду на коне, – защебетала Анна.:– Матушка не хочет, а я сказала, что ты велел. Вон и мой Птах. – Она взяла за повод вороного коня, подведенного слугой.

Мать замахала руками.

– Чего ты, Хорасана? – спросил Мстислав жену.

– Не пристало девушке с войском скакать. На прогулку можно, а тут…

– И тут можно – она же моя дочь.

– Твоя! – ласкалась Анна к отцу.

Мстислав не стал напоминать Хорасане, дочери половецкого хана Котяна, что она сама в седле выросла, что он и увидел ее впервые на коне, когда она мчалась по степи половецкой. Увидел – и заполонила она его сердце. Мстислав улыбнулся, – ничего не случится с Анной.

Архиепископ медленно вылезал из возка, поддерживаемый двумя слугами-монахами: неудобно ему в тяжелой, раззолоченной праздничной ризе.

– Можно начинать, владыко, – низко склонил голову Мстислав, сойдя с коня.

Архиепископ перекрестил его.

Дружинники быстро принесли и установили небольшой высокий помост. На него поднялся архиепископ.

Тысячи людей – воины и провожающие – молчали в эти последние минуты прощания. Дмитрий поднялся на стременах, вытянулся вверх, сколько мог, чтобы глянуть вокруг. Сердце затрепетало от радости. Справа от дороги длинными рядами растянулось войско – дружинники на конях, пешие, а напротив, слева, – новгородцы. Много их пришло. Стеной стоят женщины, дети и степенные старики, купцы, кузнецы…

– Новгородцы! – силился громко крикнуть архиепископ, но старческий голос не долетал до конца людского потока. – Благословляю богатырей наших. Бог им защитник. На поле брани помните о деснице Господней, он поможет супостата одолеть.

Он размашисто благословил крестом на все четыре стороны и поднял его высоко над собой.

Мстислав подошел к архиепископу и стал на правое колено, склонив голову. Архиепископ благословил его и дал поцеловать крест. Медленно поднялся Мстислав, вскочил на коня, вынул меч и взмахнул им.

– Трогай! – звонко прозвучал его голос.

На дорогу выехал дружинник с малиновым знаменем. Оно шелестело на ветру, развевалось над головами. Знамя поплыло вперед. За ним тронулся Мстислав.

– Поворачивай! На дорогу выезжай! – изо всех сил крикнул Микула.

Сотня за сотней, строго придерживаясь порядка, как приказывал Мстислав, выезжали на дорогу, строились. Двигаться не было приказа. Микула острым взглядом пробежал по рядам, приятная дрожь пошла по его телу: молодцы, как по ниточке стоят сотни.

Мстислав приказывал, чтоб не подвели, чтоб новгородцы в последний раз полюбовались своими воинами.

Микула глянул – Мстислав, верно, уже шагов на сто отъехал.

– Тро-гай! – вывел протяжно.

Первая сотня неторопливо пошла вперед. Выстукивают копыта по накатанному грунту.

– За землю Русскую! – бросил Микула знакомые всем слова, и они прокатились до последних рядов, чтобы вернуться обратно мощной волной.

– За землю Русскую! – гремело над головами провожающих.

– За землю Русскую!

– За землю Русскую!

Промелькнул последний ряд главной сотни. Очередь за галичанами, скоро и они двинутся. Кони копытами роют землю. Иванко в первом ряду. К нему подбегает Якун, неся что-то завернутое в белое полотно.

– Меч тебе, от новгородских кузнецов подарок! – старался он перекричать прощальную бурю выкриков.

Якун подает Иванке меч. Тот быстро берет подарок, наклоняется и целует Якуна. Надо спешить, потому что сотня вот-вот должна тронуться. Якун, отбегая, кричит:

– Бей врагов-супостатов!

Иванко радостно улыбается, прижимает меч к груди.

Микула махнул рукой, и сотня сорвалась вдогонку первой.

К всадникам подбежал, спотыкаясь, Андриан.

– Кого тебе? – спрашивает Микула.

– Кирилла.

– Вон он, в конце.

Андриан подбегает к Кириллу и рукой показывает, чтобы тот наклонился. Тяжело дыша, Андриан шепчет:

– Враги… ты угадал… Ночью свейские купцы тайком выехали из Новгорода… двое их… и тот, толстый… испугался, что его узнали… Я пойду к посаднику… Будь счастлив. – Он жмет Кириллу руку.

– Иди! И я его буду искать, – быстро отвечает Кирилл.

Андриан отстает – он не может поспеть за лошадьми.

Сотня уже прошла, а Андриан стоит и дрожащей старческой рукой машет Кириллу. Вытирает пальцами щеку, проводит по глазам. По душе пришелся ему Кирилл.

Одна за другой промелькнули сотни, уже и пешцы двинулись – не захотели они ехать на возках, а пожелали несколько поприщ пройти по родной Новгородской земле.

Они идут плотными рядами, сотня к сотне, не так как конные дружины; идут сосредоточенные, ряд за рядом; над головами колышется лес копий, то тут, то там позвякивает щит о щит.

– Мама! Мама! – кричит ребенок. – Глянь, и бородатые идут, а у того вон нет бороды…

– Идут, сынку, все идут, – успокаивает его мать, чтобы не мешал смотреть.

Ни на мгновение не утихает бурный гомон, непрерывно кричат новгородцы, прощаясь со своими братьями. Видно, на долю пеших выпало больше горячих слов, чем на долю дружинников.

– Слава! Слава! – катится вдоль дороги.

– Будьте счастливы! Счастливы!

Идут воины земли Русской. А вокруг людское море. За последней сотней хлынули все сплошной волной, и еще некоторое время, не отрываясь от пеших, плыла клокочущая людская река. Потом она начала успокаиваться: отставали один за другим, оставались у обочины дороги, а самые близкие родные – матери, сестры, жены, дети – всё шли и шли рядом, провожали до самого озера.